Текст книги "Очерки истории Монголии в XIX – первой четверти ХХ вв"

Глава 4
Монголия в составе Цинской империи в период «Новой политики» и Синьхайской революции 1911—1912 гг.

С 1901 г., после поражения антиевропейского восстания в Цинской империи⁸⁰, руководство Цинского Китая начинает проводить так называемую «новую политику». С этого времени начинается новый этап истории Монголии. Данный рубеж российские исследователи отметили уже в начале ХХ в.: «Монголия до китайских беспорядков 1900 года представляла из себя полусамостоятельное государство, связанное с Китаем единством династии… Монголия не есть провинция Китая, а его вассальное автономное государство…»⁸¹. Подобная ситуация пришла в противоречие с наступившей эпохой наций-государств.

Необходимость новых реформ в Цинской империи вызывалась внутренними проблемами, незавершенностью предыдущих преобразований, а начались под прямым давлением иностранных держав, оккупировавших в 1900 г. Пекин. Возглавляла Китай и, соответственно, проводила в жизнь «новую политику» императрица Цыси. В январе 1901 г., находясь в «самоизгнании» в Сиани, от имени императора она издала эдикт о реформах. Всем высокопоставленным чиновникам было предложено решить, какие из законов, регламентирующих традиции династий, управление государством, ведение дел чиновниками, систему учебных заведений и экзаменов, военные дела и финансы, следует оставить, а какие – изменить. Другим лидером, стоявшим у власти и руководившим проведением реформ в стране, был князь Цин (И Куан), возглавивший в апреле 1901 г. Комитет по делам правления (Ду-бань чжэнъучу). Китайский «бюрократический клан», бывшую «империю» Ли Хунчжана, возглавил также сторонник либеральных реформ Юань Шикай, занимавший в начале ХХ в. должности генерал-губернатора столичной провинции Чжили.

В самом начале реформ была ликвидирована правовая обособленность всех монгол, которые, независимо от сословной принадлежности, были уравненным в правах и обязанностях между собой и по отношению к другим этническим группам Цинской империи. В 1902 г. было введено правовое равенство между различными этно-сословными группами, специальным указом отменялся закон, запрещавший браки между ними.

Победа имевшей конституцию Японии, в войне с абсолютистской Россией привела к тому, что различные политические силы Цинского Китая пришли к общему убеждению о преимуществах конституционного устройства. Комиссия по изучению государственного строя была преобразована в Комиссию конституционных реформ (Сяньчжэн бяньчагуань), осенью 1907 г. было издано четыре указа о «подготовке конституции» и объявлено о принятии конституции к 1916 г. В 1909 г. от имени только что поставленного на престол малолетнего императора было объявлено о созыве Совещательных конституционных комитетов, что-то вроде провинциальных предпарламентов. В этом же году началось формирование новых органов местного самоуправления на местах.

Монгольское население Цинской империи было крайне слабо вовлечено в процессы создания представительных органов власти. Например, в Суйюане (Гуй-хуачэн) председателем местной Совещательной палаты стал хозяин торгового дома «Лунмао янхан» («Иностранная фирма «Лунмао»») Фан Сяогун, его заместителем – чиновник Чэн Синьчжи, членами – представители местного бизнеса и китайской интеллигенции⁸². Последними маньчжурскими «генерал-губернаторами» Южной Монголии были И Гу, Синь Цинь и Кунь Сю. Последним цинский знаменным областным начальником (фудутуном) в Суйюане (Гуйхуа) был маньчжур Линь Шоу.

Цинские власти в Монголии в целом полностью поддерживали проводимую Пекином политику. К началу ХХ в. высшие военно-административные должности во Внешней Монголии занимали: Улясутайский цзянцзюнь Лянь Шунь, Улясутайский цаньцзань дачэнь Куй Хуань, Кулуньский (Ургинский) баньши дачэнь Фэн Шенъэ (до 1903 г.) и Кобдинский цаньцзань дачэнь Жуй Сюнь (до 1904 г.). Цинский двор часто проводил ротацию высших маньчжурских чиновников в Монголии. Не стали исключением и последние годы существования империи. Улясутайского цзянцзюня Лянь Шуня к началу 1905 г. сменил Куй Шунь. Уже летом 1905 г. пост цзянцзюня почти на три года занял Ма Лян, а после него до 1911 г. сменилось еще два цзянцзюня. Последним генерал-губернатором Внешней Монголии был Куй Фан, сменивший в 1910 г. Кунь Сю, переведенного из «столицы» Внешней Монголии, в «столицу» Внутренней Монголии. Куй Фан, как и Кунь Сю, был маньчжуром, только принадлежал к желтому знамени, в отличие от принадлежавшего к белому знамени предшественника. Прежние цзянцзюни, Куй Шунь и Лян Шунь, были маньчжурами, принадлежавшими к синему с каймой знамени. Лишь Ма Лян был ханьцзюнем (знаменным китайцем), принадлежавшим к желтому знамени.

Последним Улясутайским цаньцзань дачэнем, с осени 1909 г., был маньчжур Жун Энь. В Урге же после двухлетней административной «чехарды» должность

Кулуньского баньши дачэня летом 1905 г. занял Янь Чжи (синее с каймой маньчжурское знамя), которого осенью 1909 г. сменил Сань До (белое монгольское знамя). Монгол Сань До прибыл с прежнего места службы в Суйюаньчэне в Ургу в начале 1910 г., это был высокообразованный монгол, но он не смог найти взаимопонимания с местной элитой, в первую очередь с духовенством. Исследователь С.Л. Кузьмин пишет: «Он происходил из хошуна Шулун-Цаган около г. Хух-Хото… Среди его предков были монголы, но он с детства получал китайское образование… Саньдо интересовался историей и археологией Монголии, писал китайские стихи, которые публиковались» .

В начале ХХ в. из состава Улясутайского цзянзюньства ушла одна территория. В 1904 г. Кобдоский амбань получил распоряжение от Улясутайского цзянц-зюня выехать на Алтай и образовать там самостоятельный пограничный округ. Исследователи зафиксировали: «Алтайский Округ был в 1907 году (см. Указ от 7-го Января, в ответ на доклад Кобдоского Хэбэй-Амбаня Лянь Куй и его Помощника Си Хэн) выделен из Кобдоского, при чем в состав его вошли… 1) два Хошуна Новых Торгоутов, 2) один Хошун Новых Хошотов, 3) семь Хошунов Алтайских Урянхайцев, 4) Военно-Пахотные колонии у г. Булуньтохой и 5) часть Киргизов»⁸⁴. Алтайский округ с центром в Ша-ра-Сумэ был выведен из состава Внешней Монголии, власти Синьцзяна считали его составной частью провинции, но Пекин дал особый статус округу, хотя и предполагал его зависимость от Урумчи.

Из административных нововведений в начале ХХ в. можно отметить увеличение числа должностей. В частности, дополнительно к должности Кобдинского цаньцзань дачэнь добавилась должность Кобдинский баньши дачэнь. К началу 1911 г. должности Кобдинских цаньцзань и баньши дачэней занимали Пу Жунь и Чжун Жуй⁸⁵.

Осенью 1910 г. правительство созвало в Пекине Национальную ассамблею (Верховную совещательную палату – Цзычжэнюань) – своеобразный предпарламент, в котором было представлено население не всех «внешних территорий». По проекту 1909 г. избирательные права представлялись лишь «населению во Внутренней Монголии в тех местах, где уже существуют уездные управления, ограничив цензом в виде обязательного умения изъясняться по-китайски и обладания известной стоимостью и имуществом»⁸⁶. Тем не менее, в работе предпарламента в Пекине участвовали около дюжины представителей Внутренней и Внешней Монголии. Среди них были ургинский министр Пунцагцерен и князь Цецен-хановского аймака Дорчпалам.

В первые годы реформ были упразднены старые ведомства, а вместо них были созданы 10 министерств европейского образца. В 1906 г. вместо Биньбу (Военного министерства), было образовано Луцзюньбу (Министерство сухопутной армии), в 1907 г. был образован независимый от министерства Генеральный штаб. Все полевые войска вскоре были выведены из полного подчинения местным властям и подчинены напрямую Луцзюньбу, лишь местные войска, сюньфандун, остались в ведении губернаторов. Согласно программе военных реформ, к 1913 г. в Китае должно было быть создано 36 дивизий полевой армии (луцзюнь), вооруженных и обученных по западному образцу.

Большие планы и надежды были связаны с военным строительством в Монголии. В 1907 г. амбань Кобдо Си Хэ, в ответ на запрос из Пекина о средствах укрепления северных и западных границ империи, предложил сформировать по одному полку монгольской конницы в Урге, Улясутае, Кобдо и Алтайском округе. Цзасак (князь) Харачинского хошуна предлагал обучить военному делу и вооружить винтовками хотя бы тысячу монголов. Сановник Чжан Цихуай в докладе правительству предлагал создать несколько дивизий из монголов, снабдив их современным оружием. В 1910 г. в Ургу прибыл полковник Тан Цзайли для проведения военной реформы и создания новых воинских частей. Однако в приграничных районах Синьцзяна и Монголии китайцам не удалось собрать значительные воинские силы, в Монголии, например, по русским данным весной 1911 г. гарнизон Кобдо насчитывал 160 человек, а Улясутая – 80 человек. В донесении разведчика Усинского Пограничного начальника из Улангома от 16 мая 1911 г. говорилось: «5 мая утром был на Борхугутайском карауле… Вооружение старое – копья и ружья – угодные в музей древностей»⁸⁷.

Офицер штаба Иркутского военного округа писал в 1911 г.: «Монгольский театр, включая в себе Кобдоскую область и Северную Монголию, или Халху, в пределах от Алтайского хребта на западе до Хингана на востоке, отделен от прочих районов Монголии и Вн. Китая пустыней Гоби… Китайских войск в пределах театра нет за исключением двух инов, расположенных в Урге. Контингенты, которые обязаны выставлять монгольские хошуны, не обучены и не имеют оружия… вместе с тем разработаны проекты формирования из монголов регулярных частей, преимущественно конных, пунктами расквартирования которых намечены Кобдо, Улясутай, Урга и Кэрулен. Для подготовки офицеров и инструкторов для монгольских войск при Пажеском корпусе в Пекине открыто отделение для сыновей монгольских князей; кроме того, при гвардейской дивизии сформирован монгольский дивизион, из которого выйдут первые инструкторы будущих монгольских кавалерийских полков»⁸⁸.

В 1911 г. во Внешней Монголии военные реформы не дали видимых результатов. На это указывает донесение русского разведчика: «В Улясутае числится 500 ч. солдат, но на действительной службе состоит только 30 человек, и что это за солдаты, немолодые, тощие с бледными лицами они похожи скорее на только что выпущенных из тюрьмы арестантов, длинная китайская одежда, соломенная шляпа, сверху безрукавная куртка с нашитыми красными буквами – вероятно название части войск и бамбуковая тросточка в руках вот вся форма китайского солдата, говорят, что где-то в Шара Сумо солдат одевают и учат по Европейски но здесь еще нет ничего»⁸⁹.

В деле военного укрепления Внутренней Монголии цинские власти делали ставку на китайско-маньчжурские воинские части. Русский военный исследователь писал накануне Синьхайской революции, что во всех сеймах Восточной Монголии были размещены китайские отряды, например: «В Чжасатусском сейме расположены войска в количестве 8 инов пехоты и кавалерии под командой тунлина Хэн, штаб-квартира которого находится в г. Чаояне»⁹⁰. В Маньчжурии военные преобразования проводись более последовательно и успешно, но «монгольская составляющая» там была незначительной⁹¹. Согласно сообщениям Российской дипломатической миссии в Пекине цинские власти к 1911 г. разработали программу введения всеобщей воинской повинности для всех монгол .

В конечной итоге, цинские военные реформы начала ХХ в. мало, что изменили в Монголии.

Лифаньюань, которое монголы традиционно называли Ih Jurgan⁹³, Императорским указом от 24 октября 1906 г. было преобразовано в Лифаньбу (Министерство зависимых территорий или Министерство колоний). Исследователи отметили: «Особенностью Министерства Колоний, отличающею его от остальных Министерств, является: 1. Э-вай ши-лан – Сверхштатный Товарищ Министра, на каковую должность назначается обыкновенно один из Монгольских Князей»⁹⁴. Министерство колоний во многом сохранило структуру своего предшественника: «Следующие 6 Департаментов, входившие в состав Палаты Внешних Сношений, оставлены без изменения и в Министерстве Колоний:

1) Ци-цзи-сы – Департамент Внутренней Монголии…

2) Дянь-шу-сы – Департамент Внешней Монголии и Чжунгарии; заведует делами Внешних Монголов. Чжунгарии, кукнора и Тибета; 3) Ван-хуй-сы – Департамент по Приему Владетелей Внутренней Монголии… 4) Жоу-юань-сы – Департамент по Приему Владетелей Внешней Монголии… 5) Ли-син-сы – Департамент Судебных Дел; заведует гражданскими и уголовными делами, возникающими во Внутренней и Внешней Монголии»⁹⁵. В 1910 г. пост цинского министра колоний занимал Шоу Ци , его заместителем был Да Шоу. Летом 1911 г. министром колоний был назначен бывший министр внутренних дел князь Су.

Министерство колоний выработало программу развития своего ведомства: «Согласно проекту, выработанному Министерством Колоний и 21-го Декабря 1905 года Высочайше утвержденному, в названном Министерстве предположено учредить со временем два Департамента: 1) Чжи-чань-сы – Колонизационный, который будет заведовать: делами по колонизации Монголии, охране лесов… 2) Бянь-вэй-сы – Департамент Охраны Границ, который будет заведовать обучением войск из монгол и тибетцев, распространением просвещения, развитием торговли и проч.»⁹⁶. В Министерстве колоний так же были созданы такие структуры: «Инь-ку – Казначейство, которое производит выдачу кормовых денег приезжающим в Пекин монголам по делам службы… 4) Лама Инь-ву-чу – Ламайское Управление. 5) Мын-гу-фан – Переводческое отделение для Монгольского Языка, которое занимается переводом на маньчжурский язык всякого рода бумаг, написанных на монгольском языке… Чжи-бянь сюэ-тан – Учебное Отделение Монгольского и Тибетского Языков…»⁹⁷.

Фактически, в результате реформ начала ХХ в. Монголия была оформлена в колонию Китайской Республики, ставшей национальным государством китайцев-хань. Российские синологи писали: «К числу колониальных владений Китая, управляемых на совершенно особых основаниях, чем 19 провинций и Маньчжурия, относятся: 1) Мын-гу – Монголия, 2) Цин-хай – куку-нор и 3) Си-цзан – Тибет… Мын-гу»⁹⁸. При этом от Лифаньбу поступило на имя императора предложение: «преобразовать шесть аймаков Внутренней Монголии и Чахар, Барун Тумед и Алашань… в две восточную и западную провинции… китайцев и монголов объединить под одной администрацией…» .

В обязанности Лифаньбу входили не только управление, но разработка дальнейших реформ в Монголии. Из этого министерства были разосланы монгольским князьям письма с просьбой высказать свое мнение относительно реформ. Маньчжурский князь (цинван) Сун прибыл в 1906 г. в Монголию, и после ознакомления с общей ситуацией составил программу освоения Монголии из 8 пунктов. Вскоре Сун-циньван разослал опросник из 14 пунктов, с требованием как можно быстрее его заполнить и вернуть. Собранные данные позволили составить обобщающее исследование Монголии, вылившееся в шестисотстраничную публикацию. На основе данного исследования были составлены новые программы китайского освоения Монгольских земель. Монгольские исследователи утверждают, что «согласно плану 1906 г. Тибет, Халунь Гол и Цахар во Внутренней Монголии, и Улясутай, Кобдо Алтай во Внешней Монголии были преобразованы в провинции, с оформлением провинциальных административных структур»¹⁰⁰.

С 1905 г. началась реформа территориально-административной системы в Маньчжурии. Уже на следующий год военно-административная система в Маньчжурии была упразднена, в трех провинциях была введена общая для Китая система гражданской власти, во главе провинций стали сюньфу – китайские гражданские губернаторы. Однако в Хулуньбуире не было введено гражданское китайское управление, а было оставлено военное управление. В этом монгольском районе был учрежден специальный округ-даотайство, во главе которого на некоторое время для управления знаменными сохранилась должность фудутуна.

Строители нового китайского национального государства проводили политику стимулирования роста численности населения в стране. Националисты требовали запретить вывоз из Китая рабочих, агитировали за возвращение на родину эмигрантов. Эта политика коснулась и пограничного монгольского населения. В апреле 1910 г. в Пекинской газете (Бэйцзин жибао) сообщалось: «Министр иностранных дел отвечает

Российскому посланнику, что отныне в делах пограничных между Китаем и Россией будут применяться ныне опубликованные законы о подданстве, так как до сего времени монголы, жившие на границе и занимавшиеся торговлей с русскими, часто, когда это им было выгодно, меняли подданство…»¹⁰¹.

Накануне Синьхайской революции Пекин начал демонстрировать политику вовлечения населения Монголии в «общенациональное строительство». В собранных Пекинской дипломатической миссией «Материалах к деятельности Министерства Колоний и Комитета колонизационного дела» приводились следующие факты: принятие программы введения в Монголии всеобщей воинской повинности; увеличение штата полиции в Улясутае на 50%; «На полицию возложена обязанность поощрять распашку земель и образование обществ торговых и самоуправления»; открытие в Улясутае учительской семинарии, в котором обучалось 40 человек; «на совещании у председателя Совета министров было решено ввести общеимперский порядок управления в Кобдо, Урге и Синине»¹⁰².

В начале ХХ в. многие монгольские земли подверглись китайской (ханьской) земледельческой и торгово-ростовщической колонизации. Китайская экспансия в Монголию шла с юга на север, соответственно, наиболее заметным было китайское присутствие в землях южных монголов. Российские исследователи писали в начале ХХ в.: «За последние годы Китайское Правительство обратило серьезное внимание на колонизацию, которая ныне производится им: по всей северной границе провинции Шань-си, Чжи-ли, Шэнь-си, Гань-су; в Маньчжурии; во Внутренней Монголии (особенно в Чжэримском Сейме); около Синина (на границе с Кукнором)… В провинции Шань-си (кочевья Куку-хото’ских Туметов) колонизация началась примерно с 1902 года… Затем колонизация проникла в пр. Чжи-ли, где было основано: Ча-ха-эрр Цзо-и Кэнь-ву Чжан-цзя-коу Цзунь-цзюй – Главное Колонизационное Управление Чахарского Левого Крыла в гор. Калгане…»¹⁰³. Офицер штаба Иркутского военного округа в 1911 г. сообщал: «С юга со стороны Калгана китайские поселения поднялись на Монгольское нагорье, продвинулись верст на полтораста вдоль дороги Калган-Урга (до ст. Цициртай) и дальше не идут за отсутствием мест, годных для земледельческой культуры»¹⁰⁴.

Вообще, первой под влияние китайской материальной и духовной культуры попадала монгольская элита, но эти процессы были неоднозначными и противоречивыми. Русский военный исследователь В.Ф. Новицкий писал: «мы шли опять по чахарским землям… По пути мы посетили ставку начальника хошуна Хуботу-цаган и провели здесь два дня… Хошунное управление и здесь, как и в хошуне Гули-хуху расположено в великолепном китайском импане, состоящем из прочных кирпичных фанз, большая часть которых совершенно пустует, потому что начальник хошуна с семьей и челядью предпочитает жить круглый год в юртах» ¹⁰⁵.

С 1901 г. китайские власти стали проводить новую колонизационную политику в приграничных районах Внешнего Китая, и в первую очередь в Барге, которая получила официальное название «меры по укреплению границы». В декабре 1901 г. исполнявший обязанности Хэйлунцзянского цзянцзюня Са Бао подал доклад о необходимости заселения китайцами района железной дороги до Хайлара. Этот проект был утвержден императором весной 1902 г. и Хэйлунцзянский цзянцзюнь разослал по всем провинциям Китая объявления с приглашением переселенцев. Мукденскому чиновнику Чжоу Мяню удалось договориться с монгольскими князьями об уступки земель кочевников для китайских крестьян-переселенцев.

В начале ХХ в. имели место попытки со стороны России поддержать монголов Хулуньбуира в противодействии китайской колонизации. Примером тому является «Доклад о мерах воспрепятствования китайской колонизации вдоль линии ж.д. и отношение к ней монголов»¹⁰⁶ русского военного комиссара Цицикарской провинции от 22 октября 1902 г. Вообще, вопрос о поддержке монгольских князей против китайской колонизации был сложным и запутанным, в докладе дипломатического чиновника в Маньчжурии Г.А. Плансона от 2 октября 1903 г. отмечалось, что противодействовать заселению китайцами Харчинского княжества путем выдачи монголам ссуды «быть может не лишено смысла, но… сколько бы миллионов Россия не затратила на ссуды монголам, упомянутого движения остановить не удастся»¹⁰⁷. В конечном итоге, русским не удалось создать серьезных препятствий для китайской колонизации восточно-монгольских земель.

Уже в начале ХХ в. значительным было китайское присутствие и в Северной Монголии. Полковник В.Ф. Новицкий, исследовавший северные районы Халхи, писал о китайском земледелии: «Порядок пользования землей в Монголии определяется китайским Уложением 1845 года… Уложение, разнообразными и стеснительными узаконениями, всячески затрудняет приобретение чужестранцами земельных участков в Монголии, а также арендование таковых… несмотря на это, земледелие, преимущественно китайское, постепенно разрастается в Кентейских горах и в настоящее время во многих местах по течению рр. Иро, Баин-гола и Хаара-гола можно встретить китайские хутора, окруженные обширнейшими пастбищами. Эти китайские земледельцы, это – те колонисты, которые получили здесь земельные участки до 1845 года и за которыми их права на землю были закреплены упомянутым Уложением, но с тем, чтобы площадь этих земледельческих колоний не увеличивалась. Однако вследствие сильно развитого в Китае взяточничества, а также неудержимого стремления китайцев к земле, площадь китайских пашен постепенно расширяется»¹⁰⁸.

В самые отдаленные от Пекина районы Монголии китайская экспансия продвигалась отчасти посредством «военных поселений». Например, еще в конце XIX в. зеленознаменные солдаты, в число которых набирались проживавшие во внутренних районах Китая вольнонаемные ханьцы, были отправлены в Кобдо для занятия земледелием. Способствовало китайской колонизации монгольских земель и русское освоение приграничных районов Цинской империи. Тысячи рабочих были завезены в Баргу с началом строительства КВЖД. В меньших масштабах то же происходило и в Халхе. Военный исследователь В.Ф. Новицкий писал: «при впадении в р. Иро ручья Борал находятся золотые прииска, разрабатываемые русским акционерным обществом «Монголор». Прииска привлекают к себе значительное количество пришлого люда, как русского, так и китайского… русские и китайские рабочие живут совершенно обособленно, причем китайцы составляют и более трудолюбивый, и более постоянный элемент приискового населения»¹⁰⁹.

Большие китайские поселения в начале ХХ в. имелись при ставках князей и ханов, а также рядом с монастырями в Северной Монголии. Полковник В.Ф. Новицкий, посетивший ставку Цецен-хана в начале ХХ в., написал: «Несколько в стороне от хошунного управления имеется большой китайский квартал, составляющей торговую часть этого своеобразного степного города»¹¹⁰. Активно китайские мастеровые привлекались к строительству монастырей в разных районах Монголии. Разведчик Усинского пограничного начальника в начале 1911 г. писал: «Перехожу к описанию жизни в Уланкоме. На степи, на правой стороне, по течению небольшой речушки раскинулась «хуря», и около нее китайские постройки, еще далее русские. В правильном четырехугольнике, обнесенном глиняной стеной до трех аршин высотой и с воротами на все четыре стороны, разбиты маленькие келейки монахов лам. В самом центре «хуре» – «Дуган» /кумирня/, по бокам кумирни возводятся в настоящее время китайскими мастерами две кумирни из кирпича… Мастера приглашены еще в прошлом году найоном хошуна Ван из Пекина»¹¹¹.

Картина китайского присутствия в Цинской столице Внешней Монголии накануне Синьхайской революции дана в донесении разведчика Усинского пограничного начальника «Поездка в Улясутай» в августе 1911 г. В документе говорилось: «Улясутай стоит среди больших гор… дома в городе китайские фанзы-мазанки, с бумажными окнами и потолками, ограда – частокол из лиственничного не толстого леса, улица узкая, торговцев около 50 фирм, из [которых] 10 крупные, остальные мелкие, около 20 мастерских, скорняки, портные, шубники, серебряники, кузнецы и столяры. Китайцы ведут крупную торговлю – большие запасы чая, черного и зеленого, талембы, табаку и проч. монголо-саетских товаров – указывают это, русских торговцев в Улясутае немного… торбаганьи шкурки в Россию идут, остальное шкурье в Китай, в настоящее время я видел у торговцев китайцев лисиц около 6 тысяч штук, но это говорят остатки, на самом деле их бывает много больше… из Китая идет чай, табак, талимба, мука пшеничная, рис, шелковые ткани, ханшин… Китайских товаров продается в Улясутае на несколько миллионов рублей, а русских едва ли и на один миллион… На запад от города, невдалеке от него видны поля и огороды, сеют овес, из овощей же капусту, земледелие развито очень слабо, да кажется и нельзя его развить – нет удобных мест для посева и кроме овса и ячменя едва ли какой хлеб дозреет – убьют ранние морозы»¹¹².

В работе офицер штаба Иркутского военного округа в 1911 г. было зафиксировано: «В окрестностях Урги имеется пока только несколько мелких поселков, основанных китайцами-рабочими на золотых приисках… В конце минувшего 1910 года состоялся Высочайший указ, которым отменяется старый закон, воспрещавший китайцам селиться в пределах Сев. Монголии, и таким образом последняя отныне открыта для китайской колонизации; приняты меры для сближения китайцев с монголами»¹¹³.

Китайская колонизация монгольских земель усилилась после окончания Русско-японской войны. Эти процессы стимулировались и направлялись властями Цинской империи. В обобщающей работе по истории Монголии утверждается: «В первом десятилетии ХХ в. цинское правительство, поддерживая колонизаторские устремления китайских ростовщиков… провело ряд экстренных мер по завершению полной колонизации Внешней Монголии. Особое бюро по переселенческим делам Монголии, учрежденное в 1906 г. в Пекине, провело в 1909 г. перепись населения, скота и земель Внешней Монголии, учло пахотные земли, наметило «план колонизации» и составило проект соглашения с монгольскими князьями. Соглашение и план подписали хошунные дзасаки Внешней Монголии: Зоригту-хан, Ноинт-вани др., специально вызванные для этого в Пекин. По соглашению, подписанному ими, в се земли, пригодные для земледелия, отчуждались в фонд цинского правительства, с условием уплаты 50% стоимости земли хошунным дзасакам. После утверждения «плана колонизации» торгово-ростовщические фирмы захватывали земли за долги, использовали их под пашни, огороды и пастбища…»¹¹⁴. Исследователь С.Л. Кузьмин продолжает: «Выполняя эти решения, Саньдо учредил в Их-хурэ Бюро по колонизации халхаских земель китайцами»¹¹⁵.

Таким образом, основным направлением «Новой политики» в Китае стало создание нового национального государства, формирование в империи новой нации буржуазного типа. Основу этой нации должны были составить китайцы-ханьцы, что создавало потенциальную угрозу для сохранения монгольского этноса. Кроме того, буржуазные реформы и меры по укреплению государства ухудшали социально-экономическое положение монгольского населения Цинской империи.

Китайская экспансия в Монголии в условиях общего кризиса Цинской империи вела к росту монголокитайских противоречий и конфликтов. В популярной российской литературе монголо-китайским отношениям в начале ХХ в. давалась такая характеристика. «Автономные права монгольских князей из года в год урезывались правительством Поднебесной империи; традиционные обычаи их, иной раз, попирались всевластными китайскими амбанями, налоги увеличивались, частная задолженность монгол перед китайскими купцами росла как гидра, пожирающая своими дикими процентами жизненные соки страны»¹¹⁶.

Действительно, различные слои монгольского населения попали в экономическую зависимость от китайского торгово-ростовщического капитала. Систему так называемого «Китайского хошунного кредита» в начале ХХ в. описал британский ученый М.Ф. Прайс¹¹⁷, показав всему миру механизмы закабаления монгольской элиты и простых аратов. Советские исследователи 1920-х гг. в характерной для эпохи манере писали: «Необычайная прибыльность торговли в долг побуждала китайцев стремиться всячески расширять свои кредитные операции. Лесть, обман, опаивание водкой, когда опьяневшим покупателям-монголам всучивалось большое количество совершенно ненужных им товаров, мелкое жульничество в виде обмеривания, обвешивания… все это было постоянным спутником китайской торговли в Монголии.... Наряду с торговлей почти все китайские фирмы в Монголии занимались отдачей денег в рост, а две из них Да-Шен-Ку и Тянь-И-Де, специализировавшиеся на ростовщичестве, сделались богатейшими банкирскими конторами… К 1911 году во Внешней Монголии только несколько хошунов не были в долгу к Да-Шен-Ку или Тянь-И-Де… Да-Шен-Ку ежегодно получала в виде процентов по долгам и выгоняла в Китай до 70000 лошадей и 500000 баранов. В среднем каждый хошун имел задолженность в 100000 лан. Задолженность отдельных хошунов достигала 400000 лан, что составляет более 540 лан на одно хозяйство. Общая задолженность хошунов Внешней Монголии Китаю составляла около 11000000 лан или 15000000 довоенных рублей»¹¹⁸.

К концу первого десятилетия ХХ в. российские исследователи отметили: «По-видимому, Южной Монголии суждено постепенно превратиться в обыкновенную китайскую провинцию с общеимперским управлением. Уже теперь три восточных Сейма почти целиком вошли в состав провинций Чжилийской (Сеймы Чжосотуский и часть Чжу-удаского)… Колонизация китайскими поселенцами земель, входящих в состав названных Сеймов, идет вперед быстрыми шагами, и китайцы захватывают все большую и большую власть над бывшими прежде почти самостоятельными монгольскими Князьями и их подданными. В пунктах, куда уже успело проникнуть китайское влияние, но не произошло еще присоединения к одной из ближайших провинций, прежде всего учреждается должность Тун-пань, который не только берет в свои руки заведывание судом и сборами податей с населения Княжества, но даже получает право ревизии делопроизводства в канцелярии Правителя Княжества»¹¹⁹.

Накануне Синьхайской революции цинские чиновники не изменили своего отношения к монголам даже в Халхе. Разведчик Усинского пограничного начальника писал в 1911 г.: «Приехавший новый Губернатор строгий, сердитый, к русским относится внимательно, особенно при взыскании долгов русскими с монголов, не хочет ли он этим восстановить монгол против русских… Отношение Дзянь Дзюня к Монголам и Саетским Нойонам такое как к своим лакеям, Нойоны перед ним не имеют права стоять на ногах или сидеть, а должны стоять на коленях. На этих днях новый Дзянь Дзюнь едет проверять караулы от Кобдо до караула Чичаргана на Ирсыне, на каждом карауле ему должны платить 765 лан серебра /дать содержание ему и его свите – около 100 человек, дать лошадей 400 на каждом станке…»¹²⁰.