Текст книги "Турецкий транзит"

– Ты все вспомнишь, – пообещал он.

Она вздохнула.

– И тебя я не знаю, – сказала она. – Не помню, честное слово. Но почему-то доверяю тебе. Не то что верю всему, что ты мне говоришь. Но не боюсь тебя. Как будто ты мне не чужой. Будто я и вправду тебя знала.

Обернула к нему свое лицо и посмотрела внимательно.

– Конечно, знала, – сказал он мягко. – Я работал там, в Лялели. Когда-то челночил, возил товар в Самару. Потом оказалось, что все время ездить туда-сюда накладно. Можно было в Стамбуле оставаться, подбирать товар и гнать его в Самару, партию за партией. Вроде как торговый представитель.

– И мы с тобой познакомились. Да?

– Да, – ответил он жарким шепотом.

Обнял ее крепче. Его ладонь скользнула по ее бедру. Она трепыхнулась пойманной птицей.

– Ну что ты! – шептал он горячо. – Ты вспомни, как у нас это было!

Она рванулась. Он ее держал.

– Пусти! – потребовала она.

Но он уже не мог с собой совладать. Навалился всем телом и не давал подняться.

– У нас это было много раз! – увещевал он ее. – Ты скоро вспомнишь!

Она изловчилась и выскользнула.

– Ты врешь!

– Не вру!

Но было какое-то несоответствие. Что-то такое, что не позволяло ей поверить.

– Не подходи!

– Ну хорошо. – Он поднял руки, будто сдавался.

– Ты врешь! – выдохнула она, потрясенная сделанным ею открытием. – У нас с тобой никогда ничего не могло быть!

– Ну почему? – поморщился он.

– Потому что в гостинице было забронировано два номера! – озвучила она свое открытие. – Два разных номера! Для меня и для тебя! И это значит, что никогда мы с тобой не спали!

И все остальное, что он ей говорил, тоже могло оказаться обманом, вдруг поняла она.

* * *

Она стремительно шла вниз по склону, ступая босыми ступнями по белой, как снег, соли. Ее спутник отставал, потому что, когда он приближался слишком близко, она оборачивалась и говорила недобро:

– Не подходи!

– Я соврал! – говорил он ей вслед покаянно. – Ничего у нас с тобой не было. Соврал. Хотел схитрить. Не получилось. Но все остальное – правда!

Она молчала. Он понимал: не верит.

– Что ты собираешься делать?

– Я уезжаю, – снизошла она до ответа.

– Куда?

– Куда угодно. В Стамбул, в Анталью. В любой город, из которого я смогу вернуться домой.

Он ужаснулся.

– Ты разве не понимаешь, что тебя арестуют на границе?!

– В России? – уточнила она.

– Какая Россия, господи? Ты не сможешь выехать из Турции! Тебя наверняка разыскивают! Татарин этот пропал! Его в живых уже, наверное, нет! И не может быть, чтобы не искали тебя и твоих подельников!

– Я ничего не делала такого!

– Но ведь многое сходится! Эти доллары… И то, что дружки твои за тобой гоняются!

– Это не твоя забота! – сказала она сухо. – Я сама со своими проблемами разберусь!

Он обогнал ее и встал на тропе, преграждая путь.

– Я сглупил! – признал он очевидное. – Но это не отменяет всего остального! Ты в беде, Танюха…

– Не смей меня так называть!

– Хорошо! – сказал он примирительно. – Дело не в имени. Ищут тебя! Конкретно тебя! Независимо от того, как ты себя называешь! И если они до тебя доберутся…

– Кто?

– Твои дружки! Если они до тебя доберутся – тебя не будет! И какая тебе разница, под каким именем тебя похоронят – Татьяна, Полина или Гюльчатай!

Она отстранила его решительным жестом и пошла вниз. Потом все-таки остановилась и сказала:

– Меня зовут Полина!

Пошла дальше, но снова остановилась:

– И не вздумай меня преследовать! Я сама во всем разберусь!

Он на время от нее отстал, а когда нагнал вновь, сунул в руки клочок бумаги:

– Возьми, это мой телефон! Буду нужен – позвони!

Она швырнула клочок на землю. Ее спутник невозмутимо поднял листок и снова нагнал ее.

– Ты можешь не звонить, если не хочешь. Но не выбрасывай его. Мало ли что.

– Я запомню! – пообещала она неискренне.

– Это вряд ли. Ведь ты не помнишь даже, как меня зовут. Правда?

– Да, – ответила она.

– Я Серега из Самары. Ты знала. А теперь не помнишь. Видишь, в жизни как бывает. Так что возьми на всякий случай.

* * *

Рано утром она уехала в Денизли, а оттуда – в Стамбул. К середине дня погода испортилась. Небо заволокло тучами, и пошел сильный дождь. Пейзаж за окном автобуса из солнечно-летнего превратился в неприглядно-серый. Люди, которых можно было разглядеть на улицах городков, через которые пролегала дорога на Стамбул, были одеты в куртки и плащи, и она видела, как они ежатся под порывами холодного мокрого ветра. Только сейчас она вспомнила о том, что уже октябрь. В своем легкомысленном платьице она смотрелась довольно нелепо.

Во второй половине дня автобус подъехал к берегу, где уже скопились десятки автомобилей и автобусов. Вода, которая занимала пространство до самого горизонта, была свинцово-серого цвета.

Она спросила, где они находятся. Ей ответили, что это Мраморное море.

Потом автобус вкатился на паром, и они поплыли через море.

Дождь прекратился, но ощутимо похолодало. Она не выходила из автобуса и пребывала в тягостном раздумье, не зная, как ей быть в Стамбуле.

На противоположном берегу автобус выкатился с парома и помчался по шоссе с резвостью лошади, почуявшей близость родного стойла. Очень скоро впереди в сгустившихся сумерках разлилось бескрайнее море огней. Шоссе в конце концов нырнуло в это море. Огни были повсюду, даже свечи минаретов были облеплены ими. Дома, машины, люди – и все это нисколько не похоже на южную Турцию, где она была еще накануне. Строже, суше, чопорнее.

На автовокзале, который по-турецки назывался отогар, она вышла из автобуса вместе с пассажирами. Те быстро разошлись-разъехались, и уже через несколько минут она осталась одна на обширной заасфальтированной площади, практически безлюдной, темной, под вечерним небом, с которого срывался мелкий дождик. Дул сильный ветер. Было холодно. Она подумала, что запросто может заболеть.

Она взяла такси, сказав водителю «Лялели». Слово-пароль, которое должно было помочь ей проникнуть в незнакомый и чужой Стамбул. Лялели – это единственное, что она о Стамбуле знала.

Этот город, который она сейчас видела из окна машины, казался ей более чужеродным, чем все другие города, увиденные ею в предыдущие дни. Здесь не было легкомысленного разноцветья обжитого туристами побережья, а преобладал серо-черный цвет чопорных одежд. Здесь мечети были огромны и подавляли своими размерами. Здесь люди были неулыбчивы, и лица их в вечерних сумерках казались черными.

Как черное лицо того призрака в Кайе.

Она вспомнила Кайю.

Ей стало страшно.

Только Кайя страшнее этого города, который она видит из окна машины.

* * *

– Лялели! – сказал таксист и посмотрел вопросительно на свою пассажирку.

Машина медленно катилась по узкой улице. Здесь витрины магазинов, сплошь занимающих первые этажи домов, были ярко освещены. Здесь вывески светились, помаргивали и приглашали. И многие из них были на русском языке. Здесь много русских лиц и слышна русская речь, и девушка подумала, что не ошиблась, приехав именно сюда. Здесь можно побыть среди своих и перевести дух.

Таксист по-прежнему поглядывал вопросительно. А куда ей, собственно? Она сама не знала.

– Отель? – произнесла неуверенно.

– Какой? – уточнил таксист на скверном английском.

– Любой, – пожала она плечами.

Но потом достала из сумки фотоальбом, отыскала ту фотографию, где она в компании с оставленным ею в Памуккале парнем была сфотографирована на фоне магазина, и показала фото таксисту.

– Мне сюда, – сказала она. – Можно позвонить по этому телефону, – ткнула пальцем в снимок. – Узнать, где они находятся.

Таксист позвонил, переговорил коротко по-турецки, и через минуту они подъехали к тому самому магазину.

Она расплатилась и вышла из машины. У нее сжалось сердце. Ей был знаком этот магазин. Она видела его прежде. На фотографии. Или это она уговаривает себя, что на фотографии? В который уже раз все смешалось в ее голове.

Сквозь витринное стекло ее увидел турок. Невысокий, нестарый, усатый, располневший. Он не улыбнулся ей и не кивнул, он просто стоял и смотрел, но по его взгляду она догадалась о том, что он ее узнал. Так смотрят на людей, которые отсутствовали долго и вот вернулись наконец.

Тогда она решилась и вошла в магазин на ватных, непослушных ногах.

– Таня, привет! – сказал ей без улыбки турок.

Она растерянно кивнула в ответ, а сама вглядывалась в лицо собеседника, будто надеялась обнаружить, что он шутит. Но он не шутил. Нервно махнул рукой, приглашая следовать за собой, и направился в подсобное помещение, бросив напоследок на улицу встревоженный взгляд. Она поняла, что он уводит ее подальше от этой улицы, от витрины и от чужих глаз, которые могли некстати увидеть то, что происходит в магазине.

В подсобке турок сказал голосом то ли тревожным, то ли сердитым:

– Таня! Ты не можешь здесь! Они приходиль! Тебя искаль!

– Кто? – спросила она, хотя догадывалась.

Турок посмотрел на нее так, как смотрят на людей, валяющих ваньку в тот момент, когда на самом деле все серьезно и всем не до шуток.

– Я сказаль им – ты уехаль! Все!

Теперь он стоял и смотрел на нее. По его взгляду можно было понять, что он свой долг исполнил до конца. Не выдал. Прикрыл. С него взятки гладки. И не надо требовать от него невозможного.

Она все поняла.

– Спасибо, – пробормотала растерянно.

Повернулась, чтобы уйти.

– Таня, подожди! – сказал ей турок в спину. – Я не хотель обидель для тебя! Я помочь! Ты будешь доволен!

* * *

Турка звали Кемаль. Это имя ей ничего не говорило. И никогда прежде в своей жизни она его не видела. Так ей казалось, по крайней мере. А он общался с нею так, будто был знаком давно. Она уже привыкла к тому, что ее узнают люди, которых сама она не помнит.

Кемаль отвел ее в отель неподалеку от своего магазина. Отель назывался «Grand Asiyan» и был битком набит русскими челноками. Кемаль сказал ей, что она сможет пожить здесь какое-то время.

Ей совсем не хотелось здесь жить.

– Завтра я уеду, – пробормотала она.

– Куда? – спросил Кемаль.

– Домой, – ответила она и тут же вспомнила о том, что денег у нее не так уж много. – Сколько стоит билет на самолет?

– Москва? – уточнил турок.

– Да.

– Двести долларов, триста долларов, – пожал плечами турок.

Не знал он точно. Но для нее сумма в любом случае была неподъемная.

– А дешевле не бывает? – спросила она растерянно.

Кемаль удивился. Своего удивления он даже не пытался скрыть.

– Тебе нет денег? – спросил недоверчиво и поцокал языком.

– Нет, – сказала она.

И снова Кемаль поцокал языком. Может быть, и до него дошли слухи о том, что она стала обладательницей семисот тысяч долларов? И он теперь удивлялся тому, насколько быстро она спустила столь внушительную сумму.

* * *

Номер был прост. Двуспальная кровать, зеркало, телевизор, душ. Из окна видна стена соседнего здания, стоящего к гостинице вплотную, и крыша соединяющей два здания пристройки. На крыше тут и там лежал мусор, который, видимо, выбрасывали из окон постояльцы верхних этажей.

Она не хотела провести здесь вечер. Уж лучше побродить по городу и вернуться сюда ночью. Она спустилась вниз, спросила у администратора, есть ли у него карта Стамбула. Карта нашлась – потрепанная, вся в пометках, но очень подробная. Она попросила показать, где находится в данный момент. Турок ткнул пальцем в нанесенную фломастером красную точку. Оказалось, что отсюда совсем недалеко до того места, где пролив Босфор смыкается с Мраморным морем. И так же близко до бухты Золотой Рог, к которой мимо квартала Лялели протянулась цветная линия-ниточка, какими на картах обычно показаны маршруты общественного транспорта.

– Это что? – спросила она у турка, показывая на цветную линию.

– Трамвай, – ответил он.

В самое сердце древнего Стамбула, который последние шесть веков безуспешно пытался забыть о том, что был когда-то Константинополем, но забыть не удавалось, потому что еще раньше на протяжении одной тысячи и еще ста лет он был Константинополем, – в самое сердце этого города можно было доехать на трамвае.

Она пешком дошла до улицы Орду, по дороге купив себе легкую куртку, села в трамвай, доехала до конечной остановки Эминьоню.

* * *

За небольшой забитой транспортом площадью напротив мечети протянулась набережная с причалами для пассажирских теплоходов. Эти теплоходы приходили с регулярностью городского трамвая, выпуская на берег десятки людей, которые заполоняли набережную на минуту или две, стремительно ее пересекали, растворяясь в городских кварталах, а вскоре все повторялось – когда причаливал следующий морской трамвай.

В стороне от теплоходов к набережной пришвартовались несколько широких рыбацких лодок, в которых на почерневших от времени решетках усатые турки обжаривали на открытом огне нежное рыбное филе, и умопомрачительный запах плыл над набережной. Горячую, прямо с решетки, рыбу турки вкладывали в прорезь мягкой белой булки, туда же добавляли щедрую порцию мелко порубленных свежих овощей, и все это великолепие в пересчете стоило доллар. Символическая плата за нечаянное счастье.

Она не устояла перед искушением, взяла булку с рыбой и овощами, потом купила соленья у одетого в национальный костюм старика, который с маленькой тележки торговал разносолами – квашеной капустой, солеными огурцами и маринованным перцем, и со всем этим богатством устроилась на набережной, заняв пару маленьких пластиковых табуреток, каких к вечеру на набережной выставили десятки – специально для таких очарованных странников, как она.

Она действительно была очарована. Она сидела на берегу, там, где смыкались воды бухты Золотой Рог и пролива Босфор, и в этих водах отражались и мерцали миллионы огней огромного города. Берега вздымались холмами, на их склонах теснились тысячи, десятки тысяч домов, любой из которых невозможно было разглядеть в ночи, но при этом каждый обозначил себя огнями, как будто на данном участке суши кто-то выстроил одновременно миллионы маяков. Время от времени некоторые огни вдруг отрывались от берега и двигались через Босфор – это плыли пассажирские теплоходы и катера, и движение на Босфоре было столь оживленным, будто и не пролив это, а городская площадь с интенсивным движением.

Этому городу тысячи лет. Он видел многое и многих. Он эти тысячи лет прожил без нее. А сегодня она здесь. И этим вечером город принадлежит ей. Один-единственный вечер за несколько тысячелетий.

Мерцали огни в ночи. Чайки над водой исполняли свой вечный хлопотливый танец. Карандашики-минареты протыкали черную ткань ночного неба, оставляя в нем дырочки-звезды.

Она ела вкуснейшую булку и столь же вкусные соленья и удивлялась тому, что вкус был ей знаком. Ей всегда говорили, что нигде нельзя найти таких солений, как на родине. То ли климат тому причиной, то ли рецепты у всех хозяек разные, то ли звезды иначе расположены – но повторить вкус домашней квашеной капусты под чужим небом невозможно. А вот сейчас вкус был ей знаком. Совсем как дома. Или дело в том, что она не впервые здесь сидит, быть может? И в ее жизни уже был Босфор, и эти чайки, и эта ночь, и булка с вкусной рыбой, и тот старик с тележкой, у которого она купила соленья…

Не смогла вспомнить.

Часть вторая
НАЙТИ ПОЛИНУ

Сюжет снимали в одной из самых известных стамбульских бань, Джагалоглу Хамами, что на улице Йеребатан, неподалеку от мечети Айя София.

Вдоль стен просторного зала были оборудованы кабинки, где можно было раздеться.

Хеджи шел вдоль кабинок, смотрел в объектив видеокамеры и говорил:

– Что такое турецкая баня, мы покажем вам на примере Джагалоглу Хамами. Она существует с 1741 года…

Открыл одну из кабинок, вошел, камера последовала за ним.

– Начинается все вот здесь, – сказал Хеджи и снял футболку. – Здесь я переоденусь… Обратите внимание, что в кабинке для переодевания есть кушетка. Странно, правда? Чуть позже я скажу, зачем она нужна…

Снял шорты. Снял трусы.

– Надеюсь, вы это вырежете, – пробормотал он, обматывая голый торс специально приготовленным полотенцем.

Участники съемочной группы дружно запротестовали, наперебой объясняя Хеджи, что эти кадры станут украшением сюжета и что не надо быть ханжой, а надо думать о рейтинге. Под этот несерьезный треп Хеджи вышел из кабинки.

– Теперь в подготовительный зал, – сказал он, обращаясь к будущим зрителям.

В подготовительном зале банщик выдал ему сандалии.

– У этих сандалий деревянная подошва, – сообщил Хеджи. – Поскольку пол в главном зале, куда мы сейчас пойдем, горячий.

В сопровождении банщика Хеджи, а с ним и съемочная группа переместились в главный зал, имеющий круглую форму. В центре зала было мраморное возвышение, похожее на огромную светло-серую таблетку. В стене цилиндрической формы, охватывающей зал, были сделаны ниши с мраморными раковинами и кранами горячей и холодной воды. Сверху зал перекрывался куполом с многочисленными застекленными отверстиями, через которые и проникал рассеянный солнечный свет, и от недостатка света и взвеси пара в воздухе все виделось будто в негустом тумане, что создавало иллюзию нереальности предметов, людей и всего здесь происходящего.

Банщик молча уложил Хеджи на мраморное возвышение, окатил водой, после чего стал делать массаж.

– Можно, я не буду пока комментировать? – сказал Хеджи в объектив, морщась и крякая под цепкими безжалостными руками банщика. – Не до этого сейчас!

Банщик терзал его тело, периодически переворачивая со спины на живот и обратно. Наконец распрямился и жестом пригласил клиента проследовать в одну из ниш в стене. Там он усадил Хеджи рядом с мраморной раковиной, натянул на свою ладонь рукавицу.

– То, что со мной происходило вон там, – сказал в объектив Хеджи и показал на мраморное возвышение в центре зала, – это только часть обязательной процедуры. Сейчас меня будут растирать рукавицей. Это такой вид массажа, который по-английски называется пиллинг, а после будет еще один массаж, пенный. Все дело в том, что мы заказали полный комплекс банных услуг, он самый дорогой и обойдется посетителю бани долларов в тридцать. Конечно, здесь можно обойтись и суммой вдвое-втрое меньшей, но мыться в таком случае придется самостоятельно, и уж тем более не ждите, что кто-то будет делать вам массаж. Давай, дорогой, – обратился Хеджи к терпеливо дожидающемуся окончания его тирады банщику, – я хочу получить удовольствие за свои деньги.

Докрасна растерев рукавицей всего Хеджи, исключая разве что голову, банщик окатил его теплой водой, а после растер еще и ладонью; при этом образовались катышки грязно-серого цвета, будто тело Хеджи не знало мыла месяц или два. Эти катышки банщик торжествующе продемонстрировал Хеджи, и тот вдруг рассмеялся.

– Это такой трюк местных банщиков, – сказал Хеджи сквозь смех. – Когда я готовился к поездке в Турцию, среди прочего я прочитал книгу французского писателя Теофила Готье «Константинополь». Готье путешествовал по Турции летом 1852 года, и наряду с другими впечатлениями он в своей книге написал о посещении турецких бань. Так вот об этом в книге тоже есть: банщик тогда показал французу образовавшиеся катышки, и вид при этом он имел удовлетворенный, будто ему пришлось столкнуться с порядочным грязнулей, в чем он иностранца и уличил. Совсем как сейчас. Сто пятьдесят лет прошло, а нравы у здешних банщиков прежние. Вот что значит традиция!

Банщик, кажется, ничего из его слов не понял, но вид тем не менее обрел еще более деловито-важный. Он помыл Хеджи, включая и голову, и при этом продолжал массировать его тело, а потом уложил ничком на мраморный пол, взбил пену и теперь уже сделал пенный массаж. Смыл пену.

– Вот и все! – сказал Хеджи усталым голосом хорошо потрудившегося человека. – Вся процедура заняла чуть больше тридцати минут, то есть клиент платит за такое счастье из расчета один доллар за минуту. Счастье стоит таких денег, поверьте мне!

Он поднялся с мраморного пола и побрел к выходу из зала.

– Какие ощущения? – сказал он в объектив. – Как будто целый день вкалывал в каменоломне, честное слово. Теперь хочется одного: дойти до раздевалки, упасть и не вставать долго-долго. Вы уже поняли, для чего там стоит кушетка?

Он вышел в зал, где были кабинки для переодевания, и тут работник бани поднес ему пузатый стаканчик горячего чая. С этим чаем Хеджи проследовал в свою кабинку, лег на кушетку. Камера неотступно следовала за ним.

– Сейчас я вам скажу, что дальше будет, – пообещал Хеджи. – Поскольку я в турецкой бане не впервые – рассказываю. Я буду лежать здесь долго. Тело постепенно будет отходить после массажа. И такая наступит расслабленность и такой будет кайф, как будто я разом лет пятнадцать скинул. Появится легкость такая, какую ни водка, ни травка не могут подарить. И вдруг понимаешь, что счастье в жизни есть.

Он вещал, расслабленно развалившись на кушетке, и казалось, что вот-вот уснет.

– Хеджи! Еще подводка! – забеспокоился режиссер.

– Какая еще подводка, – пробормотал Хеджи, у которого уже слипались веки.

– К сюжету о дворце Топкапы.

– К черту все! – бормотал Хеджи.

Режиссер встряхнул его.

– Звери! – оценил Хеджи.

– Мы не на отдыхе, у нас работа, – парировал режиссер.

– Мне здесь душно! – капризничал Хеджи. – Выйдите все, вас слишком много!

– Я с тебя, звездун, не слезу, пока ты мне подводку не отбарабанишь! – объявил безжалостный режиссер.

– Ну хорошо, – сдался Хеджи.

Стал произносить заунывным голосом:

– То, что вы видели сейчас, во все времена было доступно только подданным султана, а сам султан, живущий во дворце Топкапы…

– Нет, не годится! – запротестовал режиссер. – Ты спишь, что ли?

– Тут жарко, – пожаловался Хеджи.

– Дайте веер! Или кусок картона! – крикнул режиссер. – Или журнал!

Нашлась газета. Кто-то из съемочной группы принялся махать ею перед лицом Хеджи. Хеджи прикрыл глаза, блаженствуя, и было заметно, как он постепенно возвращается к жизни.

– Нормально? – спросил режиссер.

– Угу, – ответил Хеджи и открыл глаза.

Газета поднималась и опускалась перед его лицом. Он впился в нее взглядом, и глаза его округлились. Вдруг выхватил газету из чужих рук, развернул.

– Что случилось? – вздохнул режиссер.

Там была фотография молодой девушки. И текст на турецком языке. Девушка была красивая. Но глаза у нее на фотографии были закрыты, так что можно было подумать, что девушка эта мертва.

– Что здесь написано?! – взвыл Хеджи. – Пусть переведут! Где наш переводчик?!

Привели переводчика. Пока тот читал, режиссер спросил у Хеджи:

– Чего ты взбеленился? Что случилось?

Хеджи отмахнулся от него. Ждал, пока ему переведут. Переводчик сказал:

– Туристка. Нашли без сознания в Кайе. Нет документов. Считают, что она, возможно, русская. Пока без сознания. Никто не знает, как ее зовут…

– Ее зовут Полина! – крикнул Хеджи. – Полина Звонарева!

* * *

Хеджи и режиссер сидели в кафе на улице Истикляль. Через огромное стекло было видно, как по одноколейному пути мимо кафе проехал старомодный трамвай, битком набитый туристами. Хеджи проводил трамвай мрачным взглядом.

– Хеджи! – сказал режиссер. – У нас еще неделя работы и четыре сюжета.

– Снимайте без меня!

– Здрасьте! – сказал режиссер. – Весь проект делался под тебя! Твоя физиономия должна быть в каждом кадре!

– Я отснимусь, – пообещал Хеджи. – Сейчас вы снимайте те куски, где я не нужен. А я потом вернусь, и мы отснимем все стендапчики.

Режиссер протестующее вздернул подбородок.

– Мне нужно два дня! – сказал Хеджи. – Я смотаюсь туда – и сразу же обратно!

– Мы же звонили в эту больницу! – поморщился режиссер. – В этот город… Как его…

– Фетхие.

– Да, правильно, в Фетхие. Ее там нет. Сбежала. Она уже домой вернулась, я так думаю.

– Без документов? Без денег? – хмуро уточнил Хеджи. – Она в беде! Ты понимаешь? Я должен ее найти!

* * *

Прилетев в аэропорт Даламан, Хеджи взял такси и помчался в Фетхие.

В больнице с ним разговаривал врач, который занимался русской туристкой. Девушку привезли из Кайи без сознания. У нее была травма головы, вот здесь примерно. Показал. Пришлось накладывать девушке швы. Повреждений черепа не обнаружено. Следовательно, и мозг не пострадал, хотя сотрясение было. Когда она пришла в себя, здесь был представитель российского консульства. Он с нею разговаривал, пытался выяснить, кто она и что с нею случилось. Ничто из того, что она о себе рассказала, не подтвердилось. Похоже, что она лгала. Даже имя назвала явно вымышленное. Заглянул в записи, прочитал по слогам. Зво-на-ре-ва. Ах, она действительно Звонарева? Вы уверены? А вы ей кто? А вы не будете возражать, если я позвоню в полицию? Нет-нет, ничего серьезного, просто полиция интересовалась, может, ваша информация их заинтересует.

Хеджи не возражал, потому что следующим пунктом в его программе пребывания в Фетхие значилось посещение полицейского участка.

Полицейский приехал минут через двадцать. Молодой парень в штатском. Тонкая ниточка усов. Черные, как смоль, волосы. Первым делом он тщательно изучил паспорт Хеджи. Долго разглядывал штамп, который пограничник поставил в паспорт Хеджи в стамбульском аэропорту.

Сначала полицейский выяснил, что Хеджи прилетел в Стамбул на поиски своей знакомой. Хеджи сказал, что в газете была ее фотография, ее зовут Полина Звонарева и она приехала сюда отдохнуть.

Потом полицейский попросил его написать все, что он знает. И сказал, что они все установили – Полина Звонарева действительно прибыла в Турцию через Даламан, и это, похоже, действительно она, но где она сейчас – они не знают. Она вышла из больницы и исчезла без следа. Вышла буквально в одной ночной рубашке. Представляете?

Хеджи представил и ужаснулся.

* * *

У Хеджи сложилось впечатление, что полицейский что-то недоговаривает. Что турок знает больше, чем говорит. Попытался расспросить. Турок увиливал. Тогда Хеджи достал из сумки русское издание журнала «Космополитен».

– Презент, – сказал Хеджи полицейскому.

Всем известно, как на Востоке любят подношения. Турок, правда, остался равнодушным. Но он еще не знал всего. Хеджи раскрыл журнал. На фотографиях в журнале был он, собственной персоной. Много снимков. Хеджи на красивом мотоцикле. Хеджи в красивых интерьерах. Хеджи в студии перед микрофоном.

– Это я, – сказал Хеджи. – Я диджей. Суперстар в России.

Турок вежливо улыбнулся в ответ. Не проняло его. Черт побери, здесь популярность Хеджи не стоила ни копейки.

– Я общался со многими звездами, – попытался набить себе цену Хеджи. – Брал интервью или просто вместе тусовались. Пол Маккартни, Элтон Джон, Лайза Минелли…

– А Таркан? – вдруг заинтересовался турок.

– Таркан? Ну конечно! – с готовностью подтвердил Хеджи.

– Ты его видел? Ты с ним разговаривал?

– Вот как с тобой сейчас, – торопливо ковал свое счастье Хеджи.

Но какие-то сомнения оставались у турка. Не верил, наверное, до конца в то, что можно вот так запросто с самим Тарканом…

Хеджи схватился за мобильник, торопливо набрал номер московского офиса.

– Кирюха, бегом! – рявкнул в трубку. – У меня в компе найди файл с Тарканом… Ну турок этот, ду-ду-ду-ду… И сбрось мне на мобильник, мне фотки нужны, где я с ним. Жду!

Когда снимки пришли, Хеджи стал выводить их на экран своего мобильника один за другим, демонстрируя полицейскому и комментируя каждый снимок равнодушным голосом небожителя, уставшего общаться со звездами:

– Это мы с Тарканом… Это в студии, он к нам приходил… Это он смеется – я его учил словечкам всяким русским, какие в словарь не попали… Он вообще парень классный…

Тут Хеджи посмотрел на турка, увидел, в каком состоянии тот находится, и понял, что теперь его можно брать голыми руками.

Хеджи захлопнул свой мобильник и сказал зачарованно смотрящему на него турку:

– Пойдем в какой-нибудь ресторан, пообедаем. Я угощаю.

Турок и не пикнул. Как он мог отказать человеку, который видел самого Таркана?

* * *

– Сначала за нее всерьез хотели взяться, за эту русскую туристку, – поведал Хеджи полицейский. – Но, когда она пришла в себя и назвала свое имя, интерес к ней пропал. Потому что сразу выяснилось, что она действительно въехала в Турцию через аэропорт Даламан едва ли не накануне происшествия в Кайе и ни к каким таким делам не могла иметь отношения.

– К каким таким делам, – спросил Хеджи. – И почему вообще у полиции был к ней интерес?

– Машина, – сказал полицейский. – Та машина, на которой девушка приехала в Кайю. Она приехала с каким-то парнем, поселилась в мотеле, после чего эта парочка отправилась бродить по городу. Ночью! По Кайе! Ты понимаешь?

– Нет, – сказал Хеджи, – не понимаю. А что тут такого?

– Там никто не живет уже сто лет. Это мертвый город. И ночью там делать совершенно нечего. А они зачем-то пошли, вот какая штука. Далеко не ушли. Крик. Женский. Хозяин мотеля побежал туда. А за ним его отец, старик с палкой. И они кого-то спугнули. Там убегали люди. Не один, а несколько. Хотя кому бы там было быть? Других постояльцев в мотеле не было. И кто бы тогда мог оказаться ночью в мертвом городе? Хозяин мотеля нашел девушку. Без сознания. А ее спутник пропал. Он убежал, потому что и машина их исчезла. Так вот о машине. Та машина, на которой они приехали, ну эти двое русских, девушка и парень, та машина уже разыскивалась полицией. Потому что ее брал напрокат один русский, и тот русский исчез. Похоже, что его убили. И вдруг на той машине, которую он брал напрокат, в Кайю приезжают эти русские. Хозяин мотеля запомнил номера. Так и выяснилось. Вот почему девушкой заинтересовались. Но, похоже, что она там ни при чем. Она приехала в Турцию почти через месяц после того, как случилась история с пропавшей машиной и с тем русским, который исчез.

– Но что там произошло? – никак не мог понять Хеджи. – Что случилось с девушкой? Может, она просто упала в темноте?

– Нет, это было нападение, – ответил полицейский. – Там было много следов, там был не один человек, а трое или четверо. И уже после того, когда девушка потеряла сознание, они волокли ее.

– Куда? – спросил Хеджи.

– Это неизвестно, потому что они ее бросили, когда их спугнули. Но похоже, что они направлялись вниз, к дороге. Ты понимаешь?

– Нет, – ответил Хеджи. – А что это значит?

– По дороге можно проехать на машине. Они хотели ее увезти. Это было похищение.

* * *

Хеджи уже понял, что сюда из Стамбула он примчался не зря. Полина действительно в беде, и все очень серьезно. Только он представления не имел, где теперь ее искать.

– А вы не пробовали разыскать эту девушку? – спросил он у собеседника.

– А зачем? – пожал плечами турок с восточной безмятежностью.

Да, здесь Восток, подумал Хеджи. Здесь все делается медленно. Или даже не делается вовсе. Никто ведь из-за этой девушки не теребит полицию. Никто не шлет запросов. Не пишет заявлений. И с чего бы им, действительно, суетиться?

– А если я напишу заявление? – спросил Хеджи. – Так и так, моя знакомая пропала, прошу ее разыскать.