Текст книги "Операция «Змий»"

Глава 10. Бажена

На вечеринке присутствовало семь человек. Кроме четверых спецагентов ФАЭТ, были только Сулл, Луккини и Яржебинска. Штольц не появился, предоставив новеньким полную свободу действий. Впрочем, свобода была мнимой. Наверняка Штольц наблюдал за участниками вечеринки из коттеджа, о чём красноречиво свидетельствовали внимательные и холодные глаза четырёх камер наблюдения, нагло развешенных по углам столовой.

Дантист слегка задержался, пытаясь в очередной раз втолковать Лунатику, который зачем-то решил перестирать все его носовые платки, что своевольничать непозволительно, и что делать надо только то, что велят. Поэтому, когда Дантист пришёл в столовую, вся компания была в сборе.

Шериф успел изрядно набраться дармового виски, он с угрюмым видом стоял у стойки бара, продолжая опрокидывать каждые две-три минуты по стаканчику, намериваясь, по-видимому, прикончить весь запас этого напитка на острове. Пират в компании Аристократа и Герцогини расхваливал кулинарное мастерство местного повара Фрица Шмульке. Скиф со стаканом томатного сока в руке стоял чуть поодаль от этой троицы и по обыкновению молча слушал. Герцогиня и Аристократ пили шампанское, итальянец, по видимому, мартини.

Бажена Яржебинска в разговоре участия не принимала. Она сидела в углу тихо, как мышка, и была такой маленькой и невзрачной, что казалось, её здесь вообще нет. Собственно, Дантист сразу её и не заметил.

Перед девушкой стояла миниатюрная чашечка кофе, Бажена смотрела в неё с таким вниманием и сосредоточенностью, словно старалась увидеть сквозь непроглядную черноту фарфоровое дно.

Дантист машинально нажал на кофемашине клавишу «двойной эспрессо», и, получив требуемое, подошёл к одинокой незнакомке.

– Не возражаете?..

Бажена вздрогнула, её кофе едва не выплеснулся через край чашечки. Дантист несколько удивился такой пугливости, так как был уверен – девушка не могла не заметить его прихода, и интуитивно чувствовала, что он подойдёт к ней. По крайней мере, она явно ждала его – об этом красноречиво говорили её напряжённые плечи и сосредоточенность, с которой она смотрела на кофе.

Девушка оторвала взгляд от чашки и посмотрела на молодого человека с непонятным испугом. Дантист хотел было пошутить по поводу того, что впервые умудрился испугать своим голосом и видом девушку, но вдруг… земля ушла из-под ног бывалого сердцееда. Дантист оторопело опустился на стул.

Таких глубоких ярко-синих глаз он не встречал ни разу в жизни, хотя чего-чего, а женских глаз повидал немало. Собственно, и не цвет глаз сыграл определяющую роль в этом наваждении. Взгляд Бажены был удивлённым и настороженным, и немного испуганным, но в глубине синей бездны Дантист вдруг увидел колышущееся море страсти и тщательно скрываемую сексуальность. Всё стало неважным: худые ключицы, маленькая грудь, густая россыпь светло-коричневых веснушек на впалых щеках. Он даже не взглянул на тонкие пряди тусклых светло-русых волос Бажены и на её нервные руки с коротко остриженными ногтями. Одного лишь взгляда этих непонятных, колдовских глаз оказалось достаточно, чтобы внезапно замереть от дикого и жгучего желания, а потом резко без перехода почувствовать себя неотразимым и грешным Казановой.

Девушка молча кивнула, выражая согласие.

– Давайте знакомиться. Меня зовут… – Дантист вдруг забыл свое имя. – Меня зовут Алекс… Александр Тихофф. Я сегодня первый день на острове, господин Штольц пригласил меня работать в качестве ассистента.

– Бажена, – коротко представилась девушка. Голос её полностью соответствовал внешности – был тихим и слабым.

– Вы полька?

– Да, но только по происхождению. Мои родители эмигрировали из страны ещё в девяностых годах прошлого века. Всю жизнь я прожила в Лондоне. А в Польше не была ни разу.

– А что так? Всё-таки историческая родина. Неужели не тянуло?

– Не получилось. Может, не успела…

В словах девушки явно присутствовала недоговорённость. И что-то ещё, менее заметное, едва уловимое. Возможно какая-то трагичность или, точнее – обречённость. Во всяком случае, так показалось Дантисту. А может быть, в интонации её голоса был виноват плохой немецкий. Девушка говорила с сильным акцентом, очень мягко произнося жёсткие и чеканные немецкие слова. Дантист перешёл на английский.

– А я немец. В Германии родился и там провёл всю жизнь. Выезжал, конечно, в некоторые страны Европы, но только как турист. И ненадолго. – Английский Дантиста тоже нуждался в практике, но всё-таки он был чуть лучше, чем немецкий Бажены. – А вы давно работаете у доктора Штольца?

Бажена снова вскинула на Дантиста опущенные было глаза. На этот раз молодому человеку практически удалось не потерять голову, он только почувствовал, как стало тепло в груди. Но он справился с минутной слабостью, однако симпатия к девушке не исчезла. «Во всяком случае, – решил он, – делать это мне не будет противно…»

Девушка долго молчала, раздумывая над ответом. Наконец сказала:

– Здесь не принято разговаривать на подобные темы.

– Тогда, может быть, расскажете мне о себе, о своей жизни в Лондоне?

– О себе?.. Моя жизнь скучна и неинтересна… не стоит об этом, – голос Бажены почему-то задрожал, мелко дрожали и её руки. Дантист не мог уяснить причину этой нервозности, он анализировал свой вопрос и понимал лишь одно – всё непросто с этой странной девицей, в ней есть какая-то тайна.

Бажена встала.

– Извините, Александр, я устала… плохо себя чувствую. Я, пожалуй, пойду.

Дантист поднялся следом.

– Разрешите проводить вас?

Девушка не ответила, и Дантист расценил её молчание как согласие, они вместе направились к выходу. Шериф был в глубоком нокауте от выпитого. Весёлая компания во главе с Аристократом уже добралась до обсуждения фиников. Скиф по-прежнему цедил томатный сок. На столике, за которым сидели Дантист и Бажена, одиноко стояли две чашки с нетронутым кофе.

Оказалось, что коттедж Бажены расположен по соседству с его коттеджем. Всю дорогу до дома девушка молчала. Дантист пытался развеселить её рассказами, естественно придуманными – и не сегодня, даже не вчера – таких рассказов у него было заготовлено достаточное количество. Но все его шутки разбивались о стену холодного непонимания. Казалось, Бажена даже не слушает его и думает о чём-то своём.

Не дойдя нескольких шагов до крыльца, она неожиданно остановилась и резко подняла голову.

– Извините, Алекс, что я испортила вам вечер, – сказала она срывающимся голосом. – Если вы больше никогда не подойдёте ко мне, я не обижусь. Правда, не обижусь. Я знаю, что я жуткая уродина… Вы подошли ко мне и разговаривали со мной из сострадания…

– Вы ошибаетесь, – возразил Дантист, причём совершенно искренне, потому что на самом деле так думал; он нисколько не играл в эту минуту. – Вы очень закомплексованы, пани Бажена – в этом ваша беда. Поверьте, вы очень сильно заблуждаетесь по поводу своей внешности.

Бажена вытянула шею и даже встала на цыпочки, чтобы заглянуть в глаза своему провожатому.

– Вы лжёте?

Дантист услышал надежду в её голосе и понял, что сейчас она была готова даже принять ложь. Но лгать ему было и не нужно.

– Я говорю правду, – улыбнулся Дантист, и нежно взяв Бажену за худенькие плечи, привлёк к себе.

Девушка замерла в его объятиях и закрыла глаза, но вдруг, за мгновение до поцелуя словно опомнилась – резко отстранилась, вырвалась из крепких рук мужчины и опрометью бросилась к двери. Однако на пороге она остановилась, и, обернувшись, тряхнула головой:

– Нет… Ничего не получится… Ведь для вас это простая интрижка.

– Но… – попытался возразить Дантист.

– Нет! – остановила его девушка. – Не говорите ничего. Вы просто не знаете… Я скоро умру. У меня рак крови.

Дверь захлопнулась, и теперь настала очередь Дантиста вздрогнуть от ожидаемого щелчка. Он не ушёл, хоть ему недвусмысленно сказали «нет». Он стоял не шелохнувшись, как истукан, смотрел на закрытую дверь и тёмные окна коттеджа и думал.

Жалко ли ему было девушку, о существовании которой ещё сегодня утром он ничего не знал, и о которой, конечно же, забудет сразу, как только выполнит задание и покинет остров? Жалко, несомненно… Он никогда прежде не размышлял о судьбах людей, которые встречались на его пути – пути разведчика, спецагента. Он использовал этих людей, как используют нужные инструменты и расходные материалы. Все они были винтиками в большой и жестокой игре, правила которой придумал не он. Целью игры являлась победа, и для её достижения средства были неважны. Он всегда так считал и не щадил ни врагов, ни своих случайных помощников. Также поступали и его друзья. Хозяева игры выдали им лицензию на вседозволенность и короткую память.

Да, собственно, и сам он был точно таким же винтиком. Его могли открутить и выбросить из игры за ненадобностью, перевести в разряд «покойников» и снова оживить…

Но с чего он вдруг вздумал критиковать методы работы своего ведомства? Он солдат, а не трепло философическое. И работа его весьма специфичная. Цель её – защита интересов родины. Неужели эта несчастная смертельно больная полячка вызвала в его душе непростительные сомнения?.. А ведь она по своей собственной воле, и, наверное, за очень неплохие деньги, работает на Штольца, помогает злому гению, чтобы созданный им конвейер по производству страшного оружия работал без сбоев. Она – винтик, и довольно непростой винтик. Его во что бы то ни стало нужно открутить.

Но почему-то в памяти Дантиста вновь и вновь появлялись жутко красивые, наполненные мешаниной чувств, завораживающие глаза Бажены. И ему очень хотелось, чтобы её слова о близкой смерти оказались ложью, сказанной лишь для того, чтобы оттолкнуть его, отвратить от себя. Может, у неё есть жених, фантазировал Дантист, какой-нибудь очкарик Джон, такой же, как и Бажена, компьютерщик, или вовсе – ботаник. Но ботаник далеко, а тут вдруг нарисовался эдакий красавчик, супермен, блин!.. Алекс Тихофф! И стал обворожительно улыбаться, вселяя в голову девушки мысли определённой направленности. Её тело не могло не отозваться на его сексуальный призыв, и девица почувствовала, что если этот Алекс будет проявлять настойчивость, то она не совладает с собой… А дома в Лондоне её ждёт ботаник – очкарик Джон, верит ей… Вот и ляпнула, чтобы… А что? Кое-кто, чтобы уберечь себя от соблазна, пальцы топором рубил… Бред! Бажена говорила правду. Такие слова не произносят ни сгоряча, ни в шутку. Она действительно смертельно больна…

Дантист попытался разобраться в чувствах. Он задавал себе вопрос, на который не мог найти однозначного ответа. Что стояло за странным влечением к этой, в общем-то, некрасивой девушке, можно сказать – дурнушке, награждённой природой такими прекрасными синими глазами? Внезапно вспыхнувшая любовь? Или просто страсть?.. Во всяком случае, на элемент задуманного плана его теперешнее состояние было совершенно не похоже…

«А чего я думаю, – сказал себе Дантист. Зачем вообще я думаю?..»

Он подошёл к двери и прислушался: в коттедже было тихо. На его стук Бажена не отозвалась. Он потянул дверь, она, как и ожидал Дантист, не была заперта.

Бажена сидела на тахте голая и с вызовом смотрела на него. Неяркий свет ночника за её спиной четко обрисовывал контуры угловатого тела. Дантист приблизился и, опустившись на колени, положил голову на её обнаженные ноги. Бажена запустила тонкие пальцы в его волосы, и, прижав голову к своему животу, застонала. Или заплакала, было непонятно…

Дантист стал нежно прикасаться губами к её прохладному, несмотря на тропическую жару, телу; нежный пушок лобка щекотал его гладковыбритый подбородок. Тело девушки – вначале напряжённое – стало постепенно расслабляться. Дантист, не переставая ласкать ноги, живот и лобок Бажены губами, расстегнул пуговицы своей рубашки, и, извернувшись, скинул её на пол. Туда же последовали брюки.

Бажена отдавалась Дантисту со страстью изголодавшейся по сексу опытной женщины. Её тело было абсолютно послушно рукам, губам и движениям партнёра, угадывало малейшие его желания. Всё, что Дантист вытворял с Баженой, доставляло ей не меньшее, чем ему, а, возможно, даже большее удовольствие. Он знал, чувствовал это.

В его жизни было много женщин, среди которых встречались и скромницы и девственницы. Некоторые были влюблены в него до потери пульса, в некоторых был влюблён он сам. Не до потери пульса – контроль над эмоциями парень никогда не терял. Были в жизни Дантиста весьма любвеобильные и страстные особы, нимфоманки. Частенько он пользовался услугами профессионалок. Со всеми было по-разному, но одновременно – одинаково. Одинаково хорошо, или одинаково «как обычно». Но то, что сейчас он испытывал с Баженой, казалось чем-то иным. Это был не банальный секс, а полное слияние тел, чувств и мыслей. Впрочем, мыслей-то никаких и не было – Дантист даже забыл, что, возможно, в эти минуты за ними наблюдает Штольц.

Дантист находился настолько вне реальности, что даже не заметил момента, когда они, отдыхая после очередного взрыва страсти, заснули.

Он проснулся первым. Солнце уже светило вовсю, но по часам было ещё раннее утро – на море всегда светает рано. Голова девушки покоилась на его руке, рука затекла, но Дантист не стал её высвобождать, боясь разбудить Бажену. Он осторожно с нежностью убрал свободной рукой с её лица прядку русых волос и всмотрелся в расслабленное безмятежное лицо спящей. По-детски припухлые губы слегка приоткрыты, аккуратный носик с чуть заметной горбинкой и щёки девушки усеяны светлыми веснушками. Эти веснушки были едва заметны на бледной, почти прозрачной коже.

«А ты вовсе не дурнушка, какой хочешь казаться… Может, назвать тебя Веснушкой?.. – подумал Дантист. – Нет. Я буду звать тебя Винтиком»

Словно услышав мысли Дантиста, Бажена открыла глаза. Сначала её взгляд был сонным и непонимающе удивлённым. Но она вдруг опомнилась, схватила край простыни и резко натянула на себя. Дантист улыбнулся.

– Доброе утро, красавица! – бодро сказал он. – Во сне ты была похожа на спящую принцессу.

– А когда проснулась, снова стала гадким утёнком? – вопрос Бажены прозвучал с излишней резкостью.

– Не говори глупости, – сказал Дантист, не переставая улыбаться. – Ты прекрасна.

Он поцеловал её в губы, и им снова овладело жгучее желание. Это не укрылось от внимания Бажены, и она лукаво улыбнулась в ответ.

– Тебе пора, – сказала она, взглянув на настенные часы. – Сегодня твой первый рабочий день, и ты должен быть в форме.

– Я всегда в форме, – ответил Дантист, однако высвободил затёкшую руку и со вздохом встал. – Ты права, мне действительно пора. Но сегодня вечером… после работы… ты от меня так легко не отвертишься… Винтик, – придуманное им прозвище Дантист произнёс мысленно.

Он стал собирать разбросанную по полу одежду и одеваться; Бажена украдкой смотрела на его поджарое, крепкое и мускулистое тело. Дантисту было приятно, что она его так внимательно рассматривает.

– Пани желает посмотреть стриптиз? – с улыбкой спросил Дантист. Он был уже полностью одет и стал вновь расстегивать рубаху.

Бажена прыснула и натянула простыню до самых глаз. В глазах сверкала хитринка.

– Нет, – раздался её голос из-под простыни, – я как-нибудь потерплю до сегодняшнего вечера. Если пан Александр до вечера не охладеет к пани Бажене.

– Никогда! – уверенным тоном сказал Дантист.

Глава 11. Конвейер

Ангар, куда в сопровождении Штольца прибыл Дантист, слегка отличался от остальных. Его крыша была не стеклянной, а зеркальной снаружи, по-видимому, выполняя роль отражателя лучей жаркого тропического солнца. Обшивка стен только снаружи казалась сделанной из полупрозрачного пластика – на деле это был какой-то неизвестный неискушённому в вопросах строительных технологий Дантисту теплоизоляционный материал.

Прежде чем пройти внутрь ангара, доктор Штольц и его новый ассистент пять минут голышом стояли под ионным душем, который находился в переходном тамбуре. Потом, облачившись в белые комбинезоны, мягкие матерчатые сапоги, резиновые перчатки и стеклянные шлемы со встроенными динамиками и устройствами для дыхания, они через металлические, оборудованные пневмозатворами двери, зашли в ангар, точнее, в первый, отгороженный отсек. Помещение было слабо освещено двумя матовыми лампами, установленными на стенах на уровне пояса. Посреди зала стояло какое-то устройство прямоугольной формы и мерно гудело.

– Я чувствую себя космонавтом, – пошутил Дантист, постучав себя по шлему.

– Ничего не поделаешь, – ответил Штольц. – Это вынужденные меры безопасности. В начальном, эмбриональном, состоянии будущие клоны нуждаются в полной стерильности. Ведь их не защищают тела матерей с их мощным иммунитетом. На этом этапе я вынужден поддерживать в помещении определённый микроклимат и защищать будущую жизнь от возможного проникновения различных вирусов и бактерий.

Штольц подвёл Дантиста к гудящему параллелепипеду. Его верхняя поверхность оказалась стеклянной и состояла из сорока одинаковых прямоугольных ячеек, наполненных зеленоватой жидкостью. Внутри каждой ячейки находилось нечто бесформенное и желеобразное.

– Это ростки новой жизни, – заявил Штольц. – Их ровно сорок штук – расчётное количество, соответствующее мощности жизнеобеспечивающих установок.

– Это максимальное количество?

– Для тех установок, которыми я в данный момент располагаю, максимальное. Но, реально, оно может быть любым. Всё зависит от потребностей, либо желания, ну и наличия денег, естественно.

– Сколько им… времени? – спросил Дантист, указывая на комочки слизи.

– Им сейчас чуть меньше одной недели. В этом инкубаторе они должны пробыть ещё две с половиной недели, превратиться в эмбрионы и набрать массу по три с половиной килограмма каждый. На этом этапе набор массы – основная задача. Эмбрион заданной массы – это лишь сырье для производства жизнеспособного клона. То, что вы видите, ещё пока не эмбрионы, но уже скоро – к середине следующей недели – начнётся процесс формирования их структуры.

– За три с половиной недели три с половиной килограмма? – удивился Дантист. – Женщине нужно девять месяцев, чтобы выносить полноценный плод. Вы нарушаете законы природы!

– Скажем так: я их корректирую, – усмехнулся Штольц. – Чтобы произвести на свет хотя бы одного клона, используя при этом традиционную технологию клонирования, потребовалось бы слишком много времени. У меня его нет. Точнее, я не могу себе позволить так долго ожидать результата. Весь процесс от оплодотворения яйцеклетки до появления на свет взрослого клона занимает в разработанном мною процессе два месяца. Да-да, всего два месяца! Взрослостью я определил возраст двадцать два года по биологическому времени обычного человека.

– Потрясающе! – восхитился Александр Тихофф.

– Прошу следовать за мной, – сказал Штольц и подвёл Дантиста к шлюзовому тамбуру в следующий отсек.

– Из инкубатора, который вы видели, – продолжил Штольц, когда они прошли шлюзование, – будущие клоны попадают в другой инкубатор. Я окрестил его детским садом.

Вдоль стен, на невысоком постаменте возвышались полутораметровые стеклянные цилиндры. В цилиндрах, наполненных такой же, как в инкубаторе, зеленоватой жидкостью, плавали человеческие младенцы. Их пуповины тянулись вниз и исчезали в отверстиях, расположенных в основаниях цилиндров. Все сорок младенцев были похожи друг на друга, но не так, как схожи все младенцы, эти были полностью идентичны. Все сорок были живыми – они двигали ручками и ножками и изредка смешно позёвывали. У некоторых были открыты глаза, взгляд тёмно-зелёных глаз, какими они казались в зеленоватой жидкости, был сонным.

Дантист подошёл к ближнему цилиндру и, приблизив лицо к поверхности стекла, внимательно осмотрел младенца, при этом случайно коснувшись ладонью цилиндра-аквариума. Младенец, который в этот момент, поджав ножки, висел в плотной водной среде спиной к нему, медленно развернулся и подплыл к разделяющей их стеклянной стенке. Он ткнулся мордашкой в стекло, расплющив при этом носик, и серьёзно, по взрослому осмысленно, посмотрел «гостю» в глаза. Дантист непроизвольно вздрогнул и отдёрнул руку от аквариума.

– Они реагируют на тепло, – пояснил Штольц, заметивший реакцию ассистента. – В саркофагах поддерживается определённая температура, и любое, даже самое незначительное её изменение фиксируется их нервной системой.

Дантист обошёл весь зал и остановился возле большого бункера с пристроенным к нему аппаратом непонятного назначения. На панели аппарата находился ряд жидкокристаллических дисплеев, и светились голубым и жёлтым светом множество лампочек-индикаторов.

– Что это за прибор? – спросил он у Штольца.

– А это их мама, – улыбнувшись, ответил Штольц. – Нет, это больше, чем мама. Этот аппарат сверхфункционален. Помимо того, что он снабжает клонов всеми питательными веществами, необходимыми для развития, он вводит в их организмы антитела, которые перестраивают их генный аппарат и формируют способность будущих организмов сопротивляться всем известным на Земле вирусам и бактериям.

При этих словах доктора Штольца Дантист вспомнил о десятках тысяч аборигенов Тании, поплатившихся жизнями, чтобы у этого маньяка появилась возможность реализовать свои честолюбивые амбиции.

– Кроме того, – самодовольно продолжал Штольц, – при помощи этого аппарата я ввожу в их сознание основные понятия и первичные навыки и создаю базу для развития других будущих способностей клонов. В принципе я могу создать Моцарта или Эйнштейна. Я могу сделать их гениальными полководцами или бесстрашными бойцами… Но, впрочем, я немного забежал вперёд: на этом этапе лишь создаются предпосылки для их дальнейшего развития, их спираль ДНК после прохождения периода детского сада, представляет собой некую болванку, которая может быть заполнена любой информацией. После прохождения этого периода, который длится две с половиной недели, клоны удесятеряют свою первоначальную массу и соответствуют по своим физическим параметрам десятилетнему человеческому ребёнку. Но в отличие от детей человеческих, они не наследуют от своих родителей возможности умереть от людских болезней. Их раны заживают в считанные часы, потерянные органы восстанавливаются достаточно быстро, просто вырастают вновь.

– Они бессмертны? – поражённо произнёс Александр Тихофф.

Штольц внимательно посмотрел на ассистента сквозь стекло шлема, и, вздохнув, сказал:

– К сожалению, нет, – и добавил: – Пока нет… Идёмте дальше.

Отшлюзовавшись в третий раз, Дантист и Штольц перешли в следующий отсек. Здесь Штольц снял шлем и перчатки и предложил Дантисту сделать то же самое.

– Теперь можно, – сказал он. – После детского сада клоны уже нечувствительны к микробам. Они бесконечно здоровее нас с вами. В принципе, если бы мы ограничились этим периодом и предоставили им возможность развиваться самостоятельно, они бы преспокойно обошлись и без нашей помощи. После перерезания пуповины и перевода на воздушное дыхание, они очень быстро становятся автономными. Речевая и двигательная функции активизируются в течение нескольких часов. Но я не спешу освобождать их от связи с источником питания и принудительных мутаций. В этом зале, молодой человек, осуществляется окончательное формирование клонов – физическое и интеллектуальное. Период, так сказать, доводки до кондиции длится две недели. Масса клонов удваивается и достигает семидесяти килограммов, ДНК полностью формируется в диапазоне заданных параметров.

Отсек оказался почти таким же, как предыдущий, только более ярко освещённым, а саркофаги были чуть шире и значительно выше. Посредине зала стоял похожий аппарат более внушительных размеров. Клоны не спали, они стояли на основаниях своих саркофагов со скрещёнными на груди руками и беспристрастно смотрели прямо перед собой, тела их изредка одновременно вздрагивали. На вид клонам было лет по пятнадцать, если сравнивать с человеческими детьми. Кроме пуповин, с источником, что стоял посреди зала, их связывали провода, подсоединённые к электродам, вживлённым в головы, в позвоночник и в грудь.

Дантист, держа шлем в руке, подошёл к источнику. Из приёмного бункера доносился весьма специфический и довольно сильный запах, проще говоря: оттуда воняло плесенью. Штольц остановился возле бункера – он не обращал внимания на неприятный запах, по-видимому просто привык к нему – и принялся объяснять ассистенту суть происходящих с организмами клонов мутаций. Дантист фиксировал все сказанное в памяти, пока только в памяти.

– Весь процесс полностью механизирован и управляется при помощи компьютерной программы, – вещал Штольц. – Изредка в программу вводятся корректировки. Моя мысль не стоит на месте, я постоянно совершенствую своих… выкормышей.

– А кстати, чем вы их кормите? – поинтересовался Дантист.

– Чем кормлю?.. Да, вы верно заметили. По сути, процесс ввода в организмы клонов питательных веществ можно назвать кормлением. Пища – всего-навсего определённое количество химических элементов, которые содержаться во всём, даже в мусоре. Сюда, в приёмное отверстие бункера, – Штольц похлопал рукой по металлической поверхности прибора, – засыпается всякий хлам: мусор, пищевые и лабораторные отходы и… всякое такое прочее.

При этих словах Штольц как-то странно посмотрел на Дантиста; взгляд молодому человеку не понравился. Почему-то ему вспомнился насмешливый взгляд маньяка и каннибала Рустама Качергина за минуту до смерти, которого они вдвоём со Скифом выследили и ликвидировали в Красноярске, выполняя учебно-тренировочное задание, полученное в спецшколе.

– Всё это перерабатывается в биомассу, – продолжал доктор Штольц, – состав которой определяется с помощью анализатора обратной связи. Всё ненужное сбрасывается через систему канализации в море. Там отходы становятся добычей рыбы и морских животных. Вот эти датчики сообщают о дефиците того или иного элемента, и состав сырья для производства биомассы корректируется… Однако прошу следовать дальше.

Последний зал был похож на электронно-вычислительный центр. Все стены были заполнены мониторами и пультами управления. За клавиатурой центрального пульта сидела Бажена. Она смотрела на монитор, её тонкие длинные пальцы порхали над клавиатурой. При появлении Штольца и его ассистента Бажена повернула к ним лицо и, не вставая с кресла, кивнула в знак приветствия. Штольцу девушка улыбнулась дежурно, при взгляде на любовника улыбка приобрела оттенок нежности.

– Это милая девушка – пани Бажена Яржебинска, – представил её Штольц. – Но вы, наверное, уже знакомы?..

– Да, мы познакомились с пани Баженой на вчерашней вечеринке, – спокойно ответил Дантист; если бы он не был спецагентом и не умел управлять чувствами и эмоциями, то, скорей всего, покраснел бы, произнося эти слова.

Штольц поочередно посмотрел на молодых людей, но ничем не выдал того, что знает нечто, чего в принципе знать не должен.

– Все компьютерное обеспечение процесса – творение рук и ума пани Бажены, – сказал он с довольной улыбкой. – Она большая умница. Я очень рад, что именно с ней нам посчастливилось работать вместе и решать довольно непростые задачи… В эти минуты пани Баженой производится корректировка программы.

– Я уже заканчиваю, господин Штольц, – отозвалась Бажена. – Осталось только кое-что подправить в последнем файле и активизировать откорректированные ранее.

Штольц что-то сказал девушке по-польски. Дантист практически не знал польского языка, но он всё-таки услышал одно знакомое слово, которое перевёл как «деточка». Слово это, скорее всего, ничего не значило ни для Бажены ни для Штольца, но в душе молодого человека шевельнулось гаденькое чувство ревности. Откуда оно?.. Дантист считал, что он напрочь лишён этого довольно популярного атрибута любовных отношений.

«Значит, всё-таки ты втюрился, господин шпион, – мысленно признался он самому себе. – Ну, что ж, недаром говорят: и на старуху бывает проруха…»

Бажена снова повернулась к монитору. Дантист и Штольц подошли к ней, остановившись за спиной. Дантист заметил, что мочки ушей у девушки покраснели. Штольц, по-видимому, не обратил на это внимание, так как внимательно смотрел на монитор. Дантист, которому очень хотелось наклониться и куснуть маленькое ушко, улыбнулся, решив, что оно от него никуда не денется (надо всего лишь дождаться вечера) тоже воззрился на экран.

На экране монитора можно было наблюдать трёхмерное изображение закрученной спирали ДНК. С правой стороны экрана находилась таблица, заполненная изображениями коротких единичных участков «лестницы» ДНК. По мере манипуляций Бажены с клавиатурой и мышью основная спираль распрямлялась, некоторые её фрагменты она удаляла и тут же заполняла фрагментами, перетянутыми из таблицы. Для Штольца – специалиста в области генной инженерии и создателя своего собственного метода корректировок генома – все действия его сотрудницы были совершенно понятны, но и Дантист, пройдя в Москве неплохую подготовку по этой теме, догадывался о сути происходящего.

– Это всего лишь модель, точнее, точная математическая копия реальной ДНК наших подопечных. Все изменения, которые видны на модели, автоматически передаются клонам через источник, который установлен в последнем зале.

Бажена, закончив работу, извлекла диск, и, вставив в нужную ячейку на стеллаже, встала и, попрощавшись, удалилась. Дантист заметил, что на кушетке лежат принесённые кем-то и аккуратно сложенные вещи, которые они со Штольцем оставили у первого шлюза.

– Давайте переоденемся, – предложил Штольц. – Наши комбинезоны и шлемы унесут слуги, или зверьки, как их окрестил господин Вульф, унесут и продезинфицируют…

– Вы с большой теплотой говорили о пани Бажене, – заметил Дантист, стягивая комбинезон. – Она тоже генетик?

– Бажена Яржебинска – специалист в области компьютерных технологий. Без её знаний и умений мне бы туго пришлось… Бедная девочка, – вздохнул Штольц. – Ведь она обречена, у неё неизлечимое заболевание крови.

– Вот как?..

– Да. У Бажены лимфосаркома, – кивнул Штольц.

– И ничем нельзя ей помочь?

Штольц испытующе взглянул на ассистента.

– Вы врач, молодой человек, и должны знать, что такое лимфосаркома. Вот ответьте мне, чем это заболевание отличается… скажем, от лейкоза?

– Ну… – замялся Дантист, ощутив себя студентом, сдающим экзамен по заболеваниям крови и кровеносной системы, – этиологией, патогенезом, клинической картиной…

– Добавьте сюда ещё понятие прогноза и методов постановки диагноза и можете считать, что на этом экзамене вы получили неудовлетворительную оценку.

– Согласен, – смущённо опустил глаза Дантист. – Но я не онколог, я специалист в области медицинского оборудования и компьютерного обеспечения хирургического и диагностического процессов…