Текст книги "Район плавания от Арктики до Антарктики. Книга 1"

Дела давно минувших дней

Весна шестьдесят шестого, как обычно, пришла неожиданно. По ночам все еще прихватывал мороз, но небо было уже по-весеннему голубым, и яркое солнце, весело раздвинув пасмурную хмарь, растопило утренний туман. Снег потемнел и стал водянисто-серым, с каждым днем сокращая завоеванное за зиму пространство. Южный ветер как бы поднял шлюз, за которым таилось весеннее половодье. Лед на Косорже стал рыхлым и ноздреватым, береговые забереги2121
  Забереги – полосы ледяного покрова, окаймляющие берега водотоков и водоемов (озер, водохранилищ, прудов и др.), при незамерзающей остальной части водного пространства.


[Закрыть] наполнились водой, расширяясь с каждым днем. Река готовилась сбросить свой многомесячный панцирь, и пушечная пальба от ломающегося льда вот-вот ознаменует начало ледохода – самого интересного зрелища, приковывающего к себе внимание наблюдателей всех возрастов. На ледоход, как на бегущую воду и горящее пламя, можно смотреть бесконечно. Есть что-то магическое в этом вечном движении. Наверное, и тысячелетия назад первобытные люди так же смотрели, зачарованные таинством непознанного, знаменующего переход из зимы в лето, когда природа меняется не по дням, а по часам, и первое, почти незаметное движение льда вдруг с оглушительным треском почти взрывается, появляются разводья чистой воды, и лед, будто подчиняясь чей-то неслышной команде, начинает свой размеренный бег вниз по течению навстречу с Тимом и Быстрой Сосной, с Доном – и дальше, в Азовское море.

Первые проталины и начинающие пробиваться через прошлогоднюю пожухлую растительность, еле видимые тоненькие зеленые травинки. Веселый плеск несметных ручейков слышен везде. Обустраивая свои прошлогодние скворечники, задорно щебечут скворцы, прилетевшие в начале марта. В небе непрерывно слышится журавлиное курлыканье летящих клином красивых больших птиц, возвращающихся к местам летнего обитания. В середине марта появляются первые соловьи, узнаваемые по еще пока редким трелям.

С началом весны, едва лишь сошли снега и солнце подсушило косогоры и выгоны, зазвенели мальчишеские голоса и звонкие удары биты по мячу.

Школьники от мала до велика, забросив невыученные уроки, высыпали на улицу, и нескончаемые турниры в лапту на выбывание продолжаются с раннего утра до позднего вечера, когда уже не видно летящего мяча. Весна действует неотразимо, и ребятня, соскучившись по солнцу, теплу и твердой почве под ногами, забывает обо всем, не реагируя на домашние разборки и завтрашние двойки за невыученные уроки. И лишь поздним вечером усталые, голодные и залепленные грязью мальчишки возвращаются домой под ругань матерей и подзатыльники отцов. По мере продвижения весны с лапты переходили на футбол, волейбол, и сражения не утихали на протяжении всего светового дня.

Полвека спустя Ильин с грустью держал в руке пожелтевшую грамоту победителю соревнований по футболу на первенство района от общества «Урожай», которой он был награжден в составе сборной школы в 1964 году в четырнадцатилетнем возрасте. Стакановская средняя школа в то время переживала период своего расцвета: количество учеников приближалось к тысяче, сюда стягивались многие школьники из окрестных деревень, имеющих школы-семилетки. Стаканово имело свою давнюю историю. Основанное в XVII веке, оно привлекало многих свободных и предприимчивых людей своими черноземами и лугами по берегам реки Косоржи. Так и вырастали дома и усадьбы по обеим сторонам реки, сбегающие к ней. Весной половодье, наступающее в этих краях, стремительно заливало луга по всему руслу реки, и она становилась широченной, непреодолимой. Иногда ледоходом срывало мельничную запруду, и тогда многочисленные стихийно образованные артели, используя бредни и все мало-мальски подходящие сети, тоннами вычерпывали из воды золотистых сазанов и прочих речных обитателей.

В конце XVIII века население Стаканово достигло 14 тысяч человек. Село не знало крепостничества, и основное население составляли крепкие зажиточные крестьяне-однодворцы. Украшением села была церковь Владимирской Божией Матери, построенная в 1910 году отцом двух флотских лейтенантов, погибших под Порт-Артуром. Один из них – командир миноносца «Стерегущий», повторившего подвиг «Варяга».

И совсем иначе выглядела школа, да и само село, в 2010 году, когда Ильин побывал там в последний раз. Из разговора с директором, бывшим учеником его отца, он узнал, что во всех классах учится всего-то 65 человек. Умирает школа, умирает село, когда-то богатое и многолюдное, расположенное на земле, богатой черноземами, выбранной нашими предками много веков тому назад. И это распространилось на всю Россию и выглядит как приговор. Но вернемся к нашему повествованию.

Особняком держатся лишь ученики трех выпускных классов: двух десятых и одного одиннадцатого. Они уже почти взрослые, да и в школе им остались считаные недели. Но они все еще дети, им по 16—18 лет, и весна действует на них так же, как и на младших: хочется побегать, порезвиться, но статус выпускников призывает к степенности. Им очень сильно не повезло в этом 1966 году: впервые за много лет будут одновременно выпускаться десятые и одиннадцатые классы в порядке очередного образовательного эксперимента, связанного с реорганизацией школьных программ. А это значит, что конкурсы на вступительных экзаменах во все учебные заведения будут в два раза выше обычных, и многие из выпускников окажутся простыми жертвами эксперимента и не поступят. Среди всех трех выпускных классов лишь один ученик 10 Б класса претендует на медаль. Это наш старый знакомый – пока еще очень молодой Ильин. В свои шестнадцать лет он всерьез не думал о будущем – оно рисовалось ему светлым и далеким. Но весенние игры затягивали и выпускников. В начале четвертой четверти, приходя на очередной урок, Ильин лихорадочно спрашивал у девчонок-хорошисток, какой следующий урок и какое домашнее задание задавали, и во время перерыва быстро выполнял заданное. За ним мгновенно выстраивался длинный хвост списывающих, что вызывало крайне негативную реакцию 4—5 девчонок-хорошисток, которые усердно выполняли домашние задания там, куда они, собственно, и были заданы, но списывать никому не давали, надеясь отличиться перед учительницей. Более того, они неоднократно жаловались на «безобразное» поведение Ильина, но серьезных дивидендов на этом не обрели.

Подоспели и домашние дела: вскапывание огорода, посадка картофеля и овощей, уход за домашним скотом и многое другое.

В отличие от своих одноклассников, Ильин, единственный из класса, не был комсомольцем. В комсомол принимали с четырнадцати лет еще в восьмом классе, но тогда он еще не достиг этого возраста, и его не приняли. Так и пробежали два года. И как-то отец напомнил, что нужно вступить в комсомол, иначе ни в какой вуз его не примут. И вот уже в мае, накануне выпускных экзаменов, Ильин наконец-то это сделал.

Отец никогда не рассказывал о своей семье, которая хотя родом из Курской области, но почему-то оказалась в Архангельской. Много позже Ильин прослушал несколько аудиокассет с воспоминаниями отца незадолго до его смерти, и только тогда выяснилось, что семья была зажиточная: дед Павел Стефанович, бабушка Акулина, трое сыновей и дочь.

Семья была раскулачена в 1930 году и выслана на север Архангельской области без средств к существованию. Отец Ильина хранил эту тайну в себе до последнего, прекрасно понимая, что в советское время такое клеймо поставит крест на всех устремлениях его детей. Тем не менее он и оба его брата и сестра получили высшее образование. Все-таки учет и контроль у большевиков были налажены отвратительно. Ильин, подавая документы в Одесское высшее инженерное морское училище (ОВИМУ), в пятистраничной анкете указал, что никто из его родственников не репрессирован, на оккупированной территории не был, хотя семья отца была репрессирована, а мать находилась на оккупированной территории. Но пронесло, видимо, никто и не проверял. В то время КГБ боролся с диссидентами.

Отец купил справочник для поступающих в вузы, и Ильин неоднократно его штудировал, но определенности в выборе профессии у него не было. Отец настаивал на областном медицинском институте, но душа у юноши к медицине не лежала. Ильин много читал: эта привычка выработалась у него с первого класса, когда он записался во все три библиотеки, которые были в селе, и умудрялся, прочитав взятые книги, в тот же день их поменять. Где-то в глубине души жило желание увидеть мир, его многообразие, южные экзотические страны, много интересного и загадочного.

Военные учебные заведения Ильина не привлекали, дух казармы и шаблона был чужд ему, мечталось о чем-то интересном и захватывающем. Как очевидное, из их школы в военные учебные заведения спокойно поступали отъявленные троечники, и некоторые из них даже дослуживались до полковников, послушно выполняя приказания старших командиров и не совершая серьезных проступков во время службы. Романтике и инициативе там места не было. Недаром старая как мир армейская поговорка гласит: «Ты начальник – я дурак; я начальник – ты дурак». Такая перспектива рушила все будущие радужные надежды.

Наверное, большое влияние на выбор будущей профессии оказала очень популярная тогда песня Когана «Бригантина», зовущая в необъятные морские просторы, заражающая своей неповторимой романтикой. В очередной раз перелистывая справочник, Ильин натолкнулся на морские учебные заведения. Спустя несколько дней он уже твердо решил поступать в ОВИМУ на судоводительский факультет. В стране было всего три учебных заведения подобного типа: одно во Владивостоке – далеко, в Ленинграде и в Одессе. Ленинград отпал как город северный, а Одесса манила своей загадочностью, Черным морем и ореолом романтики. Отец пытался было отговорить, но тщетно. Между тем время летело быстро, и экзамены были на носу, пришлось отодвинуть в сторону футбол, шахматы, литературу, да и домашние работы тоже. Год назад, после окончания девятого класса, пятнадцатилетний Ильин во время летних каникул работал помощником комбайнера на уборке зерновых в течение месяца. Комбайн был не самоходный – его буксировал гусеничный трактор, а управлением комбайна и его восьмиметровой жаткой, наполнением и сдачей бункера ведал комбайнер, он был главным в этой связке. До поры до времени все шло хорошо, но однажды комбайнер запил на неделю – типичная российская болезнь. Пришлось Ильину работать за него и за себя тоже. Работали не менее шестнадцати часов в сутки, от ранней зари до полуночи, при свете фар. Ежедневно вставая до восхода солнца, Ильин прыгал на велосипед и катил к своему комбайну за 5—7 километров от дома. Поздним вечером все повторялось с точностью до наоборот. Едва успев поесть, он проваливался в мгновенный глубокий сон. Несмотря на сильнейшее напряжение того месяца, Ильин выдержал и ни разу не заболел, не стушевался, не сачканул; тогда он впервые понял, что ему по силам уже любое дело. И вот, обложившись учебниками, Ильин штудировал, повторяя давно пройденное, все предметы предстоящих экзаменов. Но эти самые значительные, казалось бы, испытания в еще очень недолгой жизни выпускников прошли на удивление спокойно и обыденно. То ли все уже перегорело в бесконечном их ожидании, то ли оказалось пустой формальностью, уже определенным итогом всех десяти учебных лет. Ильин обрел уверенность, сознавая реальность своих знаний по всей школьной программе. Он уже не волновался, беря билет, зная, что ответит на любой из них. На письменном экзамене по математике, с которым он справился за полчаса, успел решить еще два варианта. Его друг и сосед по парте Слава, который никогда не имел больше тройки, в итоге получил четверку. А потом был выпускной вечер, с которого Ильин ушел раньше всех, только-только осознавая, что со школой кончилось детство и впереди его ждет другая, еще неведомая жизнь.

Во время торжественной выдачи аттестатов Ильин не услышал своей фамилии, и только в конце завуч сказала, что аттестат ему будет выдан позже, после утверждения в РОНО и ОБЛОНО его серебряной медали. Две лишние запятые в сочинении по русскому языку стоили золотой медали. Ожидание получения аттестата затянулось, а без него невозможно подать документы на поступление в вуз. И вот уже почти на флажке аттестат был получен и документы отправлены в Одессу. В конце июля пришел вызов на вступительные экзамены. Отец купил билет в общем вагоне с пересадкой в Киеве и с собой дал 25 рублей. Прямо скажем, не густо.

Добравшись до учебных корпусов на трамвае №15, ставшем впоследствии родным и близким, нашел приемную комиссию, вокруг которой крутилось множество ребят-абитуриентов. Обсуждались самые разные проблемы, но главной был конкурс. Оказалось, что общий конкурс – 14 человек на место, но после мандатной комиссии он уменьшился, хотя и незначительно. Тех, кто указал родственников на оккупированных территориях или бывших в плену, безжалостно отсеивали. Отбор был строгий, с учетом того, что уже после первого курса должны быть открыты визы для работы на судах загранплавания. Учитывая закрытость страны, когда даже оформление туристической визы в социалистическую страну обсуждалось на уровне райкома партии, не говоря уже о проверке КГБ, можно представить, какие требования предъявлялись к 17—18-летним мальчишкам, будущим командирам морского флота страны. Ильин ничего подобного о своих родственниках в анкете не указал, и это, как ни странно, сработало. По тогдашним правилам медалисты, сдавшие один из основных экзаменов (физика и математика письменно и устно) на отлично, от дальнейших экзаменов освобождались и автоматически зачислялись на первый курс. Кроме основных, были еще два дополнительных экзамена – по русскому языку и химии. Кому попадется физика или два экзамена по математике, никто не знал, повезет – не повезет. Экзамен по физике считался более легким, чем два экзамена по математике. Ильину повезло – физика. Взял билет наудачу, увидел три хорошо знакомых вопроса, включая задачу по ядерной физике, поднял руку. Принимавший экзамен доцент Белоус, довольно молодой, полный, подвижный человек, ставший позднее профессором и начальником кафедры, удивленно спросил: «Вы что-то хотите?» «Можно без подготовки?» – ответил Ильин. Аудитория затихла в удивлении. «Можно, – улыбнулся доцент. – Что там у вас? – он заглянул в билет. – Начните с задачи». Ильин тут же, не выпуская из рук мелок, написал уравнение и взглянул на доцента. Тот, пробежав глазами решение и не задав ни одного вопроса, попросил перейти к первому вопросу в билете, а затем ко второму. После двух—трех дополнительных вопросов доцент отпустил Ильина, не сказав ни слова.

Результаты экзаменов вывешивались на доске объявлений во дворе учебного корпуса, где находилась приемная комиссия. Ильин пробежал глазами по длинному списку оценок напротив зашифрованных индексов каждого абитуриента, пока не остановился на своем: индекс Х22—5.

Утром следующего дня он был в приемной комиссии. Там подтвердили его зачисление на первый курс как медалиста, сдавшего основной экзамен на «отлично», но по их внутренним правилам он должен отработать десять дней, затем отпуск десять дней, и 1 сентября должен явиться для окончательного оформления и начала занятий.

К 10.00 утра следующего дня человек пятнадцать вновь явившихся первокурсников собрали во дворе учебного корпуса и распределили по работам. Ильина на все десять дней определили грузчиком на прицеп к колесному трактору «Беларусь» возить помидоры из совхоза «Дачный», что в сорока километрах от Одессы, на центральный рынок города, знаменитый «Привоз», т. е. в подмастерье к трактористу Алексею, тридцатипятилетнему мужичку среднего роста, худощавому, с хитроватым взглядом, себе на уме. Ежедневно они должны были делать по два рейса, загрузив с бахчи ящики с помидорами. Ильин до сих пор вспоминает их первый рейс. Работа была обычная и совсем не трудная, тем более тогда ему было все интересно. Загрузив прицеп ящиками, покатили между полями и спустя какое-то время остановились у небольшой сторожки на краю бахчевого поля, сплошь усеянного полосатыми арбузами. Они еще не созрели и в продажу не поступали. Из сторожки вышел сторож, крепкий мужичок лет за пятьдесят. Он и Алексей, о чем-то посовещавшись, направились на бахчу и стали постукивать пальцами по арбузам, срывая некоторые из них. Собрав таким образом несколько десятков спелых, начали сносить их к прицепу, привлекая к работе и Ильина. Погрузив все арбузы, поехали дальше. По дороге Алексей объяснил Ильину его задачу: после выгрузки помидоров на «Привозе», пока Алексей будет закрывать накладные с приемщиками, Ильин прямо с прицепа должен распродать все арбузы по цене 50 копеек за килограмм, определяя вес каждого арбуза на глаз.

На «Привозе» выгрузили ящики, Алексей ушел к приемщикам со своими накладными, а Ильин ни жив ни мертв никак не решался начать торговлю. Наконец, забрался в кузов прицепа и, достав первый арбуз, поднял его в руках над бортом.

«Кому арбузы?» – поперхнувшись из-за пересохшего горла, скорее каркнул, чем выговорил он. Вокруг стояла обычная базарная толчея с несмолкаемым гулом тысяч голосов в большинстве своем уже достаточно поживших женщин.

Почти мгновенно обернулись две стоящие почти вплотную женщины, и скоро образовалась очередь: арбузы шли нарасхват. Никто не торговался, лишь огорченно чертыхнулись те, кому не досталось, спрашивая, когда еще привезете. Ильин медленно приходил в себя, все еще не веря, что все позади. «Увидели бы меня сейчас отец и одноклассники», – вертелось в голове. Вытащил из кармана смятые рубли и трешки, пересчитал и аккуратно cложил. Прошедшая торговля уже не казалась чем-то постыдно-неприятным.

Появился Алексей и как ни в чем не бывало похлопал Ильина по спине: «А ты боялся, студент, в следующий раз будет легче». Отдал деньги Алексею, и тот, не считая, спрятал их в карман своего брезентового плаща. И правда, так и вышло – уже со второго раза Ильин распродавал чужие арбузы как заправский торгаш, вспоминая обращение Остапа Бендера к Кисе Воробьянинову: «Киса, в вас погиб гениальный нищий». Его уже начали узнавать завсегдатаи и любители ранних арбузов. После каждого рейса он отдавал Алексею смятые рубли и трешки, не пересчитывая их. Вечером, закончив работу и поставив трактор у дома, Алексей и Ильин садились здесь же, у копны сена, тракторист доставал купленную в одесском гастрономе вкусную (настоящую) колбасу, свежий хлеб и шампанское. Так они и ужинали. Ночевал Ильин также в доме Алексея, чтобы утром встать и не теряя времени взяться за дело. Такая идиллия продолжалась все десять дней, и количество продаваемых арбузов перевалило за сотню. Настало время расставаться, и в последний день накануне расставания Алексей разразился откровением, сильно удивившим Ильина. Все это время он якобы внимательно наблюдал за новоиспеченным студентом и выяснил, что тот трудолюбив и работоспособен, честен, не взял ни одного рубля из денег, вырученных за арбузы, отдавая всю без остатка выручку. «Зачем тебе это море, оставайся у нас, через несколько лет будешь как сыр в масле кататься». И действительно, Ильин невольно сравнивал условия жизни в этом совхозе с черноземьем России. Разница была разительной и кричала об этом во весь голос. Кирпичные просторные дома с цветущими садами и виноградниками, наличие личных автомашин, не говоря уже о мотоциклах, асфальтированные дороги – все это резко контрастировало с убогостью российских деревень, их изб, зачастую крытых соломой и глиняными полами, отсутствием электричества. Ильин поблагодарил за все и, естественно, отказался от заманчивой перспективы. На прощанье Алексей за «ударный труд» вручил ему 200 рублей, что составляло более чем месячную зарплату тогдашнего инженера. Ильин просто обалдел от такой щедрости, но деньги взял. Полученную справку с положительным отзывом об отработке десяти обязательных дней сдал в приемную комиссию и там же получил другую, о зачислении на первый курс судоводительского факультета с 1 сентября.

Сойдя с поезда на перроне в своем маленьком районном городке, находящемся в 20 километрах от села, Ильин сразу же столкнулся с отцом в окружении двух своих одноклассниц, и встреча оказалась крайне неожиданной для обеих сторон. Ильин мгновенно увидел затаенное злорадство в глазах одноклассниц и слезинки в сразу посеревшем лице отца. Их первой мыслью был провал на первом же вступительном экзамене, если так быстро вернулся. Интересно было наблюдать трансформацию эмоций, когда Ильин показал справку о зачислении.

Быстро пролетели дни отпуска, и 1 сентября юноша уже был уже в Одессе. Формирование групп, знакомство с новыми однокашниками, с которыми придется жить и учиться ближайшие шесть лет, неизвестные новые преподаватели, учеба, отличная от школьной. Все это будет, но пятью неделями позже. А пока всем выдали рабочую морскую форму, разбили по группам и отправили на сельскохозяйственные работы в Одесскую область в 135 километрах от города, в Татарбунарский район, недалеко от границы с Молдавией, на уборку винограда. Впрочем, грех жаловаться, более за все время учебы колхозов не будет. Во время уборки винограда пару раз перебрасывали на несколько дней на уборку кукурузы и арбузов. При одном упоминании арбузов у Ильина начиналась аллергия как память о его торгашеской деятельности на «Привозе». Дневная норма убранного винограда составляла 217 килограммов на человека, странно, почему не 220 или 210, но ответ на этот вопрос никто никогда уже не узнает. Это на первый взгляд кажется, что собирать виноград одно удовольствие – бросай себе в рот спелые сочные ягоды и наслаждайся. Но через пару дней на ягоды уже никто и не смотрит, а находиться весь день в согнутом состоянии, да еще под горячим солнцем, то еще удовольствие. К вечеру спину ломит даже у таких молодых ребят, как наш Ильин. Население тамошних сел многонационально: молдаване, русские, украинцы, болгары, цыгане и много представителей малых национальностей. Села многотысячные и богатые: большие кирпичные дома с центральным отоплением, вместительные подвалы с встроенными винными бочками, разделенными для своего внутреннего потребления и на продажу – разница в качестве вина очевидна, – и местными праздниками урожая (читаем виноделия). В сентябре в этом селе как раз и праздновали такой праздник, местные называли его храм. Три дня никто не работал, на столах в каждом доме полное изобилие, заходи в любой дом – накормят и напоят как родного. На столах исключительно вино собственного приготовления. Характерно, что вино для своего потребления и вино на продажу совершенно разные по вкусу и качеству. Приятное, вкусное, освежающее, убаюкивающее, без ощущения крепости. После застольных посиделок невозможно встать из-за стола, отказывают ноги при совершенно ясной голове. Время шло, и не знакомые ранее курсанты начали постепенно привыкать и притираться друг к другу, создавая небольшие группы из родственных душ. Ильин довольно быстро подружился с Мишей Птенцовым, Виктором Зинкевичем, Сашей Звягиным. Среди 17—18-летних встречались и постарше – 25—30-летние, уже прошедшие армию и поработавшие на производстве.

Миша Птенцов – плотный, выше среднего роста, пунктуальный и рассудительный, золотой медалист, закончит «бурсу» или, как говорили в Одессе, «вышку» с красным дипломом, но сопьется и будет работать, вернее, подрабатывать, на разных поприщах. Умрет в Одессе в возрасте 65 лет.

Виктор Зинкевич – высокого роста, с лицом, сильно смахивающим на японца, балагур, гитарист, знаток Высоцкого. Выпустится в научный флот, который подчинялся его тестю – директору Одесской обсерватории, но дальше 4-го помощника капитана не пойдет по причине самой известной русской болезни. Погибнет в 37 лет, вылетев на встречку на своем жигуленке в районе пятой станции фонтана под встречный автобус.

Что интересно, в течение всего времени сельхозработ каждую субботу из Одессы приезжал грузовой «москвич» с «неликвидными» продуктами: твердокопченые колбасы, шоколадные конфеты, растворимый кофе, балыки, сыры и прочие яства. Это были передачи родителей Виктора, чтобы сын не страдал от местной кормежки. Все это поглощалось группой в полном составе. При этом кормили курсантов до отвала разнообразными и качественными продуктами. Во время учебы в «вышке» мать ежемесячно давала Виктору 100 рублей втайне от отца (отчима), который, в свою очередь, тоже давал сыну еще 100 рублей втайне от матери. И это при полном государственном обеспечении, включая ежемесячную стипендию в размере 10 рублей. Мать его была директором единственного в то время фирменного конфетного магазина в городе, расположенного на Дерибасовской улице, а отчим – директором одного из двух одесских гастрономторгов.

Саша Звягин был родом из Западной Украины и так и не избавился от украинского акцента. Хитроватый, себе на уме, золотой медалист, как и большинство однокашников, краснодипломник. Его отец работал главным инженером на спиртзаводе в Черновицах, и частенько, возвращаясь из отпуска, он привозил 3—4 литра чистого ректификата, который экономно использовала вся четверка, и не только для протирания, но и вовнутрь. Саша так и не избавился от комплекса отличника, дошел в Дальневосточном пароходстве до капитана и всегда завидовал Ильину, который всегда был на несколько шагов впереди. В девяностые годы он почти год сидел без работы, и его жена через жену Ильина попросила о помощи в поиске работы, мотивируя тем, что даже на взятку нет денег. Ильин устроил его на самое «блатное» в то время судно, на котором он и проработал восемь лет. После того как Ильин стал вновь не нужен, прекратил с ним отношения. Так и живет «бирюком», не общаясь ни с кем из однокашников.

Особенно запомнились еще несколько ребят.

Миша Караван – сильный, немногословный, как будто вырубленный из цельного куска твердой породы. Впоследствии он станет старшиной роты, а много позже будет капитаном на одном из крупных балкеров Черноморского пароходства. Умрет на мостике от инфаркта и будет погребен в глубинах Индийского океана недалеко от острова Сокотра, ибо жена не захочет оплачивать расходы по его доставке на Родину и захоронению на кладбище – а так дешевле, да и хлопот никаких.

Володя Лозов – немногословный, спортивно скроенный одессит с Пересыпи, будет болтаться трое суток на плоту в Средиземном море у греческих островов после крушения судна с грузом металла на борту.

Толя Ткаченко – косящий под разбитного, но на самом деле глубоко порядочный парень. Слава богу, останется жив после нашумевшей катастрофы «Адмирала Нахимова», в которой погибли многие сотни ни в чем не повинных людей.

Юра Кожухарь – молдаванин, легкий, дружелюбный, будет работать капитаном на супертанкерах, после серьезных проблем с сердцем перейдет на менее крупные суда в бассейне Средиземного моря.

Толя Штышенко дойдет до капитана и умрет в возрасте 63 лет от инфаркта.

Коля Василюк – крепкий украинский хлопец, будучи уволен из пароходства, навсегда затеряется среди дальневосточных рыбаков.

Власов, Степанов, Стенгач, Тесленко – умные красивые парни, будут отчислены по разным причинам, и их следы затеряются на просторах нашей громадной страны. К концу обучения дойдет ровно половина, а вторая половина, также сплошь состоящая из медалистов, уйдет.

Юра Щербак – маленький крепенький новороссиец, кропотливый и страшно усердный, с редко встречающимся трудолюбием, сразу же после выпуска будет востребован КГБ и продолжит свою деятельность в «ордене меченосцев», хотя далеко и не продвинется.

Сергей Сидоров – стройный крепкий, красивый бакинец, лет на восемь старше своих одногруппников, отслуживший в ВМФ, хорошо поющий и сильно подражающий популярному тогда Магомаеву, недолго пробудет на флоте и потом сойдет на твердую почву где-то в Беларуси.

Два Владимира – Крумм и Калугин – типичные хитроватые одесситы. Первый, как и его отец, станет капитаном, а второй бесследно исчезнет на улицах Одессы, как в воду канет.

Владимир Бороденко – серьезный мускулистый бакинец среднего роста; работая лоцманом в одном из портов Азовского моря, зимой пойдет на охоту и там умрет от инфаркта.

У каждого из них и многих других, не упомянутых здесь, своя судьба, и хорошо, что они не знают о своем будущем и, еще совсем молодые, радуются жизни и поступлению в элитный морской вуз. Мальчишки-романтики, они не знали, как сложатся их судьбы, были полны задора, энергии и ожидания неповторимо перспективного и привлекательного будущего. На тот момент никто из них не думал о тех трудностях, на грани предела человеческих возможностей, с которыми придется столкнуться в рамках выбранной профессии. Все это будет впереди и не скоро, а молодости свойственны радужные надежды. Всех закончивших «вышку» судьба разбросает от Калининграда до Владивостока. А пока их ждали ежедневные виноградные нормы и предвкушение встречи с притягательной и неизвестной учебой.

Закончилась колхозная страда, и группы курсантов вернулись в Одессу, в свой студенческий городок, именуемый экипажем. Экипаж состоял из пяти больших пятиэтажных зданий, образующих что-то похожее на вытянутый овал. Территория была ограждена, и на проходной круглосуточно дежурили вахтенные – нужно было привыкать к дисциплине. Первокурсников поселили в самое старое здание, подлежащее сносу. Зима в тот год выдалась снежная и морозная, на подоконниках замерзала вода, в кубриках стоял сибирский холод. Вчерашние школьники с трудом втягивались в новый учебный ритм. Многие прогуливали лекции, и отсутствие привычного ежедневного учительского и родительского контроля действовало разлагающе на их юные души. Первая сессия явилась ледяным душем для всех без исключения. На первом же экзамене более половины группы, вчерашние отличники, получили неуды и поникли в унынье. Но со временем все наладилось и стало на свои места. Почувствовав опасность неудов и их последствий, курсанты пришли в себя, и учеба вошла в нормальное русло.

Большую роль в становлении и воспитании новоявленных курсантов сыграл командир роты капитан-лейтенант, а позже капитан 3-го ранга Попов Иван Петрович. Ему было лет сорок пять, невысокого роста, худощавый, с совершенно седой головой, настоящий живчик. Был принципиален, честен, справедлив и в меру требователен. Можно определенно сказать, что всем четырем группам, входящим в роту, здорово повезло с таким командиром, настоящим отцом. Он хорошо знал каждого из более чем сотни его воспитанников, защищал перед высшим руководством, но строго наказывал, если было за что. Спустя четырнадцать лет Ильин, будучи на годичных университетских курсах иностранных языков, встречался с ним: Иван Петрович был все таким же энергичным, интересовался судьбой каждого из своих бывших воспитанников.