Текст книги "Триалог 2. Искусство в пространстве эстетического опыта. Книга вторая"

Храм Санта-Мария Новелла.

Флоренция

Н. Б. на Понте Веккио.

Флоренция

Каких только архитектурных чудес нет во Флоренции – это и облицованный зеленым и белым мрамором баптистерий с тремя знаменитыми бронзовыми воротами – Восточные ворота работы Гиберти, десять панелей которых воспроизводят сцены из Ветхого Завета, были названы Микеланджело «Вратами Рая». Это и многочисленные церкви, в большинство из которых я не могла не зайти, чтобы полюбоваться мозаиками, фресками, картинами, всем суперэстетизированным внутренним убранством – церкви Санта-Мария Новелла, Санта-Кроче, Орсанмикеле, Сан-Лоренцо, Сантиссима Аннунциата, Санто-Спирито, Санта-Тринита… Не говоря уже о дворцах – дворец Строцци, палаццо Медичи-Риккарди, дворец Питти с садами Боболи, палаццо Веккио… И конечно же, знаменитый мост через Арно – Понте Веккио с коридором Вазари, созданным специально для того, чтобы Козимо I мог спокойно проходить из палаццо Веккио во дворец Питти. Обе стороны моста вплотную застроены домами XIV века и современными живописными ювелирными лавочками, чередующимися с открытыми площадками, с которых можно любоваться видами на реку и другие перекинутые через нее мосты.

Да, многочисленные прекрасные храмы, палаццо, сады, мосты… Вот и пришло, наконец, время поговорить о том главном, ради чего я приехала во Флоренцию – и, разумеется, не только я, но и все любители и ценители подлинного, высокого искусства. Как вы понимаете, друзья, я имею в виду галерею Уффици. В этом собрании подлинных шедевров я провела два почти полных дня. Вехами бесконечного маршрута по этой уникальной картинной галерее были произведения флорентийской, веницианской, фламандской школ живописи, алтарные образы, собрания античной скульптуры и старинных гобеленов. Попытка даже поверхностно описать великолепие полотен Рафаэля, Веронезе, Чимабуэ, Джотто, Гирландайо, Фра Анжелико, Карпаччо, Беллини, Липпи, Вероккио, Монако, Джоржоне, Перуджино, Пармиджанино, Мантенья, делла Франческа, Понтормо, Лотто, Синьорелли, Лоренцетти и многих других выдающихся художников была бы верхом самонадеянности и легкомыслия. Сосредоточусь на моих любимых залах и произведениях. Это прежде всего зал Боттичелли. «Мадонна во славе (Магнификат)», «Рождение Венеры» и особенно «Весна» – на мой взгляд, совершенное воплощение тонкой, изысканной живописи, органически присущих творчеству этого художника мифологизма и символизма. Красота земная и небесная у него гармонически сочетаются.

Тициан.

Венера Урбинская.

1538. Уффици.

Флоренция

Еще один мой любимый зал – тот, где экспонировано «Благовещение» Леонардо да Винчи. Всё на этом полотне – сама поза Марии, ее удивленно-отстраняющий жест; изысканная красота несущего благую весть ангела; умиротворенный покой будто вырезанных на фоне неба кипарисов и горок на горизонте – дышит вечностью, пронизано духовностью. А чуть дальше по галерее – тициановские «Флора» и «Венера Урбинская»: этими непревзойденными в своем великолепии гимнами изысканной женской красоте, пленительной женственности я обычно заканчиваю посещение Уффици, стараясь не расплескать переполняющие меня впечатления.

Микеланджело Буонарроти.

Святое семейство.

1503–1504.

Уффици. Флоренция

Еще одна мощная художественная доминанта Флоренции для меня – представленное в ней во всем многообразии творчество Микеланджело (перед поездкой я перечитала книгу Ирвинга Стоуна «Муки и радости», посвященную жизни и творчеству этого гения). Это и его живопись («Святое семейство» в Уффици) и, в данном случае главное, скульптура. В Галерее Академии невозможно, разумеется, пройти мимо его непревзойденного «Давида». Но взгляд приковывает совершенно другая, по сравнению с той, что мы видели в соборе Святого Петра, «Пьета Палестрина». Как и микеланджеловская «Пьета» из музея произведений искусства Собора Санта-Мария дель Фьоре, эта скульптурная группа «грубой лепки» преисполнена трагизма, ее экспрессивность усугубляется приемом «поп finito». Это потрясающей художественной силы апофеоз скорби. Совершенно иными по отделке, работе с материалом, доскональному знанию человеческого тела предстают обнаженные аллегорические фигуры Ночи и Дня, Вечера и Утра, охраняющие в Новой Сакристии церкви Сан-Лоренцо саркофаги двух герцогов Медичи – Джулиано и Лоренцо. Особенно поражает своим неземным лунным сиянием «Ночь».

Зал Галереи Академии.

Флоренция

Да, Флоренция для эстета и эстетика – один из самых притягательных городов мира. А сколько чудесных мест Италии хотелось бы снова, и на этот раз по-настоящему, увидеть – Ассизи, Сиенну, Равенну, Верону, Неаполь… Так что, будем надеяться, всё еще впереди. Милан же был весьма значимой вехой на пути моего погружения в эту страну.

В. Б.: Между тем пример моего миланского путешествия (можно сослаться и на любое другое) я привел только для того, чтобы показать, насколько трудно, точнее, практически невозможно описать словами сущность события эстетического путешествия. Этим оно отличается от любых других путешествий, результаты которых подробно и основательно излагают в отчетах о них с приложением документации, артефактов и т. п. У нас же все остается и сохраняется только внутри нашего духовного мира, нашего сознания. Хотя потребность как-то запечатлеть эстетический опыт, свершившийся в путешествии и давший реальное приращение первой духовной части нашего опыта по завершении его физической части всегда очень сильна. И мы постоянно пытаемся это делать. Вы правы, когда говорите о том, что событие эстетического путешествия продолжается еще долго по возвращении из него. Мы изучаем привезенные материалы и заново, иногда с не меньшей силой переживаем все то, во что погружались во время путешествия. У меня же с юности появилась потребность и как-то письменно фиксировать свои впечатления. После первых студенческих поездок по Древней Руси я написал несколько статеек в институтскую многотиражку, стремился поделиться и с другими тем, что так обогатило меня в этих путешествиях.

Микеланджело Буонарроти.

Пьета.

1550–1555.

Музей произведений искусства Собора Санта-Мария дель Фьоре.

Флоренция

Микеланджело Буонарроти.

Пьета Палестрина.

1555.

Галерея Академии.

Флоренция

Н. М.: Думаю, что все это отнюдь не бесполезно. Особенна та вербализация опыта путешествия, которую нам иногда удается все-таки осуществить в рамках хотя бы нашего «Триалога». Это подтверждают и его читатели в своих откликах. Да и мы сами, в первую очередь, отнюдь не без удовольствия обмениваемся письмами о таких поездках и даже инициируем друг друга письменно рассказывать о них. Понятно, что сущность эстетического опыта, составляющего высшие точки путешествия, передать не удается, но все то, что Вы называете «вокруг да около», уже активно работает на эстетически чуткого человека, вызывает у него интерес к данному путешествию, если он его еще не совершил, и своеобразное анамнетическое сопереживание, если он уже был в тех местах, о которых читает. Я, например, с интересом и духовно-эстетической радостью изучаю все Ваши послания о подобных поездках.

В. Б.: В этом Вы правы. Судя по нашему триаложному опыту, подобные письма действительно инициировали нас совершать те эстетические путешествия, в которые мы сами вроде бы и не собирались. Письма о. Владимира о Моро ускорили посещение его музея, а Ваши рассказы о Брюгге подвигли меня съездить туда и пережить много прекрасных часов. А без этого я, пожалуй, и до сих пор не побывал бы там. Да, сущность конкретного эстетического опыта нельзя вербализовать, но ориентировать эстетически чуткого человека именно на него неким вербальным текстом, особенно талантливо написанным, вполне можно и даже, пожалуй, нужно. С этим я не могу не согласиться. Именно Ваши красочные рассказы о Санторине и Корфу побудили меня в свое (совсем в общем-то недавнее) время посетить эти удивительные в эстетическом плане места.

Итак, мы, кажется, приходим к выводу, что событие эстетического путешествия, никем вроде бы сознательно не анализированное, имеет все основания для того, чтобы стать предметом серьезного изучения эстетиками. Не так ли?

Н. М.: Полагаю, что именно так. Да мы в какой-то мере этим разговором уже и закладываем начала такого изучения.

В. Б.: Несомненно. И здесь я все-таки хочу попытаться обратиться к святая святых эстетического путешествия и эстетического опыта в целом – к его метафизической сущности, которая в конечном счете и является его идеальной целью, далеко не в каждом путешествии, увы, достижимой реально, но манящей нас всегда в подобное путешествие.

Н. М.: Я думаю, однако, что об этом имеет смысл поговорить как-то специально. Сегодня мы и так немало наговорили и многое посмотрели, вспомнили из недавнего и отдаленного опыта путешествий по искусству, памятникам архитектуры и природы. Давайте немного передохнем.

В. Б.: Согласен.

292. В. Бычков

(08.11.13)

Дорогие собеседники,

немного отдышавшись от достаточно напряженной, концентрированной и очень интересной в духовно-эстетическом плане поездки в Милан, спешу сообщить, что я опять в рабочем седле и готов к контактам. В Милане удалось многое. Главное – посетить базилику св. Амвросия и Амвросианскую библиотеку, которые я не имел физической возможности увидеть в мой первый визит в этот город где-то лет 10 назад или ранее. В этом году, когда я заново пересматривал тексты Бл. Августина и Амвросия (а книга об Августине уже вышла, и на следующей неделе мне обещают привезти ее из Питера, где она издавалась), мне очень захотелось посетить место, где служил св. Амвросий и пришел ко Христу Августин. Теперь, слава Богу, удалось. Спокойно помедитировал в почти пустой базилике, подышал духом раннего христианства, поклонился мощам святых Амвросия, Протасия и Гервасия в крипте, осмотрел раннехристианские мозаики (капелла св. Виктора) и рельефы, прекрасную средневековую мозаику в апсиде и даже купил три диска с амвросианским пением, которое только в этом храме, как я читал, и исполняется со времен Амвросия.

Обложка книги:

Бычков В. Эстетика Блаженного Августина. М. – СПб.:

Центр гуманитарных инициатив, 2014. – 528 с.

(Далее идут материалы, вошедшие в наш разговор с Н. Б. (письмо № 290–291); поэтому здесь они опущены.)

О более подробных впечатлениях надо писать как-то специально. И это, вероятно, когда-то будет. Еще в конце октября мы с Н. Б. затеяли интересный разговор о событии эстетического путешествия. В него могут вписаться многие наши впечатления от увиденного именно вот в подобных чисто эстетических поездках. Пока я просто хочу подать весточку из родного града и послать вам свидетельство моих дружеских чувств и готовности к задушевным разговорам.

Между тем, Вл. Вл., Н. Б. сообщила мне, что в издательство уже пришли сигнальные экземпляры «Триалога plus» и в ближайшие дни должны подвезти и весь тираж. Приятная весть для всех нас.

Ваш В. Б.

293. В.Иванов

(08.11.13)

Дорогой Виктор Васильевич,

Ваше испанское, а теперь и миланское письма погружают меня в какое-то прустовское состояние мечтательного поиска утраченного времени. Картинки собственных воспоминаний причудливо сочетаются с Вашими искусными этюдами опытного паломника и образуют серию мерцающих опусов в лабиринте воображаемого музея. Со своей стороны могу поделиться своими впечатлениями от недавней поездки во Франкфурт, где мне надлежало прочитать две лекции в музее икон.

После Москвы я умудрился подхватить бронхит, от которого до сих пор не могу окончательно избавиться. Поэтому до самого последнего дня поездка была под большим – обкашлянным и обчиханным – вопросом. Все же я дерзнул и не раскаиваюсь. Сразу же по прибытии в гостиницу, расположенную очень удачно между Schirn'ом («Шишков, прости – не знаю как перевести»), словом, большим выставочным комплексом (Вам хорошо знакомым) рядом с краснеющим собором и Музеем современного искусства, я и направился в последний, желая садистически насладиться багрово апокалиптическими картинами западного заката. Но, увы, с наслаждением ничего не получилось. Никаких острых, захватывающих впечатлений. Никаких пронизывающих жутью ароматов разложения некогда великой культуры, а просто-напросто – скука и вопиющая к небесам бездарность. Исключением является большая инсталляция Бойса «Blitzschlag mit Lichtschein auf Hirsch» (1958–1985), которая поразила меня во время моей первой поездки во Франкфурт и положила начало моему увлечению творчеством этого великого мага и алхимика, умудрявшегося из отходов создавать намеки на существование философского камня. Вспоминается старинное алхимическое изречение: in stercore invenitur. Оно, между прочим, многое поясняет в современном искусстве. Кстати, забавная деталь: в одном из залов развешивали произведения Уорхола и, представьте себе, в сравнении с прочими экспонатами они показались какими-то эстетическими откровениями. Если после хлеба из опилок получаешь сухарик, то радости нет предела…

Посозерцав «Удар молнии», разнесший на бесформенные кусочки бедолагу оленя, и представив себе, что и человечество может постичь подобная участь, я оправился к Schirn'y в надежде возместить потерянное время. Schirn всегда радовал выставками, изысканными по тематике и подбору картин. Но, увы, и здесь меня ждало разочарование. По крайней мере таково было первое впечатление от двух афиш: первая возвещала, что здесь выставлено восемь инсталляций бразильских художников, так сказать, «Brasiliana. Installationen von 1960 bis heute». Вторая приглашала посмотреть работы Жерико. Ни то, ни другое меня не соблазняло, но не уходить же с пустыми руками и я – собрав остаток сил – пошел на Жерико. Сам по себе это прекрасный мастер, но моя опытность говорила мне, что с «Плотом "Медузы"» Лувр не пожелает расстаться и дело ограничится второстепенными произведениями и роскошными экспликациями во всю стену. Так оно и оказалось. В первых залах были в изобилии представлены рисунки и литографии, однако утомленное разочарование постепенно сменилось умеренным восторгом, когда до меня стал доходить замысел устроителей выставки. Жерико и ряд его современников дают возможность наглядно раскрыть две темы, близкие нашему – «апокалиптическому» – сознанию: ужас, скрытый в повседневности («die Grausamkeit des Alltäglichen»), и безумие, владеющее человечеством в различных формах, открытое романтиками («die Psychiatrie der Romantik») в качестве одного из важнейших источников, инспирирующих художественную фантазию. На выставке представлен довольно впечатляющий и малознакомый материал, позволяющий взглянуть на романтизм с неожиданно новой стороны. Об этом стоило бы написать поподробнее, если хватит сил и времени. Видно, как исподволь идет «геологический» сдвиг, меняющий рельефы ландшафтов эстетического сознания. Меняется и оптика, способная заметить нечто новое в хорошо знакомых вещах. Словом, я ушел с выставки нагруженный, подобно верблюду, тюками «черноромантических» впечатлений.

Следующий день я провел на конференции. Прочел сразу два доклада подряд. После каждого доклада – дискуссия. После краткого обеденного перерыва надо было выслушать доклады другого референта и принимать участие в дискуссиях. В гостиницу я вернулся только в шестом часу и ни на какие другие деяния уже не был способен. Явно старею, а в былые времена побежал бы таки в Schirn. В конце концов, почему бы, преодолев высокомерие эстетического европоцентризма, не посвятить часок бразильским инсталляциям? Но, к сожалению, времени на них не хватило. В последний день пребывания во Франкфурте – благо я выбрал предусмотрительно поздний рейс – я посетил Stadel, один из самых значительных музеев в Германии. Он стал еще краше после умной реконструкции. Сделали подземный этаж, на котором эффектно разместили богатейшую экспозицию современного искусства (преимущественно немецкого, начиная с 1945 года и по сей день). Впечатление от нее прямо противоположно полученному в Museum fur Moderne Kunst, кураторы которого, очевидно, поставили перед собой благотворительную цель всячески помогать бездарностям: надо же и им где-то выставляться… В Stadel'e, напротив, вещи отобраны по критериям – так или иначе – эстетическим. Общая картина получается мрачноватая, но оставляет все же надежды на – хотя бы частичное – преодоление тенденции к добровольной самоликвидации искусства.

Собрание же настоящих мастеров наполняет радостным восторгом. Особенно насладился я в этот раз работами Бёклина, Сегантини и Бекмана, о чем опять-таки стоило бы написать отдельно. Посетил еще большую выставку Дюрера. В основном представлена его графика. Любопытны зарисовки уродов, сиамских близнецов и свиней, у которых ноги растут из спины. Все это несколько напоминает петровскую Кунсткамеру.

Вот, пожалуй, на первый раз и все. Посылаю вам сердечный привет и надеюсь на дальнейший обмен цапками и царапками. К последним меня «провоцируют» Ваши суждения о Леонардо, но пока: silentium, silentium и еще раз silentium…

На следующей неделе лечу в Мюнхен, где пробуду дней пять.

Наилучшие пожелания Н. Б. с ее прекрасным португальским письмом, побуждающим все бросить и лететь в Лиссабон, наилучшие пожелания и Л. С., о которой я давно ничего не слышал.

Еще раз приветствую Вас касталийским приветствием.

Ваш В. И.

294. В. Иванов

(21.11.13)

Дорогой Виктор Васильевич,

недавно вернулся из Мюнхена. Конечно, Вас трехпинакотечным городом не удивишь, но все же хотелось бы поделиться кое-какими впечатлениями от поездки, которые, возможно, представляли бы некоторый интерес для моих виртуальных собеседников. Прежде всего это вновь открытый Lenbachhaus и одна из выставок в PdM (их там сейчас несколько, включая любезные Вашему странническому сердцу марокканские ковры). Но писать буду не о коврах, а о сюрреализме или, точнее говоря, об одном из его малоизвестных вариантов. Вообще-то эпистолярных планов у меня много. Неплохо было бы продолжить разговор о каноне. Кое-какой материал у меня по этой теме в последнее время подобрался. Потом горю желанием написать Вам о выставке af Klint, кое в чем обогнавшей Кандинского, и не только его. Сейчас, однако, мне надо закончить одну большую статью, а в начале декабря собираюсь в Париж. И все же намерен нацарапать на бересте какой-нибудь эпистолярный текстик, буде к тому Ваше благоволение.

Есть и просьба: на следующей неделе Машин муж собирается в Москву. Не мог бы он забрать в издательстве несколько экземпляров нового «Триалога». Если это возможно, то по какому телефону ему следует позвонить и с кем говорить?

Еще просьба: Вы говорили, что первый том «Триалога» еще был где-то дипломирован. На каком сайте об этом можно прочитать?

С касталийскими пожеланиями удачных и замысловатых партий игры в бисер и самыми сердечными приветами Л. С. и Н. Б.

Всегда Ваш В. И.

К метафизике духовно-эстетического опыта

295. В. Бычков

(02–05.12.13)

Дорогие друзья,

какое-то время назад мы с Н. Б. провели несколько бесед под запись на тему события эстетического путешествия, которые когда-то будут расшифрованы и отправлены заинтересованным лицам. Выяснилось много интересного, связанного с этой темой. Однако остался непроговоренным один существенный ее момент, который уже давно возникает в моем сознании, особенно при путешествиях в горы, к ледяным вершинам Вечности. В Швейцарии прежде всего. Тогда неожиданно вспоминается вдруг Николай Рерих с его восточными путешествиями в поисках Шамбалы, его дневники об этих путешествиях и результаты этих духовно-эстетических путешествий – его полотна на гималайско-тибетские мотивы. Рериху на земле не удалось найти географический вход в мистическую страну Шамбалу, но она открылась ему в сознании, о чем свидетельствуют и его дневниковые записи, и, главное, его картины. Шамбала жила в нем и через него явилась и нам. И читая его, созерцая его восточные работы, хотя бы в его музее, что рядом с Институтом философии, мы погружаемся в эстетическое путешествие по Шамбале, по тем духовным мирам, на путь к которым нацелены все основные религии мира, все высокое Искусство, вся Культура.

Ведь путе-шествие, особенно неутилитарное, – это и есть шествие по Пути, который всегда ведет ввысь (ana-!) – анагогическое путешествие к духовным вершинам, неприступно сияющим своей ослепительной белизной на фоне пронзительной голубизны неба. Всякое эстетическое путешествие, если оно действительно эстетическое, ведет по этому Пути. Именно поэтому люди и стремятся сознательно или неосознанно (чаще) к этим путешествиям, редко сознавая конечную цель путешествия, но ощущая ее зов и наслаждаясь уже всеми ступенями этого пути, а затем и Пути. И все ступени прекрасны по-своему, и на каждой из них открывается тот или иной смысл всего путешествия. Эстетическое путешествие – это один из аспектов эстетического опыта, который, в моем понимании, сам является высшей формой духовного опыта. Это путешествие, говоря самыми общими словами, к прекрасному и возвышенному – к сущностным основаниям бытия человеческого.

Рерих в марте 1942 года, приведя в дневнике длинную цитату из Достоевского об искусстве и красоте, резюмирует: «Достоевский так сказал. Можно ли сейчас говорить о красоте, прекрасном? И можно и должно. Через все бури человечество пристанет к этому берегу. В грозе и молнии оно научится почитать прекрасное. Без красоты не построятся новые оплоты и твердыни. "Красота спасет мир"». Почему спрашивал: «Можно ли сейчас?» Потому что хорошо сознавал и видел мощную устрашающую поступь пост-культуры (об этом – тоже много в его дневниках и других текстах, понятно, что без употребления моего термина «пост-культура», но в близком смысле; он писал об Армагеддоне Культуры, о кризисе подлинной культуры, за спасение которой активно и деятельно ратовал на протяжении всей жизни, к счастью, не понимая, что спасти Культуру уже нельзя; только – памятники Культуры, увы, да и то не все; мы знаем теперь, сколько их было уничтожено уже после Рериха; после его Пакта). Поэтому спрашивал, поэтому обратился за поддержкой к Достоевскому, поэтому и сам давал постоянно утвердительные ответы на этот вопрос.

А мог бы обратиться и к Алексею Константиновичу Толстому. К нему взывала Цветаева в подобной ситуации, остро ощущая то же, что и Рерих, что и Белый, что и Бердяев, что и… (да несть им числа в XX веке, ощущавшим грандиозный слом высокой Культуры и высокого Искусства). Она видела, что уже и А. К. Толстой ощущал это пост-; понимал в далеком 1867 году, что оно – магистральное течение в культуре и идти против него значит идти «против течения»; и – тем не менее, призывал своих немногочисленных соратников к этому:

 
Други, вы слышите ль крик оглушительный:
Сдайтесь, певцы и художники! Кстати ли
Вымыслы ваши в наш век положительный?
Много ли вас остается, мечтатели?
Сдайтеся натиску нового времени!
Мир отрезвился, прошли увлечения —
Где ж устоять вам, отжившему племени,
Против течения?
 
 
Други, не верьте! Всё та же единая
Сила нас манит к себе неизвестная,
Та же пленяет нас песнь соловьиная,
Те же нас радуют звезды небесные!
Правда всё та же! Средь мрака ненастного
Верьте чудесной звезде вдохновения,
Дружно гребите во имя прекрасного
Против течения!
…
Други, гребите! Напрасно хулители
Мнят оскорбить нас своею гордынею —
На берег вскоре мы, волн победители,
Выйдем торжественно с нашей святынею!
Верх над конечным возьмет бесконечное,
Верою в наше святое значение
Мы же возбудим течение встречное
Против течения/
 

А. К. Толстой. Против течения

(Курсив мой. – В. Б.)

Удивительно, насколько современно звучат эти стихи сегодня!

Эстетическое путешествие, как и эстетический опыт в целом, в своем глубинном, конечном смысле (хотя оно и не имеет конца) – это путешествие «против течения», против тех базельских пловцов с надувными подушками (см.: письма № 281, 290–291), которые как символ современного глобализационного процесса пост- сплавляются в жаркую пору вниз по Рейну, вниз по течению…

Против них! В горы – Тибета ли, Швейцарии, Кавказа или Норвегии; в горы высокого Искусства и Культуры. В горы!

Вот назвал почему-то Норвегию и вспомнил, что горы там, в общем-то, не столь высоки (как и в норвежском искусстве – всего три добротных, но не высотных имени: Григ, Ибсен, Мунк), но эстетическое путешествие ведь не к физическим высотам… И потянулась ниточка памяти: всплыло вдруг описание переезда на поезде норвежских гор Андреем Белым из Христиании (Осло) в Берген с Рудольфом Штейнером и целым вагоном антропософов, которые прослушали в Христиании курс Штейнера из пяти лекций о «Пятом евангелии», так сильно потрясший Андрея Белого. А ведь и мне довелось когда-то из Бергена немного прокатиться в горы на подобном старинном норвежском поезде (теперь они перевозят только туристов) к горным вершинам, а от них к живописнейшему фьорду и поплавать по нему на старинном пароходике (тоже теперь для туристов). И пережить эстетически опыт, близкий к тому, что ощущал Белый в октябре 1913 года (между прочем, как раз 100 лет назад! Удивительно). Попробую найти слова самого Белого (знаю, это в его «Воспоминаниях о Штейнере», читанных мною когда-то давно, но там должны быть мои отметки на полях), ибо они – точнее того, что я сам мог бы сказать, да и весомее. Тем более что Белый-то тогда был потрясен открывшимися ему эзотерическими смыслами христианства и путешествовал одновременно в двух измерениях: физически через горный перевал и метафизически – к духовным планам бытия.

«Невыразима природа между Христианией и Бергеном; тотчас за Христианией поезд забирает в горы; и 6 часов поднимается, достигая зоны льда, так что снежные пики кажутся маленькими; к часу дня он в точке перевала; и потом 6 часов слетает к Бергену. <…> В окнах солнечные ландшафты стали невыразимы; со всех четырех сторон горизонта сбежали остроалмазные пики вечных льдов; мох кричал пурпуром. Мы, бросив еду, поспешили в свое отделение; высота давала знать радостно-ясным опьянением; муки Мюнхена, работа Льяна, удар Христиании[5]5
  Белый напоминает о последних лекциях и антропософских деяниях, в которых он постоянно на протяжении четырех лет сопровождал Штейнера, прослушав в общей сложности более 600, как он сам писал, его лекций, участвуя во многих антропософских акциях, включая работы по сооружению Гётеанума.


[Закрыть] – вдруг из души вырвались вскриком безумной, но дикой, необъяснимой радости; в эти минуты я понял впервые всем существом: инспирация – на горах; и карма ее нисхождение. Что-то переместилось в сознанье; и думалось: в Христиании был показан момент Сошествия Духа – Крест Голгофы, как Крест Крестов; здесь понимаю из сущности Креста высвобождающую высоту Сошествия Святого Духа. Горы пели, как Бах. <…> Уже мы слетели к Бергену; каменные исполины стали расти из-под ног, а снежные пики за них присели; что-то теснило грудь: хотелось петь, хотелось выговаривать вслух что-то. Я выскочил из вагона и стоял на площадке, вперясь в кряжи, испещренные резцом Микель-Анджело…».

//О последнем предложении: нечто подобное я испытал на Монблане, когда, как я уже писал в своем письмеце о швейцарских впечатлениях, в одном из пространств вокруг самой вершины вдруг открылся из кабинки канатной дороги нерукотворный град, подобный созданному каким-то неведомым архитектором или скульптором.//

В целом же этот отрывок хорошо вскрывает метафизический аспект эстетического путешествия. При том что Белый отнюдь в данном случае не стремился к такому путешествию сознательно. Он просто передвигался из одной точки Норвегии в другую в контексте и атмосфере антропософской компании и под водительством самого Штейнера. Однако он прежде всего – поэт, т. е. эстетический субъект с обостренным эстетическим чувством. И эстетический объект (горный пейзаж) сразу возбудил в нем мощный эстетический отклик – эстетическое восприятие, которое и является, как правило, целью осознанного эстетического путешествия, или шире – эстетического опыта. У Белого этот процесс начался спонтанно и сразу же от чувственно воспринимаемых образов переключился к глубинным, собственно метафизическим – в прямом смысле этого понятия – переживаниям и ассоциациям, которые сопровождают далеко не всякий эстетический опыт и, как правило, не в столь конкретной духовно-религиозной форме. В данном случае эти метафизические ассоциации явились прямым следствием только что пережитого духовного опыта (откровения) на лекциях Штейнера в Христиании. В общем случае они бывают не столько конкретными и отнюдь не религиозного или узко мистического характера, но у эстетически развитого человека не менее сильными и глубокими. И параллели с искусством – музыкой, живописью, архитектурой – очень часты, ибо именно в искусстве человек, стремящийся к эстетическому опыту, чаще всего имеет с ним дело в наиболее чистом, концентрированном виде.

Между тем опыт Белого антропософского периода в этом плане крайне показателен и интересен, коль скоро уж (и, вероятно, не случайно) он пришел мне на память. Белый – художник прежде всего, т. е. человек, не только обладающий высокоразвитым эстетическим чувством (= воспринимающий эстетический субъект), но и творец, создатель художественных произведений, художественных образов. Он не только остро ощущает эстетическую материю, но и сам умеет ее творить. Более того, он специфический и, своего рода, совершенно уникальный (или редкий) эстетический субъект: он символист до мозга костей с предельно обостренной духовно-религиозной, даже эзотерической ориентацией; субъект, находившийся всю жизнь в активном духовном поиске, т. е. личность, которой открывались многие метафизические планы сознания и бытия. В сфере искусства можно назвать всего несколько имен подобного уровня, в первых рядах которых стоят Кандинский, Вяч. Иванов, Скрябин – всё творцы Серебряного века русской культуры.

Духовный опыт антропософии Белый пропускал через призму своего эстетического восприятия и творческого преображения в художественные формы – литературно-поэтические образы. Об этом свидетельствует, в частности, и его книга «Воспоминания о Штейнере», написанная уже в России по какому-то духовному наитию на рубеже 1928–1929 гг. (хотя его опыт регулярного общения с крупнейшим антропософом приходится на 1912–1916 гг.) за 12 (!) дней. Между тем в книге не меньше 20 а. л.

На примере некоторых фрагментов из этой книги мне хотелось бы показать, что эстетическое путешествие может быть реализовано не только в форме реального перемещения в географическом пространстве, о чем было уже немало сказано в нашей с Н. Б. беседе, но и во внутреннем мире эстетического субъекта, в актах эстетического восприятия, творчества или восприятия-творчества. В частности, при восприятии конкретных произведений искусства – это ведь мощный духовный процесс, т. е. некий путь и его результат, как правило, – уже метафизический; но не только…

У Андрея Белого в данной книге процесс восприятия духовного материала на лекциях доктора Штейнера воплощается в крайне интересные образно-словесные формы, в которых он стремится выразить (т. е. дать эстетически) метафизический смысл воспринимаемого.