Текст книги "Девочка на джипе (сборник)"

Черная орда туч затмила высь, и лишь вдали, на самом краю неба, ярко горели на ветру три искры Ориона – спутника мечтателей и скитальцев. Мысли о минувшем вновь накатили волной. Здесь бегал он босоногим мальчишкой, рос, учился крестьянскому труду. В пору юности слагал стихи и даже причесывался «под Есенина», чтобы нравиться девушкам. Как невероятно далеко всё это! Будто некий двойник, а не он, пас хуторских коров, впроголодь перебивался в пединституте, учительствовал, храня просветительский запал и отстаивая справедливость. В памяти его, конечно, не удержались лица и фамилии сотен его учеников. Но многих он представлял зримо и знал, что есть среди них и доктора наук, и генерал, и политические деятели, и знаменитые врачи. Значит, не зря тратил силы в школьных классах! Впрочем, доля русского интеллигента всегда была нелегкой, жертвенной…

Гулко билось сердце в сгустившемся мраке. Шум волн становился всё громче. Да, отменной выдалась вечерняя рыбалка, на редкость уловистой. А надежда на утренний клев, по всему, напрасна. Погода ломалась. Отдаленные помигивали сполохи. И с опаской подумал Андрей Петрович о дожде, – по раскисшему вековечному суглинку ему не выбраться отсюда на своей, еще советского выпуска «пятерке»…

10

Сквозь сон он услышал, как загрохотало над головой…

Повторный удар грома еще сокрушительней расколол небо! Андрей Петрович открыл глаза и напряженно затаился, замечая через обветшалое полотно перепляс молний, слыша приближающийся, точно закипающий шум дождя. Минута и – он обрушился с первобытной мощью! Капли оглушительно выщелкивали по крыше палатки, и вскоре в нескольких местах образовалась течь. Струйки падали на спальник, на постельное одеяло. Он отодвинулся в сухое место, под боковой скат… Вдруг дождь ослаб. Не мешкая, Андрей Петрович выбрался из спальника, надел глубокие галоши и с фонариком в руке вылез наружу.

Толкнул в грудь знобкий ветер. И в кромешном мраке, озарив на миг степь, сполох упал в балку рыжим коршуном. Снова, предвестник дождя, заворчал громушко. Но Андрей Петрович успел добежать до машины. И тотчас по металлическому кузову, по стеклам с разгонистым рокотом захлестало водой! Он запустил двигатель и включил «печку», обнаружив, что спортивный костюм все-таки влажен. Повезло, что рюкзак положил на заднее сидение. И можно было для «согреву» опять глотнуть коньячку…

Ливень ярился не менее получаса. Резвились молнии окрест. А когда стихло, в приоткрытое окно потянуло из степи полынной прохладой. Еще долетали издалека зарницы, а купол неба широко очистился. Из-за тучи выскользнул белесый оталыш ущербной луны. И сквозь промытые стекла проступили очертания берега, камышей. И над прудом показались слоистые полоски тумана.

Андрей Петрович, отбросив спинку сиденья, прилег, сломленный усталостью. Непогода порушила все планы. Придется торчать до вечера, пока подсохнет грунтовка. И естественно, – задержаться еще на день, чтобы побывать у нотариуса. Впрочем, Иван наверняка постарается как-то помочь.

Раздумья, цепляясь одно за другое, вновь привели к горькому выводу: жить осталось считанные годы. В беду, похоже, попал Василий Лукьянченко. И неведомо, кто следующий. И надо не тянуть, поскорей встретиться с Мариной… Он вспомнил о дневнике, вернувшем в прошлое, и подивился своей бесхитростности и оптимизму. Да и стихотворение было искренним: и он, и Марина «отдавали всё сполна любви». Какими чувственными были оба, преодолев начальную стыдливость! Он испытывал то редкое блаженство, которое охватывает мужчину только с любимой и любящей женщиной. С Аллой этого не бывало…

– В сущности, я поступил как безумец, – проговорил вдруг Андрей Петрович. – Многое в жизни было бы иначе…

Привычной, проторенной тропой следовал он за своей Аллой: дом, работа, дача. Она была неплохой хозяйкой и заботливой женой. Оказывается, этого недостаточно. Важней – родство душ. А этого между ними не было. Жилось надежно, но мало-радостно. В поездки отправлялся он нечасто, да и то, когда сопровождал школьные группы. А жену из квартиры пушкой невозможно было выбить! Помимо двух державных столиц, посетил он некоторые кавказские города и отдыхал на черноморском побережье. Ни разу не бывал в Крыму, на Урале, в Сибири, не говоря о загранице. Впрочем, такой образ жизни и был присущ советскому учительству. А Марина по натуре была непоседой! Еще студенткой любовалась Варшавой и Прагой, поднималась с альпинистами на Эльбрус, прошла маршрутом вдоль Байкала…

Так лежал Андрей Петрович в полудреме довольно долго, то стараясь сосредоточиться, то теряя нить размышлений, пока не расслышал на берегу зовущий голос: «Где вы?» Всполошенно поднялся. Выключил мотор. И, надев очки, заметил в лунном сумраке женскую фигуру. Незнакомка, в брючках и свитере, с ношей в руке, заглядывала в палатку. И Андрей Петрович, опустив стекло дверцы, строго окликнул:

– Кого, уважаемая, ищете?

– Вас! – обрадовалась полуночница и, резко открыв заднюю дверцу, положила на сиденье плоский кейс и сумочку, затем вытерла кроссовки о траву и юркнула в машину. – Ужас, как замерзла! Промокла… Сигарету дайте…

– Не курю, – неприветливо ответил Андрей Петрович и, включив свет в салоне, обернулся. Девушка оказалась совсем юной, притом редкой красоты, – удлиненными черными глазами, матовой кожей, овалом лица напоминала, пожалуй, испанку или арабку. Сходство это дополняли темные волнистые волосы.

– Сегодня утром, представляете, проехала по старому мосту. А сейчас не вписалась! Переднее колесо зависло, а заднее провалилось. Помогите! Придумайте что-нибудь. Я заплачу, сколько скажите!

– Гм! Чем помочь? Руками?

– Да, двумя руками и головой. Вы – пожилой и опытный. И должны найти выход.

Андрей Петрович раздраженно вскинул голову и, потянув за рычажок, поднял спинку сиденья. Коротко оглянулся.

– Ничего я не должен. Могу предложить коньяку, если озябли.

– Вау! Давайте, давайте… Меня Женей зовут. А вас?

– Андреем Петровичем. Думаю, знакомство наше надолго не затянется.

Отхлебнув, девушка поежилась и вернула фляжку.

– Я погашу светильники. Аккумулятор слабенький, – пояснил Андрей Петрович и щелкнул клавишей.

– У меня разряд по каратэ. На всякий случай.

– Замечательно. Только вы с кем-то меня путаете!

– Сухая одежда у вас есть?

Андрей Петрович достал из багажника старую куртку сына. Женя, попросив отвернуться, быстро разделась и утонула в ней.

– Знаете что, если у вас не хватает смекалки, то сходите в село за трактором, – требовательно сказала девица. – А назад приедете. Вам тоже надо выбираться. Вы – заинтересованное лицо.

– До хутора, голубушка, двенадцать километров. Не в мои годы такие прогулочки!

Между тем салон наполнялся дурманящей свежестью «парфюма». Андрей Петрович, вздохнув, глянул на светящиеся панельные часы.

– Ровно два ночи.

Как-то протяжно застонал, завибрировал мобильник в сумочке. Женя ловко достала его, высветила номер и приложила к уху.

– Да, мам. Не комплексуй, я у дядечки-рыбака в машине. На берегу. Офис разбомбили? Охранник позвонил? Слава богу, что ребята целы… Кто? Точно не знаю. Гомодриллы в масках. Днем их полиция отпугнула. А мне пришлось задержаться допоздна. Проверяла кредиторскую задолженность. И тут они вломились! Схватила ноутбук и сумку. Ребята меня в окно буквально выкинули, а сами драться стали. Я часа два по полям петляла, без фар. За мной две машины! Одна отстала, а от «Нисана» за лесополосой скрылась… Мам! Я же тебе уже объясняла. Как машина застряла? Элементарно! Ливень дорогу размыл. Доски гнилые… Зачем охранник ищет? А если на след наведет?! До утра я пережду… О кей! Я и так принимаю все меры. Днем буду в Ростове. Постой! У меня смартфон разряжается, пикает… Если что, давай по интернету…

Андрей Петрович качнул головой, усмехнулся.

– Не казачий край, а дикий Запад.

– Хуже! Там законы. А у нас – понятия.

– Голубушка, сколько вам лет? Откуда вам это известно? – с иронией осведомился Андрей Петрович.

– Я была с мамой в Штатах.

– А как же она отпускает вас одну? Слышал, о чем говорили. Извините, но так настоящие матери не поступают!

– Не ваше дело! А насчет мамы, Петрович, пролетели мимо кассы. Я три года с ней мотаюсь, и никто лучше меня не знает нашего бизнеса!

– Не Петрович, а – Андрей Петрович!

– Айм сори! Но говорить о маме в таком тоне я не позволяю! Конечно, у нас отношения не безоблачные. Она меня не балует. Сторонница практического воспитания. Как в Америке. Там детей с пеленок приучают к самостоятельности.

– Так же было и у нас. Существовали школьные производственные бригады.

– Вы приезжий? В районе я вас не видела.

– Живу далеко, а родился здесь. Больше тридцати лет историю преподавал.

– Между прочим, моя бабуля тоже была учительницей. Благодаря ей, начальную школу я за два года прошла. В Академию экономики поступила в пятнадцать. Мать нагнула. А вообще мечтала стать журналисткой… У меня специализация по международному маркетингу. Хочу пройти стажировку в Англии.

– Приятно удивили! – смягчился Андрей Петрович. – Дерзать надо смолоду. Тутанхамон в девять лет стал фараоном и прославился на века. Или возьмите Людовика Четырнадцатого, Петра Великого… У сверстников ваших на уме – легкая жизнь, роскошь, развлечения!

– Вам бы черный квадрат рисовать! Каждый из них ищет свое место в жизни. Так же, как вы когда-то. Конечно, мы по уши в «паутине». Мир виртуальный предпочитаем реальному «болоту»… Но – вполне адекватные люди. Мы живем интенсивней, чем ваше поколение! Я, например, знаю о жизни почти всё! У меня свой счет, объездила Европу. Были мужчины. Есть любимый парень. Я предпочитаю самостоятельность! Жизнь – борьба. И это – нормально. Хотя рисковать приходится…

– Нет, Женя. Основа счастья – только коллективизм.

– Фигня! Колсобственность – понятие неоднозначное. А при советской системе она вообще была малоэффективной. Мы в академии изучали.

– Вас дурачили! Еще Ленин определил, что мир вступил в империализм, конечную фазу капитализма. А теперь его признаки углубились. Системный экономический кризис вызван глобализацией.

– Да не грузите вы меня! Мне это сейчас – по барабану, – с раздражением перебила девушка. – У меня своих проблем выше крыши.

– Всё-таки чем вы занимаетесь?

– Помогаем российскому селу выбираться из нищеты.

– И каким же образом, позвольте узнать?

– Оформляем кредиты на выгодных для селян условиях. Покупаем земельные наделы, недвижимость. Субсидируем строительство промышленных объектов. Правда, сейчас, ощущается кризис. Ничего, пробьемся!.. Значит, отказываетесь помочь?

– Это вас приглашали на собрание пайщиков, а вы не явились?

– Вы не Штирлиц, случайно? Достали! Особенно их атаман.

– Аржанов – мой брат. Он думает о казаках, а вы о наживе.

– О бизнесе! Это – разные вещи.

– Но хищническая сущность – одна. Грабите народ!

Женя хмыкнула и, выдержав паузу, заговорила четко, деловым тоном:

– На свои деньги я отремонтировала в Бариловке школу. И буду вместе с мамой оказывать помощь в реконструкции храма в райцентре. А народ, как известно, состоит из людей. Из всяких разных. Аржанов в позапрошлом году с казачьим обществом брал в аренду паи под бахчу. А бюджетных денег на семенной фонд не выбил. Год земля пустовала. Согласно договору, он должен был заплатить арендодателям. И обратился к нам. Мы выдали под залог полтора миллиона. Он рассчитался и вновь оформил аренду. Случился неурожай! Прошлым летом выпал кислотный дождь. Район был в зоне атлантического циклона. Мы простили Аржанову. Не стали взыскивать штраф. И еще раз в этом году выдали кредит. Я внятно объяснила?

– Не совсем. Была земля хуторян, а становится лично вашей. Ловко! Скажите, вам, молоденькой, не скучно этим заниматься? Вы разбираетесь в землепользовании?

– Без вариантов!

Андрей Петрович промолчал. В машине еще ощутимей стал аромат духов. А по крыше вновь зашелестела просевная изморось. Заплутала, похоже, тучка.

11

Женя достала из чехла ноутбук. Голубовато-белым светом мягко озарился салон. В подернутое испариной зеркало заднего вида Андрей Петрович подсматривал, как девушка строчит пальцами по клавишам, набирая текст. Затем прикрыл глаза, раздумывая, что он, домосед и дачник, далек от всего современного, «продвинутого». Телевидение несет процеженную информацию. А молодые, варясь в гуще жизни, могут верней оценить происходящее. К случайной гостье, фитюльке этой, он испытывал интерес, некую отеческую теплоту. Нравилась она и внешне, именно такой тип женщин, к которому принадлежала и его Марина, – стройные, темпераментные, с выразительным лицом, – был для него привлекательным.

– Ну, вот. Угомонила мамулю. Сама собиралась сюда ехать, – протяжно зевнув, поведала Женя и потянулась. – Она у меня не бизнес-леди, а звезда киноэкрана! Погибель для мужиков. Хотите, покажу? – не без хвастовства предложила Женя и развернула ноутбук. – Мадам Шацкая! Россия!

Андрей Петрович скосил голову и окаменел! С экрана в упор смотрела… его мать! Сходство было несомненным. Только эта, городская женщина, казалась ярче, с изысканным макияжем, да и выражение лица было иным, – надменно жестким, во взгляде – темная стынь!

– А теперь я покажу тех, кого знаете, – с той же самодовольной улыбкой бросила Женя и, чуть придвинув ноутбук, стала щелкать клавишей, меняя фотографии. – Узнаете? Это я на московской тусовке. Киноактер Дюжев. А это – певица Зара. А вот Тимати и Сергей Лазарев…

Лицо Андрея Петровича выражало такую глубокую растерянность, столь изменилось, что Женя с недоумением спросила:

– Что с вами? В астрале зависли? «Звезды» – люди обычные.

– Маму зовут… Наталья?

– Вау! Вы знакомы?

Андрей Петрович ощутил, как стиснуло сердце. Он отвернулся и, помолчав, ответил не вполне уверенно:

– Я… я знал вашу бабушку. Работал с ней. Просто догадался…

– Как догадались?

– По чертам лица.

– Неправда, они нисколько не похожи. Наверно, вы помните ее, какой была в детстве?

– Возможно… А кто же ваш отец?

– Давайте не будем о прайвеси[1]1
  Прайвеси (англ.) – личная неприкосновенная жизнь.


[Закрыть], как принято в Америке… Я согрелась. Придется самой тащиться на хутор!

Андрей Петрович порывисто открыл дверцу, подставил лицо влажному послегрозовому ветерку. «Господи, это же моя внучка! Как же быть? Как вести себя с ней? – лихорадочно путались мысли. – Такая взрослая…»

– Дождь кончился. Можно глянуть на мою машину, – предложила Женя. – И прикидик мой подсох…

– Конечно! Пойдемте. Неужели мост до сих пор цел? – поспешно отозвался Андрей Петрович, стараясь скрыть свою взволнованность. – Его при Александре-освободителе соорудил станичный купец… Вы одевайтесь, я подожду!

Едва он вышел на берег, не в силах оправиться от потрясения, от этого негаданного знакомства с родной внучкой, как над бугром встало зарево. И вскоре, одолев вершину, неведомый автомобиль скользнул фарами по прибрежному краю. Вероятно, «гомодриллы» направлялись сюда.

– Не вас ли ищут? Какая-то иномарка! – с тревогой воскликнул Андрей Петрович. Женя, то и дело поддергивая длинные рукава куртки, завязывала шнурки кроссовок. Безо всякой спешки она выскользнула из машины, захватив ноутбук и сумочку.

– Фу, блин. Ноготь наращенный сломала…

– За камышом – лодка. Спрячетесь! Идите за мной! – Андрей Петрович кинулся вниз, светя фонариком. Женя, раздражая своей неторопливостью, спустилась следом. И хотя убедилась, что трава под скатом, прикрытая лодкой, не промокла, опять засомневалась:

– Может, это не рейдеры? Мне это надо: в грязи валяться?

– Да вы что?! – задохнулся от возмущения Андрей Петрович. – Гадать некогда!

Своевольница нехотя легла набок, пристроила рядом свои вещички и затаилась под опрокинутой вверх дном лодкой.

Андрей Петрович, вспомнив, что в машине пахнет женскими духами, замкнул все четыре двери и забрался в палатку. Распластался на мокром одеяле…

Нагрянуло срыву: тягучий гул мотора, свет мощных фар, озаривший палатку, и стук захлопнутых дверей. Беспокойно зашлось сердце, с досадой подумал: «Принесла нелегкая!» Вдруг входная застежка треснула, – ослепив, в лицо ударил фонарный луч.

– Ты один? – спросил лохматый парняга. – Выдергивайся!

Сквозь шум ветра пробивались разгоряченные голоса. И, понимая, что от незваных гостей всего можно ждать, Андрей Петрович решительно выбрался из своего пристанища.

И сразу почувствовал опасность! Здоровенный темный «Нисан» бампером уткнулся в веревочную растяжку палатки. «Могли и переехать», – досадливо мелькнуло в голове. «Прожектора» иномарки били чуть в сторону, прошивая мрак до противоположного берега. Рейдеров оказалось трое. Они стояли за полосой фар, с затененными лицами. Ветер трепал их расстегнутые спортивные куртки, треугольно заламывая края, – и оттого чудилось, что на берегу плоские призраки, вырезанные из тонкой ранящей жести, наполовину черной, наполовину – ржавой…

– Ты чо это, батя, зарулил на нашу поляну? – бритоголовый толстячок осведомился с прононсом, свойственным молодежи, и кивнул в сторону «жигуленка», на котором высвечивался номерной щиток с кодом региона. – Со Ставрополья, в натуре?

– Не обижайтесь, что подняли… Служба! – перебил его усатый длиннорукий кавказец, прикуривая сигарету от бойкого огонька зажигалки. – С вечера здесь? А джип серебристый не проезжал?

– Нет, не видел.

– Есть проблема. Мы одну герлу ищем. По этой… ориентировке. У нее «хайлэндер». За отказ помогать милиции – статья до трех лет…

Тот, что заглядывал в палатку, сорвался с места, – и в наклоне фигуры, в движении рук угадывалось агрессивно затаенное. Он обследовал, светя фонариком, край плеса, салон машины, скрылся за прибрежными вербами. А напарник, дождавшись его возвращения, поднялся на курган и обшарил лучом батарейного фонаря прибрежную дорогу. Назад пожаловал также озабоченный.

– Свежего следа нет. Она в Ростов соскочила, – сквозь зевок пробормотал он и на корточки присел подле кострища. – Батя, угостишь ухой? Реально полкотла!

– Пожалуйста. Только ложка одна.

Толстячок сунул фонарик в карман куртки, захватил казан ладонями и, опрокинув, принялся пить через край. А патлатый с раздражением обратился к старшему среди них:

– Хыйса, я тут оттягивался с френдой. Дороги дальше нет! Прикинь, дед горбатого лепит!

– А ему какой хрен? Он неместный. И следа не видно… Обрываемся, короче, на фазенду. А после перекроем кислород на выезде! – ожесточился кавказец, щелчком отбрасывая сигарету.

«Призраки», захлопнув дверцы, укрылись во внедорожнике. Напротив фар золотилась легкая дымка. Когда же «японец» развернулся и помчал по косогору, глазищи задних фонарей долго краснели в темноте, сея безотчетный страх…

12

Они шли к старому мосту вдоль берега, скользя на глинистой тропе. Слева, в ясном небе, горела ущербная луна, особо таинственная и волнующая на исходе ночи. Заметно потеплело. И в низинах, куда сбегала дождевая вода, белели чубчики тумана. Женя, думая о чем-то своем, точно не замечала спутника. А тот, отягощенный ношей, – домкратом еще советского производства, – время от времени останавливался. И девушке поневоле приходилось тоже делать передышку. Странное ощущение незримого присутствия кого-то не оставляло Андрея Петровича. Он был взволнован до крайности, и никак не мог отрешиться от смешанного чувства: радостного смятения и тревоги за Женю. Ситуация, на самом деле, была опасная. И в сознании не гасла мысль, что в этот час всю ответственность за внучку несет именно он и, прежде всего, перед Мариной. И казалось – это она здесь, рядом…

Вдруг в камышах раздался проломный треск, стихнувший где-то в непролазных дебрях. Потянуло запахом ила. Женя замерла.

– Неужели кабан? Я его на свекольном поле видела. Нужна картечь!

Андрей Петрович тоже остановился. И, положив домкрат на траву, укоризненно заметил:

– У Есенина есть строки:

 
Счастлив тем, что целовал я женщин,
Мял цветы, валялся на траве.
И зверьё, как братьев наших меньших,
Никогда не бил по голове.
 

– А у Бунина? – усмехнулась Женя и без запинки прочитала:

 
И, убаюкан шагом конным,
С отрадной грустью внемлю я,
Как ветер звоном однотонным
Гудит-поет в стволы ружья.
 

Я тоже обожаю охоту. И лошадей! У меня ахалтекинец, Рубин. Зверюга – сто пудов! Зайца, честно, с первого выстрела кладу. Один красивый мэн научил. А на день рождения подарил мне «маузер» с оптикой.

– Пистолет? – с недоумением уточнил Андрей Петрович.

– Карабин! Семь тысяч «зелени». Дремучая вы личность…

– Да уж куда «дремучей»! Я не примирюсь с варварским отношением к природе. К изощренному убийству зверушек.

– Замнем для ясности… А вы хорошо ориентируетесь!

– На берегу стоял пионерский лагерь. С Мариной… Сергеевной здесь мы два потока работали.

– У вас что-то было? Говорите так пафосно…

– В неё невозможно было не влюбиться. Дети души не чаяли!

– Вы не ответили. Была лав стори?

– Однажды она спасла мальчишку. Не раздумывая, в юбке и кофточке, прыгнула в пруд, когда этот балбес заплыл на глубину. В сущности, она совершила подвиг, потому что сама плавала неважно. Любовь к людям – это, прежде всего, жертвенность.

– О, как выражаетесь! Я до пятого класса жила в Мазуринской, когда мама в Сибирь уехала… У бабули научилась рукоделью, рисованию. Еще в школу не ходила, а наизусть знала стихотворений двадцать. Жаль, с почками она мучилась. Бабуля досталась мне классная! Хотя слишком доверчивая была, старомодная… И дед Сережа был замечательный. Такой юморист!

Они двинулись дальше, и Андрей Петрович почему-то дрогнувшим голосом поинтересовался:

– Вы… дружили с ним?

– Еще как! Он меня на пасеку брал.

– У меня тоже славный был дед – Георгиевский кавалер! Добрые сердца, историческая наука и любовь к отчей земле неподвластны времени…

– Согласна. Но, знаете, что я замечала? Вот несколько раз летала в Париж. Родители моего парня дипломаты, а он в Сорбонне. И когда приходишь на Монмартр, стоишь на ступенях Сакрэ-Кёр и видишь панораму города, плакать хочется от восторга! В чем фишка? Не знаю. Подобное испытываю я только в Питере! А Москва… Я воспринимаю ее как мешок с деньгами, спрятанный в каменных джунглях.

– Потому что, извините, невежда в истории. Так говорить о столице? Ужас! Среди ваших ровесников, милая, очень много циников. В святотатстве они находят Геростратово удовольствие. Послушайте радиостанции. Не русский язык, а какой-то англо-бандитско-чиновничий клон. Стало быть, этот мусор в головах не только ведущих, но и тех, кто слушает их. Для вас верность и благородство – понятия абстрактные. Да и роскошь от родителей достается даром.

– Смотря кому! Мама начинала с нуля. После института, родив меня, сорвалась в Сибирь. И пока отец срок отбывал, в больнице горшки выносила. Чем не декабристка? А потом, когда папы не стало, вернулась в Ростов, связалась с его друзьями. Он был чемпионом по боксу, с «авторитетом» схлестнулся… Мама – женщина космической энергии! Она может всё, что захочет. Конечно, собственные интересы прежде всего. Только тупица поступает иначе. Но она всегда старается помогать другим. Шефствует над детским онкоцентром. Попечительница храма. Отступать она не привыкла. А сколько раз угрожали «крутые» и подставляли партнеры! Очень боюсь за нее…

Излучина пруда, поросшая осокой, вывела к речонке. До моста, как помнил Андрей Петрович, оставалось метров двести. А силы таяли. На сапоги налипали пласты сохлой травы и грязи.

– Что это вы тащите? Бросьте уже!

– Я же объяснял. С помощью домкрата…

– Да ладно, оно мне фиолетово! Вы – мужчина, сам и разбирайтесь… Хочу курить – башню сносит! – Женя осеклась, с упреком сказала: – За трактором надо было идти. Из-за вас я «адидасы» загубила!

Под луной серебристо отливали выкупанные бурьяны. Ливень усилил водосброс – по руслу речушки поток несся с разгонистым шумом, клокоча на перекатах. Лог расступился, и тропа вывела на грейдер, ведущий под уклон. Идти стало легче. Силуэт светлого джипа обозначился напротив береговой каймы. Женя первой взошла на мост.

Андрей Петрович бросил домкрат на доски, скользнул фонарным лучом по заваленной набок машине. На противоположной стороне, под горкой, красными искрами сверкнули глаза то ли лисы, то ли бродяжки-собаки. Мост был не длинный, но довольно высок и узок. На каменном остове помещались металлические лаги, а на них крепилась дощатая «подушка». По краям и между погнутыми досками сквозили дыры. Не для переезда служил он теперь, разумеется, а для перехода стада, судя по обилию коровьих лепешек.

Уже при беглом осмотре выяснилось, что осевший на раму джип застрял надежно: левое заднее колесо, проломив повершье, заклинилось меж старыми тесинами, а переднее – с правой стороны – поднялось и зависло в воздухе. Как успела сорвиголова выключить скорость и выбраться – непостижимо!

Очищая кроссовки о доску, Женя напористо обратилась:

– Ну, что скажете, сэр?

– Не понимаю, как утром вы переехали.

– С разгончика!

Андрей Петрович обошел вокруг автомобиля, отмечая выверенность линий и ладность дизайна, интуитивно ощущаемую мощь. Никогда не приобрести русскому учителю-пенсионеру такого автомонстра! Не заработал, не вышел в число избранных… И от этой мысли восхищение «хайлэндером» померкло. В отчуждении подумал, что и прикасаться к этой дорогостоящей игрушке небезопасно! Однако мысль, что иномарка беспомощно замерла на ветхом казачьем мосту, как-то даже позабавила…

– Я был прав. Необходим подъемный кран. Впереди – край моста, и назад не сдашь. Как говорят шахматисты, цугцванг… И какой же мощности мотор?

– По-моему, сто пятьдесят «лошадей».

– Вот вам и чудо техники! А на русской дорожке увяз, как калоша!

– Ни хрена вы не понимаете! Сцепления нет. А пришли, так помогайте. Зачем железяку несли?

Андрей Петрович несколько раз осмотрел, светя фонариком, конструкции моста, настил, съезд на береговой склон. Наконец, беспокойно заключил:

– Под задним колесом лага. Найти бы прочную доску – можно попытаться поднять его. А потом вывернуть руль и увести машину. Впрочем, этот план нереален.

– В каком смысле?

– Настил хлипкий. Может не выдержать. И машина кувыркнется с моста! А рисковать жизнью я вам не позволю!

– А если нагрянут бандюки? Это лучше? Они давно «наезжают». Требуют «маржу». От этих безбашенных всего можно ждать. Посмотрите! Опять свет за холмом. Они не угомонятся… Давайте без мандража. Давайте пробовать! В багажнике набор инструментов. Будьте мужчиной!

– Не вам бы говорить мне это!

И Андрей Петрович стал действовать на свой страх и риск, являя решительность и даже неожиданное молодечество, – отбивать дубовую боковину с основания перил, укладывать ее между автомобильной рамой и домкратом, вымеривать расстояние, орудовать рычагом гидравлического устройства.

После всех стараний удалось-таки поставить машину на три колеса. Женя, стоически борясь с усталостью и дремотой, наблюдала и подсказывала, но сама и пальцем не шевельнула. Лишь позвонила матери, сообщив, что «дядечка пытается что-то сделать».

Между тем ночь бледнела. Повеселевшая Женя села за руль и, включив панорамный свет, запустила двигатель. Под контролем Андрея Петровича выровняла передние колеса.

– Опасно, очень опасно, – не мог он унять волнения, кружа по мосту и щурясь от света галогеновых фар. – Лучше дождаться дня.

– Кто не рискует, тот не пьет шампанское.

– В темноте мы могли чего-то не заметить. Я не специалист. Вот что. Я сам сяду за руль! Покажите, как включить скорость.

– Исключено. Я никому не доверяю свою машину. Чао, бамбина, сори!

Тяжелый автомобиль, с легкой пробуксовкой, тронулся с места. Убедившись, что заднее колесо беспрепятственно прокатилось по дощатой подложке и коснулось настила, Андрей Петрович облегченно выдохнул! Водительница прибавила газу, и джип движением всех колес, точно тигриным прыжком, выбросился на береговую твердь.

Андрей Петрович подкошенно сел на край настила. Гулко журчала вода под мостом. По небу пробегали предутренние зарницы. Задние фонари «хайлэндера» горели на берегу, и Женя, успевшая надеть белую курточку, выглядела непривычно высокой и – новой – в бликах смешанного красно-белого света. И необыкновенно красивой! Она подошла, маяча огоньком сигареты.

– Ну, что? Давайте прощаться? Честно говоря, вы мне понравились. К тому же, знали бабушку. Сколько вам… отстегнуть? – пошутила девушка. – Могу в долларах…

– Что вы?! – в растерянности вскрикнул и встал на ноги Андрей Петрович. – Мы ведь подружились, а вы деньги… Главное, вы в относительной безопасности.

– Спасибо, что выручили. Как говорила бабуля, хорошие люди на Руси не переводятся… Знаете, что? Поедемте со мной! У нас на старой колхозной бригаде конеферма. Есть где переночевать. А после табунщик привезет вас сюда на тележке.

– Тронут… Спасибо! Но есть обстоятельства… Да и как бросать мой… кадиллак?

Через минуту они расстались. Андрей Петрович невольно шагнул следом, остро ощущая миг разрыва, хотел окликнуть и остановить убегающую к машине родную душу. Но с великим трудом сдержал себя! Детство у Жени прошло с другим дедушкой. Наверстать упущенное невозможно. Потом, если сложится, внучка сама рассудит…

И вновь он остался один в осенней степи!

И нужно было возвращаться к пристанищу. Андрей Петрович подобрал домкрат, очистил галоши о край доски и пустился в обратную дорогу…

Однако, подходя к палатке, оторопел! Женский силуэт приближался со стороны хутора, и трепет все сильней охватывал душу! Она была необычайно величественна эта неведомая странница, и почему-то двигалась, как луч, вскользь. Андрей Петрович догадался, что это, вероятно, не призрак, а Степовица, о которой слышал в детстве, – хранительница отчей земли и народа казачьего. Святая с иконой Донской Божьей матери в руках появлялась накануне грозных событий и наставляла на дела героические во спасение Родины. В эту выдумку он не верил, а сейчас оцепенел на месте, боясь пошевелиться… Откуда-то из поднебесья звучал высокий молитвенный глас: «Заступнице верных Преблагая и Скорая, Пречистая Богородице Дево! Молим Тя перед святым и чудотворным образом Твоим, да яко же древле от него заступление Твое граду Москве даровала еси, тако и ныне нас от всяких бед и напастей милостиво избави и спаси души наша, яко Милосердая!»

Светлый смутный столб вскоре истаял в предзоревой дымке. Но едва мелькнула догадка, что Святая недаром объявилась в донской степи, – изболелись казачьи души в печали и недоле, – как Степовица вновь показалась на гребне бугра. Теперь стало различимо ее светлое одеяние, широкие рукава наподобие крыльев. При движении она взмахивала ими, – и черные косоглазые призраки, напоминающие то ли зайцев, то ли пауков, то ли бесов, в ужасе шарахались прочь, а многие исчезали бесследно. Андрей Петрович, не веря глазам, наблюдал, что же будет дальше? Из-за прибрежных деревьев стремительно выскочил «Нисан», тот самый, рейдерский. Степовица гневно оглянулась и сильней, чем прежде, взмахнула рукой…