Текст книги "Библия как реальность. Предельные значения библейских картин мира"

Интеллектуально-волевая сосредоточенность внутреннего видения, сила воображения и сила всеобщих интуиций, формулирующих "предельные смыслы вселенной"; их ясная и отчетливая представленность в собственном умопостижении, определяющая искреннюю, укорененную в себе, уверенность в их "истине", которая и порождает сильнейший потенциал внушающего воздействия на других – все это присуще и философу (см. 22), и пророку (мессии), и писателю, и ученому. Но вот разность сфер функционирования одних и тех же вообщем-то способностей – философия, религия, художественное творчество, наука – порождают и различия, но не в протекании этих процессов, а в их интерпретации, обработке, характере представления и аргументации результатов. Рассмотрим общее и особенное в механизмах религиозного полагания картин мира выдающимися индивидами – пророками, мессиями, апостолами – в Библии (а не "философствующими" личностями типа Екклесиаста или Иова). Речь идет о религиозно-медитативном полагании, когда индивид воспринимает себя "медиатором" сверхъестественного. Важнейшей особенностей этого типа полагания, отличающего его от всех других, является искренняя убежденность в абсолютности источника смыслов, которые постигаются и передаются другим.

Показателем его чистоты является само состояние медиации-видения, которое должно быть очищено от возможных субъективных (этого субъекта) предпочтений – быть нейтрально от смыслов, что есть гарантия незамутненности смыслов, привходящих извне – это транс шамана, слабоумие юродивого, измененные состояния сознания медиаторов в Библии.

Для ученого или философа интеллигибельное постижение сопряженно с глубокой внутренней сосредоточенностью фокуса удерживающего внимания-интуиции на самодвижении мысленного содержания, которое "как бы само" формообразует новые смыслы, а внимание их "схватывает" и концептуализирует (переводит в понятия, термины). Условиями для этого является нормальное здоровое и здравое бодрствование нашего организма и интеллекта, устойчивая самоконцентрация внимания на умопостижении при соответствующем максимально возможном отвлечении от повседневности. Иначе обстоит дело в религиозно-медиатативном полагании. Здесь "нормой" является, напротив, измененные состояния сознания – т.е. состояния, в которых резко снижаются логические и критические способности сознания. Также часто это состояния интенсивного эмоционального напряжения и даже физиологических потрясений тела ("О пророках. Сердце мое во мне раздирается, – говорит Иеремия, – все кости мои сотрясаются; я – как пьяный, как человек, которого одолело вино, ради Господа и ради святых слов Его", Иер. 23.9). Итак, откуда черпаются смыслы в этом типе полагания? Их условно можно разбить на два вида: сумеречные состояния сознания (сон, дремота), которые благодетельны для восприемника информации от Бога, ибо они смягчают ее шоковый эффект, и прямая медиация с Богом или его сверхъестественным представителем, которая, правда, очень редка (Моисей, Даниил, Иеремия и некоторые др.) Подробную характеристику этих состояний мы дадим в третьей главе. Здесь же мы укажем на некоторые характерные особенности состояний постижения предельных смыслов религиозными харизматиками в своем личном мистическом опыте и формы дальнейшей представленности этих смыслов в их учениях.

Так они практически не подвергаются интеллектуальной обработке (логической упорядочиванию, критическим сопоставлениям, сравниваниям, умозаключениям), а либо сразу передаются аудитории (прямые указания или угрозы Бога), либо подвергаются ситуационно-контекстуальной десимволизации – когда сон увязывается с политической жизнью, судьбами страны и правителя (толкования снов фараона и Навуходоносора Иосифом и Даниилом) или когда видение, сон расшифровываются как общий прогноз дальнейшего развития глобальных мировых событий( сны Даниила, видения Иоанна).

Мы не будем здесь однозначно квалифицировать эти состояния: они могут быть как состояниями спонтанного творчества, где мощный настрой всеобщих интуиций, интеллектуального подъема представлен не в личностной Эго-форме. Они представлены как Альтер-Эго, где оно есть не форма «другого Я», а присутствие «неиного», принципиально другой реальности, имеющей, вместе с тем, так же форму "Я" ("Я,Я Господь Ис. 43.11). Но они могут и быть сознательными, намеренными подстраиваниями под традицию «снов», «откровений». Впрочем вероятнее первая версия, ибо только она обеспечивает ту несимулируемую силу убеждения, которая подпитывает потенциал внушения, а следовательно и убедительности, основывающейся на совпадении идеи и образа жизни.

Таким образом, именно специфика переживания религиозными харизматиками своих состояний предельного постижения ( которые также могут переживаться как часть естественного мира – экстремум интеллекта, интуиции, воображения и другими, нерелигиозными индивидами) – как состояний трансцензуса (перехода из мира повседневности в мир сверхъестественный) и медиации обуславливает очень высокий, в сравнении с другими формами полаганий (философской, научной, художественной), потенциал убедительности, силу внушаемости. Отсюда повелительный и безаппеляционный, назидательный строй речей пророков и медиаторов, который всегда весьма суггестивно действует на массы, формируя в их сознании полагаемую этип типом харизматических личностей «картину мира» с ее специфическими значениями реальности. Итак, мы убедились в том:

– что хотя окружающая нас действительность фактична – ее значения исторически и культурно своеобразны, составляя разные «картины мира»;

– что "картины мира" полагаются, т.е. устанавливаются в качестве значений "реальности самой по себе" (непреложности) социально-историческим субъектом (этносы, культурно-исторические, идеологические общности людей);

– что сам по себе субъект устанавливания двойственен: это и в целом данное сообщество людей, которое нуждается в метафизических ориентирах и предельных смыслах, оправдывающих их существование, это и конкретные выдающиеся индивиды (харизматики), которым сообщество дает право на предельную легитимацию;

– что процедуры полагания (устанавливания) основных значений реальности специфичны в религиозно-медиативной практике в сравнении с аналогичными полаганиями в других практиках: их источником выступают измененные состояния сознания, являющиеся здесь нормой, они радикально деперсонализированны, логическая и критическая функции интеллекта также существенно элиминированны – что дает весьма высокий эффект "трансцендентной фундированности", обеспечивающий суггестивный успех;

– что "смысловой рисунок" значений реальности задает своеобразие картин мира, которые принципиально самодостаточны и равнообоснованы – метафизически, ценностно и нравственно, ибо представляют собой выражение глубинной двойственности человеческого бытия: наряду со стремлением к унификации смыслов всегда наличествует и стремление к уникализации и предельной легитимации опыта конкретного социально-исторического субъекта.

ПАРАГРАФ ВТОРОЙ
ДИНАМИКА ЗНАЧЕНИЙ РЕАЛЬНОСТИ В БИБЛИИ

Человеческие поступки формируют этот мир

М. Фишбейн

При формальном единстве содержания, в Библии присутствуют две разные картины мира и одна промежуточная между ними. Формально их объединяет единобожие (монотеизм) – признание одного Бога-Творца и Вседержителя, а также устойчивый дуализм мировосприятия, утверждающий убеждение в наличии двух качественно отличных бытийных сфер: трансцендентной и естественной. Однако разность авторов – субъектов их полаганий обуславливает их принципиальную противоположность. Это-то мы и собираемся продемонстрировать содержанием данного параграфа. Речь идет о концепциях реальности в Пятикнижии и в Новом завете. Промежуточной между ними можно считать представления о реальности в Книгах Пророков, являющихся двойственно – переходными – выражающими эррозию «мира Торы» и преддверие основ «мира Нового завета». Мы здесь сравним в общем виде именно концепции реальности Торы и Нового завета, так как они задают метафизические рамки для всего смыслового пространства последующих значений «Бога», «человека», «истории», которые будут в дальнейшем находится в центре нашего внимания.

Мы считаем, что разность концепций реальности Торы и Нового завета обусловлена в первую очередь разностью субъектов полагания: как "массовых", так и конкретных авторов-харизматиков. Разность адресования: "для кого" и "зачем" – рождала разность значений реальности. Концепция реальности в Торе выражает предельную легитимацию еврейского народа, в Новом же завете – метафизическое самоутверждение нового типа социально-исторической общности, где основой консолидации выступает радикально-утопическое сознание. О чем идет речь?

Массовым субъектом полагания значений реальности в Торе явился формирующийся еврейский этнос (1250-1050 гг. до н.э.), для которого, в свою очередь, Тора явилась причиной беспрецедентной этнорелигиозной идентификационной устойчивости в последующей мировой истории. История еврейского народа демонстрирует социоонтологическую мощь органического соединения идеи с витальным (в данном случае этническим сознанием, самоидентификацией) началом. Марксизм в свое время справедливо критиковал исторический идеализм с его тезисом "идеи правят миром" – если речь идет именно только об идеях в чистом виде – так сказать в свободном состоянии абстракций и теорий. Однако, если идея входит в сцепку с этносом либо культурой, становясь формой легитимации (а также «мотивом», «ориентацией», «идеалом», «реальностью») экзисте нциального содержания, то в этом случае идеи действительно «правят миром». Яркий пример справедливости подобного утверждения – история евреев.

Поначалу их история полностью укладывается в рамки современных концепций этногенеза. Во втором тысячелетии до нашей эры евреи, как и народы других древних цивилизаций, проходят стадию "народности" – фазу этногенеза, связанную с формированием устойчивого этнического самосознания, носителями которого становятся определенный слой людей и новые средства символической коммуникации (письменность). Специалисты отмечают, что для подобной "… ранней народности, формирующейся в среде первобытной периферии, характерно рассматривать свою территорию не только как центр мира, но и как его высшее достижение, вокруг которого располагаются отсталые и варварские племена. Подтверждение этого мы находим в воззрениях древних египтян, эллинов, китайцев и многих других народов. Пропускная способность этнической границы становится односторонней: народность ассимилирует окружающие племена …" (5, с.77).

Эта, общая для многих народностей, идея этнической исключительности была у евреев экстремализована в метафизической идее сакрального онтологического выбора монотеистического Бога. Что дало впечатляющие результаты этнической консолидации и очень рано превратило евреев в религиозную нацию с мессианским сознанием.

Слоем людей, вокруг которых происходило складывание еврейского этноса, было племя Левиино (левиты), которым было дано (завоевано ?) право на предельную легитимацию. Из него происходили Моисей, Иисус Навин и многие другие – это неисчисляемое (исчисление запрещено Иеговой) и не входящее в структуру двенадцати племен (колен) Израиля, жреческое сословие.

Религиозные харизматики, сформулировавшие идеи Торы (Моисей, Аарон, Мариам, Иисус Навин и др.), реализовывали задачи этническо-государственной самоорганизации – что и определило особенности реальности в Торе. Ее создатели – культурные герои, военные вожди, организаторы еврейского государства нашли беспрецедентную метафизическую форму экстремализации общей идеи этнического превосходства, которую., как мы знаем, разделяли большинство тогдашних народностей – субъектов древних цивилизаций и империй. Они также, что не менее важно, нашли и новую интеллектуальную технологию фиксации религиозных полаганий – форму завета – многофункционального сакрального документа, сочетающего в себе метафизическую экспозицию мира («Бытие»), племенное предание («Исход»), нормативную кодификацию («Левит», «Числа», «Второзаконие»), объединенного одной центральной идеей.

Это идея онтологической богоизбранности, ибо Иегова-Саваоф не просто племенной покровитель, а демиург всего мироздания. И евреи не только "Его удел", "собственный Его народ", но и выполняют по Торе функцию онтологического предела – Саваоф «поставил пределы народов по числу сынов Израилевых» (Втор. 32. 8). Однако более подробно мы рассмотрим вопрос об отношениях Трансцендентных Существ (Саваофа и Христа) с еврейским народом в третьей главе.

Сказанного все же достаточно для уяснения этнической ангажированности значений реальности в Торе: господство прагматизма, интересов этноса, задач его легитимации, самоутверждения – которые представлены в виде культурно-космических императивов. Это обуславливает генетизм (акцентирование значений «начала», «прошлого», которые легитимируют этническое настоящее), практицизм, натурализм, незавершенность и открытость живого действия в картине мира Торы (и Книг Пророков).

Концепция реальности в Новом завете полагается уже принципиально иным субъектом. Формально он представлен сначала сектами в иудаизме ("евсевиан", "зилотов", "терапевтов" и др.), затем формирующейся церковью и раннехристианскими гностическими сектами – до превращения церкви в господствующую социальную силу. Однако просто указание на "секту" или "раннюю церковь" совсем не объясняет сути произошедшего. Что же это такое, новый социально-исторический субъект полагания религиозной концепции реальности Нового завета?

Для его понимания следует обратится к идее "осевого времени" К.Ясперса (53), суть которой заключается в постулировании радикального духовного переворота, совершающегося в УШ – Ш вв. до н.э. (в том числе и через деятельность библейских пророков). Основное содержание этого переворота – формирование новых, в сравнении с мифологическими, ценностей и мотиваций индивидуальной человеческой жизни – посредством становящейся рефлексии и метафизической идеи "трансцендентного". Правда Ясперс делает упор преимущественно на индивидуальный характер полагания новых ценностей, неявно предполагая, что сторонники этих новых идей примыкали к харизматикам путем подражания и внушения. Вероятно, так оно и было – но невозможен отклик нового в душе, "устроенной" по-старому.

Поэтому появление целых сообществ людей, верящих в иное, нежели их окружение, имеющих необычную, резко отличную от прежних представлений, "картину мира" – означает нечто большее, чем "свита" харизматической личности. Появляется новый тип социально-исторической общности людей, консолидирующихся не через этно-территориальную самоидентификацию, а через духовную отнесенность себя к особой, новой, истинной реальности, принципиально противостояшей обыденности, погрязшей в суете и грехе.

Речь идет о хилиастических группах с утопическим сознанием, особенности которых исследовал К.Манхейм(см. 26). В истории, связанной со становлением западной линии развития человечества первый прецедент такого типа общностей, по-видимому, связан именно со становлением христианства. Появление нового социально-исторического субъекта явилось отрадением развития индивидуальных начал в человеке – причем относительно в массовых масштабах (в сравнении с предшествующим периодом преобладания коллективистского сознания). В секты добровольно (выбор осознанный !) шли люди с просыпающимся самосознанием, обостренным чувством справедливости, высокими нравственными запросами, потребностями в метафизическом поиске и мыслями о личностном уделе (что ждет после смерти ?) Это были люди, отказывавшиеся от прагматизма физического мира – в пользу духа, сознания, внутреннего мира.

Что касается социальной квалификации – то это "маргиналы" – люди, терявшие по каким-либо причинам, свой привычный социальный статус, и представители социальных низов. Хорошо известна "пирамидальнпя структура" древних и традиционных обществ: небольшая властвующая элита и громадное бесправное большинство. Но активистские, пассионарные элементы есть на всех "этажах" социальной пирамиды. Секты – это форма консолидации пассионарных элементов «низов» (в верхушке, руководителях, которые создают «свой», отличный от окружения, управляемый ими мир). Отсюда их сознательный выбор адреса пропаганды и вербовки прозелитов (знаменитые «нищие духом» либо «осознанно бедные»), прославление социального низа и его ценностей (иждивенчество: «не заботьтесь о завтрашнем дне»). Все это есть метафизическое выражение зависти к пассионариям верхов, добившимся успеха. Поэтому создание своей, замкнутой на себя, субкультуры, отгораживание от «неблагодарного» мира, стремление переделать его «идеалистически», а не традиционными путями достижения успеха – становится главным содержанием деятельности маргинальных харизматиков.

Такой, новый субъект ждал и получал от своих лидеров совершенно иные значения реальности. Типаж этих людей – закоренелые идеалисты, люди, жаждущие верить в лучший мир и способности духа изменить повседневную унылую и безнадежную действительность. Для них характерна жажда качественно иной жизни – яркой, вечного становления, всегда новой и интересной в противовес "текучке" повседневности. Для этого типажа характерна высокая деятельностная активность, самопожертвование, энтузиазм, фанатизм – особенно для харизматиков-идеалистов (Иисус Христос, апостолы), буквально заряжавших своей пассионарной энергией свой "электорат". И впоследствии этот типаж сообществ и соответствующих ему авторов (маргиналы, гонимые, страдальцы) предельных легитимаций их картин мира неоднократно воспроизводится в истории в виде многообразнейших сект и идеологических сообществ. Это – такой же инвариант человеческого развития, как и другие социально-исторические субъекты (этносы, конфессии, культурные общности).

Каковы причины появления подобных "субъектов" и их идей? "Самое простое объяснение явлений осевого времени, – полагал Ясперс, – может быть как будто дано в конечном итоге посредством сведения их к общим социальным условиям, благоприятным для духовного творчества: множество мелких государств и маленьких городов, время политической радробленности и повсеместной борьбы; тяготы, вызванные войнами и переворотами, при одновременном процветании, поскольку нигде не было полного, радикального разрушения; сомнение в существующих устоях (выделение – В.К.)" (53, с.17) И когда, затем в человеческой истории возникают сходные условия – тогда появляются эти общности со своими, резко отличными, противостоящими общераспространенным,"картинами мира", архетип которых в классическом виде мы можем встретить в Новом завете (особенно ярко в Иоанновых трудах).

И здесь необходимо важное разъяснение относительно раннего и последующего христианства: субъекты, которые полагают идеи "христианской реальности" (секты, ранняя, гонимая церковь) временны и неустойчивы – именно благодаря своей высокой духовной и деятельностной активности, питаемой во многом именно энергией противостояния пассионарных элементов общности враждебному окружению. Однако как только изменяется качественный состав верующих – через вливание "масс" ("всех", а не только "идеалистов"), изменяется положение христианства (превращение в господствующую церковь) – исподволь, но радикально изменяются смысловые приоритеты в том же, казалось бы, учении (через экзегезу, комментарии). Их начинают понимать иносказательно, метафорически, а не как прямые рекомендации к действию и должному образу жизни – не как непосредственный образец, а как метафизический идеал. Причина – изменение «электората», потребителя христианской картины мира, которая репродуцируется, в зависимости от конкретно-исторического субъекта, во множестве вариантов христианства. Но «конфессия» – это отнюдь не «секта», а «массы», «прихожане» – не «избранные», «преследуемые».

Но вернемся к "аутентичному субъекту" полагания концепции реальности Нового завета. Особенностями его социального бытия, которые оказали явственное воздействие на полагание значений реальности, стали самозамкнутость и маргинализм. Они определяют такие особенные характеристики действительности в Новом завете как: ориентацию на будущее, а не на прошлое (финализм), причем как индивидуальное (бессмертие), так и на общечеловеческое (апокалипсис); идеалистическое видение мира, акцентирование высокого статуса духовного в онтологическом раскладе действующих во вселенной факторов; приоритетное внимание к внутреннему самоизменению и самосовершенствованию – в противоположность формализму этнической или государственной нормы поведения; заданность, закрытость, предопределенность всего глобального вселенского сценария.

Итак, мы видим явственную взаимосвязь между субъектом полагания и полагаемыми ими картинами мира. На очереди – содержательное разворачивание концепций реальности Пятикнижия и Нового завета, прослеживание тенденций преображения первой во вторую, ибо преемственность, связь и общеметафизическое единство Библии очевидно и бесспорно.

Концепция реальности в Пятикнижии и Книгах до Пророков, как мы уже отметили, генетивна, то есть ее роднит с мифологиями именно акцентирование внимания к прошлому, как к матрице настоящего. Творение мира и перипетии последующей истории отношений Бога и еврейского народа – главное содержание событий Торы.

Картина творения мира Богом в "Бытии" является наиболее метафизической частью "физической" в целом реальности Ветхого завета. Здесь зримо обнаружима ее двойственность: соединение значений идеализма и физичности, рационализма и иррационализма. Бог творит в "Бытии" только физический материальный мир и нет никакой информации о творении духовных субстанций (душ, мысли, невидимого мира, метафизических мест: ада, рая). Вместе с тем, физичность творимой Богом реальности не косна, а пластична и сопряженна со Словом и Духом Божьим – «каналами» креативной мощи Бога. В этой реальности равнозначимы физически-творческая активность Бога («сотворил», «отделил», «поставил») и его вербально-творческая активность – они взаимодополняют друг друга. Для нас же интересна именно вербальная активность Бога, которая означает моментальное объективирование Божьего полагания и усмотрения. Кстати, в первой главе"Бытии" можно насчитать семь глаголов, обозначающих творческие действия Бога: «сотворил», «сказал», «назвал», «создал», «благословил», «отделил», «поставил». Эти глаголы входят в обозначение двадцати пяти прямых актов творения. Так вот, хотя число глаголов, обозначающих вербальные действия, меньше, чем число обозначающих прямые физические действия (три из семи: «сказал», «назвал», «благословил»), взаимная пропорция их в прямых актах творения равновелика: 15: 16.

И здесь, в описании технологии творения, мы видим все же преобладание «физического», а не «ментального». Это «говорение», звуковые модуляции. «Сказал» – тождественно акту творения («и стало так»). Говорение тождественно бытию, где императив, приказ («да будет, соберется, произведет …») сливается с соответствующим онтологическим формообразованием. И если глаголы «сотворил», «создал», «отделил» или «поставил» включают в себя имплицитно некую неведомую технологию, то «сказал», «назвал» и др., достаточно однозначны и понятны. В этой реальности, которая очень напоминает абсолютно-идеалистическую вселенную неогегельянцев Брэдли и Блэншарда, понятийно-вербальная активность Бога (обозначения-называния: «и назвал Бог…») есть одновременно устройство пределов физического мира и объективирование из Божественного мышления (ведь Бог, взаимообратно, подобен и образен своему творению – человеку).

Это идеалистическое мироустройство физического мира представлено еще в неадекватной форме скорее "делания-говорения" – внешних, воспринимаемых "как бы со стороны", актов. Вся экспозиция [< лат. expositio изложение, описание] "Бытия" задана как-будто со стороны (Второго, не в форме рефлексии Одного Бога) стороннего наблюдателя, который фиксирует: объем произведенных работ, отсчет дней, последовательность действий и эмоциональные реакции Бога.

Вместе с тем, мы можем видеть в тексте и явственные приметы рефлексивности у продуцирующего мир Мышления. Мироустройство оказывается теснейшим образом связанным со знанием, рациональностью, логосом: "И увидел (понял, схватил суть, оценил порядок и перспективы порядка) Бог, что это (данный порядок вещей; указательное местоимение, выделяемое каждый раз в тексте первой главы «Бытия» курсивом – акцентирование-привнесение, похоже, именно данного смысла) хорошо " – то есть «гармонично», «красиво», «соразмерно», «эффективно» и пр., а может и «выгодно», «амбивалентно», «управляемо» и т.п. Только рефлексивный разум может видеть неявную мощь сокрытого, свернутого, потенциального – за видимой легкостью «простоты» – неисчислимость отвергнутых вариантов, которые, однако, присутствуют в простоте в качестве моментов, полутонов, дальнейших возможностей и перспектив.

И уже в "Бытии" мы видим начало извечного противостояния, взаимодополнения и взаимной нуждаемости (коэволюции) Бога и человека, начало той сюжетной линии, которая приведет к установлению новых отношений между ними, равно как и первые признаки ограничения Божественного всемогущества. Так, хотя Бог и сотворил земную реальность, однако, как следует из "Бытия", существуют и автономные от Бога источники Силы – дерево познания и дерево жизни. От первого Адам и Ева получают способность познавать (видеть и анализировать, сравнивать, самоанализировать – рефлексировать), что явно не входило в планы Бога («Адам стал как один из Нас») и что явилось, собственно говоря, «первородным грехом» – за что была проклята вся земля. И как следует из фрагмента 22 третьей главы «Бытия», Бог опасался того, что человек вкусит еще и от дерева жизни и будет жить вечно, чего Бог не хотел (но предотвратить не мог, если бы человек остался в райском саду ?)

Способный к познанию и Вечный – вот, получается, имманентные атрибуты Бога. Краткосрочность и смертность – предел для полубога, кем стал человек ("как один из Нас"). Человек здесь – вообщем-то результат самодубликации Бога – "по образу Божьему", хотя и не из соответствующей субстанции (праха, земли). И как дубль Бога он представляет собой автономный источник Силы, обладая, по-видимому, некоторой способностью, аналогичной Божественной, к радикальной трансформации идеальной вселенной. Может отсюда то непреходящее стремление Бога сделать человека покорным добровольно, по самоопределению – ибо человек без самосознания Ему был бы уже не интересен. Эта тема требует отдельного рассмотрения и к ней мы обратимся в третьей главе.

Значения мироотношения Бога и человечества в "Ветхом завете" (за исключением разве что первых двенадцати глав "Бытия") представлены еще не в адекватном универсалистском виде, а в этноэгоистической форме идеи Божьего фаворитизма евреев. Парадигма «богоизбранного народа», без преувеличения, – центральная тема «Ветхого завета», а перипетии отношений Саваофа-Иеговы с еврейским этносом лежат в основание мировой истории в ветхозаветной интерпретации. Как говорит современный исследователь Майкл Фишбейн: «с точки зрения библейской религиозности возвышение и падение наций, природные явления и т.д., всегда являются реакцией Бога на те или иные поступки Израиля, а во времена раскаяния и послушания Израиль станет центром надежды и милости, к которому обратятся все народы земли» ( 31, т.1, с.488).

Значения реальности уже в "Ветхом завете" достаточно радикально дуализированы, то есть представлены в виде бинарных оппозиций – соотношений пар значений – позитивного и негативного. И эти значения по преимуществу натуралистичны, даже если их приписывают вроде бы духовным (с нашей, ретроспектвиной точки зрения) явлениям.

Бесспорно важнейшая, можно сказать исходная, оппозиция, которая одновременно принадлежит к первичным актам устраивания Богом земного миропорядка – это оппозиция света и тьмы. Причем мы видим поразительную двойственность значимости этих слов в «Ветхом завете»: органичное сочетание абстрактного, метафизического и образного, чувственно-наглядного смыслов.

Так свет обозначает позитивное начало мироздания, бытие, сопряженное с благим началом («да будет свет»). Светоносные мотивы, которые постоянно присутствуют в описании положительной стороны вселенной, выражают в абстрактно-метафорической форме «бытие» для ветхозаветного человека – вернее его свернутое описание. Это, по существу, максимализация нормально-чувственного ощущения «реальности»: здравое бодрствование в яркий солнечный день, когда восприятие предельно ясно, отчетливо, дифференцировано и фиксировано (что и синонимично «сознанию», к примеру в картезианском смысле).

Слово же тьма квалифицирует альтернативное начало, неся в себе смыслы: небытия, которое здесь тождественно некоторым формам существования – вне творения (упорядочивания) либо рождения (младенец, умерший в чреве матери, называется в «Ветхом завете» «небывшим»); смерти и прямого физического отсутствия света (ночи). В «Книге Иова» говорится о стране мрака, "каков есть мрак тени смертной, где нет устройства (порядка, артикуляции, дифференциации, иерархии – выделение и комментарий В.К.), где темно, как самая тьма" ( Иов. 10. 22).

Причем универсальным субъектом устанавливания этой фундаментальной смыслосодержательной (в отличии от от первичной в «Бытии», но скорее «пространственно-координатной» оппозиции «небо-земля») дихотомии бытия является Бог. "И увидел Бог свет, что он хорош, и отделил Бог свет от тьмы " (Быт. 1. 4).

Другая фундаментальная оппозиция, вокруг которой выстраиваются значения реальности в "Ветхом завете", – оппозиция святости (чистоты) и греха (скверны, нечистоты). И здесь именно Бог отделяет одно от другого, устанавливая (полагая), что считать за что. При этом Бог вовсе не устанавливает критериев, ибо само располагание критериями дает самостоятельность разуму, право на определение, выбор – здесь же прямо и безаппеляционно объявляется непререкаемая, необсуждаемая «норма», «закон». Все, что связано с Богом – чисто, свято, «…ибо свят Я, Господь, Бог ваш» (Лев. 19. 2).

Соблюдение регламентаций и устанавливаний Бога гарантируют святость людей ("святы будьте"). Однако "святость" в Ветхом завете еще отнюдь не столько духовность, чистота помыслов, напряженность веры и бескорыстной любви, сколько во многом физическая чистота и соблюдение запретов на общение с табуированными объектами.