Текст книги "Томится душенька на зоне"

– Юра... Зови просто Юра...

– Нормальная у вас разница в возрасте, Юра. Нормальная.

– Хорошо, ты меня убедил... Разница, может, и нормальная. Но я здесь, а она там. И одна...

Никита догадался, к чему он клонит.

– Ревнуете?

– Ревную, – через силу, но признался смотрящий.

– И на душе хреново.

– Спасу нет.

– С кем она осталась?

– Говорю же, одна... Я целых три года в завязке был. Квартира у меня здесь, в Москве, сама Люба из Архангельска...

– Где вы с ней познакомились?

– Если думаешь, что на малине, щелкни себя по лбу... Нормально познакомились, как люди. Я мотор ловил, и она рядом, вместе уехали. Так и едем уже три года...

– Она работает?

– Да, на шоколадной фабрике. Сладкая женщина. Я ей говорю, бросай работу, а она ни в какую... Я так думаю, кто-то у нее там был... – сказал Сердюк, понизив голос до шепота.

– Ясно.

– Что тебе ясно? – нехорошо сощурился вор.

– Это ревность.

– Сам знаю, что ревность.

– И ничего не можете с собой поделать.

– Ничего! Ночами не сплю... Меня на четыре года упаковали, ей через четыре года двадцать восемь лет будет...

– Она в вашей квартире живет?

– Да... Она-то от меня никуда не денется. Но вопрос, как она эти четыре года жить будет?

– А как до этого жила?

– Говорю же, что-то с ней не то... У нее рабочий день в шесть заканчивается, до метро пять минут, двадцать ехать, ну, в половине седьмого она должна домой возвращаться. А она без четверти семь приходит...

Тяжелый случай, подумал Никита; если мужик минуты считает, значит, психика у него ни к черту.

– А вы, Юра, пробовали ее с работы встречать?

– Кого, Любу? Ну само собой. Все в шесть выходят, а она через пятнадцать минут...

– Ровно через пятнадцать?

– Ну, когда десять, когда пятнадцать, а когда тютелька в тютельку...

– М-да. А в быту она как?

– Что в быту?

– Ну, хозяйка какая?

– Отличная хозяйка. Домой приходит, сразу за плиту, полчаса, и ужин такой, что пальчики оближешь. И уходит, завтрак всегда на столе. В квартире чистота всегда, ни пылинки, ни соринки...

– Ну, это в квартире, а с вами как?

– Чисто со мной?.. Да и с этим все путем. Любит меня, короче... Но все равно, кажется мне, что гуляет она... Задабривает меня, а сама гуляет...

– Догадки есть, а доказательств нет.

– Я не опер, мне доказательства не нужны...

– Ну, не знаю. Я в семейной жизни мало что соображаю: жены нет, детей тоже... Ты мне скажи, Юра, ты жену свою любишь? – резко и на «ты» спросил Никита.

С психологической точки зрения это можно было назвать легким охлаждающим душем.

– Очень.

– Всем доволен?

– Всем!.. Но подозрения, ля... Места себе не нахожу...

– А ты не зацикливайся на этом. Сосредоточься на ее достоинствах. Предлагаю тебе небольшой психологический тренинг. Генрих Гейне утверждал, что женщина – это одновременно и яблоко, и змея. Возьмешь сейчас лист бумаги, согнешь его пополам, на одной напишешь плюсы, на другой минусы. Времени у тебя на размышления полно, так что лежи, думай, насколько «яблоко» в твоей Любе тяжелей «змеи». И когда твой «плюс» намертво зацементируется, мы с тобой поговорим. Есть у меня кое-какие соображения. Думаю, что смогу тебя успокоить...

– Сейчас говори! – хмуро, исподлобья глянув на него, потребовал Сердюк.

Но Никита выдержал его взгляд.

– Нет, не сейчас. Как только «плюс» крепче бетона станет, тогда поговорим...

– Ну хорошо... Ты пока располагайся.

– Уже.

– Как вести себя, должен знать.

– В общем, да, но в каждой «хате» свои особенности. Буду присматриваться...

– Присматривайся. Если что непонятно, ко мне, растолкую...

Сердюк говорил о его делах, а думал о своих. Женой Любой голова забита...

Никита перебрался на свою «шконку», присмотрелся к обстановке. Вроде бы ничего необычного. Блатные, мужики, разве что «вокзал» пустует, нет в камере опущенных. Но это признак правильной «хаты». Блатные особняком от мужиков, у них и стол, и дела общие. Но там не все просто: там не только воры, но и примазавшиеся к ним бандиты из «новых». Да и «серая» мужицкая масса неоднородна по своему составу. Нацмены сами по себе; у «богатеньких буратин» своя семья, там и «поляна» побогаче, и разговоры посолидней; и у тех, кто победней, свой круг... В общем, все как обычно. И порядки примерно такие же, как в камере двести сорок шестой. В чужие разговоры без спросу не лезь; о делах и подельниках не спрашивай; ничего ни у кого не проси; «толчок», когда народ кушает, не занимай, а сходил до ветру, помой руки с мылом, потому что им ты хрень свою держал. И вообще, за собой следи – за языком, за выражением лица, за внешним видом...

И вечерняя пайка ничем не отличалась от той, к которой привык Никита. Теплые макароны с куском селедки, жидкий чай. Разве что очередь у «кормушки» была покороче, потому как людей в камере меньше, и за столом чуток посвободней... Вечером проверка, в десять часов отбой. Шум, гам, но к одиннадцати все стихло, только лампочка продолжала светить. И какой только идиот придумал это «дежурное освещение»...

Никите не спалось. Подкорка без устали прокручивала эпизоды судебного процесса, толстого судью, зачитавшего приговор. Пять лет строгого режима... И еще покоя не давали мысли о Жене. Он писал ей в СИЗО, передавал письма с Катей, чтобы передать их ей через родителей. Скорей всего, она их получала, но в ответ не написала ни строчки. И малявы он ей слал через тюремную почту, но и здесь ни ответа ни привета... Иной раз ему казалось, что это Адам перехватывает письма. Сам понимал, что нет у него таких возможностей, да и какой в том смысл, но все равно грешил на этого подонка...

Заснул он только под утро, но еще первый сон не досмотрел, как его разбудил Сердюк. Подсел к нему на «шконку», тронул за плечо. Не успел Никита продрать глаза, как он сунул ему под нос тетрадку, продольно согнутую пополам. Под «плюсом» длинный список, под «минусом» всего лишь одна строчка...

– Я тут всю ночь думал, – тихо, едва слышно сказал он.

– И что? – спросил Никита, усевшись на «шконку».

– «Плюс» большой, а «минус» маленький, но колючий, как шило... Что у тебя за соображения?

– Уверен, что женщин у тебя в жизни было много.

– Не мало, – кивнул вор.

– Прелюдия, ласки, секс, и это было?

– Прелюдия?

– Ну да, прежде чем женщину в постель уложить, ее снять и раскрутить надо.

– Само собой.

– А это время.

– А то... С одной две недели возился, пока раскрутил... С Любой так еще больше. Но Люба у меня особняком...

– Да мы про нее пока и не говорим, – продолжал гнуть свою линию Никита. – Пока мы говорим о женщинах вообще... Как звали твою женщину, которую ты две недели раскручивал?

– Тонька... Да, Тонька ее звали...

– Две недели раскручивал, а потом все как по маслу пошло, так?

– Ну да. Сто грамм и в койку.

– Никаких проблем?

– Никаких.

– Но сто грамм еще налить надо, выпить, закусить. А это время. Минут двадцать-тридцать...

– Ну, может быть. Не пойму, к чему ты клонишь?

– Выпили, закусили. Легкий поцелуй, потяжелей, рука под юбкой, одежды прочь... Это еще, как минимум, минут десять... И в постели женщину приласкать, прежде чем начать. Ну и сам процесс... Еще полчаса...

– Бывало и больше.

– В любом случае, меньше чем за час не уложишься.

– Ну да, с Тонькой так. Она суеты не любила...

– А кто суету любит?

– Бывало, что сам суетишься. Заплатил, раздел и погнал...

– Ну, это со шлюхами так можно.

– С ними...

– А Тонька не шлюха?

– Ну, может, и шлюха, но не конченая... Не пойму, при чем здесь Тонька? Про Любку мою разговор...

– Тогда перейдем к ней... Во сколько у нее рабочий день заканчивается?

– В шесть.

– Но она задерживается. Минут на пятнадцать.

– Да.

– И ты считаешь, что она с кем-то... На какую-то Тоньку час уходит, а на твою Любу всего пятнадцать минут. То есть она за это время и шоколадную конфетку с коньячной начинкой съесть успевает, для разогрева. И раздеться, и приласкаться, и получить по полной программе... Ты что, ее за конченую шлюху держишь? – спросил Никита так резко, что смотрящий вздрогнул, как будто получил оплеуху.

– Нет, – ошеломленно мотнул он головой. – За пятнадцать минут она точно не успеет... Она не любит быстро...

– Ну а какого ляда ты сам себя накручиваешь?.. Никакая нормальная баба не сможет за пятнадцать минут, даже последняя тварь подзаборная, и та ласки требует...

– Ну да... Нет, не сможет она за пятнадцать минут. Ни со мной, ни с кем...

– Любишь ты свою Любу, сам же ее и оговариваешь. Не стыдно?

– Стыдно.

– Не было у нее ничего. И теперь не будет, потому что ты муж ей. Русские бабы своих мужей в беде не бросают... Знал я одну бабку, разводиться с мужем собиралась, на войну пошел, так она его тридцать лет ждала, пока не померла... А у тебя каких-то четыре года... Дождется она тебя. В чистоте и в целомудрии... А шоколадной конфетой мог бы и угостить, если она у тебя на шоколадной фабрике работает...

– Студент, ну ты вообще... – просиял Сердюк. – Говоришь, как пишешь... Я и сам думал, что Любка чистая. Но как-то шатко думал. А ты меня конкретно застолбил...

– Еще нет. Разброд и шатание все равно будут, – покачал головой Никита. – Пока ты сам себя конкретно не застолбишь.

– Ну то да, кумекать еще буду... Но по-любому на шоколадное благо ты заработал. Будут тебе конфеты, пацан. И чифирь будет... Отдыхай пока...

Сердюк ушел. Никита вытянулся на «шконке» во весь рост, накрылся одеялом и закрыл глаза. Вряд ли он досконально решил проблему вора, но хоть в чем-то ему помог. Теперь бы самому послушать человека, который мог бы его утешить. Что-то не то с Женей, если она не отвечает на его письма. Наверняка беда какая-то стряслась...

* * *

Евгения почти уверена была в том, что начальником женской колонии должна быть женщина. В СИЗО ей говорили, что иначе и быть не может. Но «хозяином» в лагере был мужик. И майор Шашило, его заместитель, той же породы.

Майор Шашило заприметил ее сразу, едва только партию новичков из автозака выгрузили на территорию колонии. Их было восемнадцать женщин, все в платках и теплых одеждах, все придавленные жизнью и бытом, вдобавок еще и смертельно уставшие с дороги. Но Шашило, едва подошел к ним, сразу вперил в Евгению цепкий, приторный взгляд. Тогда он ничего не сказал, а сегодня пригласил Евгению к себе в кабинет.

Неприятный тип. Широкое одутловатое лицо, крупный, лоснящийся от жировых выделений нос, пухлые подвижные губы. А глазки как светятся... Евгения нарочно взлохматила волосы и стерла помаду с губ, но это не помогло: майор смотрел на нее, как стервятник на дохлятину.

– Чайку?

Он попытался налить ей кипятку из чайника, но стеклянный стакан вдруг лопнул.

– Плохая примета, – насмешливо сказала она. – Значит, что-то не сбудется.

– Что не сбудется? – пытливо посмотрел на нее Шашило.

– Вам видней.

– А вам?.. Какой у вас срок?

– Три года, половину первого, считай, уже отсидела.

– Развратные действия в отношении несовершеннолетнего? – тщетно пытаясь скрыть похотливую ухмылку, спросил он.

– Допустим.

– Вы уже допустили, уважаемая Евгения... А у нас в колонии, должен вам сказать, развратные действия недопустимы.

– Очень рада.

– Надеюсь, вы не строили планы устроить здесь семью?

– Нет. Мне и одной хорошо...

К ней уже подходил один товарищ женского пола, но с мужскими замашками. Объявил ей, что не прочь взять ее «замуж». Но Евгения послала его(ее) далеко-далеко. Правда, ей тут же объяснили, что сделала она это зря. Оказывается, в лагере отношения «муж-жена» вовсе не подразумевают сексуальную связь. В такой «семье» легче выжить, потому что «муж» обязан защищать и даже кормить «жену». Были семьи, где один «муж» имел по три-четыре «жены», но спал только с одной... Но это все частности лагерной жизни. Евгения здесь всего вторую неделю, и ей еще многое в диковинку.

– Одной плохо, – покачал головой Шашило. – Женщина по природе своей нуждается в мужчине, чтобы он заботился о ней, кормил, одевал, ну и конечно же и обогревал...

– И что из этого следует?

– Плохо одной в лагере... Тем более что есть человек, который мог бы о вас заботиться.

– Или этот человек вы, или здесь у вас брачное агентство, – усмехнулась Евгения.

– Этот человек – я, – признался он.

– Но у меня нет желания вас развращать.

– Оно может появиться.

– Если вам верить, то у вас в колонии развратные действия недопустимы. Или вам нельзя верить?

– Мне нужно верить.

Шашило поднялся со своего места, обошел Евгению, встал сзади, пальцами мягко стал разминать мышцы ее плеч. Шея у нее действительно затекла, массаж бы не помешал, но ей было неприятно чувствовать на себе его руки.

– Тогда никакого разврата.

– Ты же не хочешь выйти отсюда по звонку?.. Будешь хорошей девочкой, и уже через год выйдешь на свободу.

– К этому времени вы мною натешитесь. Или ваша любовь закончится еще раньше?

– Когда закончится, тогда и закончится. Но ты не пожалеешь. Будешь работать у меня по дому, я договорюсь, чтобы ты оставалась там на ночь. Душ каждый день, косметика, приличная одежда... Тебе понравится.

– Не понравится.

– Ты отказываешься?

– Да.

– Учти, ты здесь не одна, я могу найти более покладистую.

– Пожалуйста.

– Принуждать я тебя не буду.

– Приятно слышать.

– Но выйдешь отсюда по звонку.

– Ничего, я терпеливая...

– Дура.

– Была бы умной, сюда бы не попала.

– Даю тебе сутки на размышление.

– Я уже все для себя решила.

Шашило действительно не стал принуждать ее к сожительству. Очень скоро он нашел себе другую, более покладистую женщину и фактически поселил ее в своем доме. Но Евгения о том ничуть не жалела...

Часть вторая

Глава 8

Дверь содрогнулась от сильного удара и только затем открылась. По своему пьяному обыкновению, Леша сначала ударил по ней ногой и только затем открыл ее ключом.

Третий час ночи, но это еще раннее для него время. Раньше четырех он обычно домой не приходил. А в дверь он ударил, чтобы разбудить ее. Леша очень не любил, когда Вероника встречала его в постели. Она не должна была спать, она должна была ждать его в прихожей на коврике, как верная собака. А он и довел ее до состояния собаки. И он, и его дружки... Но все это уже в прошлом. Больше она не собирается терпеть его барские замашки.

– Сейчас ему морду набить или как? – спросил Вадим, поднимаясь с постели.

У него не было богатых родителей, как у Леши, и сам был гол как сокол. Но парень отслужил в армии, сам, без чьей-либо помощи закончил финансовую академию. Опять же своим лбом пробил себе брешь в благополучное будущее: его пригласили работать в солидный банк, положили приличный оклад. Пусть Вадим не такой состоятельный, как Леша, но никаких сомнений в том, что он – состоявшаяся личность. Леша еще не закончил институт, но даже после того, как он получит диплом, все равно останется сидеть на шее у родителей. Ночные клубы, абсент, гашиш и бабы. Больше его в этой жизни ничего не интересовало.

– Не надо. Думаю, обойдется...

Вероника поднялась с постели, набросила на голое тело халат, глубоко запахнула его. И вышла в прихожую.

Леша, как и ожидалось, был пьян в стельку. С одной стороны его поддерживала смазливая брюнетка, с другой – роскошная шатенка.

– Знакомься, это Агнесс, а это Мими... – еле ворочая языком, представил он своих шлюх. И не постеснялся заявить: – Они будут спать с нами...

Леша был натуральным животным в человеческом обличье, но Вероника не могла не признать, что сама заслужила скотского к себе обращения. Сначала она жила с одним только Игорем Соломоновичем, затем, не выдержав давления со стороны его сына, стала любовницей сразу трех молодых парней. Адам, Леша, Гена... Они приходили к ней по очереди, а иногда и все сразу. А Игорь Соломонович ни о чем и не догадывался, что, впрочем, не оградило ее от неприятностей. Он нашел себе красавицу-фотомодель, а Веронику выставил за дверь. Леша ее подобрал, снял для нее квартиру, раз-два в неделю заявлялся к ней в сильном подпитии, иногда один, иногда, как сейчас, с подружками. И она его принимала, потому что ее устраивала такая жизнь. Квартира приличная, содержание неплохое, и даже время на личную жизнь было, иначе бы она не смогла найти Вадима.

– Боюсь, впятером нам в одной постели будет тесно, – с язвительной усмешкой сказала она.

– Ты че, считать не умеешь? – удивленно вытаращился на нее Леша. – Тупая блондинка, ля...

Его шлюхи оскорбительно захихикали.

– Да нет, она умеет считать, – сказал вышедший из спальни Вадим. – А вот кто-то даже вести себя не умеет.

Леша снова выпучил глаза, на этот раз на него.

– Это что за хрен?

Шатенка и брюнетка с интересом смотрели на Вадима. Парень производил впечатление. Высокий, широкоплечий, мускулистый, в плавках крупный калибр...

– Я тебя сейчас по стенке размажу, козел!

Вадим стремительно подошел к Леше, одной рукой схватил за горло, другой за пояс брюк, приподнял и швырнул на пол.

Леша с трудом поднялся на ноги, но вместо того, чтобы дать отпор обидчику, попятился от него. Но словам волю дал.

– Ты что, охренел, козел!.. Ты хоть знаешь, что с тобой будет?

– И что со мной будет?

Вадим снова подступил к нему и резко замахнулся. Леша был примерно одной с ним комплекции, но гонору в нем было гораздо больше, чем смелости. Вадим не стал бить его, всего лишь показал ему кулак, но этого хватило, чтобы парень шарахнулся назад, споткнулся и сел на пятую точку опоры. Но рот не закрыл.

– Ну, ты попал, козел!

– А за козла ты ответишь!

– Вадим, не надо!

– А я говорю, надо!

Вадим резко схватил Лешу за грудки, оторвал от пола, движением головы показал на Веронику.

– Это моя женщина. Ты меня понял?

– Понял, – зажмурив от страха глаза, кивнул трус.

– И за эту квартиру я буду платить.

– Я понял.

– А ты дорогу сюда забудь.

– Забыл.

– И лебядей своих забирай!

Леша убрался вместе со своими развратными подружками. Вадим нежно обнял Веронику.

– Вот и все, а ты боялась.

– Я и сейчас боюсь...

– Что он нам с тобой сделает?

– Не знаю...

– Пусть только сунется, я ему башку сверну...

Вадим увел ее в спальню, уложил в постель и своими ласками заставил забыть о бывшем любовнике.

Но Леша напомнил о себе ровно через три дня. В квартиру к ней пришли два оперуполномоченных уголовного розыска и заявили, что разыскивают золотое ожерелье, которое она якобы украла у гражданина Быкова.

Ожерелье они нашли, изъяли его в присутствии понятых. И напрасно Вероника пыталась объяснить им, что это подарок...

* * *

Три года тянулись как сама вечность, но, как сейчас казалось, пролетели как один миг. Завтра для Евгении «прозвенит звонок», завтра она покинет колючие стены постылой колонии...

А сегодня пришел этап. Сегодня начальство принимает «пополнение». Евгения с сожалением смотрела на испуганных женщин, сиротливо жавшихся друг к дружке. Даже бывалым товаркам не по себе – хорохорятся, но все равно видно, что тяжесть на душе. А подполковник Шашило распушил хвост. Евгения видела, кого сластолюбец выбрал в жертвы. Лето, женщины без платков и верхней одежды. А белокурая красотка и вовсе как будто на бал собралась. Волосы уложены в прическу, губы смачно накрашены, кофточка хоть и без декольте, но туго натянута на пышной высоко поднятой груди; и джинсы слишком плотно прилегают к бедрам и паховому зазору. А фигура у девушки на загляденье. Шашило пускал слюни, глядя на нее, а она не спускала глаз с Евгении. Смотрела на нее с интересом, но напряженно и как будто с опаской. Нет, это не взгляд розовой нимфетки, здесь что-то другое...

Евгения пришла к ней сама. Вечером, в карантинный корпус. Девушка сидела на койке, сложив руки на железной дужке и склонив на них кручинную голову. Сначала она услышала ее шаги и только затем подняла на нее глаза. Встрепенулась, узнав; поднялась с койки. В нерешительности переплела руки, нервно закусила губу.

– Ты кто такая? – резко спросила Евгения.

– Вероника.

– Ты меня знаешь?

– Знаю.

– Я так и подумала... Откуда ты?

– Из Москвы.

– Меня откуда знаешь?

– На суде видела, – сокрушенно усмехнулась она. – Адам там был, Леша, Гена...

Евгения грозно нахмурилась. Возможно, эта дива причастна к ее несчастью.

– Ты знаешь этих скотов?

– Да... Я жила с Игорем Соломоновичем... А ты красивая. Я не зря переживала...

– Что ты переживала?

– Адам говорил, что ты понравилась Игорю Соломоновичу.

– Так понравилась, что за решетку на три года.

– Это все Адам. Он и отца заставил, и сам с ментами договаривался...

– Сама как здесь оказалась?

– Так же, как и ты. Насчет меня Леша Быков договорился... Я с ним жила после того, как от Игоря Соломоновича ушла. Еще та сволочь... Подарки мне дарил. Кольца, серьги, браслеты. И ожерелье тоже подарил. А когда я ушла от него, за мной пришли. Ожерелье, говорят, ворованное. И попробуй докажи, что ты не верблюд... Пробовала, бесполезно. Шесть лет за кражу дали... Это Адам Лешу надоумил, я уверена... Вадим пытался помочь, так его чуть ли не на смерть забили... Эти ублюдки что хотят, то и творят. Денег много, родители во всем потакают...

– Вадим – твой парень?

– Да, я с ним собиралась новую жизнь начать... Чтобы никаких больше Игорей Соломоновичей, Леш, Адамов, Ген...

– Ты что, и с Адамом спала?

– И с ним... И с Геной, – через силу призналась Вероника. – Из-за тебя все...

– Из-за меня?

– Ну, не совсем из-за тебя. Не хотела, чтобы они за меня взялись. Они же нелюди, им же в радость человека загубить... И меня бы сгубили... Адам сказал, что, если я с ним не лягу, он скажет отцу, что я его совращала... А потом Леша был, Гена... Шантаж, угрозы, все как обычно... И морально меня сломали, и физически. А потом все равно подставили...

– Ты права, это нелюди, – кивнула Евгения. – А нелюдей уничтожать надо, без суда и следствия...

– А кому это нужно?

– Мне нужно... И тебе...

– Ты скоро выходишь?

– Завтра.

– Везет же! – с завистью посмотрела на нее Вероника.

– Могла бы и раньше выйти, если бы Шашило подмахнула.

– Кому?

– Подполковник Шашило, заместитель начальника колонии, упырь с липким взглядом. Да ты его видела, он на тебя как тот кот на сметану смотрел...

– А-а, этот...

– Он на тебя глаз положил.

– И что? – в замешательстве спросила Вероника.

Глядя на нее, трудно было понять, то ли обрадовалась она, то ли огорчилась.

– А то, что не сегодня-завтра он тебя в кабинет к себе вызовет. Принуждать не будет, но предложение сделает. Работу предложит, у себя дома. Дом у него большой, в два этажа, работы много. Уборка, готовка, глажка белья и его жирного тела... Будешь стелить, через три года выйдешь, нет, как я до самого звонка сидеть будешь...

– Лучше через три года.

– А не противно? – спросила Евгения, неприязненно глянув на Веронику.

– А я через «не могу». Зато всего три года... Не подыхать же здесь...

– Каждому свое.

Евгения не смогла переступить через себя. Пусть она попала в тюрьму за разврат, но здесь, в колонии, никто не посмеет бросить в нее камень. И Шашило пытался ее совратить, и матерые «коблы» из спецконтингента, но никому она не уступила... А Веронику осуждать глупо. Она по натуре своей содержанка; если старому Потапову по своей воле стелила, то и с Шашило спать будет. И это ее сугубо личные проблемы.

– Ты мне расскажи, как там Адам поживает, – хищно улыбнулась Евгения.

У нее не было конкретного плана мести, но спуску этому подонку она не даст. Рано или поздно сведет с ним счеты. Как и на чем сыграет – это уже детали. Главное, решимость, а этого ей не занимать. Сколько раз она представляла себе, как Адам стоит перед ней на коленях и умоляет о пощаде.

– Хорошо поживает, – горько усмехнулась Вероника. – Нам так не жить... Отец все там же, только должность повыше. Чем конкретно занимается, не скажу, но то, что деньги лопатой гребет, точно. Адам университет закончил, отец хочет, чтобы он бизнесом занялся. С таким отцом далеко можно пойти... Только ему ничего не надо. Он больше с Лешкой и Генкой по ночным клубам и казино... Хотя, может, и возьмется за ум. Отец его с матерью разводится. Может, уже развелся, я не знаю. На красотке какой-то жениться собирался. Или уже женился... Если отец у него бизнес отберет, то своей цацке отдаст. Она, говорят, ему сильно голову заморочила... – завистливо вздохнула Вероника. – Или уже бизнес отобрал... В общем, я мало что знаю. Три месяца под следствием была, два – ответа на кассацию ждала. За пять месяцев много чего измениться могло... Но то, что Игорь Соломонович дом на Рублевке достраивал, это точно. И Александр Петрович там же обосновался...

– Александр Петрович?

– Да, Лешкин отец. У него банк свой, тоже деньги лопатой гребет... А у Гены отец нефтью занимается, тоже миллионер. Но Игорь Соломонович круче, я так понимаю, они все от него в какой-то мере зависят... Они же тоже тебя топили, я знаю. Лешка и Генка деньги у предков своих брали, Адам ими с ментами расплачивался... Может, и меня они вместе топили... Топили, и утопили... Они в шоколаде, а мы в дерьме... Ты уж и за меня отомсти, ладно?

– Отомстить?.. А кто тебе сказал, что я мстить собираюсь? – изобразила удивление Евгения.

– А разве нет?

– Нет.

Вероника была обозлена на богатых подонков, скинувших ее в пропасть. Но при всем при том она была ненадежной. Кто знает, может, завтра приедет к ней тот же Леша или даже Адам, приласкает ее, она растает и поведает им, что Евгения собирается им отомстить... Они, конечно, и сами должны понимать, что мышка захочет вернуть котам свои слезки. Но одно дело предполагать, и совсем другое дело знать, что кто-то уже точит на тебя нож...

– Я в эти игры больше не играю, – покачала головой Евгения. – И сюда больше не хочу... Нет у меня денег, чтобы тягаться с этими ублюдками. Бог их накажет, а я в сторонку отойду... А ты мстить будешь, когда вернешься?

– Не знаю... Что я могу с ними сделать? – растерянно спросила Вероника.

– Если ты здесь, то ничего...

– А Бог их всех правда накажет...

– Вот на это и будем надеяться, – снисходительно усмехнулась Евгения.

Не боялась она Адама и его дружков. Плевать на их деньги и связи. Как только представится возможность восстановить порушенную ими справедливость, она обязательно пойдет на риск, чтобы сделать это...

* * *

Перед воротами контрольно-пропускного пункта было пустынно. Карликовый смерч поднял и закружил над землей обрывок газеты, подкрался к Евгении, чтобы поднять ей юбку, но как будто чего-то испугался, повернул назад, скользнул по капоту старой «Волги» и пропал. Девушка с улыбкой проводила его взглядом. Все, закончился ее срок, теперь она такая же вольная, как это воздушное завихрение.

Август месяц, полдень, солнце в зените, на небе ни облачка. Но Евгения ни на что не жалуется. На голове белая косынка, лучшая защита от солнца, а жакет, собственноручно пошитый из дешевого материала, хорошо бы, защитил ее от мужских взглядов. Но нет вокруг никого, кто мог бы позариться на нее. И ее ужасная мешковатая одежда никого не покоробит, пока она не прибудет на станцию, с которой можно будет уехать в Москву на пассажирском поезде. Идти до нее недолго, час-два, может, больше: после трех лет, проведенных в неволе, это не время и не расстояние, так, легкая прогулка...

Евгения прошла километра три, когда сзади послышался шум мотора, а затем и шорох шин по гравийной дороге. Она остановилась одновременно с подъехавшей к ней «Волгой».

Из машины вышел убеленный сединами мужчина лет семидесяти. Серая рубашка с коротким рукавом и на резинке, давно не глаженные черные брюки, на тощем запястье левой руки болтались старые часы с пожелтевшим от времени циферблатом. И сам он был, казалось, таким же, как его часы, – время вроде бы показывал, но глаз не радовал. Сухая морщинистая кожа, впалые щеки, дряблая шея. Глаза больные, уставшие. Но видно было, что галантность у него в крови. На ногах еле стоит, но из машины вышел, чтобы пригласить Евгению ехать с ним.

– Прошу!

Было бы смешно ответить отказом столь изысканно-вежливому старику. Да и зачем, если он мог отвезти ее на станцию. А если вдруг он окажется маньяком, то в кармане у Евгении лежит ложка с остро заточенным черенком. Вскроет старикашке горло и не поморщится... Нет уже той доброй наивной девочки, которой она была три года назад.

– А запросто!

Он открыл багажник, чтобы она положила туда свою сумку с нехитрыми пожитками, но Евгения бросила ее на заднее сиденье.

– Тут ехать-то, – пояснила она, удобно разместившись на переднем кресле.

– А куда именно ехать, милая девушка?

Голос у старика хриплый, свистящий, как будто в горле была дырка, через которую стравливался идущий от голосовых связок воздух.

– На станцию.

– А дальше?

– В Москву.

– А мне в Домодедово надо.

«К своей домобабове?» – хотела спросить Евгения, но промолчала, чтобы не обидеть старика.

– Это, считай, Москва, – добавил он.

– Не спорю.

– Двести сорок километров пути, и мы дома.

– Мы?

– Если, конечно, вы поедете со мной.

Евгений думала недолго.

– А почему нет?

Машина старая, но в салоне достаточно комфортно, даже прохладно, и двигатель уютно урчит – не хотелось выходить из салона на жару. Ехать бы и ехать до самого дома. Тем более что двести сорок километров – плевое дело. Уже к вечеру будут в Москве. И в душном общем вагоне париться не придется.

– Тогда едем, – весело, но с грустью в глубине глаз улыбнулся мужчина.

– Меня Женя зовут.

– Анатолий Данилович... А вы, я так понимаю, только что освободились.

– Смелый вы человек, Анатолий Данилович. В машину меня посадили. А вдруг я убийца?

– У вас же общий режим, какие здесь убийства?

– Да нет, есть и убийства. Неумышленные, бытовые...

– Это совсем другое дело. Да и не похожи вы на убийцу.

– Внешность бывает обманчивой.

– Вы светлая девушка.

– Ага, солнце за тучей...

– И тучу я вижу, но она маленькая...

– Вы, Анатолий Данилович, на дорогу лучше смотрите, а то будет нам туча на чебучу...

– Да-да, на дорогу, – кивнул он, крепче сжав на руле подрагивающие руки.

– А сами что у нас в краях делали?

– К внучке приезжал...

– Кто такая, может, знаю?

– Лучше бы вам не знать. Она в блоке для ВИЧ-инфицированных.

– Ой-ля-ля! Мне такое счастье не улыбнулось... Тфу-тфу-тфу!

Евгения не удержалась и три раза сплюнула через плечо.

– А Софье улыбнулось... Страшная улыбка, жуткая...

Анатолий Данилович учащенно задышал. Остановив машину, сунул руку в карман, достал оттуда склянку с таблетками, бросил под язык белый кружочек.

– Извините, это у меня от волнения...

– Нитроглицерин?

– Да.

– Сердце?

– Есть чуть-чуть...

– Как вы машину в таком состоянии ведете?

– Ничего, уже прошло. Поехали?

Евгения задумалась. Может, лучше ей на станции сойти? На поезде надежней будет, а то как бы не налетел дед на встречную машину... Но в то же время за ним присмотр нужен. Если вдруг что, она сможет выправить руль. Если повезет...

– Что вы молчите? – спросил он. – Не хотите ехать?

А машина уже катила по гравийному полотну, еще немного, и будет поселок с выездом на шоссейную дорогу.