Текст книги "Здорово наступит никогда"

– Назад! – заорал я, в то время как Дед привычным движением скинул основную веревку и начал спасательные работы.

Не испытывая никакого желания ждать классического исполнения обряда, я просто ухватился за конец веревки и без всяких принятых в таких случаях премудростей, быть может, несколько поспешно, выкарабкался и встал на четвереньки. Было такое чувство, что у меня поседели яйца – если не верите, попробуйте обвязаться бельевой веревкой и выпрыгнуть с балкона девятого этажа. Из провала шел пар, справа виднелся разрыв ледника, который теперь ясно куда вел. Мы вернулись на скалы, предпочитая при таком раскладе ловить на голову мелкие камни, чем испытывать устаревшие модели парашютов.

Найденные в штормовке два леденца мы поделили на первом более-менее безопасном пятачке, причем свой я рубанул сразу, а Дед откусил половинку, а вторую завернул в бумажку и отложил. Больше еды не было.

Несколько раз мы вылезали на каменные лбы2121
  Лбы – часть горного рельефа – еще их называют «бараньи лбы» – округлые сглаженные водой выходы скальной породы выступающие на вертикальных травянистых и снежных склонах.


[Закрыть] и с трудом находили спуск. К вечеру выбрались на самое узкое место ущелья, в нем чувствовалась ловушка. Получасовые поиски тропы ничего не дали. Остановились, и Дед пожарил на грязной, в старом жиру, сковородке, крошки из пакета, в котором раньше хранился хлеб. Мы ее вылизали до блеска и это нас подбодрило. Запили водой из ручья.

Снизу подходила туча и, стараясь успеть до дождя, мы двинули вкрутую по кулуару, куда падали все камни с окрестных скал, другого пути просто не было. Спускаться становилось все тяжелее и тяжелее, последнюю треть пришлось сливаться прямо по водопаду, так что уши закладывало. К концу головокружительного спуска вымокли насквозь и, перебравшись на другой берег потока, обнаружили тропу. Вот уж свезло! Она вела по редкой травке прямо над рекой, в густом как молоко тумане, и в какой-то неестественной тишине. Затем наткнулись на большой обугленный ствол поперек тропы, не понимая откуда он мог взяться. Сели покурить, решая эту задачу, и тут хлынул ливень, не дав Деду договорить, что десять минут ничего не решают. Мы вымокли еще раз и влезли в и без того сырую, коряво поставленную палатку и сочные спальники. Было не сладко, поэтому открыли флягу, да так приложились, что захмелели с голодухи. Нашли за подкладкой штормовки дольку от чеснока и порезали ее на части. Под закуску повторили и уж готовы были запеть, но уснули.

Проснулись от луж. Сверху опять лило, и холод забирался за пазуху, сводя с ума. Остаток ночи мы сидели по центру шатра в позе эмбриона и ждали рассвета, чтобы бежать вниз, к людям, где можно было поесть и, лечь, вытянувшись во весь рост.

– Я думаю, англичанам понравится, – сказал Дед, стуча зубами. – Маршрут надо назвать «тропой Сусанина – Штернберга», а билеты покупать в одну сторону.

И повернув ко мне заросшее до самых глаз, смеющееся лицо, спросил:

– Как будем выкручиваться, проводник?

– Вот так, – я подтянул спальник и начал его выкручивать. Вода из-под пальцев потекла на спальник Деда. – Может сказать, что запланированный маршрут не проходим и предложить другой? Например, через Узункол2222
  Узункол – название ущелья с одноименным альплагерем в районе Гвандры – долины в верховьях реки Кубань восточнее Эльбруса.


[Закрыть].

– Или этот, наш? И в Башиле с местными контакт налажен, – включился Дед. – И тропу мы уже знаем.

Голод и дождь не дали больше уснуть, и с рассветом, во всем мокром мы побежали вниз. Тропа все петляла и терялась в мелколесье, в кошмарной бузине и крапиве, потом перешла в лесную дорогу и так километров двадцать пять, пока мы не уткнулись в смытый труп моста, и не увидели на другом берегу людей и шоссе. Дороги на ту сторону не было и, глядя на вереницу автомашин, везущих людям еду, я почувствовал, что схожу с ума.

С полчаса мы проорали, размахивая руками, после чего ниже по течению нашли остатки натянутого через поток стального троса, возможно служившего в довоенные годы переправой. Зацепившись за него карабинами для страховки, вброд перешли реку, еще раз вымокнув по грудь. После чего, шатаясь от голода, выбрались на дорогу. И сели ловить попутку. Из съестного у нас остались две сигареты на двоих и одна спичка.

Это была самая вкусная сигарета в жизни. Тепло и асфальт в обе стороны – цивилизация. Наверх – в Чегет, вниз – Нальчик и далее Минеральные Воды, где через неделю наши друзья будут встречать прилетающую группу. Вдалеке показался автобус, я закрыл глаза и представил как ставлю на поднос первое, два вторых, салат, сметану, сырники или оладьи, сок, компот и восемь хлеба. «Вот оно как, – подумал я, – брать перевал в темную».

– Вам куда? – спросил шеф.

– Нам до упора, – сказал я, решив в пользу родного Чегета.

«А упор наступит скоро», – подумал шофер. Не прошло и пяти минут как машина остановилась. Этой ночью дороги к пиву не стало. После вчерашнего ливня с правого склона ущелья сошла гигантская сель и засыпала единственное шоссе. А заодно с ним и мост. Пассажиры вывалили из автобуса и вместе с другими несчастными, прибывшими ранее, начали галдеть. Те, кто имели на руках путевки в местные дома отдыха, и не собирались ночевать на дороге, полезли с чемоданами и детьми по камням на другую сторону завала. У нас не хватило ума понять, что пива там нет – все выпили. И все съели. И в магазинах – ноль, и света тоже нет. Видимо, в этом нужно было убедиться воочию, и мы потащились на юг, через треклятую сель вместе со всей толпой. Голод гнал нас туда, где раньше было все. Из последних сил мы карабкались вместе с отдыхающими, хотя в отличие от них, могли бы двинуть и в обратном направлении, связанным пока еще асфальтом с внешним миром. Мы дошли таки до места, где обычно жарились шашлыки, увидели пустырь, где раньше стояло кафе «Горянка». Постояли, потупившись, около закрытого магазина. Уткнулись в буфет возле Чегета, где купили и тут же съели кило пряников и повернули назад, так как приближались двое неразлучных: ночь и дождь. Они достали нас в Итколе, где такие же как мы дикари ставили палатки на затопленном водой стадионе.

По счастью в Итколе пустили дизель, и в баре ближайшей гостиницы включился свет, который позволил различить на полках: коньяк, шампанское и вафли в пачках. Это конечно нельзя было назвать ужином, но мы сели и принялись набивать желудок, чем бог послал. Часа через четыре, вкупе с пьяненьким поляком Тадеушем, который имел несчастье подсесть к нам за столик, нас выставили под проливной дождь. Тадеуш пал. Мы вломились в какой-то вагончик без колес с дырявой крышей, где ютились и как выяснилось уже спали, девять туристов из Питера.

Мы угостили их нашим фирменным напитком. Они открыли тушенку, но закусить не успели – туда влез Дед. Повторили при свечах, сверху капало прямо в кружки, а мы сидели на полу, полуразвалившись, отходя таким образом ко сну. От Деда шел пар и храп, а на лице играла безумная улыбка. Ему, счастливому, снилось, что наконец-то удалось скоммуниздить тент от КАМАЗа, и теперь мы сошьем себе непромокаемую палатку. Ноги лежали в луже, а в голову дуло. В углу бредил больной. Жизнь продолжалась.

Утром все курили у крыльца, стоя по щиколотку в воде и не замечая неудобства с этим связанного. К воде привыкли так, будто мы неделю с ног не снимали ласты.

Пришлепал по лужам поляк и затараторил на ломанном русском:

– Дождь. Лужа. Протекать. Не есть хорошо.

– Нет, Тадеуш, – сказал ему Дед, – «не есть» – плохо! Заруби это себе на носу!

Стало ясно, что отсюда одна дорога – на север, и, обменявшись телефонами и горячо попрощавшись с людьми, которых видели в первый и последний раз, мы выдвинулись в на трассу. Не дожидаясь пока два бульдозера разгребут завал, мы с тем же энтузиазмом, что и накануне перевалили сель в обратном направлении, наперебой поражаясь собственной глупости.

К часу дня мы оба доедали четвертую порцию шашлыка. Дед отправился за пятой. Бесплатным приложением светило солнце. В Верхнем Баксане нам продали 6 (шесть) бутылок «Агдама» и одну контрольную. Плюс консервы. В ста метрах справа свистел на ветру всеми щелями коровник или что-то в этом духе, до предела разрушенный и загаженный туристами. С воткнутым в землю покосившимся указателем «Бивуак». Часть дома заняли два десятка курсантов под руководством старого полководца, помешанного на военном туризме. Мы заняли вторую половину дома, приведя первую в полную боевую готовность. Воины приготовили огромное количество еды, и мы подружились. Им даже нравилось нас кормить. А мы в свою очередь устроили всем «кузькину мать» – веселый праздник по случаю завершения трека. Так как военные не пили, нам хватило, и даже одна осталась на утро, контрольная…

Утром, приняв парад и напутствовав новичков на первый перевал, мы славно похмелились на полянке возле шоссе, наслаждаясь видом снежной вершины Андырчи и установили, что в эту ночь у нас самолет на Москву из Минвод. Тогда же по карте определили, что ущелье, уходящее вверх от нашего бивуака, и есть то самое место, откуда предполагалось начать разведку предстоящего коммерческого маршрута. С сожалением пришлось признать, что поставленная задача оказалась выполнена не полностью.

Голосуя, добрались до Нальчика, где давали чешское разливное пиво и пирожки с капустой. Самолет взмыл по расписанию, унося нас, спящих, в любимый город, с отчетом о большой проделанной работе.

Глава 3. Паровоз

Путешествия по родному краю играют немаловажную роль в коммунистическом воспитании молодежи. …Человек получает трудовые навыки, вырабатывает в себе элементы коллективизма, товарищества, дружбы, чувство ответственности, любовь к Родине.

Все продукты, в особенности сыпучие, укладываются в мешочки, заранее сшитые, и прочно завязываются.

В тот самый день, когда мы с Дедом закончили маркировку маршрута и вылетели в Москву с докладом, двое других участников экспедиции: Марат и Андрей, забив доверху продуктами турдомовский автобус, выехали в направлении Курского вокзала. Настроение было приподнятое по причине огромного количества и разнообразия жратвы, да еще денег, выданных сверху на случай проблем с таможней. О какой таможне шла речь никто толком не знал, но все согласились, что деньги на этот случай очень даже необходимо отложить, и уже по одному хитрому взгляду Цыпы было видно – проблемы «возникнут» непременно. Весь груз ящиков, банок и мешков с продуктами, которые он упрямо называл «закуской», предполагалось забить в два отдельных купе, в них же должен был разместиться и конвой.

Грузить подъехали все, кого к этому моменту удалось вычислить по телефону. Проводить паровоз в нашей компании считалось святым делом, и случалось, провожающие ехали до Тулы, а то и до Орла, приводя в бешенство проводников, у которых количество билетов никак не сходилось с количеством пассажиров. Не говоря уже о том, что порой билетов не было не только у провожающих. И на вопрос проводницы, обнаружившей нас однажды спящими в проходе: «Ребята, скажите правду, у вас что, два билета на троих?» – Дед, очнувшись, честно ответил: «Нет – один на четверых!», и снова упал в проход.

На этот раз билетов было восемь – на два купе, ехали двое, а провожать пришло человек пятнадцать, и у проводников крыша съехала еще до отправки поезда. По просьбе Марата, был открыт рабочий тамбур, и погрузка, напоминающая горную лавину, была произведена в рекордно короткие сроки. Все мешки и коробки, включая пару чужих чемоданов и перронную урну, забили оба купе под потолок, причем оставалось еще время разлить «на дорожку» и это дело перекурить. Костя, самый молодой в нашей компании, но уже зарекомендовавший себя, как человек большого душевного риска, в последнюю минуту все же решил проехаться с обозом «пару остановок» и, не успев позвонить жене, вскочил на подножку отправляющегося вагона.

Как только поезд тронулся, и хмельной воздух дальних дорог ворвался в открытую форточку доверху забитого и потому по особому уютного купе, по традиции была открыта липкая бутылка «Южной Ночи» – в память о тех годах, когда совсем молодые мы только начинали исследовать нашу планету. Из ближайшего ящика, через разорванный угол, была вытащена упаковка чего-то сушеного и сладкого, возможно фиников, и Андрей еще раз подивился, до чего же разнообразный стол будет у наших клиентов.

Следует заметить, что до настоящего времени, все наше горное меню ограничивалось тушенкой с рожками да двумя видами круп. Конечно, встречались и более изощренные туристы, рассчитывающие соотношение количества калорий на килограмм веса и тащившие с собой орехи с медом, халву и прочие наполнители, но в целом последнее считалось экзотикой. Как-то раз нам довелось водить по Гвандре2323
  Гвандра – так называется большой район в верховьях Кубани от поселка Учкулан до подножья Эльбруса.


[Закрыть] одного такого отставного военного, везет же нам на солдат! с женой и детьми, человека повернутого на правильном туризме, и его рацион я запомнил на всю жизнь. В шесть часов: «Рота подъем!», чашка кофе и печенье с джемом. Калорий, как он утверждал, столько же, сколько в полукилограммовой банке «Китайской стены»2424
  «Китайская стена» – популярная тогда, за дефицитом советской, китайская тушенка.


[Закрыть], а день испорчен навсегда. Кроме того, весь этот приторный ассортимент, повторяемый изо дня в день, абсолютно не загружал желудок, только руки липкие, а тащить приходилось за двоих. А закусывать как? О том и речь.

Но и упомянутый комбинатор мог показаться начальником полевой кухни по сравнению с компанией, на которую мы раз наткнулись в дебрях ущелья Мырды – Сакен, перевалив из Гвандры в Восточную Сванетию. На одной из редких прогалин расположилась группа необычных туристов, которые посвятили себя вопросам выживания в экстремальных условиях. Они питались только тем, что можно было добыть в окружающих лесах, а именно: травой и лягушками. Их старший бродил по лужайке, держа в обессиленных руках огромный талмуд, и сравнивал пойманных несчастных пауков с изображенными на картинках на предмет съедобности. Его сподвижники алчно набрасывались на каждую очередную жертву и радостно бросали ее в общий котел. Рацион у них был втрое меньше нашего, а уж наш то был мал – избави бог! Мы с Цыпой в тот раз их не поняли, а отставной военный пришел в восторг. Я думаю, для него это была бы самая подходящая компания, только вот на подобном рационе переть по тридцать пять кило двенадцать часов без передышки они не могут, почему нас тогда и наняли по дешевке.

Пир тем временем продолжался. Очередная бутылка «Ночи» подходила к концу. Костя зачем-то разъяснял аудитории правила заточки охотничьих ножей, Цыпа обожрался фиников и икал, а Марат, обложившись списками порученного ему груза, проводил инвентаризацию. Количество мест и позиций списка не совпадало даже в первом приближении, но также было много того, чего не значилось в перечне. Банку зеленого горошка, не найдя в списке, съели. Та же участь ожидала неопознанные куски мяса в вакуумной упаковке, плавленый сыр в тюбиках и трехлитровую железную банку без надписи. Потом обнаружили, что два листа упали на пол, и проверка закрутилась по новой. Нашли съеденный горошек и сыр в тюбиках, который значился как «тюбики с сыром», но пропал мешок с сахаром, который через час отыскался сам собой, упав с верхней полки прямо на стол и опрокинув бутылку «Столичной».

За окном заметно стемнело и разносолов на столе заметно прибавилось. Среди прочего появились собранные в дорогу родными традиционные жареные куры, вареные яйца, селедка, домашние пирожки, то есть все, без чего дальняя дорога теряет всякий смысл. На смену портвейну пришла водка, что тоже не нарушало традиций жанра. Для полного счастья позарез нужно было открытое окно, и оно было вскрыто, что позволило курить прямо на местах.

Инвентаризацию решили временно прекратить, Марат достал гитару, и к размеренному стуку колес добавилась тягучая походная песня. Наш актер обладал феноменальным голосом, пел с чувством, не раз на моей памяти вызывая слезы у молодых, еще не успевших потерять веру в любовь, проводниц. Правда, на этот раз пришлось обойтись без слушателей, так как места в купе было в обрез, но это никого не смутило, и концерт состоялся в камерном варианте. В общем, нажрались ребята капитально, уснув прямо на боевом посту, не раздеваясь и не разбирая так и пролежавшие стопкой в углу постели.

На утро, как водится, похмелились тем, что осталось, и решили, было, продолжить работу со списком, да выяснилось, что он куда-то пропал. Пошли в соседнее купе и обнаружили там спящего Константина, который якобы сошел еще в Курске. Просыпаться он наотрез отказался, но стакан принял.

На ближайшей остановке сбегали за пивом, причем мужики, стоявшие на углу вокзала, дружно указали обоим гонцам направление к магазину, не дожидаясь вопроса, как будто все было написано у них на лбу. Успев загрузиться пивом и купив три газетных кулька вареной картошки с луком и солеными огурчиками, снова дружно сели в купе, где к ним вскоре присоединился Константин. Утро за окном было ясное, солнце припекало уже почти по южному, а белые мазанки в деревнях да ряды пирамидальных тополей вдоль дорог говорили: состав движется в правильном направлении. Костя объявил, что пересядет на обратный поезд в Таганроге, времени оставалось достаточно, поэтому постановили поисками списка не заниматься и достали еще пузырь белой. К часу дня приняли решение пересесть в вагон ресторан, поесть горяченького, кроме того, необходимо было как-то осваивать резервы, выданные на непредвиденные расходы.

Кто не едал паровозную солянку в железных мисках, никогда не оценит этой главы по настоящему. Потому что это – песня. Оттягивает на раз и, в то же время, не дает остановиться на достигнутом. Поэтому Марат заказал еще одну и по паре пива. Официант, почувствовав крупный куш, носился волчком, иногда опережая следующий заказ и пополняя на остановках редеющие запасы продовольствия. Цыпа, как наиболее трезвый на тот момент, предложил перенести продолжение праздника обратно на склад, но вовремя не был услышан. Становилось весело. Костя, чей смех все больше напоминал храп, опасался, что он в купе снова уснет и пропустит Таганрог, и уснул прямо за столом, а актеру просто была нужна публика. Он уже вошел в образ, и традиции жанра требовали продолжения банкета. По ним же, традициям, как водится, принято исполнение хоровых застольных песен, с последующим битьем посуды и мордобоем. Зная всю программу наперед, Андрей наказал директору вагона ресторана, дородной хохлушке лет шестидесяти, присмотреть за разгулявшимся актером, и ни в коем случае не вызывать милицию, после чего отправился спать.

Сон был прерван стуком в дверь и криками немедленно забрать товарища из ресторана, чтобы он там не чудил. По дороге бабка посудомойка рассказала, что милицию уже вызвали и посуду уже всю перебили, но на финальную сцену бабка с Цыпой все-таки успели. По всему салону летали и кружились мятые банкноты, по полу на четвереньках ползал официант собирая деньги и складывая их на стол, а сидящий за столом Марат, доставал из поясной сумки очередную пачку купюр и бросал ее вверх как сеятель. Причем разбрасывал быстрее, чем персонал ресторана их собирал. Мизансцена сопровождалась песней про атамана, просьбами хозяйки остановиться и плачем в углу какой-то перемазанной тушью девицы. Обалдев от увиденного, Цыпа в первый момент бросился собирать червонцы, но, сообразив, что остановить процесс можно только перекрыв фонтан, навалился на Марата, стараясь прижать его руки к бокам. После некоторой борьбы ему это удалось, но песня не прекратилась.

– Все деньги на стол! – скомандовал он, не отпуская Марата, таким тоном, что хохлушка за кассой зачем-то подняла руки вверх и спросила:

– Из кассы тоже?

– Сказано – все! – прервал свою песню Марат. – Это ограбление! – и, высвободив одну руку из цепких объятий друга, попытался достать официанта, но тот вовремя отскочил. После чего силы артиста оставили и глаза его закрылись. В наступившей тишине, прерываемой плачем из угла, Андрей успокоил собравшихся:

– Возьмите все, что мы вам должны за прекрасный ужин, дайте пару червонцев этой чертовой кукле, чтобы замолчала, а остальное заверните в скатерть и мне. Скатерть я потом верну.

Нагруженный спящим Маратом и свертком, Андрей с помощью персонала отволок тело в купе. На его вопрос: «Где третий?» никто толком ответить не смог. Официант, правда, слышал, как во время остановки в Лозовой, кто-то на перроне, в начале состава громким командирским голосом орал: «По ваго-о-онам!», но не был уверен, что это наш и потому промолчал.

С трудом, взгромоздив Марата на полку, Цыпа запихал всю наличность обратно в сумку и, заперев купе на случай претензий со стороны персонала, вырубился.

Ночной воздух, пропитанный запахами уже откровенно южных широт, врывался в открытое окно, играя занавесками. Стук колес на стрелках убаюкивал, редкие огни на переездах и безымянных станциях только подчеркивали темноту окружающей ночи, но все это проносилось мимо не увиденное и неоцененное, пока в два по полуночи Марату не захотелось в туалет. Очнувшись среди тюков, коробок и пакетов с продуктами, он долго приходил в себя, после чего одел одну кроссовку и упершись в дверь, попытался ее открыть. Однако тут его ждало разочарование. Дверь не хотела сдвигаться, как бы он ни давил на ручку, а защелка, которая могла бы этому мешать, отсутствовала вовсе. Десяток раз перещелкнув замок, бедняга понял, что одному не справиться и нащупал тело приятеля. Теряя драгоценное время, он принялся трясти Цыпу, но тот не будился и лишь изредка угрожающе ворчал. Потом неожиданно выбросил вперед правую руку, но поскольку лежал неудобно, удар пришелся прямо в перегородку. За стеной что-то посыпалось, возможно, плохо уложенные ящики с едой, а с верхней полки в который раз грохнулся мешок с сахаром, оглушив и без того плохо соображающего актера. В очередной раз метнувшись к двери, Марат начал ее ломать, одновременно расстегивая штаны. Наконец, поняв полную безнадежность своих попыток, протяжно по-волчьи завыл и упершись лбом в дверной косяк, нацелился на мешок с сахаром. Другого выхода не было. Тем временем поезд сделал плавный поворот, в окно заглянула почти полная луна, отразившись в зеркале злополучной двери и осветив сцену битвы своим бледным светом, но все уже было кончено. Люди снова спали, не разобрав постели, на коробках и пакетах, раскинув руки и храпя в унисон.

Ночью вагон благополучно перецепили в Невинномысске, и с первыми лучами солнца состав прибыл в Черкесск – столицу одноименного края, откуда дальнейший путь лежал уже не по рельсам. На перроне поезд встречали духовой оркестр местного значения и желтая бочка с пивом. Эти звуки, а также отсутствие стука колес и разбудили Андрея. Он долго ломал дверь, пока с удивлением не обнаружил, что защелка от несанкционированного открытия находится не внизу как у всех нормальных дверей, а под самой притолокой, куда еще надо дотянуться.

Да и сам проход был завален мешками и коробками как после бомбежки. Из угла все это время за ним внимательно наблюдал странный помятый человек, очень похожий на одного провинциального актера. Он тоже слышал музыку и видел бочку с пивом, но никак не мог в увиденное поверить. Он осторожно высунулся в окно и крикнул: «Это что?», и не получив никакого ответа решил, что это – «белая горячка».

– Кости нету, – удивленно сообщил Цыпа, вернувшийся с осмотра соседнего купе.

– Вывалился? Или пересел… – пробормотал Марат рассматривая свои руки, липкие от какой-то дряни. Лизнул пальцы – то ли сироп, то ли мед…

Тут в дверь вломилась шумная проводница и, сморщив нос от одной ей неприятного запаха, заорала:

– Вылезать будете?

И услышав в ответ:

– А вы лизать будете? – удалилась, продолжая громко обсуждать «хамских пассажиров».

Она еще голосила им вслед, но оба уже стояли возле бочки, с кружками холодного пива и слушали марш «Прощание Славянки». И не подкати к перрону газик с ребятами из Джайлыка, стояли бы там до сих пор.

Грузили дружно – не по списку, а на память. Злополучный мешок сахара, благополучно перекочевал в салон вместе с ящиками консервов и круп. Вторая перегрузка еще более перемешала ассортимент и тару, поэтому принять, равно, как и передать груз по описи не представлялось возможным. Что позволило закусить фирменной баночной ветчиной и кусочками сельди в винном соусе.

Наконец весь салон белого и пыльного уазика был забит до верху и водила, которому пить было еще нельзя, но очень хотелось, отдал команду трогать.

Завалившись сверху на мешки, мужики открыли купленную в привокзальном кафе бутылку «Анапы» (белое крепкое) и с чувством выполненного долга закурили.

– Тебе чего жена сказала на прощание? – спросил, подобревший к тому времени актер.

– Привези чего-нибудь. А тебе?

– А мне наоборот – не привези чего-нибудь.

– Их не поймешь…

– Костю забыли! – снова встрепенулся Марат. – В соседнем купе, у проводницы.

– Не гони! Он сошел в Лозовой, официант что-то говорил.

– Да мы Лозовую вообще не проезжали.

– Значит, официант врет, – подвел итог Андрей. – Но возвращаться не будем. Чтобы не ставить под удар всю экспедицию.

На том и порешили.

За окнами мелькали пирамидальные тополя, все в пыли у дороги, белые мазанки, утопающие в садах черешни и алычи и стайки дворовых собак, провожающих лаем всякую незнакомую машину. У каждой заправки – мини базар, где в скупой тени рыночного навеса, разложены дары Ставропольского края: дешевые фрукты, овощи, вареная кукуруза с солью, сушеная рыба и вареные раки. За прилавком в основном женщины, поскольку у мужчин есть более важные дела, которые они перетирают часами, сидя на корточках, здесь же у дороги. И на первый взгляд может показаться, что это их основное занятие, как впрочем, и на второй.

У поста ГАИ, в те времена еще не оснащенном бронетехникой, автобус пересек границу Ставрополья и въехал на территорию Кабардино-Балкарии.

Ее столицу – Нальчик оставили в стороне, воспользовавшись объездной дорогой и наконец, повернув в направление Баксана, стали углубляться в предгорья Большого Кавказа. Баксанская долина – в предгорьях довольно унылое место для непосвященного. Открытые места, чумные суслики, практически отсутствие деревьев. Лишь одинокие строения, некоторые с вывеской «Ресторан», да пыльные одноэтажные мазанки, расположенные вдоль русла, часто пересыхающих рек. И только знающий человек увидит, в уходящих влево темных ущельях, приглашение посетить самую красивую и таинственную часть Центрального Кавказа, одно из которых и открылось внезапно перед нами, когда автобус повернул в направлении Тырныауза – древней столицы Балкарии. Затарившись на местном базарчике огромными серебристыми на изломе помидорами, ребята задымили в открытое окошко и погнали дальше. Долина сузилась, дорога побежала хвойным лесом – жить стало гораздо веселее.

Когда подъехали к повороту на Адырсу – ущелье, с которого планировали начать маршрут – белое крепкое давно уже кончилось. Уазик затормозил у ручья, в тени березок и Андрей, вывалившись из салона и вдохнув полной грудью ветер с реки, понял что он в горах. Следом за ним, скидывая с себя на ходу рубаху, появился Марат и, ни слова не говоря, двинулся к ручью.

– Куда вы? – закричал из кабины водитель. – ГАИ больше не будет, теперь можно! – И он радостно помахал из окна бутылкой водки.

Марат остановился, как вкопанный и начал одевать рубаху по новой.

Впереди оставалось еще пятнадцать верст горной дороги, но теперь было можно.