Текст книги "В мире событий и страстей"

Жанна объявила, что пора уходить. Юра хотел допить остатки вина.

– Без этого никак нельзя? – зло проговорила Жанна. – Сегодня все-таки поминки.

– А чего ты, вообще-то… – Юра недовольно посмотрел на нее. – Ну, не фыркай! Недовольна мною Жанна Федоровна последнее время. Все что-то не по ней. А чего, спрашивается? Работаю много. Деньги приношу. Теперь в нашем здании – оптовая фирма. Я в ней при должности. Раньше был проектировщиком, а теперь – приказчиком. Тоже нормально! Надо же было куда-то устраиваться. Когда все разворовали…

Жанна прошла в прихожую. Выглянула в комнату, дожидаясь мужа, но промолчала.

Олег подождал, пока они уйдут, и сказал Леночке:

– Спасибо тебе.

– Не надо, – ответила она. – А то я расплачусь. И правильно, что мы Аню в день рождения вспоминаем. Правда?

На станции Олега и Борьку никто не встретил. Они прошли по площади у станции, спросили шофера «газика», не их ли он ждет. Парень сообразил, в чем дело, и ответил:

– Вы на «почтовый ящик», что ли? Не, они больше не возят. Осенью последнюю машину на картоху променяли.

До пристани попробовали добраться пешком. Минут через двадцать ходьбы Олег сказал, что такими темпами они на катер опоздают. Попробовали «голосовать». Остановился старенький хлебный фургон.

Над озером, во всю его ширь пластались густые, темные облака. Дул сильный ветер, гнал к берегу белесую, пенистую волну. Бухточка левее пристани была плотно забита жухлым, зеленоватым льдом. У кромки воды болтались мелкие льдинки.

У причала катера не было. Сели ждать на исчерченную гвоздями и ножичками некрашеную скамейку.

– Я думал, в конце апреля здесь тепло, – сказал Олег.

– Жалко, в поезде все бутерброды сожрали. Сейчас бы кофейку. И чего я термос не взял! Поленился искать.

– Может, мы зря здесь расселись. Ждем, а катер не ходит давно.

– Вон, видишь объявление?

Олег посмотрел на столб у причала. На фанерном листе алой краской было написано: «Бесплатный проезд – детей младше 12 лет и пенсионеров».

– И что? – не понял Олег.

– Это объявление можно математически записать.

– Зачем?

– Ну, можно ведь, – настаивал Борька.

– Наверное, – ответил Олег, поразмыслив. – В понятиях теории множеств можно. Но лучше пусть так висит. Или ты настаиваешь, чтобы обязательно формулой?

– Смотри-ка, помнишь кое-что, – разочаровался Борька. – А я тут, намедни книжку по математике на сон грядущий листал.

Посидели молча, закрываясь от ветра. Олег сказал:

– У классика написано: «Как все недалекие люди она искренне верила, что ее время чем-то существенным отличается от иных времен».

– Это ты на ночь читал?

– Не, это я со школы запомнил. И все думаю, правильно сказано или нет?

– Уж очень мудрено! – Борька пожал плечами.

– Я любил это девчонкам цитировать.

– Ну, зря! Обидеться могли. Хотя, если разобраться… Подлецы уж точно во все времена – одни и те же. Что – тогда, что – нынче. Как на подбор!

Над оконечностью лесистого острова показалась мачта, поплыла вперед, еле заметно мотаясь на ветру. На открытой воде стало видно – идет катер. Волны погнали ему наперерез две большие льдины. Катер замедлил ход, стал огибать их по большой дуге.

На причал сошли человек десять. Выгрузили целую гору больших сумок и мешков. Начали таскать их на берег.

– Интересная нынче экономика, – размышлял вслух Борька. – Как в фильмах про Гражданскую войну. Никто не работает, все с мешками туда-сюда мотаются. Ночью, по вагону, не переставая! Как стадо диких лошадей!

– Ты всю ночь храпел. Они шарахались от нашего купе. А помнишь, как в тот раз за девушкой ухаживал?

– И чего? – не понял Борька.

– С верхней полки свалился!

– И правда! А я всё думал, где это было. Вот, память!

У перил стоял высокий парень в темно-синем бушлате и молча смотрел, как выгружают на пристань разную поклажу. Борька кивнул на него:

– Шкипер у них нынче какого-то условно-досрочного вида. Как бы нас на мель не посадил.

Парень заметил, что они собираются подняться по трапу и пробасил:

– Не пойдем обратно!

– Это как? – изумился Борька. – Мы в командировку приехали.

– На последней солярке сюда дошли. И то – потому что им на поезд надо.

– А нам? Нам не надо? – возмутился Борька.

– Во, ё… – Парень повысил голос: – Как плыть-то, если пустые баки!

Подошли две женщины с большими сумками. Узнали, что катер на остров не пойдет, и начали громко ругаться. Парень не отвечал. Крики утихли, и он буркнул:

– К рыбакам идите.

– Чего? Деньжищи такие платить! – закричала одна из женщин. – Зарплату шестой месяц не дают!

Олег заметил, что за пристанью возится возле зеленой лодки человек в брезентовом плаще, и предложил:

– Пошли, поговорим. Тут бесполезно.

Мужчина в плаще кивнул в ответ на приветствие, спросил:

– Куда плыть собрались?

Узнал, что на остров и, не раздумывая, называл цену. Деньги были совсем маленькие, но Борька вскрикнул:

– Ух, ты! За столько-то – и на байдарке можно сплавать! Впрочем, для хорошего человека… Ладно! Была ни была!

Стали усаживаться в лодку. Борька спросил Олега:

– Слушай, а у древних, как этот назывался, который на другой берег возил?

– Харон он назывался, – ответил человек в плаще.

– Ух, ты! Какой у вас тут народ кроссвордный! – вскрикнул Борька и полез ближе к носу лодки.

– На том предприятии, куда вы собрались, я двадцать пять лет наладчиком отработал, – сказал человек в плаще.

– На пенсии сейчас? – спросил Олег.

– Вроде того… Сократили!

Моторка шла против ветра, разбивая носом волны. Брызги гроздьями летели в лицо, и от них было не укрыться. За мысом на большой воде ветер задул сильнее. Волны стали бить в борт. На дне лодки собиралась вода. Они вычерпывали ее по очереди. На середине залива ветер загудел. От летящих в лицо брызг с трудом удавалось проморгаться.

На берег они вышли мокрыми с ног до головы. Борька стоял на песке, оглядывал брюки и говорил:

– Ну, ё… Ну, прокатил!

– Какая погода, так и вышло, – ответил человек в плаще. – Только про себя и твердил: как бы не перевернуло на середине.

Олег отдал ему деньги. Человек сунул их в карман, спросил:

– Чего в Москве-то? Когда хоть чего-то изменится?

– Хрена изменится! – ответил за него Борька. – Жирует Москва. Ей на всех наплевать.

На КПП никого не было. Подергали за ручку двери, постучали в окошко. Никто не отозвался.

– Не, так мы околеем, – сказал Борька.

– У меня коньяк есть. – Олег показал на сумку.

– Давай из горла! – скомандовал Борька. – Мне даже за шиворот натекло. Хорошо, что он нас не утопил. Сам, небось, думал: «А хрен с ними, с этими москвичами!» В следующий раз будем говорить, что мы из Курска. – Глотнул из бутылки, крякнул и сказал: – Не, это полумера. Нечего нам тут ждать!

Навстречу им по дороге шла маленькая женщина. Остановилась и спросила:

– Командировочные? Надо же, добрались! Как же это вы?

– Вплавь! – Борька показал на мокрые брюки.

– Тогда ко мне потом, – согласилась женщина. – Бегите, селитесь.

На первом этаже кирпичного дома были выбиты стекла. На верхних этажах окна темнели. Занавесок не было нигде. Из окон дома напротив торчали серые трубы. Одна из них дымилась.

– Ты видел? – спросил Борька. – Понимаешь чего-нибудь?

– Может, авария была, – предположил Олег.

– Не здесь она, кажется, была.

Под деревьями кое-где виднелся не растаявший, грязный снег. У подъездов домов валялись недопиленные бревна. Низкие заборчики у бывших цветников были поломаны. На площади у гостиницы стояли заколоченные будки. На одной было написано «Мороженое», на другой – «Пресса».

К гостинице надо было пройти по настилу над осыпавшейся траншеей. Дверь оказалась незапертой. В холле никого не было. Пахнуло затхлым, непротопленным помещением.

– Я, кажется, понял – тут надо действовать самостоятельно, – сказал Борька.

Они прошли по коридору первого этажа, нашли незапертую комнату. У стен стояли две кровати, застеленные синими одеялами. Было холодно.

Переоделись в сухое. Развесили одежду на стульях.

– Хорошо, что спортивные брюки взял, – говорил Олег.

– Мои ботинки тут не высохнут. – Борька вытаскивал вещи из сумки. – Буду теперь в тапочках ходить.

Из коридора донеслось:

– Эй, есть здесь кто?

Они откликнулись. В дверь заглянула Люся:

– Здрасьте! Мне с КПП позвонили. Говорят, что вымокли на озере. Я вам сейчас из столовой горячего супу принесу и чайник с кипятком. Константин Михайлович просил передать, что сам к вам зайдет. Он у нас теперь за директора остался.

Она ушла. Борька закутался в одеяло и радостно сказал:

– А ты как думал? Супчик, кипяток!

Люся вернулась с помощницей – худенькой девушкой в белом поварском колпаке. Поставили на стол тарелки, налили ухи.

– Ой, горячая! – восхищенно говорил Борька. – Надо же! Из местной рыбешки.

– Всю зиму ее едим. – Люся села на стул у окна. – Как перестали нам зарплату платить, так мы на рыбу и перешли. Сейчас-то хорошо! А зимой – такое мучение было мужчинам под лед сети ставить.

– А что случилось? Почему трубы из окон? – спросил Олег.

– Мазут не закупили осенью. Предприятие открыло резервы, но топили чуть-чуть. Больше десяти градусов в квартирах не было. Стали буржуйки мастерить, дрова из леса таскать. Зарплату не платят.

– А что говорят? – спросил Борька.

– Сначала говорили, что деньги не перевели. Теперь вообще молчат. Половина народу уже разбежалась. Особенно в конце февраля плохо было. Пока лед на озере не сошел, все и побежали. По снегу. С детьми, с санками. А еще дни такие метельные стояли.

Девчонка разливала чай в стаканы и говорила:

– Мы с мамой младшего Витьку по очерёд до берега на руках тащили. А среднего еще до нового года в интернат отправили.

– Детей зимой вывезли, – пояснила Люся. – Директор школы Лидия Ивановна молодец! Пришла на предприятие и такой скандал закатила! За неделю в школе четыре голодных обмороков было. После этого детей вывозить стали. Распихали по приютам.

– Столовку тогда открыли, – сказала девочка.

– Да, на всех стали готовить и старикам по поселку разносить.

Люся и девочка забрали кастрюлю и ушли. Борька доел уху, поставил тарелку на стол:

– После жратвы и коньяку плохо соображается, что все это значит. Ты чего молчишь? Если какому-нибудь вменяемому человеку все это пересказать? А?

На площади перед проходной не было никого. Поднялись по ступенькам магазина со стеклянными витринами, подергали дверь. Она была заперта. Из проходной вышла пожилая женщина, посоветовала:

– Продавщица вон в том подъезде живет. Позовите. Может, подойдет. Чего ей делать?

В квартире их встретили недружелюбно. Высокий мужчина в застиранном свитере что-то пробурчал и ушел. Из комнаты выглянула полная женщина и посмотрела подозрительно:

– Водки нету никакой! А сами-то откуда здесь взялись?

– Хоть бы какие сапоги нам продали. Или ботинки, – попросил Борька.

Женщина поверила не сразу. Помолчала и сказала, чтобы ждали у магазина. Пришла она быстро, сразу вслед за ними. Рылась под прилавком, доставала коробки и говорила:

– Во, гляди, какой прежний дефицит!

– Даже не знаю, чего отхватить, – засомневался Борька. – То ли дефицита, то ли – попросту и без затей – резиновые сапоги.

Он выбрал короткие сапоги. Напоследок спросил:

– Копченую рыбу нынче привозят?

– Торгуют иной раз у причала, – ответила продавщица. – Некому ее стало покупать.

Вышли на площадь. Борька оглядел новые сапоги и предложил:

– Пошли на причал. Может рыба есть.

– А это кто там, у дверей? – Олег показал на проходную. – Кажется, Константин Михайлович.

Пошли навстречу. Олег всматривался в постаревшее, с синяками под глазами, усталое лицо Константина Михайловича и поймал себя на мысли, что сам он не успел за это время измениться так сильно.

– Мне сказали, что с ног до головы промокли, – Константин Михайлович пожимал им руки. – Присмотрел вам ватные брюки и телогрейки.

– Во, сапоги купил. – Борька показал на свою обнову.

– За деньги? В магазине? Подобрали бы мы вам башмаки.

В большом кабинете с мутными после зимы, большими окнами они сели за темный полированный стол. Константин Михайлович спросил:

– И чего вы наизобретали?

– Работаем кое над чем, – ответил Олег. – Приехали обсудить.

– Это – давайте. Хоть послушать, кто над чем нынче кумекает.

– А что у вас тут теперь за дела? – спросил Борька.

Константин Михайлович говорить на эту тему явно не хотел и ответил не сразу:

– Что происходит? Сократили мы народ наполовину. Остальные сами ушли. Моя семья – еще ничего. У жены недалеко двоюродные братья живут. И картошки нам давали, и капусты.

– Наверху по этому поводу что-то говорят? – спросил Олег.

– Когда все это началось, мы телеграммы куда только ни рассылали. И кому только звонить не пробовали. То отфутболивали, а то и просто отвечали, что не их теперь дело. Везде каких-то молодых насажали. Они говорят, чтобы им больше не звонили. Ну, а вы как?

– Выпускаем кое-какие поделки, чтобы зарплата была, – рассказывал Борька. – Ангар под склад сдаем.

– Вам хорошо, – ответил Константин Михайлович. – А тут кому сдать? Медведям? Ну, давайте о приятном. Что вы надумали?

Говорили долго. Перебивали друг друга и размахивали руками. Константин Михайлович сильно отстал за эти годы и о многом даже не слышал. Врубался он быстро и своими вопросами показывал, что схватывает суть. Под конец разговора он загрустил:

– Да-а, может и получится, если упростить и потехнологичнее сделать. Жаль, что никому не нужно.

– Это не серьезно, – отозвался Борька.

Константин Михайлович промолчал. Поднял телефонную трубку, после паузы сказал:

– Алло! Людмила! Поговорили мы с гостями. Они проголодались. Еще ухи просят. Говорят, что понравилась. Хлеб в шкафчике лежит. И рыбы копченой я принес.

– Рыбу надо под что-нибудь! – объявил Борька.

Олег пошел в гостиницу за коньяком. Было около семи вечера. По пустой улице ветер гнал полиэтиленовый пакет. Рыжий пес пытался его догнать. Подбежал к Олегу, посмотрел голодными глазами и гавкнул.

Люся разложила рыбу на газете. Разлила по тарелкам остатки ухи. Борька разломил широкого темно-бурого леща:

– Ух, ты какой! Ну, за что под рыбку?

– За встречу! – без затей предложил Константин Михайлович.

– Делать нечего! – согласился Борька. – За встречу и за вас!

– Будь что будет! – сказала Люся, поднимая рюмку.

– Не надо! – Константин Михайлович взглянул на нее и быстро отвернулся.

Борька аккуратно вытаскивал из своего куска рыбьи косточки и говорил:

– Все-таки мы до вас добрались. Охота – она пуще неволи. И семь верст – не крюк.

– Я резковато с вами поговорил, когда вы позвонили и о встрече договариваться стали. – Константин Михайлович посмотрел на Олега.

– Да? Я и не заметил.

– Пытаются время от времени к нам попасть. Иногда вроде как по старой дружбе. Интересуются, не хотим ли чего продать по дешевке.

– Металлолом? – спросил Борька.

– У нас и кроме этого кое-что есть. Вот, к нам и пристают. Но мы о чем нынче мыслим? О посевной! Только и думаю: как бы нам осилить бывший полигон картошкой засадить. Вот это было бы дело! Только соляркой бы разжиться. И тут вы со своими проектами! Честно говоря, я еще в толк не возьму, у кого из нас сдвиг по фазе. Может я чего с вегетарианской диеты не понимаю. Или вам делать нечего.

Он говорил раздраженно, чуть опьянев. Они не стали ему отвечать. Борька протянул руку к бутылке коньяка:

– Долго ли все выяснить? Допьем и выясним!

– Я пока воздержусь. – Хозяин прикрыл рюмку ладонью. – А то – не ровён час – развезет еще. Насчет вашего дела надо покумекать. Я сейчас не готов. И боюсь, что не нужно это уже никому. Вот только Морозов, говорят, держится. Он полгода назад мне звонил, так просто, узнать, живы ли. Тогда-то мы не в такой дыре сидели. Еще запасы солярки были. А у вас силы есть чем-то заниматься.

– Это вот он! – Борька показал на Олега. – Он у нас сейчас за основную движущую силу. Я тоже кое-что пытаюсь делать, но больше сачкую. То одно, то другое. Ты меня извини, конечно, – Борька обращался к Олегу. – Старые твои работы были – так, белиберда одна. А сейчас, смотрю, въехал парень в это дело. И корпит с утра до вечера. Я даже завидую иногда. Правда!

Люся сказала, что ей пора уходить.

– Проводить надо? – спросил Борька.

– Да вон, мой подъезд рядом совсем. – Она показал рукой за окошко. – У нас грабителей нету. Все там, на берегу. Чайник я вам оставлю. Пейте, пока горячий. В восемь часов у нас электричество отключают. Я вам на подоконнике фонарик положила.

Они доедали второго леща, а Константин Михайлович закурил и сказал:

– Я у вас в Москве не помню, когда был. А раньше часто на разные совещания вызывали.

– А что Москва? – вздохнул Борька. – Большая, неуклюжая, приезжими забитая. Они ее терпеть не могут. Злая она какая-то стала. Жалко ее.

– Моя семья – из Петербурга. – Константин Михайлович отодвинул стул подальше от стола. – Прадед на железной дороге служил – машинистом царского поезда. Когда все в Петербурге началось, царь решил вернуться из ставки. А уже Временное правительство сформировали. Царь поехал в Псков, хотел с командующими фронтами связаться. На станции «Дно» поезд остановили, объявили, что начальством приказано задержать. Царский почетный конвой красные банты нацепил. И тогда подходят к прадеду люди из царского поезда и начальник станции и говорят: царь приказал – в Псков. Так что мой прадед последним был, кто императорский приказ исполнил.

– Вот, что значит светлое монархическое прошлое! – выкрикнул Борька.

– Ладно тебе, – остановил его Олег.

– Не, пусть! – Константин Михайлович махнул рукой. – Если Борис шумит, значит, все нормально. А то он сегодня загрустил.

За окном виднелась улица. Несколько окошек дома напротив светились мягким светом керосиновых ламп.

Столько времени ушло на эту работу, и все пошло прахом, думал Олег. И получается, что все обречено: их с Борькой затея, завод и поселок. А они пьют коньяк под леща и, как когда-то, рассказывают друг другу разные истории.

– Что? Допиваем? – Борька вытряхнул из бутылки последние капли.

– Вот, Олег, еще не говорил. – Константин Михайлович поднял рюмку.

– А что вам сказать? – Олег помолчал. – Кто знает, что нам делать? Ну, так, за победу над пессимизмом!

– Это уж да! – Борька сразу оживился. – Во что не впадем – так в грех унынья!

– Унынья теперь много, – ответил Константин Михайлович. – Звонили мне на той неделе из министерства, мол, передадут нас в какой-то холдинг. В общем-то, говорят, что всю нашу документацию придется отдать. Но я-то знаю, что у меня там есть. Не, думаю, вот это у них точно не выйдет. Не получат они от меня ничего. Так что? Прочие разговоры на завтра оставим?

Они вышли из проходной в густую, непроглядную темень. За поселком гудел на ветру невидимый лес.

– Доберетесь до своей комнаты? – спросил Константин Михайлович.

Он не дождался их ответа и пошел вперед. Они слышали его шаги. Скрипнула дверь соседнего дома.

– Пойдем к озеру! – предложил Борька.

Ближе к воде в лицо задул порывистый ветер. В берег била сильная волна. Далеко-далеко, на краю черного пространства светились редкие огоньки. Левее, над дальним краем озера тучи разошлись, и в чистом, темно-синем обрывке неба светились звезды. Совсем рядом донесся шелест птичьих крыльев.

Не сговариваясь, повернули обратно к поселку.

– Люся как осунулась. – Борька помолчал. – А я к ней клеился в тот раз. Она – чудаковатая баба! Говорила: вот, если это у вас серьезно, то обдумайте все и напишите. Я, разумеется, не писал и не собирался. У тебя денег много? Одолжи до Москвы. Хочу ей предложить. Скажу – взаймы.

В их комнате было холодно. Олег взял с подоконника фонарик и пошел умываться. Вернулся, стал разыскивать полотенце и увидел, что Борька залез под одеяло.

– Нужен фонарик? – спросил Олег.

– Завтра умоюсь, – отозвался Борька. – И без того замерз. Советую в свитере ложиться. К утру такого дуба дадим!

Олег не послушался, и в постели сразу почувствовал спиной влажноватую, холодную простынь.

– Я на ноги куртку брошу – сказал Борька. – Хуже не будет. Ух. ты! С каким скрипом матрац.

– Спокойной ночи! – Олег повернулся на бок.

– Угу! – отозвался Борька. Шмыгнул носом и спросил: – Я тебе не рассказывал, как в девяносто третьем было?

– Что было?

– Как началась тогда в Останкино канонада, сел я на табуретку на кухне, обхватил голову руками и не знаю, что и делать. Потом туда поехал. По улице Королева навстречу женщины бегут, кричат: «Уходите отсюда! Уходите быстрее!» У Останкино выскакивают из подворотни трое в камуфляже, один мерзопакостнее другого. Самый здоровый хватает меня за плечо и орет: «Что? Тоже помитинговать?» Смотрю на него, говорю: «Иду просто так. Живу здесь рядом». Пошел дальше. От Останкино уже неотложки с сиренами отъезжают, и пальба кругом. На перекрестке милиция с автоматами. Хватают меня и к стене дома. И опять: «Куда идешь?» Я сказал, что рядом живу. Остановился у сквера. А впереди, из темени – грохот! И, такая, знаешь, жуть меня одолела! Шевельнуться не мог.

– А потом что? – спросил Олег.

– Ничего… Ладно, спать давай.

Утром за мутным, запотевшим окном светило солнце. Олег вытер стекло рукой, посмотрел на лес за домами, на синее небо с редкими облаками.

– Ну, чего? – Борька громко зевнул и выглянул из-под одеяла. – Итоги вообще-то хреновые. Чем теперь заниматься – даже непонятно. Я чего-то с полночи не спал. Как коньяк выветрился, так и проснулся. А ты чего думаешь?

– Ничего пока.

– Можем, конечно, и мы заняться… Переводить хлеб в фекалии.

На улице они пощурились на сияющее солнце и пошли к озеру.

За ночь ветер переменился. К берегу нагнало больших льдин. На одной из них расселись чайки. Льдина задела отмель у берега. Птицы перелетели на мокрый песок, принялись что-то клевать в полоске прибоя.

– Ух! Холодрыга какая! – Борька поежился. – Я так ночью промерз, что не знаю, когда отогреюсь. Давай лучше по лесу походим.

Тропинка была сырой. Борька шел в сапогах по лужам без разбора. Олегу приходилось обходить их по жухлой траве. Под елями лежал снег, обсыпанный за зиму иголками и корой. На опушке тут и там виднелись островки подснежников.

– Надо же! Как в этом году уродились, – удивлялся Борька. – Такой год – большая редкость.

Они шли без тропки по лесной опушке. Попадались кучи еловых веток и свежие желтые пни. Пахло сырой холодной землей.

Под березой Борька что-то расковырял сапогом и радостно крикнул:

– Сморчок! Будем брать?

– Куда мы с ними! – ответил Олег.

– Я их не очень-то люблю. Как ни промывай, хоть в десяти водах, а все равно песок будет на зубах скрипеть. Хочешь, пошли на косогор поднимемся?

– Мы там были в прошлый раз. Ходили тут, помнится, все о чем-то спорили.

По опушке они вышли к кладбищу. Ближе к лесу тянулись ряды старых могил, а на поляне – новые, под венками из хвои. Подошли ближе. Борька удивленно покачал головой:

– Смотри, на табличках какие года! Девяносто четвертый да девяносто пятый. Ну и зима была!

По тропинке из леса вышла женщина в длинном сером плаще, закутанная в темный платок. Остановилась, стала наблюдать за ними. Борька пошел ей навстречу, еще издалека поздоровался:

– Встречались мы с вами. Вы в гостинице работали?

– Я-то смотрю, вроде бы раньше у нас были, – ответила женщина.

– Муж ваш, кажется, фельдшером здесь, – вспомнил Олег. – Веселый такой.

– Веселый он у меня был. – Женщина покачала головой. – Проведать его пришла.

– А что? Сердце? – спросил Борька.

– Похуже. Очень он мучился. Все, что было, на обезболивающие продала. Вот, так. Умер – отмучился. Теперь хожу на свое место гляжу.

– Чего загадывать! – ответил Борька.

– Тут только думаешь, чтобы по-людски вышло. В последнюю зиму в гробах из необструганных досок хоронили.

До причала их пошла провожать только Люся. Все пыталась что-то сказать Борьке, а он отказывался слушать и старался держаться ближе к Олегу.

Девушка взглянула на Олега, и он понял, что надо поздороваться.

– Я тебя как-то видела в кафе, – говорила она. – Но ты такой угрюмый был, что я за другой столик села.

Шли к метро. Закончился рабочий день, и по тротуару тянулась толпа. Начало июня выдалось прохладным, и одеты все вокруг были не по-летнему.

– Чего у вас нового с вашими изобретениями? – спросила она. поправляя платок на шее.

– Странно, если я тебя в кафе не заметил, – удивился он. – Не думал, что такой рассеянный.

– Так задумаешься – пушки будут рядом стрелять – и то не услышишь. Ну, настоящий ботаник!

– Это что значит?

– Не знаешь разве? Значит, на пятерки учился.

– А у вас что нового? – спросил Олег.

– Так, бумаги разбираем, в банк их отвозим, неудовольствия начальства выслушиваем. Дела наши кипят!

На платформе метро была сутолока. Остановился поезд. Напротив них оказалась сцепка вагонов. Олег повернул к ближайшей двери, оглянулся и увидел, что девушка растерянно высматривает его в толпе.

В вагон он протиснулся вслед за ней. Она дернула его за руку:

– Сюда проходи. Здесь есть место. – И кому-то рядом: – Вы не подвинетесь чуть-чуть?

– Ты где живешь? – спросил Олег.

– На «Багратионовской». У нас там рынок – самый дешевый! Поехали! Отхватишь чего-нибудь. Там и сосиски хорошие и масло. У тебя кто дома за продуктами ходит? Сам? Ну, тем более! А где живешь? На Пресне? Фи! На 54-й сядешь – и до дома! Вперед, товарищ покупатель! Боевой друг!.. А меня Юлей зовут! Не слышит! Говорю: Юлей меня зовут! – У нее были веселые карие глаза.

В неряшливых, забитых людьми проходах между палатками и контейнерами Олегу стало не по себе.

– Тут явно что-то не то! – Юля оглядывала очередной прилавок и водила носом. – Тут мы покупать не будем. А там, дальше – сплошное жульё. Мало того, что обвешивают, еще и в носу ковыряют. Сколь здесь этих продавцов! Удивляюсь: куда они все в туалет ходят? Может, правда, на них памперсы? Тебя это не смущает? И правильно! Нас ничем не запугать!

Она сунула ему в руки кулек с сосисками и велела заплатить.

– Уходим? – спросил он.

– Ты что? Сразу бежать! Нет, тебе еще сыру надо взять. Здесь в два раза дешевле, чем у вас там. Пошли, поищем!

Ему показалось, что из ворот рынка они вышли одними из последних. Он тащил два пакета с едой и плелся за Юлей. Она посмотрела на него:

– Ой, ты! Я масла подсолнечного забыла! Тут постой, погоди!

Он стоял и думал, что давно мог быть дома, давно сварить картошки или пельменей, а не болтаться по рынку.

Юля вернулась, строго посмотрела на него и спросила:

– Что? Устал? А как другие чуть ли не каждый день?

– А почему у тебя всего полпакета? – удивился он.

– Мне ничего не надо было. Я для тебя старалась.

Он проводил ее до автобуса. Начался дождик. В стеклянный павильончик остановки набился народ, а они стояли с краю, и перед их лицами с козырька капала вода.

– В субботу повезу дочку в парк Горького, – говорила Юля. – Я там сто лет не была. А ты давно был?

– Даже не помню, когда в последний раз туда заносило, – ответил он. – Кажется, ходили пиво пить.

– А то – присоединяйся. Мы тебя возьмем.

Утром Олег вытащил из железного шкафа модель устройства, поставил на стол и сразу заметил, что две детали были прикручены кое-как. На подоконнике валялся фантик от жевательной резинки. «Вот, идиот! – подумал Олег о Борьке. – Какого… ему туда лезть! И развинчивать зачем?»

Борька явился в институт только к одиннадцати. Из окна было видно, как он вошел в ворота, остановился возле цветника и заговорил с дворником.

В коридор он вошел украдкой, даже по сторонам огляделся, будто опасался, что кто-нибудь перехватит его по пути в лабораторию. Олег шагнул из-за шкафа с пожарным краном и схватил приятеля за плечо.

– Чего? – вскрикнул Борька. – Ой, ты!

Олег потащил его по коридору. Крепко держал за локоть и успевал удивляться обилию перхоти на засаленном воротнике мятого пиджака.

– Не, ну… – бормотал Борька, нехотя перебирая ногами.

В лабораторию он вошел сам, бодро и весело. Сунул руки в карманы и спросил:

– Как тут у вас с открытиями? Мы тоже кое-что накумекали.

– Какого хрена ты туда полез и развинтил? – выкрикнул Олег.

– Ну, знаешь! – Борька зло посмотрел на него. – Ты, что ли, один все делаешь? А остальные – олухи, и ничего в этих делах не понимают?

– Какого… ты туда вчера полез?

– Тебе что за дело? – закричал Борька. – Ты чего так раскомандовался? Фельдмаршал нашелся!

– Ты поддатым вчера был!

– А вот это – совсем не твое дело! – Я, что? – Борька запнулся. – Ты чего в мои дела лезешь? Пошел ты, знаешь, куда?

– Ты хоть понимаешь, обормот, что мог на тот свет запросто отправиться?

– Я? – вскрикнул Борька. – Нет, ты серьезно думаешь, что я меньше твоего понимаю? Там все идеи – мои! Ты только отверткой прикручивал. И ты еще себя хозяином считаешь! Там – мои авторские права!

– А раз так – ну, и забирай свое!

– Что ты думаешь? Тебе оставлю? А то запер все в шкаф. Я не могу прийти и посмотреть! Мне уже работать не даешь! Где вторая модель? Заберу!

– Бери, чего хочешь и катись отсюда! – Олег кивнул на дверь.

– Все мне не надо, а свое я возьму! – Борька полез в шкаф. – И не надо мне советовать, куда катиться. Я здесь замдиректора и занимаюсь всеми вопросами.

Борька поставил вторую модель на свободный стол, оглядел ее и сказал:

– Н-да, так поссорились Иван Иванович – замдиректора, с Иваном Никифоровичем! – И мерзко заржал.

– С чего это вдруг ты себя замдиректора объявил? – удивился Олег.

– Это еще что? – не понял Борька.

– Завел визитку и объявил! А приказа не было.

– Ну, да! Не было! – Борька изобразил негодование. – Это я за тобой знаю! Сейчас будешь вредничать! Сначала – авторские права, а теперь – вот это! Да-а! Сколько человек живет – столько шелуху теряет!

– Так это хорошо! – ответил Олег.

– Да? А я – в другом смысле. Совсем в другом!

– Предупреждать надо – о смыслах.

– Нет, раз такое дело, модель я у тебя забираю! – объявил Борька. – Я тебе как-то сказал, что в этом деле, главное, прислушаться и услышать, а не портки за столом протирать. Ты ни… не понял.

Пашка стоял на тротуаре у своего подъезда. Одет он был в розовую майку, спортивные брюки и домашние тапочки на босую ногу. Размахивал руками и что-то говорил коротко стриженому, средних лет человеку в тонкой черной водолазке. Взглянул на Олега с улыбочкой-ухмылкой и, не здороваясь, сказал:

– Во, смотри, какой у парня агрегат! А?

Недалеко на площадке стояла приземистая, причудливой формы, красная иномарка.

Человек в водолазке едва заметно покачал головой, будто в такт ему одному слышимой музыке, но на машину не оглянулся.

– Ща он за руль, и до первого светофора всех обставит! Вот так! – Пашка опять заухмылялся и посмотрел на Олега: – Ну, а ты! Почему пёхом? Давай – на колеса! И кто – кого! Сможешь что-нибудь сделать против такого аппарата? Он тут всех упаковывает. Ща только по улице носился. Туда – сюда.

Человек в водолазке будто ничего не слышал. С полусонным видом смотрел перед собой, выпятив нижнюю губу, и теребил ворот у шеи.