Текст книги "Оптимистические этюды"

Футбол

Вадик любил футбол. Дома над столом висели картинки, вырезанные из спортивных журналов. Очень ему нравилось, когда нападающий в падении бил по мячу, нацеливаясь в «девятку». Самого его в нападающие не брали. «Ты бегаешь медленно, – говорил капитан Юрка, – в защите постоишь». Играть защитником тоже было непросто. Он не умел делать подкаты, выбивая мяч у нападающих. Было страшно, падая на спину, выталкивать мяч из-под ноги нападающего, который уже приготовился к удару. И его всегда обманывали. «Что ты не можешь запомнить, – ругал его Юрка. – это же элементарно. Он стоит перед тобой, качнулся в сторону, и ты туда же. А тебя обводят с другой стороны».

Играли они после школы на пустыре. Штангами служили рюкзаки. Вадик стоял на защите и все время ожидал, нет, не атаки соперников, а Юркиного крика, что он недотепа и лопух. Или еще что-нибудь покрепче. Игра у их команды не ладилась. Мишка, их вратарь, заболел и в ворота поставили Сеню. Сеня ругался, говорил, что он нападающий и что без него они продуют всухую.

– Ладно, – сказал Юрка. – Иди в нападение, на воротах пусть Вадька постоит.

Вадик встал, нагнулся, уперся руками в колени – он видел по телевизору, что вратари стоят именно так. И тут же последовал удар в ворота. Издали, никто не ждал, что защитник другой команды может так ударить. Мяч летел прямо в Вадика. Он выставил руки, поймал мяч и сильным ударом отправил обратно.

– Годится! – крикнул Юрка.

Потом Вадик отразил еще один удар, еще и еще… Юрка подбежал к нему, хлопнул по плечу.

– Супер! Давай и дальше так, я в тебя верю.

Уходили они с пустыря гордые – выиграли всухую.

В тот же вечер Вадик решил записаться в футбольную секцию.

– Хочу быть вратарем, я умею.

Тренер скептически осмотрел худенькую фигуру Вадика и попросил встать в ворота. Сам подошел к одиннадцатиметровой отметке и легко, «щечкой», послал мяч в «шестерку». Вадик не успел понять в какую сторону летит мяч. Вроде тренер бил в правый угол – туда он и прыгнул, – а мяч оказался с левой стороны. Тренера сменили мальчишки. Сколько раз они били, столько раз мяч оказывался в сетке.

– Ты что такой грустный, – спросила мама, когда Вадик вернулся домой.

Он рассказал.

– Так бывает, еще научишься, – стала утешать его мама.

– Но ведь я играл хорошо, меня Юрка хвалил, сказал, что верит в меня.

– Ты тогда играл хорошо потому, что в тебя верили, – сказала мама.

Вера

– Вера может заменять знание, – сказала Настя. – Мы не можем доказать существование Бога, но верим в него. Никто не понимает, как Вселенная образовалась из одной точки, но мы верим в это.

Они шли по темной аллее парка. Черное небо высветилось звездами, их свету не мешали ни луна, ни фонари.

– В августе начинается ночная красота, – сказал Мишка. – Все звезды видны. Видела, как одна сейчас упала?

– Это Персеиды, метеорный поток, он всегда в августе, – сказал Настя.

– Ты же филолог, – удивился Мишка. – Откуда это знаешь.

– С детства астрономией увлекалась.

– Так ты, может, и в чудеса не веришь?

– Чудеса – это то, что не может объяснить физика и теория вероятностей. Пока не может.

Он взял ее за руку.

– Не пойму, кто из нас математик. Ты какая-то приземленная.

– Ага!

Она отняла руку, повернулась к нему.

– Я вообще простая девушка. И люблю все простое. Все мои любимые стихи написаны простым ямбом: «деревня, где скучал Евгений, была прелестный уголок». Четырехстопный ямб, обожаю его.

– Уголок? Пушкин ошибся – деревня была чем? Прелестным уголком.

– Правила менялись. А ты что, веришь в чудеса?

– Верю, иначе скучно. Вот слушай – была у меня девушка. Мы расстались три года назад. И вдруг мне снится сон, что она выходит замуж. Звоню ее подруге – точно! Завтра у нее свадьба. Как ты это объяснишь?

– Тебе она часто снилась, а запомнил ты только сон, когда он совпал с действительностью. И еще теория вероятностей. Ты же математик, должен это понимать. Скажи мне лучше на математическом языке, как ты меня любишь.

– Элементарно. В Москве есть два множества девушек, красивых и умных. Есть пересечение этих множеств, где девушки и красивые, и умные. Ты в этом пересечении.

– Это ты про девушек, а где любовь?

– Я еще не закончил. В этом пересечении можно выделить два подмножества. Девушки в первом мне нравятся, я мог бы с ними переспать. Девушки во втором подмножестве – это те, с которыми я готов провести всю жизнь. В этом подмножестве всего одна девушка, это ты.

Настя долго молчала, потом положила голову ему на плечо и сказала.

– У меня все проще. Когда ты заговорил со мной тогда на выставке, то я сразу поняла, что ты тот самый мужчина, которому я могу доверять.

Доверяй

Городок Сен-Жермен под Парижем. Август, жарко. Суббота – сегодня на главной площади рынок. Ряды лотков, заваленных зеленью, овощами, фруктами. Два ряда – холодильники, там на льду лежат крабы, рыба, мясо. Отдельный ряд с бутылками вина и оливкового масла. С краю вытянулись ряды с одеждой и домашней утварью. Мы выбираем сливы – толстые, отливающие фиолетовым цветом. Некоторые лопнули, на них капельки сока.

– Попробуйте, – говорит продавщица, молодая деваха в джинсах и белой футболке.

Сливы отличные. Продавщица ставит корзинку на весы, наполняет ее до краев.

– Пять евро.

Я достаю кошелек. Черт, вчера потратили последнюю наличность. Выниманию последнюю монету в один евро.

– Картой нельзя?

Продавщица улыбается, говорит, что деньги можно принести в следующую субботу. Мы перекладываем сливы в пакет, уходим.

– Доверчивая какая, – говорю я. – Интересно, есть в других языках аналог нашей поговорки «доверяй, но проверяй».

– Англичане говорят «Trust everyone, but always cut the card». Доверяй всякому, но всегда снимай карту, – говорит жена. – По-нашему, сними колоду, кажется.

Я напрягаю память – в карты часто играл в школе.

– Мы тасовали колоду, потом протягивали другому и говорили «сними».

– Жулики есть в любой стране.

– Жулики и доверчивые люди, как и все на свете, в любой стране распределены по Гауссу. Вопрос только, где находится максимум распределения, какое среднее число доверчивых на тысячу жителей.

– Ага, эта девушка помогает улучшить среднюю доверчивость во Франции.

– Не обязательно. Рынок закрывался, ей просто не хотелось везти сливы назад на ферму.

Ферма

Однажды мы путешествовали по Провансу и жили на ферме около Арля – города, где Ван Гог написал свои лучшие картины: «Спальня», «Ночная терраса кафе», «Звездная ночь» и другие. Хозяева фермы были приветливы, работой себя не утруждали. Полем с рисом, уборкой и небольшой оливковой рощей занимались наемные работники. Жили мы в здании, специально приспособленном для «агротуризма» – небольшой «гостиницы» на четыре номера с кухнями и всеми удобствами.

Нашим соседом был голландец средних лет. Я часто видел его сидящим на террасе – там он что-то мастерил из длинной палки. То ли он хотел сделать из палки красивую трость, то ли дудку – это было непонятно. Вместо ответов на вопросы он загадочно улыбался и говорил, что пока сам не знает. Наверное, ему просто нравилось ковыряться ножиком в податливом дереве. Мы носились по окрестностям, а он целыми днями сидел на веранде, пил вино и работал со своей палкой. Его машина покрывалась пылью, с платанов начали опадать листья, рисовое поле подготовили к следующему сезону, а он все сидел на террасе.

Что сподвигнуло его уехать из Нидерландов? Неужели он не мог сидеть где-нибудь у старой мельницы, пить тоже самое французское вино, купленное в магазине, и вырезать что-то непонятное из своей палки?

Разгадка пришла в один из вечеров, когда солнце начало прятаться за гребнями далеких гор, освещая старый монастырь, платаны и старенький трактор, тянущий пустой прицеп, громыхающий на ухабах сельской дороги, уходящей куда-то к горизонту. Это же то, что видел и писал Ван Гог, догадался я. Мы исколесили сотни километров, чтобы найти места, где работал великий художник, а наш сосед, не сходя с места, сумел прочувствовать, почему Ван Гог полюбил этот край.

Иногда нужно остановиться, чтобы что-то понять. Возможно, наш сосед думал по-другому, но я решил, что понял его маленькую тайну.

Тайна

Чем старше становишься, тем меньше у тебя тайн.

Так думал Сан Саныч, прихлебывая коньяк, – ежевечерние сто грамм для лучшего сна. До вчерашнего дня у него оставалась только одна тайна, но она исчезла, после переезда соседей в новую квартиру. Тайной были вечерние визиты Анны Николаевны, женщины лет сорока пяти, полной, брюнеткой с седой прядью, которую она не хотела закрашивать.

– Я своего возраста не стесняюсь, – говорила она.

Приходила она раз в неделю, когда ее муж работал в вечернюю смену. Их общение было совершенно невинным. Она приносила котлеты, квашеную капусту, куда нарезала лук и обильно поливала подсолнечным маслом. Они вместе жарили картошку, Сан Саныч открывал бутылку красного вина, они устраивались за кухонным столом и начинали разговаривать.

– Мне не хватает общения, – говорила Анна Николаевна и начинала рассказывать о своих взрослых детях, о том, что она никак не может выбраться на море, что она хотела бы устроиться на работу, но вот муж против.

После ужина она мыла миску от капусты, желала Сан Санычу спокойной ночи и уходила. А вчера они переехали в небольшую квартиру подальше от центра. Анна Николаевна говорила, что на разницу в стоимости квартир они теперь смогут хоть два раза в год ездить в теплые края.

Больше тайн у Сан Саныча не осталось. Одно время он хотел написать книгу о неправильной политике всех начальников, начиная с их директора и кончая теми, кого каждый день показывали по телевизору. Но критикуя, надо что-то предлагать. Сан Саныч долго ломал над этим голову, что-то придумал, но у него получился социализм. Он вспомнил планы, авралы, дефицит, очереди, гнилую картошку в овощном магазине и понял, что его придумка никуда не годится.

Вот раньше у него была прекрасная тайна. Он встречался с красивой девушкой, и у него было прекрасное слово «зато». Что бы с ним не случалось, он всегда мог сказать, что ЗАТО у него есть Маша – так звали его девушку. Но однажды Маша от него ушла, вышла замуж и его «зато» пропало. Однако, через три года они случайно встретились, обрадовались и снова стали встречаться. Маша приходила к нему раз в месяц, говорила, что у него она отдыхает душой, вот это и было его тайной. И к нему снова вернулось его «зато» – не такое, конечно, как раньше, но хоть что-то. Это продолжалось года четыре, Маша стала приходить к нему все реже, он чувствовал, что ей с ним стало скучно. А потом все прекратилось. Исчезли и тайна, и его последнее «зато».

Сан Саныч допил коньяк, хотел идти в ванную чистить зубы, но тут он вспомнил Глашу. Она с дочкой жила в квартире этажом ниже. Анна Николаевна рассказывала, что они приехали из какого-то маленького городка, Глаша работал в прачечной и еще мыла полы в подъездах их дома – копила деньги, хотела, чтобы дочка поступила в университет. Была Глаша худенькой, бледной, с темными кругами под глазами. Сан Саныч жалел ее, встречая в подъезде приветливо здоровался, однажды хотел с ней поговорить, но не придумал, о чем.

Он прошел в комнату, достал конверт, положил туда три тысячи рублей, печатными буквами написал «Глаша, с Новым годом!», спустился вниз и бросил конверт в Глашин почтовый ящик.

До Нового года оставалось еще две недели, но какое это имеет значение, если так хочется, чтобы у тебя появилась тайна.

Новый год

Это было впервые в ее жизни.

Татьяна постелила на стол чистую скатерть, поставила на середину маленькую живую елочку в горшке, украсила ее серебряным дождиком, достала из буфета любимую тарелку из тонкого фарфора с золотистым орнаментом по краям, около ее аккуратно положила мельхиоровые нож с вилкой и пошла на кухню. Что взять? Оливье не хотелось. Баночка красной икры? Это хорошо. Еще салат из помидоров, маленькая тарелка с красной рыбой, ветчина, баклажанная икра – вчера только сделала. Горячее? В холодильнике утка с яблоками, готовая к запеканию. Нет, не хочется возиться, обойдется закусками. Хлеб она брать не будет – весы говорят, что нельзя. Начищенная и нарезанная картошка в кастрюльке – это тоже потом. Сейчас коньяк, а в полночь шампанское. Всю бутылку она не выпьет, останется на завтра. Вкус уже будет не тот, но, что поделать, – напиваться она не хочет.

Вот, кажется, все. До Нового года два часа. Телевизор? Она его уже год не включала – кино смотрела в кровати на планшете, новости узнавала там же. И что, сидеть так в тишине? Она принесла планшет, нашла сборник песен ретро – это то, что надо. Песни ее молодости, с каждой что-то связано. Пусть это будет вечер воспоминаний.

Села, выпила первую рюмку, коньяк согрел, настроение сразу улучшилось. Так, что там у нее случилось? Почему все воспоминания крутятся вокруг мужчин? Что их в ней не устраивало – больше двух лет никто не выдерживал. Он ведь любит и умеет готовить, причем регулярно – это ее не напрягало. Дом всегда в полном порядке, пыли нет даже на безделушках, стоящих на книжных полках, вещи поглажены, аккуратно сложены. Поклеить обои, починить кран в ванной? И это она умеет не хуже любого мастера. В постели у нее нет никаких запретов. Журналистский опыт позволял поддерживать разговор на любую тему. Философия Кьеркегора, романы Пелевина, генетика, движение зеленых? – да без проблем. И еще она хорошо и с удовольствием поет, умеет рисовать… Чем не идеальная жена? Так нет, два года и мужики начинают ходить в туалет с телефоном – она слышит, как к ним приходят сообщения. На работе у них неожиданно появляются срочные командировки, вечерние совещания. И еще запахи других женщин, их кремов, косметики. Обоняние у нее не хуже, чем у собаки. И еще… мелочь, конечно, но зубную пасту, попавшую в раковину, надо смывать сразу. И душ надо принимать каждый вечер. А лучше еще и утром. И хлеб надо класть на тарелку, а не на скатерть. И не бренчать ложечкой в чашке, когда размешиваешь сахар. Вот и все, что она просила от мужчин. Хотя, нет! Нужно, чтобы они ее любили и не забывали говорить, что она красивая.

Татьяна выпила еще рюмку, взяла кусочек рыбы. Фу, разве можно так закусывать коньяк! Плевать, она одна. Ей вкусно, ее это радует. Теперь о подругах. Ну да, она терпеть не может, когда ее игнорируют, начинают с ней спорить. Зачем спорить? Разве они не знают, что все ее мнения хорошо продуманы, она никогда не меняет свою точку зрения. Слишком ты правильная, говорят ей. И перестают звонить.

Помидоры, конечно, безвкусные. А икра водянистая – добавили воды для веса. И пересолили. Сколько уже на часах? Одиннадцать. Есть хочется. Может картошку сварить? Или запечь с сыром и луком в духовке? Нет, так долго. Утку уже завтра. Откроет-ка она шампанское. Плевать, что еще не двенадцать, сегодня она сама решает, когда придет Новый год. Да и что это за праздник? Придуманный какой-то. Ничего, ведь не изменится, все будет по-прежнему. Вселенная продолжит расширяться, звезды стареть, черные дыры пухнуть, люди на Земле стараться истребить себя – не жили, дескать, они тут миллиард лет назад, нечего и привыкать.

Ладно, что там говорят в такой момент? Надо как-то себя поздравить. Ну, дорогуша, с Новым годом, с новым счастьем! И чтобы другие праздники не были такими грустными.

Праздники

– По какому случаю праздник?

Она стояла в дверях, расстегивала пальто, и смотрела на сервированный стол с букетом и бутылкой вина посредине. Он подошел к ней, помог раздеться.

– Мой руки и за стол. Шесть лет назад мы с тобой первый раз поцеловались.

– А я забыла, – сказала она, наблюдая, как он открывает бутылку вина. – И вино наше любимое.

Он наполнил бокалы.

– Давай выпьем за нас, – сказал он. – Я до сих пор не могу поверить, что мы вместе.

Она сделала глоток, улыбнулась.

– Тогда нам надо устроить праздник еще через неделю. Тогда ты попробовал расстегнуть мне кофточку.

– А ты забыла, что в тот же день я попросил тебя стать моей женой?

Она кивнула.

– Такое не забудешь. Ты встал на колени и произнес речь. Вот только забыл, что в такой день надо подарить кольцо.

– Это было спонтанное решение. И ты знаешь…

Он допил вино, налил себе еще.

– Мы стали совершенное одинаковыми. Я раньше терпеть не мог гречневую кашу и не понимал, почему ты ее любишь. А сейчас я ее обожаю.

– Просто я нашла фирму, продающую свежую, непережаренную гречку.

– А еще, – добавил он, – мы вместе перестали любить проводить отпуск в жарких странах. И одновременно стали избегать шумных компаний.

– Ты забыл, – сказала она, – что ты стал со мной ходить в музеи, а раньше шел в ближайший кабак и дожидался меня там.

– Ты стала еще красивей, за эти годы, – сказал он, поднимая бокал. – Хочу выпить за мою идеальную жену, за тебя. Ты всегда меня понимаешь.

Она подняла свой бокал.

– Не только понимаю, но и прощаю тебе любовницу.

Его рука застыла в воздухе.

– Какую любовницу?

– Настю Панкратову, мою лучшую подругу. Бывшую подругу. Ну чего ты замер, давай же выпьем за идеальную меня.

Идеальная

Два студента, судя по разговорам – физики, едут на север по оранжевой ветке московского метро. Время позднее, пассажиров в вагоне мало. На Сухаревской входит и садится напротив них нарядно и со вкусом одетая девушка. Она красива: тонкие черты лица, мастерски уложенные в кажущуюся небрежную прическу русые волосы, стройная фигура, тонкие пальцы перелистывают страницы книги.

Сухаревская – Рижская

– Ты только посмотри, – говорит один студент, – она идеальна. Красивая и с виду умная. Я не вижу ни одного изъяна. Хочешь познакомиться? Я к ней подсяду и скажу, что мой друг влюбился с первого взгляда.

– Не надо, – отвечает ему второй студент. – Она красива, но не идеальна. Идеальным бывает только шар. На него с какой стороны ни посмотри – он везде идеален.

Рижская – Алексеевская

– Зря ты отказался, она может выйти на любой остановке, – говорит первый студент.

– Я не гожусь для идеальных девушек, – отвечает второй. – Таким красавицам нужен ухоженный мужчина в элегантном костюме и на красивой машине. И чтобы он пах дорогим одеколоном, а под рукавами пиджака она бы ощущала крепкие мускулы.

Алексеевская – ВДНХ

– Никогда не знаешь, что нужно таким красавицам, – говорит первый студент. – Вспомни классиков, сколько раз они описывали любовь красавиц к чудовищам.

– Посмотри на обложку, она читает какой-то ерундовый детектив, – отвечает второй. – Начнешь встречаться, а разговаривать не о чем. Уверен, что она не знает, чем уравнения Фредгольма второго рода отличаются от уравнений первого рода.

– А ты это помнишь?

– Забыл, но ведь я не претендую на идеальность.

ВДНХ – Ботанический сад

Девушка закрывает книгу, кладет ее в сумку, смотрит на студентов, улыбается, встает, подходит к двери. Первый студент тоже встает, приближается к ней.

– Девушка, мой друг никак не может решиться познакомиться с вами.

– Я должна ему помочь?

– Улыбнитесь ему, это его подбодрит.

– Я уже улыбалась вам обоим.

– Значит, у него есть шанс?

– Боюсь, что нет. У меня хороший слух, и я никогда не слышала про уравнения Фредгольма.

Двери открываются, девушка выходит, первый студент возвращается к приятелю.

– Вот так мы упускаем свое счастье, – говорит он.

– Вот так Мироздание уберегает нас от ошибок, – отвечает второй.

Ошибка

Мы с Василием пили пиво, закусывали жареные креветками, макая их в острый соус, и разговаривали о жизни.

– Смотрю назад, – говорил Василий, выбирая самую жирную креветку, – и прихожу в ужас. Не жизнь у меня, а сплошная череда ошибок.

– Брось, – отвечаю я, делая глоток. – Мы не делаем ошибок, это обстоятельства вынуждают. И кто знает, может наши ошибки спасли нас от какой-то большой беды. Вот какая у тебя главная ошибка?

Василий задумался, потом медленно, взвешивая каждое слово, сказал:

– Первая женитьба. Потерял почти восемь лет, а мог бы вспоминать эти годы с радостью. А так… Домой идти не хотелось, захожу, еще раздеться не успел, а на меня кучу проблем вываливают, а на десерт еще новости – одна хуже другой. И все вокруг сволочи, рвачи, мошенники, одна она в белом.

Я хлопнул его по плечу.

– Вот, так и надо было. Ты прочувствовал, что такое семейная жизнь, какой она должна быть, зато теперь с Варей счастлив. Понимаешь, о чем надо дома разговаривать, как проблемы преподносить. Еще что?

– В институте время терял. Учился, в читалке сидел до полуночи, а толку? Ничего не пригодилось. Я сейчас трубы продаю, зачем мне для этого правило Лопиталя знать?

– Тебя дурака не правилу Лопиталя учили, а логически думать заставляли. Как твои трубы, продаются? Проблем и рекламаций не было? Тебе матанализ помог, хотя ты об этом не подозреваешь.

– И еще женщины… – Василий задумался. – Сколько девчонок были готовы со мной и в постель, и на Северный полюс. А я весь такой занятой, на часы смотрю, на электричку опаздываю.

– Это не ошибки, а упущенные возможности. Сейчас ты можешь их вспоминать и думать, как бы тебе было хорошо. А если б было, то может вспоминал этих девчонок со стыдом, совесть бы мучила.

Мы допили пиво, Василий хлебом вытер соусницу, положил хлеб в рот, скривился.

– С пивом все нормально было, а сейчас горло дерет. Вот еще одна ошибка, надо было глоток оставить. Скажи теперь, философ ты хренов, от какой беды спасла эта ошибка?