Текст книги "Анима. Отношение к домашним животным в России"
Автор книги: Владимир Коршунков
Жанр: Исторические приключения, Приключения
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 2 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]
Выдумать или выявить?
В общем, герой повести Помяловского предпринял собственное фольклорно-этнографическое расследование и обнаружил, что «поверье о некрещёных детях у бабы было чисто личное, что оно в деревне никому не известно».
Это странно. Представления о «нечистоте» и опасности мертворождённых либо умерших до крещения младенцев укоренены и повсеместны. Они имеются у всех славян, да и у тех народов Европейской России, которые соседствовали с русскими. Значит, если семейство Мирона, в котором родились и сразу же скончались «некрещёные детки», закопало их в чаще леса у реки, то оно действовало в полном соответствии с устойчивой народной традицией.
Да ведь и баба, косноязычно разъяснявшая молодому барину, отчего дети были погребены в лесу, не могла сама «сочинить» миф. Насколько мы можем судить по переданным в повести её словам, она толковала вполне в духе обычных народных представлений: мол, души в некрещёном младенце нет – один пар, а уж коли мёртвый родится, то и пара нету. Вот разве что рассуждала «баба-мистик» фаталистично: если ребёнок сразу умер, ещё до того, как его успели окрестить, то значит, он и должен был сгинуть таким, не вполне вочеловечившимся. Бог бы не попустил умереть крещёному. Но и фатализм вполне соответствует народным представлениям о судьбе, доле, жизненной предопределённости.
Складывается впечатление, что герой Помяловского плохо искал, раз он уверился, будто «миф» сочинён бабой. Недаром ничего не сказано о том, как же сей собиратель народных верований действовал – с кем именно он общался, как формулировал вопросы, пытался ли через некоторое время вновь заговаривать с теми же информантами. А мужики да бабы воспринимали его, ясное дело, как чужого барина, который зачем-то выясняет про мёртвые тела. Как надлежит поступать с мёртвыми – это была неудобная для досужего разговора тема: приходской священник не одобрил бы закапывания покойников в лесу, а полицейский чиновник, узнав про мертвеца, тоже мог бы привязаться, заведя дело, потащив в кутузку. Сколь тягостным бывало полицейское разбирательство, хорошо известно и неоднократно засвидетельствовано в русской литературе XIX века. Недаром мужики, обнаружив рядом с деревней труп какого-нибудь бродяги, оттаскивали его подальше, с глаз долой, да всем односельчанам велели помалкивать. Иначе наедут, начнут допрашивать, а ты их ещё корми, а то и деньгами подмазывай! Об этом – у Н. А. Некрасова в известном его стихотворении «Похороны» (1861) и в повести Ф.М. Решетникова «Подлиповцы»[51]51
Некрасов Н.А. Поли. собр. соч. и писем: в 15 т. Л.: Наука, 1981. Т. 2: Стихотворения 1855–1866 гг. С. 112–114; Решетников Ф.М.Указ. соч. С. 6.
[Закрыть].
Получается так: то, что поведала Егору Молотову «баба-поэт, баба-мистик», не ею придумано. Конечно, она говорила сбивчиво, маловразумительно – оттого у него могло сложиться впечатление, будто она на ходу сочиняет. Причём сочиняет «миф» – так решил Егор.
Да, простая деревенская баба – не оратор и не учёный-этнограф, чтобы растолковать всё согласно науке, логично и в подробностях. Сам же Егор (и стоящий за ним автор) старался уразуметь её слова, опираясь на своё фоновое знание – на впечатления от работ, пересказывавших «мифологическую» теорию. Народ как творец «поэтических сказаний», коллективный мифотворец – такое вполне в духе тогдашнего народоведения.
Современные учёные, исследующие традиционную культуру, согласны, что мифологические представления могут до поры до времени пребывать в подспудном, скрытом, неосознаваемом виде. Они выявляются, оформляясь словесно и развёрнуто (как нарратив – быличка, бывальщина, поверье, примета и т. п.), когда собиратель начинает беседу на эту тему, задаёт свой вопрос. Сторонний человек, не специалист, может даже принять такой рассказ за некую импровизацию или же «создание мифа». В общем-то это и есть импровизация. Но в условиях традиционной культуры по ходу такого рассказа-размышления, рождающегося здесь и сейчас, выявляется только то, что соответствует коренным основам народного мировосприятия. Миф вообще не создают и не выдумывают. Миф медленно вызревает в потаённых глубинах коллективного сознания и подсознания, вбирая в себя, прежде всего, обрядовые впечатления, предписания, пояснения. Именно так: в его основе не столько вызванные природными явлениями метафоры и эмоции, сколько обряды и ритуализованные ситуации.
А то, что спрашивающий самим своим вопросом побуждает к оформлению и конкретизации мифологических представлений, – это верно. Тем осторожнее надо быть собирателю, чтобы невольно не навязать информанту свою систему координат и не предопределить ответ. Особенно когда отвечающий, беседуя с заезжим горожанином, ведёт себя деликатно, искренне готов ему помочь и с ним во всём согласиться.
Пример из повести Помяловского «Мещанское счастье» показывает, что интеллигент-разночинец в начале 1860-х годов воспринимал свой народ смутно, да и романтично. Это не его вина – даже тогдашнее народоведение, которое герою повести явно было не чуждо, толковало народную культуру, как мы сейчас понимаем, весьма приблизительно.
А ведь искренний интерес к народу, стремление помочь ему – всё это уже тогда увлекало многие тысячи честных юношей и девушек. Однако и те решительные люди, кто «пошёл в народ» ради политической агитации, призывая к революции, и те, кто лишь мечтал о крестьянской общине как ячейке социализма, и те, кто работал в земских учреждениях, – почти все они, начав близко общаться с простым народом, испытали разочарование. Крестьяне оказались совсем не такими, какими их воображали. Даже идеи о русском народе-богоносце и о всемирной его отзывчивости тоже могли появиться только при идеализированном восприятии деревенских.
В начале XX века образованная публика всё ещё во многом находилась под обаянием созданных ею же мифов о народе. Он представлялся то сообществом праведно-умудрённым, то каким-то исполинским существом, сочетавшим в себе зверя и ребёнка, то «самым-самым» – самым угнетённым, загадочным, великим… Грянувшие одна за другой революции выявили печальную правоту умного Чехова, жёлчного Бунина и прочих, сравнительно немногих, писателей и мыслителей, кто не разделял увлечения лубочной народностью.
Но тогда было уже поздно.
Владимир Маяковский в написанной во время Гражданской войны поэме «150000 000» грезил о скором будущем и пророчествовал:
По Маяковскому, душа у нового человека ещё на месте. Да только веры в ней нет – традиционной веры, религиозной. Взамен того – пар, пронизываемый синими электрическими разрядами. Впечатляющее зрелище.
Грядущий голем-терминатор слишком уж был схож со зверем, упырём, «заложным» покойником. Правда, это инфернальное существо скоро банализировалось, рассыпавшись и обернувшись тысячами зощенковских персонажей, которые тянули разве что на мелких бесов.
Рассмотренные же здесь свидетельства демонстрируют, что ещё не так давно, в XIX веке, у нас не то что животным в наличии души отказывали – иной раз не признавали её у младенцев. И даже (пусть вроде бы не всерьёз) – у женщин. А попробуй сейчас скажи при кошатниках и собачниках, что их любимцы бездушны! Да и о лошадке нынче так не скажешь…
«Какой же я буду мужик без лошади?»
В наших краях лошадь издавна была тягловым рабочим животным: её держали ради пахоты и перевозки тяжестей (ещё и навоз использовали для удобрения полей). Поэтому лошадей в хозяйстве заводили именно крестьяне.
К примеру, в античном мире поля обычно вспахивали на быках и волах, а лошади нужны были для быстрого передвижения верхом, для охоты, спорта, войны. Они высоко ценились, стоили дорого, их приобретали честолюбивые и богатые аристократы. Недаром множество имён, образованных от древнегреческого слова «(х)иппос» (конь), считались звучными и аристократическими: Гиппий, Гиппарх, Гиппократ, Гиппоник, Филипп, Аристипп, Хрисипп и т. п. Корни, с которыми сочеталось в этих звонких именах слово «(х)иппос» тоже выразительны: «архэ» и «кратос» – власть, «никэ» – победа, «филео» – люблю, «аристос» – наилучший, «хрисос» – золото[53]53
Коршунков В. А. Греколатиника: классика в отражениях. 2-е изд., перераб. М.: Неолит, 2022. С. 28–29.
[Закрыть].
Судя по наблюдениям лингвистов, когда в XIX–XX веках люди называли кого-либо «лошадью», они тем самым почти всегда отзывались о человеке негативно, пренебрежительно, насмешливо. И главным значением этой метафоры было указание на тяжёлый, постоянный, малопроизводительный труд[54]54
См., например: Мушникова Е.Н. Семантическая структура зоометафоры лошадь: динамика становления // Вестник Удмуртского гос. ун-та. 2011. Сер. 5: История и филология. Вып. 2. С. 19–25. (См. особенно на с. 20: «В системе языка зооним лошадь не приобрёл положительных метафорических значений, хотя предпосылки для этого есть: это любовь к животному, высокая оценка его красоты, стати, гордого нрава, преданности не каждому своему хозяину, как это происходит у собаки, а только к тому, кто проявляет настоящую заботу о нём»).
[Закрыть].
Образ крестьянской лошадёнки выразительно обрисован в сказке М.Е. Салтыкова-Щедрина «Коняга» (1885). Да, это иносказательное описание мужика-трудяги, но без реалистичных черт конской житухи писатель-сатирик обойтись не мог. «Нет конца работе! Работой исчерпывается весь смысл его существования; для неё он зачат и рождён, и вне её он не только никому не нужен, но, как говорят расчётливые хозяева, представляет ущерб. Вся обстановка, в которой он живёт, направлена единственно к тому, чтобы не дать замереть в нём той мускульной силе, которая источает из себя возможность физического труда. И корма, и отдыха отмеривается ему именно столько, чтобы он был способен выполнить свой урок. А затем пускай поле и стихии калечат его – никому нет дела до того, сколько новых ран прибавилось у него на ногах, на плечах и на спине. Не благополучие его нужно, а жизнь, способная выносить иго работы». И ещё: «Бьют его чем ни попадя, а он живёт; кормят его соломою, а он живёт!»[55]55
Салтыков-Щедрин М.Е. Сказки. Л.: Наука, 1988. С. 147–148.
[Закрыть]
У Н. А. Некрасова в поэме «Современники» (1875) некий учёный-агроном вещает:
Это – пахотное, рабочее животное. А как жилось ямщицкой лошади? Историк Н.С. Борисов утверждал: «Для ямщика (как, впрочем, и для русского крестьянина вообще) лошадь была не только средством, с помощью которого он зарабатывал свой хлеб насущный. Она была его другом, помощником, почти членом семьи». Борисов признавал, что «лирическая сторона отношений между человеком и лошадью редко попадала на страницы официальных документов» и приводил в пример перепись ямщиков в Новгороде в 1601 году, которая «отмечена каким-то особым отношением к лошадям» (а там всего лишь указывали масть и особые приметы)[57]57
Борисов Николай. Повседневная жизнь русского путешественника в эпоху бездорожья. М.: Мол. гвардия, 2010. С. 36–38.
[Закрыть]. Но вот как формулировал литератор И.В. Фёдоров-Омулевский (1836–1883): «…Бедная, безответная, поистине всеми загнанная, пресловутая русская почтовая лошадь…»[58]58
Фёдоров-Омулевский И.В. Сутки на станции: рассказ из путевых впечатлений // Фёдоров-Омулевский И. В. Проза и публицистика. М.: Сов. Россия, 1986. С. 69.
[Закрыть] Известно, что для скорого проезда каждого российского императора с его свитой заранее приготовляли смены лошадей – резвых и объезженных. Запрягая, гнали их так, что те после пробега погибали сотнями. А ещё по стране постоянно колесили министры, сенаторы, члены августейшего семейства, из конца в конец империи мчали фельдъегеря – «загоняя лошадей и разбивая лица ямщиков», как сказано в «Хаджи-Мурате» Льва Толстого[59]59
Толстой Л.Н. Хаджи-Мурат (1896–1904) // Толстой Л.Н. Поли, собр. соч. Сер. 1: Произведения. М.; Л.: ГИХЛ, 1950. Т. 35: Произведения 1902–1904 гг. С.76.
[Закрыть].
Вообще-то лошадь русскими крестьянами ценилась: без лошади как без рук. В рассказе Ф.М. Решетникова «Тётушка Опарина» (написанном, очевидно, в 1866 году) мужик жаловался: «И думал ли я?.. И что это за год нони: первую лошадь украли, а эта пала… <…> Ну, что я теперь за крестьянин?»[60]60
Решетников Ф.М. Тётушка Опарина: рассказ //Решетников Ф.М. Поли. собр. соч. 1937. Т. 3. С. 260.
[Закрыть] Ещё в «Русской правде» конокрадство расценивалось как очень тяжкое преступление, которое влекло за собою наказание, именовавшееся «потоком и разграблением». Это означало конфискацию всего имущества («разграбление») и изгнание злодея за пределы земли или обращение в рабство с женой и детьми («поток»)[61]61
Аристов Н. Промышленность Древней Руси. СПб.: [Б. и.], 1866. С. 44–45; ГейманВ.Г. Право и суд // История культуры Древней Руси ⁄ под общ. ред. Б.Д. Грекова, М.И. Артамонова. М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1951. Т. 2: Домонгольский период. Общественный строй и духовная культура / под ред. Н.Н. Воронина, М.К. Каргера. С. 56.
[Закрыть]. За конокрадство (как и за поджог) мужики устраивали виновным лютый самосуд[62]62
Чалидзе В. Уголовная Россия. М.: ТЕРРА, 1990. С. 26–27.
[Закрыть]. Студент А. А. Лебедев, записавший в 1899 году свои наблюдения, сделанные в Калужской губернии, отмечал: «Без лошади и мужик – не хозяин, поэтому к случаям угона лошадей крестьяне не могут относиться равнодушно и принимают все меры к розыску похищенного животного: нагоняют по горячим следам, заявляют немедленно полиции, ездят по конным рынкам и проч. Тяжёлая расправа постигает тех конокрадов, которых застигают на месте преступления; после чего конокрад уже не жилец на этом свете»[63]63
Русские крестьяне. Жизнь. Быт. Нравы: Материалы «Этнографического бюро» князя В.Н.Тенишева. СПб.: Изд-во «Деловая типография», 2005. Т. 3: Калужская губерния ⁄ науч. ред. Д.А. Баранов, А.В. Коновалов. С. 338.
[Закрыть]. Соответственно, обзывание «лошаводом» или «кобыльником», то есть конокрадом, хотя и бывало нередким, но расценивалось как весьма тяжкое, которое непременно требовало разбирательства с обидчиком[64]64
КушковаА.Н. О некоторых коммуникативных аспектах крестьянской ссоры второй половины XIX в. // Проблемы социального и гуманитарного знания: сб. науч, работ. СПб.: Дмитрий Буланин, 2000. Вып. 2 ⁄ отв. ред. Н.Б. Вахтин. С. 315, 326.
[Закрыть]. Это притом, что с точки зрения государства (по крайней мере, в допетровской России) конокрадство не выделялось в отдельную уголовную статью и воспринималось как обычное имущественное преступление, наказание за которое зависело от стоимости лошади. Правда, воры-профессионалы, которые этим занимались, уводили обычно самых ценных коней, а потому кара и по законам бывала весьма суровой[65]65
Ляпин Д.А. Конокрадство на юге России в XVII в. // VII Бартеневские чтения: мат. Междунар. науч, конф., посвящ. 330-летию со дня рожд. В.Н. Татищева, 200-летию со дня рожд. С.А. Гедеонова, 175-летию со дня рожд. В.О. Ключевского ⁄ отв. ред. А.Н. Долгих, И. А. Шевченко. Липецк: ЛГПУ им. П.П. Семенова-Тян-Шанского, 2016. С. 51–53.
[Закрыть]. В повести А. И. Куприна «Олеся» (1898), действие которой происходило в Полесье, героиня рассказывала о расправе местных мужиков над конокрадом Яшкой. Его схватили, когда он «лошадей хотел свести»: «Всю ночь его били… Злой у нас здесь народ, безжалостный… В пятки гвозди ему заколотили, перебили кольями все рёбра, а к утру из него и дух вон». В рассказе Куприна «Конокрады» (1903), который тоже был создан по впечатлениям о народной жизни в Полесье, – сразу два эпизода расправы. Немец-колонист обрубил вору, застигнутому на месте преступления, все пальцы на обеих руках, кроме единственного. Рубил и приговаривал: «Не воруй коней». А мужики-полещуки, нагнав конокрада, приволокли того в деревню, там все вместе увечили его и, наконец, забили насмерть[66]66
Куприн А. И. Олеся//Куприн А. И. Соч.: в Зт. М.: ГИХЛ, 1953. Т. 1. С. 359–360; Его же. Конокрады//Там же. 1953. Т. 2. С. 89–91,101–105.
[Закрыть].
Знаток народной жизни, учитель, а затем священник Г.Е. Верещагин (1851–1930) так судил о значении лошади в своих очерках из жизни вятских крестьян: «Лошадь крестьянину служит спутницей в жизни; она, так сказать, главный двигатель всех его действий в отрасли земледелия; словом, лошадь крестьянину как главная пружина в машине. Он на ней пашет, боронит, ездит в лес, на базар, в извоз и прочее. Без неё вятскому крестьянину существовать немыслимо: он без неё – как воин без оружия. Поэтому, если кто лишился последней лошади и при всём своём старании завести её остался без неё, тот уже, как говорят, – бобыль бобылём; и поступает он в работники, а из работников ему уже трудно выплестись. Так необходима здешнему крестьянину лошадь!»[67]67
Верещагин Г.Е. Собр. соч.: в 6 т. Ижевск: УИИЯЛ УрО РАН, 1998. Т. 3: Очерки русских Вятско-Прикамского края. Кн. 2. Вып. 2.С. 32.
[Закрыть] Повесть Д.В. Григоровича «Антон-Горемыка» (1847) – о том, как вконец обнищавший, преследуемый барским управителем крепостной мужик вынужден был отвести на ярмарку свою лошадь, чтобы заплатить недоимку. А там её украли, и это стало страшным ударом по хозяйству Антона-Горемыки. Мужики толковали об этом происшествии: «Знамо, в крестьянском житье лошадь дело великое: есть она – ладно (то есть всё ладится. – В.К.), нет – ну, вестимо, плохо»[68]68
Григорович Д.В. Антон-Горемыка (повесть) // Григорович Д.В. Соч.: в 3 т. М.: Худож. лит., 1988. Т. 1: Повести и рассказы (1844–1852). С. 206.
[Закрыть]. Знаток пореформенной жизни, популярный литератор Глеб Успенский в очерках «Власть земли» (1882) передавал слова бедолаги-крестьянина: «…Какой же я буду мужик без лошади?..» И ещё: «Хоть волком вой без лошади-то…»[69]69
Успенский Г.И. Власть земли // Успенский Г.И. Собр. соч.: в 9 т. М.: ГИХЛ, 1956. Т. 5. С. 151.
[Закрыть] Он же в очерке «“Четверть” лошади» (1888) наглядно изобразил, что кроется за сухими статистическими данными, согласно которым на одну ревизскую душу приходилась лишь четверть
лошади, – а именно: замкнутый круг нищеты и надрывного труда[70]70
Его же «Четверть» лошади // Там же. 1957. Т. 7. С. 483–497.
[Закрыть]. Действие рассказа «Побег Лизы Басовой» (из цикла «Бабы и дамы»), написанного А. В. Амфитеатровым, по-видимому, в первом десятилетии XX века, происходило в Сибири. Там имеется попутное замечание: «В России мена конём, продажа или покупка лошади для крестьянина – жизненный вопрос первой важности, а в степной Сибири конь – это своего рода живой денежный знак, четвероногая, ходячая, если не из рук в руки, то со двора во двор, оборотная монета»[71]71
Амфитеатров А.В. Бабы и дамы // Амфитеатров А.В. Собр. соч.: в Ют. М.: НПК «Интелвак», 2001. Т. 3: Рассказы, повести, легенды. С. 75.
[Закрыть].
Важная сторона российского коневодства выразительно обрисована в эпизоде романа А.Ф. Писемского «Тысяча душ» (1858). Главный герой, которого назначили вице-губернатором, беседовал с молодым помещиком – того по навету наследников засадили в сумасшедший дом. Теперь же, наконец, было назначено «свидетельство в умственных способностях дворянина Язвина». Вице-губернатор, среди прочих вопросов, осведомился, хорошо ли родится хлеб в поместье Язвина. «Где уж, васепиисхадитество, хоросо хлебу родиться! – продолжал сумасшедший, как бы совсем попавший на свой тон. – Всё вон дядинька Михайло Ильич, вон он сидит тут. “Посто, говорит, дурак, тебе лосади? Ещё убьют тебя”, весь табунок и угнал к себе. Ну, а по деревне, васепиисхадитество, известно, как без лосадки, сами посудите! Посадка тебе и дело сделает, и добра накладёт. Мужички мне опосля говорят: “Барин, говорят, посто вы лосадок отдали: без скота хлебца не бывает”; а мне сто делать?»[72]72
Писемский А.Ф. Собр. соч.: в 9 т. М.: Правда, 1959. Т. 3: Тысяча душ. С. 378.
[Закрыть] И крестьяне, и помещики были согласны: лошадь в деревенской жизни необходима. Она и работы выполняет («дело сделает»), а ещё навоз от неё («добра накладёт»), без которого в большей части России сколько-нибудь значительные урожаи невозможны.
Фольклорист и этнограф Д.К. Зеленин цитировал чувашскую поговорку: мол, если богатеет чувашин – «платит беду», если богатеет татарин – берёт себе жену, а если богатеет русский – покупает себе лошадь[73]73
Зеленин Д. Кама и Вятка: путеводитель и этнографическое описание Прикамского края. Юрьев: Тип. Эд. Бергмана, 1904. С. 28.
[Закрыть]. У марийцев были пословицы, которые в переводе звучат так: «Лошадь – опора хозяйства»; «Хозяйство без лошади, что человек без головы»; «Лошадь – крылья человека». По наблюдению марийского фольклориста А. Е. Китикова, «другие животные в пословицах используются как образы для характеристики человека, но такого почтительного отношения к себе, как лошадь, не имеют»[74]74
КитиковА.Е. Народная сельскохозяйственная мудрость в марийских пословицах//Вопросы аграрной истории Среднего Поволжья: дооктябрьский период ⁄ отв. ред. М.К. Мухарямов. Йошкар-Ола: МарНИИ, 1978. С. 130.
[Закрыть]. Пожилые женщины-марийки из села Байса Уржумского района Кировской области, судя по записям, сделанным в 1990–1994 годах, повторяли: «Плохо жить безлошадному»[75]75
Шо но тумо мом ойла (мысли старого дуба): из высказываний пожилых людей села Байса/сост. С. А. Захарова. Уржум: Уржум, центр, библиотека; Байсин. сельск. библиотека, 2009. [Рукопись; без пагинации].
[Закрыть]. Согласно фольклорным данным, и у мордвы лошадь весьма почиталась[76]76
Маскаев А. И. Мордовская народная эпическая песня. Саранск: Мордов. кн. изд-во, 1964. С. 241–260.
[Закрыть].
В газете «Вятская речь» осенью 1912 года была помещена зарисовка из деревенской жизни. Муж-крестьянин жаловался на жену: «Плакивал я от неё, сказал он грустно, много слёз потерял; я по людям ходил, мыкался… две лошади было… женился – всё пошло худо…»[77]77
Шубин Н. В вятской деревне (из дневника земского начальника). Репенок // Вятская речь. 1912. № 241 (1 нояб.). С. 2.
[Закрыть] В 7-й главе поэмы А.Т. Твардовского «Страна Муравия» (1936) нашли своё выражение надежды крестьян при начале советской власти, ещё до коллективизации:
«Две лошади», как у вятского крестьянина, – ёмкая формула мужицкого достатка. Домашнее хозяйство и хотя бы один конь, как у героя поэмы Твардовского, – идеал умеренной, но вполне достойной, самостоятельной деревенской жизни. В противоположность тому – угрюмое слово «безлошадный». Помещик К.А. Бенкендорф (1880–1959), вспоминая дореволюционную жизнь в родовом имении на Тамбовщине, заметил, что для русского народа это слово означало «нищий»[79]79
Бенкендорф К.А. Половина жизни: воспоминания русского дворянина. М.: Форум; Неолит, 2014. С. ПО.
[Закрыть].
В рассказе В.Г. Короленко «В облачный день» (1896) мужик-ямщик вспоминал о жизни при крепостном праве, когда крестьяне его села четыре дня в неделю (а не три, как у соседей) должны были работать на барщине: осенью и зимой – на молотьбе, вместе со своими лошадьми. В его речи прозвучала знаменательная фраза: «Об себе не столь тужили, сколь много лошадьми убивались»[80]80
Короленко В. Г. В облачный день: очерк // Короленко В. Г. Собр. соч.: в 5 т. Л.: Худож. лит., 1989. Т. 2: Рассказы, 1889–1903. С. 370.
[Закрыть].
В русской литературе XIX–XX веков из всех животных, домашних и диких (включая насекомых), именно лошади изображались чаще всего. И уже затем, вслед за ними – кошки, собаки. Ну, и медведи[81]81
Tymieniecka-Suchanek Justyna. Literatura rosyjska wobec upodmiotowienia zwierząt: w kręgu zagadnień ekofi lozofi cznych. Wyd. 2, poprawione i uzupełnione. Katowice: Wydawnictwo Uniwersytetu Śląskiego, 2020.
[Закрыть].
На одном только кнуте
Свою скотину – собственное орудие труда, понятное дело, берегли пуще чужой. Твердили: «Бей: не нашего стада скотина»; «Режь, волк, чужую кобылу, да моей овцы не тронь!»; «Вольная (чужая) скотина – не животина»[82]82
Даль В.И. Пословицы русского народа. М.: Рус. книга, 1993. Т. 3. С. 615, 616, 620.
[Закрыть]. Чужую жалеть нечего: «Хорошо ездить, у кого свой кнут – на чужих коней»; «Конь не свой, погоняй, не стой!»; «Лошади чужие, хомут не свой – погоняй, не стой!»; «Своего коня шлепком, чужого коня кругляком»; «Коли конь, да не мой – так волк его ешь!» (курсив автора. – В.К.)[83]83
Там же. С. 613, 614.
[Закрыть]. Вот и у А.С. Пушкина в «Капитанской дочке» (1836): «А почему ехать мне вправо? – спросил ямщик с неудовольствием. – Где ты видишь дорогу? Небось: лошади чужие, хомут не свой, погоняй не стой»[84]84
Пушкин А.С. Капитанская дочка// Пушкин А.С. Поли. собр. соч.: в 17 т. М.: Воскресенье, 1995. Т. 8, кн. 1: Романы и повести. Путешествия. С. 288.
[Закрыть]. Такое присловье бывает частью развёрнутого фольклорного приговора, вкраплённого в текст сказки или детской потешки[85]85
См.: Васнецов Н.М. Указ. соч. С. 319; Кенозерские сказки, предания, былички ⁄ вступ. ст., сост., примеч. Н.М. Ведерниковой. М.: Ин-т наследия, 2003. С. 21–22; «Жили мы у бабушки, кушали оладышки…» (детский фольклор Усть-Цильмы). № 70.
[Закрыть].
В деревенской жизни нередко происходили потравы – это когда скотина по умыслу хозяина или случайно забредала на чужое поле, топча и поедая посевы. В таких случаях, если не решались в отместку завладеть этими животными, то жестоко их избивали. В 1780 году церковные власти Вятской епархии разбирались с доносом священника Архангельской церкви села Колянура на угрозы ему со стороны пономаря той же церкви Софона Домрачева. Пономарю припомнили стычку из-за потравы за пять лет до того: «…Когда в том 775-м году ево Софонову лошадь, поймав в хлебном поле, священника Луки сын, пономарь Михайла, держав у двора своего, проговаривал он, пономарь Софон, чтоб оную лошадь не бить…» Попавшийся на потраве Софон хорошо понимал, что коллеги-церковники запросто могут изувечить скотину: «…И пономарь Лев Антипов с товарищи якоб крычали, ево связав, бить…»[86]86
Дело по доношению из Кукарского духовного правления села Калянура Архангелской ц[еркви] на пономаря Софона Кондратова и его сына дьячка Бориса Софонова Домрачевых о угрозительных ими причиненных того села с[вя]щеннику Федору Павлову худых речах и о протчем // Центральный гос. архив Кировской обл. Ф. 237. Оп. 83. Д. 323. Л. 11.
[Закрыть] В общем, достаться могло и лошади, и её хозяину. В 1860 году Котельничский уездный суд Вятской губернии разбирал жалобу четырёх мужиков, у которых пропали восемь их лошадей, пасшихся в ржаном поле. Избитые и голодные лошади обнаружились в конюшне жителя соседней деревни. Вскоре после этого один мерин издох от побоев. И хотя дело закончилось без точного указания на виновника, было очевидно: животных наказали, чтоб напакостить их хозяевам[87]87
Дело по обвинению крестьян починка Щепина в избиении лошадей, принадлежавших крестьянам деревни Дубровской, за поимку их в ржаном поле // Там же. Ф. 55. Оп. 1. Д. 361.
[Закрыть]. Не нашего стада скотина…
Однако и собственную лошадь не слишком жаловали: «Свою клячу как хочу, так пячу» (то есть толкаю)[88]88
Русские пословицы и поговорки, собранные А. В. Кольцовым //Кольцов А.В. Сочинения. М.: Правда, 1984. С. 421.
[Закрыть]. Говорили: «Жалеть коня, истомить себя». Даже если лошадь хороша, всё равно без побоев не обойтись: «Добрую лошадь одной рукой бей, другой рукой слёзы утирай». Редко когда иначе: если «удастся голубец (голубая лошадь), не надобен и дубец» (курсив автора. – В.К.). А уж ежели лошадь плохая или несытая, то «без хлебного корму лошадь на кнуте едет». Потому что вообще-то «на лошадь не плеть покупают, а овёс»[89]89
Даль В. И. Толковый словарь живого великорусского языка. М.: Гос. изд-во иностранных и национальных словарей, 1956. Т. 2. С. 155, 270; Его же. Пословицы русского народа. Т. 3. С. 620–621. Приведя эту же пословицу в другом месте «Толкового словаря», Даль пояснял: «Голубец означает здесь голубого коня, который, на редкость, удаётся лихим, и тогда не нужно дубца, погонялки…» (Его же. Толковый словарь… 1956. Т. 1. С. 371. Курсив автора. – В.К.). Забавно, что Гоголь в «Мёртвых душах» упоминал о такой лошади как о явной несуразице. Про Ноздрёва там сказано: «…Или проврётся самым жестоким образом, так что наконец самому сделается совестно. И наврёт совершенно без всякой нужды: вдруг расскажет, что у него была лошадь какой-нибудь голубой или розовой шерсти и тому подобную чепуху, так что слушающие наконец все отходят, произнесши: “Ну, брат, ты, кажется, уж начал пули лить”» (Гоголь Н.В. Поли. собр. соч. и писем: в 23 т. М.: Наука, 2012. Т. 7. Кн. 1. С. 68). Однако прав был Даль, а не Гоголь. На русских иконах святых Флора и Лавра, покровителей лошадей, иногда встречаются фигуры коней, написанные голубой краской. По разъяснению историка коневодства, литератора В. А. Курской, очевидно, так изображали мышастую масть: «В действительности такие лошади пепельно-серые, иногда с заметным голубым оттенком; грива, хвост, ноги и ремень на спине у них чёрные» (Курская Вера. История лошади в истории человечества. М.: Ломоносовъ, 2016. URL: https://educ.wikireading.ru/hex7156c2k (дата обращения: 11.07.2022)). В ямской книге Вышнего Волочка середины XVI века упомянуты кони «голубые», которых разводили в Тверском крае. В ценнике отмечено, что проезд в упряжке с «голубым» конём стоит в 15 раз дороже, чем с любым другим (Лебедева А. А. О зимнем гужевом транспорте русских крестьян в XIX – начале XX в. // Полевые исследования Института этнографии. 1975 г. / гл. ред. С. И. Вайнштейн. М.: Наука, 1977. С. 12). Если этим сведениям можно доверять (слишком уж велика разница цен), то, возможно, дело не столько в каких-то особых скоростных качествах этой породы, а в престижности выезда на такой приметной упряжке. В прошлом соображения престижа и показухи вообще были очень важны, когда дело касалось приобретения, подбора, оснащения коней и экипажа – так же, как в наше время марка и «навороченность» личного либо служебного автомобиля. Правителям России неоднократно приходилось принимать специальные постановления, регламентировавшие количество лошадей в упряжке и пышность выезда. Скажем, Екатерина II обусловливала такие строгости необходимостью умерить роскошь (см.: Без излишеств и пышностей: манифест императрицы Екатерины II «О сокращении роскоши» // Родина. 2001. № 12. С. 35–36).
[Закрыть]. Была и пословица: «Не гони коня кнутом, а гони его овсом», – так, кроме русских, говорили сибирские татары. Сходно звучала удмуртская пословица: «Не покормив лошадь, далеко не погонишь»[90]90
Матвеев А.В. Основные элементы традиционной культуры путешествия сибирских татар Омского Прииртышья в XIX – первой трети XX века // Культурологические исследования в Сибири. Омск, 2005. № 2 (16). С. 106; Первухин Н. Эскизы преданий и быта инородцев Глазовского уезда. Вятка: Губ. тип., 1888. 3 эскиз: Следы языческой древности в образцах произведений устной народной поэзии вотяков (лирических и дидактических). С. 66.
[Закрыть]. И ещё: «Не лошадь везёт, а хлеб (или: овёс)»; «Не воз едет, овёс везёт»; «Какова еда, такова и хода»; «Не гладь коня рукою, гладь мешком»; «Не кормя, далеко не уедешь»[91]91
Даль В. И. Пословицы русского народа. Т. 3. С. 326, 328.
[Закрыть]. Карл Маркс в своих выписках из работы российского учёного и публициста А. Н. Энгельгардта (1832–1893) приводил русскую пословицу: «Конь везёт не кнутом, а овсом» – и с одобрением о ней отзывался[92]92
См.: Криницкий А.М. Работа К. Маркса над вопросами естествознания (сообщение по неопубликованным материалам)//Вопросы философии. 1948. № 1. С. 82. У Энгельгардта эта пословица – в 9-м письме, которое было опубликовано в 1881 году, а в 5-м письме (1876) она встречается в таком виде: «Лошадь везёт не кнутом, а овсом» (Энгельгардт А.Н. Из деревни. 12 писем: 1872–1887. М.: Гос. изд-во сельскохозяйственной лит., 1960. С. 383, 206).
[Закрыть]. Украинцы в середине XIX века говорили: «Хто коня годує, той дома ночує»[93]93
Украiнськi приказки, прислiвъя и таке инше: збiрники О. В. Марковича и других / спорудив М. Номис. СПб.: В друкарнях Тиблена и Ко и Кулiша, 1864. C. 222.
[Закрыть], то есть кто хорошо кормит коня, тот доезжает до дома быстро и вовремя. Новгородский краевед И.Е. Братышенко (1893–1978) записал в деревне Щелино Шимского района пословицу: «Не гладь коня рукой, а гладь мешком, так не пойдёшь пешком»[94]94
Лапин В.А. Пословицы и поговорки в записи И.Е. Братышенко // Традиционный фольклор Новгородской области: Пословицы и поговорки. Загадки. Приметы и поверья. Детский фольклор. Эсхатология. По записям 1963–2002 гг. ⁄ сост. М.Н. Власова, В.И. Жекулина. СПб.: Тропа Троянова, 2006. С. 41.
[Закрыть].
В созданном в 1874 году очерке Глеба Успенского «Злые новости» говорилось: «– Как перед богом, перед создателем скажу, – окончив работу, клянчил покровец перед нанимателем, – как есть – ни крохи не осталось… Лошадей задрал… Всю дорогу, сам суди, на одном кнуте ехал…»[95]95
Успенский Г.И. Очерки и рассказы // Успенский Г.И. Собр. соч.: в 9 т. 1956. Т. 3.C.340.
[Закрыть]
В повести Д.В. Григоровича «Антон-Горемыка» есть эпизод, когда хозяин, стремившийся продать свою лошадку цыганам и желая показать её в деле, взгромоздился на неё верхом и начал понукать:
«А Антон между тем употреблял все усилия, чтобы раззадорить пегашку: он то подавался вперёд к ней на шею, то спускался почти на самый хвост, то болтал вдоль боков ногами, то размахивал уздечкой и руками; нет, ничего не помогало: пегашка всё-таки не подавалась.
– Э… ге… ге… ге! – заметил цыган, – да она, брат, видно, у тебя опоена, видно, на кнуте только и едет»[96]96
Григорович Д.В. Указ. соч. С. 180.
[Закрыть].
В дорожных очерках литератора-этнографа С.В. Максимова, где рассказывалось о поездке на Дальний Восток на рубеже 1850-1860-х годов, приведён разговор с ямщиком, который вымогал денежную добавку, без чего не желал ускорить лошадь:
«– Однако, как я погляжу, вы порядочные плуты.
– Да ведь без того нельзя: на одном кнуте далеко не уедешь: так-то! А сухая ложка рот дерёт»[97]97
Максимов С. На Востоке. Поездка на Амур: дорожные заметки и воспоминания. Изд.2-е. СПб.: Изд. книгопродавца С.В. Звонарёва, 1871. С. 67. Ср. также у В.Г. Короленко в рассказе «Убивец» (1882) выражение «в три кнута (гнать)», с дополнением «как говорится» (Короленко В.Г. Убивец // Короленко В.Г. Собр. соч.: в 5 т. 1989. Т. 1: Повести и рассказы, 1879–1888. С. 132).
[Закрыть] (курсив мой. – В.К.).
Философ и литератор Ф. А. Степун, вспоминая свою воинскую службу под Можайском в 1901 году, писал о тамошних извозчиках, что они были такими же, «как на всех дорогах средней полосы России: худые, ломанные лошади, сплющенные рессоры, кривые кузова и “лихая” на кнуте езда, ради прибавки на водку»[98]98
Степун Фёдор. Бывшее и несбывшееся. Изд. 2-е. London: Overseas Publications Interchange Ltd, 1990. Vol. 1. C. 76.
[Закрыть].
В повести Д.Н. Мамина-Сибиряка «Авва» (1884), названной очерком, есть эпизод, когда священник, отец Андроник пытался запрячь в повозку-кошёвку недавно купленную им норовистую лошадь:
«Ввиду предстоящей работы о. Андроник препоясался по шубе широким гарусным шарфом и вооружился новым хлыстом.
– Это для актрисы у меня овёс, – смеялся старик, пробуя хлыст. – Я ей убавлю порцию-то, чтобы дурила меньше. Вишь, какое представление задаёт… У!., шельма!..»[99]99
Мамин-Сибиряк Д. H. Авва: очерк // Мамин-Сибиряк Д. Н. Собр. соч.: в 10 т. М.: Правда, 1958. Т. 6: Сибирские рассказы. Рассказы 1893–1897. Золотопромышленники. С. 83.
[Закрыть]
В этой сценке хлыст в шутку соотносится с овсом. Даже так: чем меньше будет лошади овса, тем больше ей хлыста! Как видно из приведённых материалов, такое сопоставление вполне обычно для русской речи.
Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?
