Текст книги "Поезд"

Я еще некоторое время любовался на небо, которое не закрывал купол, но потом всем стало скучно, и Ульман предложил:

– А может, еще по водочке?

На том и порешили.

5.

Лучи заходящего солнца прорывались сквозь стекло и слепили глаза. Я зевнул, скривился – во рту, словно в пепельнице. Перегнулся, схватил со столика стаканчик, наполнил его густым томатным соком. Проглотил залпом – как водку накануне.

В голове чуть-чуть прояснилось. Даже появились какие-то мысли.

В соседнем «отсеке» плакала женщина. Я спрыгнул с полки, осторожно перешагнул храпевшую на полу Ленку, достал сигарету, подошел к окну. Закурил, наблюдая за пролетающими мимо однообразными серо-зелеными полями. Это сначала они показались мне сказочными, волшебными лужайками – но было это до того, как мы оприходовали несколько чекушек. Вернее, до того, как я проспался. Теперь все представлялось в сером цвете. Жизнь, эта поездка, вагон…

Все, кроме Саши.

Плач женщины в одном из соседних отсеков.

Я аккуратно затушил сигарету о чугунную урну возле окна, прошелся по коридорчику, с независимым видом насвистывая простенькую мелодию.

Темноволосая толстая женщина лет сорока, облаченная в дорогущий серо-зеленый костюм, сидела в позе лотоса на нижней полке и рыдала. Лицо она прикрыла огромными мозолистыми ладонями, сквозь толстые пальцы выглядывал толстый красный нос. С кончика носа то и дело скатывались слезы.

Рядом замерла девочка лет десяти. Скорее всего, японка. На ней был строгий темный костюм: сине-черная блузка и юбка ей в тон, плюс аккуратно выглаженный белый галстучек и стильные сандалики. Прическа модная, «под мальчика». Лицо симпатичное: тонкий нос, узкие, но выразительные голубые глаза, стройная фигурка. Девочка сидела не шелохнувшись, и мне пришло в голову, что это вовсе не живой человек, а манекен.

Еще я подумал, что по закону детям до четырнадцати лет запрещено ездить на обычных поездах.

– Привет, – сказал я.

У странной парочки, похоже, совсем не было вещей, и складывалось впечатление, что их запихнули в вагон перед самым его отбытием. Неожиданно для самой парочки.

– Что-то случилось? – ляпнул я.

– Мама грустит по папе, – не меняя положения, произнесла девочка. Получилось у нее это серьезно, почти как у взрослой.

Женщина заплакала еще горше, подтянула колени к лицу и уткнулась в них носом. Пухлое тело тряслось в рыданиях.

Она совсем не напоминала мать девочки. Ни по поведению, ни по внешности.

Я спросил:

– Вам помочь?

Девочка не шелохнулась, и мне показалось, что говорит вовсе не она, а кто-то другой. Захотелось заглянуть под полку и проверить, не прячется ли там чревовещатель.

– Нам надо добраться живыми до деревни Костры. Поезд прибудет туда завтра вечером.

Потом она все-таки посмотрела на меня, и в ее голубых глазах я не увидел жизни. Это было страшно. Я помотал головой – блин, никогда ведь не верил в предчувствия. Что произошло сейчас?

– Меня зовут Юки, – сказала девочка. – А маму – Тамара.

– Она действительно твоя мама? – ляпнул я. И поспешно исправился: – Извини… я не то хотел сказать… Меня зовут Юра.

Девочка вежливо улыбнулась:

– Да, она моя мама.

Потом она сказала:

– Будите ваших соседей. Совсем скоро наступит ночь.

В этот момент мама Юки запричитала, зашептала что-то непонятное, упала лицом в подушку – ее плечи тряслись, как у припадочной.

Я попятился к своему отсеку.

– Мама немножко расстроена, – сказала Юки, поглаживая левой рукой спину Тамары.

Красные лучи падали на ее лицо, и вдруг подумалось, что я ни разу в жизни не видел вампиров. Может быть, эта Юки – одна из них.

Потом вспомнил, что до заката вампиры безобиднее маленького пушистого котенка.

– Все будет хорошо, – неуверенно пообещал я и поспешно зашагал к своему отсеку.

6.

Закатное солнце окрашивало поля в дьявольский красный цвет, и Ленка сказала сонно зевающему мне:

– Днем надо было высыпаться, мистер герой.

Она достала с полки свой калаш, зевнула, взъерошила волосы и пробасила:

– Ночью в поезде спать нельзя.

– Он так приятно стучит по рельсам, – ляпнул ни с того, ни с сего я. – Словно колыбельная. Невозможно не заснуть.

– А вот это мы еще посмотрим, – весело улыбнулась Лена.

А я сказал:

– К тому же я проснулся раньше вас. Гулял по вагону. Там через отсек маленькая девочка и ее мама.

Старичок– киборг открыл глаза, резво вскочил на ноги и сказал:

– Может, коньячку? У меня есть тут, в чемоданчике.

Ленка посмотрела в окно, прищурив левый глаз, и спросила:

– Ты уверен? Детям до четырнадцати запрещен проезд в поездах.

Ульман подмигнул мне и сказал, роясь в поисках коньяка:

– Удивлен, что я только-только проснулся и уже такой живчик?

Он достал бутылку «Дербента» и сказал:

– Мы, киборги, все такие.

Я вытащил из сумки свой ПМ, перезарядил его и пробормотал:

– Конечно, я уверен. Ей нет четырнадцати.

Ульману я сказал:

– Нет, спасибо.

А Ленка весело сказала:

– Чур, я дежурю в коридоре.

Сначала мне их поведение казалось странным – никакого страха перед смертью! Но потом я, к своему ужасу, сам стал заряжаться веселой, безбашенной энергией, что переполняла старичка и девушку. Хотелось выскочить из поезда на полном ходу и перестрелять всех вампиров, что кинутся навстречу. И чтоб черная кровь залила зеленые поля.

И чтоб мертвые мозги покрыли толстой пленкой дороги.

Старик– киборг отхлебнул коньяка и протянул бутылку мне:

– Может, все-таки тяпните, молодой человек?

– Ладно, – буркнул я. – Тяпну, так уж и быть.

И тяпнул.

7.

Пули рвали тело нежити: первая отстрелила правую косичку девочки-вампира, вторая пронзила глазное яблоко, третья откусила указательный палец на вытянутой вперед руке, вгрызлась в грудь серокожей девчонки и вылупилась из спины вместе с гейзером вонючей темно-красной крови.

– Вирус что-то делает с телами вампиров, – закричал Ульман, стараясь перекричать автомат Ленки. – Их очень сложно убить! Даже просто остановить сложно!

Радио надрывалось:

«Непредвиденная остановка…» помехи «на путях поваленный ствол…» помехи «черт!» помехи «Через десять минут машинисты расчистят завал»

Девочка, опровергая слова киборга, упала на землю и задрыгала ножками в синих лосинах, купаясь в луже собственной крови. Из-за валуна в нашу сторону полетели пули, загрохотали по стенке вагона, завизжали, отскакивая от стальных листов.

Мы кинулись на пол, при этом у Ульмана вновь задымилось плечо. Старичок усмехнулся и пополз к своей полке.

Я лежал, уткнувшись носом в горячий, грязный пол и смотрел на ПМ в правой руке. Пистолет казался глупой и неуместной игрушкой, а голос машиниста по радио – тонким и изящным издевательством:

«Стоянка – еще пять минут».

– Вампиры не дадут нам уйти, – сказала Ленка.

Пули продолжали стучать по вагону, кто-то орал благим матом совсем недалеко. Стреляли возле головного вагона, там, где машинисты безуспешно пытались убрать поваленное дерево с рельсов. Лена подползла ко мне и прошептала на ухо:

– По счету три.

От нее пахло потом, водкой и дешевым одеколоном. Я спросил:

– Ленка, ты, правда, в «отделе зачистки» служила?

– Раз, – сказала Лена и подмигнула. Глаза у нее были красивыми, выразительными – пожалуй, самая женственная часть в Ленке. Остальное – как у мужика. Как у мужика, который никогда не следит за собой.

Она сказала:

– У этих дохляков? Да они только и умеют, что бегать по канализации и латать бреши, пробитые вампирами.

Я спросил, перезаряжая пистолет:

– Тогда где?

– Два, – сказала Лена и улыбнулась.

Прикрыла глаза, глубоко вздохнула и провела кончиком носа у меня по щеке. Я поспешно отодвинулся назад.

– Я тебя не возбуждаю? – спросила Лена, не открывая глаза.

– Не в этой ситуации… – промямлил я.

И тогда наша боевая подруга сказала:

– Три!

Мы вскочили одновременно. Очередь из АК откинула назад крепкого мужчину-вампира, который хотел оттащить дергающуюся в конвульсиях девчонку в укрытие. Упырь упал возле одинокого фонаря, прямо в круг света. Из дымящихся дыр, которые теперь заменяли ему глаза, валил густой дым.

Я прострелил голову еще одному вампиру – он крайне не вовремя выглянул из-за валуна. Вышло это случайно, но красиво – пуля перемолола зубы и язык твари в однородный фарш, который бурным потоком повалил у вампира изо рта. Вурдалак встал на карачки – его рвало собственными внутренностями. И еще чем-то, что даже отсюда выглядело крайне непрезентабельно.

– Обратная перистальтика, – поведал вернувшийся старичок-киборг. В зубах у него покоилась смятая «прима», а на плече – новая повязка. – Часто наблюдается у вампиров перед смертью. Эту тварь сейчас рвет собственными фекалиями. Принести коньячку?

Ленка со всей дури толкнула Ульмана – он грохнулся на пол – а сама спряталась за стенку. Я последовал ее примеру – новая очередь рассекла воздух рядом с нами, словно стая разъяренных пчел.

Киборг барахтался на полу и бормотал:

– Неэтично. Как неэтично…

Лена на всякий случай прижала тело несчастного старичка к полу ногой и сказала:

– Не рыпайтесь, дедушка. Или не видать вам новых имплантантов.

Ульман затих, перестали стрелять и вампиры.

Потом одна из тварей закричала:

– Дайте нам забрать девочку, и мы перестанем стрелять! Мы отпустим ваш поезд!

Вместе с его словами в вагон врывался звездный свет и запах миндаля. А еще – едва уловимый аромат печеных пирожков.

Интересно, это у меня галлюцинации или в свободное время от распятия крови, упыри пекут пирожки?

«Еще несколько минут и наш поезд двинется…» помехи «Сука! Черт! Черт, черт, че…» помехи «Вась, посмотри, мне правда палец оторвало?…» помехи «Твари!» помехи «Черт! Черт, черт, черт…»

– Эта девочка так важна для них? – спросила Ленка.

– Может, чья-то дочь? – предположил с пола Ульман.

– Вампиры не могут иметь детей, – возразила девушка.

– Я имею ввиду, она была чей-то дочерью, до того, как они стали упырями. Ну, вы меня понимаете…

– Сначала перестаньте стрелять и дайте машинистам оттащить дерево! – закричала Ленка в окно.

Еще она крикнула:

– Поезд тронется, и вы сможете забрать ее!

«Черт, черт, черт!…» помехи «Ублюдки!…» помехи «Мой палец!…» помехи «Черт, черт, черт!…»

В соседнем отсеке снова заплакала Тамара. Странно, мне показалось, что она умерла. Еще в тот момент, когда началась перестрелка.

Что– то зашептала Юки, успокаивая мать.

– Хорошо! – крик с той стороны.

А потом была тишина и звук, который издают ногти, когда царапают асфальт.

Скребут асфальт, липкий от крови.

Через двадцать минут поезд тронулся, оставляя позади заброшенную станцию. А еще серокожую девчонку, пытающуюся выбраться из лужи собственной крови.

8.

Часа в четыре утра в последнем вагоне взорвалась граната и из окон вместе с осколками стекла посыпались тени, охваченные огнем – кто из них был вампиром, а кто человеком невозможно было разглядеть. Огню плевать на расовые различия.

Мы с Ульманом высунулись из окна, наблюдая за пожаром. Похоже, вампиры успели проникнуть в тот вагон. Но теперь им конец. Впрочем, и людям тоже.

Легкий щелчок – и вагон отсоединился от состава, повинуясь сигналу, поданному кем-то из машинистов. Поезд набирал ход, и горящий вагон все больше отставал, освещая равнину, одинокие узловатые деревца, как бы соревнуясь с бледным ликом луны.

Искусственный свет – он всегда ярче. Правда, не такой долговечный.

Вскоре одинокий вагон исчез за поворотом.

– Почти красиво, – пробормотал Ульман. – Если бы не знать, что в том вагоне были живые люди.

Лена не разделяла чувств старика. Она настороженно вглядывалась в соседний тамбур. В руках – верный АК, взгляд – как камень.

– Всего один вагон отделял нас от крайнего, – сказала девушка. – Кто знает, может вампиры пробрались и туда?

Она посмотрела на меня и сказала:

– Проверим, Юрик?

Я пожал плечами: можно и проверить. Главное, наплевать на то, что у меня трясутся коленки. Главное, забыть о противном, тягучем страхе, что поселился в груди. Главное забыть, как сразу после заката мы чуть ли не стали обедом для упырей.

Киборг прошамкал:

– Я с вами.

9.

В первом отсеке соседнего вагона спал пожилой мужчина в мятой серой майке и синих джинсах. Он спал, надвинув на глаза клетчатую кепку и обнимал при этом початую бутылку водки. В отсеке воняло потом, спиртом и корицей. Под ногами что-то захрустело, и я посмотрел на пол. Коридор и лежанка мужчины были усеяны крошками.

– Печенье с корицей, – сказала Лена. – Мама мне тоже такое готовила. Очень вкусное.

Еще она зачем-то сказала:

– Вот только мама уже умерла. Вампиры разодрали ей лицо.

Совершенно не кстати вспомнился мой бывший друг Костик.

Киборг протиснулся между нами, просеменил к мужичку, ткнул его в живот указательным пальцем. Пьяница даже не шелохнулся, лишь захрапел еще громче. На верхней полке я заметил еще четыре пустые бутылки из-под водки. Они перекатывались от одного края лежанки к другому и тихо позвякивали.

– Известный способ, – удовлетворенно кивнул Ульман. – Все знают, что вампиры не переносят алкоголь, и некоторые пассажиры считают, что если всю поездку пить не просыхая, то вурдалаки их не тронут. Но если уж кровососы прорвутся в вагон, они просто вынесут бедолагу наружу и дождутся, когда он протрезвеет. А потом уже примутся ужинать. Вот, что на самом деле полезно в таком деле, так это…

Профессор увлекся, принялся размахивать руками над бренным телом пьяницы, и мы с Леной пошли вперед, настороженно вглядываясь во тьму вагона. В соседнем отсеке никого не было. В следующем на выдвижном столике дымилась беломорина в жестяной пепельнице. И опять никого.

Киборг продолжать что-то рассказывать неизвестно кому, и мы двинулись дальше.

Пусто.

Пусто.

Пу…

С верхней полки свисали ноги в черных джинсах и часть правой руки – до локтя. Ладонь и запястье расположились под столиком, в луже крови. Кто-то изгрыз парню пальцы до кости. Еще на полу, одним концом в лужице, валялась пластиковая трубочка, из таких обычно пьют коктейли. Она была измазана в липкой красной жидкости. Словно кто-то посасывал через трубочку кровь, а потом убежал.

– Коктейль «Кровавая Мэ…» – начала было Лена, но в этот момент на нас сверху упало что-то очень тяжелое – словно мешок с цементом.

Я отлетел в сторону, слегка оглушенный, но все же успел заметить серую тень, что склонилось над телом Ленки. ПМ в руках дернулся будто сам собой – пуля ударила вампира в плечо и отбросила проклятую нежить вперед.

Где он прятался? В соседнем отсеке? Прыгнул, пока мы разглядывали съеденную руку несчастного?

Чертовски быстрый ублюдок.

Тень заворочалась на полу, разбрызгивая во все стороны капельки крови.

Блеснули длинные когти, упырь вытянул вперед левую руку и прохрипел:

– Не стреляйте! Я не собирался вас убивать!

Лена уже оправилась от удара и теперь сидела, прислонившись к перегородке, направив на тварь автомат.

– А этого парня, которому сожрал руку, ты тоже не хотел убивать? – поинтересовалась она.

Вампир прижал ладонь к плечу – меж сухих неживых пальцев сочилась темная кровь. Он сказал:

– Этот ублюдок стрелял в меня. Было не до переговоров.

Потом нежить прошипела, выпуская изо рта облачко праха:

– Я – последователь новой церкви. Предлагаю вам вечную жизнь. Все, что надо…

В коридоре запахло кладбищем, и Лена сказала:

– Нет, спасибо.

Короткая очередь разнесла вампиру голову, обляпав весь коридор бурой, дурно пахнущей жидкостью. Тело, лишившись головы, встало и вяло зашагало по направлению к нам. Я оцепенел от страха, но Ленка не растерялась: поднялась, схватила безголового упыря за шкирку и потащила в тамбур. Вампир вяло сопротивлялся, делал слабые попытки оттолкнуть от себя Ленку, но ничего у него не выходило.

Воняло просто нестерпимо.

В тамбуре распахнулась дверь, и в коридорчик залетел бродяжка-ветерок. Потом вернулась Лена. Она вытирала руки, испачканные серой жижей, прямо о джинсы.

Потом подмигнула мне:

– Хотела ублюдка наружу вытолкнуть, а он за поручни уцепился и держится. Я ему ножом кисти отрезала, дурачок прямо под колеса и свалился.

Лена протянула мне руку, помогая встать, и сказала:

– Ты в тамбур не ходи – там все стены в сером дерьме.

Потом она сказала:

– Давай заберем Ульмана, а заодно и этого алкаша. Оттащим алконавта в наш вагон – авось больше шансов будет, что выживет.

Лена достала из кармана своих необъятных штанов чекушку и сказала:

– Все равно скоро утро. Так что, как только вернемся в вагон – сразу напьемся.

ДЕНЬ ВТОРОЙ

1.

Я проснулся около полудня. Опять с тем же гадостным привкусом во рту и головной болью. Не осталось ни страха, ни адреналина после суматошной ночи. Солнечные лучи проникали в отсек, кидали солнечных зайчиков сквозь пустые бутылки из-под водки, что валялись повсюду. Подо мной храпел вчерашний «алкаш». Внизу, рядом со спящим профессором-киборгом сидела Ленка. Она держалась за голову и покачивалась из стороны в сторону, будто маятник.

После сна лицо у Лены опухло и теперь напоминало не кусок гранита, а продолговатый помидор. С бугорками на месте носа и щек. Она вскочила на ноги, взъерошила жесткие волосы и пробормотала:

– Ненавижу похмелье. Блин…

Я улыбнулся и сказал:

– Честно говоря, думал ты умеешь пить. В смысле, обученный солдат, все-такое… А ты быстро отрубилась…

У меня у самого голова просто раскалывалась, но я старался не подавать виду – пусть думает, что перед ней – алкаш со стажем. Крепкий орешек. Тертый калач.

– Тошнит, – призналась Ленка, почесывая бок. Майка у нее подмышками вспотела, и Лена поморщилась.

– Сходи в туалет, – предложил я.

– Ну и ночка… – пробормотала девушка.

Она принялась стягивать с себя маечку, и я поспешно отвернулся: стал старательно разглядывать пейзаж за окном. Снаружи мелькали обугленные развалины пятиэтажек, заросшие плющом.

– Если я влюблена, это еще не значит, что люблю, – сказала Лена. – Если меня тошнит, это не значит, что пойду блевать. Можешь поворачиваться.

Я послушно обернулся. На Ленке теперь была точно такая же белая маечка, только уже без пятен. Грязную борцовку она небрежно запихнула в сумку.

Старичок– киборг заворочался во сне, забормотал что-то бессвязное, потом засунул указательный палец в рот и стал его тихонько посасывать, словно младенец в ясельках.

Ленка подмигнула мне и сказала:

– Эти чертовы имплантанты до добра не доводят. Видишь, что с Ульманом происходит? Старичок стремительно регрессирует, скоро будет писаться в штанишки и агукать. Будешь ему подгузники менять, Юрка?

– Это возраст, – возразил я. – Деду лет сто, наверное. Просто впадает в маразм

– Фигня, – отмахнулась Ленка. – Все проклятые микросхемы! Надо развивать, накачивать тело, а не запихивать в него всякую дрянь. Вот у тебя мускулы ничего… для мужчины.

Я улыбнулся.

Потом Ленка сказала, с грустью уставившись в окно:

– Сережка обо мне, наверное, и не вспоминает.

– Сережка – это твой парень? – спросил я.

Лена кивнула и вдруг засмеялась, обнажив ровные белоснежные зубы:

– Хочешь, покажу его фотографию?

Не дождавшись ответа, она сняла с верхней полки сумку, порылась в переднем кармане и извлекла смятую глянцевую фотку. Протянула мне.

Парень на фотографии совсем не напоминал идеального парня для Лены. По крайней мере, в моем представлении. Хлюпик ростом не больше метра семидесяти, хитрое, крысиное личико, маленькие темные глазки, субтильное тельце. Папироса в зубах и какие-то нелепые кучеряшки на голове. В руках Сережа держал ополовиненную пластиковую бутылку пива «Жигулевское».

– Ну, как? – с любопытством спросила Ленка.

Я повертел фотку в руках и так, и этак, но не нашелся, что сказать.

– Веришь, что из-за этого заморыша я решила покончить с собой? – поинтересовалась девушка. Голос у нее стал злым, и я снова смолчал.

Ленка выхватила у меня из рук фотокарточку, прижала к сердцу и сказала с ненавистью:

– Давай, говори! Говори, какая у него ублюдочная внешность, что у него обкусаны ногти, что у него на роже написано – хронический алкаш! Не молчи!

Я молчал, уставившись в пол.

Лена закричала, отчего старичок Ульман еще сильнее заворочался на своей полке:

– Ты еще не знаешь, что он заикается! Да, заикается! И что от него несет как от контейнера с мусором, что он моется максимум раз в три месяца! Чего молчишь? Ты ведь не знаешь, какое у него сердце, ты не знаешь, что это был единственный человек, который понимал меня! С которым было приятно просто сидеть на скамеечке в парке и смотреть в ночное небо! Смотреть в небо и мечтать о том, что скоро проклятых вампиров истребят и можно будет глядеть на звезды не через этот идиотский купол!…

Она наклонилась ко мне, схватила двумя пальцами за подбородок, дернула вверх. В ее глазах плясали дьявольские огоньки, мышцы на руке напряглись так сильно, что казалось – еще чуть-чуть и они порвут кожу.

Я схватил Ленку за руку и отвел от подбородка. Прошептал:

– Я не хочу тебе ничего доказывать, Лена. Сам еду, чтоб встретиться с девушкой, о которой не знаю ничего. Ничего, кроме одной вещи: она единственная, кто доверил мне свои сокровенные мечты. Она единственная, кому я рассказал о себе все.

– Это глупо… – пробормотала Ленка, отводя взгляд.

Я кивнул:

– Все кажется глупым, если происходит не с тобой.

Еще я сказал:

– Как я понимаю, нас ждет очередная бессонная ночь? Давай отдохнем.

А Ленка прошептала:

– Блин, ну почему я не влюбилась в тебя?

2.

Примерно в четыре часа дня поезд остановился на очередной станции. В окно виднелись перекошенные деревенские избушки, и я подумал, что здесь захочет выйти только последний идиот.

Ленка удрыхлась на верхней полке, а старичок-киборг пожаловался на барахлящие микросхемы, вытащил из своего чемодана рулон туалетной бумаги и убежал в туалет. Судя по всему – надолго.

В отсеке стало невыносимо душно, я достал сигареты и спрыгнул на пол.

Юки стояла в коридорчике, прижавшись носом к стеклу.

Я подошел к ней. Открыл было рот, чтобы что-то сказать девочке и тут же захлопнул его. С другой стороны окна на Юки таращилась долговязая серокожая девица в выцветшем синем сарафане.

– Это вампир? – спросила Юки, не глядя на меня.

Девица наклонила голову, что-то прошептала.

– Да, – сказал я.

Девица улыбнулась, подошла поближе к вагону, уткнулась носом в стекло с обратной стороны. Очень высокая, ее глаза оказались на уровне любопытных глазенок Юки. Малышка даже не вздрогнула.

– Она опасна? – спросила девочка.

– Днем вампиры неопасны, – ответил я тихо. – Днем они ничего не помнят и не нападают на людей.

Юки прижала ладошку к стеклу, провела ею вверх и вниз. Упыриха повторила движение.

– Почему они ничего не помнят? – спросила девочка.

Я пожал плечами:

– Не знаю. У них что-то происходит с телом, у вампиров. Пока светит солнце, ничего не помнят. Ходят по улицам, улыбаются всем подряд, спрашивают, что происходит…

– По улицам? – спросила девочка.

– Угу… говорят, у них есть свои города.

Я снял окно с защелки, немного приспустил его и закричал:

– Уходи отсюда, слышишь!

Ветерок освежил лицо, запах полыни и еще каких-то трав подействовал на меня, как наркотик. Здорово было бы жить в подобном месте – ни купола, ни изнурительной работы, только свежий деревенский воздух да зеленая травка на сотни километров вокруг.

Вампирша улыбнулась, обнажив острые белоснежные клыки и крикнула:

– Как вас зовут?

Голосок у нее был приятным, звонким, веяло от него чем-то таким же степным, цветущим, летним. Если не смотреть упырихе в лицо, можно было представить, что беседуешь с обычной девчонкой.

– Юра, – ответил я. Положил руку на плечо девочке и сказал:

– А это Юки.

– Я не помню, как зовут меня! – крикнула девушка и провела указательным пальцем по стеклу. – Вы не впустите меня?

Я покачал головой. Боковым зрением уже можно было заметить двух машинистов, которые приближались к вампирше со стороны головного вагона.

– Уходи! – повторил я, но упыриха не послушалась.

Она закричала:

– Ничегошеньки не помню, даже откуда я родом! Пожалуйста, заберите меня отсюда!

Тогда я закрыл окно, взял Юки за руку и потянул за собой. Девочка не сопротивлялась.

Выстрелы прозвучали как вялые хлопки. Будто вдалеке и можно было представить, что их вовсе и не было.

Забыть – это так легко.

3.

Юки уселась на полку рядом с матерью. Тамара уставилась на меня. Выглядела она ужасно – круги под глазами, распухший нос, пластырь на щеке. Шальная пуля? Скорее, упала ночью с кровати.

– Спасибо за то, что вчера спасли нам жизнь, – сказала пожилая женщина, приобнимая Юки.

– Не стоит благодарностей, – пробормотал я, поглаживая правый карман штанов, в котором спрятался до поры до времени ПМ.

– Я – родная сестра Иващенко, – сказала вдруг Тамара.

Я захлопал глазами:

– Сестра Ростовского мэра?

Она кивнула:

– Жена бывшего посла Японии в Федерации. Мистера Ямамото.

Я ничего не сказал.

Потом все-таки спросил, когда пауза стала просто невыносимой:

– Вы дали взятку охране, чтобы они пропустили на поезд девочку?

Юки сидела рядом с матерью и серьезно разглядывала меня – будто именно она придумала план, как проникнуть на про клятый поезд.

Женщина кивнула.

– Но если у вас были деньги…

– …почему мы не сели в монорельс? Так было задумано, Юрий.

Тамара наклонилась ко мне и прошептала:

– Я получила письмо от мужа. Оказывается, он не погиб. Мой муж стал вампиром.

Потом она сказала:

– Сегодня вечером поезд остановится на станции Костры. Он будет стоять там с шести часов вечера до полуночи. Я хочу, чтобы вы проводили нас с Юки в деревню, Юрий. Мне нужен человек, который защитил бы нас в случае чего.

Тамара прошептала:

– Теперь я сомневаюсь, что муж хотел нам добра, когда написал письмо и предложил стать вампирами.

Я переспросил:

– Стоянка с шести вечера до полуночи?

Жена посла кивнула:

– Вы не представляете, Юрий, сколько денег я вложила в эту поездку.

Тамара снова наклонилась ко мне и улыбнулась – больше всего ее улыбка напоминала оскал хищного зверя. Изо рта у женщины несло алкоголем и луком. Тушь растеклась по щекам, превратившись в боевую раскраску племени сиу.

Она прошептала:

– Мне пришлось ограбить братца, а для этого залезть в городскую казну.

Загляните мне в душу: чтобы стать вампиром и превратить в нежить дочь, эта тварь обворовала население моего родного города.

– Почему же вы не наняли роту телохранителей для защиты? – спросил я, отгоняя дурные мысли.

– Дура, – самокритично призналась Тамара. – Поверила мужу, который пропал год назад, распереживалась и кинулась совершать один идиотский поступок за другим.

Потом она сказала:

– Юрий, я хочу нанять вас и ваших друзей. Я очень много вам заплачу. Если мы выживем, вы сможете жить припеваючи до конца дней своих. Вы согласны?

Я пробормотал, наблюдая за солнцем, что двигалось к горизонту:

– Мне надо посоветоваться…

Загляните мне в душу: продам ли я ее за деньги?

Напоследок спросил:

– А нас кто-нибудь встретит?

– В Кострах живет один старичок-следопыт, – кивнула Тамара.

4.

Деду было лет под сто. Но держался он молодцом, крепкий такой старичок. В джинсовых шортах, кожаных сандалиях, светло-серой рубашке, с удочками через плечо. За поясом револьвер. От старика пахло рыбой и тиной.

– Костры, а как же, – сказал старичок, протягивая мне мозолистую, почти черную от загара руку. – Так мы и называемся. А живу там, в деревеньке нашей, один сейчас, бабка моя лет десять как умерла. Грудная жаба. А лекарства откуда взять?

Перрон станции Костры был старый, побитый, весь в грязи и поломанных ветках. Здание станции под стать – заросло сорной травой, левая стена разрушена, повсюду валяются покореженные пластмассовые сиденья и железные ящики камеры хранения.

Ленка весело улыбнулась, поправляя «калаш» – ей происходящее нравилось. Больше шансов погибнуть, как она сказала сама, когда я предложил поработать телохранителями.

Юки и Тамара держались в сторонке. Мать крепко держала девочку за руку. Юки выглядела как всегда спокойной.

– Получил я вашу посылочку, – подмигнул им дедушка. – За папироски спасибо, до ближайшего города шагать дня два, это если идти быстро, без остановок. Куда мне, в такие-то годы? Так что с куревом сложновато. Благодарен я вам, Тамара, ох как благодарен.

Тамара осторожно кивнула ему, прижала к себе Юки.

– А за мужа не беспокойтесь, – сказал старичок. – Хороший он у вас мужик, хоть и вампир. К храмовникам примкнул. Эти людей стараются не обижать.

Мы выстроились гуськом и спустились с бетонной площадки на тропинку посреди высокой травы, зашагали в сторону виднеющихся вдали деревьев. В основном тополей.

– Вы живете не под куполом? – удивилась Ленка.

– Угу, – буркнул дедок, зорко вглядываясь в окрестности.

– А как же вампиры?

– Вурдалак вурдалаку рознь, – ответствовал старичок. – Упыри они ведь неплохие, только голодные вечно и бессмертные. Наши вот, костровские, сдерживаться пытаются, кровь людскую не пить. Организовали движение храмовников или как там… На людей стараются не кидаться без надобности, считают, что вампиризм ихний – это следующая стадия в развитии духовном, человеческом. То бишь думают, что от Бога сие разделение к нам пришло.

– Вампиризм как спасение души? – спросил я.

Старичок кивнул, перепрыгивая звенящий по блестящим голышам ручеек.

– Так они и думают. Однако ж насильно никого спасать не собираются, только с согласия. Кусь в шею – и ага. Но я не согласился, не верится как-то в такое спасение…

– Прелестные ребята, – буркнула Лена. – И что, вас совсем не трогают?

– А чего меня трогать? – пожал худенькими плечами старичок. – Им меня трогать не с руки, я им помогаю. Если кто днем с дуру на рельсы забредет – оттаскиваю. Вампиры, они-то днем как детишки малые.

Солнце светило в спину, превращая наши тени в темных исполинов, в воздухе пахло травами, жужжали мухи. Потом я услышал музыку. И, как оказалось, не я один.

– Это еще что? – спросила Ленка, вглядываясь в заросли.

Старик отмахнулся:

– Да чего там! Иван да Марья озоруют, смотреть нечего.

– Э?…

Дед принялся объяснять:

– Да вампиры это молодые… Иванушка в Кострах жил когда-то, местный был, а Машка на лето к бабке Аксинье приехала. Ну, любовь-морковь, молодо-зелено… Колечко он еще ей, помнится, необычное, золотое, в форме змеи подарил… А тут как раз разделение наступило, они в вампиров и превратились. Да так влюбленные друг в дружку и остались. Причем днем не помнят ничего, но все равно на одно и то же васильковое поле в одно и то же время приходят и… – Старик закашлялся и смущенно добавил: – Того, короче…

Я, наконец, узнал мелодию: Depeche Mode, «Free Love».

– Магнитофончик у них там старый, включают его и… ну, того.

Музыка осталась позади, но мне все-таки показалось, что я увидел среди зелени две серые тени, двигающиеся словно одно целое. Это было настолько дико и непонятно, что даже слова «пускай только смерть разлучит вас», теряли всякий смысл.

Вампиры уже мертвы.

– Так говоришь, упыри у вас в Кострах Богу поклоняются? – спросила Ленка.