Текст книги "Век вековой"

За тебя

Бутурлиновка. Танковый полк.

Сорок пятый. Голодное брюхо.

Новый год. Незачехленный ствол.

Караул. Воет вьюга-старуха.

День Победы. Знамен кумач.

Сорок лет. Костыли у стенки.

«Ты ещё поживешь», – главврач

госпиталя Бурденко.

Нет Союза. Друзья все «там».

Инвалид с войны. Но ни разу

«Задний ход» не давал твой танк.

И всегда «двадцать дней до приказа».

«За Победу» медаль. Стакан

с водкой, с корочкой хлеба.

И себе я налью сто грамм.

За тебя. Без тебя бы я не был.

Гимнастерочка х/б

Гимнастёрочка х/б, только два кармашка.

Гимнастёрочка х/б, лучше, чем рубашка.

Гимнастёрочка х/б, да ремень солдатский.

Гимнастёрочку х/б не наденет штатский.

В пыль и порох, в стужу, в грязь, в дальние походы,

ты с солдатом, ты срослась, с ним деля невзгоды.

Ты поможешь мне в жару, промакнув от пота.

Подсобишь ты, если вдруг тяжкая работа.

И в окопе, и в траве будешь маскировкой.

Воевать в тебе с врагом и легко, и ловко.

Гимнастёрочка х/б, на плечах погоны.

Гимнастёрочка х/б, ты приглушишь стоны,

спрячешь кровь от ран в себя, если в тело – пуля.

Гимнастёрочка, тебя чувствую, родную.

Ну а если кончен бой. Над врагом победа.

Постираемся с тобой. Чистыми – к обеду.

Я разглажу твой подол, под ремнём расправлю.

Я тебя, солдатский друг, боевую славлю.

Ты охватишь стройный стан и расправишь плечи,

если будет орден нам, хоть медаль, хоть меньше…

Награды ветерана

Как много разных орденов

у ветерана на груди!

Пройдя войну, средь страшных снов

воспоминаний, проведи

границу веса всех наград.

Какой из них ты больше рад?

Ответ мой прост, сказал солдат:

Как тот погост, где те лежат

однополчане, что во ржи

убиты были. Это ЖИЗНЬ!

Наградой высшей мне дана!

В том не моя, не их вина,

а жребий выпал мне прожить

и их остаток. Может быть,

еще мы встретимся, но там

медалей нет – ни им, ни нам.

Слепой баянист (полонез)

Слепой баянист играл полонез.

Шквалом летели в зал

обрывки-

        тактов-

                музыкальных-

                                фраз

на слушателей вниз,

                        стиха-

                                я.

Среди других здесь инвалид,

костыли сжимая.

В-

        свои-

                неполных-

                        девятнадцать-

                                        лет,

как строить дальше жизнь,

        не зна-

                ет.

И музыка ему несла

картины странные подчас:

С-

        красавицей-

        стоит,-

                в-

                дому,-

                с-

                женой –

                и мальчики-сыны с ним ря-

                                        дом.

Видит он себя больным.

С ним жена в полночный час.

И-

        смерть-

                стоит-

                        пред-

                                ним-

                                        уже-

                                                с-косой,

священник входит в дом с обря-

                                дом.

Но вот он в кругу друзей

песни распевает.

Веселый-

        праздник-

                и-

                родня-

                        вокруг,

и в тридцать юбилей справля-

                          ет.

С ним жена и сыновья.

Лишь она всё знает:

Болезнь-

        не-

              хочет-

               выпускать-

                из-

                рук —

он каждый божий день страда-

                          ет.

Что ж, говорят басы,

Ты, паренек, держи

Волю в своей руке

С жизнью на поводке.

Что ж, говорят меха,

Жизнь ведь не так плоха.

Будет, еще не раз,

В жизни твой звездный час.

А баянист играл, звуки летели в зал

И-

        публика,-

                летящий-

                        звукоряд

внимала песней скерцо.

Пальцами виртуоз

главное все сказал

Сидящий-

        в-

        зале-

                инвалид,

пронзен был взглядом в сердце.

Александра

Верба-хлест, верба-хлест,

Верба-хлест бьёт до слез.

(Народная поговорка)

По низине – лес дремучий

Наступил на берега

Мелкой медленной речушки.

Мы ж зовем её – река.

Потому что есть в ней омут,

два глубоких бочага.

В слякоть в ней телеги стонут,

В грязь разбивши берега.

Полукружьем огибает

Та речушка холм крутой.

Дворинами да садами

Тропки к ней бегут гурьбой.

Через холм стоит село

Старой церковью бело.

Узнаю я ту деревню.

Мать родилась, я там рос.

Узнаю ту церковь, вербу,

Что, бывало, бьет до слез.

Три посада у села,

Две дороги накрест.

Церковь старая вросла,

Угол лопнул малость.

Ближе к краю, средь села —

Серый сруб колодца.

Ручка ворота гладка,

Цепь кольцáми вьется.

Чуть повыше – дом её,

Александрино жильё.

Ах Смоленская

                матерь Божия,

А девчоночка

                Я пригожая.

Проводилась я с парнями,

                Полюбила лишь его.

Провожусь в его село,

                Пойду замуж за него.

Из далекой слободы

                Увезут меня сватЫ.

Буду жить у свекора

                Из села широкого.

Через год родился сын,

Новый в доме гражданин.

Ну, Михайло, ну кузнец

Славный вышел ты отец:

Одна девка, пять парней —

Краше не было вестей.

Девка – матери опора.

А с парнями дело споро.

Александра расцвела,

Что ж, семья её взошла.

Пóлна чаша новый дом,

Что построили с отцом.

Щи с сметаной на столе

И буренка во дворе.

Лучше б не было двора,

Только грянула война.

Не печалься, Александра,

                Береги детей.

А вернусь к тебе с Победой —

                Станем жить сытней.

Ты куда же, муж любимый,

                Уезжаешь в дальний край?

За морями, за лесами

                Ты меня не забывай.

Мы «залесские» ребята,

                мы нигде не пропадем.

Перед пулей и снарядом

                мы частушку пропоём.

Бравый вышел их отряд…

Но послали в Сталинград.

Было первое письмо

Про дорожку дальнюю,

Про соседей, самого,

Да дожди печальные.

А о том, как он скучает,

Не писал он ничего.

Писем вот не получает,

Как, наверно, от него.

Во втором письме три строчки:

«Драка насмерть, бой кругом.

Береги сынов и дочку,

В Волгу мы не отойдем!»

А с письмом конверт попал:

«Муж твой без вести пропал».

Ох ты, Боже ты мой,

                Ох соседушка!

Это как же так случилось,

                Александрушка?!

Да за что же это Бог-то

                Наказал его?

Да зачем же убили-то

                Мужа твоего!?

Ох, соколик,

                на кого же ты детушек покинул-то?!

Ох, ненаглядный,

                Ты зачем во сыру землю сгинул-то?!

Не верю! – был ее ответ.

Не верю! – так сказала: Нет!

Как детей растила,

Как пирог пекла,

Как коровушку доила,

Дума лишь о нем была.

А подумать было

О других делах:

Старший вымахал – детина,

Младший – на руках.

Хоть война прошла недавно,

Дел не перечесть.

Огород, Михайло, справный,

Только вот поправить печь.

Старший с девкою гуляет —

Мать на свадьбу подбивает.

И запрос в войска писали,

Но пришёл ответ:

Что его не разыскали,

Что такого – нет.

В церковь дальнюю сходила

Бога расспросить.

После в поле голосила,

Слезы стала лить.

Надо к свадьбе бы закуски

Редкой разыскать.

Это ж как-то не по-русски —

Без отца справлять!

Внук кричит уж со двора,

Бабке нянчиться пора.

Улетели мои детки,

Где теперь сыскать?

Спи, внучонок, я конфетки

Схожу покупать.

На дворе мычит корова,

Огород вскопать.

Много дела, деток много —

Надо помогать.

Спи, внучонок, мне соседка вечером вчера

Вырезку газетную почитать дала.

Пишут, что нашелся муж один такой.

Вдруг куда-то деда занесло войной.

Что-то стала уставать,

И в ногах болит опять.

Громких слов не говорила,

Просто делала дела.

Подняла детей, взрастила.

Мужа вот с войны ждала.

Всё соседи удивлялись,

Где же силы-то брала?

Ведь они не прибавлялись —

Все их детям отдала.

Так не в том ли мощь и сила

Нашей Родины-страны,

В женщинах моей России,

В Матерях родной земли!

На погосте крест стоит,

Александра под ним спит.

Папка, папка…

Папка, папка, папка.

Как же мы с тобой

Так и не сумели

Всё проговорить.

Может, спится сладко

Под стальной звездой,

Мне ж теперь досталось

За тебя прожить.

Вроде, то же солнце

В небесах смеётся.

Те же ветры дуют,

Листьями звеня.

Только вот я знаю,

Что не обопрешься

На веселый взгляд твой,

Что держал меня.

Так не научился

Мудрости твоей я.

Всё меня кидает

В стороны судьбы,

Всё меня относит

С полотых полей тех

В сторону оврагов

Страшной глубины.

Всё ж таки досталась

от тебя наука:

всё не расплескалось

прошлое житьё.

Кое-что осталось

Для твоих же внуков.

Может, и в моих же

Будет всё твоё.

Русские жены американцам

Май. Сорок пятый.

Ветки сирени

мертвым солдатам,

встав на колени.

Русские жены

Ржевской закваски

Биллу и Джону,

Сэму с Аляски.

Дарья и Марфа,

Клавдия с дочкой:

вечное царство

павшим. Бессрочно.

Русские жены —

американцам

Биллам и Джонам,

между гор Гарца.

Это оттепель

Фуфаечка

Фуфаечка, фуфаечка! Забытый выходной.

Фуфаечка, фуфаечка! Бежишь до проходной.

Фуфаечка, фуфаечка – застенчивый наряд.

Крутой армейский ватничек тебе не друг, не брат.

Тебе ли, часто стёганой, самой себя жалеть?

Не в праздники надёваной – не в шкафчике висеть.

На гвоздике, за петельку, в заплатках рукава —

Висеть поближе к двери бы, передохнув едва…

Флаттер. Летающая лаборатория. Г.И. Петрову

Флаттер

        режет

                крылья!

Василий,

        держи

                штурвал!

ФЛАТТЕРРР!

                В чернилах выльет

Вибраций

           предельный удар.

Василий,

        идем в режиме.

Нам

        надо

                его

                        познать!

Василий – повыше примем,

Чтоб лучше все записать.

Я знаю, Василий, ты летчик,

Ты лучший ведь в ЦАГИ ас.

О Прандтле мы спорили с Кочиной

Что Кáрмана вихри у нас.

Мне б их только рядом увидеть,

В строках самописцев узнать.

Тебе же, Вась, в случае прыгать,

А мне же отчеты сдавать.

Смолю «Беломор»

                папиросами,

Одну

        от другой,

                прикурив.

Себя засыпаю вопросами,

Опасность

        полета

                забыв.

Василий!

        Ушел из режима!

Василий, в заход!

                И опять

Мы пишем процесс без нажима

Педалей закрылков.

                Держать!

Вибрацию

        слышишь,

                Василий!

Мы

        крыльями

                стали

                        махать!

В режиме полет!

        Мы осилим

Цепь вихрей.

        Держа-а-ать!

Мы словно на бешеной тройке

Летим сквозь высокий барьер!

И крылья

        нам

                режет

                        звонкий

ФЛАТТТЕРРРРР!..

Василий, выходим, скорее!!!

Теперь я уж все записал.

Штурвалом, как парус на рее,

Поток ты, надеюсь, поймал?

Ну все! Приземлились. Спокойно!

К шасси прислонился. Курю.

«Георгий, трясусь, как с попойки!!

Оставь – в первый раз засмолю!»

Майя. Кармен-сюита

Черной юбкой, черной сеткой, красной лентой и трико,

Облекло стан гибкий, крепкий. Вслед за музыкой влекло

Длинной шеей лебединой, поворотом головы.

Легкий шаг неуловимый длинных ног, как звук струны.

Как она влечет, как манит! И как дразнит всех мужчин!

Ни один жест не обманет! Для любви ведь нет причин.

Те – из всех мужчин на сцене, но и им ведь не поймать

Эту птицу: пламя-время, что не может не летать!

Ах, «Кармен-сюита» – песня с танцем-ветром по степи!

Это Майя-юность плещет взмахом рук и поступи!

Никогда ни до, ни после не пришлось мне увидать

Ярче пламени и чувство, что зовет тебя летать!

12 апреля

Сын инвалида. Третий урок. Солнечный день. Учитель

Чертит биссектрису. А скоро звонок – ребятам в апрель водитель.

Ах, как бы хотелось в апрель убежать, искать ручейки с водою.

А дома в бараке хлопочет мать, и стол с небогатой едою.

Учитель хороший владеет предметом. Умеет увлечь теоремой.

Он выслан с Москвы за сто километров, сказав про марксизм: «Не верю»

Мы знаем – несладко живется сейчас, с войны лишь минуло пятнадцать.

И улица часто учитель наш, и часто приходится драться.

Но в класс репродуктор вдруг зашуршал, и вдруг раздалось ТАКОЕ:

КОСМОС! ГАГАРИН! С земли стартовал! В степи приземлился! Спокоен!

И словно горячий ветер пахнул. В порыве весь класс-воитель!

Окна и двери все распахнул. Плясал на столе учитель!

Значит, действительно космос наш! И не напрасно терпели!

Мы первой державою стали сейчас! И в коммунизм уже верю…

Жесткое излучение

Вы жертвами пали в «холодной» войне

Былые учёные люди.

О вас не напишет никто и нигде,

И славы народной не будет.

Мальчишки отдали таланты свои

Для физики грозного ада.

В закрытые зоны вы не за рубли

Приехали. Так было надо.

В мех-мат, и МИФИ, и физфак, и ФИЗТЕХ

Отобраны в дальней глубинке.

О, как же вы все не похожи на тех,

Кто просто гулял по Ордынке.

На адрес московский вам пишут письмо

Отец, ваша мама, подруги.

Но где же ваш город? Не знает никто,

И в гости никто не прибудет.

Да всё хорошо. И здесь много девчат,

И улицы моются с мылом.

Но Гейгера счётчик вдруг так застучал,

Что физиков смена застыла.

Не дрейфте ребята, ещё мы споем

Студенческий гимн «Gaudeamus».

Мы в кружки чистейшего спирта нальём,

И выпьем за дружбу и верность.

Вы, юные вдовы закрытой земли,

Не верьте в секретчиков сказки.

Те альфа и гамма так жёстко легли,

Что только во сне будут ласки.

А мальчики светятся даже во мгле

Пещер преисподней иль рая.

Нам надо лишь помнить всегда и везде

Безвестных спасителей мая.

Дочь Сталина

Гостиница «Советская», бывший ЯР.

Дочь Сталина. За дверцей спит бильярд.

Ковровые дорожки этажей.

Дежурная сторожко чистит «Гжель».

Светлана, дом без Родины. Здесь в гостях.

И, вроде, на свободе бы, да есть страх…

Скажи мне, Гагарин

Сбережение народа как главная задача.

А.И. Солженицын

И был он «расстрелян неправильно»,

за анти– и контрагитацию.

скажи мне, Гагарин, а правда ли

раскрылись небесные панцири?

Скажи мне, Гагарин, скрижалями

открыл ты дорогу до истины,

о чтенье молитвы во храме ли,

во доме без слежки без пристальной?

Тебя ли, с небес прилетевшего,

о чести отца, несогласная,

просила дочь, в клиросе певчая,

о том, что и так было ясно всем?

Влетевшего в небо Гагарина

о чести прося, не о мести.

Расстрелян был, в общем, неправильно —

писал прокурор при «Протесте».

Быть может, средь славы и праздников,

нашел ты словцо подзащитное,

священник оправдан был начисто.

В молитвах сельцо позабытое.

Скажи мне, Гагарин, где Родина?

Где братья и сестры навечные?

Где реки мои полноводные,

где смех и улыбки беспечные?

Скажи мне, Гагарин, где шумные

деревни. Поля плодородные?

Скажи мне, Гагарин, где умные

мужчины и жены дородные?

Где пахари, где голосистые

жнецы на покосы идущие?

Где нивы хлебов колосистые,

где рощи до неба встающие?

Скажи, космонавт, где рабочие

в заводах, в мартенах и кузницах?

Скажи, космонавт, где ученые?

Где дети растущие – умницы?

Скажи мне, где род мой

рассыпался в времени каплями?

Скажи! Где народ мой

расстрелянный… близкие самые…

Облака

Облака, вы мои облака!

Это озеро в небе печальное.

В нем плывете, качаясь слегка,

Словно платье невесты венчальное.

Облака, вы мои облака!

Вы летите, как белые птицы.

Яркий свет голубеет едва,

В вас нельзя, как в весну, не влюбиться.

Иногда вас колышут ветра,

Задевая веселыми брызгами.

Этот флирт – проявленье добра,

Ветер радость старается высказать!

Хмуро брови вы сдвинете, вдруг

Посерев всем лицом до отчаянья,

Если вами владеет испуг,

Надвигавшейся бури нечаянной.

Ваши слезы обиды – дождем

Проливаются с грозным стенанием,

Когда молнии мечут огнем

В ваше тело и разум израненный.

Сквозь лета вы несете в веках

Вашу память о прошлых столетиях.

О лесах, городах и стихах,

И людях, продлившихся в детях.

Облака…

Первый дембель

Сонары будут лежать на дне,

В глубинных бомбах пространство встало.

Алкаш не утонет в сухом вине.

Меня сегодня весна достала!

Достала думой, мечтой и сном,

Не надо рыжий мне кот мурлыкать.

Солдат к присяге, а смерть потом,

И будет трусом в спасенных тыкать.

Зачем невеста идет к венцу?

В пивной без воблы ты выпьешь мало.

Тогда чего же вся кровь к лицу?

В дорожных пробках сс(п)ать не пристало.

Когда выходят все на перрон,

Считать, стараясь, все этажи,

Одна она лишь, как с похорон,

С бутылкой водки за гаражи.

Весною плакать не станем мы.

Она придет. По мозгам ударит.

Зазеленеют тогда холмы,

И первый дембель вернется к маме.

Базарный день

Эх, играй, играй гармошка

В наш базарный выходной.

Эй, гуляй, гуляй Алешка

По широкой мостовой.

Расчеши витые кудри

Пятернёй. Притопни в такт.

Покажись девчонкам шустрым,

Что ты, парень, не дурак.

Распахни пальто под ветром.

Улыбнись в пушок усов,

Затянувшись сигаретой.

В воскресенье хорошо!

Хорошо встречаться с другом

Средь прилавков и толпы.

Хорошо б к своей подруге

С сувениром. Но, увы.

Хорошо бы медь в кармане

Превратилась в серебро.

Хорошо б под утро маме

Не стучать домой в окно.

Ах, Москва!

Ах, Москва – всего начало!

        Из-за леса и холмов

                О тебе душа дышала

                        И к тебе несла любовь.

                                Словно Чук и Гек, под праздник

                                        Размечтался о Москве.

                                        В мире грёз, своих фантазий

                                В детстве думал о тебе.

                        Ты Вселенной притяженье,

                Свет далёкий и софит.

        Ты всегда, всегда – движенье.

Колесо судьбы. Магнит.

Но, ты – женщина. И лица

        Женщин всех есть у тебя:

                Ты развратная девица,

                        И невинное дитя.

                                Ты надменная Столица

                                        В шитом золотом Кремле.

                                        Ты двуглавая орлица

                                С частью суши на Земле.

                        Ты дородною купчихой

                Поселилась на Тверской.

        Приторговываешь лихо

Между небом и землёй.

Средь заядлых театралок

        Отличалась ты всегда,

                Мировых имен немало

                        Пронесла через года.

                                Непосредственность науки,

                                        Глубину твоих умов

                                        Не познают даже внуки

                                Всех народов, всех веков.

                        И твоих строений зданья

                От подземья до небес

        Удивляют мирозданье,

Словно чудо из чудес.

Не твоих ли платьев-улиц

        Истоптал я сарафан.

                Не тебе ль теперь дарю я

                        Запоздалые слова.

                                Ты, девчонкой-недотрогой

                                        Познакомилась со мной

                                        И стихов, и песен много

                                Перепели мы с тобой.

                        Словно нежной паутиной

                Или звонкою струной

        Привлекаешь ты незримо.

Не расстанемся с тобой!

Помнишь?

Вспомнит Франция Де Голля,

Вспомнит Ливию Дамаск.

Помнит небо голубое

в гимнастерках потных нас?

Помнишь? Пять ракет на точке.

Три палатки. И песок.

Суп, компот, пюре, биточки.

Кровь, простреленный висок.

Помнишь джунгли и болота.

Замполит, уха, гармонь.

Три трёхдневных перелёта.

Пять ракет. Фантомов вой.

Помнишь, мальчик тот, раскосый,

что нам лётчика привёл?

Помнишь, длинные вопросы?

Спирт, землянка – перевёл?

Вспомнишь пять командировок.

Ты полковник, и тылы.

Вспомнишь орден. А осколок,

Помнишь? Значит, живы мы!

Ах, эти старые районы

Между Садовым и Кремлем!

Ах, эти старые районы

Между Садовым и Кремлём!

Всегда взираю удивленно

В пастели улиц. Ночью, днём.

Вы – груди тучные искусства.

Поите свежим молоком

Театра, музыки. Здесь чувства

Вобрали смысл седых веков.

Петляя двориками зданий,

Вдруг выйдешь: старый особняк

Без вывески. Но все же манит.

Наверно, что-то тут не так.

И точно! Там апартаменты

Картин художников Москвы.

Какая мощь! Но Stop! Студенты

Изучат краски красоты.

Под трепет в сердце шел ко «Щуке»

Театру преданный студент.

«Вахтанговский», как монумент,

раскрыл для всех колонны-руки.

И звуки огненной поэмы

Из дома Скрябина лились.

Мы с ней тогда входили в жизнь,

Ещё не зная, что мы, где мы.

Купецкий дух Замоскворечья

Пока не выветрился весь.

А всё ж порой мелькает здесь

Уютный скверик от предместья.

Но вворотил богач Кемпинский

Сарай безвкусицы своей

Там у реки. Пейзаж Ордынский

Уже не вспомнит голубей.

Что их ругать? Я сам когда-то

Рубил железною пешнёй

Строй старых улиц вдоль Арбата

Проспект, врезая неродной.

И там встречал я Маргариту.

Сквер у посольства. На скамье.

И было ясно. Не забыто

Ничто, сгоревшее в огне.

Сегодня мир иных историй.

Иные ритмы и Москва.

Но сквозь асфальт растет трава,

Давая повод аллегорий.

Питер. Апрель

Желаю в душу заглянуть

И ощутить его немую

Веков заснеженную суть.

Стихи, слова и запятую

Васильевского. Старые дома,

Кунсткамеру, университета

Фасад. Лучи чуть теплые едва.

Апрель, открывший глаз,

Осветит солнцем дикий пляж

У Петропавловки. Студенты,

Подставив бледные тела,

Как Богу, солнцу, вспоминают

Прогулы. Здесь витает

Казненных дух. Но провела

Гранитом линию Нева.

Тогда мостом катили брички,

С Исакия от Зимнего. Кавычки

рельс легли с Литейного.

Везли влюблённых. А в авто?

Ужель ты думаешь не то

Же чувство в них? Поверь,

Как и тогда Апрель, Апрель!