Текст книги "Леннарт Фартовый"

Глава 3

Голова болела так, как не болела она никогда прежде. Я осторожно открыл один глаз, затем другой, чтобы осмотреться – где же я нахожусь? Солнечный свет ударил по ним, заставив снова зажмуриться. И все-таки понять удалось – в покоях, которые предоставил нам Олаф Твердобородый. И еще – Рейчел здесь нет. Где она?

Тогда-то ко мне и начали возвращаться воспоминания, смутные и расплывчатые. Нет, начало я помнил достаточно хорошо. Вот мы с Олафом оказываемся на противоположных краях стола. Посередине него стоит бочка, как вскоре выяснилось – с аквавитом. Рядом с ней – зажаренный целиком на вертеле баран. Все остальное пространство столешницы было заполнено блюдами так, как будто мы с Твердобородым не соревновались в тупости – кто кого перепьет, а вознамерились отметить какое-нибудь чрезвычайно знаменательное событие, причем всеми обитателями замка. Правил у предстоящего поединка, как удалось припомнить, было всего три.

Всегда выпивать полностью, тосты произносить по очереди и ни в коем случае не прятать руки под стол. Последнее меня озадачило.

– А это еще зачем?

– Чтобы не жульничал и не выливал, – пояснил Олаф, который, разминаясь, расхаживал по залу и размахивал руками так, как будто собрался не пить, а встретиться со мной в кулачном бою. – Спрятал хотя бы одну из них пусть на миг, и все, сразу же проиграл. А вообще можешь их в петли просунуть, видишь их?

– Вижу.

Две кожаных петли на самом краю стола, продетые сквозь столешницу. А я-то все голову ломал – они-то на какой ляд нужны?

– Ну так что, приступим? – спросил Твердобородый, усаживаясь на место и просовывая в петли руки по локоть.

– Приступим, – выполняя такую же процедуру, согласился я.

Самому наливать не пришлось: для этого у нас были помощники. Всего их оказалось четыре, и два из них следили за тем, чтобы наливалось поровну.

– Помоги мне сам Громовержец! – торжественно провозгласил Олаф, а из рассказа Блеза я знал, что тот у них – верховый бог во всем пантеоне. – Ну, как водится, за знакомство! – После чего вылил содержимое лафитника в рот, даже не глотнув.

– За него!

Крепостью аквавит оказался сродни рому, джину или любому другому напитку из того же ряда и довольно неплох на вкус. Я выпил, отправил в рот щепоть замечательной квашеной капусты с клюквой, а к тому времени лафитник вновь стоял передо мною полный до самых краев. И началось.

За что мы только не пили! За дружбу, любовь прекрасных дам, чтобы мечи не тупились, а лошади не хромали, чтобы враг убегал, едва только нас увидев, а сено в следующем году не сгнило из-за дождей. За то, чтобы у Олафа родился пятый сын, а у меня первый. Чтобы побыстрее сдох неизвестный мне проклятый Эйдвин Бычья Кость, который все никак не желает расплатиться с долгом. И чтобы сдох незнакомый Олафу проклятый Брестиль, заставивший нас с Рейчел и Головешкой покинуть родину.

Поначалу я все волновался – откуда брать тосты, но затем успокоился: чего там сложного? Посмотрел в окно – чтобы ветер дул с юга, ведь он приносит с собой тепло. Покосился на стены, завешанные доспехами и оружием, – чтобы щиты держали любой удар. Взглянул на стол, на блюдо с икрой – чтобы хорошо ловилась рыба. Зрителей в зале хватало. Они толпились вдоль всех четырех стен, причем не в один ряд, сопровождая каждый удачный тост одобрительным гулом. А поскольку Олаф был в этом деле опытен, ну а я разошелся, гул практически не прекращался. Последний произнесенный мной тост был за то, чтобы у Олафа Твердобородого отросла борода такой длины, что он смог бы опираться на нее стоя. И еще помню, тост всем понравился настолько, что вызвал восторженный рев. Но дальше начинался провал. И у меня никак не получалось вспомнить – кто же уткнулся мордой в стол первым, погнув бороду, а следовательно, проиграл?

Ко всему беспокоило отсутствие Рейчел. Нет, конечно же я не ударил бы ее в любом состоянии, но наговорить мог такого, что нет у меня теперь жены! Ее отсутствие было крайне подозрительно. На всякий случай я внимательно осмотрел грудь – нет ли на ней ожога от элекита? У тех, кто напивается до беспамятства, это не редкость. Не ожоги, хотя и они случаются, но то, отчего оберег и должен сжечь кожу. Она была целой, без малейшего покраснения, что совсем ничего не значило. Ворочался во сне, повернулся на бок, и оберег оказался на самой постели.

Охая и стеная, я выполз за дверь. Что бы ни произошло, удары судьбы нужно принимать стойко, и потому отправился туда, где надеялся увидеть Олафа, – в зал, который стал нашим ристалищем. В нем оказался лишь Твердобородый, цвет лица которого был настолько зеленым, как будто оно вырезано из малахита. На столе перед ним стоял жбан с водой, а рядом на лавке – ведро с ней же. Судя по мокрым волосам, Твердобородый то и дело окунал туда голову.

– Проходи, Леннарт, проходи, – с трудом сказал он.

Я уселся рядом, и какое-то время мы молчали.

– Да уж, все надежды пошли прахом, – наконец нарушил тишину Олаф.

– Не понял?

– Думал, одержу над тобой победу и получу в награду саблю. Больно она у тебя хороша! Не получилось.

Трактовать его слова можно было только однозначно. Особенно после следующей реплики Олафа:

– Согнулась у меня борода, согнулась!

И столько в его голосе было горечи, что у меня вырвалось само собой:

– Я тебе так ее подарю.

– Правда?! – обрадовался он, и, по-моему, у него даже зелени на лице поубавилось.

– Держи.

Олафу удалось извлечь саблю из ножен, чтобы полюбоваться ее отменным клинком, только наполовину. Затем он громко икнул, глотнул воды из жбана и надолго опустил голову в ведро. Чтобы сказать, когда оттуда вынырнул:

– Возьми взамен что приглянется. – И махнул рукой, указывая на стены.

Ходить в этих краях без оружия даже внутри замка мужчине так же неприлично, как на юге разгуливать дамам по улицам городов без юбок. Я выбрал чекан. Только по той причине, что он показался мне легким. Сейчас, когда ноги едва передвигались, вряд ли бы мне удалось унести что-нибудь потяжелее.

– Ладно, пошел я.

Победа совсем не обрадовала, ибо предстояло объяснение с Рейчел. Тяжелое объяснение, если она вообще захочет со мной говорить.

– Иди, Леннарт, иди. И все как договаривались – победил, можешь ее забирать, теперь она твоя.

– Кого забирать?

Но Олаф успел спрятать голову в ведро с водой. Так надолго, что, подождав некоторое время, я плюнул и вышел во двор.

Рейчел я увидел практически сразу же. Она с каким-то объемистым свертком в руках спешила в дом, где и находились наши покои, и выражение ее лица не предвещало мне ничего хорошего.

– Рейчел! – окликнул я.

Прими, Леонард, свою судьбу мужественно, ведь ты мужчина.

– Лео! – Нашей встрече она явно обрадовалась. – Ты уже проснулся? А я так надеялась успеть!

– Что именно?

– Принести тебе пива. Открываешь глаза, а оно вот уже. Холодненькое, свеженькое, только сегодня дозрело. Пойдем, милый, сейчас я тебя им напою. А заодно нарежу тонкими ломтиками колбаску, ветчину, сыр, сало с мясными прожилками и вкусной шкуркой и рыбку почищу. Есть и соленая, и вяленая, и копченая, причем всякая-разная! Ну и сухарики, само собой. Поджаристые! Будет все как ты любишь.

– Рейчел, я…

– Пойдем-пойдем, любимый! Вижу, как тебе тяжело!

Когда Рейчел перечисляла всякие там рыбы с колбасками, каждое из них поочередно порождало приступы тошноты. Но пиво как будто бы отторжения не вызывало. И еще я смотрел на нее с подозрением – так ли уж она искренна? И не желает ли просто увести меня с чужих глаз, чтобы закатить настоящий скандал, когда останемся наедине?

Рейчел продолжала щебетать:

– Сейчас пива выпьешь, а потом я сделаю тебе массаж головы, и все как рукой снимет! Или все-таки лучше начать с массажа?

И тут меня озарила догадка – она пытается искупить вину за содеянное, иначе понять ее поведение было нельзя. Еще чего, прощения ей не будет: все что угодно, но не измену! И я гордо вскинул раскалывающуюся на части голову.

– И что было потом?

– Когда ты убедился, что Олаф пить больше не может, ведь тебе никак не удавалось его разбудить, все и началось.

– Что именно?

– Ты сказал всем, кто присутствовал в зале: «Так вы, гады, хотели сбросить со стены Головешку?! Сейчас вы за это заплатите!»

– А они?

– Они пытались тебя скрутить, да куда там! После чего им пришлось спасаться по домам, но ты и там не дал им покоя.

То-то я удивлялся, что двери во многих домах вдруг начали выглядеть так, как будто их наспех отремонтировали.

– Надеюсь, на этом все закончилось?

– Не сразу. Вначале ты спрыгнул с крепостной стены наружу.

– Зачем?!

– Чтобы убедить Теодора, что шанс остаться в живых у него был.

Судя по тому, что я разговаривал с Рейчел, шанс действительно есть.

– Ну а потом успокоился?

– Спустя какое-то время. Они не хотели пускать обратно в замок, но ты выбил калитку в воротах. Все начали от тебя убегать, а сам ты решил вернуться в зал. Но Олаф так и не проснулся, и тогда тебе пришлось пить одному.

– Долго?

– Не слишком. Говорят, всего пять или шесть тостов.

«Вероятно, они и были лишними», – успел подумать я, когда Рейчел продолжила:

– Потом ты снова бегал по замку и кричал: «Ну и кто тут вожделеет к моей Рейчел?!» Тогда-то они и решили, что лучше уж остаться в замке тебе одному, а им всем из него выйти. Они вернулись ближе к утру, когда ты уже спал.

– Наши-то хоть не пострадали?

– Наши нет. Казимир и остальные в башне успели спрятаться, их Блез вовремя предупредил. А в ней такие двери, что даже у тебя их выбить не получилось. Ну а дальше!.. – Голос у Рейчел стал восторженным.

– Что дальше?

– Лео, ты подхватил меня на руки и унес в спальню. Боги, как же ты был горяч, неутомим и изобретателен! Любимый мой, пива еще налить?

– Наливай. Скажи, Рейчел, я никого не убил?

– Нет-нет, Лео, все живы. Женщин и детей ты не трогал, а у мужчин все время получалось бегать куда быстрее тебя. Разве что Бьерн Медвежья Лапа.

– А с ним что?

– Говорят, он серьезно запил. Никогда, мол, ему не научиться искусству берсеркера настолько высоко! Он сам так сказал.

«Да уж, – грустно размышлял я. – Теперь в замке Олафа определенно не перезимуешь. Имущество ему попортил, его дружину унизил… Надо побыстрее отсюда убираться – как людям в глаза смотреть? И еще придется отказаться от крепких напитков. С одной стороны, Рейчел в полном восторге. Но я ничего из того, что между нами произошло, не помню, и какой тогда в том смысл? Уж лучше как обычно, даже в ущерб любимой женщине».

Обстоятельства вынудили нас задержаться в замке Твердобородого еще на неделю: налетел буран, который ровно столько и продолжался. Должен признать, скучное было время. На охоту не выедешь, на подледную рыбалку не сходишь, а пить мне было теперь нельзя. Справедливости ради, никто из обитателей замка и не настаивал.

В какой-то мере скуку скрашивал Головешка, точнее, устраиваемые им концерты. Голос у Теодора замечательный, на гуслях он играет отменно, и потому у него сразу же появилось множество благодарных слушателей. Народу в зале, где выступал Головешка, было не протолкнуться! Пел он древние саги про Рейрика Дубоголового, которых, как выяснилось, у Теда оказалось невероятное количество. Причем Тед ни разу не повторился, как бы его порой ни упрашивали. Справедливости ради, сюжет всегда был практически одинаков – как Рейрик захватывает корабли и города, грабя их дочиста, между делом насилуя юных дев, девиц брачного возраста и замужних дам. На этом он останавливался особенно подробно, в деталях, и потому в зал не пускали женщин, но мужчины слушали, разинув рот. А еще после каждой саги Олаф Твердобородый вскакивал на ноги и орал:

– Это то, что мы потеряли, став такими, как сейчас! Куда делся тот дух воинов, который был у наших предков?! Вскоре дело дойдет и до того, что нам придется носить женские платья! Причем заслуженно!

И все его горячо поддерживали. Затем женщины начали возмущаться, Головешке пришлось выступить только для них, и в зал теперь не пускали мужчин. По рассказу побывавшей на его выступлении Рейчел выяснилось, что когда-то в Айсейнте хватало и воительниц. Поскольку саги были об Рогмульде Златокосой и ее дружине, сплошь состоящей из представительниц прекрасного пола. Правда, занималась Рогмульда тем же, чем и Рейрик, – грабила все, что увидит, и насиловала мужчин.

Слушая Рейчел, я размышлял о том, что Головешку необходимо женить – в его сагах только тем и занимаются, что всех насилуют, чем не довод? Явно у Теда на этой почве бзик. Дело осложнялось тем, что местные красотки, несмотря на его голос, не слишком Теодора и жаловали – субтилен, и борода не растет. Но выход ведь должен быть? Когда я высказал Рейчел свои соображения, она горячо меня поддержала.

– Правильно, Лео, говоришь! Женат должен быть каждый мужчина без исключения! Безусловно, из тех, кто способен жену содержать.

– Думаешь, Головешка способен?

Рейчел ненадолго задумалась.

– Тут ведь все от жены зависит. Ему нужна сильная и волевая женщина, чтобы он смог ее содержать. Поначалу я о Мэри подумала, она как раз в него влюблена, затем опомнилась – не слишком-то она и сильная и не очень-то волевая. Что-то другое нужно.

Относительно Мэри я был категоричен – она ему точно не пара. Сегодня Мэри любит Головешку, завтра у нее снова проснутся чувства к Блезу, послезавтра к дю Эскальзеру, затем нам повстречается какой-нибудь Хендрик Волоокий, и Мэри влюбится уже в него. Жена – это опора, а тут что? К тому же Рейчел права – не хватит у Мэри ни сил, ни воли, чтобы заставить Головешку ее содержать.

Затем вьюга закончилась, и настала пора уходить. Мы, готовые к дальнейшему пути, прощались с обитателями замка. Подошел Олаф Твердобородый, чтобы по-братски меня обнять.

– Ну, до свидания, Леннарт Фартовый.

– Счастливчик Леонард.

– Вот и я о том же. Держи, это письмо к Ульфраму Косматому, его замок следующий на вашем нелегком пути в Гарданику. Он и приютит тебя, насколько понадобится, и приветит. Человек своеобразный, но слово свое держит всегда. Впрочем, как и я. Забирай. – Олаф движением руки указал на нечто, укутанное в оленьи шкуры.

– Что это?

– Как это что? – безмерно удивился Олаф. – Наковальня. Все как и договаривались: побеждаю я – ты отдаешь саблю. Ну а ежели ты – забираешь у меня наковальню. Тяжелая, собака! Мы ее вшестером едва сюда приволокли.

Хотелось бы мне увидеть в тот самый миг свою собственную физиономию со стороны.

Любое другое – оружие, теплую одежду, запас продуктов, золото, наконец, пусть я далеко не так меркантилен, как может показаться. Но зачем мне понадобилась наковальня?!

Олаф выражение моего лица понял неправильно.

– Ты даже не сомневайся, Леннарт! Все чин чином – отполировали ее со всех сторон до зеркального блеска, как тобой и было сказано. Два дня ушло!

«Нет, никогда больше ни капли не выпью!» – мысленно поклялся я, лихорадочно размышляя, как бы выпутаться из создавшегося положения, не обидев Олафа. Наковальня выиграна мной в честной борьбе, и для него дело чести ее отдать. Но что мне самому делать с куском железа, который едва отрывают от земли шесть человек, пусть он даже как зеркало отполирован?

– Нисколько в твоем слове не сомневался, Олаф Твердобородый, – с чувством сказал я, крепко пожимая ему руку. – Но она понадобится мне не скоро, по возвращении, тогда и заберу. А пока окажи мне неоценимую услугу – пусть наковальня хранится у тебя. Да, можешь пользоваться ею смело: буду забирать, отполирую сам.

Голова хозяина следующего замка – Ульфрама Косматого оказалась лысой и гладкой, как женское колено. На ней не было ни малейшего признака волос и даже того, что они когда-то там росли.

– Приветствую тебя, Леннарт Фартовый! Нет, это надо же – погнуть бороду самому Твердобородому! Никогда бы не подумал, что такое возможно.

Смотрел на меня Ульфрам с немалой долей настороженности, уж не знаю почему. Впрочем, как и я на него. Вдруг Косматому придет в лысую голову затеять нечто подобное, а отказываться от вызовов, как объяснил Блез, на его родине не принято. Замок Ульфрама был куда больше, а значит, дружина многочисленней, и мое внезапно открывшееся даже самому себе искусство берсеркера с таким количеством воинов может и не сработать. К счастью, обошлось.

– Будь у меня как дома, Фартовый, – продолжил Ульфрам. – Все мое – твое!

– Благодарю, – только и ответил я, ни слова не добавив больше.

Его имущества мне не нужно, но и своего не отдам. К тому же не кроется ли за словами Ульфрама ловушка? Повтори я его, и не схватит ли Косматый за руку Рейчел, пытаясь увести мою жену в свою спальню? Понятно, что не соглашусь, и тогда окажется, что я не держу слово. В Айсейнте подобное совершенно неприемлемо, ведь меня начнут считать человеком, у которого потеряна честь.

Покои, которые предоставил нам Косматый, были нисколько не хуже тех, что у Твердобородого. Они оказались даже просторнее, и потому в них нашлось место для Мэри. Казимир, Блез и виконт Антуан заняли гостевой дом, а Головешку определили на постой к вдове. Забегая вперед скажу – зря они так опрометчиво поступили! Саги Теодора по-прежнему остались древними, но они потеряли все то, за что их так ценили в замке Олафа, ведь теперь в них никто никого не насиловал, да и сама похоть исчезла совсем. Слушая его теперь, люди зевали, и никто из них даже не вздумал вскакивать на ноги, чтобы пожалеть об утерянных временах.

Ульфрам Косматый затеял в нашу честь настоящий пир, когда в огромном зале за длиннющим столом собрались все обитатели замка. Мы с Рейчел и Блезом заняли почетные места рядом с хозяином. Я – по понятной причине, Рейчел – как моя супруга, ну а про Блеза все уже знали – куда лежит его путь и что он по прибытии в Гарданику намерен сделать. Сам Ульфрам сказал:

– Благородная миссия! Эх, сбросить бы мне пару десятков лет, непременно бы отправился вместе с вами!

«Если сбросить ему двадцать лет, вряд ли бы мы его с собой взяли, – глядя на Косматого, думал я. – Ему сейчас не больше тридцати, а сколько бы тогда осталось и чем бы он смог нам помочь?» Вслух конечно же произнес другое:

– Все мы рабы обстоятельств. Но спасибо за моральную поддержку, ведь она нам так необходима!

Пир действительно задался. Спину грел камин, неподалеку от которого мы сидели, стол радовал разнообразием блюд. Пить меня никто не заставлял, и потому мне только и оставалось, что возносить кубок после очередного тоста и, смочив губы, ставить его обратно на стол. Затем мы с Косматым уединились в оружейной, чтобы поговорить о серьезных делах.

– Да, – сказал он, – нелегко вам придется в Гарданике!

В ответ я тактично спросил:

– Ну и с какого бы хрена?!

Нет, себе я не противоречу. В этих суровых краях то, что сказал, и было самой тактичностью. Иначе мой вопрос прозвучал бы так:

– Слышь, Ульфрам Косматый, волос на голове которого не больше, чем мозгов внутри нее, ты позволил себе засомневаться в моей храбрости? Или в том, что мои руки разожмутся от тяжести меча?

Меча у меня не было, а с недавних пор и сабли. Но ведь о нем же всегда идет речь, когда нужно выразиться метафорически? Ему в лысую голову не пришло бы обидеться, поскольку именно так в Айсейнте между собой и разговаривают все, везде и всегда.

– С такого, Леннарт, что в Гарданике властвует Анандр Угольная Нога. Дружина у него огромная, а сам он хитер и коварен.

– Спасибо, Ульфрам, за ценные сведения, учту.

– Кстати, Леннарт, тробора не продашь?

Наверняка тробор и стал причиной того, что Ульфрам предложил разговор наедине.

– Извини, не смогу. Он мне больше чем друг.

– Разве ходящие железяки могут быть друзьями?

– Еще как могут!

Он даже лучше, чем друг. Разговорами не докучает, кормить его нужды нет, к тому же отдых не требуется. Да и где найти такого друга, который в одиночку способен спасти от разъяренной команды «Улыбки покойника»? И еще у меня была надежда на то, что, если мы попадем в безвыходную ситуацию, когда смерть будет неминуема, он поможет всем нам.

– Нет, никак не смогу! – И в моем голосе было столько твердости, что Ульфрам даже настаивать не стал.

– Нет, какой же все-таки был замечательный пир! – не уставала восторгаться Рейчел. Согласен, ведь благодаря ему она сумела запастись комплиментами на несколько лет вперед. – Леннарт, мы обязательно должны что-нибудь подарить Ульфраму в знак благодарности!

Я поморщился – и Рейчел туда же: меня зовут Счастливчик Леонард! Она истолковала мою мимику неправильно.

– Не будь таким скупердяем, иначе что о нас подумают люди?

– Да что угодно пусть думают! И вообще, что мы можем ему подарить, когда у нас самих мало что есть?

– Ну не знаю. Но обязательно что-нибудь значимое. Ты у меня умный, непременно что-нибудь придумаешь.

Значимого у меня немного. Сама Рейчел, тробор, пес Барри и еще арбалет. Жену конечно же дарить не стану, но и тробора с арбалетом и псом безумно жаль.

– Рейчел, как ты думаешь, парику Ульфрам обрадуется?

Если разобраться, вещь с историей – в нем виконт Антуан степень магистра алхимии получил, а их абы кому не дают! К тому же будет лысину чем прикрыть – все-таки он Косматый. И в том, что парик белый, плохого ничего нет: вполне сойдет за седину. В возрасте Ульфрама седина всегда вызывает уважение. Если парик хорошенько почистить и завить букли, то будет как новенький.

– Парику? Не уверена. Да и потом накладные волосы – не слишком-то весомый подарок.

– Весомый нужен, говоришь? Тогда и думать нечего – пусть у Олафа Твердобородого заберет мою наковальню. И весомая, и блестит как зеркало. Только пускай он сам сюда ее упрет.

– Лео! – расцеловала меня Рейчел. – Никогда не сомневалась в твоем уме! Только нужно на ней дарственную надпись выгравировать. Значит, так, – продолжила рассуждать она. – Необходимо тех двоих проводников, которых нам дал Олаф, назад с письмом отправить. Чтобы Твердобородый подготовил наковальню к переезду. А заодно и надпись выгравировал. Только ее придумать еще нужно. Поможешь?

– Рейчел! – взмолился я. – Мне спать очень хочется!

– Ладно, спи, мой самый умный мужчина в мире! Сама справлюсь – и письмо напишу, и дарственную надпись придумаю.

Утром, когда мы собрались уходить из замка Ульфрама, заявилась непонятно где пропадавшая Мэри. Чтобы огорошить нас заявлением: она влюбилась в одного из воинов Косматого – Гриммара Длинное Копье и остается здесь навсегда.