Текст книги "История для мужчин"

Непонятно на счет всех вместе, но…

– Yes! – выкрикнул я, – меня не забыли!

И рванул с места по ночной, дождливой Москве.

Я несся по опустевшим ночным улицам, выскочил на шоссе в аэропорт и прибавил газу. «Дворники» не успевали смахивать струи дождя с ветрового стекла. По дороге текли обильные «реки», сердце громко радостно билось.

Вдруг машина, потеряв управление, заскользила боком по мокрому асфальту. Ее неудержимо разворачивало и несло на разделительную, зеленую полосу между встречных дорог.

Сильно ударившись уже задними колесами о бордюрный камень, машина юзом пошла по мокрой траве и, сделав несколько оборотов вокруг своей оси, не перевернувшись, заглохла, встав в свете фонарного столба.

Выйдя из оцепенения от произошедшего, я ощутил на себе чей-то взгляд и повернул голову в сторону ближайшего дома. В темном окне, словно в бинокль, я увидел мальчика, пристально смотрящего на меня.

Наши глаза встретились.

Это был тот дом, в котором когда-то, давным-давно, я ночевал у своего друга.

В окне был я, только юный и беззаботный, у которого вся жизнь была впереди.

– Не может быть… – промолвил я, протирая рукой лицо.

«Этого не может быть!» – уже мысленно повторил я, заводя машину.

Медленно вырулив на дорогу, я не спеша поехал дальше, глубоко задумавшись об увиденном.

А дождь смывал следы всего случившегося со мной.

Рассказы

Встреча

Однажды, в субботу, я приехал на дачу, которая находится в Подмосковье, в районе всем известного Михнево, приблизительно в 15–20 километрах от него в сторону Москвы, и приступил к отдыху. Стояла невероятная жара, делать ничего не хотелось. Я, в шортах и майке-боксерке, слонялся по своему участку в двенадцать соток, огороженному непроницаемым забором из гофрированного железа, и придумывал, чем заняться, лишь бы ничего не делать и не ввязнуть в бесконечную тягомотину по благоустройству загородного «имения».

Жена ковырялась в грядках, пожилая мама читала Евангелие в тени веранды, дети отсыпались по своим комнатам после посиделок у костра, который они затеяли с соседскими друзьями в прошедшую ночь, а мое безделье начинало меня мучить, требуя разнообразия бесцельного времяпровождения.

– Леночка Борисовна, – обратился я к жене, – маленькая моя, как у тебя дела на трудовом фронте?

– Вовуш, ты бы нарезал небольших рогатуличек в лесу, а то вся клубника на земле лежит и гниет, все равно ходишь без дела. Прогуляйся, Зайчик, не ленись, а я их потом под ягодки поставлю. Хорошо, любовь моя? – тут же отреагировала моя половина, не отрываясь от своих саженцев.

«Зайчиком», хоть изредка, но случалось, стала называть меня жена после того, как я прекратил вести бесшабашный образ жизни. Раньше она говорила, что живет со мной как на пороховой бочке, не зная какой фортель ожидать в следующую минуту, от чего сильно страдала. Мне тогда было по фигу, хорошо или плохо думают обо мне, как относятся и оценивают мои поступки, но где-то с полгода назад я решил успокоиться и стал покладистым и внимательным к своим близким, наверное, возраст повлиял. Честно говоря, я знаю причину, но это опустим.

Я оживился, – нет проблем, сейчас сделаем.

Лес был в пятидесяти шагах от нашего участка и я, вооруженный самодельным раскладным ножом, неизвестно откуда взявшимся в гаражных инструментах, зашагал между стройных березок, увенчанных изумрудной листвой крон, в сторону ореховой рощи, слабо представляя, где она находится, только предполагая, что где-то в глубине нашего лесного массива. Туда поперся, основываясь на рассказы сына о зарослях орешника, полных тонюсеньких раздвоенных веточек, подходящих для изготовления рогаток.

Минут через двадцать моего похода светлый березовый лес сменился на угрюмую еловую чащобу без каких-либо признаков нужных мне деревьев. Потеряв направление, откуда пришел и в какой стороне находятся дачи, я не расстроился, просто тупо собрался пойти дальше. Выблужусь как-нибудь, не впервой, прикинул – главное найти любые, пригодные для моих целей, кусты и воплотить в жизнь столь ответственное порученное дело, но затем передумал. Вокруг и так было много молодой поросли, тянувшейся к солнцу между солидными, покрытыми мхом, стволами взрослых деревьев, тем не менее ее было жалко. Трогать и ломать жизнь стройненьким зародышам из-за своей прихоти садовода-любителя не вдохновляло, а искать и портить другие деревца, пусть даже это будут мусорные заросли, не хотелось. Плохо быть неразумным и причинять боль безмолвным существам, которые не могут тебе ответить подобным образом.

Решение практически было уже принято – не удался из меня заготовитель вспомогательных сельскохозяйственных приспособлений, как внезапно на пути возник завал из, пригнутых к земле, тонких деревьев и сломанных веток.

«Вот то, что доктор прописал, – воодушевился я, поднимая одну из веточек, освобождая ее от ненужных мне отростков, – это другое дело», – и принялся изготавливать народно-умельческие произведения искусства под названием рогатулины малые.

«Здесь, похоже, детишки шалаш себе сооружали, – думал я, завершая очередное изделие. – Не плохое местечко выбрали ребята, захочешь – не отыщешь его в этих дебрях».

Работа спорилась, количество деревянных галочек росло, радуя меня тем, что смогу сделать жене приятное, выполнив ее задание.

Недалеко за деревьями послышалось шуршание, напоминающее шаги. Мой слух напрягся. «Как бы случайный любитель природы не подумал, будто бы здесь вандал портит деревья ради своего удовольствия», – забеспокоилась моя, самая ответственная, внутричерепная извилина. Придется глупо оправдываться, а это не очень приятно, хотя вряд ли кто что-нибудь спросит о чем-либо.

Соответственно, следуя благоразумию, в надежде не привлечь к себе внимание, я прекратил работу и, не поднимая головы, вроде бы невзначай, стал посматривать по сторонам, параллельно не спеша и бесшумно собирая свои заготовки. Звуки прекратились, вокруг никого не наблюдалось, видимо неизвестный остановился и замер где-то в кустах, и следит за мной. Родилось не очень умное предположение – мне почудилось, будто бы здесь кто-то есть. Или на самом деле я здесь не один – последовала более реальная догадка. В любом случае ощущение присутствия кого-то рядом все-таки не покидало.

Подняв с земли последнюю рогатку, я распрямился и остолбенел, уставившись на, неизвестное мне доселе, существо. Оно огромное, покрытое с головы до пят бурой шерстью, смахивающее на медведя, стояло метрах в пяти и смотрело на меня, держась за ствол дерева, словно прячась, но готовое в любую секунду сорваться с места и исчезнуть в лесу. А может быть, оно хотело напасть на непрошеного гостя, забредшего на чужую территорию? Ничего моментально сообразить было не возможно.

Я обалдел до обморока. Их, животных, с испугу не поймешь, что у них в голове творится и как следует поступать людям в таких случаях – бежать прочь без оглядки, вопить что есть мочи или ласково разговаривать с ними. Это позже, спустя время, начинаешь рассуждать и анализировать свое поведение в подобной ситуации, а сейчас Оно, своими глубоко посаженными глазами болезненно-печеночного цвета, вонзило парализующий взгляд в меня и выжидало моей первой реакции на его появление.

У меня от неожиданности внутри все похолодело, обездвижив тело и затормозив мозговую деятельность. Нижняя челюсть отвисла, не желая закрываться, сделав мое лицо еще дебильнее, чем на самом деле. Стоя как вкопанный и тараща глаза на дикого человека, а это был именно он и никто другой, без сомнений, я заискивающе выдавил из себя – «Здрасте», – и, как мне показалось, даже немного поклонился ему, растянув свои дрожащие губы в идиотской улыбке, если гримасу, появившуюся у меня на лице, можно было назвать улыбкой. В ответ губы монстра разъехались в стороны, обнажив желтые, с чернотой по краям, огромные зубы и часть верхней десны.

Была ли это ответная дружелюбная мина с его стороны или предостережение в мой адрес, с демонстрацией своих клыков как грозного оружия, не понятно. Также не исключаю и худшего. Йети мог накручивать агрессию и готовился к атаке, но этого осознать я был не в силах.

От увиденного в голове все было мутно и не одной разумной мысли моему серому веществу выдать не получалось. Набросься сейчас Йети на меня, я, наверное бы, и пальцем не сумел пошевелить в свою защиту. Однако инстинкт самосохранения стронул мое оцепеневшее тело с места, заставив попятиться назад. «Тихо, тихо, тихо, – начали шелестеть в страхе мои губы, – не бойся, не бойся, я сам тебя боюсь», – шептал я, успокаивая не то себя, не то его.

Потихонечку, не сводя глаз с неандертальца и, не соображая как действовать дальше, я, на негнущихся ногах, всем ставшим влажным в один миг парализованным телом, развернулся от него на сто восемьдесят градусов, прихватив с собой непослушную, не желающую отворачиваться голову, чуть не свернувшую шею и, втянув ее в плечи, ожидая нападения, с трудом сдвинул свои, словно чужие, ступни, пытаясь, не провоцируя вепря, скорее удалиться отсюда, при этом бессознательно продолжал бубнить про себя – «тихо, тихо, тихо…», – как бы борясь со своей немощью, ощущая спиной леденящий душу тяжелый взгляд дикаря.

Руки тряслись, на голове чувствовался каждый волосок, вставший дыбом. Что там на голове, везде! От меня вдруг, вроде бы, дурно запахло. Сзади послышалось резкое прерывистое дыхание огромного зверя, который, кажется, двинулся следом и, если я не бредил в тот момент, завис над моей трясущейся фигуркой подобия мужчины. Вероятно, сопровождая, питекантроп ожидал прокола с моей стороны с целью тут же вцепиться в меня своими могучими ручищами и разорвать мое тщедушное тельце в клочья. Это он явно мог сделать с легкостью, судя по его комплекции.

Так, ни живой ни мертвый от страха, не смея не то что бы посмотреть в его сторону, но даже и глубоко вздохнуть я, по сантиметру переставлял чугунные ноги, двигаясь прочь от места контакта с реликтовым гуманоидом, надеясь на благополучный исход данной встречи.

Пот застилал и щипал глаза, а я, как в тумане, все шел и шел вперед, не оборачиваясь и не разбирая дороги. Впрочем, мое медлительное неуверенное движение паралитика с большой натяжкой можно было назвать ходьбой. Скорее всего это походило на угловатые рывки конечностями хреново сработанного робота, не умеющего не только ходить, но и стоять толком не способного.

Очнулся я, уткнувшись головой в обломанную сухую ветку дерева, упиравшуюся в мой лоб, как дуло пистолета, и включившую разум. Глаза наконец-то прозрели и стали осматривать округу, бешено вращаясь на неподвижном лице. Враз обострившийся слух подсказал – позади никого нет. Напряжение моментально спа́ло, тело расслабилось до такой степени, что колени сами собой подогнулись и я, как штопор, ввинчивающийся в бутылку, по спирали опустился на землю, сползя спиной по стволу дерева, плюхнувшись задницей во влажный мох.

Несколько минут спустя осознав – можно покрутить головой, я стал более основательно озирать окрестности. Никого не обнаружив, с облегчением свистяще втянул в себя воздух и непроизвольно произнес:

– Ничего себе, вот это встреча…

И только тут обратил внимание на свои поделки – рогатульки, которые не растерял в столь экстремальных условиях, с силой прижимаемые к груди, побелевшими от напряжения или от пережитого, дрожащими пальцами. Даже нож был в сохранности, грозно торчавший из сведенного судорогой «мужественного» кулака. Как я о нем мог забыть? В моих руках же было орудие защиты.

Еще раз оглядев прилегающую местность, я тяжело поднялся и, косясь в разные стороны, чуть ли не бегом, помчался напролом сквозь кусты и, как ни странно, через некоторое время вынырнул на дорогу вблизи дач. Здесь меня отпустило окончательно.

Остановившись и переведя дыхание, вначале я прислушался, нет ли погони. Нерешительно посмотрел назад, вправо, влево, зачем-то наверх, а затем на нож в руке и, вытянув его вперед, – надо было так, – вспорол лезвием ножа воздух и смело, басом, по-мужски рявкнул, – если бы он вздумал на меня наброситься, я бы ему показал, что такое борьба с настоящим мужиком. Так и так махал я ножом, отражая нападения воображаемого противника. А если что, то он-то не знает, что у меня разряд по боксу, бах в челюсть – сделал я хук, – а далее провожу бросок через бедро, как-никак и самбо в моем арсенале имеется.

Вдалеке на дороге появились две девушки-дачницы, остудившие мой пыл единоборца. Не хотелось перед полузнакомыми соседками выглядеть идиотом, посему я резко успокоился и, уже с почти восстановленной, незначительно возбужденной психикой, направился к своему домику.

На участке царила идиллия. Мамуля продолжала читать, дети – полусонный Димка и бодрые Светка со своей дочерью, на веранде за столом поглощали блины и только на секунду оторвались от своего завтрака, чтобы крикнуть:

– Привет, пап.

Жена в садоводческой позе так же, как и раньше, занималась своими грядками.

– Ленуська, твое задание выполнено, – едва сдерживая эмоции, гордо произнес я и ссыпал лесные трофеи на полянке у мангала, выложенного из кирпича.

– Молодец, Зайчик, заточи их, чтобы легче было в землю втыкать.

– Хорошо, – буркнул я, – и, усевшись на бревно рядом с моими колышками, начал их зачищать, вспоминая о случившемся.

Я никому из своих не рассказал о встрече в лесу в силу того, что, во-первых, никто бы мне не поверил и только подняли б меня на смех, сказав – опять я все сочиняю, как ту историю, про полет в космос с собачками Белкой и Стрелкой в качестве секретного руководителя малой космической экспедиции, по части контроля за процессом влияния космоса и невесомости на организм животных, их поведением в неземном пространстве и в должности кормильца животин в полете, за что получил, естественно, звание Героя Советского Союза, но при этом не был официально представлен народу по причине секретности.

Эксперимент-то являлся предполетным тестом первого космонавта-исследователя Юрия Гагарина, выбранного из множества претендентов по моральным, физическим и внешним данным героя. А мне, являющемуся практически почти рядовым сотрудником подготовки космонавтов-животных и не имеющему никакого отношения даже к кандидатам на всемирную славу, кроме того не проходящему ни по одному из параметров ни по наружности, ни по здоровью, втихаря предложили, инкогнито, посетить звездную орбиту, даже не сообщив о предполагаемой большой вероятности неудачи данного полета в космос.

В мои обязанности тогда входило – выполнить поставленную передо мной задачу по сохранности собачек, несмотря ни на что. Если сгину, думали боссы, то никто и ничего не узнает, все шито крыто, вроде бы ничего и никого не было, а если пройдет удачно, то все в полном ажуре, награды, премии там всякие, но не для третьей жучки, то есть не для меня, поскольку в космос лететь я не должен был, а отвечать за выживание моего собачьего экипажа должен, и хоть ты тресни.

Для престижа советского государства требовался только положительный результат, несмотря ни на какие жертвы. Партия сказала – надо, комсомол ответил – есть! В то время, как и многие из нас, без рассуждений и амбиций я, не задумываясь, сделал выбор на самопожертвование ради великого государства, ради великой цели.

Руководство полетами, перестраховываясь, тайно засадило меня в ту же ракету к моим подопечным на всякий непредвиденный случай, благо в кабине нашлось небольшое местечко для моей тощей фигуры. Нет, скафандра у меня не было, была только кислородная маска, там, в принципе, этого достаточно, если полет не длительный. Поэтому официального объявления обо мне вначале не было, не знали, как отрапортовать начальству по поводу первого, незапланированного полета не того человека в космос, а потом уже оказалось поздно трубить и, как результат, всеобщими героями оказались мои коллеги – дворняжки.

Об этом я однажды спьяну рассказал на одном из сборищ друзей на даче и с тех пор надо мной все прикалываются, припоминая Белку и Стрелку.

А во-вторых, расскажи я о диком человеке кому-либо и если, не дай бог, фантастическая новость просочится в средства массовой информации, то тут же в нашем лесу появится масса репортеров, научных работников, просто идиотов, которые захотят найти моего дикаря, отснять на фото, провести на нем опыты, а скорее всего, для сохранения вида доисторического гомо сапиенса, решат поймать его, с намерением поухаживать за ним в грязном вольере, последить за повадками и, в конечном итоге, заморят беднягу, для чего направят к нам отряды исследователей, охотников, а может даже и ОМОН.

В общем, я промолчал, сохранил тайну в себе, ни чем ее не выдавая. Да и на меня-то толком никто из моих не обратил внимания, – не барское это дело беспокоиться о челяди. Они, мои родные, обитают в своем мире, для тебя там места нет. Хорошо ли тебе, плохо ли, никто не заметит. Молчишь, да и ладно. Изволишь рассказать, расскажешь, если, конечно, тебя захотят выслушать, нет, так свободен как муха в полете, а что на душе твоей – без разницы.

Я давно уже понял, у меня в семье настал тот момент, когда я всем стал по хрену. Самое главное для них, особенно детей, за что они меня терпят, так это то, что приношу хоть какую-то маленькую, по их понятиям, пользу или выгоду в виде денег в дом (если бы они, деньги, сами бы приходили, то и своим домочадцам я вряд ли был бы нужен), в виде оказания помощи дочери, работающей у меня на студии, например, взять на себя серьезную ответственность или черновую, неблагодарную работу.

На самом деле она, дочь, уже и этой помощью тяготится, считая мои слова и действия старческим маразмом отсталого пердуна.

На даче для близких я, временно пока, еще желателен в качестве косильщика травы, мойщика бассейна, ремонтера дома своими силами или финансера приглашенных рабочих, плательщика сборов за землю, за электричество, дрова, газ и т. д., не более того. Пока это им выгодно, они дозволяют быть рядом и терпят, а так, пусть бы меня и не было. Детям и даже жене я до фонаря.

Чтобы не послужило причиной моего молчания, я решил – так будет лучше. Тем более в тот момент я был горд, считая себя избранным, являющимся одним из тех, кому довелось увидеть чудо. А может быть, и единственным на всем белом свете человеком, столкнувшимся с непознанным и загадочным, для современного мира, феноменом. От этого я ловил кайф.

После случившегося, в другие заезды на дачу, я временами выходил на окраину леса и всматривался в его чащу. Иногда мне казалось, будто в глубине, между деревьями, мелькает тень моего знакомого чудовища. Я желал увидеть его еще хотя бы разочек, потому что воспоминания о нем были очень яркими, возбуждающими полет фантазии. Хотелось верить, что он жив и здоров, и что ему никто не причинил вреда, и что у него есть семья и дети, и что они будут долго жить не далеко от нас, и может быть, когда-нибудь их будет достаточно много, чтобы про них узнали все остальные люди, включая ученых.

Я несказанно счастлив, что на Земле еще остались реликтовые люди, но на всякий случай, все-таки, постоянно слежу – закрыта ли на засов калитка на дачный участок и заперта ли на ночь дверь в мой дом.

Случай

Бывает же такое. Если бы мне кто-нибудь рассказал подобную историю, я вряд ли бы в нее поверил. Но это случилось именно со мной и деваться от этого некуда. А дело закручивалось так:

Стремительно надвигался Новый год. Все мои домочадцы втихаря готовили друг другу подарки, так уж в нашей семье заведено, и ведь что-то уже напридумывали, разумные мои. Я же находился в полном отчаянье, не имея представления, чем можно порадовать жену, ожидающую чуда или, на худой конец, подарка с моей стороны. Благо детям и бабушке Елена самостоятельно приготовила, от нас двоих, маленькие сувенирчики на праздник и мне не надо было морочиться по этому поводу. А вот относительно подарка для нее, Леночки Борисовны, то хочешь или не хочешь, но на эту тему от меня требовались решительные действия, необузданная творческая фантазия и интуиция, чтобы выполнить долг порядочного семьянина и не попасть впросак, не выглядеть невнимательным мужем или бестолковым идиотом, не способным на элементарные поступки. То есть включиться по полной программе в бестолковость выдуманных традиций.

Накануне любого мало-мальски заметного события, которое отмечают многие цивилизованные люди, не говоря уж о реально значимых юбилеях, у меня постоянно начинала раскалываться голова от трудно разрешимой задачи, встающей передо мной неприступной стеной – что подарить жене на тот или иной праздник. А их, этих праздников, существует бесчисленная прорва и они все прибывают и прибывают, увеличиваясь в количестве. Не успеет пройти день рождения, тут же подкатывает восьмое марта, глазом моргнул, годовщина свадьбы на носу, только выкрутился, день Святого Валентина – здрасте пожалуйста, осилил, новогодние праздники наступают на измученное мое существо. Это еще не все я перечислил, только малую толику из того что вспомнил, потому что запутался в них, а так их ужас сколько.

Что там говорить, мне кажется даже, что и в день взятия Бастилии жена, утром убирая постель, на меня смотрит с укором, явно пытаясь найти в ней, среди белья, неожиданный подарок. Я вижу, как она теребит подушки и, ничего не обнаружив, презрительно бросает в мой адрес, еще более недовольный, взгляд оскорбленной женщины.

Зато у нас есть идеал для подражания. Там все романтично. Не муж, а золото – ставит в пример мне нашего знакомого моя маленькая женушка. Он то букет из долларов преподнесет своей жене, не умеющей считать деньги, то яйцо от Фаберже, с бриллиантовым колечком внутри, подложит на даче под курицу несушку, а за завтраком требует от супруги, бьющейся в истерике от неуместной его просьбы, принести ему из курятника свежее яичко. Конечно потом все проясняется и вновь они в мире и любви. А тут отчебучил – индийского слона с факиром на дачу приволок. Вот это романтика высокого полета. «А ты что? – говорит мене Елена, – тебя только на то и хватает, что бы выдать – пойдем купим тебе что-нибудь, чтоб вопрос закрыть… Только этого от тебя и можно дождаться. Тьфу!»

Осознав всю свою никчемность в столь деликатном деле, я решил реабилитироваться и выпендрился, тайно от жены купив туристическую поездку на двоих на Гоа. Кто не знает, что такое Гоа – это бывшая португальская колония в Индии – туристическая Мекка для хиппи со всего света, творцов, наркоманов и просто любителей экзотического отдыха.

Не буду рассказывать, какой кровью далась мне моя потрясающая затея сумасшедшего бедолаги, как я экономил на всем, чтобы осуществить задуманное. Ходил голодным на работе, лишал себя пива и сигарет, продавал через AVITO, дорогие мне как память, безделушки, но я сделал это, я утер нос всем пресловутым доморощенным романтикам и толстосумам. Я сделал жене царский подарок, по моим понятиям, о котором она даже и не могла мечтать в наше, столь трудное, время. Бац, и сразу Гоа! Мне казалось, что я совершил подвиг. Но реальный подвиг был еще впереди, о котором мы даже и не подозревали.

И вот мы с чемоданом ненужных вещей в аэропорту. Терминал, перелет и здравствуй солнечная Индия! Где-то далеко зима, а здесь вечное лето и нескончаемый праздник буйства тропической зелени и улыбок счастливых людей.

Устроились так себе, сойдет. Все неудобства гостиничного проживания с лихвой покрывались впечатлениями от пестрой жизни местного населения и удивительно низкими ценами на, никому не нужные, тряпки и сувениры, которыми торговали на каждом шагу.

Офигительные пляжи и теплое море сводили с ума, правда индийцев на этих самых пляжах значительно поприбавилось, чем тогда, десять лет назад, когда мы с женой впервые попали на Гоа благодаря внезапно свалившемуся на меня относительно большому заработку. Однако это нас нисколько не тревожило и мы с головой окунулись в беззаботное времяпровождение. Поездки по, ранее посещаемым нами, местам, ностальгирование в замызганных ресторанчиках, копание в дешевом серебре и бронзе на развалах, все было интересно и немного в новинку, так как было с чем сравнивать.

– Слушай, – как-то сказала мне Елена, когда мы в обнимку прогуливались по нежному песочку пляжа у городка Кандали и остановились на берегу мелкой речушки, бегущей у подножия горы, прервавшей пляж и врезавшейся основательно в море, – помнишь, мы в прошлое пребывание здесь решили найти дикий пляж и, перейдя речку в брод, полезли в гору? Ты тогда еще штаны разорвал и пришлось гулять в плавках до ближайшей лавчонки. Встречные еще ухмылялись на тебя. Мне кажется вот эта гора, она и есть, и речка перед ней похожа, тоже вброд перейти можно.

– Точно, помню, как на вершине подталкивал тебя в зад, чтобы ты не свалилась, а сам сел на шпагат и штаны разъехались. Еще индусы, помнишь, повстречались? Я у них спрашивал, есть ли за горой бич, а они, додики, говорили что нет, а там оказался пляж, полный хиппи. Точно, это она! Ну что, полезем? Рискнем как в молодости?

Мы аккуратно перешли речку, держа верхнюю одежду над головами, и самоотверженно начали карабкаться в гору.

Первоначально все казалось нормально. Вот тропинка, вроде бы знакомая, пошла вверх, кусты, однозначно пробирались сквозь них. Представлялось, что еще немного и с вершины откроется вид на дивный пляж, но не тут то было, за первой каменной грядой возникла следующая. Этого что-то я не припоминал, вероятно, подзабыл немного или просто был помоложе и в моем сознании не отобразились трудности прошлого перехода.

Делать нечего, мы же упертые, поэтому, немного оглядевшись, решили идти дальше, потому что точно знали – еще чуть-чуть и мы достигнем своей цели. Но тропинка, мать ее, зачем-то повела вниз, а затем вовсе прекратила свое существование.

– Ни фига себе, дальше-то куда? – задал я сам себе вопрос, – наверх бесполезно, непроходимые заросли, вниз – куда ни шло, пробраться можно.

– Вперед, только вперед! – энергично поддержала меня жена, – Мне кажется мы уже рядом, – и ринулась напролом в гущу колючих акаций и переплетающихся лиан.

Наше заблуждение оказалось основательным до такой степени, что возвращаться назад было бессмысленно, забрались чёрте куда, до ночи не успеем вернуться, если повернем назад, а продираться сквозь тропические дебри вперед трудновато, зато увеличивались шансы на успех данного мероприятия. По крайней мере нам так казалось в тот момент.

Впереди загрохотали камни, и раздался визг Елены Борисовны.

– Стой! – ломанулся я за ней. – Держись, сейчас поддержу!

Борисовна повисла над небольшой расщелиной, уцепившись двумя руками за ствол корявого деревца.

Я, как беременный таракан, подполз на четвереньках к ногам Елены, подставил под ее кроссовку руку, чтобы она смогла на нее наступить и выбраться на край обрыва. И, кажется, мне это удалось, но под моим коленом камень предательски рассыпался на мелкие кусочки, предоставив мне счастье свободного падения в помойку, коей оказалась небольшая расщелина между двух глыб.

Там было дохренища замаскированного опавшей листвой старого бытового мусора, вероятно, от прилегающих когда-то к скале ресторанов-забегаловок, которых пока мы еще не обнаружили поблизости.

– Ты как, Вовуш, не ушибся? – подала голос жена, глядя на меня сверху, и тихонько хихикнула.

– Какой ты у меня неловкий стал. Штаны целы? Сам как?

Я с трудом приподнялся.

– Не дождешься.

Мы весело рассмеялись.

– Ща вылезу, – прохрюкал я, пытаясь освободиться от налипшего на меня мусора и впившихся в мое тело и одежду шипов колючего кустарника.

Чем больше я напрягался, тем сильнее меня пленяли злые ветки. Один шип воткнулся даже в голову.

– Черт! – выкрикнул я и рванулся что было сил вперед, не обращая внимания на боль и рвущуюся рубашку. Нога на чем-то поскользнулась и я опять грохнулся мордой в гниющую дрянь.

– Сюда, наверное, от местных ресторанчиков раньше мусор сбрасывали, чтобы не вывозить, – догадалась моя супружница, как будто я не понял сразу, ковыряясь в дерьме. – Не бойся, он старый и давно уже высох, но это говорит о том, что мы скоро доберемся до цивилизации.

– Высох, если бы, – парировал я, вытирая листвой вонючую слизь с рук. – Как раз угодил в свежайшее говно, вон посмотри, – и указал на что-то противное черное рядом с собой.

– Кажется, там сундук какой-то, – неуверенно проговорила Елена, вытянув шею, глядя вниз.

Я брезгливо разгреб листву.

– Не, на чемодан похоже.

– Фу, вылезай скорее, может это гроб с чьими-нибудь останками, у них тут что угодно может быть. По горам здесь, кроме нас, идиотов, никто явно не лазает. Может, у них так бомжей хоронят.

– Подожди, такое впечатление, что это дипломат. Правда сгнивший.

– Ну и что, теперь в помойке ковыряться будешь? Вылезай говорю!

– А вдруг там золото-бриллианты. Он вроде бы закрыт и не пустой.

– Володь, брось дурью маяться, оставь. В помойку ничего хорошего не выбросят. Не хватало, что бы ты еще заразу какую-нибудь подцепил в этой грязи. Быстро наверх!

Однако, не слушая жену, я выдернул полуистлевший чемоданчик из вонючей кучи, как мог, отряхнул его и предпринял очередную попытку выбраться из ямы вместе с находкой.

– Брось это дерьмо, бестолковый, иначе руку не подам, – морщась, смотрела на меня Борисовна.

– Пошла ты в баню, сам выберусь без твоей помощи.

Кое-как забравшись на валун, я, тяжело дыша, плюхнулся на задницу и начал рассматривать свой трофей. – Знатный был портфельчик, сейчас мы его вскроем.

– А вдруг там бомба, как рванет, – наклонилась ко мне жена.

– Сама ты бомба, видишь, бумаги там какие-то торчат, – попытался я оторвать прогнивший край чемоданчика, откуда виднелись почерневшие уголки бумажной стопки. Но кожа оказалась крепкой и не поддавалась. – Чем бы подцепить?

– В сумке ключи от номера, ими можно, только ты ее там забыл, теперь лезь обратно, растеряха.

– Сиди, ничего не трогай, не вздумай открывать без меня, – проговорил я, с досадой посмотрев на потерю, одиноко валяющуюся среди отходов человеческой жизнедеятельности. Кряхтя, развернулся спиной к расщелине, встал на колени и, отклячив зад, стал опускаться в яму. – Про сумку сразу не могла сказать?

– Лезь, не рычи, все равно доставать ее оттуда нужно.

Через некоторое время чемоданчик удалось вскрыть, вывернув с корнем проржавевшие замочки.

– Ёпрст, да здесь миллион долларов, не меньше – ахнули мы, увидев содержимое дипломата.

– Немного подгнили, но ничего, потихоньку можно спихнуть, в куче с целыми, – анализировал я ситуацию, перебирая пачки денег и раскладывая хорошие к хорошим, ветхие к почерневшим.

– Ты что, хочешь это забрать? – очухавшись, испугалась жена и огляделась вокруг.