Текст книги "Красный уголок капитализма"

1-й закон социализма

Однофамильцы

Доложу я вам, дал мне Бог фамилию – Рокоссовский. У меня спрашивают:

– Как фамилия?

Я говорю:

– Рокоссовский.

И все присутствующие встают руки вверх. Правда, к маршалу я никакого отношения не имею. Просто мы однофамильцы. Жена мне тоже попалась неслабая – Жанна Дарк. В параллельном классе училась. Хорошая девчонка. Чуть что – сразу взглядом лепестки с цветов осыпает. Нянечкой в детском саду работает. А я на заводе – слесарем.

И вот на десятый год совместной жизни я подумал: «Имею я право раз в десять лет напоить-накормить жену, чем она сама того захочет? Имею!»

И пошел по магазинам. Нет, не просто по магазинам – сразу по директорам.

Захожу в первый универсам, прямой наводкой – к директору и говорю:

– Так и так, я – Рокоссовский. А вы кто?

Он объятия раскрыл и мне навстречу бросился.

– А я же, – говорит, – я – Щорс.

Обнялись мы с ним. Я говорю:

– Знакомая фамилия – Щорс. Полководец?

Он говорит:

– Конечно. Мой однофамилец. Ты не стесняйся, Рокоссовский, говори, что надо. Потому что военное братство – оно святое дело.

Я говорю:

– Мне икры, шампанского и кофе растворимого. А сам думаю, хоть он Щорс, а вряд ли. Не на войне.

Щорс на меня посмотрел, кулаком в воздухе махнул, как саблей, и говорит:

– Ух, молодец! Сразу видно – Рокоссовский. Шампанское я тебе организую, а за икрой пойдешь во второй универсам, там у нас Ковпак.

И за дверь крикнул:

– Эй, Фрунзе! Ящик шампанского Рокоссовскому! Заходит Михаил Васильевич Фрунзе, полный тезка полководца, и ящик шампанского на стол небрежно – ба-бах!

Потом обнялся со мной, руку пожал и спрашивает:

– А ты в каком универсаме, Рокоссовский?

– Я на заводе.

– Ка-ак – на заводе? Ну, ты не крути. Беру – выше. Понимаю, тайна? Беру – выше.

Подмигнул и ушел. А Щорс позвонил куда-то и сказал мне:

– Давай дуй во второй универсам, Ковпак тебя ждет. Прихожу я во второй универсам, там мне такую

роскошную встречу устроили. Правда, сначала спросили:

– Рокоссовский? От Щорса?

Я говорю, да.

Повели меня к Ковпаку. Шли долго, по-партизански. Коридорами, дворами, складами, подвалами. И вдруг – рраз! – двери настежь, и Ковпак на меня идет.

– Рокоссовский, друг!

Я говорю:

– Ковпак, братишка.

Обнялись, он меня сразу в штаб. Сто грамм, бутерброд с икрой. Причем бутерброд без хлеба. Одна икра, в ложке.

Ковпак говорит:

– Ты извини. У нас с хлебом перебои. Наши не подбросили. На икре пока перебиваемся.

Я говорю, чепуха, понятно, время трудное – и закусил, ложек восемь.

Он усадил меня, спрашивает:

– Ну, как там дела, на большой земле?

Я говорю:

– Во! Наступаем.

Он говорит:

– А мне некогда и выскочить отсюда, со всех сторон наседают, окружают. Но ничего, держимся. Ты хлеба с собой не принес?

Я говорю:

– Да как-то не подумал.

Он говорит:

– Ты в следующий раз неси. Буханки 3–4. Сложно у нас с продовольствием. Тебе сколько икры?

Я сказал.

Он соединился по рации:

– Котовский! Икру в землянку.

Заходит Котовский. Опять объятия, поцелуи, слезы. Я тоже прослезился. Кругом свои. И чувствую, что мы этих гадов, которые окружают, все равно победим. Фиг им, а не икра.

Опять по сто грамм приняли, нарисовали они мне схему на карте, как за кофе пройти незамеченным, как за линию фронта. И пошел я в третий универсам.

Там меня встретил сам Василий Иванович.

Я говорю:

– Чего-то ты, Василий Иванович, мокрый, вроде как реку переплывал?

Он говорит:

– Вспотел просто. Отбиваюсь, наседают. Прямо битва идет. То – дай, другое – дай. Хуже, чем на войне. И все чужие норовят ухватить кусок. Хотя своих все больше и больше становится. Сейчас многие к нам перебегают. Чувствуют, на чьей стороне правда.

– Василий Иванович, так ты и есть Чапаев?

– Не, я Фурманов. Чапаев у нас в управлении.

– А Махно?

– Махно – в главном управлении, у Колчака.

Я думаю, во как все перепуталось. И пошел я одухотворенный. Продукты они мне все прямо на дом привезли.

Отметили мы с женой десятилетие на славу. Я ей говорю:

– Что, – говорю, – Жанна Дарк, делать-то будем? Она говорит:

– А что делать? Увольняться будем и к своим пробиваться.

На том и порешили.

Последнее слово

Граждане судьи, за что? Она, в смысле вот его жена, вот этого, потерпевшего, вот она сама на меня посмотрела. Первая. Она ко мне как раз спиной стояла. А на меня сзади как раз надавили, и я к ее спине как раз прижался. И мы с ней оказались в таких близких отношениях, что я чувствую, пора знакомиться. Интеллигентные люди в таких случаях знакомятся. А перед знакомством, думаю, хоть на лицо ее взглянуть. А то познакомишься, а потом лицо не понравится. И вот тут она на меня посмотрела. Первая. А я – второй. А ее муж, вот этот, потерпевший, он с другой женщиной стоял, справа от меня. Они очень плотно стояли: ноздря к ноздре, вот на столько. Когда я его жену развернул анфас, то сказал ей:

– Здравствуйте, вы меня помните?

Она говорит, нет.

Я говорю, как же? Вы же только что ко мне спиной стояли. Это я.

И тут вот этот, потерпевший, затрепыхался. Говорит, как вы смеете с чужой женой на таком расстоянии стоять, да еще ее же и разворачивать.

А я говорю, если она ваша жена, чего же вы к чужой носом прижались вот на столько. А он на свою жену кричит:

– А ты чего молчишь? Он к тебе лезет, а ты молчишь. Кричи, зови на помощь. У нас не буржуализм. Приедут, разберутся… в течение месяца.

Тут меня просят передать на билет. Я машинально деньги в кулак зажал и передаю. А этот потерпевший взял и своим носом со всего размаху мне в кулак въехал. Вот синяк. Экспертизу я снял. У него же не нос, а железный рог. Товарищи судьи! За мое же добродушие моему же кулаку от его же носа еще и досталось же.

Теперь так: возвращают эти деньги обратно без билета и объясняют:

– Здесь вам еще не автобус.

Кто-то в этой суматохе ошибся и передал на билет – думал, что он уже в автобусе. А я стою в этой очереди и думаю, так и в театр не попадешь, до кассы еще далеко.

А в это время по очереди прошел слух, что всем не хватит. Началась паника. Нашу женщину вообще кудато оттерли, а вот этот потерпевший оказался впереди меня. Ко мне спиной. И сразу начал пинаться. Пинал в мою коленку своей задней частью. Товарищи, всю мою коленку испинал. Вот синяки. Экспертизу я снял. Боль стояла ужасная. У него эта часть как железная. Я всю коленку отбил об нее.

А со всех сторон так сдавили, что руки из карманов вынуть невозможно. Если б я знал, я бы их туда не засовывал. И тут подходит моя очередь. Надо брать, а брать нечем. Но имею же я право хоть раз в сезон сходить в театр. Я зубами из грудного кармана вынул три рубля, прошу, дайте в зубы, у меня руки в карманах.

И мне дают в зубы. Кто – не знаю. Подозреваю, потерпевший. После этого дают в рот длинную палку вместо билета и выбрасывают из очереди на свободу. На свободе я рассмотрел эту палку. Написано: черенок французский… для совковой лопаты.

Скажу честно, я озверел. А тут этот потерпевший, тоже с черенком. Он на меня набросился, я не успел убрать черенок, и он своим лбом перебил мой черенок на две равные части. Экспертизу он снял.

Спрашивается, зачем же я стоял в очереди? За билетом в театр или чтобы вот так плохо кончить?

Там по недоразумению кто-то к автобусу рвался, ктото за билетом в театр, а оно оказалось – за французскими черенками… для совковых лопат. Этот паршивый импорт продавали из автобуса возле театра. Так при чем здесь я?

В разгар сезона

654-й! Два билета в Москву, отмечаю. 655-й! В Свердловск – три, отмечаю. Все, товарищи, перекличка закончена. Следующая – в три часа. Ночи. А сейчас двенадцать. Ночи. Самый раз искупаться, позагорать. Под луной. Идите на море, хлебайте здоровья. Ночь – подруга отдыхающих. В разгар сезона.

…А вам что, девушка? Где пляж? Вася! Покажи девушке, где море, она с ним не знакома. Недавно приехала, только вторую неделю за обратным билетом стоит. А Вася у нас ветеран общей очереди. Третью неделю стоит. Отдыхает. Видите, какой у него ровный загар. Ни одного темного пятнышка. Весь как сметана по рубль сорок. Кличка – Лунный Вася. Вася, покажи девушке, где море. Ну, идите… Пошли… Счастливые. А мне очередь караулить… Вася, море не там, там парк.

Не слышат. Влюбленные. Повезло Васе – девушку встретил. А ведь завтра ему улетать. Если билет достанет. Разгар сезона.

…А вам что, гражданочка? Э-э-э, на перекличку вы опоздали. Пропала очередь. А вам куда лететь? Вы не летите, вы за мороженым? За мороженым не здесь. У них перекличка вон там, за углом. Вы на какое мороженое записались? В стаканчиках? На «в стаканчиках» перекличка будет в час ночи. Народу? Народу у них всегда мало. Купите дня через два. А насчет пломбира я вам так скажу, здесь вам не Магадан, нет пломбира… Пошла. Ишь, пломбира захотела. На юге! В разгар сезона! А от бутылочки ситра не откажетесь? Из холодильника.

…А вам что, гражданин? Да это ты, Виктор! Вот так встреча. Через год на том же месте. Значит, снова сюда прилетел… Как не улетал еще? Сначала не мог, а потом прижился? А ведь я тоже с прошлого года здесь торчу. Вот так и сижу на записи. Только моя очередь подойдет – кто-нибудь с телеграммой подвернется. Уступаю свою очередь. Недорого. Тем и живу. А ты как же с работой? Сюда высылают, здесь чертишь. Эх, Виктор, все бы так, как мы, – только в один конец ездили. Разгрузили бы транспорт в разгар сезона. А что ты ночью здесь делаешь? Дышишь? Ну дыши. Пока.

…А вы что, папаша, тут ищете? Очередь? А зачем она вам? Понятно. Чтоб взять билет без очереди. Вы кто? Участник, кавалер, мать-героиня?.. Инвалид. Понятно. Инвалиду трудней. Инвалиду просто невозможно. Что значит почему? Вы можете 656 человек от окошечка оттолкнуть, как инвалид? Не можете. А они могут. А зачем вы, папаша, вообще приехали? За здоровьем… Здоровье надо беречь по месту жительства. В разгар сезона. Папаша, папаша, не падайте, не хватайтесь за сердце. Оно вам может пригодиться. Я вам свою очередь уступлю. Недорого. Только живите. Вот ваша тросточка. Идите погуляйте. Приходите в три ночи. Будете 68-м. Сразу!

Вот наказание. Вот народ пошел. Накопят тридцать семь рублей, и прутся все на юг. В разгар сезона. Да еще удовольствий ищут. Без очереди. В разгар сезона! Вот кто раньше на юг ездил? Сплошь тузы! Мешки с деньгами. Полмешка за квартиру, полмешка – на рестораны. Свободно было, хорошо. А сейчас все лезут. Только очереди создают в разгар сезона. Надо бы им всем такой комфорт создать, чтобы каждый один раз съездил – и десять лет отдыхал после этого. По месту жительства! В разгар сезона.

Речь перед конкурсом

Товарищи члены конкурсной комиссии! Перед третьим заключительным туром я, как председатель комиссии, должен сделать сообщение. Сегодня нам предстоит отобрать двух кандидатов на должности продавца и грузчика в универсам № 5. На третий тур прошло 200 претендентов из 600 подавших заявления. Но лишь двое попадут в государственное училище погрузочно-разгрузочного искусства имени купца Калашникова при универсаме № 5. Закончив его, они займут достойное место в торговле.

Сегодняшние грузчики и продавцы пользуются заслуженным уважением среди покупателей. Ведь они несут, а иногда просто тащат и везут продукты. В торговый зал. К людям.

На третий тур пробились лишь самые талантливые и образованные товарищи. Среди них инженеры, врачи, учителя, юристы, агрономы и зоотехники. И это закономерно. Сказать свое слово в торговле стремится каждый. Людям есть что спросить, а торговым работникам есть что сказать людям. Но сказать надо правильно, так, чтобы не обидеть покупателя, чтоб он ушел довольный и больше не возвращался. Далеко не каждому это по силам. Поэтому мы ищем таланты.

Попутно я хочу сказать спасибо за пристальное внимание к торговле. Растут новые магазины, расширяются торговые залы и загашники для дефицита. Так, на строительстве универсама № 6 уже сдана в эксплуатацию третья очередь. За колбасой. И четвертая – за конфетами. К концу года предполагается довести торговые площади до ста квадратных метров на один килограмм шоколадного масла.

Приятно, что в торговле начинают появляться семейные династии. Как в литературе, искусстве, на производстве. Ведь были же когда-то Дюма-отец, Дюма-сын, если не ошибаюсь – Дюма-теща. И сейчас перед нами выступят представители трудовых династий. Например, Соколов-младший – юрист по образованию. Его отец Соколов-старший – инженер по образованию. Но оба они работают носильщиками на Казанском вокзале. Юрист Соколов-младший покажет номер, как незаметно пронести три чемодана с джинсами для спекулянтов возле инспектора. Номер сложный. Потому что чемоданы открываются и джинсы вываливаются инспектору под ноги. Ударна концовка, когда Соколов уходит с двумя чемоданами, а инспектор – с одним. Расходятся по доброму согласию.

Перед конкурсной комиссией выступит также Дора Наумова. Она выпускница Ленинградской консерватории и дочь бывшего директора универмага. Ее папа по уважительной причине еще пять лет не сможет работать в торговле, поэтому дочь подхватила эстафету. Наумовадочь с закрытыми глазами определяет хрустальные вазы среди прочих. Ведь у нее абсолютный слух.

Петров-сын, врач по образованию, работает грузчиком локомотивного депо Свердловск-Сортировочный. Петров-сын поднимет правое заднее колесо локомотива с полуосью и подшипником. Под собственную музыку. В момент подъема тяжести он будет кряхтеть поэму Рождественского. Вперемежку со своими собственными выражениями. Конечно, это сильный грузчик, но сможет ли он работать в торговле? Не лучше ли ему остаться в депо?

Достойна внимания кандидат наук Кузькина-дочь с мешком сахарной крупы. Она вручную несет его домой. Эта фамилия знакома комиссии. Ее мать также переносит тяжести из ресторана «Светлый путь», где она трудится буфетчицей. Вполне может образоваться еще одна династия: Кузькина-дочь и Кузькина-мать.

Словом, достойных много. Но нужно отобрать только двоих. И они уже есть. Я не буду называть их фамилий. Давайте сначала посмотрим всех остальных. Тех, кто не пройдет по конкурсу.

Очереди

Я люблю очереди и вне их себя не мыслю. Я – в очереди, значит, я существую. Другими словами – живу. А в очередях я всегда. Иногда обнаруживаю себя в них внезапно, неожиданно.

Был в филармонии, слушал музыку. Да так заслушался, так задумался, что очнулся в очереди.

– Это за чем стоят?

– За дубленками.

– А на нас хватит?

– Хватит, здесь по номеркам выдают, вы в гардероб стоите.

Я под впечатлением концерта киваю машинально и наблюдаю автоматически, как передние товарищи получают дубленки и отходят. Во мне обычный азарт проснулся – хватит или не хватит на меня? Подходит моя очередь – выдают плащ. Возмущаюсь, как обычно в очередях:

– Почему плащ? Там еще три дубленки остались.

– Это не для вас дубленки, проходите.

Я прошел. Все ясно, дубленки остались своим, а мне достался плащ.

Иду по улице, в голове музыка. Обнаруживаю себя на остановке троллейбуса. Очереди нет, но народу много. Троллейбусы останавливаются между остановками. Чтобы не создавать паники.

Попадаю домой. Здесь хорошо. Пусть нет очередей, зато есть жена. Она чувствует, что я пришел с хорошим аппетитом. Жена сразу накрывает стол одеялом и начинает на этом одеяле гладить свое платье. Приходится напомнить о себе:

– Когда будет ужин?

– Дойдет очередь – поужинаешь. Из всех моих мужей ты самый нетерпеливый.

Я у нее третий, но у меня такое ощущение, что за мной уже заняли.

На работе хорошо тоже. Здесь много очередей. На квартиру, на машину, на прием. В приемной секретарша спрашивает меня:

– Вы по какому вопросу, товарищ?

– По личному.

– Зайдите завтра.

На завтра.

– Вы по какому вопросу, товарищ?

– По личному.

– Зайдите через месяц.

Через месяц.

– Вы по какому вопросу, товарищ?

– По личному.

– Зайдите через год.

– Нет, вы уж извините, я сейчас зайду, я хочу, извините, плюнуть на личный вопрос.

– Плюнуть, извините, можно, но в порядке общей очереди, по записи. Записываем на следующий год.

Нет, хорошо. Везде хорошо, где есть очереди. В пустыне верблюды идут караваном по очереди. В небе птицы летят клином по очереди. К врачу люди идут караваном по очереди. Он им диагноз ОРЗ ставит по очереди. А мне поставили другой диагноз: мания очередей. Где я с такой болезнью лечиться буду?

Конечно, можно подлечиться и без врачей. Например, уехать в отпуск, отдохнуть от этих очередей. И устать от тех. Особенно если завтра на работу, а ты еще там, и ехать – четверо суток на трех видах транспорта. Здесь спасает только удостоверение. Особенно если ты участник. И женщина. Тогда подходишь к кассе и читаешь объявление: «Чтобы не нервировать все очереди, для внеочередников работает касса № 9». Кассу находишь по длинному хвосту внеочередников.

А если ты не женщина, а мужчина? А к женщине пристает хулиган на глазах у всей очереди? Причем эта очередь не к хулигану, а от него. К хулигану – свободно. Ни одного человека. Сможешь ли ты вот так, подойти к хулигану вне очереди? Или ты неуютно себя чувствуешь, когда нет очередей? Привык к очередям? Если привык, то создай очередь к хулигану. Пусть все на ладошках номера запишут, ночью на перекличку придут, но чтобы хулигану от каждого досталось.

Уж если очереди, то пусть везде будут очереди. И туда, куда хочется, и туда, куда не хочется, но надо. Может быть, тогда исчезнут все очереди.

Плодово-ягодный роман

Пролог

Палило солнце. А где-то хлестал дождь.

Глава I

Ох и плодородна Кубань! Уж если здесь родятся помидоры, то – колдуны, если огурцы, то – дьяволы, а если колорадские жуки, то – подлецы.

Первой на Кубани поспевает черешня, потом вишня и только потом гусеницы. Огромные поспевшие яблоки и груши так сыплются по ночам, что земля гудит. Сливы, абрикосы и алыча осыпаются молча. А когда поспевает виноград – гудят кубанские станицы. Спешат жители на свои виноградники, а если нет своих – спешат на совхозные. И как не спешить? Перезреет ягода – будет уксус.

А вот картошка на Кубани не поспевает никогда. Потому что колорадский жук – понятие многочисленное. На два ведра посаженной картошки собирают пять ведер колорадского жука. И одно ведро картошки. Отрицательная урожайность на картошку. А жук родится добрый.

Зато на Урале совсем другая жизнь. Ничего здесь не поспевает раньше зимы, и только картошка родится раньше. Да такая крупная, как крокодилово яйцо. Лежит такое яйцо на полосе – душа радуется. Будто только что крокодилица снеслась и убежала в лес, громко кудахтая. Доб-рая картошка.

Глава II

Кубанские ребятишки из станицы Веселовская со смехом бросались друг в друга гранатами образца 89-го года. Их в этом году много уродилось, гранатов. Жилистый рыжий кубанец отругал своего сына:

– Что ж ты неспелыми кидаешься, задери тебя козел. Они ж твердые. Поспеет – кидай, а зеленые не тронь. Вон сколько спелых гниет.

Кубанец пошел дальше, задавать корм скотине. Корова настороженно подошла к ведру и понюхала сверху гроздь винограда «кардинал». Она нехотя откусила одну ягоду, покатала ее за щеками и сплюнула на землю.

Другое дело – свинья. Эта не брезговала ничем – ни грушами, ни дынями, ни персиками. Особенно любила хрумкать хурмой. Хозяин красиво сервировал корыто свиньи аккуратными ломтями арбузов, а сверху посыпал все очищенными грецкими орехами.

Кроликам он сыпанул ведра четыре еды попроще: антоновки и белого налива. Не князья, съедят.

Накормив скотину, хозяин гаркнул вежливо своему сыну:

– А ну тикай до хаты. Обедать будем.

На обед была картошка. Одна. Она лежала на дне кастрюльки, небольшой клубенек, и вкусно пускала струйку пара вверх. Хозяин-кубанец достал клубень пинцетом и, вооружившись лупой, разрезал клубень ножом на три равные части – себе, жене, сыну. Последний проглотил слюнки и даже не заметил, как с ними проскочила и его персональная долька картофеля.

Глава III

А в селе Каменные Культяпки на Урале шел летний теплый град. Величиной с голубиное яйцо.

Хозяйские мальчишки сидели в сарае на мешках с картошкой и вслух читали сказки. За перегородкой сарая мирно хрумкали картошкой корова-мать, коровадочь и корова-отец. «Невольница царя черкешенка съела спелую черешенку», – читал старший. Младший спросил его:

– А что такое черешенка?

Ребята задумались. Раздумья прервала мать:

– А ну, пострелы, марш за стол, картошка стынет.

Ребята с гиканьем бросились в избу. За обедом младшенький спросил:

– Мам, а что такое черешенка?

Мать ответила:

– Это, должно быть, ягода такая. Но к нам ее не завозят.

Эпилог

Осенью в станицу Веселовскую на Кубани и в село Каменные Культяпки на Урале пришла «радость». В Веселовскую поступил состав с яблоками из Кишинева, а в Культяпки – состав с картошкой из Улан-Удэ.