Текст книги "Синдром Джека-потрошителя"

Глава 5
Мэри Энн Николз

Перед тем как ты убьешь зверя, посмотри ему в глаза. Пойми, кто он и чего хочет. Он не видит тебя? Он готов на тебя броситься? Он попытается от тебя убежать? Будешь ли ты стрелять ему в спину, если он будет бежать? Понимая, кто он, ты поймешь, что ты сделаешь. Понимая, что ты сделаешь, ты поймешь, кто ты такой.

Ну а если перед прицелом будет не зверь?

Леон тряхнул головой, отгоняя наваждение. Снова этот голос – должен бы уже заглохнуть навсегда, а он все звучит… Нужно будет поговорить об этом с Пыреевым, когда появится минутка. Но – ни с кем больше, потому что, если Дима хотя бы услышит об этом, истерики не избежать. А с Пыреевым можно, он все-таки врач, должен сохранить тайну.

– Ты отвлечен, – заметила Анна. – Что тебя беспокоит?

– Остро и прямо сейчас? То, что ты тут устроила косплей!

– Я выгляжу так, как и должна сегодня, здесь и сейчас.

Она действительно отличалась от той Анны Солари, которую он видел в лесном доме, и той, которая пришла на встречу со свидетельницей. Сегодняшняя Анна была спортивной, одетой стильно и небрежно, она была… его явной фанаткой.

Ее парик изображал длинные черные волосы, ее кожа была выбелена с помощью косметики, весь ее макияж подчеркивал любое сходство между ней и Леоном, даже то, которого не было раньше. Она вставила ярко-голубые линзы!

Помня совет Пыреева, Леон старался даже не задумываться о том, что творится у нее в голове. Но в такие моменты, как сейчас, это было особенно сложно.

– Как это вообще понимать? – угрюмо поинтересовался он.

– Я – твоя сестра.

– Та-а-ак… Не то чтобы меня не радует семейное воссоединение, но к чему этот цирк?

– На всякий случай, может пригодиться, – широко улыбнулась Анна.

Она была другой не только внешне. При первой встрече его встречал не человек, а существо из солнечного света. В кафе сидела строгая, сухая прокурорша. Когда они обсуждали Эмму Смит, Анна казалась смирной и печальной. Сегодня она пылала жизнелюбием, и он понятия не имел, что будет завтра.

Они прибыли в дом, где когда-то жила Анастасия Поворотова – и в который однажды не вернулась. Ее тело нашли на шоссе, скорее всего, убийца просто вышвырнул его из машины. А может, высадил еще живой и расправился с ней прямо у обочины.

Как и Валентина Суркова, Анастасия была одинока. Прожив на свете сорок четыре года, она не оставила ни детей, ни друзей, и даже о ее исчезновении заявила соседка, метившая на ее квартиру.

С этой соседкой им и предстояло поговорить. Леон ожидал увидеть какую-нибудь ушлую тетку, позарившуюся на дорогие квадратные метры Подмосковья. А увидел перед собой существо неопределенного пола – грязное, взлохмаченное, с хриплым голосом. Если бы он не знал, что это Наталья, он бы и не догадался.

– Натаха, – назвалась она, протягивая им грязную руку с обломанными ногтями.

В одиннадцать часов утра Наталья была не совсем трезва, но и не настолько пьяна, чтобы стать для них бесполезной. На проверку она оказалась не совсем соседкой – она вообще не имела никакого отношения к этому ветхому, остро нуждающемуся в ремонте дому. Погибшая Анастасия Повортова просто привела в свою квартиру собутыльницу, которой больше некуда было пойти. Наталья в ней задержалась.

– У нас у каждой своя ролька была, – пояснила она. – Но каждая должна была бабло в дом нести! Так что не думайте тут, что я дармоедка… Я бутылки собирала, мыла, сдавала, а Настюха… ну, вы в курсе.

Квартира, в которой обитали подруги, и правда не тянула на мотив для убийства или даже зависти. Ее единственным достоинством была близость к столице – но это достоинство мгновенно тонуло в море проблем. Дом казался нежилым, люди мелькали по его серым коридорам молчаливыми тенями. Трубы проржавели, с потолка что-то капало, и казалось, что здание проще снести, чем спасти. Видимо, такое будущее его и ожидало.

Квартира Анастасии Поворотовой была гармоничной частью этого жуткого дома. Мебель здесь, как поставили в семидесятых, так больше и не меняли, повсюду валялся какой-то мусор, банки, бутылки, ветхие тряпки. Среди всего это можно было разглядеть помет крыс и мышей – и картина становилась совсем уж удручающей.

Тощее, лохматое существо Натаха не замечало ни грязи, ни зловония – «придышалась», так обычно говорят. Если ей хотелось сесть, она не убирала мусор, она просто находила уголок, где его еще нет, и с каждым днем эта задача становилась все сложнее.

– Так, значит, Анастасия пила? – поинтересовалась Анна, осматривая квартиру.

– Да, пила, ну и что с того? – с вызовом ответила Натаха. – Страна такая, кто тут не пьет?

– Единицы, днем с огнем не сыщешь, – угрюмо заметил Леон. – Но мы пришли поговорить об Анастасии.

– А что о ней говорить? Я вашим уже все сказала!

Он видел рапорт о том, что она наговорила – и это была не самая информативная речь. Чувствовалось, что полиции Натаха не доверяла и старалась общаться со следователями осторожно, сдержанно. Ее послушать, так она Анастасию буквально вчера встретила и ничего о ней не знает!

Тогда это казалось неважным. Анастасию, убитую у дороги, далеко от своего дома, сочли случайной жертвой проезжавшего мимо психа. Но теперь ее смерть обретала новое значение. Что, если Джек следил за ней? Присматривался? Бывал здесь? Вряд ли, однако сейчас они обязаны были проверять любую версию.

– Мы не из полиции, – заявила Анна. – С нами можно разговаривать по-другому, мы все поймем.

– С чегой-то?

– Потому что я работаю там же, где работала Анастасия.

Она произнесла это так обыденно и уверенно, что Леон и сам чуть не поверил ей. Именно таким голосом люди и говорят о своей профессии – она назвалась проституткой так же, как иные называются учителями и пожарными.

Если в это чуть не поверил Леон, то у Натахи и вовсе не было шансов.

– Правда, что ли? Такая молодая?

– Бывает и так, – пожала плечами Анна. – Это жизнь! Но в последнее время девочек начали убивать все чаще, это пугает меня… это всех пугает! А полиция ничего не хочет делать для таких, как мы!

Натаха мгновенно ожесточилась:

– Да когда эти менты позорные что делали… Мы для них – грязь, они только порадуются, когда мы сдохнем!

Теперь уже Леон не сомневался, что Натаха успела побывать за решеткой – и не раз. Для нее мир строго делился на две стороны – «нас» и «этих зажравшихся». И Анна, назвавшись проституткой, сделала правильный выбор.

Хотя нет, слово «проститутка» не шло ей даже в шутку. Как там она сказала, леди ночи? Да, это больше ей подходит…

– Мне сдохнуть как-то не очень хочется, – вздохнула Анна. – Поэтому я попросила брата помочь мне. Теперь мы пытаемся понять, кто убивает наших и кого он выбирает!

Натаха окинула Леона подозрительным взглядом. Такие, как она, чувствовали полицию на непонятном, чуть ли не инстинктивном уровне. Вот и сейчас она догадывалась, кто перед ней. Но он был настолько похож на Анну, так очевидно был связан с ней кровным родством, что она отбросила эти подозрения.

– Хотите, чтобы я вам про Настюху рассказала? Думаете, поможет?

– Сейчас сложно сказать, – честно призналась Анна. – Но мы собираем все, что можем найти.

– Так я вам расскажу! Я ее лучше всех знала. Она только мне рассказывала, кто она такая! Очень несчастная баба была, такую еще поискать надо.

Анастасия Поворотова, которая в сорок четыре жила только обочинами дорог, чужими машинами и дурманом, помогающим забыться, в юности мечтала совсем не об этом. Она, рано осиротевшая, выучилась на воспитательницу детского садика, очень быстро познакомилась с будущим мужем и переехала к нему – в эту самую квартиру.

Впрочем, тогда, больше двадцати лет назад, и квартира и дом смотрелись не так угнетающе. Молоденькая Настя следила за семейным гнездышком и строила планы на будущее, которым не суждено было сбыться. Через несколько месяцев ее муж погиб в аварии, а она осталась одна в квартире со свекром.

Кому-то везет с обретенной в браке родней, кому-то – не очень, и Насте не повезло. Ее свекор, получивший на работе травму, много лет жил на пенсию по инвалидности. Угрюмый, нелюдимый мужчина был чуть ли не полной противоположностью своему сыну, которого так любила Настя. Он ненавидел все и всех, все чаще прикладывался к бутылке, но пока был жив его сын, это было не так страшно.

Теперь единственный защитник исчез. Неопытная девчонка, раздавленная горем, потерявшая близкого человека, искала поддержки, а получила только новую проблему. Свекор потребовал ее платить за комнату, которую она теперь «снимала», – или убираться вон.

Платить Насте было нечем, а убираться – некуда. Она попыталась устроиться в местную школу или детский сад при ней, но мест не было нигде. Наконец ей удалось найти работу нянечки, но зарплату нужно было ждать не меньше месяца, Насте не на что было даже купить еду, не то что оплатить квартиру. А если бы она стала бездомной, она потеряла бы и работу – замкнутый круг!

Она попыталась попросить свекра об отсрочке, объясняла ему, как ей трудно. Он сказал, что есть и другой метод оплаты. Настя сначала не поняла, что это значит, но ее неведение длилось недолго.

– Он ведь был сильнее ее, – с презрением заметила Натаха. – Даром что инвалид! Завалил, руки заломил, а она от страха даже и не сопротивлялась. Лежала, плакала, а ему это даже нравилось. Кончил – и пошел, ур-р-род! А она кое-как добралась до ванной, отмылась, поплакала…

– Но в полицию не пошла? – не выдержал Леон.

Его это всегда раздражало в таких историях: жертва молчит, стирает слезы, отводит взгляд, а иногда даже защищает насильника. А что в итоге? Появляются новые жертвы!

Но для Натахи все было иначе:

– И что б она им сказала? Кто б ей поверил? Тот дед ее еще запугивать начал: ты никто, а меня знают и уважают, я скажу, что ты воровка, подставить меня хочешь! У нее не было доказательств. Видимых синяков она не получила, а то, что там он ей все порвал… Она стеснялась показать, рассказать об этом. Она решила, что проще молчать, так над ней не будут смеяться, а все остальное пройдет.

– Но не прошло? – тихо спросила Анна.

– Нет, не прошло. Стало хуже.

Зарплата нянечки детского садика помогала Насте выживать, но не платить ту цену, которую назначил за свою убогую квартиру ее свекор. Она хотела съехать от него, но он не позволял, грозил, что расскажет на ее работе «правду» о ней. Настя боялась, что ему поверят.

Он установил между ними извращенное подобие торговых отношений. Плата «натурой» шла за все – квартиру, продукты, когда Насте не хватало зарплаты, счета. Сначала она еще пыталась сопротивляться, но это ни к чему не приводило. Потом она просто терпела, молча, безжизненно.

Тогда она и пристрастилась к бутылке. Она пила, чтобы не бояться новой «оплаты», чтобы заглушить тоску и стыд. Постепенно дурная привычка разрасталась, возникли проблемы с работой. Ее уволили, но ей уже было все равно – прошло несколько лет, и она была мало похожа на молоденькую девушку, мечтавшую работать с детьми.

– А с панелью что? – поинтересовалась Анна. – Тоже свекор подтолкнул?

– Сама вышла. Она уже по-другому ко всему относилась… Она мне как-то сказала: я была такой грязной, что мне было все равно. Так и получилось… А свекор умер скоро, аукнулась ему та травма. Квартира перешла ей, только было слишком поздно.

Жизнь Насти превратилась в замкнутый круг, годы пролетали мимо. Она, получившая возможность освободиться и начать новую жизнь, уже не хотела этого.

– Годы тут замечаются, только когда ты становишься старой – тебя перестают покупать, – хмыкнула Натаха. – Меня вот перестали… давно. Настюху еще брали, но редко. Она выживала за счет того, что работала там, где других не было, ну или по времени угадывала так, что она одна на дороге была.

А вот это уже было интересно. Это могло указать им на то, как ее нашел Джек.

Анна тоже поняла это, она спросила:

– И где же она работала? Тогда, когда на нее напали.

– Тут скорее «когда». Она ходила в морозы. Это ж вам не в квартире!.. Тут выдержка нужна, и чтоб себя не жалели… Некоторые девки решаются. Настюха была из тех, кто решался в большой холод. Я ей говорила, что это плохие дни: холодно, темнеет рано, все занесено так, что машине некуда съехать… Но она все равно ходила. И вот доходилась…

А ведь в этом и правда был риск – но не только для жертвы. Убийца тоже рисковал: зимой дороги становятся узкими, машины двигаются медленней, все, что происходит на обочине, привлекает больше внимания. Чтобы расправиться с Анастасией и не оставить следов, он должен был точно знать, где и когда она будет стоять. Но если она часто уходила в сторону, там, где у нее не было конкуренток, спланировать нападение не так уж сложно.

В любом случае он не следил за ней дома, в эту квартиру он не приходил, так что задерживаться здесь смысла не было. Натаху их уход не слишком огорчил – долгий разговор утомил ее, она то и дело косилась на полупустую бутыль с мутной жижей неопределенного происхождения. От того, чтобы сделать глоток при гостях, ее удерживала не скромность, а нежелание делиться. Поэтому когда они ушли, она даже не потрудилась закрыть за ними дверь, у нее были другие дела.

Свежий воздух казался особенно сладким после смрада, пропитавшего старую квартиру. Леон понимал, что все случившееся здесь давно осталось в прошлом и не имело к нему никакого отношения, но на душе было гадко. По сути, жизнь, целая жизнь, сломалась из-за одного неудачного решения. Если бы та девчонка после изнасилования ушла – даже не жаловалась, а просто ушла, все для нее сложилось бы по-другому. Или нет? Осуждать ее оказалось так просто, что Леону пришлось останавливать себя усилием воли.

За свои решения Анастасия расплатилась сполна.

– Ты печален, – заметила Анна. – Я понимаю почему, но не нужно. Печаль мешает мыслить здраво.

– А о чем тут мыслить? Ты видишь в этом какие-то указания на него?

– Пока – нет, но то, что мы услышали здесь, может оказаться важным позже. Думай об этом только так, но не думай о жертве.

– Как ты поняла, что я думаю о ней?

– Потому что ты ощущаешь себя виноватым и запутавшимся, – пожала плечами Анна. – Ты идешь к машине, которая стоит дороже, чем эта квартира, и не понимаешь, как можно было пойти на такие жертвы ради какой-то гнилой комнаты. Не надо. Тут не в материальном дело, если честно. Просто одна женщина сломает обидчику хребет за пощечину, другая будет много лет терпеть жестокие пытки. Никто тебе не скажет наверняка, почему так происходит, но осуждать это не нужно – вроде как она, такая дура, сама виновата!

– А что нужно?

– Помочь. Не можешь помочь – молчи. Можешь помочь – помоги, неважно как, хоть словом, хоть делом. Анастасии помочь было некому, и случилось что случилось.

– Согласен, если бы ее муж был жив, так бы не случилось.

Он открыл перед Анной дверь – Лидия всегда требовала этого, жест уже стал привычным. Она не удивилась, будто так всегда было между ними. В эти моменты Леон забывал, как мало они на самом деле знакомы.

– Может, не случилось бы… скорее всего, нет, – согласилась Анна. – А может, и случилось бы, все зависит от того, скопировал бы ее муж поведение собственного отца или нет. Муж сам по себе – не гарантия спокойствия и стабильности.

Он сел за руль и завел мотор. Машина плавно двинулась с места, словно желая побыстрее покинуть эти странные улицы, где рядом с ней останавливались, чтобы сделать фото.

– Сдается мне, что замужних дам среди проституток все-таки немного, – отметил Леон.

– И напрасно. Их и сейчас хватает, а во время Джека-потрошителя у большинства проституток были мужья – бывшие мужья, мертвые мужья, иногда – живые и здравствующие мужья. Мало кто отправлялся на улицы юной девственницей. Чаще всего проституция становилась последним шагом, когда что-то важное уже не получилось. Например, у Мэри Энн Николз, первой официальной жертвы Джека, был муж, с которым она развелась, и было пятеро детей.

– Я даже не знаю, что мне любопытней: почему ты снова приплела к делу Джека или почему ты выбрала именно эту жертву? Их у него вроде бы было пять!

– Потому что Мэри Энн Николз напоминает мне Анастасию Поворотову, – задумчиво произнесла Анна. – По возрасту, по образу жизни… да много почему! И по связи с убийцей тоже.

– Мне задать вопрос или ты сама расскажешь?

Он делал вид, что ему неинтересно, хотя уже был заинтригован. Но Анна, пожалуй, знала, что так будет, когда упомянула первую жертву. Это сходство было еще одной опорой для ее теории о новом Джеке.

– Сама расскажу. Итак, за свою жизнь Мэри Энн Николз побывала замужем, родила пятерых детей и развелась. Муж утверждал, что расстались они из-за ее пьянства. Ее отец утверждал, что из-за измен мужа. Что утверждала сама Мэри Энн Николз – никто и никогда не узнает, потому что до смерти она никого не интересовала. Что выпивала – так это правда, она не могла удержаться на приличной работе, ей только и оставалось, что бродить по улицам. Но для нее это не было травмой, если сравнивать с той же Анастасией. Такие, как Мэри Энн Николз, легко приспосабливались к жизни на улицах.

– Но не к смерти на улицах?

– К такому никто не готовится, уж поверь мне! Ее нашли ранним утром тридцать первого августа восемьдесят восьмого – лежала на улице в луже собственной крови. Никто ничего не видел, не слышал, не знал. Травмы были жестокими – множественные ножевые, как сказали бы сегодня, плюс перерезанное горло. Это, кстати, объясняет, почему никто ничего не слышал, хотя в то время ночные смены не были редкостью. Убийство сначала попало к местной полиции, но там далеко не продвинулось. Это вызвало быстрое возмущение общества – благодаря кому?

– Эмме Смит, – отозвался Леон, не сводя глаз с дороги.

– Начинаешь понимать ситуацию, поздравляю. Тогда и появились слухи о том, что Эмма Смит и Мэри Энн Николз могут быть жертвами одних преступников, но тогда все было наоборот: смерть Николз приписывали бандам. Тогда о Джеке еще не говорили – но скоро заговорили.

– Так сходство между ними ты видишь только в возрасте и пьянстве?

– Не только. Для нас важен скорее метод убийства. В обоих случаях – не такой умелый, как после этого. Рваные удары, слишком много силы… Он учится. Учится бить правильно, держать на цепи свою агрессию. Он делает это не для того, чтобы уменьшить наслаждение, которое испытывает в момент убийства, он просто не хочет попасться.

Теперь и Леон четко видел связь. И Мэри Энн Николз, и Анастасия Поворотова были не просто «леди ночи», они оказались на самом дне. Он выбрал тех, кого считал худшими, он понимал, что эти убийства будут несовершенны, и видел в женщинах лишь «черновик». У настоящего Джека-потрошителя и у его невольного преемника из двадцать первого века все получилось: они ушли незамеченными, отняли жизнь под носом у толпы, но при этом не оставили следов.

– Он совершенствуется, – указала Анна. – Джек совершенствовался, но и он – тоже.

– Джека не поймали.

– Времена были другие. Но если мы хотим добраться до него, нужно сделать несколько шагов назад. Убийство Анастасии Поворотовой дало нам меньше, чем я ожидала, – нет даже прямых доказательств, что это он. Нужно сосредоточиться на том, что точно его рук дело.

– Вот и я считаю, что нужно заняться Дианой Жуковой.

– Нет, – покачала головой Анна. – Тиной Сурковой.

– С чего это?

– А почему Жуковой?

– Потому что ее любовника я бы сделал первым подозреваемым, – признал Леон.

– Ну и зря, ты только напрасно потратил бы время.

– Он богат…

– И что с того? Он не единственный богатый человек в Москве. Он встречался с Дианой много лет, он бы так не подставился. Нет, не думаю, что это он.

– Но какой смысл возвращаться к смерти Тины? – удивился Леон. – Там все осмотрели двадцать раз, новых улик не будет!

– Может, да, может, нет. Из всех известных нам убийств, это – самое сложное. А чем сложнее задача, тем выше шанс допустить ошибку, и мы с тобой будем искать эту ошибку.

* * *

Дмитрий Аграновский заметил перемены в своем брате, и эти перемены ему не нравились.

С тех пор как Леон покинул полицию и стал работать в службе охраны, он сделался спокойным, невозмутимым даже. Может быть, чуть апатичным, но разве это так плохо? Главное, он больше не пылал гневом и не поддавался страстям, которые для него могли стать губительными. Его жизнь стала стабильной, правильной, почти идеальной, и глядя на него, Дмитрий чувствовал себя врачом, вытащившим с того света безнадежного пациента.

Но теперь идеальная гармония пошатнулась. Все это напоминало Дмитрию пирамиду из хрупких кристаллов: она еще не рухнула, но ее тревожный звон уже наполнил все вокруг.

Леон стал оживленным, он чаще смеялся, вернулся блеск азарта в глазах. Он напоминал самого себя, но в ранней юности, лет десять назад, когда он еще только служил в армии или поступал на службу. Кому-то другому это показалось бы добрым знаком. Чем плоха жажда жизни? Но Дмитрий слишком хорошо знал своего брата и то, что скрывалось в его прошлом.

Они оба нуждались в особом контроле – и Дмитрий и Леон, но Леон все-таки больше. Ему нужна была именно та сонная стабильность, от которой многие бежали. Она его губит? Ничего, не погубит! Никто еще не умирал от хорошей безопасной работы и тихого семейного счастья.

Теперь Дмитрий старался понять, что стало катализатором таких перемен. Расследование? Очень может быть, хотя бы отчасти, и в этом старший брат видел свою вину. Леон ведь не хотел связываться с убийством! Может, потому, что заранее чувствовал, как на него может повлиять столкновение с чужим безумием? Но тогда Дмитрий даже не думал об этом. Ему казалось, что его брат уже взрослый, что Леон готов ко всему и это долг – не только для него, для них обоих. Началось-то все неплохо, однако слишком быстро и слишком неожиданно покатилось к чертям.

Хотя, может, дело не только в расследовании? Дело в человеке – в самом Леоне или женщине, с которой он работает? Если в Леоне просыпалось то, о чем Дмитрий боялся даже думать, это была катастрофа. А вот если в женщине, то все еще можно изменить, если убрать ее из жизни Леона.

Младший брат часто упоминал ее. Он никогда не рассказывал о ней, только о том, что она делала и говорила ему, однако Дмитрию и этого было достаточно, чтобы понять: Леон восхищен ею. И как далеко зайдет эта увлеченность? Видит ли он в ней женщину – или просто напарницу по расследованию? Лидия уже начала беспокоиться, это очевидно. Тогда, при встрече, Дмитрий счел это смешным: она ревновала не первый раз, да и серьезных доводов у нее не было. Теперь же он допускал, что жена брата могла каким-то необъяснимым женским чутьем уловить то, что сам он наивно упустил.

Дмитрий не знал, что делать дальше, он ни в чем не был уверен. Останавливать расследование нельзя, потому что Леон и та женщина действительно продвинулись вперед. Но и оставлять все как есть тоже нельзя – на кону могут внезапно оказаться семья и само будущее Леона. Как быть, к кому обратиться…

– Вы меня слушаете вообще?

Дмитрий, отвлеченный собственными мыслями, вздрогнул и виновато покосился на собеседника.

– Простите, отвлекся.

– Оно и видно!

Отвлечься было несложно: судмедэксперт слишком долго возился с бумажками, он затих, он стал невидимым и слился со своим тесными захламленным кабинетом. А Дмитрий был слишком обеспокоен поведением брата, чтобы думать только о настоящем.

Но теперь нужно было сосредоточиться, потому что судмедэксперт, на самом-то деле, оказывал ему большую услугу, позволяя вот так ознакомиться с документами – неофициально, без лишней бумажной волокиты.

Найти того, кто работал с телом Анастасии Поворотовой, оказалось несложно: в этом деле вообще не было ничего секретного. Оно, пусть и ставшее «глухарем», никого не удивляло и казалось удручающе обычным. Можно сказать, Поворотовой еще повезло – многим пропавшим «плечевым», сброшенным где-нибудь в глухом лесу, не доставалось даже могилы.

Впрочем, какое тут везение? Рассматривая фотографии, сделанные на месте преступления, Дмитрий мысленно сочувствовал несчастной. Он не знал ее, да и в глубине души осуждал таких, как она. Но он никому бы не пожелал такой доли.

– Помню я это дело, – мрачно заметил судмедэксперт. – Я всякое видел, но некоторые вещи не забываются. Это для этих кабинетных умников он ее просто «изрезал». Но мы-то знаем, что он сделал. Вы видите?

– Вижу, – кивнул Дмитрий.

Он действительно видел. При всей своей нечеловеческой жестокости убийство Анастасии Поворотовой было более-менее правильным с анатомической точки зрения. Убийца не просто кромсал ее ножом, как поддавшийся безумию маньяк, он старался сдерживать ярость, которая, несомненно, была, чтобы удары получались более четкими.

– Мне кажется, он проводил некое подобие вскрытия, – задумчиво произнес судмедэксперт.

– Ну и как, по-вашему, у него получилось?

– На троечку. Многие органы он сохранил, но некоторые порезал, да и удары у него вышли рваные, неточные. Руки дрожали, что ли? Но он знал, во всей этой кровавой бане была осознанность…

– Думаете, он врач?

– Ни в коем случае! – гневно хмыкнул судмедэксперт. Видимо, одно такое предположение было для него жутким оскорблением. – Даже студент-первокурсник будет работать чище! Но он определенно знает анатомию. Так разве это сложно в наши дни?

Дмитрий кивнул: сложности и правда не было. Тысячи статей в Интернете, сотни видеороликов, сайты, которые следовало бы запретить – и вот уже кто угодно получает базовые навыки о том, как разделать тело. И если этим интересуется студент-медик, пропустивший пару семинаров, то беды нет. Вот только Дмитрий подозревал, что основной аудиторией таких сайтов становятся совсем не студенты.

– Там указано, что она была мертва, – отметил судмедэксперт. – Он ее сначала убил, а потом делал все это. Хотя даже если бы она была жива, долго бы не протянула… Он не из жалостливых.

– Согласен. Думаю, он убил ее не для того, чтобы она не мучалась, а для того, чтобы она не дергалась и не мешала ему.

Леон уже рассказал брату версию о Джеке-потрошителе – точнее, о сходстве между этими двумя. Дмитрий тогда не знал, что и думать. С одной стороны, ему хотелось посмеяться над столь поспешными выводами, для которых вроде как не было причин. С другой – эта версия пока работала, и с каждым днем все лучше и лучше.

Дмитрий, в отличие от новой знакомой Леона, не был экспертом по маньякам, но кое-что о Джеке-потрошителе он слышал. Тогда ведь подозревали, что он мог быть врачом! Когда Дмитрий сам был студентом, это так задело его, что он решил почитать историю Джека – немного, только самое основное.

Благодаря этому он знал, что Джек тоже убивал своих жертв до того, как наносил самые чудовищные раны. Но почему? Чтобы они не кричали, привлекая внимание вечно бодрствующих улиц Лондона? Или чтобы, как сказал судмедэксперт, не дергались, мешая своему убийце получать новые знания, ради которых все это и началось?

Пролистывая документы, Дмитрий никак не мог найти то, что ему нужно, а потому спросил:

– Не вижу тут упоминаний о сексе. Что там было?

– Ну, девочкой она точно не была, – хмыкнул судмедэксперт. Он явно был из тех, кто с годами все больше поддается цинизму, чтобы не сойти с ума. – Но конкретно в тот день у нее ничего не было. Тогда стояли морозы, я помню, и не думаю, что кому-то из водил хотелось так поразвлечься и вообще лишний раз останавливаться. Похоже, ее подобрал этот урод сразу после того, как она вышла на трассу.

И еще одно сходство с Джеком. Он не насиловал своих жертв, он вообще не интересовался ими так – они были нужны ему для совсем других целей. Теория все еще не нравилась Дмитрию, однако закрывать на нее глаза становилось все сложнее.

– А органы не пропали? – уточнил он. – Все было на месте?

– Конечно. Вы думаете, кто-то устроил из этого спектакль, чтобы украсть органы проститутки? Да ну, перестаньте, слишком много усилий. Да и потом, органы у нее после такой жизни были ни к черту. Скажу честно, долго бы она все равно не протянула. Но он у нее ничего не взял.

У этой не взял – у другой взял. Если за их смертями действительно стоял один и тот же человек, он развивался, становился все более опасным. А убийство Дианы Жуковой показывало, что от него никто не застрахован: непонятно, кого еще он сочтет проституткой.

– Странное это было дело, – тихо продолжил судмедэксперт. – Гнилое. Я тогда боялся, чтоб у нас маньяк какой не завелся! Но у следователей все по полочкам: маньяк, если есть другие такие жертвы. До этого случая никого не было, после тоже вроде не появился. Но вы-то здесь!

– Просто проверяю теорию, пока нет причин верить, что тут действовал маньяк, – солгал Дмитрий. Возможно, это было не самое мудрое решение с его стороны, однако ему не хотелось сеять панику.

– А я все равно считаю, что маньяк.

– Почему?

– Кто еще? Следак, который это дело вел, говорил: шпана под спайсами так иногда развлекается. Есть такое… Сейчас этих спайсов напридумывали таких, что они мозг скрутят в бараний рог. Видел новости о том, как мальчишка из-за них без глаз остался? Давно это было, но у меня до сих пор из головы не идет! Так вот… Это не шпана под спайсами сделала.

Дмитрий не стал спорить – он был согласен. Наркоманы были способны на такую жестокость, под некоторыми смесями, которые они наивно считали «легким куревом», они совершенно теряли связь с реальным миром. Они могли даже заинтересоваться, как устроен человек изнутри, и напасть ради этого на одинокую проститутку.

Но они не могли замести следы – не сумели бы. Почти все кровавые преступления, связанные со спайсами, раскрывались очень быстро: виновник, потерявший сознание, обнаруживался в десятке метров от жертвы. В таком состоянии наркоманы не могли уничтожить улики, они не продумывали свои действия наперед.

Этот, похоже, продумывал. Дело ведь не в том, что его не искали: полиция никогда не закрывает глаза на смерть, любую смерть, что бы там ни писали потом в Интернете. Но для поимки таких преступников обычных методов недостаточно, а только их и использовали. Нет, обычный следователь не справится – Дмитрий остался верен этому убеждению.

Значит, нельзя отрывать Леона от расследования, он уже взял след, он может справиться. Но как защитить его от самого себя? Дмитрий решил, что разумней всего будет снова встретиться с Лидией и действовать через нее.

Да, он не мог контролировать своего младшего брата – не так, как ему хотелось бы. Однако он мог оградить Леона от той женщины, с которой он работал, Анны Солари, и уже это было неплохо.

* * *

Каштанчик влюбилась в летние ночи на побережье. Они были дивными, волшебными и совсем не похожими на ночи в ее родной Москве.

Московские ночи – они ведь какие? Очень светлые, потому что повсюду горят фонари, и без звезд. Немного душные. Шумные – из-за машин, и музыки у соседей, и звуков из подъезда, про которые мама сердито говорила: «Не обращай внимания, они скоро прекратят. Совсем стыд потеряли!» Каштанчик понятия не имела, что там происходит и кто потерял стыд, но она послушно не обращала внимания.