Текст книги "Красный уголок капитализма"

Прямой эфир

Сейчас многие в условиях гласности требуют от телевидения невозможного – гласности. Кричат: даешь прямой эфир! Ну, дам я вам прямой эфир. Как режиссер телевидения говорю – дам! И что? Думаете, многое изменится? Давайте попробуем.

Все! Даю прямой эфир. С конкурса молодых певцов. Второй тур. Поехали!

Внимание! Выходит первая певица. У меня на мониторах она в трех видах. На первой камере – крупный план певицы. Хороша! На второй камере – средний. На третьей – вид сзади. Что даем в эфир? Хороша певица, но не наша. Из другой области. Даем в эфир вид сзади.

А вот она уже запела. Голос трогательный, песня нежная, о любви. Что даем в эфир? Даем крупно самый низ левой брючины певицы. Там ниточка тащится. То, что надо! Любовь и ниточка несовместимы. И всю трогательность – как рукой.

Конец песни – показываем жюри. У них списки певцов и согласованные баллы. Все жюри поднимает 9 баллов. Единодушно, не подкопаешься.

Выходит второй певец. Что даем в эфир? Певец вообще не из нашей республики. Правда, обаятелен.

Жаль, что зритель этого не увидит. Даем самый мелкий план.

Певец начинает петь. Ах ты, чертенок, как он поет! Конечно, у них там на юге голос может иметь место. Но мы к этому готовы. Эй, на пульте! Громкость убавьте до предела. Ага, поутих… Ах ты, чертенок, он голосу добавил. Ну, ничего. Эй, на пульте! Отключите тембры! Ага, побледнел голосишко… Ах ты, чертенок, он в голос тембру добавил. Надо же… японская аппаратура его не берет. Ну, ничего, не таких обламывали. Эй, на пульте! Пускайте его голос через делитель частоты. Делите на семь восьмых. Чтоб вся страна волком взвыла. Ага!.. Ага!.. Ах ты, чертенок, к делителю приспособился. Умножает сам свой голос на семь восьмых. Такого у меня еще не бывало. Как ужака под вилами. Эй, на пульте! Трубачей – на максимум и – через делитель частоты, пусть глушат. Эти не приспособятся… Ага, ага… Захлебывается певчишко… Ах ты, чертенок, на язык танца перешел. Внимание! Пошла в эфир репортажная камера. Хватайте крупный план мужика в восьмом ряду. Да наш, наш это, подсадной. Там у него в кармане котенок. Зритель про певца забудет, когда котенок начнет мужика за нос кусать. Крупно показываем у мужика ухо, нос, котенка, укус! Все! Конец песни.

Жюри – 8 баллов. Единодушно, не подкопаешься.

Выходит третья певица. Это наша! Наша область, наш город, мой дом. Соседка. Что даем в эфир? Первую камеру крупно – нельзя. У певицы не тот фас. Вторую камеру сбоку – нельзя: не тот профиль. Даем третью камеру под углом 45 градусов, средний планчик, в дымке… Хороша! Из такого материала такую конфетку сделал. Ах ты, наша ласточка! Крупный план даем только ниже пояса. Выше нельзя, все потеряем. Какие ножки! Я отвлекся. Певица поет. Почему не слышно голоса? Эй, на пульте! Громкость – на максимум. Почему плохо слышно? Она что, простыла? А-а, это у нее голос такой, от рождения. Ничего, сейчас поправим. Эй, на пульте! Тембры – на максимум, оркестр – на минимум, трубы вообще пусть сходят покурят. Так, теперь ее уже слышно. Ах ты, наша ласточка!.. Эй, на пульте! Она верхние не дотягивает, дотяните умножителем. Настроились, послушали. Хорошо! Ах ты, наша ласточка! Я млею, как она поет.

Все! Оценки нашего жюри нашей певице 12 баллов! Единодушно, не подкопаешься. Гран-при!

Заканчиваем прямой эфир. Напишите нам, как вам понравился наш кривой кефир, извините, прямой эфир.

Химия или жизнь?

Я думаю: чего это все закопошились в нашем городке? Бегают, суетятся. А оказывается, к нам делегация намылилась. Не то из Центра Африки, не то с Юга Австралии. Будут от нас опыт перенимать. То ли как не давать окружать окружающую среду. То ли как этой среде выходить из окружения. В общем, что-то из серии «Химия или жизнь».

А городок наш в этом смысле расположен удачно. Кругом – химия. А если присмотреться, то и жизнь.

Руководство городка, конечно, отбрыкивалось. Мол, какой тут опыт?! Только делегацию напугаем. А то и хуже, вдруг какой-нибудь слабак из них не выдержит. Но им твердо сказали: обеспечить передовой опыт! И трубку повесили. Ну, руководство городка и побежало обеспечивать.

Во-первых, посадочная полоса у нас маловата, не под те лайнеры. Бросились удлинять. Лайнер как раз на посадку заходил с той стороны. А ремонтники с этой как раз начали удлинять. Ну, ничего, успели, заасфальтировали. Наш каток быстрее лайнера бежит, когда надо.

Правда, самолетик немножко въехал в огород деда Семена. Прямо возле крыльца остановился. А дед Семен на крыльце как раз медовуху пробовал. Глядь – самолет на подворье. Он думает: хорошая медовуха! Еще кружечку принял, для просветления, – не исчезает лайнер. Больше того, трап с самолета на землю спустился, люди сходят. А глава делегации, седой такой босс, деда Семена в объятия заключает.

Дед обнимается и думает: ох и медовуха!

Но тут подоспела группа встречающих. Говорят, извините, не туда въехали, проскочили. Босса – под руки и в аэропорт. И самолет из огорода вытолкали вручную и тоже укатили.

В общем, посадка более-менее удачно прошла. Начиналось самое трудное: как этого босса до города довезти. Чтоб он и природой полюбовался, и дорогой понаслаждался. Ну, дорогу сделать успели. Комсомольский субботник с трех областей – и готова дорога. А вот как с природой быть? Где ее взять, если ее уже нету? И особенно вот этот участок, от аэропорта до города. Три завода и два химкомбината окружили природу и заглушили намертво. Пустыня.

Повезли этого босса из аэропорта. Он восхищается. Хорошие, говорит, у вас дороги. А места какие чудные! Вот, говорит, вдоль дороги – это что за деревья такие зеленые? А наш шеф отвечает:

– Это, говорит, березки. В масштабе 1:1.

А сам в поворот дороги вглядывается и думает: «Только бы успели до города засадить, только бы успели».

А в это время три завода и два химкомбината на полную мощь работают. Березки делают. Заводы – железные точат, а химики – из пластика. Тут же к дороге их подвозят, а юннаты, значит, озеленяют.

На четвертом километре под березами грибы пошли. Да такая крупизна! Уж постарались на деревообрабатывающем комбинате. Маслята, опята, обабки.

Потом по мостику речку проехали. Речку полиэтиленовой пленкой закрыли, чтоб не пахла. А на пленке такую голубую волну нарисовали, аж до слез. И уточки подсадные по пленке будто бы плавают. А пионеры под мостом с манками сидят, крякают.

Босс говорит:

– А нельзя ли уточку стрельнуть?

Шеф отвечает:

– А пожалуйста, – и двустволку ему подает.

Босс – бабах! – в стаю. Из-под моста – Жучка, в зубах уточка, уже ощипанная. Подбежала к боссу, в ножки положила.

Босс спрашивает:

– А рыбка как, водится?

А у нас до самого горизонта все рыбаками усеяно. Свистнули рыбаков. Из-под моста пионер Вася с ведром живых карпов. Все продумано.

На восьмом километре от аэропорта подключилась фабрика меховой игрушки. На березах птицы пошли.

Босс спрашивает:

– Что за птицы?

Шеф говорит:

– Воробьи не воробьи, сороки не сороки, а по каталогу – просто птица. Наверное, голубь.

Потом зайцы под березами пошли. Валяются, загорают. И два Чебурашки. Тут напутали.

Босс говорит:

– А чего они все притаились. Вроде бы как жизни не радуются.

Шеф отвечает:

– Сейчас обрадуются, – и соединился с кем-то по рации.

Уже через два километра птиц озвучили. Пели как соловьи. Зайцы прыгали на задних лапах и кричали: «Дружба, дружба!» А дальше летающие попугаи пошли. Прямо на лету яйца несли на капот машины. Куриные.

Босс восторгается:

– В такой сложной химической обстановке и такая буйная жизнь.

В общем, до города проскочили. А от городской природы многого не требуется. Пару раз кислородную подушку включали в салоне – и все.

Тут босс на завод проситься начал. Интересно, говорит, посмотреть, чем там люди дышат.

А вот с людьми-то у нас как раз загвоздка. Во-первых, в темноте светятся слегка. А при свете – зеленоватые малость. Конечно, и их можно одеколоном вспрыснуть, подкрасить, подмалевать. Но ведь босс этот может пальчиком по щеке мазнуть и догадаться. Да и как-то люди все-таки, наша гордость. Вот ведь звери ушли, рыбы уплыли, природа подохла, а человек-то все-таки остается человеком. Ему и бежать-то некуда.

Тут похитрей приемчик нужен. Вывели мы, значит, всех рабочих из цеха через пожарный выход, бомбоубежище на волю и отправили в отгулы. Рыбачьте, охотьтесь, на травке валяйтесь или – по грибы. А в цех завели заводскую хоккейную команду. Ребята только из турне по Индии вернулись. Босс как глянул на этих молодцов у сернокислотной ванны, так сразу не поверил. Дайте, говорит, трудовую книжку, вот хотя бы этого богатыря. Дали. С паспортом, с фотографией. Босс читает: «Оператор травильного отделения». И стаж работы на заводе – 10 лет. А эта ванна – его рабочее место.

Сказал босс: «Все, сдаюсь» – и ушел из цеха.

Вечером все стояли на берегу искусственного пруда из кровельного железа. Лягушки квакали, утки крякали, луну цинковую на вертолете подняли. Тишина. Только вертолет над ухом стрекочет.

Босс сказал:

– Это невероятно. Пришлю к вам своих специалистов, пусть изучают.

Мы ему:

– Конечно, присылайте.

А сами думаем: выкрутимся. Или визу не дадут, или погода нелетная, или город наш вообще переименуют, затеряется на карте России. Так что пусть приезжают – выкрутимся.

В генеалогических дебрях

Ох, и запутанная жизнь пошла. Вот раньше я всегда думал, что в нашей многонациональной стране живут две национальности: русские и нерусские. Причем по Сталину-Брежневу выходило, что все должны жить одинаково «Черненко». И так и жили. А тут вдруг выяснилось, что у нас живут еще, например, армяне и азербайджанцы. Откуда они взялись? И даже латыши и эстонцы. Елки-палки. И везде такое началось, что сейчас осталось одно спокойное место – Северный полюс. И то там два белых медведя грызутся. Потому что один вроде бы желтее другого.

И чувствую я, с американцами мы подружимся, а сами внутри передеремся. Так что американцам дружить будет не с кем.

Очень запутанная жизнь. Я сына перед сном на горшок посадить не могу. Наотрез отказывается. Говорю ему:

– Так ведь обмочишься ночью.

– Ну и что, – говорит, – хоть и обваляюсь! А свобода дороже.

Очень сложная жизнь. Я сам всегда себя русским считал. И по паспорту, и по морде. Но недавно объявился у меня родной брат – грек из Финляндии. По фамилии Кобылец-Оглы. Отыскал он меня где-то на Урале и с порога закричал:

– Коля, я ж твой родной брат Вася, грек из Финляндии.

Я спрашиваю:

– У тебя какая фамилия, Вася?

Он говорит:

– Кобылец-Оглы.

Странное дело – моя фамилия. Но я же чисто русский, а он чистый грек из чисто Финляндии. Я засомневался. А он разворачивает бумагу, и там написано: «Генеалогическое древо рода Кобыльцов-Оглы».

– Вот, – говорит, – смотри, здесь все твои бабкипрабабки и дедки-прадедки.

Я как глянул – у меня лысина поседела. Оказывается, одна прабабка у нас азербайджанка была. У меня кровь сразу закипела и невольно слова вырвались:

– Умру, но не отдам Карабах этим армянам.

А брат Вася дальше в листочек пальцем тычет. Я смотрю – а там прадед мой армяном числится.

– Ах ты, – говорю, – Карабахх-ты, – говорю, – умру, но заберу Карабах у азербайджанцев.

Но тут прабабка-азербайджанка во мне опять заговорила, и у меня в крови такая война между армянами и азербайджанами пошла, что я сам себе морду бить начал.

А брат Вася меня разнял, успокоил и говорит:

– Смотри дальше.

Я смотрю. Второй прадед – латыш. И я сразу почувствовал такое недоверие к этим русским. Нашим латышским воздухом дышат, в нашем море купаются. Все, говорю, отделяемся, хватит, намыкались. Долой рубли! На наши латышские доллары жить будем. Янки, прочь из Вьетнама, Свободу рабыне Изауре. А потом думаю, а как же с точки зрения меня, русского? И тут опять такая во мне схватка началась, что я родной зад начал рвать на две равные части.

А брат Вася опять меня разнял и дальше листочек показывает.

Я, говорю, брат Вася, не буду я дальше смотреть. Иначе я сейчас сам себя убью, зарежу, повешу, уничтожу и утоплю.

Он говорит, да посмотри! Интересно же свои корни узнать. Я думаю, последний раз взгляну, кто там у нас третий прадед был, и все. Взглянул и сказал:

– Так це шо ж теперь робыты? И за кого же тепер воюваты?

А брат Вася говорит:

– Но самое интересное – это кем у нас третья прабабка была. Взгляни.

Я говорю:

– Не буду!

– Да ты взгляни, кем она была?

– Кем? – говорю. – Обезьяной?

– Нет.

– А кем? Негром?

– Да нет, она была русской.

– Русской? Прабабушка моя родная! Одна ты у меня осталась. Спасибо тебе, моя милая. Вася, выбрось бумажку, не морочь мне голову.

Посадил я Васю за стол и сказал тост:

– Что главное в узбеках? Правильно, помидоры. И вообще витамины. В белорусах – мясо. А в нас русских – идеология. А что, если накормить всю страну мясом и витаминами вместо идеологии? И вообще, сделать жизнь прекрасной и удивительной. Ну если у всех всего навалом, какая разница, что там в паспорте в графе «национальность»? Хоть олень. Лишь бы человек был хороший. Так давай, Вася, выпьем за то время, когда у нас у всех будет одна национальность – счастливые.

За державу обидно
Монолог напуганного спикера

Вы слышали, господа конгрессмены, у них там перестройка идет? И они сами говорят, что мы, американцы, испугались. Не знаю, кто как, а я испугался. Аж весь дрожу!! Мне кажется, что наши американские и индейские корни уже подгрызает пресловутый Восток.

Особенно боюсь за нашу молодежь. Мне кажется, она совсем перестала смотреть родные американские фильмы и ломится на «Вечный зов» и «Тени исчезают в полдень». Мне кажется, что наши юноши и девушки перестают танцевать брейк-данс на голове. Они начинают вызывающе водить хороводы. Я прямо чувствую растленное влияние Востока в нашем искусстве. Еще немного – и наш кумир Майкл Джексон будет петь под Кобзона. Он уже и сейчас нет-нет и встанет столбом на сцене. Это развращает нашу молодежь. Хотя больше уже некуда. Ведь молодые американцы, наслушавшись восточных радиоголосов, бросились героически трудиться. Они не хотят обращать внимание на комаров и зарплату. Их хлебом не корми, дай где-нибудь поработать. А что мы, американцы, можем предложить им взамен? А ничего! Кроме красивой жизни.

Недавно на Бродвее произошел безобразный случай. Все девушки из борделей вывалили на улицу с метлами и криками «Субботник!». Но нельзя же так слепо поклоняться Востоку. Ведь у нас еще есть дворники. Потом эти же девушки шли по улице с плакатами «Даешь пятилетку за четыре ночи!». Кому же будут нужны такие девушки?

Мне стыдно сказать, но в библиотеках совсем не читают исконно американскую книгу «Хижина дяди Тома». Я не знаю, кто допустил к продаже чуждый нам роман «Поднятая целина». Но сейчас мне кажется, каждый наш фермер мечтает податься в колхоз. Чтобы производить там по два зерна с гектара и ничего не делать. Чтобы получать по два стакана молока от коровы и заниматься самогоноварением. И ждать шефов из Чикаго на уборку картофеля.

Может быть, я ошибаюсь, но мне кажется, что наши бизнесмены ни с того ни с сего бросились охранять природу и уже полностью загадили озеро Мичиган. Зачем же так слепо перенимать передовой опыт Востока?

Мне вчера приснилось, что наши гидростроители на юге втихаря повернули вспять Миссисипи. И она начала впадать в саму себя. Будто бы угрохали на это дело весь годовой бюджет, и сейчас наши миллионеры стоят в очереди за миской супа. Хорошо хоть, что суп приснился с мясом и бесплатный.

Кстати, об очередях. Я был уверен, что на нашей почве это дело не приживется. Но идолопоклонники Востока уже начали создавать очереди за всякой чепухой! Мало того, в очередях они обучают нашего обывателя ругаться, толкаться и наносить оскорбления действием.

А наши бедные негры? Мне жалко смотреть на них, когда они едут на дешевеньких «тойотах». Почему они перестали бороться за свои права? А только перешептываются за углами.

Правда, оживились рядовые рабочие. Они требуют улучшить благосостояние и поднять наконец цены на продукты питания. Но, с другой стороны, они стали неохотно ходить на демонстрации. И почему-то плакаты несут угрюмо. Хотя на плакатах их уже кровное требование: «Долой виски и мартини!» Чего они такие угрюмые?

Даже наши американские политики изменились. Поговаривают об усилении демократии и отмене прямых выборов.

Словом, я, как истинный американец, обеспокоен! Я призываю к гласности. Надо бороться! Надо больше критиковать! Только почему это мы вдруг стали критиковать Рузвельта? Как будто сегодня мы живем без президента.

Аты-баты, шли дебаты

Раньше у нас на выборах кандидат был один, а продуктов в буфете много. Теперь кандидатов много, а продукт – один. Идешь на выборы, а выбрать не из чего.

Но не все же идут на выборы продукты выбирать, некоторые – и людей! Хотя и продукты не помешали бы.

Так вот, на нашем участке всего на одно место было целых два кандидата: братья-близнецы Хусаиновы, оба директора заводов, оба члены партии, оба – молодые, оба – Пети.

И вот, значит, мы с женой сначала растерялись. Кого выбирать? Одинаковы, черти, как два куриных яйца.

Ведь есть же нормальные близнецы, которых хоть как-то отличить можно. А эти – ну прямо отражение в зеркале. На собрании их доверенные лица объяснили, что близнецы эти, Хусаиновы, не простые близнецы, а по медицинской терминологии – однояйцевые. Мы сначала подумали, ага, значит, мужики с дефектом. Им бы таким обоим – прямая дорога в Верховный Совет по старым понятиям. Но нам объяснили, что это только терминология, а мужики они оба нормальные, без дефектов.

Сели мы с женой после собрания, пообсуждали, а мнения ну прямо разделяются, и все. И написали мы тогда письмо на телевидение, чтобы, значит, оно устроило среди них теледебаты. Чтобы мы могли их внутренний мир прощупать, раз внешний у них совершенно одинаковый и не прощупывается.

И глядим, через недельку в программе телевидения, точно, теледебаты между кандидатами в депутаты Хусаиновым Петром Петровичем, членом партии, директором завода и Хусаиновым Петром Петровичем, директором завода, членом партии.

А к этому времени нам уже объяснили, почему они оба молодые, оба – Пети. Дело в том, что, как только они родились, их назвали Ваня и Петя. Но тут же перепутали. И решили, чтобы больше не путать, назвать обоих Петями, пусть живут.

В назначенный день сели мы у телевизора и приготовились к прямой пропаганде. В начале появилась женщина-корреспондент.

– Итак, начнем, – сказала она, – наши зрители спрашивают вас обоих, Петры Петровичи, что вы считаете главным в своих предвыборных программах?

Первым начал Петр Петрович Хусаинов:

– Главным я считаю – это накормить народ.

– А я считаю, – добавил Петр Петрович Хусаинов, – это, все-таки народ накормить.

От таких слов у меня внутри словно ангел босиком пробежал с килограммом мяса – так потеплело. Вот, думаю, хорошие кандидаты, жаль, что только один пройдет, а вдвоем они бы быстрее накормили. Присмотрелся я к ним, а они, оказывается, не такие уж одинаковые: у одного – синий костюм, похоже, финский, у другого – зеленый, похоже, английский. Большое дело – теледебаты.

И тут синий Петр Петрович как раз добавляет, что неплохо бы еще этот самый народ и одеть. А зеленый Петр Петрович говорит:

– И обуть.

А синий:

– Я сам разденусь, но народ одену.

А зеленый:

– А я сам разуюсь, но народ обую.

– А я сам с голоду помру, но народ накормлю.

– И я помру…

Тут корреспондент их прервала и говорит:

– Кстати, о птице. Только что поступил вопрос по телефону: «Правда ли, что вы отовариваетесь продуктами в спецраспределителях?»

– Неправда, – сказал синий Петр Петрович, – я отовариваюсь, где и все, в обычном магазине. Только вход с другой стороны.

– А я вообще не отовариваюсь, – сказал зеленый Петр Петрович, – мне привозят.

– Это ветераны отовариваются, – добавил синий, – от них все беды.

Корреспондент кивнула головой и сказала:

– Ваши избиратели спрашивают, в какой квартире вы живете?

– Я – в маленькой, – сразу ответил синий Петр Петрович.

– А я в очень маленькой, – не задумываясь, сказал зеленый Петр Петрович.

– А я еще меньше.

– А я – вообще на вокзале.

– А я – на автовокзале.

– А я – в комнате матери и ребенка.

– А я – только ребенка.

– А я вообще нигде не живу.

Пока зеленый Петр Петрович думал, что бы еще сказать, корреспондент спросила:

– А сколько вы получаете?

– Я – мало.

– А я – очень мало.

– А я – еще меньше.

– А я – меньше некуда.

– А я – на рубль меньше.

– А я – вообще не получаю.

– А я в день получки свои отдаю.

– Спасибо, – сказала корреспондент, – а как вы относитесь к молодежи?

– Я – хорошо.

– А я – очень хорошо.

– А я – лучше некуда.

– А я – еще лучше.

– Да я без молодежи как без рук.

– А я – как без ног.

– Извините, а как вы относитесь к Сталину? – спросила корреспондент.

– Я – плохо.

– А я – очень плохо.

– А к выводу войск из Афганистана? – вставила корреспондент.

– Я – хорошо.

– А я – вообще замечательно.

– А к вводу? – спросила корреспондент.

– Я – плохо.

– А я – хуже некуда.

– А я – хуже есть куда.

– Ваше отношение к кооперативам? – спросила корреспондент.

– Положительное.

– Очень положительное.

– Я их просто люблю.

– А я их люблю выше крыши. Я жену так не люблю.

– Вот, кстати, о женах, – сказала корреспондент, – у вас спрашивают, правда ли, что вы женаты на дочери бывшего первого секретаря э-э…

– Неправда! Перед тем, как идти на телевидение, я с ней развелся.

– А вы? – спросила корреспондент зеленого Петра Петровича. – Правда ли, что ваша жена – двоюродная сестра бывшего Председателя президиума…

– Неправда! Вы видите, я пишу заявление? Это – на развод. Она мне больше не жена.

Корреспондент продолжила:

– Многие зрители озабочены состоянием экологии в нашем городе. Говорят, что ваши заводы…

– Неправда! Мы спускаем в речку только экологически чистый мазут.

– А мы – только экологически чистый цианистый калий.

– Но на ваших заводах нет очистных сооружений, – сказала корреспондент, – когда вы их построите?

– Завтра.

– А я – сегодня.

– А я – прямо сейчас. Разрешите позвонить (набирает номер). Вася, приступай! Через пять минут доложишь (кладет трубку). Все, построили.

– Прошу прощения, – вставила корреспондент, – как вы считаете, к какому крылу партии вы относитесь, к правому или левому?

– Я – к левому.

– А я – к крайне левому.

– А я – левее некуда. Левее капитализма.

– А я – на полметра левее.

– Тогда извините, – прервала корреспондент, – зачем вам это нужно?

– Мне – не нужно.

– А мне – тем более.

– Да я чихать хотел.

– А мне – вообще наплевать… Главное, чтоб избрали.

– А мне главное, чтобы мандат.

Корреспондент подвела итог:

– Вы поняли, дорогие зрители, что перед вами выступили два совершенно достойных кандидата. Так пожелаем им обоим счастья и успехов на этом нелегком политическом поприще.

Я до самых выборов мучился: кого выбирать? Зашел в кабину и обоих вычеркнул. Когда вычеркивал – плакал. Таких ребят загубил: и накормить, и одеть, и обуть. Из других кабинок, смотрю, люди тоже в слезах выходят.

Так и зарубили достойных из достойных. Поэтому я обращаюсь к избирательным комиссиям, если без них нельзя обойтись: в следующий раз утверждайте хоть близнецов, хоть тройняшек, хоть кого, но пусть хотя бы один из них будет с родинкой на щеке. Чтоб отличить можно было.