Текст книги "Граф – М"

Глава 19

– Всегда.

– Нет, а именно?

– Пожалуй, ты права, но сейчас у меня нет с собой книги, чтобы почитать после Этого дела.

– У меня есть, я взяла для тебя.

– Скорее всего, я не буду читать Это. Мне, наоборот, надо что-то интеллектуальное, чего никто не понимает, а я разберусь.

– Значит, я взяла то, что ты любишь.

– Маркиз де Сад?

С улыбкой она вынула из-за спины не толстую желтую книгу с надписью:

Секст Эмпирик

– Читала?

– Да.

– Хорошо?

– Непонятно, но приятно.

– Спасибо, я сам люблю такие книги.

– Я повешу ее на ветку, и пока не высосу из тебя все соки, как муравьи со всего муравейника, ты ее не достанешь.

– Чё-то мне уже становится страшно.

– Не бойся. Но два раза – Это обязательно. Ты должен преодолеть Нежелание, возникающее после первого познания меня. Ведь, что такое скептик, которым является этот Секст Эмпирик, ты понимаешь? А это значит:

– Ничего не хочу узнавать нового, но всё равно буду.

– Буду, несмотря, на нежелание?

– Да. Ты уже на пути к истине.

Итак, два раза среди муравьев и комаров, а потом Секст Эмпирик. Секст Эмпирик нормально. А вот перед вторым разом у меня сильно стучало сердце.

– Разреши, я теперь обращусь к термосу, чтобы вывел нас на большую дорогу.

– Это он тебе сказал, чтобы ты у меня попросила согласия?

– Ты догадался?

– Возможно, он уже перешел на диалог с нами?

– Сомневаюсь. Он же не человек. И поэтому не способен подчиняться. А в разговоре подчинение неизбежно.

– Значит, он индивидуалист.

– Да, вот такой Секст Эмпирик: что хочет – то и делает.

– Может быть, он вообще хочет, чтобы его называли Секст Эмпирик?

– А как же Гермес?

– Пусть сам выберет.

– Ты пока поговори с ним, как нам лучше его спросить, чтобы потом мы смогли понять ответ, а я немного почитаю.

– Конечно, почитай, ты заслужил.

– Тут нужно читать быстро, комары летают, как вражеские истребители.

– В каком смысле?

– Не отстают, как я их не пугаю.

– В связи с этим я поставлю вопрос так: если мы не будем бояться комаров в течении трех минут – чтобы не злоупотреблять – то будем звать его, как и прежде…

– Лучше сделать наоборот, – сказал я.

– Хорошо, тогда наоборот. Секст Эмпирик будет, если мы не испугаемся комаров в течении трех минут. А ты знаешь, термос настаивает на пяти минутах. Как быть?

– Соглашаться.

– Время пошло? Ты начитался?

– Нет, но как говорится: делу пять минут, а развлекаться будем потом.

– Я не боюсь. Нет, честно! я не боюсь комаров.

– Так бывает? – удивленно спросил я. – Меня не кусают.

– Значит, он хочет быть Секстом Эмпириком.

– Нет ничего удивительного, это более индивидуальное имя.

– Верно, еще никто не додумался назвать свою фирму Секст Эмпирик.

– Звучит-то как! Секс, и заметь, это даже не обязательно шесть, а может означать именно то, чем мы занимались второй раз.

– А шесть – это материальные ценности. Можно сказать – золото.

– Эмпирик – значит то же самое.

– Как это можно перевести?

– Что-то такое, похожее на квадрат в квадрате.

– Думаю, это будет не что иное, как…

– Как? Как Черный Квадрат, думаешь?

– Как – Золотой Квадрат. – Так мы и назовем нашу фирму по продаже Турецких драгоценностей. Я сказала Турецких? Ты не ослышался?

– Нет, ты сказала именно так. А это может означать только одно.

– Да, ты прав, значит, нас все равно ограбят. Я готова расплакаться. Мне так жаль золото, которое мы добыли с таким трудом. Ведь только если бы его у нас украли, мы бы плюнули на это русское золото, и поехали в Турцию, или Арабские Эмираты за дешевым импортным.

– Давай посмотрим какое оно и поплачем.

Галя открыла сумку и внимательно осмотрела золотые слитки.

– Ты думала, его уже украли? – спросил я.

– Представляешь, да. – Она опять убрала слитки, но я попросил ее вынуть их.

– Опять?

– Да, давай еще посмотрим. Мне показалось, что они стали желтей. Ты помнишь те были красноватого оттенка.

– Точно!

Мы потерли слитки о дерево, и краска сползла местами.

– Это свинец – констатировал я.

– Значит термос прав, – сказала Галя, – мы поедем в Грецию. Или куда мы там собирались?

Мы пошли дальше, и каждый думал:

– А не мог термос это сам сделать?

– Ты думаешь мог?

– Конечно, мог. Но я считаю, что эти двое были приличными мошенниками. Это они подменили нам золото.

– А больше некому! Это же надо так было все продумать.

– Турки на это не способны, я уверена. Но, знаешь, мы прежде чем ехать туда, должны обзавестись прибором, быстро определяющим процент золота в изделии. Ибо…

– Да, ибо обмануть везде могут.

– Даже в Турции. А здесь вообще больше не производят никаких материальных ценностей, кроме мошенничества.

– Действительно, сплошные маги и чародеи.

– Очаг колдунов и прочих одиозных личностей.

Мы шли и ругали мошенников, которые выставили нас перед самими собой дураками и неудачниками. И главное у нас был могущественный термос, а отомстить было некому. Мы и так заблудились в лесном массиве. Как будто нас специально сбросили в тайгу, откуда выбраться практически невозможно.

– Семьсот километров тайга, где водятся дикие звери-и.

– Машины не ходят сюда-а, – добавила Галя.

– Бегут, спотыкаясь олени.

– Странно, – сказала она, – опять появилось солнце.

– Я бы хотел тебе возразить, как Секст Эмпирик, – что оно, может быть, было всегда, но странно – не могу. Потому что:

– Не знаю. – Неправда ли, это очень удивительно.

Но с другой стороны, я никогда не умел выходить из леса по солнцу. Вот если бы сразу было ясно, что надо идти на Солнце, или:

– От Солнца, – я бы мог, я так не могу почему-то вычислить поправку, где оно было, и где должно быть теперь.

– Это очень странно. И знаешь почему? Я тоже не могу. Хотя это мог делать даже Кук. А ведь он жил-то когда? Даже неизвестно.

– Что неизвестно?

– Что его съели, или он сам постепенно эволюционировал в аборигена. И знаешь почему? Потому что я знаю, как его звали аборигены.

– Я тоже.

– Как?

– Не знаю.

– Думаю, мы скоро разойдемся, – сказала Галя. – Мы слишком хорошо понимаем друг друга.

– Пока мы не вышли на большую дорогу, ты можешь спросить у этого… нет, лучше:

– У Секст Эмпирика:

– Могу ли я хотя бы на час, даже на несколько минут побывать в прошлом?

– Это очень трудное задание, – сказала Галя. – В принципе оно выполнимое. Вот, например, ты уже много раз с большим удовольствием смог трахнуть меня, а ведь даже не знаешь, кто я такая на самом деле. – Она помолчала. Может быть, и здесь можно пройти неузнанным. Сейчас я спрошу у Секста Эмпирика.

– Я может быть, никогда не отдам, – сказал братик.

У меня была эта тысяча, которая была нужна ему. Не хватало как раз одной тысячи, чтобы выкупить лотерейный билет, выигравший Новую Пятерку. Новая тогда писалось с самой большой буквы. У кого они были – никому не было известно. И вот нужна одна тысяча рублей для счастья. У меня тысяча – первый раз в жизни. А вдруг деньги больше не пойдут вверх, а наоборот, пойдут на убыль. Как ее отдать? И может быть навсегда.

Я должен простить долг, чтобы отдать эту счастливую тысячу. И… и я ее отдал. Иначе мой братик всю жизнь катался бы на Москвиче. А он хотя и был сделан по образу и подобию БМВ, считался топорным. Чего стоит один стартер, для постоянного ремонта которого в книжке водителя была специальная инструкция.

– И прости нам долги наши, как мы прощаем должникам нашим, – сказал я.

– Ну что? – спросила Галя. – Он согласился?

– Что? А я и забыл его спросить. Ну, в следующий раз спрошу. А то действительно, может быть теперь уж не возьмет.

– Этого не может быть, – ответила Галя. – Ты его спросил, но просто теперь забыл об этом диалоге. Потом спросишь.

– Ты думаешь, это было так? – удивился я. И добавил: – Вполне возможно. Ведь даже сны мы быстро забываем, а часто вообще не помним толком больше половины.

Наконец, мы вышли дорогу.

– По ней ходят грибники, – сказала Галя. – А это значит, где-то должна быть остановка автобуса.

– Точно! – воскликнул я, увидев, нет, даже не остановку, а сам автобус, который как раз к ней двигался. И что самое интересное, не от нее, а к ней.

– Значит, мы не опоздали, – сказала Галя радостно.

– Более того, – сказал я, – здесь нет Четверки с этими бандитами и жуликами. А ведь, если всё идет плохо, это вполне могло случиться.

– Да, как обычно бывает, – сказала Галя, – как назло.

– Но не сейчас, – сказал я.

– Да, ты прав! Дай я за это тебя поцелую.

Водитель этого Пазика, видимо, только утром поссорился с женой, и поэтому, увидев наши объятья, чуть не уехал. Даже закрыл двери. Но когда мы все-таки вошли, сказал:

– Я пошутил.

А русские шутки, сами знаете, хуже не данных взаймы денег.

Глава 20

– Я хочу с тобой посидеть в парке Пушкина, – сказала Актриса.

Я сюда зашел один. В принципе интересное место. Центр, а пустынно. И Парк Пушкина, кстати недалеко. Это тоже был Парк, но большой, и без уютных беседок. Кто только придумал эти беседки в Парке Пушкина? И для чего, еще более интересно.

Она была красивая телка, но имела одну – по крайней мере – плохую привычку: любила картофельное пюре с котлетой. Может быть, это не так уж плохо, но она неизменно пристраивала на край тарелки с еще только начатым пюре, дымящуюся сигарету.

Пепельниц для нее не существовало. Но она напоминала мне одну девушку, которая хотела на мне жениться… правильно? Нет, наоборот, конечно, выйти замуж. Красивая была!.. Как Марлен Дитрих. Эта была на нее похожа. Чуть похуже. Скорее всего, она была из Детского дома или из деревни.

– Ты где живешь? – спросил я Актрису.

– Она у меня живет, – сказала барменша Лида. Сегодня была она. – Временно.

Сколькими разными ходами перекрыта хорошая жизнь человеку? – подумал я. Даже не вообразишь. Как заколдована. У людей только одна дорога: заниматься проституцией. Но нет закона, чтобы эту работу можно было считать настоящей официальной работой. Поэтому денег никому не платят. Люди, четыре молодые девушки, едут сниматься в порнофильме, а у них не хватает денег даже заплатить за маршрутку до места работы. Пообещали, наверно, по пятьсот рублей, а заплатят по сто пятьдесят. Да и те еще могут отнять пацаны, надо идти километра три-четыре по обходной дороге до другой остановки.

– П-почему ты не идешь шить матрасы? – спросил я неожиданно для самого себя.

– Я не умею шить.

– У нее нет документов, – сказала Лида, – я хотела ее устроить, а эти сволочи не берут.

– Фантастика.

– Да, говорят, их проверяет налоговая инспекция. – Лида. – Но они действительно платят более-менее нормально за двенадцатичасовой рабочий день.

– Тяжело, – сказала Актриса, – я так не привыкла. Если бы еще восемь часов работать – куда ни шло.

– А за восемь даже мне ничего не заплатят, – сказала Лида. И добавила: – Ты бы открыл какое-нибудь предприятие, устроил ее.

– Какое? Крематорий если только. Да разве дадут.

– И правильно, что никому не дают открыть крематорий, – сказала Лида.

– Я знаю почему, – сказала Актриса. – Специально будут убивать, чтобы было кого жарить.

– Не говорите глупостей, – сказала Лида, – а то у меня мурашки побежали по телу.

– А почему нет, – опять сказала Актриса, – крематорий – это конвейер – людей для него надо много. А так хоронить негде уже, может меньше умирать будут.

– Прекратите у меня здесь такие разговоры, – сказала Лида.

– А чего ты боишься? – спросил я. – Кто-то придет, думешь7

– Придут. Не в этом дело. У меня почки, скоро тоже умру, наверное.

– А не хочется?

– Вот началась Перестройка мечта появилась: дом построить большой. Более того, канал спирта появился, можно бабла нарубить. Вот мой бар отремонтируют, начну рубить. Успею ли только.

– Возьми ее к себе, – я положил руку на руку Актрисы.

– Да ты что! Меня саму давно бы сожрали, как бутерброд с сыром, если бы не давала всем ментам, и другим начальникам. И, между прочим, не только натурой, но и деньгами. Впрочем, – добавила она, – деньгами я никому не даю.

– А чем? – спросила девушка.

– Уголовке вином, директрисе подарками.

– Я бы тоже давала.

– Ясно, – вздохнула Лида. – Но, прости, не могу, слишком много желающих. Вон у одного теща в Горкоме работает, и то, наверное, скоро выгонят.

– Почему?

– Слишком наглеет. Да и вообще дурак. Жена подсела на наркоту, а ему хоть хны.

– А до него она такой уже не была? – спросил я.

– Думаю, была. А иначе, кто бы ее ему дал.

– То-то я думаю, чё она такая странная. Как-то танцевал с ней. Молчит, а такие круги выписывала на танцплощадке.

– Где это ты с ней танцевал?

– В Центральном.

– Хорошее было место. Но у нас лучше. Я имею в виду было. Народу было всегда полно.

– А в Центральном? Еще больше. Только по понедельникам мало. Да и то, когда дискотеки не было. У тебя холодное шампанское есть? – добавил я.

– Есть две бутылки.

– Что так мало? Никто не спрашивает?

– Да, здесь больше пьют вино и водку.

– Пойдем в Парк Пушкина, дай еще шоколадку и порежь, пожалуйста, твердого сыру. Если есть.

– Есть.

– А я может еще не пойду, – хотела сказать девушка. Но не сказала. – Я никогда не отказываюсь, – сказала она.

Далее, Москва, общежитие, Лианозово. Марлен Дитрих.

Мы прошли в дальнюю беседку. Через щель было видно море.

– Это река, – сказала Актриса.

– Я вижу только море, – сказал я.

– Получается, что море меньше реки, что ли?

– Посмотри, и ты тоже это увидишь.

Она посмотрела не в щелку, как я, а в дырку от бывшего здесь когда-то сучка. И не сразу отшатнулась, хотя увидела не море, и даже не целую реку, а:

– Глаз! – но долго не могла понять: вот из ит?

– За нами, кажется, подглядывают, – сказала она мне на ухо шепотом. – Я уже говорил, что она закричала, но это не так. Просто ее шепот показался мне криком.

– Между прочим, мне тоже так не хочется, – сказал я.

– Пойдем в другую беседку? Или давай лучше поймаем его и трахнем. Я не знаю, как лучше.

Мы обошли с двух сторон беседку, но парень не убежал. Это был Константин. Я очень удивился. Но не нашел ничего лучшего, как спросить:

– Ты почему не работе?

– Выходной.

– Почему за нами подглядываешь? – как в гестапо спросила Актриса.

– Пытать будете? Не надо. Я сам скажу. Трахаться очень хочется, а некого, – без улыбки ответил Костя.

– Так, а деньги-то у тебя есть? – спросила Актриса.

– Я хочу бесплатно, по любви.

– Кто будет трахаться с тобой по любви?

– Почему нет?

– Ты в зеркало себя видел?

– Нет.

– Жаль, но ты без зеркала похож на мартышку.

– Не думаю.

– По крайней мере, ростом. Более того, бесплатно я уже, к сожалению, не могу заниматься Этим.

– Значит, ты больная.

– Да, и не только Этим.

Наконец, мне удалось вставить слово:

– Константин, я оставил тебя, между прочим, с хорошей бабой, где она?

– Ее звали Лена? – спросил он. – Она пропала. Проснулся нет. Между прочим, деньги тоже пропали.

– Сколько?

– Двадцать рублей.

– Это немного.

– Для кого как, в ведь не беру чаевых. И знаете почему? Никто не дает.

– Так, а за что тебе давать? Или ты хочешь работать Альфонсом? Трахнул – получил, трахнул – получил.

– Да, я хотел именно так. Но, боюсь, у меня не хватит денег, чтобы заказать себе в Дании трехуровневый член. Знаете, такой, как пожарная лестница:

– Хочешь – больше! А хочешь и средний можно использовать.

– Даже маленький, – сказала Актриса. И добавила: – Трахаешь и думаешь, что мышонка трахаешь.

– Почему трахаешь? – спросил Константин.

– Я иногда люблю сверху, – ответила Актриса.

– Может ты хочешь взять его себе? – спросил я.

– Да бесполезно, без денег меня никто не возьмет. Одна уж была Прекрасная Елена – сбежала, можно сказать, прямо из-под венца. Все было хорошо, а как предложил жениться, так проснулся – нет.

– Вероятно, она подумала, что это она должна на тебе жениться, поэтому и сбежала, – сказала Ак.

– Да я бы затрахал ее до смерти! – удивился Константин, – неужели она не поняла.

– Не знаю, что с ним и делать, – сказал я.

– Плати за двоих, да поехали, – ответила Ак. – Я, как Актриса буду с тобой ласковым, а с ним суровым. Любишь, когда тебя по жопе-то бьют? – она потрепала Константина за ухо.

– Я ее боюсь, – сказал Константин. – Вы трахайтесь, а я пока пойду…

– Подсматривать? – Актриса взяла его теперь за нос.

– Я просто погуляю по аллеям.

– Его не исправишь, – сказала она, – пошел своего зайчика насаживать на шампуры.

Я хотел спросить, что это такое, но к счастию, и так догадался.

– Я так не могу, – сказал я.

– Как так?

– Мы здесь трахаемся, а он там ходит-бродит, и думает, что мы делаем.

– Это правильно, думать надо меньше, а трахаться больше.

– Вот ключ от моего дома, возьми его, трахайтесь и ждите меня.

Глава 21

– А… а деньги? Здесь сколько? – спросила она, когда я дал ей тысячу. – Нет, я не прошу много, – добавила она, – просто уже не знаю, что сколько стоит. Курс доллара плавает слишком быстрым кролем. Вон, жигули-то…

– Ты не смотри на жигули, их никогда нельзя было купить по цене лотерейного билета.

– Я тоже по дешевке не дам, какой смысл?

– Тысячи хватит, я скоро вернусь.

– Ты куда? Кстати, там у тебя в погребе картошка хоть есть? Огурцы соленые? Я могу и забеременеть, если тебя не будет девять месяцев. А на самом деле:

– На что мы будем жить, если тебя долго не будет?

– Он работает.

– Кем?

– Разве я не говорил: поваром.

– В натуре, что ли? Тады ой! Мы сможем продвинуться в этом деле.

– Куда?

– Куда подальше.

Я уже знал, где живет сейчас Марлен Дитрих, в Лианозово, и поехал туда. Приятно встретиться с теми, кто вас любил.

Квартира была хорошая, дом почти новый, но как после бомбежки. Или артобстрела. Стены в большой комнате:

– Без обоев, – и с довольно частыми выбоинами.

– Один тут напился, и стрелял из ружья, – сказал бугаёметр в полосатом халате.

Я пошел по магазинам, а когда вернулся, застал Марлен в подъезде. Я сам случайно прошел на этаж выше, и она стояла там. Нет, не трахалась, а пила прямо из горла барматуху. Больше всего меня удивило:

– Как она удерживает одной рукой такую большую бутылку. Не ноль семь, а именно ноль восемь. Как бутылка шампанского. Кудрявые, как у Мальвины, волосы всё также были разбросаны по плечам

– Молодец! – Это не я сказал. Пятеро: стояли в углублении у мусоропровода.

Она увидела меня, и как будто не узнала:

– Видишь, – сказала она, – меня всё еще многие очень хотят.

Ребята не стали спорить, хотя работали бетонщиками и очень уставали, поэтому трахнуть такую красавицу для них было в диковинку. Она была явно красивее Актрисы, но похожа, похожа. И одета более модно: светлые джинсы, модная рубашка. Но соображала она плохо. Почему-то после вина решила убежать. Видимо, Динамо, уже вошло у нее здесь, в Москве, не только в плоть, но и в кровь. Ведь найти, кого можно без проблем потрахать было непросто, как и раньше. Ничего не изменилось. Платить деньги за Это никто не привык еще. Так, напоить и привести в общагу. А там еще десять – двенадцать голодных… нет, не ртов, конечно. Еды в магазинах хватало. Колбаса есть, а что еще надо?

А вот надо как раз Это! Его не прибавилось, в отличие от товаров народного потребления. Почему Это не считается товаром народного потребления? Непонятно. Сексен революшен еще не наступила.

– Я вам заплачу, – сказал я, – отпустите ее.

– Да ты че, парень?!

– Мы об этом так долго мечтали.

– Таких красивых еще никогда не трахали.

– Да ее, говорят, все местные уже трахнули.

– И не раз. А мы специально сюда приехали, выходной выдался. Отказаться не можем, – сказал бригадир.

Что делать? Один я с ними не справлюсь. Тем более это бетонщики. Больше шахтеров каждый день поднимают На Гора.

– Ладно, – вздохнул я, – сколько времени у вас запланировано?

– Часов на пять, не меньше.

– Хотим пропустить ее по два раза.

– Это, как минимум.

– Неужели вам не лень? – спросил я. – Стоять тут, на лестничной площадке, у мусоропровода, и ждать своей очереди?

– Нет. Мы давно об этом мечтали.

– Целую неделю, как нам показали ее фотографию.

– Я предлагаю по разу – и в кабак! На Таганку, там шашлыки на косточке импортные, Датские, грибочки кокотт.

– А это, что такое? Как трахаться?

– Может даже лучше, – ответил я.

– Жульен, – сказал бригадир, – я пробовал. – И добавил: – А ты кто такой?

– Жених, наверное, – сказал другой.

– Нет, меня прислала ее мать, надо приехать домой на пару дней.

– Зачем?

– Дела.

– Да какие у нее могут быть дела?!

В любом случае, зря я это сказал, так как Марлен Дитрих сама не захотела ехать домой:

– Я никуда не поеду, – сказала она. И тут же добавила: – Впрочем, с тобой поеду.

Спасибо и на этом. Значит, она меня узнала.

– Мы бы отдали ее тебе, – сказал бригадир, – но уж больно она красивая. Как кукла. Так хочется ее отодрать.

В общем, я стоял и смотрел, как они ее трахали по очереди стоя. Потом все поехали в кабак. Благо подошла ее подруга.

– Очень хочу в ресторан, – сказала она. А то, что мужиков было не двое на двое, а намного больше, ничуть ее не волновало.

И скоро стало ясно почему. Мужиков они в общем-то не боялись, но еще больше любили Динамить. Договаривались с официантами, чтобы их провели через кухню, и аля-улю через задний ход.

А на этот раз вышло еще хуже. До Таганки мы не доехали, вышли из метро пораньше, и попали в ресторан Закарпатские Узоры, где эти девушки бывали раньше. Да и кто только из рабочих завода имени Ленинского Комсомола там не бывал.

И они нарочно, или просто по глупости, договорились еще с одной группой парней.

– Вы их знаете, что ли? – спросил я.

– Нет, – ответила Жанна, ее подруга. И добавила: – Она, может знает, я – нет.

Обе группы начали драку в зале, продолжили в фойе, а потом и на улице.

– И не жалко им новых джинсовых костюмов, – сказал я. И зря, как оказалось, потому что после этих слов и на меня, наконец, обратили внимание:

– Этот тоже с ними был! – рявкнул один.

Я подумал:

– С какого приема лучше начать? Болевой из стойки или бросок через себя с упором ноги в живот? Может быть, даже лучше начать просто с Передней Подсечки в падении. Хотя улетит не далеко, так как рядом барная стойка и высокие стулья на железных ногах. Когда-то у меня у самого в этом баре украли сумку с новым фотоаппаратом Зенит-Е. Как у него назывался объектив уж не помню. То ли Юпитер, то ли… нет, не знаю, да некогда уже думать:

– На! – крикнул невысокий парень в целом голубом джинсовом костюме Монтана.

– Я автоматически поймал его руку, и провел болей прием из стойки. В Самбо разрешено. Больше всего противника в этом приеме удивляют ноги. Он просто не понимает, откуда вдруг перед ним взялись ваши ноги. Замирает, падает, и сдается без сопротивления. Но не этот гусь. Пришлось потянуть ему руку так, что он очень сильно заорал. Настолько, действительно, громко, что приехала милиция.

Все в машину не поместились, их выстроили у мигающего Уазика. И более того, не только их, но и нас.

Я дал двести рублей сержанту.

– Что? – даже не понял тот.

– Отпусти меня с девушками.

– Да, мы здесь ни при чем, – сказала Жанна. Марлен не вязала лыка.

– Ты сможешь довести ее до дома? Она же ни бэ ни мэ, ни кукареку, – сказал милиционер.

– Да не отпустит, – сказала Жанна, – и знаешь почему? У них там, в ментовке, тоже никто давно не трахался. Заберут нас на субботник, дорогой гусар. – Это она про меня. А какой я гусар, не знаю. Да еще продадут за деньги в какую-нибудь Камеру Предварительного Заключения. Баблецо-то любишь? – и эта Жанна ущипнула сержанта за щеку. Ну, не ущипнула, а так взяла всей пятерней за щеку и немного подержала. Я уж думал:

– Всё – конец, теперь он обязательно возбудится. – Нет, за две сотни отпустил. Из-за инфляции люди не понимали, как надо считать деньги.

Далее, мы едем назад.

Таксист сначала согласился везти нас за двести. Потом, говорит:

– Мало, двести пятьдесят. – Это произошло из-за того, что невменяемая Марлен спряталась за бетонный забор, и мы сразу не смогли ее найти.

– У нее синдром хоровой – буква е, а через черточку еще две буквы: ли, – сказала Жанна, и добавила: – Боится. Ты понял?

– Нет.

– А чё тут непонятного? Слишком часто – любой бояться будет.

– В одиночку никто уже не хочет? – спросил я.

– Мало. Почему-то все хотят поделиться с друзьями и даже знакомыми.

– Настрадались за годы советской власти. Тогда считалось, что Этим вообще лучше не заниматься.

– А как? Все так: аморально. Делают, но считают, что делают не хорошо, а наоборот плохо.

Теперь поняли, что это Хорошо, и дорвались. Точнее, хотели добраться, но как? И если уж кто была согласна, то на ней все и отрывались. Многим дамам это нравилось. Даже ждали лежа, не шевелясь, когда войдет следующий.

И бывало ребята просто не знали, что с Ней делать. Работает мастером на АЗЛК, а как трахать не знает. Он-то думал, что всё просто, ан нет. По полночи ничего не получалось. Взять ее голую, лежащую на кровати в одних чулках с широкими резинками за… ну не за, а просто между ног? Страшно! Что там? Известно, что, но почему-то боязно. Так бы только попасть туда, на ощупь.

А на ощупь-то и не получается! Почему? Неизвестно. Где-то есть, но где – непонятно. Там, где думал, нет!

И по очереди ребята выходят на кухню перекурить и подумать:

– Что делать? – Что, собственно, делать дальше?

Перевернуть ее на живот? Ума не хватало. Уж больно красивая, и фигура – практически лучше не бывает. Знать бы тогда, что Высоцкий сделал открытие по этому поводу. Нет, он написал, даже спел об этом, но никто не понял, что это и есть инструкция входа в запретный плод. А именно:

– Может вам она, как кляча – мне дак просто в самый раз. – Вот она Эврика:

– Трахать надо уборщиц. – Там все находится там, где мы ищем. Психология.

Теперь, кажется, все более-менее разобрались, где Это находится. Где Это находится стало известно, а где найти Это – так никто и не сказал. Поэтому опять очереди.

Привычка. Как сказал Вицин, когда Крамаров глотнул шампуня заместо тройного одеколону.