Текст книги "История для мужчин"

Вокруг простирался бесконечный океан без намеков присутствия, хотя бы на горизонте, каких-либо островов, пусть даже похожих на этот маленький островок. Отчаянные рыдания вырвались из моей груди наружу и эхом прокатились над всем островом.

Весь в мыслях, что же с нами будет дальше, не замечая трудностей и опасностей, я спускался вниз, чтобы побыстрее донести до всех эту страшную новость. Единственное, на что я мог надеяться, так это на то, что нас вели радары и пилоты перед гибелью сумели передать координаты острова и места падения. Сейчас уже должны были идти сюда спасательные суда. Я думаю, задействовали и авиацию. Нужно срочно подготовить костер, разложить спасательные жилеты крестом. В общем, сделать все возможное, чтобы нас заметили издалека. Еще нужно самолет обшарить, может быть была на борту запасная радиостанция. В кабине точно ничего не уцелело. Эти туземки-стюардессы могли бы и подсказать, что у них придумано на случай крушения.

Спрыгнув с очередного камня, я увидел под ним начало ручейка. Это был родник. Вода была холодна и кристально чиста. Попив воды в жару один раз, пить хочется постоянно. Забыв о предосторожностях, я приник к источнику. Заломило зубы и, остужающая горящие внутренности, жидкость наполнила жизнью мое тело. Ручеек бежал вниз, и я решил проследить его дорожку, чтобы, на случай долгого ожидания спасателей, не умереть от жажды.

Ручей, набравший силы и попутно прихватив мелкие частицы джунглей, сквозь которые он сумел пробиться, бежал по каменистому руслу, заканчивая свой путь недалеко от места гибели нашего самолета.

Я вышел на знакомый мне берег. Он был пуст. У меня мелькнула бешеная мысль – помощь была и девушек забрали. Но не может быть, чтобы они не сообщили обо мне.

Очень сильно хотелось есть. Желудок просто раскалывался от голода. Чтобы не мучиться, я решил заскочить в самолет, там должно было что-то остаться от вчерашнего обеда, а затем пойти искать спасателей или следы их пребывания. А может, девчонки еще здесь.

Остатки корпуса самолета волнами и приливами оттащило от берега довольно-таки далеко. Еще день-два и он навсегда исчезнет под водой.

Я пролез в боковую дверь, оказавшуюся почему-то открытой, и обнаружил разбросанные и растоптанные остатки пищи и упаковок от нее. Пустые пластиковые бутылки от воды со следами губной помады на горлышках валялись повсюду. Получалось так, что до меня здесь побывали варвары-красавицы, утолив свой голод и жажду. Поживиться было нечем. Тем более, что сюда уже забрались мелкие крабы и крабики и уничтожали остатки как пищи, так и пилотов. Стоял запах разлагающихся тел.

Обшарив все закоулки, я набрал в большой пластиковый мешок все съедобные, на мой взгляд, объедки, немного предварительно перекусив ими. Нашел даже два целых пакета риса. Все это я запрятал наверху, продуваемых ветром, камней, возвышающихся над корпусом самолета, куда вряд ли, по моему предположению, могли забраться насекомые и прочая мелочь. Там даже мух сдувало. Затем, вернувшись, собрал всю утварь, которая могла бы пригодиться в случае неудачи со спасателями. В нише одного из камней, обращенной к морю, осели моя сумка и все найденные ножи, вилки и ложки, все железки, которые можно было вытащить из самолета, кастрюлька, почему-то оказавшаяся там, брезент, чехлы, жилеты, металлический штырь, осколки стекол, кусок обшивки, даже оторванное кресло и большой шмат полового покрытия, – словом, все, что возможно было вытащить оттуда. Радиостанций никаких не было.

Каким-то третьим, пятым или десятым чувством я ощутил, что помощи не было и нужно было готовиться к худшему.

Еще раз немного перекусив и запив остатками воды из бутылки, которая была обнаружена в сетке одного из кресел, я завалил камнями железо, разложил сушиться пищу, чтобы та не протухла, и подался на поиски своих сестер по несчастью.

Осмотр здешнего пляжа показал, что девицы долго находились здесь, и участь ночного ливня их также не миновала.

Как Шерлок Холмс, исследуя мельчайшие детали, попадающиеся в поле моего зрения, я рисовал себе картину происходящего в мое отсутствие:

– вот они боялись подойти к останкам самолета;

– вот они приводили себя в порядок;

– здесь они укрывались от солнца, а здесь от дождя;

– вот место обеда и так далее…

Постепенно я добрался до камней, являющихся границей между малым и большим пляжами. По уже знакомым камням я пробрался почти до второго пляжа и замер. Перед моим взором предстала картина жития первобытных людей. Все девушки были без одежды, как дикари южных широт, и каждая занималась своим делом. Кто-то сосредоточенно принимал омовение в океане, кто-то спал или просто лежал. Одни бесцельно или, что-то ища, бродили по песку, другие лопали какие-то фрукты. Значит, сориентировались и не побрезговали местными плодами. Они были идеально сложены и красивы. Отсутствие краски на лицах и одежды на теле сделало их совершенно неузнаваемыми. Обнаженные грации зачаровывали и «заводили» меня. Нужно было выходить из убежища, но я не знал, как это сделать. Брюки, в районе ширинки, колом вздыбились под давлением природного инстинкта, страсть охватила мое сознание. Поправив «хозяйство», я вышел из-за камня и негромко крикнул. Мигом часть девушек побежала в мою сторону, на ходу одеваясь или прикрываясь, кто, чем мог.

– Владимир, – услышал я русскую речь, – а мы и не надеялись вас дождаться. Где люди? Куда мы попали? – это на ходу кричала одна из русских девиц, какая именно, было трудно догадаться. Ее платье было надето только на верхнюю часть тела и из-за бега ниже не желало опускаться. Рядом бежали и что-то выкрикивали иностранки. Некоторые из них были абсолютно обнажены, как будто так это и должно было быть.

Я поднял руку, остановив всеобщее движение, и громко произнес:

– Мы на необитаемом острове.

– Как вас зовут? – обратился я к соотечественнице.

– Таня, – послышался голос Маши. – Ее зовут Таня.

– Галя, вы английский знаете?

– Да, – прошептала испуганная «Таня-Галя».

– Сообщите громко всем, что мы на необитаемом острове, что нужно быть мужественными и терпеливыми. Нас ищут и скоро, я уверен, найдут. Мы должны сложить костер, выложить крест на пляже из жилетов и других вещей. На этот случай существует множество рецептов…

Впервые меня прорвало – я начал нести околесицу, забыв о том, что практически никто не знает моего языка. При очередном вздохе, чтобы набрать побольше воздуха и продолжить свою речь, я услышал слезливый голос Тани:

– Я столько не знаю.

Опомнившись, я ей предложил перевести то, что знает и отвернулся от устремленных на меня и мое переднее место любопытных глаз.

Реакция была неоднозначна и разнообразна. Со мной остались только «наши». Третью девицу звали Олей.

– И что теперь с нами будет? – спрашивали они. – Как скоро нас найдут?

Они смотрели на меня глазами бездомных собак. Я же по-отечески успокаивал их. Они рассказывали, как провели эту безумную ночь, как пытались звонить по мобильным телефонам, как отчаянно ругались и спорили и в конечном итоге смирились с судьбой и затихли. Две стюардессы, оказывается, ушли на поиски людей и пока не вернулись. Достаточно долго прообсуждав случившееся и взвесив все «за» и «против», мы выработали план действий. Для начала мы решили построить шалаши и организовать систему сигнальных костров и знаков. Обсудили вопросы кормежки.

Девчонки были назначены агитаторами и моими ближайшими помощниками. С трудом они сагитировали почти всех и я, подавая пример, первым приступил к созиданию жилища.

Дожди шли каждую ночь. Наш сарай укреплялся и обживался. Только несколько девиц, включая недовольную немку Гретту, брезгливую англичанку Элизабет и независимую американку Кесиди мы не сумели приобщить к коллективному творчеству. Их убогие хибары стояли невдалеке от основного шатра-общежития.

Однако костры горели исправно днем и ночью при участии всех жителей острова. Но со временем дрова в прибрежной зоне стали заканчиваться. От однообразной пищи мы начали тощать. И в лагерь не спеша стали пробираться раздражение и недовольство.

Девушки-стюардессы, поблуждав два дня, вернулись ни с чем и оказались одними из самых приспособленных, к жизни в условиях необитаемого острова, людей. Вместе с ними я стелил крышу нашего жилища, охотился за рыбой, собирал фрукты и распознавал, что здесь можно кушать, а что нельзя. Море и лес голодными нас не оставляли.

Высушенные остатки самолетной пищи я прятал, как деликатес, не открывая тайны их существования, а питался вместе со всеми морепродуктами и плодами леса. Мидии и крабы были основным мясным рационом, бананы и манго – десертом.

Шли дни, а к нам никто не плыл, нас никто не искал. В сознание закрадывалась горькая догадка, что если и были поиски, то уже закончились. Теперь придется только ждать, надеяться и верить.

Дни пребывания на острове начинали терять счет. Мы привыкали друг к другу и к неизбежности такого существования. Девушки уже не были надменными, как раньше. Днем они держались, в основном, языковыми группами, а ночью плотно спали все вместе, исключая отселившихся. Мне тоже приходилось спать в общей куче, хотя я и порывался смастерить свой шалашик. При совместном проживании, естественно, приключались и всевозможные казусы, но в основном было тихо и уютно. Мужское мое начало, все-таки, играло некую авторитетную роль в этих условиях и в какой-то степени, понемногу, выдвигало меня на роль лидера.

Весь день мы трудились, благоустраивая свою жизнь. И чтобы не было скучно, мы изготавливали из бамбука разнообразные, необходимые для быта, приспособления – лежаки и скамейки. Самыми неутомимыми труженицами были японки. Вечерами мы жгли костры и тосковали о родных и о доме. Мне кажется, что именно недостающие элементы нормальной жизни стали первопричиной раскола нашего общества.

Довольно долго мы жили в мире и согласии. Все съестное приносили к главному костру и щедро делились друг с другом добытым. Я научился хорошо лазить по деревьям, удачно накалывать на дротик рыбу и слыл основным добытчиком, за что пользовался заслуженным уважением соплеменниц.

Бока и животик исчезли, мышцы окрепли. Бронзовый загар поставил точку в формировании моего тела. Я начинал считать себя Апполоном.

Далеко, в глубь острова, заходить мало кто решался. А впрочем и нужды особенной в этом не было. По рассказам индонезиек, весь остальной берег представлял собой скалистые отроги, о которые разбивались бесконечные волны океана, по центру красовалась гора, а вокруг была густая растительность, так что наш пляж был самым удачным местом обитания.

Единственный я иногда совершал дерзкие вылазки в джунгли, выслеживая кабана и его семейство, с которым однажды столкнулся в лесу. Как-то, набрав воды из родника и перетаскивая ее к стоянке посредством уцелевших от прошлого пластиковых бутылок и не прохудившихся спасательных жилетов, используемых в качестве бурдюков, я встретил эти кучи бегающего мяса, и с тех пор желание хорошо пожрать не покидало меня ни на минуту.

Я много делал для общества и общество отвечало мне взаимностью.

Для нашего племени я соорудил из алюминиевой обшивки самолета чан, где хранилась родниковая вода вперемешку с дождевой, таскал тяжелые бревна, придумывал приспособления, облегчающие жизнь. Девчонки в большей степени занимались благоустройством жилья, пытались готовить пищу. Огонь изначально мы высекали из оставшихся у девочек зажигалок, затем пользовались линзами оптических очков, которые были обнаружены у одной из подруг.

Самолет давно похоронили волны и ничего не напоминало о цивилизации, кроме потрепанных остатков одежды и некоторых, замусоленных и ободранных, дамских сумочек, служивших нам мешками для сбора провизии.

В одну из грозных дождливых ночей, когда сильно похолодало, а на острове мы находились уже не менее месяца и все спали пока еще на подстилках из пальмовых и тростниковых листьев, ко мне прижались, чтобы не замерзнуть, мои верные помощницы Маша и Оля. Маша, согревшись, заснула, по-детски засопев, а Ольга, наверное, дождавшись этого момента, вдруг с силой притянула меня сзади, заставив развернуться.

Понятно, что я постоянно думал об «этом», но моя нерешительность в сексуальном вопросе заставляла меня мучиться и сдерживать свое естество. Однако я не предполагал, что все решается так просто и без всяких «прелюдий». Ольга, как пиявка, впилась в мои губы и, засопев, полезла в мои сокровенные места. Потеряв разум, я лихорадочно стал ощупывать, уже изученные прикосновениями при общественном житье, груди, попу, ноги. Весь пылая страстью, хотел было слиться в любовном экстазе с жаждущей девушкой, как вдруг мысль о СПИДе вернула меня на землю, и холодный рассудок остановил мои развратные действия.

– Что такое? – тяжело дыша, с обидой в голосе спросила Оля. – Неужели ты меня не хочешь?

– Презерватива нет, – боясь своих слов, прошептал я в оправдание.

– А мы аккуратно. Ну что же ты? – тихо лепетала она, возбуждая меня.

– А если СПИД? – так же тихо ей в ухо буркнул я, испуганно понимая, что сейчас все испорчу.

В темноте надо мной заблестели глаза Ольги.

– У тебя?

– У меня нет, у меня жена. А я же не знаю, с кем ты… ну, до этого, – добавил я, сгорая от стыда за глупые свои слова.

Она откинулась на спину, вымолвив: «идиот», – и, как бы между прочим, разочаровавшись в моих умственных способностях, подробно рассказала мне о том, что монашеская жизнь была одним из условий участия в конкурсе, что их раз двадцать тестировали на всевозможные заболевания, включая вирус иммунодефицита, и длительное время строго охраняли от подобного рода соблазнов. И что я первый мужчина, который мог бы всех их, изголодавшихся красоток, поиметь еще в Сингапурской гостинице.

Еще раз сказав, что я идиот, Ольга, словно клещ, вновь вцепилась в мое бренное тело с намерением выжать из него все, что было возможно. Я был не против. Думаю, что в шалаше не спали не только одни мы.

Мне казалось, что я полюбил Ольгу. Утром я бросал на нее влюбленные взгляды, оценивая ее крепкие ноги и красивые бедра. Часто подходил к ней безо всяких на то причин.

В этот же день, зайдя в лес, чтобы найти топливо для костра, я нос к носу столкнулся с итальянкой. Не успев опомниться, я был опрокинут на землю ее стремительными объятиями. Сидя на мне верхом, она сорвала с себя полуистлевшую на солнце рубашку, открыв огромную смуглую грудь, и в бешеном темпе начала раздевать меня.

Этой ночью я был уже заряжен на любовь, и вместо сопротивления, красавица получила желаемого вдвое больше, чем Оля. Визуальное осязание сногсшибательного тела удвоило мою энергию. Так начиналось мое моральное разложение, но так же и начиналось самоутверждение меня как мужчины. А может, это была просто участь самца в стае самок.

Постепенно, самыми немыслимыми образами и при нелепейших иногда обстоятельствах, мне пришлось переспать со всем племенем. Вероятно, информация о моем безотказном желании из уст в уста передавалась, и девушки с удовольствием пользовались моей услугой, словно каждая была обязана это сделать, как медицинский осмотр.

Встав над обществом, я утратил бдительность и чувство меры. Не подходивших ко мне и не требующих любви, молчаливых японок я вызывал по очереди в хижину, когда мне хотелось чего-то новенького, и я был готов к любви и сексу. Я делал свое дело, зная, что в этот момент кто-то из девчонок подсматривает за нами в щель тростниковой стены. Но мне уже не было стыдно. Скорее, было безразлично.

Нетронутыми остались несгибаемые отселенки, вероятно, это было выше их достоинства, и индонезийки-стюардессы, трогать которых я боялся во избежание заболеваний, которые они могли носить в себе. Здесь инстинкт выживания работал четко.

Мужской организм не всесилен. В течение последующих месяцев, удовлетворив себя с избытком, я начал сторонится женского общества. Они же, всеми доступными им способами, пытались достать меня. Ко мне, как к вождю племени, приносились разные дары суши и моря. Устраивались танцы живота. Подползали ко мне задом, открыв все свои прелести. По-звериному дрались между собой, чтобы стать любимой женой. Но в большей степени все это было напрасно. Только я сам, желая, когда и с кем провести время, мог себе выбрать партнершу, подкормить ее неприкосновенным запасом из своих тайных кладов и облагодетельствовать в соответствующем плане.

И вот настало оно – время разброда и шатаний, поддерживаемое распрями и конкуренцией между самками, подогреваемое обделенными отселенками.

Междоусобная ненависть и недовольство разделили нас на два лагеря.

Дожди на острове давно закончились. Я как младенец спал в своей комнатке, которую отгородил по праву старшего в общем бараке от остальных, и видел свою Москву, квартиру, сына, работу. Мне снилось все сразу, без всякого сюжета. И счастливое чувство, заполнявшее весь организм, не хотело отпускать разум из сновидения, даже когда кто-то усиленно стал меня тормошить. Была ночь. Это были мои девчонки.

– Володя, вставай, – вполголоса говорили они наперебой.

– Вставай же быстрее.

– Что случилось? – спросил я, еле различая в темноте склонившиеся надо мной силуэты и пытаясь спросонья сосредоточиться, где нахожусь.

– Тебя сейчас прибьют. Или кастрируют, – приводя меня в чувство, говорила одна из девушек и добавляла другая.

– Гретта, стерва, в компании со своими всех заводит, говоря, что ты сейчас трахаешься только с нами и лучшую еду отдаешь только нам, а остальных вообще за людей не считаешь.

– Кесиди тогда еще, оказывается, вытащила, с этими сволочными стюардессами, все спиртное из самолета и спрятала. Ты видел, они у нее на побегушках. А сегодня ночью она с Греттой и Лизкой назюзюкались, кого-то еще подпоили и давай катить бочку на нас и на тебя. Там нагородили такого, что кажется, нам не поздоровится. Есть предположение, что тебя и нас хотят или заколоть, или поймать для пыток и мучить, пока не сдохнем.

– А может и сожрут. Бежать нужно срочно. Ты понял?

Я вскочил, понимая, что все к тому и шло.

– А что, так все сразу и переметнулись на их сторону? – уточнял я положение дел, протирая глаза и крадясь, полусогнувшись, к выходу из шалаша. – Неужели и Арнелла со своими попала под ее влияние и верит во весь этот бред?

– Не знаем, – ответила Маша. – Я видела, как Арнелла что-то орала на фашистку. Я сначала подумала, что они подерутся, но потом прилетела Джессика, чего-то сказала и те вроде бы нормально разошлись. Может она с ними, а может, и нет. Непонятно.

– Ладно, сейчас никого звать не будем, нужно сматываться, – скомандовал я, взяв инициативу в свои руки.

Было видно, как на берегу горели костры, их было больше чем обычно, был слышен шум и гам, далеко разносившийся по берегу. Там происходило что-то нехорошее.

– А куда бежать? – забеспокоились девчонки. – В темноте сейчас нормального места хрен сыщешь. Кругом муравьи и тараканы. Зажрут насмерть. Страшно.

– Так, – недолго подумав, решился я открыть тайну своего плато, – у меня есть одно секретное местечко в запасе. Только о нем никто больше не должен знать. Я думаю и в темноте мы туда доберемся. Дорогу я знаю хорошо. Там переждем до утра, может все и устаканится.

Мы схватили, лежавшие у входа, палки с обожженными концами, служившие нам оружием, в темноте нашли пару каменных топоров, которые я сделал по аналогии с оружием наших далеких пращуров, и, выскочив на улицу, низко пригибаясь, бросились бежать вдоль джунглей в сторону ручья, русло которого должно было вывести мою команду из опасной зоны бессмысленной возможной гибели или жестокости неправедного гнева.

Поскальзываясь и спотыкаясь, практически ничего не видя в темноте, не произнося ни единого слова, мы забирались вверх по склону горы, ориентируясь только по журчанию ручья. Гонимые страхом, мы достаточно быстро достигли начала источника. Теперь я легко мог найти дорогу к основанию голой скалы, вершина которой должна послужить нам убежищем.

То плато давно было выбрано мною, как резервный лагерь, на случай подобных революций. О существовании этого, удачного для дислокации, места никто даже и не догадывался.

По очереди, попив воды из родника, мы полезли по каменистым глыбам и скоро оказались у подножия отвесной скалы. Светало. Громадина, как и прежде, стояла неприступной крепостью. Недолго рассуждая об опасности подъема на плато, я подвел соратников по несчастью к зияющей черной бездне пропасти и показал на корни, послужившие мне когда-то лестницей.

Маша испуганно охнула, а Таня и Оля, не раздумывая, а скорее не осознавая, что делают, одна за другой повисли на корнях деревьев и начали карабкаться как обезьяны, поднимаясь ввысь. Тела были натренированы суровыми условиями жизни. Трудностей они не замечали.

Маша же не решалась подойти к краю обрыва. В ее глазах стояли слезы. Она боялась.

Схватив ее, как мешок, я левой рукой зацепился за корни, а правой, немного перенеся девушку над пропастью, прижал всем телом к переплетениям корней. Та судорожно за них ухватилась. Этого мне и надо было.

– Всё, всё, всё, – переводя дух, шептал я, успокаивая Машу, – а теперь, не спеша, лезем вверх. Я сзади буду тебя страховать, так что не бойся.

С этими словами я ослабил правую руку, чтобы ей ухватиться за корни. Но глупая девчонка, цепляясь руками, не нашла опоры для ног и тут же, выскользнув из моих объятий, с воплем зависла над пропастью.

У меня все похолодело. Инстинктивно сжав колени, я поймал ее в районе груди и стал пытаться поднять выше, хватая ее за одежду.

Материя расползалась, не оказывая реальной помощи, оставаясь клоками в моей руке. Тогда я железной хваткой вцепился ей в волосы и, напрягая всю свою силу, одной рукой водрузил Машу на место. Она дрожала всем телом.

Так, прижимая ее к корням, мы полезли к спасительному деревцу. На Маше остался только узкий изодранный кусочек материи, называвшийся когда-то юбкой.

Солнце поднялось высоко. Теплый ветер обдувал наши разгоряченные тела. Беспокойство переросло в усталость. Мы попадали на траву, ощущая себя в безопасности.

Немного отойдя от случившегося, я пошел осмотреть пещерку, девчонки поплелись за мной.

Каменный дом был уютен и пригоден для жилья. Лужа у входа в пещеру, как ни странно, не пересохла. Понятно, что в каменной чаше воды было достаточно много, но чтобы она сохранялась так долго – это, по крайней мере, выглядело странным. Последний дождь был дня три назад. Загадка сохранения влаги меня не сильно взволновала, важно, что у нас была вода, а это главное. Оставалось подумать о пропитании.

Присев в тени пещеры, мы стали рассуждать:

– если за нами идет охота, то они пока исследуют побережье и прочесывание свое закончат не раньше завтрашнего дня. А затем полезут на гору. На это уйдет, по крайней мере, еще один день. Значит, у нас есть два дня, чтобы запастись провиантом;

– я пойду за сухарями и за остальными вещами, спрятанными внизу, которые здесь пригодятся, а девушки будут собирать фрукты.

Подойдя к краю плато, я указал на множество плодовых деревьев, растущих по краю лужайки, расстилающейся у подножия скалы.

Татьяна впервые за последние месяцы вспылила, не согласившись с моим решением. Было видно, что это нервный срыв. Она наотрез отказалась отпускать меня одного, после чего силы были распределены следующим образом: мы с Татьяной идем за сумкой и сухарями, Оля спускается вниз и набирает фрукты для дальнейшего подъема их на верх, а Маша следит, чтобы на Олю не напали и заодно охраняет единственный лаз на плато.

Все принялись за дело.

Когда мы с Таней спустились до валуна, из-под которого бил родник, то услышали голоса, доносившиеся откуда-то снизу.

– Неужели я ошибся? – мелькнула у меня мысль.

Соблюдая все методы предосторожности, мы чуть ли не по-пластунски подкрались к группе девушек, что-то бурно обсуждавших и не заметивших нас. Я уже немного понимал все наречия, на которых говорила наша, когда-то дружная, компания, однако не без помощи своего проводника узнал, что сегодня ночью произошла стычка между итальянками и немками.

Немки хотели меня убить, итальянки встали на защиту. К ним присоединились француженки, испанки и африканки. Завязалась потасовка. Неравные силы вынудили защитниц бежать и сейчас они бурно обсуждали последствия боя, остужая в ручье полученные раны и гадали, где отыскать русскую группу и вождя.

Поняв, что это «свои», мы вышли из-за камня и были восторженно, со слезами на глазах и поцелуями, встречены нашими героинями.

Эта встреча и пополнение сил помогли нам забрать весь скарб, за которым мы шли, и затащить его наверх. Заодно приволокли наверх и кресло, добытое мной из самолета. Было глупо ютиться всем в одной маленькой пещере, не приспособленной для такого количества людей. Мы решили, что плато будет служить дозорной башней и командным пунктом, каменный вигвам будет жилищем императора, то есть меня, армия, соответственно девушки, будет готовиться к войне.

«Хочешь мира – готовься к войне», – гласит древняя мудрая пословица.

Девчонки рьяно взялись за создание укреплений и лагеря у подножия горы на лужайке. Такой трудовой энтузиазм я видел впервые.

За два отпущенных нам дня из бамбука выросли стены вокруг, наскоро сооруженных, хижин моих воинов. Подходы к лагерю ощетинились острыми колючками кактусов и расщепленными стволами бамбука, вертикально и под углом воткнутыми в землю. Наверху и у подъема стояли дозорные. Войско вооружалось острыми палками с обожженными концами, заостренными под копья, каменными топорами и просто камнями. Я руководил всем этим процессом, давая ценные указания фортификационного строительства и оснащения оружием.

Каждый воин получил по металлическому столовому ножу и по ложке, с рекомендацией заточить о камень ручку под лезвие. Сам же вооружился металлическим штырем – символом власти.

Наше преимущество заключалось в том, что мы имели настоящее оружие. У нас были созданы запасы провизии и осады мы не боялись.

Негритоски потрясающе смотрелись в лучах закатного солнца, стоя на страже наших владений.

Встреча с неприятелем долго ждать не заставила. На рассвете четвертого дня из леса появились воины противника. Они не были готовы к такой встрече. Попытки приблизиться к лагерю были отбиты градом камней и палок моих легионеров, поднятых по тревоге.

Намерения противника были серьезны. Началась осада. Противоборствующая сторона разбила свой лагерь по другую сторону поляны. Стоя на краю скалы, я наблюдал, как трудолюбивые азиаты, включая японок, под командованием Кесиди, изготавливали непонятные приспособления, вероятно предназначенные для штурма, плели щиты для защиты от копий и камней, притаскивали из лагеря на берегу запасы продовольствия и оружие. Они были под пятой у американцев и беспрекословно подчинялись им.

Днем готовились, а ночью пытались сделать проходы в наш тыл – англичанки и индонезийки. Всем этим командовали немки во главе со злобной Греттой.

Мы делали контратаки, восстанавливая разрушенное, но в открытый бой идти не решались. С хитрыми фанатичными азиатами и жестокими немцами сложно воевать. Будет много крови. Надменные англичане и властолюбивые американцы тоже вряд ли желали быть побежденными.

Пока шла война местного значения, я вырабатывал стратегию и тактику дальнейших действий. Сидя в вигваме на кресле-троне, я выслушивал донесения своих полководцев и отдавал необходимые приказы. Мантией служила моя старая куртка, жезлом – железный штырь. В личной охране у меня были – одна красивая и сильная нигерийка и две мулатки. В верхнем дворцовом лагере, кроме меня и личной охраны, находились только беременные. Это были Маша, француженка Мишель и итальянка Арнелла. Потеря бдительности привела меня и к таким неожиданным последствиям. Но будущих мам текущее положение нисколько не беспокоило. Девушки безоговорочно желали иметь от меня детей, а среди нас были медики и опасаться было нечего.

Затяжная осада немного ослабила наши силы. Нужно было мясо.

Зная все маршруты и режим передвижения «варваров», я решил с отборной группой воинов сделать вылазку к морю, предварительно нарядив в свою одежду одну из оставшихся на плато девушек. Снизу нельзя было различить, кто наблюдает за другой стороной, а имитация моего присутствия не вызовет подозрений у врага.

В первый день, удачно поохотившись за рыбой и набрав мидий, мы посчитали, что лучше заночевать в камнях, а наутро отправиться в обратный путь.

Чуть забрезжил рассвет, а наш десант был уже в районе кабаньей тропы.

Оказывается, только в это раннее утро здесь пасется семейство. Искушение было неудержимым. Дротики и огромные камни полетели в свиней. Те, истошно визжа, заскочили в каменную ловушку, что их и погубило. Глыбы лежали так, что вход и выход был один. Мы же, не подставляя себя под удары разъяренного вепря, прыгали по камням, так же дико орали и бросали в бедных животных, не способных даже достать нас, свои копья и булыжники. Последний штрих в охоте сделал мой штырь, проткнув свинью насквозь в районе сердца.

Огромная туша, два мелких поросенка, рыба и мидии были доставлены в нашу крепость под возгласы ликующих «солдат».

Часть мяса и рыбы была определена для вяленья, а остальное готовилось на костре, разнося невероятный запах по всему острову. В единственной кастрюле булькал суп, пар от которого всех сводил с ума.

До ночи продолжалось пиршество и восхваление императора, прославление его подвигов и ума.

На следующий день, заряженные энергией мяса и уверенные в успехе, мы выстроились «свиньей» и ринулись на деморализованного и истощенного противника. Войско Гретты выстроилось во фронт. Ее воины были оснащены щитами и шлемами, сплетенными из прутьев, торсы защищали потрепанные оранжевые бывшие спасательные жилеты. У каждой были копья и дубины. «Красная армия», как мы окрестили немцев и их союзников из-за цвета жилетов, выдержала первый удар, поставив в центре несгибаемых самураев.

Японки отразили артиллерийскую подготовку из града камней и палок, летевших с нашей стороны, и встали под удар сильнейшей центральной группы, стоически выдерживая напор лучших императорских сил.

Видя заминку в наступлении наших первых рядов, солдаты «Красной армии» бросились в центр для закрепления успеха, на что мы и рассчитывали. Мои легионеры тут же сомкнулись в кольцо, обойдя их с флангов и отрезав путь к отступлению. Началась настоящая рубка.

Бесстрашные негритоски, ловко орудуя копьями, избивали свору «красных», повергая их на землю. Итальянки и француженки, виртуозно владея палками, словно всю жизнь этим и занимались, наносили сильнейшие удары немцам, американцам и англичанам, заставляя их спасительно поднимать руки и просить о пощаде. Русские и испанки шли напролом, обезоруживая и давя вросших в землю самураев и других азиатов. Отточенные ножи были последним аргументом для не желающих сдаваться.