Текст книги "Осенний лист, или Зачем бомжу деньги"

Да! Правда! Катерина нисколько не преувеличивала, говоря «вон из моего дома» – дом, который они выстроили, любовно продумав расположение комнат, предусмотрев тысячи всяких штучек-дрючек, обеспечивающих различные удобства, был оформлен на неё. И фирма принадлежала ей. У Сидорова не было ничего. Ничего, кроме отметки в паспорте о том, что такого-то числа такого-то месяца такого-то года зарегистрирован брак с гражданкой…

Но не в штампе дело, и не в правах Сидорова на половину нажитого совместно. Совершенно не в этом дело.

«Пошёл вон, Сидоров!» – звучал в ушах голос Катерины, когда он навсегда покидал свой дом.

«Пошёл вон из моей жизни!..»

Быть может, его душа умерла в тот момент, когда он услышал эти слова. Или чуть позже, через несколько мгновений, когда перешагивал порог дома. Ему показалось, Катерина расхохоталась ему в спину. Но, может быть, если бы он смог заставить себя повернуться, он бы увидел, что в глазах жены стоят слёзы, и что она не хохочет, а двумя руками зажимает себе рот, из которого рвутся рыдания и крик: «Вернись, Сидоров!».

Но он не оглянулся. Он ушёл навсегда.

Кроме кота, Сидорова в его дачном домике навещали мыши. Они скреблись где-то под полом и в стенах, вылезали из норок и серыми комочками быстро прокатывались через комнату. Но вскоре маленькие грызуны куда-то исчезли, потому что серый монстр решил здесь обосноваться всерьёз и надолго. Он стал приходить каждый день, и подолгу сидел возле кровати, глядел на Сидорова жёлтыми глазами, порой противно орал. Не мяукал, как положено представителю кошачьего племени, а именно орал. На кухню кот ходил теперь редко, видимо, всё разведал в первые визиты.

Где-то через неделю в гости к Сидорову пришёл капитан Мотовило, так он представился, опер из районного отделения милиции. Как выяснилось, Катерина подала заявление в милицию о пропаже мужа. Мотовило очень быстро сообразил, что если труп Сидорова не обнаружен ни в моргах, ни в больницах, и вообще о Сидорове никто ничего не слышал и не знал, то он либо под снегом, или в земле мёртвый, либо где-то живой, но скрывается. А где можно скрываться, если любовницы, как очень быстро выяснил Мотовило, у Сидорова нет, родителей тоже нет, а дома и быть не может, потому что жена именно это и утверждает. Конечно, пропавший может находиться где угодно, может, он в другой город уехал, но начинать поиски с чего-то надо. И Мотовило начал с дачи – с единственной недвижимости, принадлежавшей Сидорову.

– Гражданин Сидоров? Алексей Алексеевич? – гулким басом спросил капитан Мотовило.

– Да, пока ещё.

– А вас жена ищет.

– Да?..

Мотовило явно был в курсе всего происшедшего – наверняка, допросил Катерину, Альфреда Молотилова, кое-кого из приятелей Сидорова. Да капитан и не скрывал перед ним своей осведомлённости, сказал напрямик:

– Брось ты это, парень. Подумаешь, баба скурвилась! Что же теперь – в бомжи подаваться? Законы-то знаешь, небось?

В бомжи? Почему нет? Бомжи – подходящая для Сидорова компания в его теперешнем положении.

– Слушай, капитан, – сказал Сидоров, – пошёл ты…

– Но-но-но! – Мотовило поднял вверх палец-сардельку и погрозил им. – По роже дам за оскорбление.

– Тебе нельзя, ты при исполнении.

– А кто подтвердит, что это я тебе по роже разок въехал?

– Вот он, – Сидоров указал на кота.

Котяра сидел у порога (как всегда его появление оказалось неожиданным!) и нагло смотрел на Сидоровского гостя, облизываясь.

– Это у тебя кто, Кот Бегемот? – спросил Мотовило, проявляя необычную для мента начитанность.

– Кот-живоглот. Видишь, капитан, он на тебя облизывается. Сожрать хочет.

– А ты его что, не кормишь?

– Он сам себе пропитание ищет.

Мент снова внимательно посмотрел на кота, с сомнением покачал головой:

– Подавится. Менты не каждому коту-живоглоту по зубам. Как ты его зовёшь, кстати?

– Никак. Он кот самостоятельный. Приходит, когда захочет.

– Твой?

– Сторожа местного. Ко мне заходит, чтобы пожрать. Иногда пытается что-то рассказать, но я его языка не понимаю.

– Это ничего, – успокаивающе сказал Мотовило. – До весны здесь отшельником проживёшь, понимать станешь. И не только кошачий язык. С призраками начнёшь разговаривать. С тенью своей.

– У тебя закурить найдётся? – спросил Сидоров, сбавив обороты и ощутив вдруг симпатию к толстому капитану.

– А как же! – Мотовило полез в карман. – Я без двух пачек сигарет в кармане на службу не выхожу.

– Две пачки? Так много выкуриваешь?

– Много, – соглашаясь, кивнул капитан. – А иногда вот такие, как ты – нищие миллионеры – закурить просят. Приходится угощать.

– Не хочешь, не угощай, – обиделся было Сидоров, но Мотовило сказал миролюбиво:

– Да ладно ты, не злись. Это я пошутил неудачно. На, кури на здоровье. Что я, не понимаю, что ли? С любым такая хрень произойти может. А может, бутылочку раздавим в порядке знакомства?

– У меня только подсолнечное масло.

– Рафинированное?

– А кто его знает?

Бутылка нашлась у капитана. Точнее, не бутылка, а двухсотграммовая фляжка с коньяком.

– Всегда с собой носишь?

– Всегда. Каждое утро перед выходом на службу кладу в карман две нераспечатанные пачки сигарет и наполняю коньяком фляжку.

– А руководство как на это смотрит?

– В ментуре все пьют. И руководство тоже. Если на этой грёбаной работе не пить, запросто свихнуться можно.

Они выпили и разговорились. Сидоров опьянел сразу. Может, поэтому излил душу капитану Мотовиле. А может, Сидорову просто необходимо было рассказать кому-нибудь всё, что его терзало и давило.

Мотовило был трезв, как стекло. Видимо половина фляжки коньяку для него являлось ерундовой дозой – так, для улучшения аппетита. Он внимательно слушал Сидорова, не перебивал, не спорил.

– Понимаешь, Гоша, – пьяно говорил Сидоров (в процессе распития коньяка они стали называть друг друга по именам), – понимаешь, Гоша, она, тварь, меня ведь не только из своей жизни выкинула, она меня напрочь жизни лишила. Я теперь никто! Дома у меня нет. Дача только эта, так она развалится скоро. Квартиру свою продал, деньги ей отдал. Работы у меня тоже нет. Она, Катерина, уговорила меня дело своё продать, чтобы в её бизнесе больше оборотных средств крутилось. Друзей, и тех у меня нет. Мои друзья – и её друзья тоже. У нас все друзья общими были. И все они на её стороне будут. Потому что зависят от неё, потому что не только друзья, но и партнёры. Да и не друзья они, холуи…

– Да-а-а, Лёха, – соглашаясь, вздохнул Мотовило, – попал ты, как кур в ощип. Окрутила она тебя. Обобрала.

– Ага. А ведь мне говорили, что так и будет. Говорили… Представляю, как теперь злорадствуют… Но понимаешь, Гоша, не в том дело, что я нищим стал. Деньги снова заработать можно. И дом купить, и машину… Не хочу я ничего. Жить тошно…

– Это ты брось! Жить-то всё равно надо.

– Хоть брось, хоть подними. Мёртвый я. Не хочу ничего.

– Может, тебе уехать куда?

– От себя не уедешь. Всё со мной останется. Лежал я тут, Гоша, лежал и думал: может, покончить со всем разом. С мыслями, с воспоминаниями. Утопиться в Шугаевке. Ерунда, что мелкая, утопиться и в луже можно. Или в петлю. Или в город приехать, забраться на крышу самого высокого здания, и…

– Головой вниз? Вдребезги?

– Вдребезги!

– И что не покончил? Страшно стало?

– Да нет, не страшно. Стыдно. Скажут: из-за бабы мужик с ума сошёл. Слабак!

– Это точно, – поддержал Сидорова Мотовило, понимая, что отчаявшегося мужика нужно подальше уводить от мыслей о смерти, – скажут. Да, и кому ты своей смертью доказал бы что-то? А? Ты мужик, Лёха. Я сразу понял, что ты – мужик. Не стал сутяжничеством заниматься и на колени не опустился, унижаться не стал. Ушёл, и всё.

Она, говоришь, тебя из жизни своей вычеркнула? Нет, это ты её вычеркни. Забудь о ней. И сначала всё начни. Ты всем должен силу свою показать. И мудрость. А смерть – она дура. И ничего в ней нет красивого. Смерть отвратительно выглядит. Уж я-то знаю. И в Чечне насмотрелся, да и на службе каждый день… Жить надо, Лёха. Надо жить! Во что бы то ни стало, что бы с тобой не произошло, надо жить. Наплевать на всё и жить!

Они ещё долго разговаривали, чуть ли не друзьями расстались.

– Тебе время надо, чтобы в себя прийти, – сказал Мотовило, уходя, – поживи пока здесь, пусть твоя душа оттает. Я тебя доставать не буду. Если хочешь, как-нибудь заеду, продуктов подброшу.

– Приезжай. Можешь и без продуктов приехать. Просто так приезжай. Ты нормальный мужик, Гоша.

– Приеду, обязательно приеду.

Сидоров прожил на даче до весны…

6

Первым, с кем решил встретиться Алексей Сидоров, был капитан Мотовило, опер из районного отделения милиции.

Шёл шестой час вечера, и, скорей всего, Гоша Мотовило был ещё на работе. Подойдя к отделению, Сидоров некоторое время постоял на крыльце, покурил, понемногу вытравливая из сознания бомжа и приводя себя в состояние человека, которому нечего бояться милиции. Докурив, выбросил окурок, и, решительно открыв дверь, подошёл к окошку дежурного. Дымчатые очки, добытые Окрошкой, оказались с небольшими диоптриями и слегка резали глаза, но Сидоров всё-таки надел их, маскируясь под законопослушного легального гражданина.

– Здравствуйте господин старший лейтенант, – поздоровался он с молоденьким коротко стриженым старлеем, – как мне увидеть оперуполномоченного капитана Мотовило?

– Капитана Мотовило? – переспросил дежурный мент, усмехнувшись. – Оперуполномоченного? У нас такого нет. Начальник криминальной милиции майор Мотовило есть.

– Ах, да, да! Конечно, майора, – поправился Сидоров. – это я по привычке. Извините.

– Ничего себе привычка! Мотовило уже, почитай, год, как майор, – старлей внимательно посмотрел на Сидорова, но внешний вид посетителя не вызвал у него подозрений. – У вас заявление, гражданин?

– Нет. Мне просто надо увидеть майора Мотовило. Сообщите, пожалуйста, Георгию Ивановичу, что его хочет увидеть Сидоров. Сидоров Алексей Алексеевич.

– Хорошо, – буркнул старлей, – посидите вон там, на стуле.

…Тогда, в двухтысячном, капитан сдержал слово: приехал на дачу к Сидорову перед самым Новым годом. Привёз огромную сумку с продуктами, такую, с которыми мотаются челноки по заграницам. В сумке было много всяких вкусностей: большой шмат сала, консервы, пакет с домашними пирожками с капустой, сухая колбаса. Ещё там была бутылка коньяка и бутылка шампанского.

– Это тебе гостинчик к празднику.

К сожалению, посидеть и поговорить им не удалось: Мотовило торопился, он должен был отбыть в командировку в Чечню буквально через несколько часов.

– Они охренели? – возмутился Сидоров, имея в виду Мотовиловское начальство, – Перед самым Новым годом?

– Служба, – развёл руками капитан и браво добавил: – Безопасность Родины превыше всего.

Мотовило уехал и больше на даче не появлялся. Сидоров решил, что больше его не увидит. В том, что Мотовило о нём не забыл, и обязательно бы приехал, если б смог, Сидоров не сомневался, но Чечня – то место, откуда порой не возвращаются.

И всё-таки они встретились в третий раз. Года два назад.

Сидоров был на тот момент не только бомжом, но и главным среди обитателей «Искры». Его, в числе других бомжей, загребли менты и поместили в обезьянник в рамках операции «Чистота городских улиц и скверов». Какая-то шишка из Москвы приезжала с проверкой, вот они и попали под раздачу. Мотовило, проходя мимо обезьянника, сразу узнал Сидорова и дал дежурному команду выпустить бомжей на волю, взяв с них железное обещание в течение суток не вылезать из своих нор.

– А если кто нарушит это торжественное обещание, – грозно сказал он и показал всем свой убедительный кулак-аргумент, – того буду дуплить лично. И до посинения.

А потом подошёл к Сидорову, и, демонстративно пожав руку, как старому знакомому, отвёл в свой кабинет. День только начинался, и капитанская фляжка была наполнена коньяком доверху. И сигарет было, как всегда – две пачки.

– Я приезжал к тебе по весне, – сказал Мотовило, – но тебя на даче не было. Раньше приехать не смог. Ранен был, в госпитале отлёживался. А потом дела закрутили. Служба. А ты, я вижу, решил побомжевать малость?

– Релаксация.

– Ну-ну. У каждого свой срок… релаксации.

Мотовило не лез Сидорову в душу, не призывал покончить с бродяжничеством и вернуться к нормальной жизни. О Катерине разговора не заводил, и если бы Сидоров сам не спросил, то и не узнал бы, что заявление Катерина забрала, и искать Сидорова, хотя бы для того, чтобы с ним развестись, не стала. Так и осталась его женой. А с Альфредом живёт в гражданском браке, как говорят церковнослужители: во грехе живут. Да, и не смогла бы Катерина за Альфреда замуж выйти, с Сидоровым-то она в церкви венчана. А это кое-что значит.

Тем не менее, на дачу за Сидоровым в ту долгую, мучительно долгую для него зиму, она не приехала. Капитан Мотовило сообщил Катерине, что нашёл её мужа, но она не приехала. Гордая. Вычеркнула, значит, вычеркнула. И точка. А может, ей было просто наплевать на него? Но и ему, Сидорову, тоже наплевать, он тоже вычеркнул её из своей жизни.

Майор Мотовило появился в дежурке минуты через две-три и направился к Сидорову, широко и дружелюбно улыбаясь. Сидоров снял очки, сунул в карман пальто и тоже улыбнулся.

– Привет, Лёха! – пробасил Мотовило.

– Здравствуй, Гоша!

– Значит, решил вернуться? – спросил Мотовило после рукопожатия и склонил голову набок, рассматривая Сидорова в его парадном наряде.

Сидоров пожал плечами.

– Не знаю.

– Ну-ну, – Мотовило посмотрел на свои командирские часы, – в принципе, я все дела на сегодня закончил. Может, ко мне? Жена моя, Надежда свет Петровна, бросила меня. Ну, в том смысле, что к родителям в деревню Холмы уехала. На праздники, да тесть с тёщей гостинец приготовили – поросёнка закололи, сала насолили. Помощь деревни городу, так сказать. Так что, хата пустая. Посидим. Коньячку тяпнем. Или ты, Алексей, желаешь какое-нибудь питейное заведение посетить?

Сидоров отрицательно помотал головой.

– Лучше к тебе.

– Добро!

Жил майор Гоша Мотовило небогато, сразу видно – не оборотень в погонах. В двухкомнатной хрущёвке (у Сидорова была точно такая до женитьбы на Катерине) ремонт не делался давно, но в прихожей, где они сняли верхнюю одежду, и на кухне, куда Сидорова привёл Мотовило, было чисто, и во всём ощущался строгий армейский порядок, по-видимому, установленный самим Гошей и тщательно поддерживаемый его женой. Большой холодильник «Минск» был забит продуктами под завязку. Когда Мотовило открыл дверцу, Сидоров усмотрел с десяток кастрюль и кастрюлек, гирлянды сосисок, сарделек и множество банок, пакетов и свёртков.

– Любимая моя, Надежда свет Петровна, уезжая на малую родину, позаботилась о чреве мужа своего, – пояснил майор, зацепив взгляд Сидорова, – наготовила на месяц, хотя на недельку-то всего и уехала. Котлет нажарила трёхлитровую кастрюлю. Я, конечно, поесть со вкусом люблю, но тут и мне, обжоре, многовато будет. Так, что, Лёха, ты на моём горизонте вовремя обозначился, поможешь мне спасать продукты от противоестественной убыли.

– А что ты называешь противоестественной убылью? – улыбнулся Алексей.

– Пропадёт же всё, если не съесть! Употребить по назначению, то есть скушать – это естественная убыль продуктов, а вот проквасить качественную пищу и выбросить на помойку – это противоестественно и даже грешно, с моей точки зрения. Так что не будем грешить! – подвёл итог своей лекции Мотовило, достав из шкафчика над холодильником бутылку армянского коньяка и поставив на стол, – вот с этим делом продуктов много не покажется.

– И всё же мне кажется, что всё это за неделю съесть невозможно, – с сомнением в голосе сказал Сидоров. – даже вдвоём.

– А мы сильно постараемся, и всё у нас получится.

– А кем твоя жена работает? – спросил Сидоров, протискиваясь по узкому промежутку между столом и стенкой к стоящей в уголке табуретке.

Мотовило, тем временем, с сосредоточенным лицом выкладывал продукты на стол.

– А никем не работает, – отозвался он, закрыв, наконец, холодильник, и стал, кряхтя, моститься за столом, одновременно свинчивая крышку с бутылки, – домохозяйка. Она ведь на «Искре» работала до того, как все эти катаклизмы произошли. Секретаршей. Без образования, без всего. Из деревни моя Надежда приехала. Какой-то дальний родственник здесь у неё на «Искре» работал, вот и помог устроиться. По блату, так сказать. Надя потом документы в технологический подала, хотела институт закончить и инженером стать. А тут, блин, конверсия! Когда завод прикрыли и Наденька моя работы лишилась, тут и не до института стало. Или в деревню к родителям, или в городе на панель… Ну, будем!

Мотовило поднял рюмку, по ёмкости соответствующую гранёному стакану, наполненную до края. Сидоров посмотрел на свою рюмку с опаской, но жеманничать не стал. Они чокнулись и выпили. Майор громко крякнул от удовольствия.

– Закусывай, закусывай, Лёха. Не стесняйся, – потчевал он гостя, – котлеты бери, колбаску. Коньяк надо калорийной пищей заедать. Французы эти и прочие иностранцы ни хрена не понимают, лимончики там, шоколадик, писи-кола. Чушь. Котлета – это да! С котлетами коньяка много выпить можно. А французы от жадности своей придумали коньяк лимоном закусывать. О, блин! – спохватился вдруг Мотовило.

– Что такое?

– Соленья забыл! – Он встал и вытащил с антресолей трёхлитровую банку солёных помидоров.

– Может, не надо? – нерешительно предложил Сидоров.

На самом деле, солёных помидоров ему очень хотелось, даже больше, чем котлет. Он не ел домашних солений, почитай, лет десять. Когда мама была жива. Катерину домовитой хозяйкой назвать трудно, она в другом деле виртуозка. Да и предыдущие его жёны болезненной страстью к заготовкам не страдали, а если учесть то небольшое время, в течение которого он неоднократно пытался основать семью, первичную ячейку общества…

– Надо, Лёха, надо, – Мотовило оторвал руками крышку от закатанной банки (Сидоров только головой покачал, изумлённый силой его пальцев) и поставил банку на стол. – Ну, что? Под помидорчики? Деревенские. Из Холмов.

Они снова выпили. Бутылка оказалась выпитой на две трети. Мотовило достал из шкафчика ещё одну, а Сидоров решил, что пора переходить на половинную дозу, и, по возможности, снизить частоту возлияний.

– А дальше что было? – спросил он.

– Ты имеешь в виду, что стало с Наденькой? Не пошла ли она на панель? Не пошла. И в деревню к родителям не вернулась. В те времена в деревне жизнь мало на мёд походила. Оно и теперь-то… Устроилась в продуктовый ларёк. Ну, тут как водится рэкетиры, шалупонь эта мелкотравчатая. Наезды, угрозы, отъём выручки. Она, не будь дура – в милицию. Тут мы с ней и познакомились. Я её сразу полюбил. А она… – Гоша вздохнул и признался, – и теперь не знаю, любит ли? Привыкла, наверное… Вот, детей у нас нет. Жалко…

Мотовило снова налил, но по половинке. Без Сидоровского предупреждения.

– Но ты ведь ко мне пришёл не для того, чтобы историю моей супруги выслушать. Я же понимаю. Ты из-за своей Катерины ко мне пришёл.

– Расскажи мне всё, что знаешь об этом, – попросил Сидоров.

– Давай выпьем за упокой души твоей законной жены Екатерины Андреевны. Царство ей небесное.

Они выпили, не чокаясь. Мотовило проглотил помидорину и полез в карман за сигаретами. Сидоров тоже достал свою «Приму». Мотовило взглянул на красную пачку овальных сигарет, сгрёб её со стола и бросил в мусорное ведро, стоящее под раковиной. Попал.

– Говно теперь «Прима». Она и при коммунистах говном была, а теперь так вообще. На, кури. «Пётр первый». Дёшево и сердито. «Мальборо» и «Кент» мне не по карману, денег только на жратву, коньяк, и великого императора хватает.

– Спасибо. Давай о деле.

– Выпьем?

– Позже.

– О деле… – задумался Мотовило, – а дела никакого нет. Сразу-то возбудили, но тут же закрыли. Очень быстро закрыли. И в архив. Несчастный случай в быту. Неосторожное обращение с огнём. Я лично на пожарище выезжал. Судебно-медицинская экспертиза. Никакого криминала. Вот так.

– Не вешай мне лапшу на уши, Гоша, – сказал Сидоров, – Я Альфреда встретил. Он мне рассказал всё.

– Молотилова Альфреда Аркадьевича?

– Молотилова. Альфреда Аркадьевича, – кивнул Сидоров. – он мне рассказал, как Катерину убили. О Пархоме рассказал. О банке «Парус». О чеченцах. О кидке, который Пархом организовал.

– Стало быть, не нашли чечены Альфреда. И то хорошо, – Гоша Мотовило налил себе коньяку, не предложив Сидорову, и залпом выпил. Потом с удивлением посмотрел на рюмку, налил ещё и снова выпил. – Наверное, я трус, Леха… Трус, как ты считаешь?

Сидоров промолчал. Он внимательно посмотрел на Гошу и вдруг увидел перемены, происходящие с ним. Словно майор вдруг резко и неожиданно устал, или словно маска напускной весёлости и жизнелюбия упала, тесёмка лопнула и маска упала. Сидоров заметил под Гошиными глазами дряблые серые мешки, и что его левый глаз мелко дёргается в нервном тике, что румянец со щёк сполз куда-то вниз, а лицо майора стало похоже на сдувшийся первомайский шарик.

– Коррупция, мать её! Слияние криминала с властными структурами! – в сердцах произнёс Мотовило и так хватил кулаком по столу, что бутылка армянского коньяка подскочила, опрокинулась, и, разливая остатки янтарного содержимого, покатилась со стола. Сидорову удалось поймать её, – Все, слышишь, Лёха, все кормятся со стола Пархома. И прокурор города и начальник ГУВД. Я не говорю уже про районное начальство. Да что там менты и прокуратура? Сам мэр у него в корефанах ходит. Не ходит, вру. Ездит. На «Бентли» этого года выпуска, который ему Пархом на день рождения презентовал. Сука! А жена его, сучка, на «Джипе», тоже из Пархомова гаража.

Гоша снова себе налил.

– Будешь? – предложил Сидорову.

Тот кивнул.

– За слияние бандитов с нашими козлами коррумпированными! Чтоб они все провалились! – и Гоша выпил, не чокаясь.

Сидоров свою рюмку только пригубил.

– А Альфред, значит, выжил, еврейчонок худосочный, – продолжил Гоша закуривая, – повезло. Это я его, буквально, из рук расстрельного конвоя выдернул и из отделения чуть ли не пинком выпроводил. Не знаю, понял ли он моё напутствие? Наверное, понял, раз чечены Пархомовские его не нашли.

– Не понял он ни хрена. Просто повезло. А его, Альфреда, кто-то, кроме Пархома ищет? Милиция или прокуратура? РУОП?

– А на кой он им нужен? Он же никто и звать его никак!

«И я эти слова как-то произнёс в адрес Альфреда, – подумал Сидоров. – Совпадение мнений…»

– У него же ничего не было, – продолжал Гоша, – ни дома, ни машины, ни денег. Всё твоей бывшей принадлежало. А он так – бесплатное приложение. Впрочем, тебе это знакомо. А у него, у Молотилова, даже отметки в паспорте, что он Екатеринин муж, не было. Мне его не жалко нисколько, но человек всё же!

– А расстрельный конвой? – напомнил Сидоров.

Мотовило пожал плечами:

– Ну, это так, образно. На тот момент дело ещё не закрыли. Молотилов по нему свидетелем проходил. А Пархом своим вассалам команду дал – найти Альфреда и тут же потерять. Только так, чтобы уже никто больше не нашёл. А теперь, когда дело закрыли, он и Пархому не больно нужен. Но лучше парню отсидеться где-нибудь, переждать. Он где обитает? На «Искре»?

– На «Искре», – подтвердил Сидоров, – я его в город не выпущу. Но сам я отсиживаться не собираюсь.

– Ты что это надумал? – подозрительно покосился на Сидорова Мотовило, – Выбрось из головы. Официальным путём ни хрена не сделаешь. Тупик. Я тебе уже рассказывал. А если сам с Пархомом разобраться решил, даже не думай. Тебя к Пархому на пушечный выстрел не подпустят. У него в охране сотня чеченов. И в доме, и в банке, и вокруг него самого – в три кольца. Чёрная сотня, как их сам Пархом называет. А ты не Рембо, хоть, и мужик не слабый. Нет, Лёха, не вздумай к Пархому соваться, пропадёшь.

– Я думал, ты поможешь.

– Я? – Мотовило вскинул глаза на Сидорова и тут же опустил. Помолчал, потом стал говорить, словно оправдываясь: – Я, Лёха, не один, у меня семья. Жена, Наденька. Может, родит мне ребёночка… Да и знаю я: гиблое это дело. Ничего не получится. А работой своей я дорожу. Должность, звание. Я их не по блату получил. Верой и правдой Отечеству служил, преступников ловил, в Чечне воевал. Люблю я свою работу, Лёха. Конечно, всех сволочей переловить и пересажать не могу – руки коротки, но, ведь, кроме Пархома, в мире полно всяких злодеев и маньяков. Их, ведь, тоже кто-то ловить и сажать должен… Извини, Лёха, не могу я.

– Гоша! Ты чего это! Я тебя подставлять не собирался, и помочь мне Пархома грохнуть не просил. Я хотел, чтобы ты мне кое-какую информацию подкинул. И всё. Я ведь от жизни отстал, не знаю, что в городе происходит. Что, как, кто?

– Информацию? Ну, информацию, это конечно. Что знаю, расскажу. Только всё равно, не советую я тебе… А знаешь, я вдруг подумал, тебе к Самсонову надо. У него и финансы, и прочие ресурсы в наличии, и интересы ваши совпадают. Может, у вас вдвоём удастся Пархома свалить, не по закону, так…

– Постой, Гоша. Кто такой Самсонов?

– Самсонов? – удивился Мотовило, – Ты что, девичью фамилию своей Катерины забыл? Самсонов Андрей Валентинович – это ж родной папа Екатерины Андреевны, тесть твой.

– Тесть? – пожал плечами Сидоров. – Я с Катиными родителями знаком не был. Даже не видел их никогда. Да и Катерина о них мне ничего не рассказывала. А кто он?

– Олигарх, серьёзный дядька, нефтяной король. Из Сибири. Из Таргани, есть такой городишко нефтяников на севере Западной Сибири. Приехал сюда неделю назад. Я совершенно случайно о его приезде узнал, в отделе один из моих оперов о Самсонове рассказывал. У него жена в гостинице «Центральная» дежурным администратором работает.

– У Самсонова?

– Да нет, у опера у моего. Рассказывала, что занял старик лучшие апартаменты в гостинице и целыми днями там сидит как сыч, не выходит. А у двери два мордоворота дежурят постоянно. И ещё четверо в соседних номерах. Живёт Самсонов в апартаментах не один, с секретарём. Молодой парнишка, лет тридцати… до тридцати. Кроме секретаря, у Самсонова ещё один помощник имеется, тоже в гостинице живёт, но в других апартаментах, поскромнее. Похож этот помощник на отставного гэбэшника. В гостинице этот гэбэшник практически не появляется, днями рыщет по городу, только ночевать приходит. А перед тем, как в свой номер идти, с докладом к старику наведывается, добытую, стало быть, за день информацию докладывает. Видать, Самсонов желает до истины докопаться.

– В милицию от Самсонова заявление не поступало?

– Нет никакого заявления. Я же говорю, случайно узнал. В конторе обычная рутина: карманники, домушники, мошенники, маньяки и эксгибиционисты. О трупе в Шугаевке словно забыли все.

– Тогда с чего ты решил, что старик хочет найти убийц дочери? Может, это вообще какой-то другой Самсонов? Мало у нас Самсоновых, что ли? Чуть меньше, чем Сидоровых.

– Тот самый. Я факты сопоставил и справки кое-какие навёл. Аккуратно. Позвонил корешку в Новосибирск с домашнего телефона.

Сидоров усмехнулся.

– Ну, вот, – сказал он, – говоришь: «не могу я», а сам уже расследование начал. Мне даже кажется, что ты меня ждал. Я прав?

Мотовило кивнул:

– Прав. Я знал, что ты, рано или поздно, ко мне придёшь. Не тот ты человек, чтобы в норе отсиживаться. Да и время, видать, твоё подошло. Закончилась релаксация?

– Закончилась.