Текст книги "Взрослое лето"

– Да нет, он не чудовище, просто грубый парень с окраины посёлка, вот и тебя отделал! Ладно, с ним всё ясно. А что по комбинату и охотнику?

– Да особо ничего. В посёлке все, с кем я говорил, считают Аникина браконьером, потому что из леса он не вылезает ни зимой, ни летом. Правда, если сказать честно, у него такая жена, что от неё любой мужик сбежит куда глаза глядят, хоть на Чукотку. Он, кстати, добровольно участвовал в прочёсывании леса, получается, помогал полиции. Но я где-то читал или слышал в каком-то сериале, что преступников, частенько тянет на место преступления. Может, и его влекло?

– Не исключено. Порассуждай, словно убийца. Как лучше всего узнать о действиях полиции? Да просто прийти и посмотреть, или даже при случае помочь полицейским. Вот тогда многое услышишь и увидишь своими глазами.

– А ещё Пётр Петрович неоднократно при свидетелях заявлял, что если бы он знал, кто убийцы, сам бы с ними расправился.

– Красивые слова, бла-бла бла-бла, но о человеке надо судить по его делам. Думаю, нам нельзя его исключать из круга подозреваемых.

– А я и не собираюсь, скажи хоть что-нибудь по комбинату, умоляю.

– Да особо нечего говорить. Хозяин, некто Сергей Геннадьевич Бугрин, сорок восемь лет, родился в Красноярском крае, в каком-то глухом посёлке лесозаготовителей. Был депутатом Государственной думы двух созывов, отказался от кресла сенатора от Красноярского края, проживает в Москве. Не так давно полностью ушёл из политики и с головой погрузился в свой бизнес, имеет приличное состояние, даже отмечен в журнале «Форбс» среди наших толстосумов. Дважды женат, четверо детей – все девочки. Мечтает о наследнике, случалось на стороне несколько романов с певицами, секретаршами, ну, сама почитаешь в интернете, там про него столько информации! К нам приезжает по средам, посещает стройку, проводит совещания со строителями. Иногда остаётся ночевать, но не в нашем посёлке и не в городе. У него где-то в районе дом, может, даже комбинат его арендует для него, но где, не известно. Кстати, я тут полистал старую подшивку газет и выяснил – после убийства он обещал за информацию о преступниках награду – целый миллион рублей!

– Крутая фамилия «Бугрин», он же «Бугор» или «Багор»! А обещанными деньгами, может, отводил от себя подозрения! Смотрите, люди добрые, какой я щедрый! А сам уверен, что не найдут. Небось, киллера уже и нет на этом свете? Так ведь пишут в детективах?

– Да вроде так, но наёмные убийцы больше из пистолета или снайперской винтовки орудуют, а тут странно, из охотничьего ружья.

– Может, подстроили под рядовую бытовуху.

– Ну, у тебя натурально прямо женская логика. Всё, что хочешь, охаешь и вывернешь!

– Эх, мне бы с ним поговорить. Задать только один вопросик и выслушать ответ, и я сразу проверю эту версию. Но как бы так устроить встречу? Как могут столкнуться в нужное время в нужном месте крутой олигарх и девчонка с посёлка. А, кстати, что там пишут в Сети, он, случаем, не извращенец, не педофил?

– Ну, ты даёшь! Ты чего надумала? Совсем сбрендила?

– Да я просто пошутила.

– Завязывай с такими шутками. В интернете нет ничего такого, нормальный мужик, как все, мечтает о наследнике, будет кому передать штурвал бизнес-корабля. А может, мне у него интервью попросить, мол, уважаемый олигарх, хочу вас и ваш строящийся комбинат пропиарить перед тёмными аборигенами?

– Женя, ты гений! Точняк! А если согласится, то между делом спросишь, мол родственники погибших хотят встретиться и поблагодарить за помощь при расследовании зверского убийства, произошедшего три года назад, ну и т. д. и т. п.

– А Людмила Александровна согласится пойти на такую встречу?

– А куда ж она денется-то, если он нас примет! Уломаю! А потом она свободная красивая женщина, а ему, между прочим, как ты говоришь, нужен наследник, мне бы тоже братик не помешал, как думаешь?

– Да, вот какая у нас тут каша заваривается! Но я в сводничестве Людмилы Александровны принимать участие принципиально не стану!

– Да шучу я, а ты прям весь вспыхнул. Что, нравится моя мама? Я давно заметила, ты с неё глаз не сводишь. А сам говорил «она старая», врун.

Женя не отвечал, отвернувшись от девчонки.

– Ладно, больше шутить так не буду.

Журналист продолжал молчать, смотря в пустую чашку.

– Не знаю, как насчёт каши, но чай ты уже выпил, конфеты съел, собирайся и пулей лети на комбинат, сегодня понедельник, глядишь, может, и договоришься об интервью в эту среду.

Женя покраснел и отодвинул от чашки ворох фантиков. Но, перед тем как встать, спросил:

– Постой, а что тебе даст этот разговор? Ну, сообщит, что не имеет ни-ка-ко-го отношения к происшествию в лесу и что тогда?

– Но ты забыл, что я точно буду знать, обманывает он нас или нет.

– Тогда я поехал. Как что-то выясню, позвоню.

– Давай, а я спать. А то мозги из-за тебя уже кипят.

Журналист уехал, но Алёнка не стала ложиться, как обещала, а извлекла из тумбочки тот самый французский роман и стала рассматривать иллюстрации под комариный плач. На старых гравюрах кипела неведомая жизнь, блистала незнакомая средиземноморская природа, под лучами жгучего летнего светила искрилось лазурное море. А вот и Эдмон Дантес пишет мелком на стене камеры дату – 30 июля 1816 года, а дальше исхудавший узник в отчаянье выбрасывает пищу в окно, чтобы поскорее умереть с голоду. Печально, но нет мира под оливами.

Несколько дней прошли тихо и обыденно: гостей не было, как и новых известий, так ожидаемых девочкой. Два дня с небольшими передышками моросил дождь. На террасе был слышен мягкий шум от падающих в листву капель, и прохладный воздух был словно замешен неведомыми парфюмерами на запахе леса и здешнего огорода, а ещё полян с белоглазой кислицей, и дальних полей с цветущей люцерной. Прикрыв глаза, Алёна представляла себе земляничные поляны со спелыми алыми ягодами и заросли пахучего борщевика вдоль дороги, овражек с ежевичными кустами.

Мила с головой ушла сама в себя. Словно андроид из «Звёздных войн», она по-прежнему выполняла привычную работу и с оловянными глазами забегала в магазин или стояла на автобусной остановке. Но мысли её всё время находились далеко. Я корем, так успешно потянувшим на дно чистую душу, стало предложение руки и сердца и преподнесённое колечко, которое всё больше и больше затягивало в омут нескончаемых раздумий о грядущей жизни. Мила умаялась тащить хомут матери-одиночки, особенно после гибели родителей. Когда вдруг через неделю после похорон предательски иссякли деньги, и сколько ни заглядывай в кошелёк, там ничего нового не появлялось. Попросить помощи, по большому счету, было не у кого, и стало до рези в глазах ясно – надеяться следует только на себя. Но нормальной профессии нет, и учиться тоже нет возможности, а нынешняя работа просто не позволяла умереть с голоду и не обноситься до лохмотьев. Может, действительно, верный и надёжный, как кирпичная стена, Дима и есть тот самый человек, которого она так долго ждала?

Дочь высвободила Милу из когтистых лап печали и вернула к активной жизни:

– Я звонила днём отцу Андрею, он просил тебя ему перезвонить.

– Завтра непременно наберу. А о чем вы говорили?

– Да о Каине и Авеле.

– О Господи! И не страшно тебе, стоя на макушке ели, вести такие беседы?

– Страшно, мамочка.

* * *

И почему опять вспомнилась дедушкина любимая сказка: «Так вот, когда наконец возвратился Всеслав во дворец из дремучих лесов да полей, жена прикинулась больной. Лежит, не встаёт, только пустую воду пьёт. Тогда созвал князь лекарей в палаты и давай выведывать, чем княгиню лечить. Но знахари только руками разводят, мол, княже, не ведаем такой болезни.

Вечером красавица закрыла ясные глазки и тихонько говорит мужу, как Змей Змеевич надоумил:

– Милый, я больна! Ничто не спасёт меня кроме волчьего молока. Надо мне им умыться, чтобы скорее оздоровиться.

– Не грусти, я скоро буду, молока того добуду.

Так ответил князь и поспешил собираться в дорогу. Да тут старушка мать упала на колени и умоляет сына:

– Не езди никуда, сынок! Обманывает тебя супруга! Где это видано – лечиться молоком волчицы? Вызови лекаря из-за границы!

Ничего не ответил князь, только молча вышел из палат и отправился за волчьим молоком, чтобы спасти ненаглядную жену, а с ним его Верная Охота. Эх, нарушил Всеслав не только волю родной матери, но и свой же указ: не травить зверя летом, когда птенцы и зверята подрастают».

Глава 5. Фотография 9 На 13.

В пятницу вечером рык железного чудовища известил лесных обитателей о приезде жениха. Мать и дочка пили чай, и как только рёв утих, а кузнечики застрекотали как прежде, они пригласили залётного молодца за стол.

– Привет! Уже иду. Только захвачу сладенького.

– Как дела? – спросила Мила входящего. – Почему от тебя на всю округу несёт краской? Может, воды нагреть, сполоснёшься?

– Да ацетоном оттирал руку. Потерпите, мне сейчас приходится много работать. У меня сейчас много работы.

– Ужинать будешь?

– Нет, я у своих перекусил.

– Дядя Дима, тогда садитесь пить чай!

Гость выложил на стол пакеты с конфетами, мармеладом и зефиром и ещё поставил серую картонную коробку.

– Это что? – спросила Мила.

– Фотки, помнишь, ты просила.

Внутри коробки оказался дембельский альбом с обложкой, обшитой шинельным сукном. Страницы и калька между ними были разрисованы доморощенными художниками – что-то среднее между комиксом и шаржами. Рисунки дурацкие, но порой наивно трогательные. Вначале нарисовался призывной пункт, а вот уже принятие присяги: автомат, знамя, стол напротив строя солдат, все в мешковатой форме. Различить лица трудно – всё бесцветное: свинцовое небо, серый плац и на всех защитная форма. Далее пошли изображения повеселее, вот наконец-то миновали долгожданные полгода службы, и на зрителей смотрел уверенный в себе юноша с хитринкой в темных глазах. На фотографиях Дмитрий предстал крепким парнем с накаченными руками и крепкими плечами. Он достаточно беззаботно поглядывал из-под фуражки на окружающий мир и кое-где даже белозубо улыбался.

Вскоре альбом долистали до дембеля – приказа об увольнении и панорамной фотографии далёкого северного посёлка, снятого сверху с парящего вертолёта или самолёта. Алёнке так хотелось подольше рассматривать этот снимок, изучая каждый дом и улицу. Ведь где-то там, на далёкой и неведомой планете под названием Север, жил, а может, и до сих пор ходит по прямым улицам, между домами на сваях, её родной отец.

– Алёна, ты не уснула? – мама толкнула затихшую дочь. – Всё нормально?

– Да, просто задумалась.

– Ну, я уже всё посмотрела, на смотри, – отрешённо сказала мама и передала дочери ворох фотографий, не вошедших в альбом. – А мы пока сходим на огород.

Яркая блузка мелькнула в окне, и голоса взрослых растаяли за домом. Девочка продолжила рассматривать фотографии в надежде найти в надписях какую-нибудь зацепку. Она откладывала в сторону групповые снимки и одиночные, с дядей Димой и без него, внимательно всматриваясь в незнакомые лица солдат. На одном снимке с надписью «Солдат помни – дембель неизбежен!» еле-еле приметная приписка «наш призыв». У девочки задрожали руки, её осенило предчувствие, что отец где-то на этом фото, ведь они с дядей Димой вместе ушли служить в армию. Она стала ещё внимательнее вглядываться в лица новобранцев.

Армия, особенно в первые месяцы службы, отфутболивает пацанов на несколько лет назад, откидывая в желторотую подростковую пору: тонкие шеи, испуганные глаза и длинные руки. Только потом, ближе к неизбежному дембелю, нескладные гусята, как в сказке Андерсена, оборачиваются в крепких парней. Матери и отцы подчас не могут признать преобразившегося дитятку, и только цокают языками:

– Вот и стал мужиком, настоящим мужиком!

Так вот, среди парней в одежде цвета хаки – её отец! Но где? Какое лицо из этих двух десятков родное? Как выискать? Не ясно… Вначале отыскала дядю Диму, слева от центра. Возможно, рядом отец? Ведь они же одноклассники! Но не похоже, вокруг него один рыжий и ещё три брюнета сурово смотрели на неё со снимка, словно стараясь поведать всем об ужасе армейской жизни. Нет, отец не может быть с ними. Он сильный! В кого тогда я? Либо в деда, либо в него. Не мог слабак и размазня с дрожащими губами влюбить в себя мою маму, избалованную первую красавицу школы, да и всего посёлка. Не мог!

В центре снимка офицер с дежурной улыбкой и с надписью на лице – ребята, поскорее отстаньте от меня со своими глупостями. Алёнка отвела взгляд вправо. Вот двое парней, ничего, оба симпатичные. Но как решить, где он, единственный, о котором думала тысячу ночей! Думай, Лена, думай! Вспоминай, что у меня как у отца… так – точно губы, мама говорит, «тонкие, отцовские», ещё нос и уши! Надо принести зеркало. Вот так, сравнила с солдатами, представила, выходит – вот он! Стоит справа от командира, уверенно смотрит в объектив добрыми глазами. Да, такого можно полюбить. Вот и погоны у него отличаются от других ребят, и на груди ещё какой-то значок, такого у солдатиков не видно.

Предположительно отец Алёнки оказался светловолосым парнем с прямыми неширокими плечами и узкой длинной кистью; от незнакомца веяло надёжностью. Алёнка достала смартфон и пересняла фото, а потом ещё раз внимательно пересмотрела солдатские лица и нашла ещё несколько фотографий с его изображением, и тоже перефоткала. Она даже поцеловала изображение неведомого человека, но ничего не почувствовала, кроме химического запаха от фотобумаги и ещё лёгкой затхлости – естественная расплата за многолетнее пребывание где-нибудь в шкафу у родителей дядя Димы.

Просмотрев ещё раз все фото, она обнаружила – в дембельском альбоме дяди Димы фотография её отца отсутствовала. Странно, подумала девочка, ведь два одноклассника пошли служить из одного посёлка, но он его не вклеил: не нашлось места? Глупо. Это как поехать на курорт с подругой и там ни разу ней не сфоткаться? Полный бред! Получается, Прозоров не хотел лишний раз видеть его перед глазами в своём альбоме, но при этом продолжал с ним фотографироваться и эти карточки складывал в отдельную коробку. Но если бы они поссорились, то совместных снимков просто не существовало бы, а они есть! Выходит, они не ругались, а наоборот, нормально общались всю службу! Ведь есть же даже общий снимок перед самым дембелем! Выходит, дядя Дима и отец прослужили вместе всё время! Но маме он говорил иначе…

Заскрипели ступеньки, и вскоре открылась дверь, на пороге стояли вернувшиеся с огорода мама и дядя Дима. Они улыбались и счастливыми глазами смотрели на девочку.

– Ну что, глянула на Крайний Север! – спросил Дмитрий, садясь на стул рядом с девочкой. – Страшно?

– Да, я поняла – это особенный мир. Но мне понравились вот эти большие бугры и река.

– Это не «бугры», а сопки, а река называется твоим именем – Лена!

– Правда? Этот город на реке Лене?

– На берегу моря Лаптевых, рядом с её устьем. А что ещё понравилось? Автомат мой видела?

– Видела!

– Молодец, внимательная.

Прозоров подошёл к окну, взглянуть на оставленный мотоцикл.

– Мам, а ещё, как я понимаю, я узрела своего биологического папашку!

– С чего ты взяла, глупенькая?

– Я ведь уже достаточно взрослая, мама, и знаю, о чём весь посёлок говорит, мол, мой отец – это твой одноклассник, который бросил тебя и переехал отсюда в другую область. Вот думаю, он где-то здесь.

Алена протянула молчавшей маме снимок с группой солдат.

– Покажи мне его, пожалуйста.

Дядя Дима делал вид, что собирает фотки в стопку. Мила, вздыхая, нехотя взяла фотографию из рук дочери, кинула взгляд и неожиданно посмотрела на жениха:

– Дима, а где его большая фотка, ну та, с надписью. Покажи Лене.

Дмитрий заёрзал и стал быстро перебирать фотки, но, видя, что мама и дочка наблюдают за ним, взял со стула барсетку и оттуда наконец-то извлёк снимок.

– Не хотел сыпать тебе соль на рану, – пояснил Дмитрий, передав фото Людмиле, а она, не глянув, передала дочери.

– Вот тот самый человек, который за пятнадцать лет не нашёл даже пяти минут, чтобы просто взглянуть на тебя.

У Алёнки в руках очутился стандартный снимок 9 на 13 сантиметров. Это был портрет того же солдата, с тонкими губами и внимательными серьёзными глазами, в котором она несколькими минутами раньше признала отца. Действительно, это был он, со значком и с двумя полосками на погонах. На обратной стороне ровным и красивым почерком была сделана надпись: «Другу Диме, на память о совместной службе в Арктике». Аленка пересняла на телефон и ровным голосом спросила:

– Дядя Дима, а где он сейчас?

– Алён, я не знаю, мы почти не общаемся после службы. Как видишь, я вернулся в посёлок, а он остался служить в армии, подписал контракт.

– Вижу, всё понятно. Возьмите.

Девочка положила фотографию на стол и вышла во двор покормить ёжика, нельзя же бросать друга из-за плохого настроения, пусть он даже колючий и стеснительный. Налив молока в блюдечко и положив рядом кусочек сыра, Алёнка долго смотрела на догорающий закат. Иногда из зарослей лопухов появлялась рожица ёжика, дожидавшегося, когда уйдёт человек. Но девочка, несмотря на писк комаров, всё не уходила.

Когда стемнело, шум и свет фары возвестили об отъезде дяди Димы. Алёнка возвратилась в дом и, перекусив, отправилась в спальню.

– Лена, у тебя всё нормально? – спросила мама.

– Да, всё хорошо.

– Отдыхай.

Утром, за завтраком, размазывая овсянку по тарелке, Алёнка сказала:

– Дядя Дима пропал из посёлка за день до убийства и появился на работе только через два дня.

– Приезжал Женя?

– Да.

– Я же тебе говорила, он якобы ничего не помнит. Зато я хорошо помню, когда он первый раз позвонил. Я уже занималась отправкой бабушки и дедушки в Московский госпиталь.

– А он не говорил, где прятался от полицейских?

– Говорит, у «своих», каких «своих», не ясно.

– Странно как-то.

– Да уж, кругом одни тайны и секреты. Живешь-живешь, вроде всё понятно, но как только начинаешь вникать в суть, так сразу всплывают потаённые дела, и становится вообще ничего не ясно. Ладно, пойдём убираться, нас ещё ждёт огород, сорняков после дождей полно, хоть косою коси.

– Косить я согласна.

В воскресенье в обед появился Женя. Он был без скутера, объяснил:

– Спрятал, на случай если появится Дмитрий… Ну чтобы Людмилу Александровну не ставить в неловкое положение. Пойдёмте в огород, я кое-что расскажу.

– Женя, не пугайте нас, что случилось?

– Сейчас всё объясню. Лена, закрой калитку на крючок и пошли быстрее в огород, нет, лучше вот сюда, под ёлку.

Они встали под раскидистыми лапами старой ели, и в нос ударил пахучий запах хвои.

– Вчера с утра Дмитрий был на работе, я тоже покружился около мастерской, и по месту нахождения мотоцикла без труда можно понять, где он. После обеда он переоделся и поехал в сторону Незнани, я решил отправиться за ним, ну, насколько у меня получится. Поездка оказалось тяжёлой, я еле поспевал за ним на скутере, но удержался у него на хвосте. Вскоре он повернул на просёлок, прямо в лес, через пару минут заглушил мотор. Я спрятал в кусты своего конька-горбунка и стал пробираться на звук. Оружия у меня не было, ни даже баллончика с перцем, и, зная его отношение ко мне, надеюсь, вы понимаете, насколько я рисковал своей рыжей головой. Но в моём сердце, как у Тиля, стучал пепел Клааса! Поэтому я упрямо пробирался вглубь леса. Вскоре я вышел на полузаброшенное садовое товарищество «Труженик» и приметил у одного участка знакомый мотоцикл. Вышел за околицу и стал ждать. Людей практически не было, мимо меня прошли двое пенсионеров, и где-то на участках смеялись дети. Представляете, вокруг густой лес и больше ни души. Убей, спрячь и никто никогда не найдёт. Я хотел было уйти, но тут появился наш общий знакомый и, сев на железного коня, умчался в сторону дороги. Тут у меня созрел план. Я подождал с полчаса, вижу – он не возвращается, и обошёл садовые участки. Без труда я проник на участок Дмитрия со стороны леса. Конечно, предварительно проверив, что соседей не видно. Домик оказался закрыт, и мне ничего не оставалось, как походить по заросшей усадьбе. И вот что я там обнаружил. Смотрите!

Женя умолк и полез в карман, вскоре он достал горсть обугленных гильз от охотничьего ружья.

– Видите, выбито «12 калибр». Ваши родственники были застрелены из такого же оружия!

– Женька, ты гений! – крикнула Алёнка и с опаской огляделась по сторонам.

Но парень бесцеремонно закрыл ей рот и вполголоса продолжил:

– Тише! Я их подобрал в костре. По всей видимости, несколько дней назад он пытался их сжечь, но что-то помешало ему.

– Евгений, какой ты молодец!

– Постойте, это только начало, Людмила Александровна! На меня что-то нашло, я ощутил себя следопытом или даже следователем и принялся дальше осматривать участок. У сарая приметил лопату, на ней оказалась прилипшая свежая земля. Я стал искать, что же он копал за тот час, что находился здесь. Вы будете удивлены, особенно одна заносчивая девчонка, но среди зарослей малины я наткнулся на это место, где-то метр на метр. Тогда мне ничего не оставалось, как раскопать землю.

Женя умолк и посмотрел на Людмилу и Алёну.

– Не томи, Шерлок Холмс, что дальше?

– Повозившись с полчаса, на дне ямы я обнаружил металлический ящик. Кое-как открыл дверцу. Вот посмотрите на мои руки, под ногтями до сих пор земля!

– Женя, я сделаю тебе маникюр на руках и ногах! – пообещала Алёнка. – Не тяни резину! Что в ящике? Ружье?

– Да, двустволка 12 калибра. И патроны, вот я взял пару.

– А ствол ты взял?

– Нет, я же не следователь. Что я скажу, что похитили чужое ружьё, а может, из него стреляли по вашей бабушке и дедушке? А он будет всё отрицать, и скажет что это не его оружие.

– Ты не оставил отпечатков?

– Нет, я не дотрагивался до оружия, только глянул и давай быстрее закапывать, и сегодня прямо к вам.

– А что-нибудь странное ещё было на участке? – спросила девочка.

– Да нет, заброшенный участок, ничего не посажено, у забора бурьян выше меня. Но домик закрыт, на окнах ставни, есть колодец, в общем, жить можно. Единственное, что как-то непонятно, свежеокрашенная собачья будка, но следов собаки не видно, и пустая бутылка от ацетона валяется на земле.

– В среду красил, после работы, а потом приехал к нам? Зачем? Для чего спрятал в малиннике ружье? – сказала Мила и посмотрела на дочь.

– Выясним! Ружьё перепрятал, кто в кустах будет искать? А? Надо сообщить следователю.

– Непременно, – согласилась Мила. – Женя молодец, что не стал забирать оружие, пусть лежит, а то остановили бы гаишники и что бы ты им сказал?

– Да мне и положить его было некуда, с собой ни сумки, ни рюкзака. Потом я хотел посоветоваться с вами. Вы же не просто люди, вы потерпевшие! Хоть кто-то по делу, а я? Даже не свидетель.

– Ну теперь точно станешь свидетелем, допрыгался, – улыбаясь, пообещала Алёнка. – Но главное, чтобы не потерпевшим!

– Езжайте в понедельник к следователю, всё ему расскажите, а пока больше никому ни слова! – скомандовала Мила, и ребята закивали в знак согласия. – Пойдёмте в дом, хватит прятаться.

– Спасибо, но я поеду домой, вечером ещё поработаю, ну вы меня понимаете?

– Понимаем, – хором ответили мама и дочь.

– Женя, заезжай за мной в понедельник! А я позвоню Михаилу Владимировичу.

– Заеду.

– У тебя есть второй шлем, для Алёнки?

– Да.

– Не забудь взять, и не гони, торопиться вам некуда.

Журналист вскоре пропал в подлеске.

– Мам, неужели мы подобрались к разгадке? – спросила девочка, когда они остались наедине.

– Не знаю, – ответила Мила, затеребив кольцо на безымянном пальце. – Рано говорить. У кого из местных нет ружей? Отец рассказывал, что в шестидесятые годы они продавались в сельпо, бери любой, кто хочет. Ну, а когда ввели обязательную регистрацию, многим в облом стало возиться, до сих пор прячут свои ружья от полиции по чердакам и подвалам.

– Ты переживаешь за дядю Диму?

– Разумеется, я знаю его с детства, и мне просто жалко его. Но я его не оправдываю, ни в коем разе! Ты когда вырастешь, тоже будешь переживать за одноклассников или за соседа Пашку?

– Мне кажется, мы разлетимся после школы и редко будем видеться. Может, даже позабудем друг друга.

– Я тоже так думала, когда училась в школе, и ещё мечтала о прекрасном принце, который увезёт меня в красивый замок на Рублёвке, но как видишь – принца нет, и я по-прежнему живу в посёлке и общаюсь с одноклассниками.

– Ну, а мой отец, кем он был для тебя?

– Да всем, а главное будущим. Мы хотели вместе, рука об руку, построить свою жизнь, но получилось то, что получилось.

– А если он найдётся и постучит в дверь, ты откроешь?

– Дверь да, но впущу ли в сердце, не уверена. Скорее всего, не прощу, хватит, отрыдала, отболела. Зачем ворошить прошлое?

В понедельник Женя заехал около десяти утра, в жёлтом дождевике он казался печальным напоминанием об осени среди блестящей от воды зелёной листвы. Алёнка уже собиралась в дорогу. Пришлось надеть ветровку – на улице моросил дождь. Она закрыла дом и, спрятав ключ в траву за лавкой, пошла к Жене, который сразу подал ей шлем.

– Привет, Алёнка.

– Привет, поехали скорей. Давай в следующий раз, когда будешь выбирать дождевик, позвони мне.

– Тоже мне, нашлась модельер Зайцева, она же Белкина.

– Ладно, это я так, шучу. Лучше расскажи о своём визите на комбинат. При маме я не хотела поднимать разговор.

– Да ничего не вышло. Отвели к главному инженеру, он меня выслушал, записал телефон и пообещал передать пресс-секретарю, а свяжется он со мной или нет, не знаю. Они будут думать, нуждаются в моих услугах или нет.

– Ничего, шансы на встречу есть. Поехали.

Дождь продолжал монотонно моросить. Сиденье было небольшое, явно рассчитанное на одного седока, и девочка прижалась к водителю, крепко обхватив его руками.

Вначале они ехали по лесу, и мокрые ветки упрямо хлестали путников, обдавая сыростью с головы до ног. На шоссе оказалось спокойнее и, главное, суше. Их изредка обгоняли машины, но с приближением очередной Алёнка от страха сжималась и успокаивалась только тогда, когда машина скрывалась впереди.

Город встретил их грязными лужами, рекламой и сотнями автомобилей. Пока ехали до здания следственного комитета, девочка вертела головой и со страхом представляла, как вырастет и поселится в мегаполисе, среди ещё большей толпы и шума. От этих мыслей становилось грустно и совсем не хотелось наступления взрослой жизни.

– Мы с тобой, Женя, два лоха, – снимая шлем, подвела итог поездке девочка.

– Это почему же?

– Мы следователю даже не позвонили. Я – то забыла.

– Да-а. Она собиралась, сама забыла, а в итоге получается «не позвонили мы». Интересно у тебя выходит, Белкина.

– Привыкай.

Лена вытащила из внутреннего кармана куртки телефон и набрала знакомый номер. Женя, паркуясь, наблюдал за ней и в который раз дивился, какая, в сущности, мелюзга, но ведь упрямо прёт вперёд. И он, взрослый, двадцатилетний парень, журналист, ожидает, когда эта малышня договорится со следователем. Хотя, смотря на Алёнку в мокрых, прилипших к ногам джинсах, перед собой он видел другую Белкину, в лёгком белом платье, с тонкими длинными пальцами и серыми глазами. Но стоп! Нельзя. Женя пришёл в себя и стянул дождевик, ибо среди прохожих он казался настоящей деревенщиной, просто сумасшедший грибник в зоопарке.

– Он примет нас через полчаса.

– Ты объяснила, почему мы приехали?

– Сказала, что привезла важного свидетеля.

– Во как… Хронов превратился в «важного свидетеля».

Ребята попили кофе в полуподвальном буфете гостиницы, примыкающей к зданию комитета, согрелись. Дождь то переставал, то снова припускался вдогонку за прохожими. Женя и Алёна стояли у дороги, полной рычащих чудовищ, на их фоне жёлтый скутер выглядел невинным котёнком, которого, того гляди, растерзают забавы ради. Девочке стало не по себе, и она отвернулась к стене. Перед её взглядом колыхалось мокрое объявление: «Куплю вашу душу. Дорого!». «Что за бред?» – подумала девочка и перечитала, получилось вроде невинное – «Куплю вашу квартиру. Дорого!».

– Фу-уу, – выдохнула Алена и обратилась к журналисту. – Женя, пойдём к Михаилу Владимировичу, лучше там подождём, а то у меня уже мальчики кровавые в глазах!

Они зашли к следователю с улыбками, словно ещё час назад не существовало холодной и мокрой дороги, а теперь и душного города.

– Лена, заходи! – приветствовал Михаил Владимирович, выходя навстречу из-за письменного стола. – О, да с ней ещё сам Евгений, как мне помнится, журналист! Признавайтесь, зачем приехали, снова выведывать секреты следствия? Вместе статью пишете? Что молчите, если не пишете статей, пишите сказки! Правда, за них не платят, но это другое дело.

– Здравствуйте Михаил Владимирович. Чтобы у кого-то на свете появились секреты, надо вначале раскрыть тайны следствия! – парировала девочка.

– Ну ты прямо не малолетняя потерпевшая, а просто какой-то философ в юбке, вернее, в джинсах! Начиталась умных книг и прессуешь меня по полной? Тебе бы родиться пораньше, в девяностые, цены бы не было в какой-нибудь бандитской бригаде. Ты здорово умеешь прижимать к стенке своими железными аргументами, а следом за тобой спешили бы «быки» с утюгами и паяльниками!

– Да если на вас не наедешь, вы сами опустите. Хотя, что мне лучше – надышаться в подъезде какой-нибудь дряни или обкуриться канабисом?

– Алёна, я шучу. Евгений, как ты с ней общаешься? Ладно, садитесь и рассказывайте, времени у нас не много, меня ждёт тюрьма. Журналисту хочу сказать: статьи получились хорошие, а главное, начальству в области понравились. Теперь до конца года от нас отстанет наша пресс-служба, ведь благодаря тебе мы выполнили план по работе со средствами массовой информации!

– Оба интервью вас устроили?

– Конечно. Ты молодец-огурец, а не жёлтый журналец! – пошутил Михаил Владимирович, но, судя по реакции ребят, каламбур не удался. – Извините за шуточку, я в юности мечтал писать юморески, как Зощенко или Аверченко, ну на худой конец как Жванецкий или Горин, но жизнь сложилась иначе, теперь веселю, так сказать, злодеев, а у них, как правило, проблемы с чувством юмора. Всё, шутки в сторону, слушаю, с чем приехали и где этот ваш «важный свидетель»?

– Свидетель вот перед вами, надеюсь, на суд он не наденет жёлтый дождевик, – девочка указала на журналиста.

– Женя, ты?

– Да, так получилось, Лена втянула меня в опасное журналистское расследование…

Евгений поведал о слежке за Дмитрием и о своих находках, выложив на стол обгоревшие гильзы с дачного участка. Михаил Владимирович, взяв одну, открыл сейф и, покопавшись, в чреве, извлёк белый пакет, откуда достал гильзу от охотничьего патрона.

– Эта гильза найдена в ходе осмотра места происшествия в районе нападения на пострадавших. Сейчас попробую сравнить визуально, хотя для этого нужна полноценная экспертиза.