Текст книги "Ночь"

Почему оптимизм

 
Зажгите лампы! Все лампы горят
Так светло, так ярко они светят!
Небо чистое, ярко освещенное!
Даже все звёзды – и спрятаны – обнаружены!
Луна стесняется открыть
И показать своё круглое лицо,
Освещенное всеми лампочками солнце?
Солнце не возражает
И помогает осветить всё больше,
Призывает молнию включить запасное
Электричество,
Чтобы зажечь все стеклянные работающие лампочки!
Эй! Свет, свет, свет!
Зажгите лампы!
Да! Платить за электричество!
Не жадничать! Свет всех лампочек небес,
Слепое атомное электричество!
Так что зажги все лампочки!
Разверстого вулкана кратер над головой!
Свет лампочек! Все лампочки горят!
 

О Винсент!

 
О Винсент!
Ляг, прижмись к земле
Под вихрем грозового неба!
И прикоснись щекой
К колючей высохшей траве,
Чтобы услышать тяжелое дыхание земли!
 
 
О Винсент!
Сними повязку! Она тебе мешает
Опять внять голосу природы!
Прижатая трава коснётся твоего
Мятежного таланта!
Твоего безумья пламя вернётся молнией,
Зажегшей сверкающий огонь твоего
Экспрессионистского постимпрессионизма!
Зелёно-жёлтая брюссельская капуста -
На холстах, в музеях, в рамах!
 
 
О Винсент!
Приляг на деревенскую кровать,
Которую в музеях сразу узнают,
Приляг, как знаменитый Лоренс Оливье[26]26
  Лоренс Керр Оливье, барон Оливье (1907–1989) – английский актёр и режиссёр театра и кино, один из трёх наиболее востребованных британских актёров середины XX века, наряду с Ральфом Ричардсоном и Джоном Гилгудом.


[Закрыть],
Чтоб появился Оскар -
Отрезанного уха Супер-Стар!
 
 
О Винсент!
Прячься! Накройся той гнилой травой, как одеялом -
Притворись,
Не ты бунтуешь за истекший реализм, а живопись
Во тьме «Чёрного квадрата» русских,
 
 
Громко объявляя, что
Не твои кривые рыбные крючки
На стенах Музея современного искусства -
Это Джексон Поллок[27]27
  Пол Джексон Поллок (1912–1956) – американский художник, идеолог и лидер абстрактного экспрессионизма, оказавший значительное влияние на искусство второй половины XX века. Он был широко известен своей техникой наливания или разбрызгивания жидкой бытовой краски на горизонтальную поверхность, которая позволяла ему просматривать и рисовать свои полотна со всех сторон.


[Закрыть]!
 
 
О Винсент!
И абсолютно не ты, Винсент, причастен
К неоновому свету Тайм-Сквера, отобранного
У «Звёздной ночи» для
Голубой гринвич-виллиджской «Ноты»[28]28
  Blue Note – джаз-клуб и ресторан, расположенный по адресу 131 West 3rd Street, Гринвич-Виллидж, Нью-Йорк. Открытый в 1981 году владельцем и основателем Danny Bensusan, сегодня клуб считается одним из самых известных мест в мире джаза.


[Закрыть]!
 
 
О Винсент!
Не верь, Винсент! Это не твой Жёлтый дом в Арли
Крадёт прозрачный витраж Корбюзье для Дома
Центросоюза в Москве[29]29
  Дом Центросоюза (Наркомлегпрома) – офисное здание на Мясницкой улице в Москве. Построено в 1928–1936 годах в интернациональном стиле по проекту французского архитектора Ле Корбюзье при участии Пьера Жаннере и Николая Колли под руководством инженера С. Грузинова. Фасады строения обращены одновременно на две параллельные улицы – Мясницкую и проспект Академика Сахарова. Объект культурного наследия народов России регионального значения.


[Закрыть]! И Чандигарха[30]30
  Город Чандигарх построили с нуля за пять лет (1951–1956) по проекту двух известных архитекторов – двоюродных братьев Ле Корбюзье и Пьера Жаннере. До сих пор город остается одним из самых удобных и чистых в Индии, несмотря на то, что в нем проживает больше миллиона человек. Архитекторы разработали метод «семи путей». Семь типов дорог: шоссе, проспекты, тротуары, велодорожки – разделены и не пересекаются в зависимости от их функций. Корбюзье сравнивал это с лимфатической и дыхательной системами и кровообращением. Ведь в человеческом организме они гармонично функционируют, несмотря на то, что разъединены. Благодаря этому методу пути людей и транспорта не пересекаются. Город находится в постоянном движении, и это похоже на работу часового механизма: нет заторов и пробок.


[Закрыть] в Индии!
 
 
О Винсент!
Не твой с Гогеном «Пакт молчания» -
Это Джона Кейджа пианино
В тиши смущённых звуков «4'33"» – мятежного
«Молчаливого присутствия»![31]31
  Джон Кейдж (1912–1992) нередко называется исследователями «Малевичем в музыке». Причиной этому служит созданное им в 1952 г. сочинение для вольного состава инструментов «4'33"» («Четыре минуты тридцать три секунды»). Во время исполнения музыкантами не извлекается ни одного звука. Произведение делится на три части: 30 секунд, 2 минуты 23 секунды, 1 минута 40 секунд.


[Закрыть]
 
 
И не твой сокрытый праздник
В радости прощанья джаза – молодёжного Вудстока!
И не твой портрет индиго рамой обрамляет Джони!
 
 
Сними шарф с уха, чтоб услышать вздох природы!
Дай Рашель выстирать и выгладить его
Для будущих шедевров!
 
 
Читатель вправе в любой момент
Перевернуть страницу!
 

Закрой глаза

 
Закрой глаза и заткни уши,
будь смертельно мёртвым,
чтобы увидеть
безмолвно кем-то движимые точки
на твоих чёрных слепых веках.
Два внутренних экрана,
соединённые в один художественным зрением,
с чудовищными прожилками
крошечных кровеносных сосудов на глазницах,
так образно и метафорически
скрывающие
растраченную неизвестную жизнь
твоего подсознания,
смутно мигающую
вокруг мёртвой слепоты
и глухой тишины,
твои едва дышащие или
уже потухшие,
или
никогда не существовавшие,
экспериментальные
попытки соорудить
вечную космическую жизнь
под названием небытие.
 

Письмо-мечта

 
Я так рад, что получил твоё письмо
Ты пишешь, что здоров!
Твоё дыхание здоровья я слышу
Своим единственным ухом,
Защищенным временем и не совсем отрезанным в бою!
Я слышу шаги почтальона по лестнице,
Его звонок и голос,
Звук разрываемого конверта,
Звук твоего учащённого дыхания,
Когда ты вкладывал своё письмо в конверт,
А перед этим чернила выводили твою подпись -
Как на твоей картине на холсте…
Я слышу скрип деревянной жёлтой кровати,
Когда поворачиваюсь к свету,
                 чтобы перечитать твоё письмо!
Я слышу все-все звуки – одного уха достаточно!
Я слышу, потому что твоё письмо – это письмо-мечта,
Можно читать с закрытыми глазами,
Чтобы увидеть оклеенную
                  старыми жёлтыми обоями стену -
Выцветшими на солнце, частично девственными
В местах, которые были закрыты нашими
творениями!
Мой крашенный много раз плетёный стул
Пуст – некому сидеть за ним
С бокалом вина или чайной чашкой!
Так много вещей лежит на столе,
Но нет конверта из-за границы – далёкой жаркой -
Голубого, как моя грусть, неба -
                  голубого, как небо без облаков,
Как моя травянистая земля с зелено-жёлтыми взрывами
Кружащегося воздуха с дымящей синевой!
Убаюкивающая песня над моей колыбелью!
Моё время – этот качающийся маятник
С тикающим ритмом,
Отсчитывающий дни
Моей электрической энергии,
Гальванизированной экстремальным соединением
Высокого напряжения -
Столкновения с миром беспроводной связи
Двух призрачных блуждающих инопланетян -
Ван Гога и Гогена…
 

Огонь умирает

 
Огонь, прожив уютно зиму, умирает
На камнях очага.
 
 
И раздевает образовавшиеся угли
До тлеющей золы, как донага.
 
 
Его ослабленные языки лижут вслепую пустоту,
Огню полуживым тлеть уже невмоготу.
 
 
Простите за слабость -
Попытку вызвать жалость.
 
 
Осмелюсь высказать, что было так уютно и тепло,
Увы! Ушедшее в небытие всё вовлекло.
 
 
Виноватая улыбка
Вниз сползающих и угасающих огней,
 
 
Жизнь ушла – воспоминание о ней зыбко
Среди зябких долгих и без сна ночей.
 
 
Огонь угас – с последней искрой,
Подлить горючего на пепел из канистры?
 

Разговор за завтраком

 
Прошлой ночью, выйдя из метро,
Пересекаю магистраль – такую гладкую дорогу,
Но поскальзываюсь, после дождя, и падаю на
Идеальное бетонное покрытие перед машинами,
Несущимися на высокой скорости!
 
 
Во время завтрака я откусываю английский маффин,
Запиваю чаем и говорю моему другу,
У которого остановился в квартире в Квинсе,
На окраине Нью-Йорка:
 
 
«Прошлой ночью, выйдя из метро,
Иду через ваше гладкое шоссе,
Скользкое от дождя, и падаю на асфальт
Перед машинами, несущимися на высокой скорости!»
 
 
       «Зачем же ты упал? У тебя нет страховки!»
 
 
Дверь с грохотом захлопывает мой друг,
Житель Нью-Йорка, он идёт на свою работу.
Мой разум продолжает пережевывать
Страшное событие прошлой ночи:
 
 
        «…иду по гладкой дороге,
        Скользкой от дождя, и падаю на асфальт…»
 
 
О жестокие фары! О железные кони,
Остановившиеся на своих задних колесах-копытах!
О монстры, смотрящие на меня так близко,
Я чувствую дыхание их топлива!
 
 
       «Вчера, выйдя из метро…»
 
 
Чуть ли не в обмороке я вскакиваю и бегу по тротуару
Вглубь квартала, к шестиэтажному кирпичному бараку,
К моему спящему другу, и сожалею о том,
Что вернулся поздно ночью,
После бесцельной прогулки по Манхэттену!
 
 
       «…Падаю на асфальт перед автомашинами,
        Несущимися на высокой скорости!»
 
 
В темноте я чувствую, как дрожит под ногами пол,
И слышу далёкую акустику храпа соседей
Американского Квинса…
Просыпаюсь, чтобы за завтраком утром услышать
Реакцию моего друга:
 
 
        «…Вчера вечером, выйдя из метро…
        Падаю на асфальт!»
 

Барри Каллаган о Владимире Азарове

Владимир Азаров уже не молод. Феноменально то, что он начал писать всего десять лет назад. Каждая из его книг интересна сама по себе. В каждой из них мы слышим его узнаваемый голос, при этом все его книги разные и не похожи одна на другую. И голос Азарова, которым он рассказывает истории в более десяти написанных им книгах, является полной загадкой. Несмотря на то, что родился в России во времена Сталина, вырос в Казахстане, куда сослали его родителей, а потом работал архитектором в Москве в период брежневского застоя, он мастерски пишет… по-английски. Удивительно то, что он не пишет по-русски, а потом переводит свои стихи на английский. Он пишет по-английски.

Как же это произошло?

Самым неожиданным образом.

Азаров был руководителем архитектурного бюро в Москве, в 2002 году решил иммигрировать в Канаду и поселился в Торонто. Его знания английского были очень ограниченными. Он говорил по-немецки, немного понимал по-французски. Но английский – нет уж увольте! И что же он сделал? Он решил изучать английский язык на курсе поэзии в колледже имени Джорджа Брауна. Преподавателем Азарова был канадский писатель и поэт Джей Миллар. Владимир Азаров начал писать стихи о своей жизни в авторитарном государстве, ограничивавшем свободу слова и передвижения своих граждан.

Вскоре Владимир Азаров написал несколько полноценных книг. Четыре книги на английском языке были напечатаны в Москве. Еще четыре – в Торонто. На его канадские издания обратил внимание известный искусствовед и французский переводчик, профессор Рэй Элленвуд, который показал их мне. Я с большим интересом отношусь к русской культуре и изучал русский язык. Я полностью разделял мнение Элленвуда о том, что Азаров оказался самобытным и интересным автором, обладающим собственным выразительным стилем. Вскоре Владимир принес в наше издательство Exile Editions два манускрипта, которые мы по праву сочли примерами серьезной английской поэзии.

Так появился феномен Владимира Азарова. Поднятые им темы и описываемые переживания были свежими и захватывающими. В течение трех лет вышло пять книг – это воспоминания мальчика, который «осмелился быть счастливым», несмотря на то, что в период правления Сталина вместе с родителями юный Владимир находился в ссылке (отец был сослан в ГУЛАГ, а мать с маленьким Владимиром сослали в Казахстан).

Азаров пишет о жизни во времена хрущевской «оттепели», о том, как во времена обучения в институте ему пришлось говорить о том, что он – сирота (его бы не взяли в институт, если бы знали, что его отец осужден). Обычные темы того времени вдохновляют его.

Владимир Азаров писал также о своём большом проекте государственного здания в Монголии и приезжал туда как автор курировать ход строительства. Писал о своих поездках в Берлин, Париж и Лондон. О том, как еще молодым человеком встретился в Англии с Генри Муром. Он делился своим благоговением перед Екатериной Великой, как бы увидев ее рядом с собой. Также писал о силе, душе, смысле, вложенных в великие произведения искусства – его любимый русский авангард, «Черный квадрат» Казимира Малевича.

К моему полному изумлению, Владимир хотел еще заниматься переводами… Он знал, что после знакомства с Андреем Вознесенским на рубеже 1960–1970-х годов я перевел несколько стихотворений этого поэта. Владимир Азаров был полон энергии и горел желанием (я удивлялся его энтузиазму, зная, что его организм ослаблен физическим недугом) переводить вместе со мной очень сложные стихи Анны Ахматовой и практически неподдающуюся переводу поэзию Александра Пушкина. Тем не менее, спустя год кропотливой работы, нами был осуществлен сборник "Strong Words" («Сильные слова»), в который вошли наши совместные переводы Пушкина и Ахматовой, а также все мои переводы поэзии Вознесенского.

После взрыва творческой активности и выхода череды этих книг пришло время Олимпиады в Сочи 2014 года. Факт проведения Олимпиады в Сочи привел Владимира Азарова в крайне возбужденное состояние, в котором я застал его в середине зимы в его квартире на Кинг-Стрит. Дело в том, что в молодости свой отпуск он проводил много раз в Сочи. И что же стало результатом его творческого порыва? Шестая книга стихов называется "Sochi Delirium" («Сочинское исступление»). На пляже он читает в московской газете о только что происшедшей смерти Мэрилин Монро. Её знаменитый фильм потряс его перед самым отъездом из Москвы. И она становится Музой его глубоко волнующих поэтических страниц.

«Хватит! – Подумал я, – Пора остановиться».

«Вот тут надо сделать паузу».

Как я ошибался! В 2015 году вышла книга Владимира Азарова "Of Architecture: The Territories of a Mind" («Об архитектуре: мысленные ландшафты»). Книгу иллюстрировала известная художница Nina Bunjevac (Нина Бунжевак). Это 200-страничный сборник стихов, которые написаны от лица известных исторических персонажей, что говорит о ярком воображении автора, смело создающего и скрещивающего разные мысленные логичные и противоречивые размышления. Владимир пишет о сошедшем с ума короле, патроне Вагнера, который хочет стать лебедем; о Микеланджело, врезавшем живое сердце в грудь своей статуи Давида; царе Петре Третьем с тремя карликами, изображающими генералов его армии; о первой политической террористке – Вере Засулич… А также о том, как Робинзон Крузо ищет следы Пятницы на песке, а Майкл Джексон притворяется Марселем Марсо, чтобы пленить сердце Марлен Дитрих в Париже…

Что же дальше?

«Когда же этот феномен снова проявит себя?» – гадал я. Мне не пришлось долго ждать. Азаров вы пустил сразу три книги. Два сборника стихов и одну книгу прозы. И в последней – неожиданно голосом одного из самых узнаваемых героев Толстого, Ивана Ильича – он описал жизнь московских архитекторов советского времени 1970-х, времени резкой смены курса строительства на индустриальные рельсы. Азаров наблюдает исчезновение не только вдохновения к созданию архитектуры, но и то, как тормозится творческая потребность творить художественное архитектурное новое.

В первой книге стихов – "Winter In The Country" («Зима в деревне») – Владимир Азаров говорит двумя истинно русскими голосами: голосом «солнца русской поэзии» Пушкина, которому суждено, защищая свою честь, умереть на дуэли, и Достоевского – экзистенциального визионера, который, как настоящий картежник, постоянно нервно балансирует на грани катастрофы и спасения.

Второй поэтический сборник называется "An Atomic Cake" («Атомный пирог») и повествует о фантасмагорическом мире московской жизни в период после смерти Сталина во времена странной и безалаберной свободы во времена хрущевской «оттепели», а также брежневской стагнации. В книге одетая в неглиже Рита Хейворт летит на атомной бомбе, сброшенной во время испытаний на расположенный на Маршалловых островах атолл Бикини… 1946 год. Интернациональная ирония Оппенгеймера…

Что еще можно сказать о творчестве Владимира Азарова? Бесспорно, что его жизнь – это феноменальная история о том, как уже немолодой архитектор становится поэтом, и его книги не на своем родном языке, и то, что он пишет, может показаться простым и даже бесхитростным. Курьезные, почти анекдотические случаи, о которых мы узнаем из его произведений, дают нам возможность увидеть мир морального величия, шутовства и балагана, возвышенных поэтических порывов, стремления создавать словесный архитектурный брутализм на фоне гротескной целесообразности, стремления к выгоде и политической безжалостности. Об этом мы узнаем из воспоминаний человека, который никогда в жизни не мог себе представить, что станет феноменом – поэтом на неродном ему английском языке.

Барри Каллаган

Главный редактор Exile Editions

Торонто. Канада

Книги автора

1. Graphics of life. Probel-2000. 2009. – 128 p.

2. My Bestiary. Probel-2000. 2009. – 123 p.

3. 26 letters. Probel-2000. 2009. – 72 p.

4. Black Square. Probel-2000. 2009. – 158 p.

5. Разломанные печенья. «Пробел-2000». 2020. – 124 с.

6. На смерть Ивана Ильича. «Пробел-2000». 2021. – 84 с.

7. Воспитатель. «Пробел-2000». 2021. – 240 с.

8. Два Ричарда. «Пробел-2000». 2021. – 96 с.

9. Ничего. «Пробел-2000». 2021. – 116 с.

10. Сочинские иллюзии. «Пробел-2000». 2021. – 124 с.

11. Черный квадрат: стихи. Голоса в диалоге: пьеса. «Пробел-2000». 2021. – 164 с.