Текст книги "Мой враг, моя любимая"

С комода послышалось шипение. Толстая черная кошка сидела возле тарелки с едой и нервно виляла хвостом. Огромные зеленые глазищи нацелились на меня, а усы приподнялись, открывая крохотные белые клыки и изогнутый розовый язык.

– Это твой фамильяр?! – изумилась я.

– Ты не смотри, что это всего лишь кошка, – пригрозила Мила. – Морду тебе только так расцарапает, если дернешься!

– Я не… – потребовалось несколько мгновений, чтобы подобрать правильные слова. – Я просто не думала, что твой фамильяр – кошка.

Поднявшись с кровати, я принялась собирать разбросанное белье. Его придется надеть таким, как есть, а верхнюю одежду отправить в стирку. Краем глаза я заметила, что Мила тщательно изучает мое тело.

– А какого фамильяра ты ожидала? – поинтересовалась она.

– Думала, что медведь, как у Лекса.

– Если бы это был медведь! – с каким-то странным сожалением и болью воскликнула Мила. – Я бы с удовольствием рвала в клочья тебе подобных.

Как будто еще непонятно, что она меня ненавидит!

Я натянула трусики и поправила их, ощущая, как между ног все саднит.

– Сильно он тебя отымел? – показалось, что в голосе Милы послышались нотки сочувствия.

Я пожала плечами и продолжила одеваться, стараясь быстрее укрыться от ее пронзительного взгляда. Мне не с чем было сравнить то, что делал со мной Ивар, но я помнила, что в какой-то момент сама хотела, чтобы он не останавливался.

– Видимо, не сильно, – Мила подошла, чтобы застегнуть кандалы обратно. – Зря. Надо было так, чтоб ходить не смогла.

Сочувствие мне только показалось.

– Да что я тебе такого сделала? – не выдержала я, вырывая из ее рук уже скованные запястья. – Пальцем не тронула, слова не сказала!

Стоя со мной лицом к лицу, девушка прищурилась. Кошка снова зашипела с комода. Постояв так немного, Мила отвернулась и пошла к выходу. По пути прихватила тарелку и проворчала:

– Только еду на тебя переводить. Как будто мы тут золотые горы ворочаем!

Она ушла и оставила дверь приоткрытой. Я с удивлением огляделась. Меня не будут держать под замком? Я свободна идти куда пожелаю? Сердце гулко забилось. Побег? Непременно! Не останусь здесь ждать Ивара. Ни за что. Отцу будет больно, когда он узнает, что со мной сделали. Но если удастся замять историю, если никто больше не узнает, что я опустилась столь низко, что лишилась девственности с лекхе, возможно, со временем вернусь к прежнему образу жизни. Я даже оплачу свою потерю невинности и то, что светлый момент произошел не с любимым человеком и не так, как представлялось во снах.

Но это потом.

Сначала я убегу.

Постирав одежду в ванной, я пристроила ее сушиться и вышла из комнаты. Бросилось в глаза, что вся мебель в доме добротная, хоть и не новая, а хозяйка явно старалась поддерживать чистоту и уют. Что ж, этого у Милы не отнять. Я приметила много женских вещей: цветы в красивых горшках, коврики на полу, картины на стенах. У нас в доме такого не водилось. Там все было сурово, минималистично, подчинено удобству, а не красоте. И часто попадалось на глаза оружие. Я точно знала, где найти его в каждой из комнат. У отца, вообще, оно украшало всю стену.

О, если бы в этом доме так было! Но лекхе, похоже, не являлись сторонниками ни холодного, ни огнестрельного оружия. Спохватившись, я напомнила себе, что им на это и разрешения бы никто не дал.

Я спустилась на первый этаж как раз в то время, когда Мила спешила на улицу с тазиком, полным свежевыстиранного белья. Мне достался еще один недобрый взгляд и ворчание:

– Если хочешь есть, иди на кухню, возьми нож и почисти картошки.

Нож! Меня как кипятком ошпарило. Она настолько глупа, что предлагает мне нож? Я ошарашенно посмотрела вслед лекхе, за которой захлопнулась дверь. Похоже на то. Ивар не дал четких указаний? Или полагал, что я после ночи с ним растаю и передумаю убегать?

Если так, то он сильно себя переоценил.

Я бросилась на кухню. Здесь пахло выпечкой, сквозь цветастую штору на окне заглядывали солнечные лучи. Очень мило и по-домашнему. Я оглядела ряд шкафчиков с облупившейся краской на углах дверок. Выдвинула ящик со столовыми приборами. Потом сообразила и поискала на столешнице. Как и следовало ожидать, в деревянной подставке обнаружилось целых шесть ножей. Я выхватила самый большой. Сжала в кулаке до боли. Смогу ли я?.. Дорогу к свободе, скорее всего, придется прокладывать путем кровопролития.

Я оперлась обеими руками на стол посередине кухни и прикрыла глаза. Вспомнила, как прошлым вечером на меня обрушился поток грязи в самом прямом смысле. Так ко мне никто не относился. Я думала, толпа меня растерзает. И они, правда, готовились сделать это, но не посмели при Иваре. А теперь Ивара нет. Я одна. И я буду защищаться…

– Здравствуйте! – пропищал детский голосок.

От неожиданности пальцы разжались, и нож зазвенел по столу. Мальчик лет четырех стоял на пороге и держался одной рукой за дверь. В темных глазенках, так похожих на Милу и Лекса вместе взятых, сквозило любопытство. Смазливое личико, нос-пуговка, взлохмаченные черные волосы. Тигр на полосатой футболке и пустая кружка в другой руке.

– А как вас зовут? – поинтересовался ребенок.

Я посмотрела на нож, которым совсем недавно собиралась орудовать, и сползла на стул.

– Кира.

– Тетя Кира, а ты нальешь мне воды? – мальчик протянул кружку.

Я потерла лоб. Никогда не видела детей лекхе. Или он не такой? Фамильяр нигде не появился. На вид ребенок выглядел совсем обычным.

– Нальешь? – нетерпеливо повторил он. – Мама пошла на двор белье вешать, а она не велит самому к чайнику лезть.

Мама. Мила – его мать? Кто тогда отец? Ивар? Лекс? Господи, Лекс, скорее, ее брат. Кто-то другой? Мне предстоит увидеть еще одного лекхе? Почему у Ивара тогда своя комната в этом доме?

Я поднялась, взяла у мальчика кружку и налила воды. Ребенок встал рядом, доверчиво поблескивая глазенками. Обеими руками схватил посудину и начал жадно пить.

– А как тебя зовут? – поинтересовалась я.

– Никита.

– А где твой папа?

– У меня нет папы, – беззаботно произнес он и поставил кружку на край стола, очень близко, и я машинально отодвинула ее подальше, чтобы не упала. – А где твой фамильяр?

Я слабо улыбнулась. Никита принял меня за свою.

– У меня нет фамильяра.

– Это потому что у тебя цепь? – Он показал на кандалы.

– Нет, – я присела на корточки, чтобы наши глаза оказались на одном уровне. – Это потому что я – охотник, а не лекхе.

Рот ребенка испуганно округлился. Он отступил на шаг назад, но увидев, что я не двигаюсь, осмелел.

– Ты обманываешь, тетя. Охотники не такие. У них большие клыки и огромные ноги, они волосатые и вонючие, у них много опасного оружия, и они убивают любого, кто попадется им на глаза. Они как злой волк из сказки про трех поросят, – Никита кокетливо похлопал длинными ресницами. – А ты – симпатичная, как принцесса.

Я горько усмехнулась.

– До недавних пор я то же самое думала про лекхе, малыш.

– Так где твой фамильяр? – упрямо повторил он.

Пришлось срочно придумывать что-то убедительное для детского разума.

– Он исчез, – пожала я плечами. – Просто испарился.

– Как у дяди Ивара?

– Да, – я погладила его по тонкой ручке. – А кем тебе приходится дядя Ивар?

Ребенок задумчиво почесал висок.

– Он – мой дядя. Но не такой, как дядя Леша. Дядя Леша – мне родной. А он – просто дядя. Он здесь как король. Все его слушаются. Только мама не слушается. Она кричит на него и называет идиотом. Как вчера.

Вчера? Что-то подсказывало мне, что Ивара назвали идиотом из-за меня. И правильно сделали.

– А дядя Ивар тоже кричит в ответ?

– Нет. Он сжимает кулак вот так, – Никита потряс кулачком перед моим носом. – И говорит: «Слушайся меня». И тогда мама слушается. Но потом, уже вдвоем с дядей Лешей, все равно называет его идиотом.

– А почему он живет в вашем доме?

Ребенок посмотрел на меня так, будто я спросила, не шел ли вчера дождь из лягушек.

– Потому что ему негде жить. Мы его приютили.

Король, которому негде жить. Я приложила руку к разгоряченному лбу. Что же мне со всем этим делать?

– Никита! Быстро отойди от нее!

Разъяренная Мила ворвалась на кухню, схватила сына и оттащила от меня, спрятав себе за спину. Ребенок испугался и захныкал, а его мать сверкнула глазами на нож, потом на меня.

– Я просто собиралась почистить картошку, как ты и сказала! – попыталась оправдаться я.

– Да что ты говоришь? Таким ножом ее не чистят!

И сразу же сзади в спину ударило мохнатое тело ее кошки. Раздалось шипение и угрожающее мяуканье. Острые когти впились в меня. Резкая боль. Я закричала. Закинула руки за голову. Схватила животное за шкирку и с размаху швырнула через себя в кухонный шкаф. Кошка плашмя впечаталась в дверку и грохнулась на пол. Удар получился такой силы, что будь она обычным зверем – наверняка переломала бы себе что-нибудь. Но фамильяр, как ни в чем не бывало, вскочил на ноги, готовый к новой атаке.

– Мила! Прекрати! – в дверях показался Лекс. Судя по одежде, он явился с улицы и, видимо, только вошел в дом и бросился на шум. – Вон отсюда! Я сам разберусь!

Никогда еще я не была так рада видеть этого лекхе. С облегчением выдохнула. Кошка успела здорово расцарапать меня, на спине чувствовалось невыносимое жжение.

Мила недовольно фыркнула на брата.

– Не смей приближаться к моему ребенку! – пригрозила она мне напоследок, а потом увела Никиту прочь.

Было слышно, как, удаляясь, Мила продолжает ругать плачущего сына и запугивать тем, что я хотела его убить. Кошка побежала за ними, победоносно подняв трубой хвост.

Лекс оглядел кухню, тоже задержался взглядом на ноже.

– Я не собиралась нападать на ребенка. За кого вы меня принимаете? – возмутилась я.

– Тише, охотница. Я верю. Чаю будешь? А бутерброды? – Он спокойно взял нож со стола, убрал в подставку и поставил на огонь чайник. – Я вот точно буду.

Со вчерашнего дня у меня маковой росинки во рту не было, и я с благодарностью кивнула. Села на стул, наблюдая, как Лекс щедро, по-мужски, отрезает большие ломти хлеба, вынимает масло и сыр из холодильника. Орудовал он ловко, я даже залюбовалась.

– Почему ты так легко поверил мне? – Я хотела добавить «в отличие от Милы», но сдержалась.

– Думаешь, не стоило? – намазывая кусок хлеба маслом, он обернулся через плечо, глянул лукаво.

Я пожала плечами.

– Мила права. Таким ножом не чистят картошку. Я специально выбрала самый большой.

Лекс отвернулся и продолжил занятие.

– Ты выпустила нас из клетки. Если бы не ты, у нас не было бы шансов выбраться. Ты не похожа на тех, кто убивает детей.

Он повернулся, выставил на стол чашки, бросил в каждую пакетик с чаем, налил кипятка и добавил:

– Кроме того, этот нож не из особого железа. Он безопасен.

– Даже для Никиты? – удивилась я.

– Мы же вроде решили, что на детей ты не нападаешь? – парировал Лекс, выставив еду.

Рука сама потянулась к бутербродам на тарелке. Я запихнула в рот большой кусок и прикрыла глаза от удовольствия, когда начала жевать. Лекс присел на соседний стул и наблюдал за мной с усмешкой.

– Голодная, значит? Ивар не покормил?

Я на миг перестала жевать, но голод пересилил все неприятные мысли.

– Не напоминай мне о нем, – пробубнила я с полным ртом. – Он сделал со мной кое-что ужасное. Я не хочу говорить что, но поверь, это так.

Лекс поднял брови, отпивая из чашки чай, но промолчал.

– Ты должен меня отпустить. Пока его нет. Вижу, что ты – единственный разумный человек здесь, – я мысленно посоветовала себе забыть, как он чуть не придушил меня в машине, – поэтому очень прошу, буквально умоляю: дай мне уйти. Ивар уехал, он сделал со мной все, что хотел, я больше ему не нужна. Мила меня ненавидит. Остальные – тоже. Я очень хочу домой!

Лекс отставил чашку, и я затаила дыхание в ожидании ответа.

– Нет, Кира, – спокойно и даже строго произнес он.

– Но почему нет?!

– Потому что ты принадлежишь Ивару. Только он может решить, что с тобой делать.

– Я никому не принадлежу! – в отчаянии я стукнула чашкой по столу. – Я принадлежу только себе! И своей семье! К которой я хочу вернуться!

Лекс сделал мне знак замолчать.

– Пойми, охотница. У Ивара нет обыкновения привозить сюда девушек и спать с ними. Особенно если это – дочь его злейшего врага. Он всю свою жизнь держит под контролем, и вот так сорваться… – Лекс покачал головой. – Раз он так поступил, значит, ты важна для него. Ты – особенная. Поэтому тебя отсюда никто не выпустит.

Я вспыхнула. Значит, и этот в курсе ночных событий. Какой позор! С мучительным стоном я уронила лицо в ладони. Услышала, как Лекс поднимается со стула и обходит меня. Дернулась, когда почувствовала, что он прикасается к моей спине.

– Дай посмотрю, – миролюбивым тоном попросил Лекс. – Ивар сказал, что я должен заботиться о тебе.

Ивар сказал! Ивар сказал! А где сам Ивар?! Снял сливки и переложил заботу обо мне на других, как будто зверюшку на попечение соседям оставил!

Лекс тем временем успел задрать мою футболку до самых плеч и сочувственно поцокал языком.

– У тебя на позвоночнике две здоровые ссадины. И наверху несколько глубоких царапин от кошки. Тут фамильяра бы призвать… – Он весело хмыкнул. – Или обработать йодом. Ты не против йода?

– Не против, – буркнула я.

Ну ладно, царапины от кошки, а ссадины-то откуда? И тут перед глазами всплыли картины прошлой ночи и то, с каким лицом Ивар вжимал меня в стену. В ушах зазвучали его глухие стоны, его шепот. Влажное скольжение между моих ног… его руки, удерживающие меня крепко и надежно, так, что я не боялась и забыла обо всем.

Я снова спрятала лицо в ладонях, с ужасом понимая, что внизу живота становится горячо и томно. Сумасшествие какое-то.

Лекс успел сходить за йодом и принялся бережно смазывать мои царапины, пока я придерживала футболку на плечах. Чем-то даже братьев напомнил. Они тоже вечно кудахтали над моими порезами. Сердце сжалось от тоски. Как там они? И отец? Когда я их увижу? И увижу ли вообще?

– Мила не тебя ненавидит, – вдруг сказал Лекс.

– Что? – удивилась я, отвлекаясь от раздумий.

– У нее нет к тебе личной вражды, говорю. Ты не думай. Ты просто напоминаешь ей…

Он замялся.

– О чем?

– Обо всем. О том, что есть охотники. О том, что есть внешний мир. Она давно уже не выходила за пределы поселения. Пыталась убедить себя, что больше ничего не существует. А ты ей напомнила, что это не так. Будь ты обычной девчонкой, вы бы, может, даже подружились. Но ты – охотница. И хоть я говорил ей, что ты не из местных, а из клана Хромого, который живет отсюда за тридевять земель, от этого не легче.

– А почему она ненавидит местных охотников?

– Видишь ли…

Лекс снова умолк. Он отошел, чтобы убрать баночку с йодом и выкинуть ватную палочку. Нехорошие подозрения начали шевелиться во мне. Может, с ней поступили так же, как Ивар – со мной? Какой-то охотник украл ее и держал у себя?

– А кто отец Никиты? – спросила я, когда Лекс вернулся и сел на свой стул, собираясь допить чай.

– Мы не знаем, кто его отец, – ответил он и встретился со мной взглядом.

Я поморгала в недоумении.

– То есть как? Мила не помнит, с кем у нее все было?

– Их было несколько, – он нахмурился, – мы подозреваем, что это были все, кто оказался поблизости в тот момент.

У меня открылся рот. Воображения не хватало, чтобы представить такое, но все равно стало страшно.

– Но… – я с трудом заставила себя говорить, – охотники дают клятву… они не могут причинять вред просто так… мы должны поступать справедливо… мы же не звери…

Лекс снова приподнял брови и посмотрел на меня с мрачной иронией.

– А Никита… – продолжила я.

– Мы все его любим. Он ни в чем не виноват.

– Но… он человек? То есть он… обычный человек? Или лекхе?

– Мы пока не знаем. Ждем, появится ли у него фамильяр. Обычно это происходит годам к пяти, так что осталось недолго. Есть еще вариант раздобыть особого железа и приложить к его руке. Но, как ты понимаешь, никто не собирается это делать. Мы просто ждем. Даже если он не такой, – Лекс развел руками, – что с того? Выгнать его на улицу?

– Нет… – Я покачала головой. – Нет!

– Ну вот, охотница. Так и живем.

Я потерла виски. Лучше бы сидела в комнате. Чем больше узнавала, тем страшнее становилось от того, сколько утаил от меня отец.

– Ивар рассказывал мне… что девушек ловят патрули… Мила хотела убежать в город?

– Мила хотела убежать с Виктором. Был у нас такой один. Но ему не нравилось жить в Сопротивлении.

– В Сопротивлении?

– Так мы называем это место. Наше поселение. Мы – Сопротивленцы. Мы не живем в гетто, не подчиняемся законам и мечтаем, что когда-нибудь перемена законов случится в обратную сторону. Станет как раньше.

– Как вас до сих пор не нашли? – удивилась я.

– Этот кусок земли оформлен, как частное землевладение. Мы имеем право не открывать никому ворота. Все вопросы к владельцу земли.

– Но лекхе не имеют права владеть землей!

Мой собеседник рассмеялся.

– Ну естественно, земля не оформлена ни на кого из нас, охотница! Мы же не такие дураки, как ты считаешь. Слава богу, есть люди среди Сочувствующих, которые готовы нам помочь. И их даже больше, чем ты думаешь.

– Сочувствующих?

– Это долго объяснять, – отмахнулся он, – и я не уверен, что Ивар будет рад, что мы уже с тобой так откровенничаем.

– Хорошо, расскажи мне про Виктора, – я уцепилась за любую возможность узнать больше о поселении, – почему ему не нравилось жить здесь?

– Он какой-то вечно скользкий был, – Лекс презрительно скривился, – гаденький. Но Милке нравился. Уж не знаю, чем вы, девчонки, себе предмет обожания выбираете. Но явно не головой. Виктор удрал от нас и стал «красноповязочником». Но Мила продолжала бегать к нему на свидания. А у них там свой кодекс есть. Типа проверки на профпригодность. И одним из пунктов кодекса является поимка кого-то из лекхе и передача его властям.

– И он выдал Милу? – поразилась я.

– Да. Пригласил ее на свидание в город. А сам договорился с соседним кланом.

– Это ужасно! Он предатель!

– Я рад, что ты тоже ненавидишь «красноповязочников», как мы, – улыбнулся Лекс.

– Но вы ее спасли? Милу?

– Позднее, чем хотелось бы. Да, спасли. Ивар через свои связи в городе узнал, где ее держали. Кое-как удалось выкупить. Все очень рисковали.

– А «красноповязочники»… Ивар говорил, что они ловили и его.

– Это было гораздо позже. Но без Виктора и тут не обошлось, – Лекс сжал кулаки. – Так бы башку этому гаду и оторвал. Вот только попадется он мне и Родиону!

– Так вот о чем Мила говорила, когда жалела, что у нее кошка, – сообразила я. – Она не смогла защититься. Она ведь твоя сестра, правильно?

– Мы с ней двойняшки, – кивнул Лекс. – Но я – все равно старший.

– А почему тогда у нее не медведь, как у тебя? Тем более если вы родились в один день!

– Ох, охотница, – вздохнул он, – такое впечатление, что с другой планеты прилетела. Фамильяр дается нам как отражение нашей души. Это наш ментальный образ.

Я округлила глаза, показывая, что не совсем понимаю.

– Ну от характера зависит, какой у тебя будет фамильяр! – простонал Лекс, вынужденный втолковывать очевидные для него вещи.

– То есть… в другой жизни ты был бы медведем?

– Возможно, – он рассмеялся.

– А кошка Миле подходит… – задумчиво протянула я. – Она сразу показалась мне домашней, но очень уж своенравной. А Байрон… он слишком утонченный, чтобы иметь того же медведя.

– Только не спрашивай у меня, люблю ли я малину и мед, – с иронией произнес Лекс.

Я посмеялась вместе с ним, но потом закусила губу. Следующий вопрос так и вертелся на языке. Но стоит ли его задавать? Не воспримет ли мой собеседник простой интерес как нечто большее? В конце концов, чем больше информации соберу, тем лучше. Поколебавшись, я все-таки решилась.

– А какой фамильяр был у Ивара?

– Хочешь узнать о нем побольше? – хитро прищурился Лекс.

– Вовсе нет! – ответила я, пожалуй, чересчур поспешно.

Мысленно тут же одернула себя. Почему я должна испытывать стыд за то, что задаю вопросы о мужчине, который безжалостно лишил меня невинности? Имею право хотя бы знать, кто он такой.

– Тогда тебе с Ниной побеседовать надо, – продолжил мой собеседник, словно и не заметил смущения. – Она, кстати, тоже тобой интересовалась. Если хочешь, могу после завтрака тебя проводить. Наши уже успокоились немного, но одной тебе все равно на улице лучше не показываться.

– Кто такая Нина?

– Доедай, охотница. Увидишь. Если Ивар – это мозг нашей общины, то Нина – ее сердце.

С этими загадочными словами Лекс поторопился закончить завтрак. Я тоже проглотила бутерброды, почти не жуя. Вопросы только множились в голове. Но от общения с Ниной, кем бы она ни была, я не собиралась отказываться. К тому же, попутно нужно осмотреться. Прошлым вечером этого не удалось сделать, как следует. Должна же быть какая-то лазейка, через которую смогу ускользнуть!

Я помогла Лексу убрать со стола и даже сполоснула посуду. Почему-то история Милы кардинально поменяла мое к ней отношение. Вместо ответной злобы я чувствовала только жалость. Прошлой ночью Ивар все-таки подготовил меня, пусть и против воли. А если бы это была орава сбесившихся от похоти мужчин? Я поежилась и решила просто не давать Миле больше повода сцепиться со мной.

У дверей стоял большой брезентовый мешок, завязанный бечевкой. Лекс задержался возле него, крикнул куда-то в глубину дома:

– Мила! Гуманитарку разбери! Там шоколад сегодня!

Его сестра появилась в коридоре. Хмуро оглядела меня, потом мешок.

– Хорошо. Никитка будет рад. Соседям тоже раздам.

– Ты не замерзнешь? – озаботился Лекс, когда мы вышли на улицу. – Где твоя куртка?

Я оглядела свое нехитрое одеяние. Несмотря на солнечный день, на улице было свежо, и голые руки тут же покрылись мурашками.

– Моя одежда сушится.

Он тут же снял ветровку и накинул на меня. Окутавшая плечи ткань была теплой и мгновенно согрела. Неловко придерживая полы скованными руками, я с удивлением посмотрела на увальня, действительно, чем-то похожего на медведя. Лекс сам по себе такой добрый или это все тот же приказ Ивара заботиться обо мне так на него действует? Не думаю, что кто-то из моих братьев, например, стал бы по доброте душевной заботиться о пленнике.

Значит, приказ.

– Что за гуманитарка? – поинтересовалась я.

– Помощь от Сочувствующих, – пояснил Лекс. – Я с утра сходил на точку, где они раздают еду. Вообще, мы своим хозяйством живем. У каждого огород. Скотину держим. Что-то Ивар привозит из города. Но есть по-настоящему дефицитные продукты.

– Как шоколад?

– Угу. Шоколад, леденцы. То, чего сами не производим, но детям очень хочется.

Я кивнула в знак того, что понимаю их положение.

– Ходил на точку? Это в город? А далеко здесь до города?

Лекс рассмеялся.

– Может, тебе еще показать, в какую сторону идти? Нет, охотница. Даже не думай, что сможешь убежать.

Я насупилась и огляделась. При свете дня поселение выглядело немного иначе. За домами, как и говорил Лекс, виднелась черная земля возделанных огородов. У кое-кого под окнами был разбит цветник. Перед нами с веселым визгом пробежала стайка детишек и помчалась дальше. Поселенцы, увидев меня, останавливались и провожали недобрыми взглядами. Но хотя бы не кричали гадостей и больше не кидались грязью.

Мы подошли к одноэтажному дому, обнесенному по периметру невысоким, примерно по колено, заборчиком. Все его доски были выкрашены в разный цвет, что придавало жилищу забавный и несерьезный вид. На веранде я заметила пожилую женщину, которая сидела в кресле-качалке и почесывала шею вороны, примостившейся на сгибе локтя. Склонив седую голову с уложенными в высокую прическу волосами, женщина что-то нашептывала птице.

– Вот мы и пришли, – сообщил Лекс.

– Это Нина?! – удивилась я. – А как ее отчество?

– Просто Нина. Не вздумай выспрашивать про отчество или называть «тетя Нина» и «бабушка Нина», – склонился к моему уху и предупредил Лекс. – Она этого очень не любит. Тогда ее ворона выклюет тебе глаза.

Я охнула, а он рассмеялся.

– Охотница, ты такая доверчивая! Ворона тебя, может, и не тронет. Но насчет обращения я не пошутил.

Лекс подтолкнул меня вперед. Стараясь идти уверенным шагом, но уже не чувствуя прежней уверенности внутри, я поднялась на веранду. Женщина поправила на плечах серую пуховую шаль, чуть шевельнула локтем – и птица, захлопав крыльями, переместилась на перила веранды. Возле кресла хозяйки стоял низкий столик, на котором я заметила чашку с остатками кофе и пачку сигарет с зажигалкой. Тут же стоял стул с высокой спинкой, словно приготовленный для меня.

– Это она? Девочка из клана Хромого? – голос у Нины оказался прокуренным, хрипловатым.

– Да, – с каким-то благоговейным почтением ответил Лекс.

– Хорошо. Иди, сынок. Я за ней пригляжу.

Лекс бодренько покинул веранду и поспешил прочь, а мне снова пришла пора удивляться.

– Он ваш…

– Да не сын он мне, конечно! – Женщина усмехнулась. – Но я люблю этого засранца как родного. Да не стой, девочка, садись. В ногах правды нет.

Я опустилась на край стула, придерживая на плечах куртку Лекса. А старушка-то оказалась не промах! На моей памяти так любил выражаться кто-нибудь из наемников, да и у братьев нет-нет проскальзывало словцо, но мне отец категорически запрещал повторять за ними и вести себя развязно.

Нина взяла пачку, вынула сигарету и закурила.

– Кто твой отец? – спросила она, поглядывая на меня сквозь облачка дыма, которые срывались с ее сморщенных губ, подкрашенных помадой.

– Меня зовут Кира…

– Я знаю, как тебя зовут, – перебила она. – Ты что, не слышишь? Я спрашиваю, кто твой отец?

– Григорий. Может, вы знаете и его? – Я не удержалась и добавила в голос язвительные нотки.

Ворона хлопнула крыльями и каркнула на меня.

– Может, и знаю… – протянула старуха, прикрыв глаза. – Но не помню. Не могу вспомнить, как он выглядел. Их было два брата, кажется.

– Да, второй – мой дядя. Дмитрий.

– А кто твоя мать?

– Ее звали Майя, – я вздохнула, как выходило всегда, стоило завести разговор о маме. – Но она давно уже умерла. Ее убили…

– Я помню Майю, – снова перебила меня Нина. – Ты похожа на нее. Но не совсем. Она была просто картинка. Петер влюбился в нее с первого взгляда. И, мне кажется, так и не смог разлюбить.

Я впервые слышала о чем-то подобном. Отец мало рассказывал о прошлом, и любопытство загорелось во мне с новой силой.

– Вы знали мою маму?

– Я видела ее один раз. Тогда Петер привел ее к нам в общину, чтобы познакомить со своими родителями. Он был сыном нашего главы, а она – дочерью главного охотника из соседней деревни, – Нина покачала головой. – Мы все понимали, что такой союз обречен, но молчали. У Петера было право выбора.

– Мама? Встречалась с лекхе?! – круглыми глазами я посмотрела на собеседницу.

Всю жизнь считала, что мама встретила папу, влюбилась в него и вышла замуж. Теперь же словно слушала историю о какой-то другой, незнакомой мне женщине.

– Она не просто встречалась, – заметила Нина, стряхивая пепел, – они любили друг друга так сильно, что моя Инга рыдала ночами в подушку. Петер сильно нравился ей, но был увлечен другой. Мы все удивились, когда Майя вдруг отказала ему и запретила к себе приближаться. Видимо, что-то случилось у них там, в деревне. Может, ее отец узнал? Охотники нас недолюбливали, и это еще мягко сказано. Петер был сам не свой. Бродил по округе как привидение. Взгляд стал пустым и мертвым. Инга поддерживала его как могла, и постепенно у них все сложилось.

Я покачала головой. Сложно поверить, что у мамы мог быть в сердце кто-то еще. Скорее всего, она вовремя опомнилась.

– Наверно, мама просто решила выйти замуж за моего отца? Поэтому отказала Петеру?

Нина рассмеялась, а ворона снова каркнула.

– Поверь мне, девочка, от такой любви просто так не отказываются. Инга не сразу уговорила Петера уехать из общины, построить дом. Сначала он отказывался, его тянуло к охотничьей деревне как магнитом. Мы боялись, что рано или поздно его подстрелят. Инга убедила его, что жилу нужно охранять, а для этого стоит обосноваться где-то рядом. Мы все время ждали, что кто-нибудь еще случайно натолкнется на нее. Но настоящей причиной все-таки стало ее желание увезти мужа подальше от прошлой любви. И я ее в этом поддерживала.

– Значит, Инга…

– Была моей дочерью.

– А почему была?

Лицо моей собеседницы стало суровым.

– Потому что твой отец и его брат убили ее, Петера и троих детей в их же собственном доме.

– О боже… – я постепенно начинала понимать, – … то, что рассказывал Ивар… это был его отец… и мать… и это был он сам.

Нина кивнула и потушила окурок в пепельнице. Ворона прошлась по перилам туда и обратно, не сводя с меня черных блестящих бусин-глаз.

– Но вы говорите, что его убили, – продолжила я, – но его не убили. Он жив, он…

Я осеклась на полуслове.

– Да, ему повезло, – согласилась Нина, – даже два раза. Первый раз – когда выстрел пришелся в сердце, а не в голову. Уж не знаю, почему у убийцы дрогнула рука. А второй раз – когда этот убийца раскаялся и принес мне его.

– Как принес?

Нина пожала плечами.

– Я помню, это было раннее утро. В мою дверь затарабанили. Я испугалась, но открыла. Это оказался охотник. Молодой. Сейчас я уже не вспомню его лица. На руках он держал моего внука. Залитого кровью. Помню, как закружилась голова. Я села прямо на пороге, а охотник положил мне на руки Ивара и все втолковывал, что он дышит.

Я слушала, потеряв дар речи.

– Охотник сказал, что они захватили дом, и всем нам, всей общине лучше в ближайшее время убраться подобру-поздорову, потому что участь семьи Петера может постигнуть всех нас. Сказал, что он оставил тела на въезде в наше поселение, чтобы мы могли похоронить их. И еще сказал, что когда забирал Ивара, видел, что на его груди лежал львенок. Это подсказало охотнику, что ребенок еще жив, – она пожала плечами, – не знаю, почему не стал добивать. Наверно потому, что львенок не шевелился и тоже казался полумертвым. Так мне сказал охотник. Когда Ивара принесли мне, фамильяра уже не было.

– И куда же делся… львенок?

– Мы не знаем, – покачала Нина головой. – Мы можем только предполагать. Я слышала, что такое бывает. Но никто из знакомых, и знакомых моих знакомых, и их знакомых никогда не видел своими глазами, как фамильяр умирает, а его хозяин остается на этом свете. Видимо фамильяр так хотел спасти Ивара, что просто растворился в нем, передав все жизненные силы. Будь это взрослая особь, он мог бы просто излечить. Но что взять со львенка, который сам недавно только появился у малыша? Пуля прошла очень близко от сердца. Сколько я потом ни обращалась к врачам – все как один твердили, что без операции ребенок не выжил бы.

– Ого…

– Еще несколько дней Ивар находился между жизнью и смертью, а потом пошел на поправку. Отец Петера собрал мужчин и пошел, чтобы отвоевать жилу, но их тоже перестреляли. С новыми пулями у людей появилось преимущество. В тот же день мы собрались и всей общиной отправились куда глаза глядят, лишь бы подальше от этих мест.