Текст книги "По следам дроздовцев…"

Из Софии генерал Туркул совершал поездки по стране, дабы сохранялась связь между однополчанами и, насколько можно, поддержать в них веру в возможность возобновления вооруженной борьбы против Совдепии. Очевидно, в один из его приездов в Перник, где на шахтах трудилось много русских военных, включая чинов «цветных» частей, произошел курьезный эпизод, который так запомнился В. Душкину.

«В софийском районе почти вся работа для нас сводилась к шахте Перник. “Трудящиеся массы”, поработав тяжело, приезжали в Софию проветриться и порезвиться и, оставив все заработанные деньги, возвращались на Перник. Сами собою создавались рестораны, клубы и прочие развлечения. Появился и “Медведь” (в память того “Медведя”). Бывал там и я, и однажды был молчаливым свидетелем сцены, по существу, довольно обычной в этом месте, но замечательной из-за ее участников.

Так вот, сидим мы втроем: мой близкий родственник, студент-медик Гавриил Александрович Беляев, с 4-го курса ушедший на войну, его жена – сестра милосердия Лидия и я (аз многогрешный). Невдалеке от нашего стола, за другим столом, небольшая группа “гостей с Перника” празднует сегодняшний приезд в Софию и завтрашний отъезд на Перник. Уже “на взводе”, и “взвод” приближается к апогею. Услаждал пирующих своим пением “Степка” Левский. Я его хорошо знал. Он обладал чудесным тенором и умел “трогать сердца”. Как-то совершенно внезапно вспыхнула ссора. Произошло даже некое движение, задвигались стулья, кое-кто поднялся, кое-кто встал на вытяжку, кое-кто щелкнул каблуками. Послышалось “Ваше …ство” и “разрешите”. Сестра Лидия, сделав большие глаза и полуприкрыв рот ладонью, прошептала: “Да это Туркул!”. Да, это был генерал Туркул, немного постаревший, отяжелевший, грузный Туркул. (Скажу вскользь: то был единственный “вождь”, до конца сохранивший завет Врангеля и Кутепова: “Любой ценой, во что бы то ни стало, с кем угодно, хоть с чертом и дьяволом…” Но об этом позже.) Около него вертелся, по-видимому, его постоянный адъютант и собутыльник и, вскакивая, вытягивался новоиспеченный уже в Болгарии Господин Офицер. В виде финала, под шум голосов, зазвенел на высокой ноте голос Левского: “Вы позволяете себе оскорблять лейтенанта Императорского флота Данилевского, героя Черного и Азовского морей! ” Здесь я узнал, что забубенная головушка, пьяница и чудесный певец “Степка” Левский был наш герой. Постепенно все утихло. И все разошлись. Сестра Лидия усмотрела что-то под столом пировавших, подняла, ахнула и вскрикнула: “Никому не отдам! Это – реликвия! Отдам позже – кому нужно! ” То был оставленный “на поле битвы” стек генерала Туркула: палочка красного дерева, лакированная и усеянная золотыми монограммами и значками, длиной немного меньше аршина. Господа дроздовцы, даю, хоть и поздно, уточнения, но, может быть, вы найдете эту драгоценную реликвию. Беляев Гавриил Александрович работал на “мине” Плакальнице, был помощником доктора Бобынина; сестра Лидия работала в тамошней амбулатории, в подчинении Бобынину. Уехав во Францию, я их потерял из вида. Туркулов стек, был, наверняка, хорошо знаком всем его окружающим»[12]12
  Душкин В. Указ. соч., с. 142–144.


[Закрыть].

В последующие годы многие русские покинули Болгарию. В первую очередь по причинам экономического характера: низкий уровень жизни, сезонный характер работ, главным образом в аграрном секторе. Кроме того, София не была центром мировой политики, в отличие от Парижа.

Можно сказать, что чинам русских эмигрантских воинских организаций, существовавших в Болгарии до сентября 1944 г., повезло. У них нашлись свои летописцы. Это братья Владимир и Павел Бутковы – сыновья протоиерея Николая Георгиевича Буткова, бывшего полковым священником у самурцев, потом у марковцев, а затем у дроздовцев. Уже в начале нового века были изданы их воспоминания. В. Н. Буткова – в журнале «Вестник РОВС» и П. Н. Буткова отдельной книгой «За Россию! Русские белые против русских красных, в борьбе против сталинского террора, нацизма и коммунизма (1917–1994)». В чем-то повторяя и дополняя друг друга, они, тем не менее, помогают представить, хотя бы отчасти, жизнь русских изгнанников в Болгарии в межвоенный период.

Безусловный интерес представляют воспоминания братьев Бутковых о работе болгарского отдела РОВС и его «внутренней линии» – разведке РОВС. В Болгарии ее возглавлял полковник А. А. Зайцов. Его главными помощниками были капитаны А. А. Браунер и К. А. Фосс.

Как писал В. Н. Бутков:

«Клавдий Александрович Фосс состоял на службе в болгарском Военном министерстве с 1925 по 1941 г. и получил несколько болгарских военных и гражданских орденов за успехи в борьбе с коммунистическими террористическими организациями. Он числился майором запаса. Одновременно Фосс был близок к работе III отдела РОВС и помогал РОВС своими связями и своей деятельностью. Оба связных полковника Зайцова находились в близком контакте друг с другом.

Когда в начале 1930-х годов полковник Зайцов перебрался во Францию, он всю свою работу в Болгарии передал капитану Фоссу, который также, будучи необыкновенно способным и талантливым разведчиком, укрепил и развил работу “внутренней линии”. Именно Фосс раскрыл более десяти коммунистических так называемых “конспираций” и обезвредил более сотни отчаянных болгарских террористов. Вот почему он был постоянно “на мушке” у болгарской коммунистической партии и советского ОГПУ. Поэтому в Болгарии Фосс все время получал награды и повышения по службе.

На Фосса было совершено более десяти покушений, и все были неудачными. Его охраняли двое телохранителей: один – его старый и верный вестовой дроздовец, другой – приставленный агент болгарской разведки.

Клавдий Александрович в совершенстве владел пятью языками: кроме русского и болгарского – немецким, английским и французским. Когда он развернул работу на Россию, он встречался с иностранными представителями западных разведок и говорил с ними без переводчика.

Именно капитан Фосс открыл и провалил работу специально засланного в Болгарию агента – сына начальника III отдела РОВСа генерал-лейтенанта Ф. Ф. Абрамова»[13]13
  Бутков В. Н. Исторические записки и воспоминания члена Русского Обще-Воинского Союза // Вестник РОВС. 2001. № 1–2.


[Закрыть].

Уроженец Киева, русский немец Фосс был офицером Дроздовскго артдивизиона. Его работу в болгарском отделе РОВС трудно переоценить. Ведь с самого начала русская воинская эмиграция была под пристальным вниманием советских спецслужб. Русской воинской эмиграцией занимались ИНО ГПУ – Иностранный отдел Главного политического управления СССР. Так с 1922 г. стала называться пресловутая «чрезвычайка» – ЧК, внушавшая ужас русским и россиянам задолго до появления СС и гестапо Третьего рейха. Русской воинской эмиграцией занималось ГРУ РККА – Главное разведывательное управление Генерального штаба Рабоче-крестьянской Красной армии. А также разведка Коминтерна – Коммунистического интернационала, основанного в 1919 г. председателем Совнаркома РСФСР В. И. Ульяновым (Лениным). С правовой точки зрения русские белые эмигранты были вне закона. В начале 1920-х гг. СНК и ВЦИК РСФСР приняли указ, по которому бывшие подданные Российской империи, находящиеся за границей и не имеющие гражданства РСФСР, объявлялись вне закона.

Автор цитировавшихся выше воспоминаний В. Н. Бутков (1916–2000) был чином РОВС с 1932 г. Окончил унтер-офицерские курсы при III отделе РОВС в Софии и произведен в корнеты[14]14
  Александров К. М. Офицерский корпус армии генерал-лейтенанта А. А. Власова 1944–1945. М., 2009, с. 230. 2


[Закрыть].

Его младший брат П. Н. Бутков о К. А. Фоссе вспоминал следующее:

«Сам Клавдий Александрович – из очень интеллигентной семьи, родился в Киеве, где учился в реальном училище.

Прекрасно владея несколькими языками (русским, болгарским, французским, английским, немецким), он занимает один из очень ответственных постов при штабе генерала Абрамова в Софии, где становится секретарем этого боевого III отдела РОВС. Глубоко верующий, он строго соблюдал все русские праздники, как православные, так и исторические. Непрерывно совершенствуясь в науках по пособиям Красной армии, он являлся примером для офицеров. Очень скромный, не заносчивый, он никогда не повышал голоса на других, а всегда спокойно выслушивал.

Я знал его не только по Софии, но и потом, уже будучи в России, во время войны, когда он отвечал перед болгарским Генеральным штабом за всю нашу работу, которую мы вели как представители Болгарии на оккупированных немцами территориях юга России»<sup>[15]15
  Бутков П. Н. За Россию! Русские «белые» в борьбе против русских «красных», сталинского террора, нацизма и коммунизма (1917–1994). СПб., 2001, с. 31.


[Закрыть]</sup>.

Помимо воспоминаний о нем братьев Бутковых, выдержанных в комплиментарных тонах, сохранилось и другое свидетельство, не очень лицеприятное. Его оставил бывший вольноопределяющийся запасной Марковской артиллерийской бригады князь А. Л. Ратиев, также знававший в Софии капитана Фосса. Правда, в отличие от братьев Бутковых он не состоял в русских эмигрантских воинских организациях. В 1944 г. не пожелал уезжать из Болгарии и прожил в Софии до конца своих дней.

«Выросло и закрепилось, с одной стороны, влияние РОВС, который стал претендовать на ведущую роль и признание своего авторитета; для огромного большинства стало это эталоном благонадежности и хорошего тона и считалось как бы и обязательным. На другом полюсе очутилась другая часть, которая не признавала для себя обязательными навязанные сверху готовые шаблоны и относилась к РОВС по возможности терпимо, считая, что он оказывает известную крупную роль в чисто бытовом отношении русской эмиграции, но оставаясь в оппозиции ко всем попыткам играть какую-то роль в его политических начинаниях и проявлениях, которые почти всегда оканчивались неудачами. Вскоре его центром стал Париж, где сосредоточилось и большинство участников, сражавшихся в армиях как Деникинской, так и Врангелевской. В других государствах, где имелись более солидные группы бывших военных, были организованы починенные Парижу отделения РОВС. В Софии начальником такого отдела был назначен генерал Абрамов. Несколько раз в год в Русском доме устраивал собрания своих членов, на которых зачитывались информационные сообщения, неизменно заканчивающиеся обещаниями скорого возвращения в Россию, обыкновенно ничем не обоснованными. Такой психоз неизменно поддерживался и в центре – в Париже, где даже были организованы заочные военные курсы для постоянного повышения квалификации командного состава.

Вот об этом и зашел у меня с Юрием Ив. Петриченко, ярым приверженцем РОВС и слушателем Парижских военных курсов, долгий, принципиальный и откровенный разговор. Впрочем, говорить пришлось почти исключительно мне. Я старательно подчеркивал огромную культурную, но чисто бытовую пользу, которую приносит организация РОВС. Создавая подобие общественного мнения, он помогает поддерживать дисциплину, не дает людям опускаться и постоянно напоминает им, что они не обыкновенные рабочие и служащие, а имеющие заслуженные ими воинские чины – поручики, капитаны, полковники. В настоящее время на них лежит почетная обязанность представлять здесь интересы своей родины и поддерживать к ней уважение. С другой стороны, на руководителях РОВС лежат обязанности, главным образом культурно-просветительные. На этом и только на этом должна быть строго ограничена его деятельность.

Ничем не обоснованные обещания – обыкновенно, произвольно основанные на случайных ухудшениях в отношениях европейских государств и СССР, только отвлекают внимание большинства от естественного стремления закрепить свое социальное положение за границей. Создавая вредную иллюзию, что наше пребывание здесь является только кратковременным эпизодом, совсем ошибочно и даже преступно поощрять такие надежды на то, что можно чего-нибудь добиться террором и засылкой в Советский Союз отдельных лиц.

Вопреки моему ожиданию, реакция Петриченко оказалась весьма сдержанной. Он даже как будто согласился с моими доводами и, уходя и прощаясь, попросил меня изложить письменно все то, что я ему говорил, так как он хочет дополнительно обсудить то, что услышал от меня, с какими-то руководящими лицами РОВС.

Несколько дней я находился в нерешительности: имеет ли смысл браться за подобную, явно безнадежную задачу, но в конце концов решил, что кому-нибудь необходимо попытаться открыто сказать то, что представляется бесспорным и ясным.

После того, как Петриченко получил мою рукопись, прошло более месяца. Это и убедило меня в том, что моя попытка закончилась полной неудачей. Но как-то вечером он снова появляется и спрашивает, готов ли я следовать за ним? Догадавшись по его краткому приглашению, а главное, по его виду, что речь идет чуть ли не о конспирации, я молча надеваю плащ, показывая этим свою готовность. Мы идем по улице Дунав и в верхней ее части у собора Александра Невского сворачиваем на ул. Оборище. Конечно, как я и предполагал, мы направляемся туда, где находится штаб генерала Ф. Ф. Абрамова (на ул. Оборище), где находится старый одноэтажный дом, стоящий в самой глубине участка земли, который за то время, как он попал в аренду к русским, успел покрыться густой порослью кустов и деревьев; теперь каждую весну его обильно заселяют соловьи. Он находится точно против “медицинского садика”, как называем его между собою мы, русские.

Дойдя до калитки дома 17, мы останавливаемся, слушая трели и перекличку соловьев.

Отсюда к самому зданию идет еле заметная в темноте неширокая дорожка, которая нас приводит к боковой двери дома, которую открывает нам высокий человек с бородой. Петриченко его представляет: “Знакомьтесь. Это сын профессора Попова, которому удалось недавно вырваться из Союза”. Дальше мы входим в небольшую комнату, где Петриченко представляет меня второму лицу, которому рекомендует – Фоссу, Клавдию Александровичу.

Вот она, эта таинственная личность, которая, по слухам, заправляет всей организацией РОВС по отправке в СССР разведчиков и террористов, с историческим именем Клавдий – подумал я про себя, внимательно рассматривая его. Человек небольшого роста, худощавый, стриженный под машинку, с мелкими чертами лица, на котором я не приметил пока ничего привлекательного. Он первый начинает разговор, выразив свое согласие со “многими” (?) моими утверждениями, подчеркнув свое согласие с тем, что идеология у них в РОВС действительно хромает. После чего сразу же пригласил меня посещать их совещания, так как они и занимаются обсуждениями тех проблем, которые интересуют меня. Собираются они два раза в месяц именно здесь, в его кабинете.

Не буду описывать, с каким интересом ожидал я очередного вторника, когда мы должны были собраться у Фосса»[16]16
  Князь Александр Ратиев. То, что сохранила мне память. Мемуары. София, 1999, с. 548–551.


[Закрыть].

Далее князь Ратиев описывает новую встречу с капитаном Фоссом и Поповым. Его доклад о необходимости разработки некой политической программы для РОВС вызвал у собеседников замешательство. Затем князь описывает нападение на одного из активистов движения «младороссов» А. Н. Игнатьева. Нападавшие были «валетами Фосса». После этого князь явился на службу к Фоссу и заявил о том, что всяческие отношения между ними прерваны<sup>[17]17
  Там же, с. 554.23


[Закрыть]</sup>.

Заслуживает внимания упоминание князем имен двух русских белых эмигрантов: Минина и Браунера. О первом он сообщает, что это был один из «валетов Фосса», а про второго пишет немного подробнее.

«С Браунером я не был знаком, но видел его на вечерах и собраниях. Знаю, что он бывший юрист, приятный и умный собеседник. В настоящее время он проживает в Русе и имеет какое-то близкое отношение к РОВС, чуть ли не возглавляет в этом городе его подразделение»<sup>[18]18
  Там же.


[Закрыть]</sup>.

Описанное выше знакомство князя Ратиева с капитаном Фоссом произошло в 1930 г.

При этом надо помнить, что свои воспоминания князь Ратиев писал во времена правления Народного фронта. О многом он наверняка умолчал, что-то мог исказить. Но одна деталь бросается в глаза при знакомстве с княжьими мемуарами. Оказавшись в изгнании, он еще в Константинополе покинул ряды Русской армии и записался в гражданские беженцы. В воинских организациях не состоял. В своих мемуарах не упоминает ни разу своих однополчан-марковцев после окончания Гражданской войны. Хотя немало ветеранов именно марковских частей в межвоенный период проживало в Болгарии. Достаточно вспомнить полковников Д. А. Слоновского и П. Я. Сагайдачного, капитана Б. А. Фишера и ряд других. Похоже на то, что он своих однополчан сознательно сторонился.

Что же касается коммунистической угрозы в Болгарии, то она была весьма серьезной в начале 1920-х гг. Еще учась в первом классе, я смотрел по первой программе Всесоюзного телевидения болгарский телесериал «На каждом километре» о болгарских коммунистах-подпольщиках. В первой серии была сцена – затопление болгарскими царскими жандармами баржи с политическими заключенными на фарватере реки. По всей видимости, это была река Дунай, а несчастные жертвы царских палачей – коммунистические повстанцы, участники сентябрьского восстания 1923 г.

В августе 2010 г., будучи проездом в болгарской Варне, я совершенно случайно в приморском парке набрел на мемориал в честь болгарских революционеров. На газоне были установлены плиты с именами болгарских революционеров, погибших в борьбе с царским режимом Бориса III. Всего около двухсот. Больше всего революционеров погибло в 1944 г. накануне или в ходе сентябрьской антифашистской революции, которую советская историческая наука и пропаганда называли «бескровной». Далее, в порядке убывания, следовали даты гибели революционеров – 1923, 1925, 1941–1943. Практически не встречаются фамилии революционеров, погибших в 1930-х гг. Это можно объяснить тем, что в 1930-х гг. Болгария вступила в полосу экономической и политической стабилизации. Что же касается 1923 и 1925 гг., то напомню: в сентябре 1923 г. в стране произошло вооруженное восстание с целью захвата власти и установления диктатуры пролетариата по образу и подобию той, что установили в России. Восстанием руководили коммунисты Георгий Димитров и Васил Коларов. Всестороннюю помощь деньгами, оружием, пропагандистскими материалами оказывал Коминтерн. Восстание было разгромлено. Димитров и Коларов бежали за границу. В боях с отрядами коммунистических повстанцев принимали участие расквартированные в стране подразделения Русской армии. Болгарам памятна и следующая дата, увековеченная на плитах Варненского мемориала, – 1925 г. После разгрома сентябрьского восстания группа болгарских революционеров подготовила покушение на царя Бориса и его приближенных, которые должны были присутствовать на торжественном богослужении в кафедральном соборе Святой Недели, по-русски – Святого Воскресения в Софии. Убийство монарха и его министров должно было послужить сигналом к новому вооруженному восстанию с целью захвата власти. Однако царь отбыл из храма до окончания службы. Адская машина была приведена в действие. Погибли около двухсот человек в результате взрыва под куполом собора. Исполнители террористического акта были схвачены жандармами, осуждены и повешены.

Но вернемся к воспоминаниям братьев Бутковых. В сознательную жизнь они вступили, когда первая часть «Балканской главы» истории русской воинской эмиграции была перевернута. Напомню, что в 1927 г. переехал из Королевства Сербов, Хорватов и Словенцев (Королевство СХС) в Брюссель главнокомандующий Русской армией генерал барон П. Н. Врангель. В следующем, 1928 г., он скончался. К тому времени, т. е. к концу 1920-х гг., почти все дроздовцы-генералы покинули Болгарию. Генерал К. А. Кельнер в 1922 г. был выслан в составе группы высших чинов Русской армии из Болгарии в соседнюю Сербию. Видимо, там ему больше понравилось, и он решил обосноваться в Белграде. Тогда же оказался в Сербии генерал Н. В. Чеснаков. До конца 1920-х гг. из Болгарии в Великое княжество Люксембург эмигрировал со своей семьей генерал М. Н. Ползиков. В 1924 г. по студенческой визе эмигрировал в Чехословакию, дабы продолжить свое образование, генерал В. Г. Харжевский. В 1926 г. эмигрировал во Францию генерал В. К. Витковский. Первое время он был заведующим русским санаторием Красного Креста на юге страны, в районе Канн ла-Бока.

Саркофаг генерала Врангеля

В 1922 г. в Севлиево застрелился полковник Е. Б. Петерс, которому генерал Туркул посвятил целую главу в книге «Дроздовцы в огне».

В 1928 г. покончил жизнь самоубийством боевой друг генерала Туркула генерал фон Манштейн-младший. Он не смог адаптироваться к мирной жизни. Болгарское правительство назначило пенсию его отцу – «дедушке» Манштейну-старшему, поскольку он был ветераном Освободительной войны 1877–1878 гг. Но пенсия рассчитывалась только на самого пенсионера, не учитывая членов семьи. В Галлиполийском лагере скончалась маленькая дочка генерала В. В. фон Манштейна. Жена стала требовать развода. Для боевого генерала-дроздовца это оказалось непосильным грузом. В сентябре 1928 г. он утром пришел вместе со своей супругой в центральный городской парк болгарской столицы – Борисова Градина. Там из револьвера застрелил свою жену, а потом сам застрелился. Вопреки православным канонам, генерала и, очевидно, его супругу отпевали в русской посольской церкви, а потом похоронили на городском кладбище. Будучи в Софии, я посетил бывшую русскую посольскую церковь. А вот могилу генерала В. В. фон Манштейна на центральном городском кладбище я не нашел. В отличие от могилы «дедушки» Манштейна, которая сохранилась на участке русских ветеранов Освободительной войны 1877–1878 гг. В начале нового века она была отреставрирована.

Словесный портрет В. В. фон Манштейна-младшего, помимо И. С. Лукаша, оставил и генерал Б. А. Штейфон на страницах своей книги «Кризис добровольчества», изданной в Белграде в 1928 г. «Тихий, застенчивый с мягкими чертами лица»[19]19
  Штейфон Б. Кризис добровольчества. Белград, 1928, с. 6–7.


[Закрыть]. С ним Штейфон познакомился в пору боев за Донецкий каменноугольный бассейн весной 1919 г. Поскольку этот регион в предреволюционные годы покрылся довольно густой сетью железных дорог, то красные использовали броневые поезда. Соответственно, белогвардейцы выработали свою тактику борьбы против советских бронепоездов. Особенно отличился в боях против такого рода войск противника фон Манштейн-младший.

Состав пропускали к себе в тыл. Однорукий офицер-дроздовец со своими солдатами заходил в тыл красному бронепоезду и подрывал железнодорожное полотно. Затем белые открывали ружейно-пулеметный и орудийный огонь, заставляя противника отступать. Дойдя до взорванного участка дороги, бронепоезд либо останавливался, либо сходил с рельсов. И его захват дрозовцами становился вопросом времени.

Там же упоминал генерал Штейфон еще одного дроздовца – «доблестного капитана Думбадзе». Во время боя за одну из железнодорожных станций в Донбассе артиллеристы под командованием Л. С. Думбадзе выкатили на платформу орудие под огнем врага и обстреляли красный бронепоезд «Тов. Ленин». Паровоз был подбит. Красные попытались дать обратный ход, но путь назад был подорван группой дроздовцев под командованием капитана фон Манштейна[20]20
  Штейфон Б. Кризис добровольчества. Белград, 1928, с. 28.


[Закрыть].

К началу 1930-х гг. из Болгарии разъехались по разным странам не только почти все генералы-дроздовцы, но и большая часть старших штаб-офицеров, т. е. в чинах от капитана до полковника. Тот же полковник Думбадзе обосновался в соседней Югославии, где прожил вплоть до 1914 г.

В 1926 г. решил окончательно уйти от мирской суеты адъютант штаба Дроздовского стрелкового полка капитан И. В. Виноградов. На этой должности он служил с 1920 г. С 1926 г. документы штаба полка подписывал наряду с генералом Туркулом военный чиновник Погожев. А бывший адъютант через Сербию выехал во Францию. В Париже он окончил Богословский институт и в кафедральном соборе в честь св. князя Александра Невского на улице Дарю принял монашеский постриг с именем Исаакия – небесного покровителя его родного города – Санкт-Петербурга. В 1928 г. он приехал из Парижа в Прагу. О его служении в чешской столице речь пойдет в следующей главе.

Центр политической жизни русской эмиграции окончательно переместился в Париж, который стал неофициальной столицей Русского зарубежья. В этих условиях генерал Туркул, потеряв своего боевого друга, расставшись с большей частью близких однополчан, включая многолетнего адъютанта, принял решение эмигрировать во Францию, в Париж. Вместе с супругой и дочерью Тамарой, родившейся в 1919 г.

В Болгарии из числа генералов-дроздовцев остались двое. Это «дедушка» Манштейн и генерал-майор Генерального штаба Ф. Э. Бредов-младший. «Дедушка» Манштейн скончался в Софии в 1933 г., пережив сына и невестку на пять лет. Ф. Э. Бредов, произведенный в генеральский чин в Галлиполи, проживал в окрестностях Софии до 1942 г.

В уже упоминавшемся фонде Дроздовского стрелкового полка в ГА РФ хранится Список кандидатов, намеченных областным Правлением Общества галлиполийцев в Софии на 1929 г. В Правление должны были войти: генерал-майор Черноглазов (начальник партии Константиновского военного училища), капитан Фосс (Дроздовский артиллерийский дивизион), военный чиновник Погожев (начальник партии 1-й Галлиполийской роты), полковник Гетц (Корниловский артиллерийский дивизион), полковник Алексеев (Дроздовский артиллерийский дивизион), полковник Сидорович (Алексеевский пехотный полк), подпоручик Селиверстов (Гвардейский отряд), подпоручик Шумаков (Корниловское военное училище), полковник Супников (офицерская Артиллерийская школа), капитан Фишер (начальник партии Марковского артиллерийского дивизиона), подполковник Воробьев (Корниловский ударный полк).

В ревизионную комиссию Софийского отделения Общества галлиполийцев вошли: генерал-майор Ползиков (командир Дроздовского артдивизиона), полковник Краевский (Сергиевское артиллерийское училище), полковник Ковалев (Алексеевский пехотный полк), подполковник Мирошниченко (Алексеевский пехотный полк), капитан Арнольд (Сергиевское артиллерийское училище). Списки были заверены подписью генерал-майором Зинкевичем[21]21
  ГА РФ. Ф. 6050. Оп. 1. Д. 4. Л. 8 (1929/1930).


[Закрыть].

Уезжая во Францию, генерал Туркул назначил старшим над всеми дроздовскими группами, бывшими в Болгарии, полковника В. П. Конькова. В Ботевграде группу дроздовцев возглавлял капитан Мухин. В Русе – подполковник Низовцев. В Севлиево – подполковник Пастушков. В Мездре – штабс-капитан Альбощий. В Бургасе – подполковник Бочаришвили. Оставались полковники С. Н. Колдобский и С. М. Петров – последний был инвалидом, штаб-офицеры капитан М. Г. Амброжевич, ротмистр Г. В. Строганов и подъесаул И. Ф. Сутулов и другие.

Что же касается русской воинской эмиграции в Болгарии, то во второй половине 1930-х гг. она переживала определенный подъем. Это было связано с деятельностью начальника III отдела РОВС генерала Абрамова. После похищения агентами НКВД председателя РОВС генерал-лейтенанта Е. К. Миллера, сменившего на этом посту генерала Кутепова, погибшего от рук советских агентов, именно генерал Абрамов имел все данные для того, чтобы возглавить РОВС.

«После похищения в сентябре 1937 г. генерала Миллера на пост начальника РОВС вступил его первый заместитель Генерального штаба генерал-лейтенант Федор Федорович Абрамов, командир Донского корпуса и начальник III отдела РОВСа в Болгарии. Пребывание генерала Абрамова на этом посту было кратковременным: болгарские власти воспротивились, чтобы центр РОВСа находился в Болгарии, боясь осложнений с СССР. В 1936 г. Болгария признала Советское правительство и приняла первого советского посла Ф. Раскольникова, который привез с собой тридцать человек опытных энкаведистов. Советским военным атташе в Болгарии стал полковник г. Сухоруков – участник Гражданской войны и комиссар Красной армии. Первым советником посольства был Г. Яковлев – бывший чекист и полковник ГПУ – НКВД.

Болгары отобрали у эмигрантов посольскую церковь, построенную Императором Николаем II и расписанную известным русским иконописцем. Церковь примыкала к бывшему российскому посольству, а теперь оказалась при посольстве СССР.

Генерал Абрамов, еще не будучи уверен, что болгарские власти все-таки ему не позволят возглавить РОВС, за свое шестимесячное возглавление Союза успел переформировать администрацию РОВС. Он заменил генерал-лейтенанта В. К. Витковского, бывшего до того командиром 1-го армейского корпуса с пребыванием в Париже, на Генерального штаба генерал-майора М. М. Зинкевича, который до этого был командиром Алексеевского полка. На эту должность был назначен генерал-майор А. В. Ангелеев, бывший помощник и заместитель генерала Зинкевича. Начальником штаба РОВС генерал Абрамов назначил Генерального штаба полковника М. Н. Ясевича. Командиром Корниловского полка – полковника С. И. Кондратьева, жившего и работавшего в городе Бургасе. Командиром Дроздовского полка генерал Абрамов назначил генерал-майора Ф. Э. Бредова; командиром Марковского полка – генерал-майора Жданова – все они проживали в Софии. Таким образом, генерал Абрамов решил сконцентрировать все военное руководство у себя, в Болгарии. Также он назначил и возглавляющих артиллерийские, технические, авиационные и бронетанковые, саперные и другие части.

Усилия генерала Абрамова и его помощников в Болгарии не смогли преодолеть сопротивление болгарского Министерства внутренних дел, которое оставалось твердым в своем решении не допустить установления центра РОВСа в Болгарии. И генералу Абрамову пришлось передать возглавление РОВСом генералу Алексею Петровичу Архангельскому, проживавшему в Бельгии, в Брюсселе. Генерал Архангельский сохранил все административные перегруппировки, которые сделал генерал Абрамов»[22]22
  Бутков П. Н. Указ. соч., с. 41.


[Закрыть].

К сожалению, В. Н. Бутков не дает никаких биографических справок на сотрудников советского полпредства в болгарской столице – Сухорукова и Яковлева. И лишь вскользь упоминает, что настоящая фамилия советского полпреда в Болгарском царстве Ильин. Здесь я позволю себе напомнить, что свой псевдоним советский дипломат позаимствовал у литературного персонажа – недоучившегося студента Родиона Романовича Раскольникова из романа Ф. М. Достоевского «Преступление и наказание».

Толком не доучившийся на чин «черного» гардемарина Ф. Ф. Раскольников (Ильин) вошел в историю как «первый красный адмирал». Он командовал Волжской военной флотилией на Восточном фронте в 1918 г. А вот первый боевой поход под красным флагом на Балтике в 1919 г. закончился для него пленом. Советское правительство обменяло своего «первого адмирала» на пленных английских офицеров. Он вернулся на Балтику. В начале 1920-х гг., после Кронштадтского восстания, его перевели на дипломатическую работу. В дальнейшем Раскольников стал политическим невозвращенцем и умер при не совсем ясных обстоятельствах в госпитале на юге Франции накануне Второй великой европейской войны.

Упомянутый Сухоруков позднее, как и большинство советских дипломатов, работавших в Софии, был отозван в СССР и репрессирован. Ставший невозвращенцем Раскольников обвинял в этих арестах капитана Фосса. Он передал советской стороне бумаги, скомпрометировавшие его сослуживцев.