Текст книги "Опер против «святых отцов»"

Глава 2

В тот день, когда Валя Пустяк обратил внимание на Ракиту, шныряющего вокруг «Покрова», спецбригадовец собрал разведданые по универсаму. Здесь можно было начинать операцию, но прежде Раките требовалось покончить с Черчем.

За этим он и приехал на Чистяки, в то время как Кеша с Нютой в «толпе» с Кострецовым похмелялись в подвале свежим пивом. Киллер решил начать поиски бомжа опять с пивной на Банковском, определив ее главной тусовкой местной шпаны.

Ракита организовал в пивной наблюдательный пост, украсив его бутылкой водки, кружками пива, тарелками с креветками и бутербродами. Он выглядел загулявшим мужиком в кепке, съехавшей на ухо, в расстегнутой до пупа рубахе. Мухами на мед липла к нему шатия, промышлявшая именно такими «карасями». Наиболее осведомленным из нее показался Раките бомж Векша, получивший эту кличку после его высылки с Чистяков в Сибирь за тунеядство. Векшей в тех краях называют белку.

Когда похмеленный водочкой Ракиты Векша поймал кайф, благостно разогнав морщины по небритой роже, спецбригадовец небрежно сказал:

– В прошлый раз гудел я тут с одним чистяковским: беззубый такой сероглазый парень, но бойкий.

– Это Черч, что ли? – спросил Векша.

– Да вроде так себя назвал. Ночую, говорит, на чердаках вон за «Самоваром» на Мясницкой.

– Кеша Черч. Он верхи в тех дворах любит. А за флотское дело тебе не пел?

Ракита, сделав вид будто вспоминает, произнес:

– Ага. Чего-то он за флот все выступал.

– Плавал, было дело, он на подлодках, пока не спился.

– Всякое бывает и с крутыми мужиками, – сочувственно проговорил Ракита.

– То-то и оно, – подхватил Векша. – Вот я почему выпиваю? Не могу терпеть в этой Москве. Не продыхнешь тут. Я тайгу, охоту уважаю.

– Ты сибирский?

– Не, я на Чистяках и родился, но как Сибирь повидал, не могу забыть. Рыбалка! А белку в глаз бить? – продолжал «гнать тюльку» бомжара, держащий эту легенду для раскрутки «карасей».

– В глаз белок бил? – осведомился ас-стрелок Ракита, смерив взглядом согнувшегося над столом обтрепыша.

– А как иначе? Нельзя ж шкурку портить.

– Чего-то Черча сегодня не видно, – перевел беседу на свое киллер.

– Сам удивляюсь. С утрянки тут все местные похмеляются. Правда, катят еще в пивняк на Покровке, но Кеша Банковский больше уважает.

– А! – Векша кинул взгляд на открывшуюся дверь. – Вон Кешина Нютка нарисовалась. С банкой – видно, на крутой отходке Черч, где-то отлеживается.

Ракита уцепился взглядом за посыльную Черча. Нюта наполнила у стойки очередную банку пива, увереннее после утренней «поправки» поглядывая по сторонам. На мужика со сросшимися бровями внимания не обратила, потому что не вслушивалась в подвале в разговоры Кеши и Кострецова.

Нюта завихляла на улицу, Ракита вышмыгнул следом. Он прошел за девицей ко входу в подвал. Потом внимательно исследовал его оконца, выступающие над землей. Через одно из них Ракита разглядел Черча.

Местоприбывание старого знакомого было очень удачно для действий Ракиты. Смущало его присутствие Нюты, которую пришлось бы убрать заодно с Черчем. За свою спецназовскую жизнь Раките никогда не приходилось убивать женщин. Он всегда радовался, что хоть этого греха на душу не взял. Поэтому спецбригадовец решил подождать, пока Нюта снова за чем-нибудь выйдет из подвала.

* * *

Хрипатый Сверчок после того, как неудачно повстречался на Арбате с опером, скрывался на одной из блатхат востряковских. Сюда к нему прибыл бригадир боевиков, которого звали Вован, в миру, естественно, Владимир.

Вован был высоким, худым мужиком со стрелами усов на горбоносом лице. Бандитский пост он занял после того, как бросил пить. У блатных, как и у всех деловых людей, пьянство не приветствуется. Особенно вредно оно отражалось на «специальностях» Вована – мошенника, квартирного вора, угонщика машин, кидалы женщин. Дамочки из разных слоев общества западали на его мужественный профиль, стройную фигуру, ловкий язык, потом – на выносливость и выдумку в постели. После свиданий с орлом дамочки и их близкие лишались «цацек» из квартир, автомобилей от подъездов, всего ценного, что мог снять Вован от очередной любовницы.

Попавшись, Вован отсидел свое и вышел на волю уже с контуженной психикой. Продолжая прежние занятия, он стал и убивать мешавших в «скокарстве» фрайеров, запойно пить. Тогда Вован скатился от элегантного господина в безукоризненных костюмах к рядовому братку, которого востряковские начали использовать на низовых ролях. Лишь резко завязав со спиртным, Вован сначала превратился в «быка», а вскоре стал бригадиром. Этому послужила и его способность вести переговоры с компаньонами из разных мафиозных структур. Епископ Артемий Екиманов был одним из таких людей.

Вован, открыв дверь блатхаты своими ключами, прошел в комнату, где на диване лежал Сверчок, разгадывая в газете кроссворд.

– Здоровенько, – сказал Вован и сел за стол напротив, не снимая длинного темно-синего кашемирового пальто, в боковом кармане которого всегда носил пистолет.

– Здоров, Вован, – моментально соскочил с дивана Сверчок, бросив газету.

– Отдыхаешь? – улыбнулся бригадир, тронув тонкими пальцами стрелы усов.

– А че? Пора в дело? – прохрипел Сверчок, взъерошив пятерней свой чубчик.

– Отдыхай пока. Но дела на бригаде большие. Завязались мы крышей на магазин «Покров», которым твой Феоген владел. Что в этом направлении подскажешь?

– Архимандритий-то по магазину в доле со своим корешем по патриархии Белокрыловым был. Тот – бывший генерал КГБ и непосредственно по магазинным делам шустрил.

– Неплохо поработал: новых хозяев лабаза Автандила да Харчо на большие бабки старыми долгами обул. Хотим пока по-доброму предупредить Белокрылова. Что он за птица?

– Краснюк, в «конторе» людей давил, – презрительно хрипанул Сверчок. – Он по-хорошему не поймет.

– Будем и по-плохому. Надо бы поближе приглядеться к этому чуду в «перьях», – пошутил Вован, по фене называя погоны. – Как твоя Маришка?

– Без понятия. Соскочил я тогда от мента, так к ней не прозванивался. Ты ж сам на то распорядился.

– Тебе ей больше светиться не надо. Я сам на нее гляну.

Сверчок внимательно посмотрел на бригадира. Он хорошо знал успехи Вована по женской части и взволновался, понимая, что этот постарается глянуть на Маришу и «чистым весом». К Феогену подставленную Маришку он не ревновал, считая ее своей «биксой». Сверчок мечтал о том, что когда-то заживут они с ней вместе. Ласковая у него бандитская греза была: он вкалывает стволом и ножиком, она их хату в порядке держит. Но Вован, вышедший на прямой контакт с избранницей, мог их будущее порушить.

Поэтому хрипатый попытался дезориентировать бригадира:

– Маришка будет недовольная.

– Что так? – усмехнулся Вован, уловивший настроение Сверчка, сразу же видное на его незамысловатой роже.

– У нас с ней договор был, чтобы только со мной на стрелку выходить. Так и отрезала с самого начала: «Я тебя знаю, имею доверие, больше никого в наши дела не путай».

– Вряд ли она так же думает после того, как ты мента на ее хате чуть не завалил.

– А че было вершить? – уже виновато отозвался Сверчок, которому попало за нападение на Кострецова.

Вован, зло сузив глаза, принялся отчитывать:

– Оставить надо было мента в покое. Я тебе, Сверчок, по два раза лажу разъяснять не буду. Ты на свою бестолковку не закладывайся! Хер с тобой, что мент теперь тебя в лицо знает, но ты и девку замазал. А на ней весь контроль по Феогену, теперь по Белокрылову, вообще – по маклям и с «Пальмой», и с «Покровом».

Сверчок молчал, поняв, что, взявшись защитить сердечное, опасно раздражил беспощадного Вована.

– Лады, – уже сдержанно закончил бригадир. – Круто сидит на игле Маришка?

– Торчит под завязку, – ответил Сверчок. – Обычно я ей наркоту поставлял, а теперь не знаю, где она шукает.

– Дозы я прихвачу. Чисто сейчас у нее на хате?

– Да вроде бы Феоген должен кантоваться в командировке.

– Давай от хаты ключи.

Сверчок достал ключи от квартиры Феогена, положил перед бригадиром. Тот сунул их в карман и вышел, не попрощавшись, что было признаком крайнего Вованова неудовольствия.

* * *

Вован проехал на своей «БМВ» на Арбат. Там остановился, понаблюдал из машины за подъездом дома, куда требовалось войти, и за окрестностями. Обнаружить сидящего в кафе неподалеку лейтенанта Топкова он не мог.

Бригадир припарковал машину и вошел в подъезд. Поднялся по ступенькам к двери Феогеновой квартиры, прислушался к звукам за нею. Оттуда доносился только шум воды из ванной.

Вован отомкнул дверь, скользнул в прихожую, держа в руке пистолет. Пронесся по пустым комнатам, отметив разбросанное нижнее белье Мариши на кровати в спальне. Подошел к двери ванной. Потянул ее, та открылась.

В широкой ванне палевого цвета стояла Мариша на коленях в прозрачной воде. По узкой ее спине водопадом струились льняные волосы. Она держала в руке флакон с шампунем, собираясь полить из него голову.

Вован убрал за пазуху пистолет и нежно сказал:

– Погоди, Мариша, намыливаться.

Девушка ойкнув, обернулась. Рассмотрела его расширенными от страха глазами и облегченно проговорила:

– Я знаю: ты Вован.

– Откуда знаешь? – улыбнулся он губами под жестко торчащими усами.

– У востряковских ты один такой красавчик, – певуче ответила она и тронула свободной рукой грудь. – Знакомые рассказывали.

Вован, продолжая улыбаться, скинул на пол пальто. Стал медленно раздеваться, обнажая заросшую волосами грудь.

– Решил помыться? – спросила Мариша, ставя флакон на полку, и провела ладонями по бедрам, привлекая внимание неожиданного гостя к красоте их изгиба.

– Хочу спинку тебе потереть, – отозвался Вован и голым подошел к ванне.

Он легко и быстро провел пальцами по ложбинке Маришиной спины, опустил их в раздвоенность внизу и проник в ее лоно. Тело Мариши напряглось, она запрокинула голову. Вован стал целовать ее в шею, языком нежно и сильно обследовал ухо, отчего у нее занялось дыхание.

– Ты трешь ниже спины, – прошептала она.

Вован залез в ванну, но длинному партнеру тут развернуться было негде.

– Я встану, – сказала Мариша.

Она выпрямилась и поднялась из воды в полный рост. Встала ногами на края ванны, одной рукой держась за карниз шторы, другой – за стену. Вован снизу любовался нежно-розовой раковиной ее влагалища. Алый зрачок смотрел оттуда на него.

Вован приподнялся и поцеловал Маришу в раскрытое лоно. Затем он взял ее двумя руками и посадил себе на пояс. Она сомкнула скрещенные ноги у него за спиной. Вован отстранился и всадил свой мощный ствол в самую середину ее раковины.

Мариша застонала, скребя ногтями ему плечи, а он всаживался и всаживался, прижимая ее железными руками.

– Пойдем в спальню, – наконец прошептала она.

Мариша соскользнула в воду, впилась ему в рот поцелуем, затем сказала:

– Побудь минуточку здесь. Сразу не заходи, – вышла из ванны и убежала.

Вован вытерся махровым полотенцем, затем собрал свою одежду на полу, отметив в пальто тяжесть пистолета. Кинув ком одежды в кресло, он пошел к спальне, дверь в которую была закрыта.

– Можно войти? – крикнул он.

– Входи.

Бригадир отворил дверь и увидел Маришу в белом кружевном боди. Из кружев вверху соблазнительно выпячивались ее груди, а через тонкий шелк просвечивались кнопочка пупка и нежная расщелина под выбритым лобком.

Они сплелись на кровати и катались в объятиях, жарко целуясь. Вован стащил с нее эротическое боди и двинулся своим стволом навстречу лепесткам губ, ощущая, как податливо они сминаются.

Странны были нахлынувшие чувства Вовану, трудившемуся ранее со многими женщинами, зрелыми и молоденькими, искусными и неумелыми. Все воспоминания о них, все былые ощущения куда-то испарились, когда он ласкал, терзал, бешено изнурял эту впервые сегодня увиденную девушку.

Нечто удивительное пил Вован, припадая к Маришиным ложбинкам и выпуклостям, дыша ее кожей, зарываясь лицом в гриву волос, раскинутую по роскошным плечам.

Отдыхая, Вован лежал на боку между ее согнутых ног, не выходя из горячего влажного лона. Мариша, наклонившись, смотрела ему в лицо. И он нежно целовал ее глаза, чего почти никогда ни с кем не делал. Неистовая, безудержная страсть вновь затопила его, и Вован снова вошел в нее, словно пронзая женскую плоть. Она закричала, а он, судорожно извергаясь, все держал в ней свою шпагу, словно закаливая ее навечно…

– Никогда такого не испытывал, – искренне сказал бригадир, когда они на кухне пили кофе.

– Правда? – спросила Мариша, глядя на него лучистыми глазами.

Она сидела за столом перед ним и не могла насмотреться на лицо этого мужчины, который из всех ее многочисленных партнеров впервые так нежно и страстно брал ее. Вован в пальто, накинутом на голые плечи, курил папиросу и добродушно щурился на Марину.

– Зачем ты «Беломор» куришь? – участливо спросила она. – У меня для гостей «Мальборо» есть.

– Привык к воровской марке, – ответил Вован и, строжея лицом, добавил:

– У тебя, я знаю, и марафет имеется, только не для гостей.

Мариша виновато примолкла.

– Чего замялась? – спросил Вован. – Кончились дозы? Я тебе свежак принес.

Впервые в жизни в разговоре со своим блатным девушке было стыдно за наркоманию.

– Завязать с этим хочу, – пролепетала она, хотя за минуту до этого и думать об этом не думала.

– В натуре решила, Мариш? – заинтересованно проговорил бригадир. – Я всей душой тебя поддержу. Ты, раз обо мне слыхала, то в курсе, что я с бухаловом круто завязал. Бери пример. Такая красавица, и на игле сидеть? Не будем дешевку мазать!

Мариша влюбленно смотрела на него, ощущая себя девчонкой рядом со старшим братом, приехавшим домой из дальних странствий. От этих новых чувств было ей особенно горько, что не устояла она в вербовке перед Кострецовым. Но тут не было Марише хода назад: «ссученность» бандиты никому не прощают.

– Теперь о деле, – сказал Вован. – Про магазин «Покров» ты от Феогена знаешь. Наша бригада его под крышу взяла, будем трясти Феогена с Белокрыловым, чтобы они по старым долгам с новыми хозяевами рассчитались. Что думаешь по Белокрылу?

– Деловой, из КГБ. Он под Феогеном вроде тебя у востряковских: ведает наездами и всем таким прочим.

– Бойцы у него есть?

Мариша задумалась, потом предположила:

– Должны быть, хотя от Феогена я насчет их не слыхала.

– Ну, это мы и без тебя сообразили. Кто-то Пинюхина завалил же. Вопрос: нанял Белокрыл мочильщика разово или у него команда таких?

– Ничего не могу сказать, Вован.

– Лады, – проговорил, допивая кофе, бригадир. – Войди в контакт с Белокрылом, ковырни его как-нибудь на эту тему. Сможешь?

Мариша преданно взглянула на него серыми озерами глаз.

– Все для тебя сделаю.

– Что заходивший мент из себя представляет?

– Кострецов этому оперу фамилия. Крутит убийства Пинюхина и Ячменева.

– А чего к тебе приперся?

С этого момента Марише пришлось свернуть с правдивых «показаний» Вовану:

– Да не ко мне, а к Феогену. Я его не интересовала. Повесила ему лапшу, что прибираю здесь, за хатой в отсутствие архимандрита слежу.

– Как этот Кострецов на нападение Сверчка среагировал?

– Прибежал назад встрепанный. Опознал он его. Видно, по приметам, что после завала Ячменева на Архангельском собрал. Давай меня трясти. А мне что? Я на своем как стояла, так и стою: дел Феогеновых не знаю, о Ячменеве ничего не слышала. Мало ли кто надумал мента тут завалить?

– Если опер не лох, то должен был смикитить, что Сверчок в шестерках у Феогена.

– Он так и решил, я поняла. Нормально фишка легла: Сверчок сунулся после завала на Архангельском к пахану Феогену за новыми указаниями, на мента напоролся, психанул и решил на перо поставить. Я в стороне.

– Лады, Мариша.

Вован скинул с голого тела пальто и начал одеваться. Маришка подошла к нему, прижалась. Он поцеловал ее в лицо, в груди, но по-деловому отстранился, прощаясь:

– Теперь будешь завязана на мне. Жду информации по Белокрылу. – Остро взглянул на нее. – Наркоту, может, все-таки тебе оставить?

Трудный это был момент для Мариши. Дозы у нее кончились, но скрытый жар, исходивший из темных глаз Вована, подвигал на испытание.

– Нет, – мотнула она головой и улыбнулась, – не будем дешевку мазать.

* * *

Когда Вован вышел из подъезда на Арбат, Топков взял его под наблюдение. Лейтенант проследовал на своих «Жигулях» за «БМВ» бригадира до его квартиры, которую тот снимал на московской окраине.

В доме, где обретался Вован, Топков расспросил соседей о его образе жизни, потом навел справки о нем в местном отделении милиции. Уточнив у коллег, присматривающих через участкового за бандитом, его кличку и принадлежность к востряковской ОПГ, Гена проехал в МУР, где добрал все имеющиеся сведения об уголовнике Воване.

Глава 3

На Чистые пруды опускалась ночь, и сидящий в засаде у подвала с Черчем и Нютой Ракита пожалел, что решил помиловать подругу-алкоголичку Кеши. Парочка, прикончив последнюю банку пива, заснула, Ракита подумал: «Могут продрыхнуть до утра». Его опасения не подтвердились. На лестнице из подвала показалась Нюта, отряхиваясь как дворняжка, выползшая из будки. Она порылась в карманах, видимо надеясь на завалявшиеся монеты, но не обнаружила их. Взбила челку, вдохновляясь добыть необходимое пойло в чистяковских ущельях, и затопала со двора.

Ракита расстегнул «молнию» куртки, чтобы удобнее выхватить десантный нож, и собрался было вниз на угомон надоевшего ему своим существованием бомжа. Но вдруг вылез наружу и сам «клиент»!

Черч, воспитанный в благородной семье во главе с папой-генералом, избегал самых гнусных привычек плебейской братии. Так, не мог он мочиться под крышей, где спал. Из-за этого он и поднялся по ступенькам во двор и прошел за нуждой именно к тем кустам, за которыми скрывался Ракита.

Киллер даже улыбнулся от везухи, вознаградившей его за долгое ожидание. Он кошачьи обогнул свою сторону кустов, выходя на позицию для удара. Кеша прекрасно подставил ему спину, примостившись с расстегнутой ширинкой лицом к навесу из ветвей. Ракита выдернул нож и собрался ринуться на цель, как из сумерек негромко, но веско кто-то произнес:

– Брат мой! Не убивай человека.

Ракита замер, к нему обернулся Черч, белея изумленным лицом. Из спустившейся темноты к ним придвинулась ладная фигура длиннобородого Никифора, напрягавшего Кострецова рассуждениями на религиозную тему.

Никифор повторил, обращаясь к убийце:

– Брат, не убий!

Счетчик в голове у Ракиты мгновенно выщелкнул:

«Все равно приходится класть двоих!»

Спецбригадовец катастрофически засветился теперь и жертве, и новому свидетелю. Ракита молниеносно шагнул к Никифору, держа у бедра нож, собираясь сначала воткнуть в этого, а потом прыжком догнать и Черча.

Никифор не тронулся с места, но изможденное его лицо будто бы осветилось, и богомолец проговорил:

– Брат, я давно готов к смерти.

Смотрел на Ракиту этот бородач словно как с иконы. Киллер замялся, и этих секунд хватило, чтобы Черч пришел в себя. Кеша заорал и кинулся опрометью со двора.

Не отводил от Ракиты взгляда Никифор, поднял три перста и осенил себя крестным знамением. Опустил Ракита руку, сжимавшую нож, с трудом перевел дыхание. Никогда он не натыкался на такое препятствие: светлый взор будто бы из инобытия…

Мешая шутку с впервые нахлынувшим на него неведомым страхом, киллер спросил:

– Ты чего все «брат» да «брат»? Из братвы, что ли?

– Я из братьев во Христе.

– Не верующий я. И моли своего Бога, что сегодня я устал. – Ракита сунул нож внутрь куртки, собираясь уходить.

– Ты крещен? – спросил Никифор.

– Да, – почему-то ответил ему Ракита, проклиная себя за все случившееся.

– Значит, мы братья.

В небе россыпью пуль зажглись звезды, темень верхотуры просекло лезвие месяца. Ракита еще раз посмотрел в лицо человека, которого чуть не убил. Потом повернулся и зашагал прочь.

* * *

Черч, не помня себя, добежал до ОВД. Он ворвался к Кострецову с воплем:

– Сросшийся чуть не зарезал!

Опер выскочил из-за стола. Они вместе с Кешей ринулись к месту происшествия на Потаповский. Черч кричал на ходу:

– Никифор отмазал! Богомольный мужик со Сретенки. Он за веру срок волок. Церковь советскую не признает. И на власть он хер положил. Святость великую имеет! Глянул на Сросшегося и говорит: «Ты чего, братан?» Тот перо и кинул.

– С ножом на тебя киллер пошел? – уточнил Кость.

– Ну да, – задыхаясь на бегу, проговорил Кеша. – За спиной, падла, уж встал, как я из подвала поссать поднялся. А Никифор откуда-то выходит и говорит: «Братан, грех убивать!»

– Давно этот Никифор на Сретенке?

– А с лагерей появился после начала перестройки. Прославился он, когда сретенский храм в Печатниках само церковное начальство за ересь разгоняло. Никифор тут как тут – подошел к главному попу и в рожу ему харкнул.

Когда они вбежали в нужный двор, Никифор не торопясь выходил из него.

– Никифор, а тот штымп где? – крикнул Черч.

Мужик остановился и поинтересовался:

– Вы, ежкин дрын, о чем?

– Да ты что, дядя? – взвыл Кеша. – Я все о том, как завалить меня десять минут назад здесь хотели!

Никифор усмехнулся, глядя на Кострецова, сказал:

– Гражданин начальник, путает чтой-то этот человек.

Капитан понял, что и по этому случаю ничего от него не добьешься. Он кивнул Кеше:

– Ты иди.

Черч, с ужасом оглядевшись, проговорил:

– Куда? Опять на перо?

– Успокойся, – ободрил Кострецов. – Киллера твоего после такого расклада уж на Чистяках нет. Лети туда, где прошлый раз скрывался.

Кеша с беспредельным выражением кошмара на лице подхватился и унесся в темноту.

– Никифор, – сказал опер, – вы за что власть, нашу церковь, наши органы ненавидите? За то, что сидели? Так это вас прежняя власть упекла.

– А чем нонешняя власть, с ее органами, той же церковью красной, лучше старой? – осведомился тот, пошире расставляя кривые ноги.

– Хотя бы тем, что вы можете себе позволить плюнуть в лицо священнику, как это было в храме на Сретенке. Свобода самовыражения, свобода слова, любых политических взглядов и верований.

– Правда ваша. На Сретенке я обновленцу этому, попу Кочеткову, в морду плюнул. Так я б ему и при Советах плюнул.

Кострецов прищурился.

– За такие фокусы и срок отбывали?

– Отбывал я за фокус, что в катакомбниках, в истинно православной подпольной церкви при коммуняках был.

– По какой же статье?

– Все по той же пятьдесят восьмой, гражданин начальничек, – пренебрежительно смотрел на милиционера Никифор.

– Именно – по той же, – раздраженно произнес капитан. – Статья эта еще в сталинском ГУЛАГе была знаменита, ее «фашистской» называли, привлекались по ней изменники родины, власовцы и так далее.

– Именно, именно. В пятьдесят восьмой есть и подпункт: за клевету на советскую власть и прочие крючки. Я и «клеветал» на советскую сергианскую церковь заодно с ее властью из видения святого Иоанна Кронштадтского: «На престоле большая звезда и Евангелие со звездою, и свечи горят смоляные – трещат как дрова, и чаша стоит, а из чаши сильное зловоние идет, и оттуда всякие гады, скорпионы, пауки выползают. Перед престолом стоит священник в ярко-красной ризе, и по ризе ползают зеленые жабы и пауки, и лицо у него страшное и черное как уголь, глаза красные, и изо рта у него дым идет, и пальцы черные. В этой церкви нельзя принимать миропомазание».

Кострецов, услышав про дым изо рта священника, вспомнил о сигаретном бизнесе патриархии, оживленно заметил:

– Кое-что из этого видения и на современную церковь похоже.

– Обязательно, ежкин дрын. Только вместо звезды у сергиан теперь на престоле знак доллара. Прозорливцы-то давным-давно и наш момент обсказали.

Никифор, заметив интерес капитана, начал цитировать:

«В последнее время мир будет опоясан железом и бумагой… Тогда, хотя имя христианское будет слышаться повсюду и повсюду будут видны храмы и чины церковные, но все это одна видимость, внутри же – отступление… Ходить в те храмы нельзя будет, благодати в них не будет… Истинно благочестивые христиане потерпят гонение от своих лжебратий, лицемерных христиан, многие из которых будут ограничиваться только одной наружностью, одними внешними обрядами… Священство последних веков будет в нравственном падении через две страсти: тщеславие и чревоугодие… Людей будут заставлять ходить в церковь, но мы не должны будем ходить туда ни в коем случае…»

– Это кто же – «мы»? – прервал Кострецов.

– А истинно православные.

– Значит, по-прежнему у вас выходит, чтобы молиться только в катакомбах?

– Не, – светло улыбнулся Никифор, – наши теперь, слава Богу, почти все на свет Божий вышли. Перешли под омофор Русской православной церкви за границей, ее приход ныне и в Москве есть. Зарубежные русские истинные с нашими, спаси Христос, воссоединились.

– Ну вот, и вы получили условия, а новую власть опять не признаешь, на меня как на врага смотришь. Столько на твоих глазах на Чистяках, как нарочно, произошло, а помочь не желаешь, – начальнически переходя на «ты», сказал капитан.

– Твоя правда: именно – «нарочно», – как равному тыкнул и ему Никифор. – А ты замечай все таинственное. Но власть твою безбожную, верно, не признаю и помогать не буду. Условия, ты говоришь, нам дали? Да наши приходы, когда вам надо, ОМОНом разгоняют, хотя и молимся лишь в домовых храмах. Многим ли это от бывших советских катакомб отличается? – Он вдруг повеселел. – И правильно, истинная Христова церковь всегда должна быть гонима!

Никифор посмотрел на испятнанный звезд-ными брызгами черный бархат неба и пошел от Кострецова словно от пустого места.

* * *

Кострецов вернулся в опустевшее ОВД, увидел, что в его кабинете горит свет. Толкнул туда дверь: за столом сидел Топков.

– Привет, Гена. Что не отдыхаешь?

– Выследил я гонца востряковских у Мариши! – ответил лейтенант, откладывая ручку и блокнот. – Кличка Вован, бригадир их группировки. Позвонил тебе домой, потом сюда, дежурный говорит: убежал куда-то, должен вроде вернуться. Я и подъехал.

– Я на Потаповский вместе с Черчем мотался. Там Ракита его хотел прирезать. Чудом Кеша гибели избежал и на этот раз. А выручил его тот самый Никифор, который после убийства на Архангельском не стал мне показания давать.

– Сектант?

– Да нет. Мы сейчас с ним долго говорили. Он объяснил, что происходит из катакомбников истинно православной церкви, а нынче – прихожанин Зарубежной церкви. Мне Саша Хромин про эти церкви рассказывал, но не возьму в толк, почему они вместе с Московской патриархией никак не договорятся?

– У этой проблемы, Сергей, длинная предыстория. Устал я сегодня, чтобы тебе ее излагать. Да и на кой она тебе?

Кость резко сдернул с себя куртку, бросил ее на стул.

– Достал меня этот кривоногий Никифор! Зону прошел, а шлет с ясными глазами на хер капитана милиции, патриархию, всю нашу власть. Вот ежкин дрын!

– Он и должен быть такой закалки, которую на Руси еще староверы героически показали. Те в петровские времена самосжигались семьями, целыми старообрядческими общинами, чтобы продемонстрировать презрение к церковным нововведениям, то есть к антихристовым деяниям.

– Со старообрядцами не сталкивался. А Никифор и Сверчка, и Ракиту видел – золотой свидетель по нашему розыску. Вот дрын-то: хоть не плюнул на меня, как он с попом из патриархии на Сретенке отличился, но обозвал нас всех безбожниками.

– А тебе обидно?

– Я, Гена, на Антиохийское подворье время от времени захожу, на службах иногда стою. С женщиной одной на рыбалку под Боровск на Протву ездили, так там на всенощную в Пафнутьев монастырь зашли. Это тот самый, в котором протопоп Аввакум и боярыня Морозова томились.

Топков ухмыльнулся.

– Катакомбнику Никифору такая околоцерковность – одни примочки. Да он еще и Русской православной церкви за границей прихожанин? В этой идеал – белый воин, она с белогвардейцев началась и ее иерархи считают: истинно продолжилась от князя Владимира, крестившего Русь. Это в противовес продавшейся большевикам сергианской, патриархийной. В Зарубежной церкви монархическая, императорская крутизна необыкновенная, ревнительство православного благочестия самое ортодоксальное, консервативнейшее.

– Но мы-то уже не красные. Чего таким, как Никифор, против нас подниматься?

– Во-первых, есть мнение, знаешь ли, что Гражданская война до сих пор не кончилась. А в духовном отношении Зарубежная церковь не прощает патриархии ее нераскаянный сергианский грех, который теперь, сам видишь, разросся уже в дьявольщину с мафией, криминалом. К тому же патриархия не признает святым расстрелянного большевиками Николая Второго и других новомучеников, погибших от руки чекистов. В минус ко всему этому ввязалась патриархия во Всемирный совет церквей, желая объединиться экуменистически с католиками, протестантами, даже с представителями каких-то африканских верований, которые там шаманы представляют. Русским зарубежным ревнителям такое невыносимо.

– Да какие они теперь русские? Это деды, ну, может, отцы их родились в России, а современное поколение по-русски с большим акцентом разговаривает.

– Верно, но Зарубежная церковь получила новую перспективу с открытием своих приходов в России. У нас и по всему СНГ их десятки, туда хлынули такие прокаленные катакомб-ники, как Никифор, все православные, видевшие отступление, криминальный шабаш в верхушке Московской патриархии.

– В общем, не сговорим мы на сотрудничество Никифора?

– Никак, Сергей. Такие, как он, не на нас, так сказать, прихвостней безбожного государства, рассчитывают, а только на разборку Господа Бога.

– Ладно, возьмемся за более уступчивых. С чем этот Вован у Мариши объявился?

– Этого не могу сказать, подслушки в квартире Феогена не установлено. Но Вован у востряковских всегда на острие атаки, командует группой способных на любое бандитов.

– Подробности встречи надо постараться у самой Мариши выяснить, не отходя от кассы, – сказал Кость и набрал номер телефона арбатской квартиры.

– Алло, – сонно откликнулась Мариша на другом конце провода.

Капитан положил трубку.

– На месте она. Сейчас поеду, возьму ее тепленькой.

Кострецов натянул куртку, попрощался с Топковым. Потом зашел в каптерку ОВД и взял оттуда несколько пакетиков с порошком героина для инъекций, сунул их в карман.

* * *

Мариша открыла дверь Кострецову заспанной и недовольной, бросив в прихожей:

– Теперь и ночью будешь меня доставать?

– Наше дело круглосуточное, девушка. Время визитов не приходится выбирать. Да и не нарваться бы на твоих корешков, как в прошлый раз. Они тебя, как я понял, больше любят днем навещать.

Последние слова Кость проговорил многозначительно, намекая на дневной визит Вована. Мариша внимательно посмотрела на него.

Капитан прошел в гостиную, сел и осведомился:

– Какие новости?

Несмотря на ментовский прозрачный намек, Мариша решила скрыть встречу с Вованом, подставлять которого ни за что не хотела.

– Новости? – переспросила она. – Скорый ты. Вот приедет из командировки Феоген, будут и новости.