Текст книги "Стихотворения 1859–1860 гг."
Автор книги: Владимир Бенедиктов
Жанр: Литература 19 века, Классика
Возрастные ограничения: +12
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 3 (всего у книги 5 страниц)
Липы – липки
Липы – липки! вы мне милы;
Вас я не забуду;
Вас, родные, до могилы
Петь и славить буду.
Часто вам я, липы – липки,
В дни стихов и прозы
Посвящал мои улыбки,
Посвящал и слёзы.
От жены бежал, злодейки,
И от лютой тёщи,
Я чрез тайные лазейки
В липовые рощи;
И прильнув душой печальной
К новой чародейке,
С ней гулял по самой дальной
Липовой аллейке.
И потом, предав забвенью
Горькие ошибки,
Я один сидел под тенью
Одинокой липки.
Шумным роем обсыпали
Пчёлы липку эту;
Сладкий мёд они сбирали
С липового цвету.
После люди мне сказали:
Что ты всё пьёшь воду?
Ты от горя и печали
Лучше выпей мёду!
Стал цедиться мёд душистый
Струйкой золотистой,
А друзья – то подстрекали:
Пей! Ведь липец чистый!
Липец? – Как не пить в собраньи,
Липам в честь и славу,
Добрым людям для компаньи
И себе в забаву!
Вот и пил я что есть мочи,
Славя липку – липу,
А потом и дни и ночи
Спал я без просыпу.
Проспал жар я, выспал холод,
Жизнь пропала даром,
Всё прошло; уснул я – молод,
А проснулся старым.
Еле ходишь, сухопарый,
Ломит поясницу;
Кашель душит, а и старый —
Любишь молодицу.
Вот однажды ей в признаньях
Говорю сквозь слёзы:
«Может, милая, в страданьях
Помогли б мне розы.
Может, это лишь простуда,
И с помёрзлой кровью
Мне согреться бы не худо
Например – любовью». —
«Нет, на розы не надейся!
Слушайся совету, —
Говорит она: – напейся
Липового цвету!
Не любовью согревайся,
С сердцем обветшалым,
А плотнее накрывайся
Тёплым одеялом!»
Стал я пить настой целебный,
Пил его я жадно,
Принял я совет врачебный,
Только всё не ладно.
Скоро, всю потратив силу,
Век я кончу зыбкой:
Вы ж, друзья, мою могилу
Осените липкой!
Современная идиллия
Пускай говорят, что в бывалые дни
Не те были люди, и будто б они
Семейно в любви жили братской,
И будто был счастлив пастух – человек! —
Да чем же наш век не пастушеский век,
И чем же наш быт не аркадской?
И там злые волки в глазах пастухов
Таскали овечек; у наших волков
Такие же точно замашки.
Всё та ж добродетель у нас и грешки,
И те же пастушки, и те ж пастушки,
И те же барашки, барашки.
Взгляните: вот Хлоя – Тирсиса жена!
Как цвет под росой – в бриллиантах она
И резвится – сущий ребёнок;
И как её любит супруг – пастушок!
И всяк при своём: у него есть рожок,
У ней есть любимый козлёнок,
Но век наш во многом ушёл далеко:
Встарь шло от коровок да коз молоко,
Всё белое только, простое;
Теперь, чтоб другого добыть молочка,
Дориса доит золотого бычка
И пьёт молоко золотое.
Женатый Меналк – обожатель Филлид —
Порой с театральной Филлидой шалит.
Дамет любит зелень и волю —
И, нежно губами до жениных губ
Коснувшись, Дамет едет в Английский клуб
Пройтись по зелёному полю;
Тасуясь над зеленью этих полей,
Немало по ним ходит дам, королей;
А тут, с золотыми мечтами,
Как Дафнисы наши мелки заострят —
Зелёное поле, глядишь, упестрят,
Распишут цветами, цветами.
На летних гуляньях блаженство мы пьём.
Там Штрауса смычок засвистал соловьём;
Там наши Аминты – о боже! —
В пастушеских шляпках на радость очам,
Барашками кудри бегут по плечам; —
У Излера пастбище тоже.
Бывало – какой-нибудь нежный Миртил
Фаншеттину ленточку свято хранил,
Кропил умиленья слезами,
И к сердцу её прижимал и к устам,
И шёл с ней к таинственным, тихим местам —
К беседке с луной и звездами.
Мы ленточку тоже в петличку ввернуть
Готовы. А звёзды? На грудь к нам! На грудь!
Мы многое любим сердечно, —
И более ленточек, более звезд
Мы чтим теплоту и приятность тех мест,
Где можно разлечься беспечно.
Мы любим петь песни и вечно мечтать,
И много писать, и немного читать
(Последнее – новый обычай).
Немного деревьев у нас на корнях,
Но сколько дремучих лесов в головах,
Где бездна разводится дичи!
Вотще бы хотел современный поэт
Сатирой взгреметь на испорченный свет:
Хоть злость в нём порою и бродит —
Всё Геснером новый глядит Ювенал,
И где он сатиру писать замышлял, —
Идиллия, смотришь, выходит.
Сельские отголоски
Переселение
Срок настал. Оставив город шумной,
От него я скрылся, как беглец:
От тревог той жизни неразумной
Отдохнуть пора мне наконец.
Душно там; громадность да огромность
Ждут меня, – и посреди всего
Сознаю я горькую бездомность:
Нет нигде домишка моего.
Что я там? – Не гость и не хозяин;
Чувствую – там не по мне земля.
«Город – мой» – мне всюду шепчет Каин,
Авелю отведены поля.
То ли дело в мирной сельской доле;
Вольное, широкое житьё!
Выйду ль я, да разгуляюсь в поле —
Это поле, кажется, моё.
Где себе ни выберу я место,
Лягу тут: точь – в – точь пришёл домой;
Ну, а лес – то… боже мой! А лес – то —
Тёмный лес – весь совершенно мой!
Там – посев; там хижины, строенья.
Прохожу по каждому двору:
Кажется – тут все мои владенья,
Только я оброка не беру.
У меня ковёр тут под ногами —
Шелковистый, бархатный ковёр,
Мягкий, пышный, затканный цветами —
Злаки, мох и травка вперебор.
Там просвет, там тени по утёсам;
Виды, виды – любо посмотреть!
А с лугов мне веет сенокосом…
Запах – то! Дохнуть – и умереть!
Я иду: колосья ржи – взгляните!.
Все под ветром кланяются мне.
«Здравствуйте, друзья мои, растите, —
Мыслю я, – и полнитесь в зерне!»
Царь я; солнце у меня в короне;
У меня вот зеркало – река!
У меня на голубом плафоне
В позолоте ходят облака.
Живопись – то, живопись какая!
Вы всмотритесь: что за колорит!
Эта краска, искрясь и сверкая,
Семьдесят столетий так горит.
Утром встал я: мне заря блеснула
Алой лентой; пред моим окном
Мельница мне крылья распахнула
И глядит торжественным крестом.
Жизнь ведёт под тем крестом отшельник…
Не ищи других завидных мест!
Этот крест – твой орден, добрый мельник,
И тебя питает этот крест.
Всех здесь будит утра в час обычный
Гласом трубным мой герольд – пастух,
Иль повеса и крикун публичный
С красным гребнем либерал – петух.
В полдень вся горит моя палата
Золотом; всё в красках, всё пестро;
Вечер мне шлёт пурпур свой с заката;
Ночь в звездах мне сыплет серебро.
А роса – то – перлы, бриллианты!
Эти слёзы чище всяких слёз;
Птички мне певцы и музыканты,
Соловей – мой первый виртуоз.
Церковь тут, – и сельское кладбище
Близко так и ельник тут в виду.
Вот мое последнее жилище!
Хорошо. Я дальше не пойду.
Вечерние облака
Уж сумрак растянул последнюю завесу;
Последние лучи мелькают из – за лесу,
Где солнце спряталось. Волшебный час любви!
Заря затеплилась – и вот ее струи,
Объемля горизонт, проходят чрез березки,
Как лент изрезанных багряные полоски.
Там, светлым отблеском зари освещены,
Густые облака, сбегая с вышины,
Нависли пышными янтарными клубами,
А дальше бросились капризными дугами,
И это вьется все, запуталось, сплелось
Так фантастически, так чудно, идеально,
Что было бы художнику дано
Все это перенесть ко мне на полотно,
Сказали б: хорошо, но как ненатурально!
Молитва природы
Я вижу целый день мучение природы:
Ладьями тяжкими придавленные воды
Браздятся; сочных трав над бархатным ковром
Свирепствует коса; клонясь под топором,
Трещит столетний дуб в лесу непроходимом,
И ясный свет небес коптится нашим дымом.
Мы ветру не даем свободно пролететь:
Вот мельницы – изволь нам их вертеть!
Дуй в наши паруса! – природа помолиться
Не успевает днем предвечному творцу:
Томится человек и ей велит томиться
С утра до вечера… Но день идет к концу;
Вот вечер, – вот и ночь, – и небо с видом ласки
Раскрыла ясных звезд серебряные глазки,
А вот и лунный шар: лампада зажжена,
В молельню тихую земля превращена;
Замолкла жизнь людей. Да вот, – ее молитва!
Переложение псалма СХХV
Израиль! Жди: глас божий грянет —
Исчезнет рабства тяжкий сон,
И пробудится и воспрянет
Возвеселившийся Сион, —
И славу горного владыки
По всей вселенной известят
Твои торжественные клики
И вольных песен звучный склад,
И глас пойдет меж племенами:
«Се богом полная страна!»
Его величьем над странами
Днесь возвеличилась она!
Как ветр несясь от знойной степи,
Срывает льды от знойных вод,
Господь расторгнет наши цепи
И к славе двинет свой народ.
Кто сеял слезы терпеливо
На почву горя и труда,
Тому воздаст благая нива
Обильем сладкого плода.
И хлынут с громами напева
Жнецов ликующих толпы,
Неся от горького посева
Чистейшей радости снопы.
К новому поколению
(От стариков)
Шагайте через нас! Вперед! Прибавьте шагу!
Дай бог вам добрый путь! Спешите! Дорог час.
Отчизны, милой нам, ко счастию, ко благу
Шагайте через нас!
Мы грузом наших дней недолго вас помучим;
О смерти нашей вы не станете тужить,
А жизнью мы своей тому хоть вас научим,
Что так не должно жить.
Не падайте, как мы, пороков грязных в сети!
Не мрите заживо косненьем гробовым!
И пусть вины отцов покроют наши дети
Достоинством своим!
Молитесь! – Ваша жизнь да будет с мраком битва!
Пусть будет истины светильником она!
Слышней молитесь! Жизнь – единая молитва,
Которая слышна.
Молитесь же – борьбой с гасильниками света,
Борьбой с невежеством и каждым злом земным!
Пред вами добрый царь: хвала и многи лета!
Молитесь вместе с ним!
Прямую вечную прокладывать дорогу
Вы, дети, научась блужданием отцов,
Молитесь, бодрые, живых живому богу —
Не богу мертвецов!
Служите господу – не аскетизма скукой,
Не фарисейства тьмой, не бабьим ханжеством,
Но – делом жизненным, искусством и наукой,
И правды торжеством!
И если мы порой на старине с упорством
Стоим и на ходу задерживаем вас
Своим болезненным, тупым противоборством —
Шагайте через нас!
И ныне
Над нами те ж, как древле, небеса,
И так же льют нам благ своих потоки,
И в наши дни творятся чудеса,
И в наши дни являются пророки.
Бог не устал: бог шествует вперед;
Мир борется с враждебной силой Змия;
Там зрит слепой, там мертвый восстает:
Исайя жив, и жив Иеремия.
Не истощил господь своих даров,
Не оскудел духовной благодатью:
Он все творит, – и библия миров
Не замкнута последнею печатью.
Кто духом жив, в ком вера не мертва,
Кто сознает всю животворность слова,
Тот всюду зрит наитье божества.
И слышит все, что говорит Егова.
И, разогнав кудесничества чад,
В природе он усмотрит святость чуда,
И не распнет он слова, как Пилат,
И не предаст он слова, как Иуда,
И брата он, как Каин не убьет;
Гонимого с радушной лаской примет,
Смирением надменных низведет,
И слабого и падшего подымет.
Не унывай, о малодушный род!
Не падайте, о племена земные!
Бог не устал: бог шествует вперед;
Мир борется с враждебной силой Змия.
Бессонница
Полночь. Болезненно, трудно мне дышится.
Мир, как могила, молчит.
Жар в голове; Изголовье колышется,
Маятник-сердце стучит.
Дума, – не дума, а что-то тяжелое
Страшно гнятет мне чело;
Что-то холодное, скользкое, голое
Тяжко на грудь мне легло:
Прочь – И как вползшую с ядом, отравою
Дерзкую, злую змею,
Сбросил, смахнул я рукой своей правою
Левую руку свою,
Вежды сомкну лишь – и сердце встревожено
Мыслию: жив или нет?
Кажется мне, что на них уж наложена
Тяжесть двух медных монет,
Словно покойник я. Смертной отдышкою
Грудь захватило. Молчу.
Мнится, придавлен я черною крышкою;
Крышку долой! Не хочу!
Вскройтесь глаза, – и зрачки раздвигаются;
Чувствую эти глаза
Шире становятся, в мрак углубляются,
Едкая льется слеза.
Ночь предо мной с чернотою бездонною,
А над челом у меня
Тянутся в ряд чередой похоронною
Тени протекшего дня;
В мрачной процессии годы минувшие,
Кажется тихо идут:
«Вечная память! Блаженни уснувшие!» —
Призраки эти поют;
Я же, бессонный, сжав персты дрожащие
В знаменье божья креста,
Скорбно молюсь. «Да, блаженни вы спящие!!!» —
Вторят страдальца уста.
Недоумение
Нет! При распре духа с телом,
Между верою и знаньем,
Невозможно мне быть целым,
Гармоническим созданьем.
Спорных сил разорван властью,
Я являюсь, весь в лоскутьях,
Там и здесь – отрывком, частью,
И теряюсь на распутьях.
Полн заботами с рассвета
О жилище да о хлебе
Слышу голос: «Брось все это!
Помышляй о божьем деле!»
Там внушает мне другое
Наших знаний окаянство:
Небо!.. Что оно? Пустое
Беспредельное пространство.
Там, быть может, все нелепо,
Как и здесь! А тут иное
Вновь я слышу: «Веруй слепо
И отвергни все земное!
Божьих птиц, что в небе реют.
Кормит госпола десница:
Птицы ж те не жнут не сеют».
Это так – да я не птица.
Воробья хранит всевышний;
Воробей на ветку сядет
И клюет чужие вишни;
Клюнь-ка смертный: скажут крадет
Вот, терплю я все лишенья,
Жесткой все иду дорогой,
Дохожу до наслажденья —
Говорят: «Грешно; не трогай!
Смерть придет – и что здесь больн,
Там тебе отрадой станет».
Так!.. Да думаю невольно:
А как смерть меня обманет?
Недолго
Нет, – смысла жизни не постиг,
Кто в ней клянет недолготечность.
Один блаженства полный миг
Не всю ль обхватывает вечность?
Недолго держится роса,
Блестя слезой, на розе алой,
Но всею бездной небеса
Отражены тут в капле малой.
Иной цветок живет лишь день
Но он зато – краса природы,
А неизменно черный пень
Стоит бесчисленные годы.
Елка
24 декабря 1857
Елка, дикую красу
Схоронив глубоко,
Глухо выросла в лесу,
От людей далеко.
Ствол под жесткою корой,
Зелень – все иголки,
И смола слезой, слезой
Каплет с бедной елки.
Не растет под ней цветок,
Ягодка не спеет;
Только осенью грибок,
Мхом прикрыт – краснеет.
Вот сочельник рождества:
Елку подрубили
И в одежду торжества
Ярко нарядили.
Вот на елке – свечек ряд,
Леденец крученый,
В гроздьях сочный виноград,
Пряник золоченый
Вмиг плодами поросли
Сумрачные ветки;
Елку в комнату внесли:
Веселитесь, детки!
Вот игрушки вам. – А тут,
Отойдя в сторонку,
Жду я что – то мне дадут —
Старому ребенку?
Нет играть я не горазд:
Годы улетели.
Пусть же кто-нибудь подаст
Мне хоть ветку ели.
Буду я ее беречь, —
Страждущий проказник, —
До моих последних свеч,
На последний праздник.
К возрожденью я иду;
Уж настал сочельник:
Скоро на моем ходу
Нужен будет ельник.
Упоение
Взором твоим я утешен,
Жадно смотрю тебе в очи;
С блеском полудня в них смешан
Мрак соблазнительной ночи.
Пью я блаженство и муку,
Слушая детский твой лепет;
Страстно схватив твою руку,
Чувствую жар я и трепет;
Вырваться сердце готово;
Грудь и томится и млеет;
Хочется вымолвить слово:
Сохнет язык и немеет.
Нету ни воли, ни силы!
Нет ни мольбы, ни заклятий!
Мертвый – хочу из могилы
Кинуться в пламень объятий
В музеуме скульптурных произведений
Ага! – Вы здесь, мои возлюбленные боги!
Здорово, старики – сатиры козлогноги
И нимфы юные! Виновник нежных мук —
Амур – мальчишка, здесь, прищурясь, держит лук
И верною стрелой мне прямо в сердце метит,
Да нет, брат, опоздал: грудь каменную встретит
Стрела твоя; шалишь!.. над сердцем старика
Бессильна власть твоя. Смеюсь исподтишка
Коварным замыслам. – А, это ты Венера!
Какая стройность форм, гармония и мера!
Из рук божественных одною грудь прикрыв,
Другую наискось в полтела опустив,
Стоишь, богиня, ты – светла, лунообразна;
И дышишь в мраморе всей роскошью соблазна;
А там – в углу, в тени – полуземной урод
Любуется тобой, скривив беззубый рот,
А позади тебя, с подглядкой плутоватой,
Присел на корточки – повеса – фавн мохнатый.
А тут крылатые, в гирлянду сплетены
Малютки, мальчики, плутишки, шалуны:
Побочные сынки! прелюбодейства крошки!
Ручонки пухлые и скрюченные ножки,
Заброшенные вверх. – Задумчиво поник
Здесь целомудрия богини важный лик;
Смотрю и думаю, – и все сомненья боле:
Не зависть ли уж тут! Не девство поневоле!
Вот нимфы разные от пиндовых вершин:
Та выгнутой рукой склоняет свой кувшин
И льет незримою, божественную влагу;
Та силится бежать – и замерла – ни шагу!
Страсть догнала ее… Противиться нельзя!
Покровы падают с плеча ее скользя,
И разъясняются последние загадки, —
И мягки, нежны так одежд упавших складки,
Что ощупью рукой проверить я хочу,
Не горный ли виссон перстами захвачу;
Касаюсь: камень, – да!.. Нет все еще немножко
Сомнительно. – А как прелестна эта ножка!
Коснулся до нее, да страх меня берет…
Вот – вижу – Геркулес! Надулись мышцы, жилы;
Подъята палица… Я трус; громадной силы
Боюсь: я тощ и слаб – итак, прощай, силач,
Рази немейских львов! А я вприпрыжку, вскачь
Спешу к другим. Прощай! – А! Вот где, вот
Приманка!..
Сладчайшим, крепким сном покоится вакханка;
Под тяжесть головы, сронившей вязь венка,
В упругой полноте закинута рука;
В разбросе волосы объемлют выгиб шеи
И падают на грудь, как вьющиеся змеи;
Как в чувственности здесь ваятель стал высок!
Мне в мраморе сквозит и кровь, и гроздий сок.
А вот стоят в кусках, но и в кусках велики,
Священной пылью лет подернуты антики:
Привет вам, ветхие! – Кто ж это, кто такой
Стоит без головы, с отшибленной рукой?
У тех чуть держатся отшибленный ноги;
Там – только торс один. Изломанные боги!
Мы сходны участью: я тоже изможден,
Расшиблен страстию и в членах поврежден;
Но есть и разница великая меж нами:
Все восхищаются и в переломке вами,
Тогда как мне, – Увы! – сужден другой удел:
Не любовались мной, когда я был и цел.
И ты, Юпитер, здесь. Проказник! Шут потешник!
Здорово, старый бог! Здорово, старый грешник!
Здорово, старый чорт! – Ишь как еще могуч
Старинный двигатель молниеносных туч!
Охотник лакомый, до этих нимф прелестных!
Любил земное ты и в существах небесных.
Досель еще на них ты мечешь жадный взгляд.
Я знаю: ты во всех был превращаться рад
Для милых – в лебедя, что верно, помнит Леда,
Где надо – в юношу, в орла – для Ганимеда,
И высунув рога и утучнив бока,
Влюбленный ты мычал и в образе быка;
Бесстыдник! Посмотри: один сатир нескрытно
Смеется над тобой так сладко, аппетитно
(Забыто, что в руках властителя – гроза),
Смеется он; его прищурились глаза,
И расплылись черты так влажно, шаловливо,
В морщинке каждой смех гнездится так игриво,
Что каждый раз, к нему едва оборочусь, —
Я громко, от души, невольно засмеюсь.
Но – мне пора домой; устал я ноют ноги…
Как с вами весело, о мраморные боги!
Люцерн
Дыша безмятежно и мерно,
Храня светло – зеркальный вид,
Под сению башен Люцерна
Зеленое озеро спит.
Блестят его струек узоры,
Светла его мелкая рябь,
И нежит и радует взоры
Его изумрудная хлябь,
И складки как тонко рядами
Бегут по утоку воды,
Как будто бы ангел перстами
Ведет этих складок ряды;
И крытые дымкой тумана
При озере этом стоят
Два крепких земных великана;
То – Риги – гора и Пилат.
Меж ними, в пучину эфира,
В его лучезарную высь
Громады альпийского мира
Могучей семьей вознеслись.
Та – острой подобная крыше,
Та – словно с аркадами мост.
Идут они выше и выше,
Как будто на спор вперерост,
И гнутых и ломаных линий
Волшебный, картинный надрез
Подходит в дали темно-синей
Под купол бездонных небес.
Чем дальше – тем больше означен
Их очерк; их дымчатый вид
Чем дальше, тем больше прозрачен
И с небом загадочно слит.
Иные, средь гордого взбега
Сияя денницы в лучах,
Покровы из вечного снега
Несут на широких плечах;
И снег так легко разметался,
Так бережно лег на хребты,
Как будто измять их боялся
Святых изваяний черты.
А те – облаками пушатся
И дымно парят в вышине,
Как будто кадильно курятся
В безмолвной молитве оне.
И с ними молюсь я умильно
И с ними тону в небесах,
И крупные слезы обильно
В моих накипают глазах.
Для чувства ищу выражений
И слов… Но одетый в лучи
Природы невидимый гений
Мне шепчет: не порти! молчи!
Чортов мост
Страшно! Небо мглой объято,
И скала скалу гнетет.
Меж скалами круто сжата
Хлещет пена водоската,
Прыщет, воет и ревет.
Ветер рвет в ласкутья ризу,
Что туман горам соткал;
Я леплюсь по их карнизу,
Тучи сверху, тучи снизу,
Сверху, снизу – ребра скал
Муза! Дай мне голос барда —
Голос в божью высоту!
Я без крыл здесь на лету:
Я – на высях Сен-Готарда,
Я – на Чортовом мосту!
Ночью
Ночь темна и тепла;
Благодатная мгла
На долины легла.
Горы в дымке ночной
Восстают предо мной
Необъятной стеной.
Вышина! Тишина!
Люди… Ночь их полна
Обаянием сна.
Но где шум их заглох, —
Принимают мой вздох
И природа и бог.
Утром
Солнечный свет, как сквозь сито просеян,
Сыплет мелко сквозь частые ветки,
И на тропинку мне падают с неба
Светлые сетки и темные сетки:
Словно опутан, иду я. Прохладно.
В чаще сокрытая птичка щебечет,
И ручеек через камешки змейкой
Вьется и шопотно что – то лепечет.
Так хорошо тут. Отрадная свежесть
Льется и в грудь мне и, кажется, в душу…
Так и боюсь я, что грешным дыханьем
Чистого утра святыню нарушу.
Добрый совет
Что думать? Покоряйся,
Лиза, участи своей!
Время дорого: решайся
Выйти замуж поскорей!
Благо, есть жених маститый.
Старым смотрит он хрычом;
Он подагрик знаменитый
И разбит параличом.
Он восторгам не научит,
Но, по – старчески любя,
Ведь не долго ж он помучит
Дряхлой нежностью тебя.
А пока на ладан дышит,
Скорчен жизненным трудом,
В дар тебе он свой запишет
Трехэтажный славный дом.
Ты ж свой жар, которым пишешь,
В благодарность обратя,
В дар ему свое запишешь
Богом данное дитя.
И старанья, и участья
Твоего приемля плод,
Он от радости и счастья
К разрушенью вмиг пойдет,
И умрет, оставив пряжку —
Знак служебной чистоты,
И за мертвого бедняжку
Пенсион получишь ты.
И за сборной колесницей
Ты пойдешь – хвала творцу! —
Интересною вдовицей:
Траур так тебе к лицу!
Все люди
Все люди, люди, человеки!
А между тем и в нашем веке,
В широкой сфере естества,
Иной жилец земли пространной
Подчас является нам странной
Ходячей массой вещества.
Проводишь в наблюденьях годы
И все не знаешь, как расчесть:
К которому из царств природы
Такого барина отнесть?
Тут есть и минерала плотность,
И есть растительность – в чинах,
И в разных действиях – животность,
И человечность – в галунах.
Не видно в нем самосознанья;
Он только внешность сознает:
С сознаньем чина, места, званья
Он смотрит, ходит, ест и пьет.
Слова он внятно произносит,
А в слове мысли нет живой, —
И над плечами что – то носит,
Что называют «головой»,
И даже врач его клянется
В том честью званья своего,
Что нечто вроде сердца бьется
Меж блях подгрудных у него,
Что все в нем с человеком схоже…
А мы, друзья мои, вздохнем
И грустно молвим: боже! боже!
Как мало человека в нем!
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.