Текст книги "Путь в никуда"

В тот год Дина наконец-то добилась гостевой визы и собиралась лететь в Израиль к Сашке. Легенда гласила, что Дина едет в гости к тете, но риск все равно был очень велик. Дина училась в Ташкентской консерватории, и до ее окончания ей оставался еще один год. Конечно, она могла бы учиться и в Москве или в Ленинграде, но стало известно, что в свое время у нее была дружба с покидающими СССР Фельдманами, и ей пришлось вернуться в Узбекистан, не добрав несколько баллов в столичные вузы. Конечно, все понимали, что дело не в баллах, что, выдержав блестяще вступительные экзамены, она была отсеяна совсем по другим причинам, но тень не безгранично преданного патриота преследовала ее. То ли санкции против СССР, введенные после вторжения в Афганистан, то ли копившийся пар недовольства системой закрытости, но разрешение навестить одинокую и больную тетю было получено. Сев в самолет, Дина улетела в Москву, а оттуда в Бухарест, где только на следующий день был рейс в Израиль.

В аэропорту Дину встречал Сашка. Вот он увидел знакомое лицо и радостно замахал руками, а потом они шли молча, их медленные шаги были неверны. Дина в упор смотрела на Сашку, и он не мог отвести взгляда от любимой. Вот она здесь, рядом. Как долго он ждал этой встречи! Сашка выпрямился, в глубоком вздохе расправив стесненную грудь. Вот и настал момент, ожидание которого дни и ночи угнетало и томило его. Так много нужно сказать даже в эти первые минуты, но слов не было. Сашка смущенно остановился, в голове мелькали обрывки мыслей, непоследовательные и бессвязные. Вдруг Дина быстрым движением крепко обняла Сашку за шею и, точно боясь, что их могут подслушать, торопливо и прерывисто зашептала: «Сашка, любимый, вот мы и вместе, я снова с тобой. Скажи, ты рад?». Сашка прижал девушку к себе, он закрыл глаза, чувствуя, как бьется сердце Дины. Потом сильными своими руками он поднял голову девушки и начал целовать ее губы, щеки и влажные глаза. Потом они сидели в такси, тесно прижавшись друг к другу, и говорили, говорили, как будто водопад слов, долго копившийся, нашел выход и стал извергаться бурным потоком. Они вспоминали друзей, дома, улицы Ташкента, забавные случаи, которые произошли с ними, школу и то, как Сашка поджидал Дину из «музыкалки», такую всю чистенькую, в белых гольфах и с бантиками, с огромной папкой для нот. Боже, как же давно это было! Теперь она уже не та девочка, а девушка с прекрасным лицом, глазами, в которых можно утонуть, густыми черными волосами, мягко спадающими на плечи, и отличной фигурой, присущей спортсменам, и он совсем уже не мальчишка, а мужчина, крепкий, сильный, но с мальчишеской искринкой в глазах.

«Я покажу тебе эту страну, нашу удивительную страну, такую маленькую и вместе с тем огромную, – говорил Сашка. – Ты увидишь все! У моего друга Давида есть машина, мы поедем в Иерусалим и на Мертвое море, в Цфат и Тель-Авив, я расскажу тебе, как сражались за эту страну, как погибали ни в чем не повинные люди в терактах, как мы свято чтим традиции наших предков и помним тех, кого уже нет с нами, я расскажу тебе обо всем, что знаю сам, а что не знаю, расскажет мой друг. Мы в этом году закончили Технион, это институт, и сейчас должны идти служить в армию, но нам дали двухнедельный отпуск, и мы свободны. Как это здорово, что ты приехала именно сейчас, как это здорово, что именно ты проводишь меня на базу, я так тебя ждал. Спасибо тебе!».

Две недели пролетели, как один день. Утром приезжал Давид, и Дина с Сашкой уезжали путешествовать, возвращались поздно, но родители еще не ложились, а потом еще долго-долго рассказывали все, что удалось увидеть за день. За то время, что Дина была в гостях, произошло несколько терактов в Иерусалиме, и на севере погибли люди, молодые и старые, погибли дети. Главное, что очень хорошо запомнила Дина, это мечта народа о мире, люди хотели больше всего мира и любви, отсутствие работы, крыши над головой, нехватка денег – все-все было второстепенным, нужен мир, и тогда, бог даст, будет все хорошо. Но как раз мира-то и не было, и звучали сирены машин «скорой помощи», полиции, и слушали люди с напряженными лицами, где на этот раз террорист с поясом смертника взорвал себя, прихватив десяток ни в чем не повинных жертв. Может, потому родители Сашки так долго не ложились спать, может, потому Сашка, узнавая, что произошел теракт, искал телефон, чтобы сообщить, что у них все в порядке, может, потому так рвался в армию, чтобы отомстить за жертвы, которые так и не успели пожить или остались калеками, и может, потому их рассказы об удивительной истории и природе этой страны не были столь радостными и восторженными, как ожидали Сашка и Дина.

Через две недели Сашка надел военную форму. На автовокзале его провожали родители и Дина, Сашка был весел, много шутил, хотя все понимали, что расставание надолго, нет, конечно, не так, как в советской армии. Но, возможно, на месяц, а то и два. Это значило, что Дина уедет, так больше и не увидев Сашку. После отъезда Сашки Дина осталась на попечении его родителей. Конечно, они тоже пытались показать Дине красоту страны, но и сил и энергии у них было поменьше, и обороты резко упали, а если появлялась экскурсия, то организованная группа и экскурсионный автобус диктовали свои условия ознакомления с достопримечательностями. Потом звонил Сашка, и Дина со всеми подробностями рассказывала ему об экскурсии и об увиденном. Так незаметно пролетело время, и Дине надо было возвращаться домой. Сашку с базы не отпустили, накануне они долго говорили по телефону, и Дина его клятвенно заверила, что по окончании консерватории она подаст документы на выезд, на ПМЖ в Израиль, а Сашка сказал, что пришлет ей вызов как своей невесте, и пусть только попробуют ей отказать, теперь у него есть знакомый на радио «Свобода», и он обещал ему устроить с ним интервью. Последнее, что услышала Дина, было: «Я ждал, жду и буду ждать тебя, потому что люблю». Самолет набрал высоту, а у нее в ушах все звучали эти слова: «Я буду ждать тебя, потому что люблю».

Сегодня впервые за много-много дней Жеку сытно накормили и отвели помыться. Сегодня ему предстояло встретиться с Мусой. Муса – это командир формирования, в которое входила группа Ашрафи, и именно он запретил убивать Жеку. Поэтому к приезду большого гостя Ашрафи не только готовил Жеку, но и готовился сам. Уже с утра что-то кипело и булькало в котлах, женщины пекли лепешки, убирали в саду и раскладывали подушки и одеяла на дастарханах. Муса приехал не один, с ним был его ближайший советник Абдулла, переводчик и человек с кинокамерой. После традиционного приветствия и обильного чаепития Муса попросил пригласить в комнату Жеку. Тем временем человек с кинокамерой открыл чемоданчик с видеомагнитофоном и переносным телевизором, а Абдулла и переводчик притащили аккумулятор. «Сейчас будем смотреть кино», – весело сообщил Муса. Жека понял, что приезд Мусы неслучаен, что никто и никогда не будет его искать, что его командирам гораздо проще сообщить, мол, пропал при невыясненных обстоятельствах, нежели заниматься его поиском, а потом торговаться об условиях освобождения. Родителей жалко, Жека представил, как они обивают пороги военкоматов, как пишут в армейские инстанции, пытаясь выяснить о нем, и получают стандартный ответ «поиск ведется», а вообще, всем этим военным ведомствам проще отчитаться за убитого, чем пытаться отыскать военнопленного. А «духи»? Эти либо сразу убивают, либо предлагают обмен за деньги, либо обращают в свою веру. Меня не убили сразу, надеясь получить выкуп, но у родителей таких денег нет, значит, смерть, сегодня решается его судьба. Проклятая сырая яма, в которую он был посажен, кусок сухой лепешки, чтобы не умереть от голода, и бесконечные дни ожидания, когда вечная тьма закроет навсегда твои глаза. Нет, Жека не хочет этого, он хочет жить и встретить ее, и сказать ей, что только ее он любил, любит и любить будет вечно.

«Я хочу жить, я хочу жить», – твердил Жека, входя в помещение. «Проходи, проходи урус», – Муса, важно развалившись на подушках, приглашал Жеку подойти поближе. Жека сразу отметил правильную русскую речь Мусы. И для чего ему переводчик? «Удивлен, что говорю с тобой по-русски? – заулыбался Муса. – Ничего странного, учился у вас в институте, а переводчик скорее для них, – он обвел глазами окружающих, – чем для нас. Мы долго ждали, когда кто-нибудь из ваших заинтересуется тобой, может, предложит обмен, ведь ты офицер, специалистдорожник, может, предложат выкуп. Нет, ты никому не нужен. Я привез кино и хочу тебе его показать. Смотри на экран телевизора».

То, что увидел Жека, привело его в состояние шока. Он увидел собственные похороны, мать, бьющуюся в истерике над свинцовым гробом, отца и дядю, уткнувшегося в его плечо, неловко опиравшегося на костыль, Савельеву смахивающую слезу, пьяного дядю Лешу и тетку Марию, кого-то еще в военной форме, почетный караул, салютовавший в небо. Но он не увидел ее, ту, о которой мечтал и грезил. Когда кино кончилось, Муса сказал: «Видишь, тебя похоронили, ты им не нужен, теперь твоя мать носит цветы каким-то неизвестным останкам в свинцовом ящике, ты, Евгений Степанов, миф, пустое место, но ты можешь отомстить всем своим обидчикам, потому что у тебя есть еще один последний путь к спасению и отмщению. Прими нашу веру, стань мусульманином и пополни ряды правоверных, отомсти за несправедливость, за поруганную честь и любовь под знаменем великого Аллаха. Он, только он, великий и справедливый, отблагодарит тебя, даже если ты примешь смерть, потому что даже смерть у нас отличается от вашей. Уж я-то знаю, как ваши командиры заботятся о людях. Для них вы мусор, который они жгут без сожаления, гарантируя вам железный ящик в конце, а мы говорим, что ваше самопожертвование угодно Богу, что там вас ждет великое счастье и неземное благополучие, там ты получишь то, о чем всю жизнь мечтал на Земле. Соглашайся, урус, ты будешь славным солдатом Аллаха. Ответ мне нужен сейчас, сегодня мы покидаем этот лагерь, впереди нас ждут великие дела во имя свободы нашей страны, да поможет нам Аллах».

Часть 3. Мокей

Грязный, старый матрас, ничего не оставили, все унесли, а что не смогли унести разломали, разорвали, превратили в кучу мусора. Поначалу, еще ходили сюда жители Газы, выковыривали из бетона остатки арматуры, ковырялись в заброшенном мусоре, пытаясь отыскать хоть что-нибудь пригодное для хозяйства, а потом и сами стали свозить сюда уже свой мусор и место превратилось в клоаку дерьма и вони. Теперь в этих жутких отбросах ковыряются самые никчемные, самые бедные – такие, которых и местное население за людей не считает, а еще злые, голодные и одичавшие собаки. Мусульмане их не любят, считают грязным животным и потому бьют палками, вот они и прячутся здесь, питаясь зловонными отбросами. Собаки одичали и бросаются на всех, защищая свою территорию. «Вот так и мы, голодные и одичавшие, защищаем территорию с помоями, а ведь не выгони отсюда израильтян, была бы работа, были бы деньги, и чего нам не хватало, почему повелись на обман о рае, который настанет без них».

Срок свой Мокей отбарабанил от звонка до звонка и вышел на волю чистым как стекло. Кузьмич приказал залечь и не шухарить, дескать, как сам откинется, тогда и дело будет. Вот Мокей и затих, устроился на работу на автобазу, сначала слесарем в мастерскую, а потом, получив права, пересел за руль большегрузной фуры, а еще Мокей женился на Зинке и зажил как простой советский труженик, дожидаясь Кузьмича. Жену Мокей не любил, часто в подпитии лупил ее, но не до смерти, а так, чтоб не забывала мужниной руки, но вскоре Зинка забеременела и родила Мокею дочку, такую же белесую, как сама Зинка, и такую же горластую, как она. Дома был вечный бардак, поскольку Зинка была плохая хозяйка, неряха – и вечный ор, причем, когда умолкала дочка, бухтеть начинала Зинка, так что Мокей брал свою шоферскую кожанку и уходил из дома. Благо шанхайских неудовлетворенок было много, как и энергии у Мокея, и потому он был всегда накормлен и напоен, да и обласкан бабьим теплом.

Вскоре он получил маляву с зоны, Кузьмич писал, что нужно подобрать надежных корешей из числа спортсменов и афганцев, что не у дел. «Афганцы, они на наркоту клюют, – писал Кузьмич, – а спортсменов, боксеров и борцов, деньгами привечай. Адреса, где наркотой и деньгами разжиться, тебе передаст рыжий, что откинулся с шхонки, да и я скоро объявлюсь, тогда и дела завертятся». Рыжий был вовсе не рыжий, а бугай двухметрового роста и жгучий брюнет. Погоняло «Рыжий» прилипло к нему из-за фамилии Рыжиков, он мотал срок за грабеж и на зоне крепко сдружился с Кузьмичем, так что мужик был правильный и надежный. Он свел его с нужными людьми, и Мокей получил неограниченный кредит, теперь он стал появляться дома еще реже, чаще его можно было найти в пивных барах и частных качалках, где Мокей безошибочно находил бывших афганцев и несостоявшихся спортсменов. Костяком формировавшейся банды были прежние друзья Самара, Сидор и Харя (татарин Харисов держал также верх и в Лимонии), в общем, к выходу Кузьмича у Мокея сформировалась солидная банда, человек пятнадцать отличных бойцов.

Кузьмич появился неожиданно, просто Мокей както зашел домой и увидел, как притихшая Зинка потчует на кухне двоих мужиков, Мокей хотел было устроить ей мордобой, но увидел смеющуюся морду Кузьмича и сразу остыл. «Ну вот и хозяин заявился, – Кузьмич еще шире заулыбался. – Познакомься, это Арончик, специалист экстра-класса, любого «медведя» на раз расколет, мы тут задолжали маленько, так надо отработать. Ты, Зинаида, иди пока к дочке, нам тут с мужиками потолковать надо», – Мокей недобро взглянул на Зинку, и та моментально исчезла в соседней комнате. Кассу будем брать, дело рисковое, но если все сложится, на первое время хватит, да и долги общаку надо погасить. Сберкасса, которую решили брать, была в довольно многолюдном месте, но у Кузьмича в ней работала знакомая шмара, которая представила подробный план расположения и охраны помещений, а также должна была назвать день, когда в кассе будет солидный навар. «Тебе, Мокей, необходимо вооружить твоих бойцов, как связи на Тезиковке, остались? А Рыжий позаботится о транспорте и номерах, но за руль тоже тебе придется, ведь ты у нас классный водила». Недели две Мокей бегал по Тезиковке, доставая своим бойцам оружие, но обеспечил всех, включая Кузьмича. Рыжий достал военный «бобик», в который поместилась вся команда, все было готово, но неожиданно исчез Кузьмич. Его шмара, знавшая Мокея, дала знать, когда в кассе будет солидный куш, однако Кузьмич не появился, и тогда Мокей решился идти на дело без него. Конечно, риск был велик, но этот риск был и если бы в операции участвовал Кузьмич. В этот день на заводах и фабриках была зарплата, а пенсионеры получили пенсии, конечно, не все тащили деньги в сберкассы, но солидная публика думала о завтрашнем дне, кто копил на отпуск, кто на машину, а кто и на кооператив. Было еще одно обстоятельство, поторапливающее дело, несколько дней выручка не вывозилась из сберкассы, спецмашина была в ремонте.

Итак, день и час были назначены, кассу решили брать за час до конца рабочего дня. Ворвались всей группой, предварительно надев черные маски, Рыжий был за рулем, двое страховали на улице, трое положили тех, кто был в зале, на пол, Сидор и Харя отогнали служащих от стойки, дабы те не воспользовались тревожной кнопкой, а Мокей, Самара и Арончик вошли в комнату директора, где находился бронированный сейф. Мокей схватил директора и, угрожая оружием, потребовал открыть сейф, директор, бледный и с трясущимися руками, выполнил требования бандитов, через секунду раздался звонок телефона, звонили с центрального пункта охраны, требуя подтверждения необходимости открытия сейфа. Мокей передал трубку директору и приставил пистолет к его виску, директор заикаясь сообщил, что собирается спрятать дневную выручку. Теперь дверь сейфа должна была быть открыта через пять минут, но случилась накладка, и дверца не открывалась, то ли на ЦУПе почувствовали опасность, то ли ждали повторного звонка из сберкассы, но время шло, а сейф был закрыт. Тогда и пригодилось умение Арончика, он подошел к сейфу, над чем-то поколдовал, и сейф распахнул свою утробу. Вся наличка быстро перекочевала в приготовленные спортивные сумки, и Мокей с товарищами стал отступать к выходу, они были уже в машине, когда раздались сирены милицейских машин, и поэтому Мокей крикнул прикрывавшим, что необходимо отвлечь внимание, трое из прикрытия бросились выполнять команду, а «бобик» рванул с места и затерялся в потоке других машин. Очевидно, милиционеры очень тщательно выполнили приказ о задержании, но Мокей в тот день недосчитался двух своих бойцов, убитых в перестрелке, то, что ребята погибли, было известно со слов третьего прикрывающего, тому удалось скрыться и смешаться с толпой, образовавшейся у дверей сберкассы. Мокей сидел дома на кухне перед початой бутылкой водки, когда вошли Кузьмич и Арончик. «Ты?» – Мокей мрачно посмотрел на Кузьмича. «Я, сынок, не вини себя, ты все сделал правильно, а что ребята погибли, так кровь крепче вас связала, давай помянем их», – и Кузьмич разлил водку по стаканам. Потом курили и решали, что делать с деньгами, как отблагодарить родственников погибших и, вообще, стоит ли оставаться нападавшим в Ташкенте или рвануть куда-нибудь на просторы необъятной Родины. Взяли без малого миллион, Кузьмич предупредил, чтобы пацаны не шиковали, иначе заметут, ну, в общем, средств хватало на общак, на текущие издержки, да и на продолжение дел.

«А теперь о главном, ты открой торговую точку на Тезиковке и присмотрись там и в Шанхае, грядут большие перемены, надо будет весь район брать под наш контроль, – сказал Кузьмич. – Ты теперь не просто Мокей, ты хозяин района, а мы тебе поможем». Так Мокей стал хозяином.

«Зачем тебе этот русский?» Этот вопрос часто задавали Мусе, он лишь улыбался в свою черную с проседью бороду и таинственно закатывал глаза. Какие же они дураки, ни черта не понимают, скоро придет время, и эти белобрысые русские, англичане, французы, обращенные в нашу веру, начнут великое дело Аллаха в Америке, России и Франции. Мы подчиним себе весь мир, Афганистан – это начало большого и трудного пути к торжеству мирового ислама, сегодня мы сеем самые первые зерна, обращая неверных в ислам, а завтра поднимутся заросли наших сторонников, и мы отберем у этих сытых и благополучных неверных все, чем кичатся они сегодня. Нет, этот русский мне нужен, я стану его наставником и учителем, я сделаю из него настоящего воина нашей веры. Жека трижды произнес «ала акбар», прошел обряд обрезания и стал мусульманином, теперь он был не Жека, а Джура и должен был учить язык и арабскую письменность, читать Коран и со всеми вопросами и неясностями обращаться к Мусе, своему наставнику и учителю. Теперь Джура знал, за что он воюет, его предала Родина, его предала любимая, его предал друг, назвав трусом, и он должен отомстить. Эта цель, цель мщения путеводной звездой поднялась над горизонтом его жизни и осветила дорогу, по которой он шагнул, забыв о страхе, к самопожертвованию во имя великого Аллаха. Джура подобно губке впитывал все, о чем говорил ему Муса, только ему, своему наставнику и учителю, он верил, только за него готов был отдать свою жизнь, и Муса по достоинству оценивал эту преданность.

Однажды Муса пригласил Джуру к себе. Они пили чай, ели сушеные фрукты и ждали, когда приготовят плов из молодого барана, а женщины спекут самбусу. Неожиданно в глазах у Джуры все поплыло, голова его отяжелела, и он откинулся на подушки, жадно глотая воздух. Глаза его стали слепляться, и он почувствовал, как рядом, почти касаясь его лица, пролетела птица в ярком оперении, а в саду, где он сидел с Мусой, ходят павлины и куропатки, фазаны и еще какие-то птицы, издалека была слышна сладкая, убаюкивающая музыка, неожиданно появились они, сладкоголосые девственницы, Джура стал искать глазами ее, ту, что была ему всего дороже, ту, к которой стремилось его сердце, его душа. И он увидел ее, только не одну, их было много, и все они были такие же тонкие и хрупкие, и у всех были ее глаза, глубокие и бездонные, и ее ресницы, и они так же как она, легко и высоко взлетали в своих синих купальниках, и как она размахивали своими разноцветными лентами. Очнулся Джура в той же комнате, на тех же подушках, Муса как ни в чем не бывало поедал свежевыпеченную самбусу и весело улыбался. «Что это было?» – задал вопрос Джура. «А что было» – недоуменно спросил Муса, и Джура рассказал ему о своем видении. «Нет, это было не видение, просто ты побывал в раю, наш Аллах иногда дает нам такую возможность, видно, ты был настолько предан ему, что он позволил тебе заглянуть в твое будущее. Главное, что от тебя требуется – служить ему и ценой собственной жизни доказывать свою преданность ему». Теперь Джура был готов стократно умереть во имя Аллаха и вновь оказаться в том райском саду.

«А теперь, пригласи ко мне Мустафу, он там за дверью». Джура выполнил просьбу учителя и остался в дверях. Обычно Джура не оставался в комнате, когда Муса выслушивал доклад командира отряда, но на этот раз Муса остановил его жестом, приказав остаться. «Ну что у тебя?» – недовольно задал вопрос Муса. «Боятся, русские уж больно лютуют, мулла дважды призывал к послушанию, но они ни в какую». «Вот тебе и первое задание, Джура, выступишь в роли муллы, ты должен убедить это быдло спрятать нашего снайпера в кишлаке, поговори с людьми, убеди их в том, что мы воюем за святое дело, что их жертвы будут не напрасны, а заодно расскажи им о райском саде», – и Муса по-отечески взглянул на Джуру.

Рано утром Джура со снайпером отправились в кишлак, еще не дойдя до кишлака, они увидели мальчишку, спешившего к отцу в горы, где тот пас овец. «Ты куда так несешся?» – спросил Джура. «Беда у нас, ой беда, русские муллу зарезали сегодня ночью», – ответил мальчишка и побежал дальше. Русские? Джура и снайпер переглянулись, знали же, кто прирезал муллу, даже знали зачем. Придя в кишлак, Джура и снайпер сразу же отправились в чайхону, потому что на востоке только здесь можно было узнать все новости и познакомиться с жителями селения. Правда, сегодня в чайхоне было немного народа, большая часть людей толпилась у дома муллы, люди шепотом переговаривались между собой, и в их глазах читалась ненависть к пришедшим завоевателям: чем не угодил им мулла, активно призывавший не воевать против русских, дабы в их кишлаке был мир и согласие. Сколько раз Мустафа из отряда Мусы призывал правоверных воевать против русских, сколько раз агитировал молодежь вступать в отряды Мусы, но мулла убедил всех не воевать, и для жителей кишлака установилась тихая и спокойная жизнь, и за это русские убили муллу, то, что это сделали русские, сомнений не вызывало, потому что из груди муллы торчал штыкнож, который крепится на автомат Калашникова, русский автомат. Значит, русские хотят войны, жители были в растерянности и недоумении, может, старик Саид скажет, что нужно делать. Молодежь рвалась к отмщению, хотела идти добровольцами в отряды Мусы, люди зрелые стояли потупив глаза, а Саид стоял в растерянности и не знал, что сказать людям. И тогда из толпы вышел Джура, он поклонился и обратился с приветствием к жителям кишлака. «Я пришел к вам издалека, я не был мусульманином, я был когдато русским и потому знаю русских, знаю их подлую сущность. Они пришли сюда, чтобы установить свои порядки, чтобы ваши жены и дочери ходили в коротких юбках и красили лица напоказ всем мужчинам, дабы смущать правоверных, они хотят загнать женщин в школы и учить их, что человек произошел от обезьяны, что не Всевышний решает нашу судьбу, а мы сами творим ее. Подумайте, к какому хаосу толкают такие учения, женщина без паранджи и чадры видит в муже своем не хозяина, не владыку, а обезьяну, требующую еду и плотское удовлетворение, женщину, которая одна в течение всей жизни хочет распоряжаться судьбой мужчины, они хотят научить пить вас водку, дабы вы уподоблялись грязным свиньям, мясо которых они жрут с большим аппетитом, самые грязные их фантазии они будут демонстрировать вам на сцене театров и в кино. Правоверные, я пришел к вам, приняв вашу веру, веру стабильности и порядка, за эту веру мы должны сегодня сражаться, да, мы можем умереть, но умрем мы чистые духом и верой нашей, там нас ждет величайшее счастье и блаженство».

Джура увидел, нет, скорее почувствовал, как загорелись глаза у молодежи, как спокойно-равнодушные старики одобрительно закивали своими седыми бородами, как стал нарастать гнев жителей кишлака, готовых сейчас же взяться за оружие и отомстить за смерть муллы. «Я пришел к вам как мститель за поруганную веру, я обещаю вам отомстить за убитого, несущего слово пророка Мухаммада, и потому вы должны помочь мне, спрятав нас в вашем кишлаке». Добрый десяток добровольцев вызвался помочь Джуре и его товарищу.