Текст книги "Мой враг, моя любимая"

Влада Южная
Мой враг, моя любимая

Любое использование материала данной книги, полностью или частично, без разрешения правообладателя запрещается.

© В. Южная, 2016

© ООО «Издательство АСТ», 2016

Пролог

В ту ночь разыгралась нешуточная гроза. Молнии, подобно разящим огненным стрелам, били в темный массив заповедного леса. Всполох. Нарастающий рокот. Гром. Ливень безжалостно хлестал по головам и спинам шестерых мужчин, затаившихся на холме между деревьями. Даже капюшоны неприметных дождевиков не спасали людей от струй, больно секущих щеки, губы и веки.

Внизу, под холмом, на равнине, перед охотниками расположился добротный двухэтажный дом. Из трубы вился дымок, в окошках плавился теплый желтый свет. По соседству примостились хозяйственные постройки: амбар, хлев, курятник. За домом, неразличимые с холма, раскинулись огороды. Это мужчины успели выяснить у одного из своих, посланного заранее в разведку. Как и то, что в доме проживает целая семья.

– Пули беречь! – хрипло и коротко приказал главный, прищурившись и вскинув ружье. – У каждого по две. Больше нет. В крайнем случае, пользоваться ножом. – Резким движением он выхватил из-за пояса и показал свое оружие. – Лезвие тонкое, не сломайте.

Мужчины внимали его словам, бросая косые взгляды на мирное жилище, распростертое перед ними.

– Когда мы получим жилу, всего станет больше: и пуль, и клинков, – продолжал главный. – Но чтобы ее получить, я не хочу видеть ни одного промаха с вашей стороны.

Его спутники переступили с ноги на ногу и вразнобой кивнули. Грянул очередной раскат грома. Главный выругался и по очереди заглянул каждому в лицо.

– Я хочу, чтобы сегодня вы сработали как единое целое. Поняли, засранцы? Эти пули я своими руками отлил из ожерелья Майи. И лезвия тоже. Жаль, что ее украшения весили не так много. Но сегодня мы за нее отомстим. Вы поняли? Мы уничтожим того, кто пролил кровь нашей драгоценной девочки!

Четверо из охотников никогда не встречали женщину, ради которой пришли убивать. Им просто заплатили. При звуке ее имени им слышался звон монет. Поэтому они охотно согласились с главным. Только один человек, еще по-юношески худощавый, сжал свое ружье в побелевших пальцах. В глазах читалась боль. Главный потрепал его по плечу в знак поддержки. Потом снова обратился к охотникам:

– Все помнят, что нужно делать? Ни в коем случае не тратить пули на фамильяра! Как бы он ни выглядел! Даже если обделаетесь от ужаса, я не хочу знать, что вы потратили мои пули на то, что невозможно убить! Только в голову лекхе, – мужчина приставил указательный палец ко лбу одного из наемников. – Убьешь лекхе – убьешь фамильяра. Это понятно?

Череда послушных кивков. «Да, хозяин. За твои деньги мы готовы на все».

– Никаких несмертельных ранений! Никаких истеричных перестрелок! Не ведите себя как бабы! Стрелять только если уверен, что разнесешь мозги проклятого лекхе! Если потратите обе пули, лучше воспользуйтесь ножом, – главный убрал свое лезвие в ножны, – и молитесь, чтобы потом я не использовал свой на ваших цыплячьих горлышках!

Взмах рукой – и мужчины короткими перебежками устремились с холма вниз. Сильно хромая, главный поторопился следом.

В доме, тем временем, коротала вечер ничего не подозревающая семья. Петер, светловолосый крупный мужчина, сидел перед камином, положив ноги на табуретку. Он смотрел на огонь и прислушивался к рокоту грома. Хорошо, что коров удалось пригнать с пастбища до того, как началась гроза. В прошлый раз, когда стихия бушевала, они потеряли козу, и дети остались без целебного молока. Петер потом нашел останки животного, растерзанного волками, и со вздохом сожаления принялся подсчитывать в уме, во сколько обойдется новая покупка.

Временами взгляд Петера сам собой скользил в сторону жены, которая хлопотала по хозяйству, подготавливала вечернюю ванну для детей. Инга была его самой большой любовью. Статная, красивая яркой величавой красотой, она покорила его сердце более десяти лет назад и прочно удерживала в своих сетях. А ведь он думал, что никогда уже не сможет полюбить! Никогда и никого, после Майи… Что ж, правду говорят, что время лечит. Инга подарила ему троих прекрасных детей, и от той, былой, пылкой и юношеской любви, от острой, когда-то раздирающей грудь на куски потери, остались разве что неясные воспоминания.

Из коридора слышалась возня и топот десятилетнего Яниса. Мальчишка пытался обучить своего фамильяра – молодого волка с серебристой шерстью – приносить палку. Ребенку не хватает собаки, думал Петер, уже уставший объяснять сыну, что фамильяр – не игрушка. Надо бы отправиться на ярмарку в воскресный день и приобрести щенка.

Возможно, покупка порадовала бы и пятилетнего Ивара. Этот малыш родился маленьким старичком, хоть и выглядел настоящим ангелом с белокурыми слегка вьющимися волосами. Мать специально не обрезала их коротко, жалела мягкие локоны.

Ивар всегда держался сосредоточенно и хмуро. Малое количество вещей могло вызвать улыбку на его губах, среди них были игры с матерью. Но Инга целый день крутилась как белка в колесе, поэтому малыш часто оставался предоставленным самому себе или старшему брату. Его фамильяр появился совсем недавно, и это послужило для Петера сигналом, что в младшем сыне тоже пробудилась сила лекхе. Маленький львенок, толстый и забавный, конечно, не мог еще защищать юного хозяина. Им предстояли долгие годы совместного взросления.

Самая младшая из детей, трехлетняя Илзе, сидела у отцовского кресла на широкой медвежьей шкуре. Она вынимала из деревянной шкатулки и складывала обратно материнские бусы и серьги. Этим юная модница могла заниматься бесконечно. Если мать хотела, чтобы дочь не шалила и вела себя смирно – стоило дать шкатулку, и о Илзе можно было не беспокоиться. До появления фамильяра девочка еще не доросла: обычно это происходило после наступления пяти-семилетнего возраста.

Тихий семейный вечер прервал громкий стук в дверь.

Инга тут же появилась на пороге комнаты и посмотрела на мужа. В ее глазах плескалось беспокойство. Дом находился далеко от дорог, сюда не забредали случайные путники. Семья выбрала уединение по многим причинам. Любое появление чужака настораживало и пугало.

Петер поднялся из кресла и дал жене знак не паниковать раньше времени.

– Янис! – позвал он сына. – Возьми младших и поднимись наверх. Запри дверь.

– Что случилось, пап? – удивился мальчик, поглаживая своего волка по загривку.

– Слушайся, сын! – Петер подошел и смягчил грубость приказа ласковым поглаживанием по щеке ребенка. – Давай, сынок. Делай как велено. Ты должен заботиться о брате и сестренке. Защищать их.

Янис передернул худеньким плечом, явно недовольный, что его отсылают, но все-таки послушно пошел и взял на руки Илзе, а Ивара ухватил за запястье. Когда топот детских ног затих на лестнице, Петер кивком указал жене на дверь и пошел открывать.

Охотники расположились по обе стороны от входа. Когда дверь распахнулась, ближайший из мужчин ударил прикладом ружья в грудь хозяина. Тот упал на спину, но отреагировал быстро. Словно из ниоткуда на нападавшего набросился громадный лев с густой косматой гривой. Сильные лапы смяли добычу. Острые когти располосовали одежду вместе с плотью. Охотник заорал, вывалился на улицу, в грязь, пытаясь сбросить с себя зверя. Дождь окружил их плотной пеленой. Разлетались мутные брызги. Послышалось два выстрела. Яркое пятно расцвело на боку льва, но, казалось, его силы это не уменьшило. Остальные люди трусливо прижались к стенам и только смотрели на поединок. Никто не решался помочь товарищу.

Главный из охотников, с трудом передвигая хромую ногу, проковылял к двери, расталкивая своих людей. Он вскинул ружье, на ходу прицеливаясь в голову хозяина, уже успевшего встать.

Выстрел.

Через несколько мгновений лев растаял в воздухе, оставив истерзанную жертву выть от боли.

На грохот упавшего тела выбежала женщина. Прядки выбились из толстой русой косы, перекинутой через плечо, прилипли ко взмокшему от страха лбу. Женщина истошно закричала, прижав руки к груди. Ее глаза не отрывались от бездыханного тела мужа. Главный ухмыльнулся, снова вскидывая ружье, но тут из-за спины женщины на него прыгнула пума. Гибкая хищница ловко ударила лапой, сбив охотника с ног. Ее оскал заставил остальных побледнеть. Подмяв под себя хромоногого, пума приготовилась вцепиться ему в горло. Один из охотников бросился на помощь. Сверкнуло лезвие ножа. Животное мяукнуло от боли.

– Идиоты! – глухо выругался поверженный главарь, удерживая пуму за шею, чтобы не позволить острым зубам распороть тело. – Вы задницами, что ли, слушали?!

На порог ступил его молодой спутник. Он заколебался, увидев перед собой женщину. Но та сама решила свою судьбу. Отступив за угол, она через секунду появилась, выставив перед собой тазик, исходивший паром. Кипяток. Ее пума ощерилась, готовая оставить лежавшего под ней человека и броситься на новую добычу.

Молодой охотник сглотнул.

– Давай! – прохрипел главный. Его руки начинали трястись от перенапряжения.

Выстрел.

Пума исчезла вместе с протяжным выдохом женщины. Со звоном металлический тазик отскочил от пола, расплескивая воду. Главный зашипел и отдернул ногу. Молодой с удивлением опустил ружье и оглянулся. Один из наемников позади него качнул головой и сдул дымок из ствола своего оружия.

– Молодец. Получишь десять процентов сверху, – пробормотал главный, цепляясь за поданную руку, чтобы с кряхтеньем подняться на ноги. – За то, что чистишь уши по утрам.

Услышав выстрелы внизу, дети переполошились. Илзе заплакала, Ивар поджал губы, Янис судорожно обхватил шею своего волка. Все трое уставились на дверь, из-за которой долетали крики и топот. Полоска света, пробивавшаяся в темную комнату над самым полом, словно загипнотизировала их.

И тут скрипнула нижняя ступенька лестницы.

Янис сразу все понял. Он знал шаги отца, знал легкую поступь матери. Это был кто-то чужой. Волк ощетинился и тихонько зарычал, обозначая страх хозяина. В ушах Яниса звучало последнее напутствие отца: «Ты – старший. Ты должен заботиться о младших».

Заскрипела самая верхняя ступенька. Кто бы это ни был, он пробрался на второй этаж и принялся распахивать все двери подряд.

Быстро оглядевшись, мальчик запихнул брата и сестру под их кровати и приказал сидеть как мышкам. Это казалось трудной задачей, потому что Илзе хныкала и не желала успокаиваться. Сам Янис остался стоять, широко расставив ноги и нервно сжимая и разжимая кулаки. Волк подобрался, готовый к прыжку.

Хлопнула соседняя дверь. Шаги. Ручка начала поворачиваться…

Заперто.

Янис до боли закусил губу, чувствуя, что вот-вот обмочит штаны.

Дверную ручку настойчиво подергали.

Может, уйдут?!

Раздался скрежет в замке. Хлипкая преграда поддалась. Свет из коридора на мгновение ослепил мальчика. Он часто-часто заморгал, разглядывая фигуру мужчины с ружьем наперевес. Вода капала с одежды незнакомца, образуя лужицу на полу.

Охотник постоял несколько мгновений, оглядывая комнату. Детская. Куклы. Деревянная лошадка. Кубики. От его слуха не укрылись тихие всхлипывания под кроватью. Мужчина опустил ружье.

– Прячься!

Янис протер глаза и с непониманием уставился на охотника. Тот махнул рукой.

– Прячься, мальчик! Я закрою дверь. Только сидите тихо!

Янис тряхнул головой и огляделся. Приготовившись бороться и быть убитым, он вдруг растерялся.

– Что это тут у нас? – в дверном проеме, хромая, показался другой человек. Выше и солиднее первого и тоже насквозь промокший. – А-а-а, маленькие лекхе.

Он поднял ружье, прицелившись в Яниса. Мальчик задрожал. Его необученный волк поскуливал, прижавшись к ногам хозяина. Молодой охотник издал испуганный возглас и схватился за ствол, дернув его в сторону.

– Ты с ума сошел?! Это же ребенок!

– И что? – с недовольным лицом хромой повернулся к своему спутнику. – Через десяток лет он тебе задницу надерет так, что мало не покажется! Нет, мы договорились не оставлять никого в живых. Ради Майи, помнишь?!

– Но это дети! – не слушая никаких доводов, настаивал молодой. – Они беззащитны! И Майе бы это не понравилось!

– Отстань! – хромой попытался отобрать ружье.

Тогда молодой дернул за ствол так, что главарь едва не повалился. Хромая нога не служила хорошей опорой.

– Ладно, – уступил тот, когда понял, что сила не на его стороне, – как скажешь. Пойдем отсюда.

Главный повернулся, жестом показав спутнику, что им нужно спуститься по лестнице вниз. Не скрывая облегчения, молодой человек бросил прощальный взгляд на мальчика, и пошел.

Янис расслабил плечи.

В этот момент хромоногий поднял ствол и выстрелил без промаха.

С криком молодой бросился в комнату, увидев, что опоздал. В безмолвном ужасе он только повернул к своему спутнику лицо с перекошенным провалом рта.

Раздался громкий рев. Младшие дети выбрались из укрытия. Глаза хромого стали холодными как лед. Воспользовавшись растерянностью, он отбросил свое ружье, выхватил оружие из рук сотоварища и с силой оттолкнул того от себя.

Выстрел.

Еще выстрел.

1

Я не помнила, как оказалась в том райском саду. Полная луна освещала фруктовые деревья, превращая их листья в чистое серебро. В кронах шелестел легкий ветер. Розы пахли так упоительно в ночи. В густой траве мелькали призрачные огоньки светляков.

Я застонала, когда он коснулся меня. Подошел со спины, властно положил руки на плечи. Горячие сухие ладони, такие большие по сравнению с моими. Я закрыла глаза, ощущая, как внутри пробуждается вулкан. Кто бы мог подумать, что это так приятно?

Губы мужчины оказались в невыносимой близости от моего уха. Я почувствовала, как они двигаются, когда он прошептал:

– Будь моей, Кира.

Каждая клеточка его тела призывала меня потерять голову и уступить этой просьбе. Я облизнула губы, наслаждаясь мужскими объятиями. Он нежно поцеловал мою шею.

Соблазн просто невыносимый. Тихий голос. Ласковые прикосновения. Я должна наконец испытать это. С ним.

– Да… – прошептала я в ответ и откинула голову на его крепкое плечо.

Мужские руки принялись расстегивать пуговицы на лифе моего платья.

– Да! – отчаянно взмолилась я, когда его руки накрыли мою обнаженную грудь, чуть тронули беззащитные чувствительные соски.

– Я люблю тебя, Кира…

Мой стон утонул в шелесте его прерывистого дыхания. Я начала извиваться в руках мужчины, требуя большего, желая, чтобы он вошел в меня и подарил облегчение этим мукам.

Но он вдруг схватил меня за плечи и встряхнул.

– Кира, проснись!

В испуге я открыла глаза, не сразу сообразив, где нахожусь. Моя ночная рубашка прилипла к взмокшей от пота груди, от подушки исходил жар. Отец склонился надо мной и повторил:

– Проснись, малышка! Ты пропустишь свой восемнадцатый день рождения!

Я сглотнула, приложила ладонь ко влажному лбу и приподнялась на локте. Ох, в какой неловкий момент застал отец! Этот… сон. Он был так реален! Я почти занялась любовью с каким-то незнакомцем в душном летнем саду, а оказалось, что всего-навсего перегрелась под теплым одеялом в собственной постели.

– Ты постанывала, – заметил отец и заботливо отвел липкую прядь волос от моего лица. – Кошмар приснился?

Я не знала, куда девать глаза.

– Да… кошмар…

Он похлопал меня по бедру, прикрытому одеялом.

– Давай, моя девочка. Солнце уже встало. Ребята готовят тебе какой-то сюрприз, меня на кухню не пустили, – он наклонился и договорил шепотом заговорщика: – Но я все равно имею право поздравить тебя первым.

Я едва не захлопала в ладоши. Если отец приготовил какой-то подарок, то это будет нечто необыкновенное. Он всегда любил меня и баловал так, что иногда мне самой казалось – чрезмерно. Не уставал повторять, какой красавицей я расту и как похожа на маму. Сам тоже оставался видным мужчиной, несмотря на годы. Смоляные волосы были густыми, как у молодого парня. Взгляд серых глаз – острым и умным. Когда он выезжал в город по делам и брал меня с собой – а это случалось непозволительно редко – все женщины на улице смотрели только на него и облизывались, как мартовские кошки.

Но папа остался верен маме и после ее смерти не выбрал себе другую спутницу жизни. Незабвенная Майя – так лирично отец называл ее. Он очень сильно ее любил. Даже больше, чем меня, пожалуй. Мама умерла молодой, поэтому все, что у нас с братьями осталось, – это воспоминания и рассказы отца, наполненные светлой ностальгией.

– Что ты мне приготовил? – воодушевилась я, по опыту зная, что папа не сможет долго противостоять соблазну удивить меня.

– Вставай и увидишь, – загадочно ответил он.

Откинув одеяло, я одернула подол ночной рубашки и вскочила на ноги. Моя детская комната показалась вдруг такой крохотной для выросшей меня. Подумать только, мне исполнилось восемнадцать! Я стала взрослой. И внутреннее чутье подсказывало, что отец исполнит наконец просьбу. Я умоляла его об этом уже года три подряд, и последнее, на чем мы сошлись, это: «Подождем, пока ты станешь совершеннолетней».

Именно предвкушение обещанного события наполняло новый день особенным смыслом.

Отец остался сидеть на краю моей кровати. Он сложил руки на коленях, зачем-то сгорбился, как старик, и разглядывал меня снизу вверх с болезненной и грустной полуулыбкой. Солнечные лучи падали на круглое настольное зеркало, оставленное мной на подоконнике, и отсвечивали на папино лицо. Раньше я и не замечала, что у него появилось столько морщинок вокруг глаз и тонкие серебристые нитки в волосах.

Смутившись, я схватила со стула приготовленное еще вечером платье и сбежала в ванную. Быстро умылась, почистила зубы и привела в порядок волосы. Переоделась. Отметила, что это нарядное платье надевала всего пару раз. Здесь, в глуши, вдалеке от города, из особых поводов оставались лишь дни рождения близких да Новый год. И вот теперь платье стало жать в груди. Возможно, этот раз, когда я его надела, станет последним. Жаль. Транжирить деньги на одежду не входило в привычки нашей семьи. То ли дело оружие…

Когда я вернулась, отец все так же сидел на кровати, и по взгляду я поняла, что он витает мыслями где-то далеко в прошлом. Сделав мне знак подойти к большому напольному зеркалу, папа с трудом поднялся. Держась за больную ногу и хромая, подошел ко мне. Что поделать – подагра. Запущенная, потому что мужчины в моей семье и слышать не хотели ни о каких врачах. Терпеть уколы и глотать таблетки казалось им унизительным. Настоящий охотник выздоравливает сам или уходит в могилу, если окажется слабым. Мой дядя, папин брат, вообще уже долгие годы оставался прикованным к постели, а все потому, что не лечил свою подагру в точности, как отец. Иногда по ночам в тишине дома раздавались его мучительные стоны и крики, вызванные очередным приступом. Я с опаской приглядывалась к братьям, ожидая и у них проявления наследственной болезни.

Отец выпрямил спину и встретился взглядом со мной в отражении зеркала. Я затаила дыхание.

– С днем рождения, моя малышка! – ласково произнес он и полез в карман джинсов.

С замиранием сердца я следила в зеркальном отражении за папиной рукой. Блеснула тонкая цепочка. Я плотно сжала губы, чтобы раньше времени не запищать от восторга. Отец опустил мне на грудь продолговатый кусочек железа, укрепленный на цепочке. Бережно перекинул мои волосы на одно плечо, чтобы застегнуть на шее крохотный замок.

– Это та самая пуля? – спросила я, поглаживая подарок. Кусочек казался холодным, но быстро нагрелся от моего тела. – Отлитая из ожерелья мамы?

– Да, – торжественно кивнул отец. – Та самая. Та, что положила начало основанию нашего клана в этом заповеднике. Береги и храни ее.

Конечно, я поняла, что имелось в виду. Наш дом стоял посреди заповедника «Белый камень», а отец числился по документам главным инспектором по охране территории. Мои братья тоже были инспекторами по охране, и еще около десятка людей. Но речь шла о клане охотников, одном из самых уважаемых. Частью которого я наконец стала.

– Значит, ты посвятишь меня? – спросила я, уже не скрывая радости в голосе. Сердце оглушительно ухало в груди.

Отец поморщился.

– Будь моя воля – никогда бы этого не сделал. Хочу уберечь тебя от этой грязи. Но раз ты так хочешь…

– О, я хочу, папа! Я очень хочу!

– Когда я посвящал твоих братьев, ни секунды не сомневался. Но ты, моя малышка…

– Я готова, папа! Я почти все знаю и умею! – Я смущенно опустила глаза, вспомнив, что братья просили не признаваться, что тайком учили меня.

Отец вздохнул с обреченным видом.

– Знаешь ведь, что ни в чем не смогу тебе отказать.

Моя скромная улыбка стала шире.

– Повтори главный закон охотника! – заметив это, с напускной строгостью одернул отец.

– Для нас все равны. Мы поступаем справедливо, – тоном послушной девочки повторила я слова, которые знала лет с пяти.

– Тебе придется нажимать на спусковой крючок. И стрелять не в соломенную мишень, как ты наверняка уже делала прежде.

– Я готова.

Брови отца нахмурились.

– Придется видеть кровь.

– Я готова, – упрямо повторила я. – Мне приходилось резать куриц для супа.

Он постоял, глядя в одну точку так долго, что я начала беспокоиться. Потом похлопал меня по плечу.

– Дай бог, чтобы ты была готова, моя малышка.

Я оглянулась, пытаясь понять, к чему он клонит, но отец, хромая, уже направился к двери. Оставшись наедине со своим отражением, я повернулась из стороны в сторону, в очередной раз погладила подарок и, уже не таясь, взвизгнула от счастья.

Когда надоело красоваться перед зеркалом, любопытство разгорелось во мне с новой силой. Что же там готовят братья? Я вышла в полутемный тихий коридор. Небольшое слуховое окно, расположенное в дальнем конце, оказалось приоткрыто. Света здесь в самый солнечный день едва хватало, чтобы не оступиться и не свернуть себе шею, потому что снаружи рос большой орех, а эти деревья славятся способностью поглощать лучи. Вдоль стены тянулся ряд одинаковых дверей: у каждого члена семьи своя спальня. Деревянная лестница с потертыми перилами вела вниз, на первый этаж.

Я родилась не в этом доме, и понятия не имела, кто его построил, но моя семья прожила здесь много лет. С тех самых пор, как создали заповедник. Не сказать, чтобы я была в восторге от громадного и местами жутковатого жилища, но кто меня спрашивал? Отец ни за что не сменил бы дислокацию, потому что здесь хранилось главное сокровище всего клана. Драгоценная железная жила, расположенная прямо в подвале дома. В ней заключалась сила и преимущество охотников нашей семьи. Из этого же материала было когда-то отлито ожерелье моей матери, а потом – та самая пуля, которая теперь служила знаком моего посвящения в семейное дело.

Сказать, что руда из этой жилы стоила дорого – ничего не сказать. Она считалась бесценной, и аналогов в мире не существовало.

Коснувшись ладонью полированного дерева перил, я начала спускаться вниз, навстречу дразнящим ароматам корицы и ванили. Миновав главную комнату с камином, поспешила на кухню. Из-за двойной двери раздавались взволнованные мужские голоса, грохот посуды и топот ног.

Лукаво ухмыльнувшись, я взялась обеими руками за дверные ручки, чуть помедлила – и распахнула створки на себя. Трое моих братьев, здоровенные ребята ростом под потолок, забавно подпрыгнули и в мгновение ока выстроились в ряд, закрывая мощными телесами печь. Принюхавшись, я догадалась, что аромат исходил оттуда. На широком кухонном столе красовались мучные разводы, скорлупки от яиц и яблочная кожура. То же самое, но в меньшем количестве, валялось на полу под ногами моих незадачливых братьев. В раковине высилась такая гора перепачканной посуды, что я только скрипнула зубами, представив, сколько времени буду ее мыть.

– И что здесь происходит? – строго поинтересовалась я, оглядывая «святую» троицу.

– Тебя здесь быть не должно! – заявил Николай, самый старший из братьев.

Он знал, что когда-нибудь станет главным вместо отца, поэтому редко снисходил до того, чтобы с кем-то любезничать. Коля и внешностью пошел в папу. Если ему удавалось вырваться в город под каким-нибудь предлогом, то возвращался он обычно с покусанными губами и следами от бурной страсти на спине и шее. Девушки наверняка дрались за возможность провести с ним ночь. Коле давно пришла пора жениться, но он не торопился это делать, предпочитая не останавливать выбор ни на ком конкретном.

– Еще очень рано! – протянул Илья, который был погодком Николая и его правой рукой. Он старался ни в чем не уступать нашему старшему брату. Ходили слухи, что в городе у него есть девушка, но точно этого не знал никто.

– Меня папа разбудил, – пояснила я.

– Мы готовили тебе сюрприз, – смущенно улыбнулся Костя. Он опередил меня по рождению всего на два года и, как и я, унаследовал более мягкие черты лица от мамы.

Я оглядела их «борцовки» и шорты. Скептически притопнула ногой.

– Это вы сразу после утренней пробежки, что ли, сюда отправились?

Мои прекрасные и мужественные родственнички зарделись, как красны девицы.

– По рецепту пирог печется сорок минут, – отозвался Костя.

– Но мы не знали, что приготовление теста займет столько времени, – приуныл Илюшка.

Я только закатила глаза.

– Руки хоть помыли перед тем, как здесь бардак устраивать?

Растерянные взгляды были красноречивее любых слов. Я вздохнула. Что поделать – мужчины. Да не какие-нибудь, а суровые охотники, приученные к похлебке из котелка, сваренной на скорую руку.

– Отец решил тебя посвятить, – заметил Николай и прищурился. Мягкой кошачьей походкой он обогнул стол и приблизился ко мне. Кончиками указательного и большого пальцев аккуратно взял пулю на цепочке. – Ты не проболталась ему, надеюсь?

Именно Коля первым показал мне, как пользоваться ножом, как делать скользящий узел из веревок и как освежевать пойманного барсука. Он оставался строгим старшим братом, но смог стать терпеливым наставником. Он заставлял меня не плакать из-за разбитых коленок и купаться в ледяной реке с апреля по октябрь. Если бы отец узнал – непременно получил бы сердечный приступ. Для него я оставалась нежной и ранимой девочкой, тщательно оберегаемой от любых невзгод. Сбитые коленки приходилось прятать под джинсами, а коллекцию охотничьих ножей – под матрасом.

– Не проболталась, – покачала я головой. – Думаю, папа захочет сам меня учить.

– Поддавайся, – согласился брат. – Упади пару раз и поплачь. А то он с нас живьем шкуру спустит.

Все трое переглянулись. Их опасения я понимала. Отец был очень мягок со мной, но с остальными обычно не церемонился. В клане царила жесткая дисциплина.

– А вообще, с днем рождения, сестренка, – старший брат сжал меня в медвежьих объятиях так, что ребра хрустнули. – Это тебе. От нас.

Он вынул из кармана шортов и протянул мне на ладони серьги. Небольшие рубины вспыхнули в обрамлении золота.

– Мы хотели запечь их в пирог и сделать сюрприз еще сюрпризнее, – признался Костя, – но передумали.

– И слава Богу! – выдохнула я и тут же примерила подарок.

Серьги оказали легкими, а застежки – удобными. Не пришлось долго мучиться, чтобы надеть. Обняв по очереди остальных братьев, я покинула кухню. В такой день просто не сиделось на месте.

В прихожей я накинула легкую джинсовую куртку, вышла на крыльцо и огляделась. Это утро пахло сыростью и прохладой наступающей осени. Еще немного мхом – уж его-то имелось в избытке на нашей земле. Стоило отойти чуть дальше от дома, исхоженных троп и углубиться в лес, как я словно попадала в параллельный мир. Нежно-салатовые ажурные плетения мха стелились по стволам деревьев, а более темная, чаще всего буро-зеленая, масса походила на гигантский ковер, брошенный на землю. Мох оплетал кусты, свисал с веток, превращая их в фигуры чудовищ, протянувших лапы к неосторожному путнику. Особенно обильно он рос на берегах реки.

Отец любил говорить, что мох – это хищник, он питается кровью и плотью, погребенной под землей. Похоже, папа просто пугал меня, чтобы не уходила далеко. Все знали, что бояться надо только лекхе. А лекхе в заповедник не заходили по одной простой причине – никто в здравом уме не сунется на территорию врага.

Я поежилась и потерла плечи. Из кузницы раздавался лязг металла. В нашем клане производили единственное в своем роде оружие против лекхе. Пули и ножи. Иногда к отцу приезжали представители других охотничьих кланов на переговоры. Ходили слухи, что некоторые преодолевали ради этого полстраны. Большие черные тонированные джипы, как на подбор, выстраивались у нас во дворе.

В такие моменты мне обычно приказывали сидеть в своей комнате и «не отсвечивать», как сказал бы Костик. Меня прятали от угрюмых чужаков с тяжелыми взглядами, уж не знаю по какой причине. Может, потому что была единственной девушкой среди целой компании мужчин? Других женщин, кроме меня, в заповеднике не проживало. Возможно, отец считал любимую дочь своим слабым местом и не хотел показывать тем, кому не доверял. Но я все равно подглядывала за происходящим через слуховое окно в коридоре и подслушивала с верхней ступеньки лестницы. Гости запирались с отцом в кабинете, а позже уезжали с одним-двумя ящиками нашего оружия. Папа никогда не продавал много, хотел сохранить монополию. Я узнала это, когда подслушала, как он делился опытом с Николаем после отъезда очередных покупателей.

Пока я стояла и дышала свежим воздухом, из курятника показался дядя Миша с корзинкой, наполненной доверху свежими яйцами. Его рыжеватая борода росла клоками, а неизменная старомодная курительная трубка постоянно дымилась в зубах. Бывший охотник, он остался в клане после того, как при очередной облаве фамильяр какого-то лекхе располосовал ему правую руку, раздробил кости, порвал мышцы и сухожилия. Руку удалось спасти, но она стала сухой, непропорциональной и малоподвижной, а на карьере охотника пришлось поставить крест. Отец не стал его выгонять, и теперь дядя Миша занимался хозяйством. Своей семьи он не завел, поэтому относился ко мне как к дочери. Именно он научил меня готовить, следить за домом и являлся чем-то вроде нашего домоправителя.

Попыхивая трубкой, дядя Миша вразвалочку подошел ко мне.

– Смотри, что курочка снесла.

Придерживая корзинку слабой правой рукой, левой он взял одно из яиц и протянул мне. С недоумением я взяла его и повертела. Тяжелое. Тяжелее, чем должно бы быть. В глаза сразу бросилось, что верхушка у скорлупы была аккуратно отпилена, а потом приклеена обратно.

– Да ты разбей, разбей, не боись, – предложил дядя Миша, а его глаза хитро сверкнули. – На кухне хотел тебе положить, но там мальчишки хозяйничают.

– Ага, потом убирать полдня придется, – приуныла я.

– Ничего, хозяюшка, уберем. Уберем вместе, – подбодрил он, – сегодня праздник у тебя, мы все радуемся. И тебя порадовать хотим. Как умеем.

Я нагнулась и аккуратно стукнула хрупкую скорлупу о край ступеньки крыльца. Выпрямилась и принялась отщипывать кусочки. На ладонь выпал округлый полупрозрачный камень. Оставаясь в центре матовым, по краям он отсвечивал синевой и явно относился к категории полудрагоценных.