Текст книги "Анима. Отношение к домашним животным в России"

Глава 2
Злоключения кошачьи и собачьи

Позавидовала кошка собачьему житью.

Поговорка[211]211
  Русские пословицы и поговорки ⁄ под ред. В. П. Аникина. М.: Худож. лит., 1988. С. 258.


[Закрыть]

В Новгородской области в 1960-х годах записана реплика: «Живёт кошка, живёт и собака!» Это было произнесено немолодой женщиной, которая хотела сказать, что житьё-бытьё бывает разное, человеку же хочется пожить по-людски[212]212
  Пословицы и поговорки, собранные и прокомментированные В.В. Гарновским // Традиционный фольклор Новгородской области: Пословицы и поговорки. Загадки. Приметы и поверья. Детский фольклор. Эсхатология. По записям 1963–2002 гг. ⁄ сост. М.Н. Власова, В.И. Жекулина. СПб.: Тропа Троянова, 2006. С. 309.


[Закрыть]. Выходит, судьба кошки и собаки куда хуже человечьей, и это в порядке вещей. О них, ставших ныне самыми популярными домашними питомцами, речь здесь и пойдёт – начиная с самых давних времён, в том числе по археологическим и палеозоологическим данным. Для сравнения с той ситуацией, что была в России, отметим отношение к домашним животным в Западной Европе – в XVII–XVIII веках и затем по книге знаменитого натуралиста А.Э. Брэма. Изучая эту тематику, важно обратить внимание на суеверно-религиозные аспекты восприятия в русском народе кошек и собак, а также на представления о необходимости (или ненадобности) их лечить. Отдельная невесёлая тема – широкое использование кошачьих и собачьих шкур, а значит, массовая заготовка по городам и весям такого сырья.

Бульдог в экипаже

Художник В. В. Домогацкий (1909–1986) в своих воспоминаниях описывал детство, проведённое в Москве:

«В восемнадцатом году у маминых друзей Эвертов сохранился как-то довольно приличный выезд, они взяли меня однажды с собой покататься в Петровский парк. <…> Гуляющих было мало, но всё-таки они ещё были. Одно время в ряду с нами ехала коляска куда элегантнее нашей; добротнейший кучер сидел на козлах, а в самой коляске на сиденье, как сфинкс, находился её единственный пассажир – белый с рыжими пятнами английский бульдог. Он сидел раскорякой, изредка мигая умнейшими глазами, уверенно выставив вперед свой кирпатый нос.

В агонии отходил мир, в котором было естественно прогулять в коляске под вечер бульдога. Пройдёт ещё два года, и английский бульдог станет достоянием учебников не меньше, чем мамонт»[213]213
  Домогацкий В. В. Кладовка: попытка консервации ⁄ публ. подгот. С. Домогацкая // Новый мир. 1992. № 3. С. 70.


[Закрыть].

Кажется, у российских императоров Александра III и Николая II было принято вывозить с собою на прогулки собак. Афанасий Фет вспоминал, как он на рубеже 1870-1880-х годов при посещении Крыма встретил на горной дороге царя – Александра III. Тот был верхом, и за ним ехала коляска, «в которой между прочим сидел прелестный рыжий сеттер…»[214]214
  Фет А. Воспоминания. М.: Правда, 1983. С. 459.


[Закрыть]. Литератор Борис Садовской (1881–1952) в мемуарных заметках упоминал выгул на тройке чёрного царского сеттера, за которым в карете ехал государь[215]215
  Садовской Б. Заметки. Дневник (1931–1934) ⁄ вступ. ст., публикация И. Андреевой//Знамя. 1992. № 7. С. 178.


[Закрыть].

Своеобразное очеловечивание животных – выразительный признак налаженного городского образа жизни, свойство развитой цивилизации. Доброе, любовное отношение к домашним питомцам бывало ещё в античности, чему примером хотя бы знаменитое стихотворение Катулла (первая половина I века до н. э.) на смерть воробья Лесбии («Плачь, Венера…») и вся подразумеваемая там ситуация. Воробьёв тогда содержали в домах. Это лишь самое известное из таких стихотворений. Явно под влиянием

Пёс молосской породы.

Древнеримская мраморная статуя (по-видимому, копия с эллинистического бронзового оригинала II века до н. э.).

Высота 1 м 5 см.

Британский музей

Катулла написал свою эпиграмму «Попугай Атедия Мелиора» другой римский поэт – Стаций (вторая половина I века н. э.). У него так же, как у Катулла, оплакивается домашняя птичка (конечно, не вполне серьёзно) и представлено, как прочие птицы её хоронят[216]216
  Античная лирика ⁄ сост. и примеч. С. Апта, Ю. Шульца. М.: Худож. лит., 1968. С. 357; Парнас: антология античной лирики ⁄ сост. С.А. Ошеров. М.: Москов. рабочий, 1980. С. 327–328. В подражание классическому тексту Катулла написал своё стихотворение «На смерть собачки Амики» (1821) А. А. Дельвиг (Дельвиг А. А. Поли. собр. стихотворений. 2-е изд. Л.: Сов. писатель, 1959. С. 155).


[Закрыть]. В древнегреческой «Палатинской антологии» есть эпиграммы на трагическую гибель петуха, на смерть содержавшегося в доме зайчонка (которого юная хозяйка похоронила в соседстве со своей постелькой), а также надпись на памятнике боевому коню, погибшему от раны[217]217
  Парнас. С. 190–191.


[Закрыть]. Среди сохранившихся древнеримских надгробных надписей на камне имеются стелы со стихотворными эпитафиями животным – собачкам Жемчужине, Мушке и даже любимому коню императора Адриана Борисфениту (из биографии императора известно: он так любил собак и коней, что действительно сооружал им гробницы)[218]218
  Поздняя латинская поэзия ⁄ сост. и вступ. ст. М. Гаспарова. М.: Худож. лит., 1982. С. 537–538.


[Закрыть]. Найдено немало надгробных памятников собакам, с эпитафиями на древнегреческом и латинском языках[219]219
  Елисеева Л.Г., Андреева Е.Н. «Здесь теперь я отдыхаю под землёй, о хозяин, много потрудившись»: место собаки в жизни древнегреческого ойкоса на материале надгробных надписей // Проблемы истории, филологии, культуры. 2021. № 1. С. 149–163. О кошках и собаках в древних цивилизациях см. краткие статьи в электронной антиковедческой энциклопедии «Brill’s New Pauly» (2006), где указана основная литература: Himemorder Christian. Cat // Brill’s New Pauly, Antiquity volumes / ed. by Hubert Cancik, Helmuth Schneider, English ed. by Christine F. Salazar; Classical Tradition volumes ed. by Manfred Landfester, English ed. by Francis G. Gentry. URL: http://dx.doi.org/10.1163/1574-9347_bnp_e611090; Idem. Dog // Ibidem. URL: http://dx.doi.org/10.1163/1574-9347_bnp_e518400; Braunl Christoph. Dog Latin // Ibidem. URL: http://dx.doi.org/10.1163/1574-9347_bnp_e 1410540 (дата обращения: 20.08.2022).


[Закрыть].

Объявление на двери подъезда. Киров (Вятка). Фотография автора. 2018

Да, античность удалена от нас во времени. Но это не противоречит предположению о том, что гуманное отношение к животным бывает присуще высокоразвитой урбанистической цивилизации. Ведь античность (особенно тех времён, когда составлялись эти тексты) именно таковой и была[220]220
  Это понимают знакомые с античностью специалисты по гуманитарным наукам. Однако зоолог-охотовед углядел в античности лишь одну-единственную грань в отношении к животным. Правда, речь у него шла о диких животных, а не о домашних (и тем более не о домашних любимцах). Приводя сведения о грандиозных травлях зверей в Древнем Риме, он указывал на эти жестокости и комментировал их, низводя высокоразвитую цивилизацию на уровень чуть ли не первобытного дикарства: «Истоки столь беспощадного отношения к диким животным, оказавшегося нравственной многовековой нормой античного общества, исходят, очевидно, из неизбежных конфликтов с крупными хищниками при увеличении численности населения и развитии скотоводства. Развитие социальных форм движения материи явно противоречило эволюционно выработанным закономерностям существования хищников, в соответствующей реакции которых на антропогенные изменения в среде их обитания не приходится сомневаться. Угроза жизни и имущественный ущерб от диких животных сыграли роковую роль в формировании явно враждебного отношения людей той эпохи к дикой природе». По мнению автора, утверждение нравственности в отношении к диким и домашним животным, осуждение жестокого с ними обращения начались только в эпоху Возрождения (Чащухин В.А. Человек и охотничьи животные: развитие отношений. Киров: Всерос. науч. – ислед. ин-т охотничьего хозяйства и звероводства им. проф. Б. М. Житкова, 2006. С. 30, 36–37). Обычное дело: слово «древний» в шаблонных выражениях «Древняя Греция» и «Древний Рим» нередко воспринимается как синоним дремучести. Да и в школе античность проходят в рамках того же учебного предмета, который начинается с «истории первобытного общества».


[Закрыть].

На декабрьском снегу. Объявление, сорванное ветром с двери подъезда. Киров (Вятка). Фотография автора. 2019

Россия становилась такой к началу XX века. Вот и наши современники всё чаще и всё больше «очеловечивают» домашних питомцев. Однако было бы неверным переносить нынешнее отношение к зверю на прошлые эпохи.

Великое кошачье побоище

Американский историк Роберт Дарнтон написал очерк о повседневной истории Франции конца 1730-х годов, с названием «Рабочие бунтуют: великое кошачье побоище на улице Сен-Северен». Трудившиеся в городской книгопечатне двое сорванцов-подмастерий устроили по приказу жены своего хозяина облаву на бродячих кошек и стали их уничтожать. Хозяину с женой орущие по ночам кошки, дескать, спать не давали. История о кошачьем побоище стала известна по позднейшему беллетризованному описанию, сделанному одним из тех парней. Изучив этот короткий мемуарный текст во всех подробностях и сопоставив его с особенностями тогдашней культуры и быта, Дарнтон сделал немало проницательных суждений: о противостоянии мастеров и подмастерий, о карнавальных формах выражения социальной напряженности в дореволюционной Франции, об игре с символами и т. д.

Должно быть, самое интересное – то, что отдавшая жестокий приказ хозяйка, оказывается, очень любила свою домашнюю кошку, «серенькую». Притом эта дама с лёгкостью согласилась на истребление всех прочих окрестных котов и кошек. Разумеется, исполнители, ненавидевшие своих хозяев, первым делом изловили и убили «серенькую». Лишь когда хозяйка увидела устроенную подмастерьями забаву – шутовское судилище (со стражниками, исповедником, палачом, виселицей) и всамделишную казнь выловленных кошек, – лишь тогда она догадалась, что её любимица неспроста куда-то подевалась. В мемуарах говорилось: «Эта дама души не чает в кошках. Как и многие печатных дел мастера. Один держит аж двадцать пять штук. Он заказал их портреты и кормит кошек жареной птицей»[221]221
  Цит. по: Дарнтон Роберт. Великое кошачье побоище и другие эпизоды из истории французской культуры. М.: Новое литературное обозрение, 2002. С. 124.


[Закрыть]. По этому поводу Дарнтон заметил: «Похоже, что среди книгопечатников любовь к кошкам была в то время повальной, во всяком случае, на уровне хозяев-мастеров, или, как их называли рабочие, bourgeois» (курсив автора. – В.К)[222]222
  Там же. С. 93.


[Закрыть]. Историк задавался вопросом: если подмастерья, припоминая свою проделку, каждый раз ухохатывались, то почему нам-то не смешно? «Наша неспособность воспринять подобную шутку свидетельствует о том, какая огромная дистанция отделяет нас от тружеников доиндустриальной Европы»[223]223
  Там же. С. 95.


[Закрыть].

Уильям Хогарт. Автопортрет художника с его мопсом. 1745

Согласно сведениям, которые Дарнтон привлёк для истолкования этого события, кошкам тогда вообще жилось нелегко. Проводившиеся в странах Западной Европы ежегодные карнавалы нередко сопровождались издевательствами над ними. Вопли мучавшегося животного толпе весельчаков казались смешными. А в день Иоанна Крестителя, когда повсеместно зажигались обрядовые костры, кошек могли сжигать на них прямо-таки мешками. Дарнтон подытоживал: «Издевательства над животными были на заре Нового времени общепринятым развлечением по всей Европе. Чтобы убедиться в этом, достаточно взглянуть на гравюру Уильяма Хогарта “Ступени жестокости”[224]224
  Уильям Хогарт (1697–1764) – английский художник, многие работы которого отличались морализаторством и социальной сатирой. Он любил животных, даже изобразил себя на автопортрете вместе с мопсом по кличке Трамп. Своим домашним любимцам он устраивал погребения возле собственного дома. «Четыре стадии жестокости» (1751) – его серия из четырёх гравюр, предназначенных для широкого распространения в народе (с назидательной целью). Некий персонаж с примечательным именованием – Том Нерон – сперва показан мальчишкой, который мучает животных. Потом, став кучером, он жестоко избивает и калечит лошадь. Наконец, дело доходит до убийства доверившейся ему девушки. На последней гравюре труп этого негодяя, подвергнутого казни, расчленяют в анатомическом театре.


[Закрыть], да и вообще мучение животных можно обнаружить в самых не ожиданных местах. Убийство кошек составляло обычную тему художественной литературы, от “Дон Кихота” в Испании начала XVII века до “Жерминаля” во Франции конца XIX. Жестокость по отношению к животным, с которой мы сталкиваемся в литературе, отнюдь не выражала садистские наклонности некоторых полубезумных писателей – в таких произведениях, как показал Михаил Бахтин в своём труде о творчестве Рабле, проявлялась одна из тенденций народной культуры». Так что «в ритуальном убийстве кошек не было ничего необычного». Кошки ассоциировались тогда со злым чародейством, сатанинскими оргиями, похотливостью – в общем, с дьявольщиной[225]225
  Дарнтон Роберт. Указ. соч. С. 109–114. Об этом см. также: Махов А.Е. Средневековый образ: между теологией и риторикой. Опыт толкования визуальной демонологии. М.: Изд-во Кулагиной – Intrada, 2011. С. 74–76; Его же. Hostis antiquus: категории и образы средневековой христианской демонологии: опыт словаря. М.: Intrada, 2013. С. 228–230; Его же. Hortus daemonum: словарь инфернальной мифологии Средневековья и Возрождения. М.: Intrada, 2014. С. 159–160.


[Закрыть]. Про французского короля Генриха III (1574–1589) рассказывали, будто он «столько их ненавидел, что коль скоро хотя одна из оных попадалася, цвет в лице его переменялся, и он впадал в обморок»[226]226
  Наставление о воспитании животных, служащих к забаве человеческой, с показанием, чем их кормить, пользовать в их болезнях и какую можно получать от оных пользу радость и увеселение ⁄ пер. с фр. В… Н… М.: В Университетской тип., у Н. Новикова, 1789. С. 77.


[Закрыть]. Судя по лексике и фразеологии немецкого языка, в прошлом кошка в Германии ассоциировалась с ложью и фальшью – потому, что она воспринималась наподобие ведьмы и была связана с нечистой силой[227]227
  Березович Е.Л., Кучко В.С. О явлении культурной ремотивации при калькировании лексики: кошачье золото и кошачье серебро в минералогической терминологии // Русский язык в научном освещении. 2021. № 1. С. 94–95.


[Закрыть].

Уильям Хогарт. Первая стадия жестокости. 1751

Примечательно, что в низах европейского населения той эпохи отношение к кошкам ещё напоминало об архаических обрядах, о временах суеверий и инквизиции, а зажиточные горожане уже заводили себе домашних любимцев и лелеяли их. Оценивавший работу Дарнтона историк Н.Е. Колосов писал: «Манера содержать домашних животных, характерная для буржуа, была одной из символических границ двух расходящихся миров. Подмастерья воспринимали животных как символ своего униженного положения, ибо к ним, по их мнению, хозяева относились лучше…»[228]228
  Копосов Н.Е. Хватит убивать кошек! Критика социальных наук. М.: Новое литературное обозрение, 2005. С. 159–160.


[Закрыть] Правда, любовь к своим животным могла, как видим, сочетаться с полным бездушием и даже жестокостью по отношению ко всем прочим живым существам.

В написанном от первого лица рассказе Е.Ю. Завершневой «Бабушка» упомянуто о таком же разделении животных: «Ещё я помню, как она тайком давала сахар нашей собаке Каштанке, несмотря на строгий запрет ветеринара (“я вас предупредил – ей нужна строгая диета, иначе долго не протянет”), жарила ей котлеты (почему не скормить просто сырой фарш?), варила кулеш (супчик – для собаки?). Три кошки, обитавшие в нашей квартире, постоянно толклись в бабушкиной комнате, а ночью спали у неё в ногах, однако на собраниях домового комитета бабушка всегда голосовала за то, чтобы в очередной раз извести кошек в подвале. По утрам она разбрасывала во дворе отравленные кости, чтобы их сгрызли бродячие собаки. Бездомные животные, в отличие от домашних, не имели права на существование, потому что портили её цветник»[229]229
  Завершнева Екатерина. Бабушка: рассказ // Знамя. 2010. № 12. С. 145–146.


[Закрыть]. Рассказ написан кандидатом психологических наук, автором исследований по психологии, философии и истории науки. Она – наша современница, манеры и пристрастия бабушки чужды и ей, и читателям. Сама же бабушка в отношении к зверям ведёт себя так же, как триста лет назад супруга французского буржуа, резко разграничивая своих и чужих.

В первой четверти XVIII века (приблизительно тогда же, когда французские подмастерья устроили кошачье побоище) Паула де Гонди, герцогиня де Ледигьер, жившая в Париже, так любила кошечку, что после её кончины велела соорудить в саду своего парижского особняка пышное надгробие: высеченная из чёрного мрамора фигурка возлежала на подушке из белого мрамора. В 1727 году во Франции напечатали книгу академика Ф.-О. П. де Монклифа «Кошки, или История кошек», в которой автор излагал историю кошачьего рода, восхваляя прекрасных зверьков и порицая жестокости по отношению к ним. С другой стороны, учёный-натуралист Ж.-Л. Леклерк де Бюффон в «Естественной истории» (1758) и авторы выходившей с 1751 года знаменитой «Энциклопедии, или Толкового словаря наук, искусств и ремёсел» отзывались о кошках весьма негативно[230]230
  Сальвиати Стефано. 100 легендарных кошек. М.: ACT: Астрель, 2008. С. 47–51.


[Закрыть]. Отголоски бюффоновых суждений встречаются в старинной научно-популярной литературе – у нас, к примеру, это переведённая с французского книга «о воспитании животных»[231]231
  Наставление о воспитании животных… С. 68.


[Закрыть]. В ней есть и такое: «В Париже обыкновенно едят мясо домовых кошек, кои столь же хороший вкус имеют, как кролик и заяц, токмо надлежит, чтобы оне были жирны»[232]232
  Там же. С. 80.


[Закрыть].

Спустя несколько десятилетий после «кошачьего побоища», во время Великой Французской революции, снова развернулись избиения животных: простолюдины преследовали и истребляли не только дворян, но также их охотничьих собак[233]233
  См., например: Сабанеев Л. П. Собаки охотничьи: легавые. М.: Терра, 1992. С. 17–18.


[Закрыть].

Подобное происходило и в охваченной революционной смутой России. Надежда Мандельштам (1899–1980) в документальном очерке «Предыдущий лошадёнок» заметила: «Революция задела и собак, но это неудивительно, потому что они тесно связаны с людьми, так же как коровы, лошади и другой домашний скот. Хозяева породистых собак бежали за границу, и на улицах появилась масса бродяг, рывшихся в помойных ямах». Таким собакам приходилось особенно тяжко[234]234
  Мандельштам Надежда. «Люсаныч» и другие отброшенные главы: материалы из нового двухтомника Надежды Мандельштам //Знамя. 2014. № 6. С. 130.


[Закрыть]. Конечно, коровы, лошади, овцы, козы тоже «тесно связаны с людьми», однако не совсем так, как породистые псы. Сельский скот человеком эксплуатируется, а городские домашние питомцы стали компаньонами и друзьями. При социальных пертурбациях им и доставалось, как людям.

В рассказе Евгения Замятина «Землемер», который датирован 1918 годом, крестьяне засунули «кипенно-белого» фокстерьера своей бывшей барыни в ведро с краской:«– Держи, держи, братцы! Держи собаку барынину! <…> – Курнай его, ребята, чего там! Курнай его в ведро-то, крась! <…> Фунтика вымыли бензином, но и бензин не помог: глаз не открыл Фунтик, так к вечеру и помер». В финале рассказа – пылает барская усадьба[235]235
  Замятин Е.И. Землемер // Замятин Е.И. Собр. соч.: в 5 т. М.: Рус. книга, 2003. Т. 1: Уездное. С. 461–462,469.


[Закрыть].

Русско-французская писательница и мемуаристка Зинаида Шаховская (1906–2001) вспоминала, как в 1918 году в поместье их семьи произошло чудовищное и бессмысленное убийство барских собак одним из местных мужиков: он подкинул отраву и стал любоваться их страданиями. Девочка едва умолила квартировавшего в поместье матроса застрелить собак, чтобы прекратить мучения[236]236
  Шаховская З.А. Собачья смерть: из воспоминаний // Шаховская З.А. В поисках Набокова. Отражения. М.: Книга, 1991. С. 108–114.


[Закрыть].

Максим Горький в воспоминаниях о В. И. Ленине приводил такую историю (или, по его собственному определению, легенду):

«В 19 году в петербургские кухни являлась женщина, очень красивая, и строго требовала:

– Я княгиня Ч., дайте мне кость для моих собак!

Рассказывали, что она, не стерпев унижения и голода, решила утопиться в Неве, но будто бы четыре собаки её, почуяв недобрый замысел хозяйки, побежали за нею и своим воем, волнением заставили её отказаться от самоубийства.

Я рассказал Ленину эту легенду. Поглядывая на меня искоса, снизу вверх, он всё прищуривал глаза и наконец, совсем закрыв их, сказал угрюмо:

– Если это и выдумано, то выдумано неплохо. Шуточка революции»[237]237
  В. И. Ленин и А.М. Горький: письма, воспоминания, документы ⁄ под ред. Б. А. Бялика, С. С. Зиминой, Н.И. Крутиковой. 2-е изд., доп. М.: Изд-во Академии наук СССР, 1961. С. 268.


[Закрыть].

То истребление кошек, то нежная к ним любовь и монументы над их могилками… Дело не только в том, что нравы со временем смягчаются. Гораздо значимее сам по себе уровень развития общества. Урбанизация и просвещение – вот что существенно. И не столь уж важно, когда именно складывается такой порядок жизни. Горожане Римской империи в этом смысле куда ближе к нашим современникам, чем французское простонародье XVIII века или русские мужики.

Всеобщее скотолюбие?

«Раскопки, проводимые в Новгороде, в числе прочего показали, что уже в четырнадцатом веке кошки были горячо любимы горожанами»[238]238
  Ляшкевич В., Донец Н. Страшнее кошки зверя нет (кошка в вашем доме). М.: Техноэкспресс, 1992. С. 17.


[Закрыть]. «На Руси кошка всегда была витриной благополучия дома. Раскопки, проведённые в Новгороде, показали, что кошки были горячо любимы горожанами»[239]239
  [Грабилина М.]. Мой ласковый и нежный зверь ⁄ публ. подгот. Мария Грабилина//Vita: Традиции. Медицина. Здоровье. 1994. № 1. С. 44.


[Закрыть]. «Кошка на Руси

всегда считалась животным вещим, приносящим удачу, поэтому до сих пор в России считается, что обидеть кошку – большой грех»[240]240
  КруковерВ.И. Сибирские кошки: Стандарты. Содержание. Разведение. Профилактика заболеваний. М.: АКВАРИУМ ЛТД, 1999. С. 6.


[Закрыть]. «…В православной традиции кошки были любимы. <…>…В патриархальной Москве кошка символизировала благополучие и достаток»[241]241
  Чирскова И.М. Коты на государевой службе в России XVIII века //Верхневолжский филологический вестник. 2021. № 4 (27). С. 232.


[Закрыть].

В дипломной работе О.В.Утюпиной жизнь кошек в допетровской Руси, по контрасту с Европой, рисуется вполне оптимистично:

«Средневековых гонений, как в Западной Европе, наши кошки не претерпели и старательно размножались на радость населению. К началу XVII в. это уже был обычный домашний зверёк, одинаково хорошо чувствовавший себя в боярских теремах и в избах крестьян-смердов, в домах ремесленников и лавках купцов.

Даже у царя Алексея Михайловича был свой любимый кот! Какая уж там инквизиция! Это вам не Людовик XIV, который в 1648 г. сам возжигал костры и плясал вокруг них на Гревской площади Парижа в день летнего солнцестояния»[242]242
  Утюпина О.В. Зверь, который гуляет сам по себе: кошка в культуре народов мира. Омск, 2010. URL: http://ethnography.omsu.ru/res/ page000000001314/Files/KoniKa в культуре народов Mnpa.pdf (дата обращения: 24.07.2022). С. 55.


[Закрыть].

Такие утверждения перепархивают из одной книжки в другую, попадают в популярные журналы и на сайты. Они отражают распространённые представления о том, что наши предки, как и мы, нынешние, тоже горячо любили домашних питомцев.

Религиозный писатель и мыслитель Даниил Андреев (1906–1959) в главе своей книги «Роза мира», названной «Отношение к животному царству», рассматривал взаимоотношения людей и животных с этических позиций. Он утверждал, будто бы «на первобытного человека уже возлагался долг по отношению к приручаемым животным». То есть человек «был должен то животное, которое приручал и которым пользовался, любить». Андреев как-то незаметно переходил от обсуждения этого «элементарного», «этического долга первобытного человека» к уверенному заявлению, что так в действительности и бывало: «Древний наездник, питавший глубокое чувство к своему коню, пастух, проявлявший к своему скоту не только заботу, но и ласку, крестьянин и охотник, любивший свою корову или собаку…»[243]243
  См.: Андреев Д.Л. Собр. соч.: в 3 т. М.: Ред. журнала «Урания», 1997. Т. 2: Роза Мира. С. 208, 209.


[Закрыть]

Чиновник и мемуарист Ф.Ф. Вигель (1786–1856), известный пылкими верноподданническими чувствами, как-то высказался, что в Москве «животные всякого рода хранимы также всеобщим скотолюбием»[244]244
  Вигель Ф.Ф. Записки. М.: Круг, 1928. Т. 1. С. 348.


[Закрыть]. Именно так – скотолюбие у нас всеобщее. Спустя почти двести лет авторы популярных очерков об этнографическом наследии русского народа, напечатанных в националистическом журнале «Москва», настаивали: «У русских особое, нежное и уважительное, отношение к лошадям»[245]245
  Супруненко Владимир, Супруненко Юрий. Приобретённое (ремёсла, промыслы, занятия)//Москва. 2013. № 7. С. 211.


[Закрыть].

Верно ли это? Как обстояло дело с кошачье-собачьим «любием» у наших предков? Что об этом думают учёные?

А. В. Медведева в статье о том, как кошки и собаки запечатлены в русской фразеологии, писала: «В старину на Руси кошка в городском доме в буквальном смысле спасала хозяев от нашествия мышей и крыс, уничтожающих запасы провизии и разносящих смертельные болезни. Возможно, именно поэтому она воспринималась как символ благополучия и достатка в доме. Её любят за красоту, грацию, независимый нрав и необыкновенную проворность в ловле мышей»[246]246
  Медведева А. В. Кошка и собака в русских пословицах и поговорках // Русская речь. 2010. № 2. С. 107.


[Закрыть]. Вправду ли кошка на Руси считалась «символом благополучия и достатка»? Или же ей всего лишь позволяли обитать рядом с людьми, оправдывая такое соседство тем, что она ловит мышей и отпугивает крыс? Далее Медведева делала краткий обзор пословиц и поговорок, без различия русских и заимствованных, а также тех, которые употребляются часто, и таких, что встречаются редко. Всё же она признавала: хотя и кошки, и собаки оценивались народом двояко (положительно и отрицательно), но в их восприятии преобладали негативные черты.

Кот царя Алексея Михайловича. Гравюра Вацлава Холлара. 1663

В статье Р.А. Аваковой и С.Б. Бектемировой об образе собаки у славян и тюрков по языковым данным утверждалось, будто семантика соответствующих лексических и фразеологических единиц этих языков («киноморфизмов»; от древнегреческого корня «кин» – «собака») свидетельствует о двойственном отношении к собаке. Многие такие слова и выражения в тюркских и славянских языках сходны (например, в казахском тоже есть негативное сравнение «как кошка с собакой»), а некоторые имеются только в одном языке или родственной группе языков (вроде казахского «ненавидеть, как собачье мясо»). По мнению авторов статьи, лингвистические (равно как и этнографические) свидетельства «даютяркое представление о том, насколько своеобразно и неоднозначно место образа собаки в восстанавливаемой мифологической картине мира древнетюркского этноса, где взаимодействовали и единоборствовали мифологические воззрения и рационалистическое начало». «Амбивалентность» образа собаки (то есть, насколько можно понять, негативные ассоциации в сочетании с некоторыми положительными) связана с тем, что «в мифологическом осмыслении собака – хтоническое животное, поэтому чаще всего встречается в мифах в связи с мотивами земли и загробного мира, ибо она сопровождает души умерших в нижний мир, кроме того, она – сторож у ворот ада». Но при этом собака считалась животным, «наделённым божественной силой». Увы, авторы не различают исконных, издавна присущих тому или иному языку, лексем и фразеологем (их-то и можно сопоставлять с этнографическими данными, относящимися к носителям этого языка) и заимствованных (в русской фразеологии, например, – из древнегреческого и латинского языков). Некоторые попутно сделанные ими утверждения курьёзны (выражение «вешать собак» – якобы от древних жертвоприношений[247]247
  Ср.: Бирих А.К., Мокиенко В.М., Степанова Л.И. Русская фразеология: историко-этимологический словарь: ок. 6000 фразеологизмов. 3-е изд., испр. и доп. М.: Астрель: ACT: Люкс, 2005. С. 536.


[Закрыть]). Они не используют в достаточной мере ни научную литературу, ни даже словари, а это уберегло бы от слишком поспешных выводов. Наконец, переход от конкретного языкового материала – современного и отражающего недавнее прошлое – к пранародам и к мифологемам по Фрейду, рассмотренным обобщённо, не вполне корректен и малоубедителен. Однако и в этой работе проявляется стремление разглядеть «амбивалентность», двойственность в отношении к собаке в традиционной культуре народов Евразии[248]248
  Авакова Р.А., Бектемирова С.Б. Отражение образа собаки в тюркских и славянских языках // Вестник РГГУ. Сер. «Востоковедение. Африканистика». 2009. № 8. С. 41–47.


[Закрыть]. Между тем негативных примеров – сколько угодно, а вот с позитивными плохо. Не считать же, в самом деле, убедительными примерами использованные в статье редкостные и едва ли очень древние русские выражения: «Ласковая собака и во сне хвостиком виляет»; «При верном псе и сторож спит».

Более серьёзна и основательна работа Т.Н. Бунчук (на которую, кстати, не ссылались Авакова и Бектемирова). Статья об образе собаки создана на северорусских лексических и, кроме того, фольклорно-этнографических данных. Скажем, об имеющемся в русском языке «ряде выражений с положительным оттенком значения» («собака – друг человека», «верный, как пёс/собака») автор судит так: «Однако в отношении первого здесь достаточно очевидно позднее культурное осмысление собаки, что касается второго выражения, то синонимичное выражение “собачья преданность” включает явно пренебрежительную оценку». В общем, «ряд выражений» не складывается – всё же маловато у нас положительных суждений о собаках, да и двусмысленны они. При этом Бунчук убедительно показывает, что собака ассоциировалась с «иным миром» и нечистотой: «Собака – маргинальное существо, обретающееся на границе миров (мира людей и мира иного)…» Правда, по мнению автора, собака также «имеет антропоморфные черты и, возможно, входит в семантическое поле “тотемное животное, первопредок”, наказанное и несущее пожизненное наказание». А вот это уже недоказуемо: настоящего тотемизма у восточных славян не бывало, да и аргументы в пользу «антропоморфности» собаки и существования некоего древнейшего мифа о её наказании не вызывают доверия. Как итог всех этих наблюдений, недвусмысленно демонстрирующих негативно-хтонические, «иномирные» ассоциации понятия «собака», Бунчук использовала всё тот же термин «амбивалентность». Вот её вывод: «Амбивалентность собаки заключается в том, что она одновременно представитель чужого мира, мира опасного для человека, и она же – посредник и защитник от злых сил, так как лай собак может предвещать смерть и может отпугивать злых духов. Такая амбивалентность закрепляется в двойственной коннотации – положительной и отрицательной – слова “собака”»[249]249
  Бунчук Т.Н. Культурогенные возможности слова «собака» (особенности бытования слова в севернорусском регионе в контексте общеславянской культуры) // Исследования по истории книжной и традиционной народной культуры Севера: межвуз. сб. науч. тр. ⁄ отв. ред. Т.Ф. Волкова; отв. за вып. Т. С. Канева. Сыктывкар: Сыктывкар, гос. ун-т, 1997. С. 208–217. Много лет назад об амбивалентности отношения к собаке писал В.И. Жельвис. По его мнению, собака некогда воспринималась и как в высшей степени благородное существо, и как нечистое; она была и сакральна, и профанна: «…И обожествление собаки, и резко негативное к ней отношение могут способствовать превращению её наименования в очень резкое оскорбление, сила которого прямо пропорциональна силе поклонения или презрения к ней. Если же отношение к собаке амбивалентно, то возможность возникновения соответствующих инвектив ещё более вероятна и оправданна» (Жельвис В. И. Человек и собака (восприятие собаки в разных этнокультурных традициях) // Советская этнография. 1984. № 3. С. 141).


[Закрыть]. Ну да, собака умела защищать – в том числе, видимо, от злых духов (хотя, к примеру, в Вятском крае опасный для людей леший не сердился на собак и позволял им сколько угодно рыскать по лесу[250]250
  Крестьяне Вятской губернии в середине XIX века знали, что леший не любит кошек, которые бывают более связаны с домом, а вот собак, более привязанных к человеку, леший, «большой охотник до погани», жалует (Осокин М. [И.], свящ. Народный быт в северо-восточной России. Записки о Малмыжском уезде (в Вятской губернии): ст. 1–3 // Современник. 1856. Т. 60: Ноябрь – декабрь. Отд.: Смесь. С. 39).


[Закрыть]). Но как выражается эта «положительная коннотация» в языке, обрядах и поверьях? Да есть ли она вообще?

По мнению О.В. Голубковой, которая опиралась на этнографические данные, «в отличие от собаки, присутствие кошки в доме не просто допускалось, но, более того, было желательным даже в ортодоксальных старообрядческих семьях». В народе проявлялось «благосклонное отношение к этому животному». Голубкова замечает даже «сакрализацию кошки». При этом она утверждает, что у славянских и финно-угорских народов собака и кошка – «амбивалентные персонажи», «носители сакральной нечистоты», а «в целом, мифологические образы собаки и кошки чрезвычайно сложны, многогранны и неоднозначны…»[251]251
  Голубкова О.В. Душа и природа: этнокультурные традиции славян и финно-угров. Новосибирск: Изд-во Ин-та археологии и этнографии СО РАН, 2009. С. 189–190,196.


[Закрыть]. Стало быть, амбивалентны?

В статье Н. И. Маругиной о коннотациях слова «собака» в русской речи и метафорах, с которыми это слово связано, приводятся отрицательные (по большей части) признаки, закрепившиеся за собакой в народном восприятии. Согласно Маругиной, собака считалась символом нечистоты, безверия, тоски, жадности, скупости, прожорливости, агрессивности, злобы, покорности (в результате насильственных действий), низкого статуса и нищенского существования. Эпитет «собачий» в метафорах имеет такие значения: «подлый, презренный, низкий; очень трудный, тяжёлый, невыносимый, сильный, крайний в своём проявлении», а ещё указывает на крайне отрицательное отношение к предмету речи, ну и на проявленное в наивысшей степени свойство (способность чувствовать что-либо)[252]252
  Маругина Н.И. Концепт «собака» как элемент русской языковой картины мира // Язык и культура. 2009. № 2 (6). С. 11–30. В рассуждениях о древнем, мифологизированном восприятии собак желательно учитывать такие работы на русском языке: Жельвис В.И. Человек и собака; Щепанская Т.Б. Собака – проводник на грани миров // Этнографическое обозрение. 1993. № 1. С. 71–79; Собака на грани миров: сб. науч. ст. ⁄ сост. И.А. Алимова и М.А. Родионов. СПб.: МАЭ РАН, 1997; Ганина Н.А. Собака в древнегерманской традиции //Атлантика: записки по исторической поэтике. М.: Макс Пресс, 2012. Вып. 10: Животные в языке и культуре кельтов и германцев ⁄ отв. ред. Т.А. Михайлова. С. 21–46; Альбедиль М.Ф., Васильков Я.В. Образ собаки в традиционной индийской культуре: существо на грани двух миров // Бестиарий V. Рядом с людьми: сб. ст. ⁄ отв. ред. М.А. Родионов, О.Н. Меренкова. СПб.: МАЭ РАН, 2019. С. 62–75.


[Закрыть]. Значит, всё же образ собаки не «амбивалентен»?

В общем, любили ли наши предки котиков и пёсиков – вопрос, который требует специального рассмотрения. И на него можно ответить только после внимательного изучения разнообразных источников и тех работ, которые написаны специалистами. Причём специалистами не только и не столько по животным, а по людям, их мировоззрению и поведению. Это этнографы, историки, филологи, психологи. Важными являются и свидетельства современников, заставших традиционный, старинный уклад жизни (по крайней мере, в деревне), – публицистов и литераторов. Но сначала – об археологических и палеозоологических данных.