Текст книги "Пролежни судьбы. Книга вторая"

Владимир Кукин
Пролежни судьбы. Книга вторая

www.napisanoperom.ru

Все права защищены. Никакая часть данной книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме без письменного разрешения правообладателя.

© Владимир Кукин, 2015

© ООО «Написано пером», 2015

16 мая

Не будет оправданья тем, кто впал в угар

минутной слабости, ожесточась сердечно,

прервав самоуправно жизни божий дар, —

грехопаденьем душу покарал навечно.

Семнадцать дней в аду иллюзий

в ожидании Божественного разумения

распутывая чувством узел

прожитой судьбы дарованного назначения.

Рынок приучил меня к терпению. Огрызаясь, третий день Татьяна ждет ответа. Легко ведь, зацепившись за слова, рифмуя, уточнить: желаешь страстью ночь или досужий день. Каким венцом украсить слог?

Лавровый венок – для прославления победы!

Виноградная лоза та праздники венчает.

Вьется плющ, вкусивший вакханальных оргий беды.

Кипарис скорбит и жизнь молебном погребает…

С Татьяной много пережил, но думаю, что не исчерпана повестка стихотворного взаимопонимания.

– Солнечного утра неотъемлемая часть –

звездность ясная с задумчивой луною;

снами беспредельно сладостна Морфея власть

с пробуждением в раю земном с любовью.

Верность колыханий чувств –вот вечный стимул жить,

цветопредставленья упиваясь царством,

горечью застенчивости я учусь любить,

богатея опытом в борьбе с коварством,

собственных надежд и дерзостным упрямством…

И это ей отправил на поклон для растерзания?

Застенчивость коварная!

К любви на стажировку;

пресыщенность бездарная!

К Пегасу на парковку…

Мысль сбереги к моменту, если вдруг почувствуешь, что Таня вздумала уйти и дополнительный издевки стимул ей не помешает.

А пока ты с будущим Татьяны, в собственной судьбу играясь, не определился —

Блаженствуй в признаках любви вседозволеньем,

украсив статую мечты достоинствами Галатеи;

к страстям Пигмалиона тянет поклоненьем,

жизнь прошлого возобновить в воспоминаний мавзолее?

Таня понимает, что повадками характера не тянет на стервозу и может преспокойненько рассчитывать на длительное, обеспеченное приключение любовное; и, испытывая неудовлетворенность зыбкостью подобной связи, озираясь участью, надеждою искать в подвластной ей среде момента избавления. Ну, а пока:

В запойной грезами ловушке,

с ретивостью строптивой прагматизма,

нуждой участвует в пирушке

чар потребительского деспотизма…

Я всегда испытывал не только тягу, но и зависть (назовем ее белесой) к поголовью вспыльчивому, но молчащему себе на пользу. И чем дольше длилась пауза, тем смешнее выглядел болтун досужий, извивающийся бодрости успокоительным плющом… Эвелина.

Смысла нет, одни слова, слова,

витиеватости раздумий жидкий стул

льется сквозь порока жернова,

и фоном уловим лишь интонаций гул…

К жизненной карабкаюсь кончине, пафосно молчать многозначительно не научившись, в ощущениях улавливая колебание правдоподобности момента. Рогожинская проницательность загадочной большой души, решительной и беспощадной. Мое молчание еще ужасней внутренним предельным напряжением, не дай Господь наружу бросить тень затмению. Слова укрытие от беспрестанной изнурительной работы мысли. В профессии легко схватить идейный шелест, набросав эскиз; а в жизни – толчея рифмующихся беспорядком чувств, нагромождение размытой образности строк, подсказки ждущий свыше.

Мышкинское самовыражение – искусный почерк, интонация душевности каллиграфическая, подражанием готовая впитать вниманием, настроившись на окружающую бездуховность мелких пакостных страстишек прорву, ищущих возможность выгодно преподнести себя, подмазываясь под властности богатство. Характеры романа перекочевали в нашу жизнь с мотивами поступков и моралью веры в безнаказанность судьбы. До любви ли им?..

Над собой глумлением забрел в непроходимость философских измышлений персонажей Достоевского, которых Таня познавала, «наслаждаясь» жизнью. До любви ли ей в проблемности житейской, подчиненной выживанию…

Тихохонько! Ну, вот – привет от Тани.

Намекаешь, что глупа упрямством

и слепа, не отличая день от ночи?..

Пробудись! В раю… сбрось робость чванства.

С сонным морфинизмом полыхать не очень!

Я скучаю…

Солнечного утра неотъемлемая часть –

цветопредставление зари любовью,

царственно указывает дню чья власть,

не горюя верным опытом раздолья…

Чудесна вариация на тему: «Кто там еще неопытен в любви?». Сдвинул поэтическую беспредметность в русло материальных удовольствий? Инициатива – есть, осталось с адресом определиться.

Ущербность распорядка наших выходных, не совпадавших: суббота, воскресенье Таня на работе, в то время как моя беспечность отдыхала, усугубляя нашу разобщенность во взаимной изоляции. Независимый свободный график на работе позволял мне понедельник отрабатывать в субботу и с Татьяной провести ее свободный день.

Освобождая Макса от моей любви засилья, на сутки мог его определить на жестокость попечительной заботы сына. Об измененьях распорядка выходных я Тане не сообщил, готовя ей сюрприз; спонтанная реакция – подарок лучший за труды; прикусит ли язвительность охоту языкастых слов, узнав, что я готов отдать ей выходной?

Не навязываясь намекнуть, а там посмотрим на реакции отчет.

– Что власть без верноподданных величества – мертва.

Позволь же мне, хоть на задворках жизни бала,

почувствовать, что значит поклоненья кабала,

и роль примерить серенького кардинала.

И в царстве вечном радости, печали и надежд

явлюсь застенчивости верностным поклоном;

Амур, принарядившись, выслал чувственный кортеж…

Дивясь, природа станет нам достойным фоном…

Звучит, как одолжение бесчувственного пафосного чванства. Кипучесть страсти стала походить, под остужающей разлуки дуновением, на прохладительный напиток расслабляющего удовольствия.

Умеренно и по глоточку смаковать угоду,

напитка грез, буянящего мыслей пестроту

телесной надобностью веры в творчества свободу,

подбадривая внутренних чертогов красоту…

Опасная тенденция, ведущая к закатной неудовлетворенности. А хочется приблизить Таню, как ребенка, обласкать своею властью покровительства и чувствовать, что это на мгновение: он убежит резвиться… И будешь за нимфеткой, словно Гумберт, наблюдать «…дабы узнать сразу, по неизъяснимым приметам – по слегка кошачьему очерку скул… маленького смертоносного демона…». Твой демон – у тебя внутри, а кто твоя Лолитка? Как же много черт на пленке памяти, готовых сразу в идеал оформиться: губ складочка и ракурс поворота шеи, глаз надменная икринка и распахнутость раствора ног… – Елена? Та, что войны затевала и избиению камнями преградила красотою путь? Бред поколения героев, женихов, увидевших свое в принцессе двенадцатилетней. А что же видела она? Боги не всесильны, мощь их топчут женщины разгулом прихотей, бездарностью желаний и междоусобицей. Завоюй меня! Какой ценой?

Какой ценою оплатить безмерности тревог,

летящих вслед за ясным пониманьем власти…

Затянут насмерть Богом искушенья узелок

и непосилен он развязыванью страсти.

Навечно с ним, хоть сердце разруби на части…

Достаточно критично ты относишься к себе, и в этом твой снобизм. Взгляд на себя испорчен опытом, рожденным отношениями с людом, и поэтому ты так высокомерен, зная: ошибаются они, пытаясь строить маской панибратства взаимоотношения, авансом им врученной общим бескультурьем. И тут же слышишь: не такой, как все. Такой, да не как все. Примитивней нужно быть для понимания толпы, ведь Таня смотрит на тебя оттуда. Ее природный ум не может скрыть прорехи воспитательной усердности бездарного образования: «…Печорин покраснел: ему было стыдно убить безоружного…» А хвалиться самообразованностью ни одна из женщин не решится: прагматизм настроенности на сегодня им мешает в будущее заглянуть. Снисходительный апломб Татьяну обижает, а возможно – бесит с колкостью желанья наказать, но повод больно уж нематериален дать ему разгон, идущий поперек приятностей других. Здесь она себя и потеряла. Анализ твой не для любви, а для разлуки; ты не должен покидать ее… А любопытно: почему сословие жеманное, в открытую, мужчин не вызывало на дуэль?

Вот где бы беззащитность оголилась

жестокою бескомпромиссностью уступок,

услугой ради жизни не идя на милость,

до дна испив отмщения победный кубок…

Твоя дуэль с Татьяною не прекращалась ни на миг и продолжение последует. Ты дешево пока отделываешься. Тонны парфюмерии расходуются, чтоб мужчина был уступчивее материальными достоинствами победителю в негласной с ним дуэльной схватке…

– Согласна быть и на задворках королевой бала, без верноподданных в природном царстве скука!

Понаслаждаться б кабалою стойкой кардинала,

кортежем властвуя амурного досуга.

Смешанная полом стихотворная дуэль.

Экспромтом здесь совсем не пахнет;

вдумчивость, со смыслом расстелившая постель,

прицельно по исподней бахнет…

Работа, предваряющая жесткую посадку на очередной виток спирали озабоченной бесхозности, шатающейся праздно с рынком фондовой напыщенности, материальных благ душевных.

Бал на задворках без кортежа – скука!

А царством наслаждаясь, распоряжаюсь – Я!

лелея сладь кабального недуга —

любовью верноподданного кобеля…

Накрутил себя опять разумностью Татьяны, взвешивая измышления, понять пытаясь. Ее программа в генах и не объяснима. И не ищет подтверждения и ссылок, а работает себе во благо.

Твое же игровое слов метание на месте топчется, не зная, что придумать, чтоб себя расшевелить.

Таня, ускользая от забот, живет играя;

ты заботы – перекладываешь на игру;

столкновеньем целей поле игрищ предлагая, —

мысля в единении, желание запрячь в узду…

Эмоциональность-то прибереги для парных сцен, а то, когда ты Таню чувствуешь вблизи – спокойствие, подобное церковному затишью отпевания с мерцанием свечей и с холодящим блеском пестроты иконной опекает душу. Чувство странное:

– Телесному всесилью ада поклонение

призывом наркотического вопля:

сознания мобилизовать все сбережения

исканием внутри себя, ломая копья.

Загадочностью недосказанности дымкой,

укутанное образности покрывалом,

заманит жизненною чувственной слезинкой,

успехом зависти забот коснувшись жалом.

Триумф произведения искусства плоти —

непостижимый воплощенья смысл глубинный,

мысль самобытности на зрелищности своде

поэтикою празднует полет вершинный.

Ни цель, ни смысл, ни утешение для жизни –

переживаний рефлексия – взгляд престижа,

стремленье подчиниться в встречном деспотизме

велению любви – угодливости свыше.

Накропал, собрав все в кучу: самобытный ад и рефлексию свыше… Пошли сумбур написанный Татьяне; рецензию получишь на заказ в расстрельном стиле скрежета коммунного соцреализма.

Ясностью желаний серый кардинал

Мышкину натужно подражая…

«Рыцарь бедный», коротая времена,

ждет, когда стегнут хотеньем рая…

Не только ты перевернул страницу жизни; Танюша тоже не желает повторения – тип не тот, что топчется на месте, подкармливаясь терпеливо тем достатком, о котором ты слагаешь вирши под бездушность узаконенной стабилизации домашнего уюта. От красоты достоинства Татьяна хочет получать незамедлительную ренту ежечасно, и твой подход к ее богатству несравним ни с чем. От этого терпение повтора вышло на повестку дня.

Возьми меня – я жажду встряски,

без оговорок и условий –

всю, полемикою тел острастки

балуясь, в вольно дышащем люблю…

С природою в обнимку легче будет отыскать связующую общность интереса, что сломает твой свободомысленный любовный рационализм. Ты ее втихую бесишь недоступностью рассказов о былом. Ее там никогда не будет и с этою потерей ей смириться не удастся. В яркости любовных приключений ей желанно ощутить себя в недополученном мечтами воплощении.

Сыграть с фантазиями в прятки,

заманивая прошлым в никуда,

не пряча опыта подглядки в забавах,

ведь душа в них молода…

Твои попытки рассудить поступки Танечки опять нарвутся на уставший изоляцией тупик. Будь проще, радуйся тому, что есть.

Не заразил ты Таню колыханием, на показуху, чувств; спокойная размеренность, вкушающая должное пренебрежительной улыбочкой достоинства, твоих заслуг способности снижающей до среднестатистических. Обычная привычка женщин: выделившись из толпы благодаря мужчине, огулом сваливать их в кучу недостойных.

Ты кто – вселенная, Господь? А чем ты лучше предыдущих – докажи, завоеванием прав прикоснуться:

К величественной кладези заслуг

природы, изваявшей чудность самомнения,

жеманства и кокетства вечных мук,

мир покорять истерикой стервозной рвения…

Выкрикивая лозунги клеймящие, ты остаешься верностным поклонником всей отрицательной роскошной атрибутики, желающей себя почувствовать в любви – единственное из занятий, стоящее жизни и заставляющее напрягать весь материал расходный дум.

Источник вечный творческой беды:

несовершенством расписать красоты храма, —

скачки идей сюжетной бедноты,

в урывках чувств – спрессованная панорама…

Боязни лень парадоксальная идти на обостренье разбирательств с Таней – возрастное опытом недомогание, во всем смотрящее на вал последствий без желания проблемы разгребать. А как же «Близнецы» с их вечной тягой к новизне? Хоть бы словечко услыхать виденьем сна, что все это не зря затеяно мечтою, продирающейся сквозь года скитаний неустроенности внутреннего мира, бедствующего тяготением к возвышенности чувств, с вопросом безответным: все это для чего?

Надеюсь, Таня та заветная отмычка, отпирающая выход мне к познанию…

Вот и расписывай скачками и урывками:

подарочек природный – совершенства храм;

просвет души, держащей под замком улыбками,

молясь уединенно внутренним богам…

Не удается сбить настройку у Татьяны, переключив на восприятие наружных составляющих престижа счастья. Закрытость ищет равнодушно стойкую внутри себя опору, не нуждаясь в приукрашенном ее показе. Система ценностей хранится вне доступности для обозрения, а значит и не подлежит угрозе перемен. Зачем самодостаточности путаться в сравнительном анализе? Образная глубина ее не увлекает. Самобытность вне толпы тихонечко с улыбкой наблюдает, суть не выворачивая наизнанку, кадр мельком анализируя. Водитель на дороге, где все вместе, но и каждый по себе: взгляд узкий и прямолинейный на маршрут. Попутчики? Симпатию приятельски друг другу выражая в постельку плюхаемся низменной нуждою?

Мечты притихли в кувырканиях либидо.

Сердечная лояльность обрела привычку.

Скабрезность мыслей не кривляется обидой,

а чувства – словом не вступают в перекличку…

Как на чувство спровоцировать Татьяну, со слезой неудержимости и злобой на себя в бессилии ответным поклонением разжиться? Телесной адаптации для этого ей мало. Няма для нее придаток завлекалочка для пробы экспериментальной: а вдруг что интересненькое да случится! Попалась, а что дальше делать и не знает. Попробовала, для острастки, распрощаться да не получилось. Но причину откровением не выложила. Почему?

А ты хотел, чтобы молились на тебя,

затаившись всхлипами в ночи;

кумиру стихотворного житья

отсылая благодатные лучи?..

Дождешься?.. Дождался! Приглашение?

– Телесами по какому поводу вопишь,

сбереженьями ломая слезно копья?

Поэтической загадочностью спрятав шиш,

празднуя, шлешь зрелищно триумфа хлопья?

С жалом деспотизма от успеха видишь цель

с верхотуры страстного престижа?

Зависти прервав переживаний канитель,

явишься ко мне веленьем свыше?

Ну, и попробуй-ка, отредактируй Таню…

Погрязнешь в собственном позоре!

Утерла сопли горделивому страданию;

кто властвует сейчас в фаворе?

Умом, исходно, коротки ручонки –

слов удальством переиначить…

Бодливостью вне конкурса девчонки

весь мир собою озадачить…

Татьяна гордою проблемностью характера себе самой мешает регулировать настрой свободомыслия и никому не даст влиять смутьянством на процесс. Но ее инициатива простирается лишь на насущные проблемы повседневности, где интуиция сильна; а будущее стопорится непонятною неуправляемостью, и жизнь ее, с внезапною кончиной мужа, горестный тому свидетель.

Неистовый напор вкушения момента

нектара власти, обещающего дум небытие,

адреналина вброс душевного крещендо,

либидное начало пригубившего свое…

Ты для этого ей нужен! А не для платонического стихотворчества на расстоянии. Признайся, ты бессилием духовный мир ее завоевать унижен.

Перетряхивая классики шаблонность,

ковыряешься уделом вольнодумства,

фальши взгляд отсеивая непригодность,

завлекаешь мыслью счастье для безумства…

А она, орудуя не менее талантливо словами, без глубины познаний, а практическим умом, их не берет в расчет, как суть, отображающую образность мышления. Творить? Зачем?

Зачем творить переплетением извилин,

без толку выворачиваясь наизнанку,

обрушивая в никуда бредовый ливень,

образностью угодив в безумия приманку…

Ты замечаешь у Татьяны негатив, который действует разъединяюще. Все это было, но выходит на передний план сознания, причиною пугающей перспективу связи продолжения. Таня…

Превосходством танца неповиновения —

источник слезности переживаний —

мечты ласкает долей излучения,

собою украшая вольных дум розарий…

Неподвластен ты сопротивляться этому. Ее в свои активы записав, цепляться вечно будешь за возможность мизерную отстоять ее в причинной подоплеке к расставанию. Это подтверждает время, проведенное раздельно. Знать бы, для чего понадобился Тане одиночества отгул… Не понять, как не понять процесс ее мышления. Ты вспоминаешь, приплюсовывая опыт – мыслишь; а она – рывками движима событий: разовый поступок без анализа последствий навлекает строй последующих действий. Но зачем?.. Так получилось!

Зато с какою озабоченностью все они относятся к подбору гаммы цветовой одежды, не дай-то бог оттенок чтоб не совпадал у сумочки с ногтями, крашенными на ногах. А если полумрак?… И мне раздеться вдруг придется? Белье не подобрать – какое горе!

Все! Я дома остаюсь. Для женщины мужчина то же, что комфортная одежда, нежить и ласкать обязанная, но…

Не затенять красотностей достатка,

завуалировать изъянов скромные черты,

богатства чтобы ощущалась хватка,

но не стесняющая вольнодумства суеты…

А что там под подкладкой? – Да кого это волнует! Инстинкт врожденный – опираться на защиту избранных самцов присущ всем дамам, и Татьяна здесь не исключение. Но в ней живет дух неповиновения, не опускающий глаза при взгляде на мужчину. Самостоятельность, пришедшая из детства, приучила Таню в жизни полагаться только на себя – вот что подкупает безвозвратно.

Березовая хрупкость стати,

красоты и воли сочетанье поз;

и дал же Бог тревог отраде:

раздражительность характерности гроз…

Выбирай: обеспокоенность судьбы,

проблему, тянущую на себя,

не подчиненную канонам власти,

чувствительности с аппетитом голытьбы

паши страсть необъятного жнивья

удел свой в счастье…

Как представляешь ты ухоженность спокойствия седин в компании мурлыкающей Тани? Оставь ты все как есть: сцена с закулисьем и парадный выход из своей уборной… Отыграл на сцене приключений у судьбы и на заслуженный покой в воспоминаниях о чуде. «Но нет одиночества больше, чем память о чуде», Бродский «Любовь сильнее разлуки, но разлука длиннее любви».

Непримиримое упрямство. Мы с Татьяной овдовевшие… И у каждого в запасе собственное чудо… которым никогда не поступиться. Это нас объединяет и разъединяет на сценическом просторе жизни – в постановке, памятью разыгранной.

Непримиримое упрямство одиночества

судьбою разрисованной картины,

палитрой горькою владычица пророчества

детали уточняет до кончины…

Не слышит Таня горемычости твоей судьбы: имеется своя. И если ты ее на задний план отодвигаешь творчеством любовным, то для Татьяны это толстокожести защитная стена, которую она осилить не пытается. Вот и суждено тебе за собственное чувство побороться с тенью Таниных забот, и победителем в заочной схватке наших судеб быть тебе не суждено. Планчик набросал с перспективой результата – вперед к реализации, проверь себя на прозорливость, Таня заждалась.

– Когда прервешь переживаний, сжалясь, канитель?..

И отворишь веленьем свыше будущего дверь?

Функция изобразительности слов

конструирует посреднический мир

миролюбием лояльности оков,

волю натирая до кровавых дыр.

Мышкин?.. в покорности, следящий за своей судьбою и пыхтящий против чужеродности католицизма. Он статичен, и события вокруг него цепляют и влекут его никчемность по протокам чуждых жизней. Бездеятельность полнейшая, одни слова, нанизанные на эмоции с любовной отстраненностью сочувственной морали.

Не хочу плыть по теченью Таниных мечтаний. В один момент она назло взбрыкнет, как Н. Ф., и не хочу я в подвенечном облачении гоняться за порядочностью обещаний.

– Я явлюсь мутить озерную водицу,

грациозность поражая лебединую,

гордости природной пригубив частицу

рыбьей сухопутно-звездною личиною.

Ласкою включившись в хоровод «близняшек»,

в камерной среде доверчивой пикантности,

чувствами щипать не лепестки ромашек,

а дразнить век нескончаемый кабальности…

Заигрывая, прогнозируешь ответ? С Таней все получится иначе. Ее затейный мир логически не видит цель, ей занимается успешно половая принадлежность, но напоказ не выставляемая гордо, и большинство подобных ей скрывают равнодушием небрежным внутреннее почитание: хотите заиметь?.. – а как там цель моя? Захочешь – «Все отдашь». Отдать всего себя любви с недвижимой надстройкой и фундаментальной стойкостью? – Не жалко. Но у Татьяны в глубине души живет чертенок дерзкого пренебрежения, дающий знать ожесточенно редкими, но меткими заявками исконно национальной пагубной забавы – всеосмеяния, переходящей в беспощадный бунт… с раскаяньем на пепелище. Знакомо: сам неоднократно пережил подобных вспышек горестный ожог неадекватной злобы, сдерживать который помогает уровень культуры. У Тани фактор сдерживания другой – боязнь расстаться с тем, что ей приносит удовольствие. А ты любитель поиграть, небрежно, за руку ее подводишь к грани, за которой начинается раскованность натуры.

Истошностью умишка дьявольских объятий,

честолюбиво упиваясь эгоизма благом,

укором чувства низвергают в ад проклятий…

страшась потери, что идет за их гневливым шагом…

Которую подругу вспомнишь, легковерностью споткнувшуюся о подставленную испытаний ножку, и напиток провокаций выпившей не распознав его?

Себя наказываешь творческим мытарством,

сюжетным интересом вскармливая скуку,

и с жаждой отклика накопленным богатством

ума и сердца радуешься перестуку…

Почему сомнений столько, вслед глядят Татьяны? Тревожность боли, не желающей повиноваться равнодушию уклада отдаленности, не подающемуся разрешению. Усилье сделать, чтоб преодолеть разрыв никчемной бреши расстояния. В бессвязности сомнений грезить беспокойным прошлым обреченно, с каждым годом замедляющим поток переживаний, или двигаться навстречу будущим в судьбе, где «Помешались на надежде и кроты»…

Вот и еще одна такая же:

– Когда прервешь переживаний канитель

и явишься мутить личиною «близняшек»,

кабальностью ответишь за безрадостность недель,

что вдалеке щипал невинности ромашек.

Не ускользнешь, хоть обрядись ты в чешую,

пикантность камерная вскружит хороводом?

Уже вскружила. Но грациозной гордостью терплю и приплюсую век затрат к твоим расходам.

За что ты любишь, тем тебя и взгреют.

Другая утаила бы угрозы. У этой:

Принадлежности душевной образок в глазах

откровением вверяет судьбоносность клича,

встречным заголовком провоцируя размах

на безжалостность трагикомического скетча…

В дорогу: вновь вокзал и электричка в направлении, в котором все известно и покрыто интересом мрака. Пишу и чувствую, как, внутренне сопротивляясь, я пытаюсь расписать перо банальностью сюжета. Нет, не внутренняя сила тормозит, событие давно уж состоялось. Память не желает повторения: ведь чувства те же, что испытывала уж неоднократно, по дороге к Тане.

Жара и круговая болтовня по телефонам, сцена склочности желаний в монологах с пустотой; внимание рассеивает мысли, в отличие от направления на море, где публика расслаблена на предстоящий отдых… В этой электричке, отоваренной столичной сытостью, домой спешит провинциальная толпа, и ты опять чужой и беззаботный.

Предвкушеньем замеряя невидаль дорог,

в поиске любовной сладости удела нивы,

снарядился творчеством за тридевять земель челнок

бездарью облагородить несусветность дивы…

Прибыли. Станция уже не вызывает впечатлений новизны и начинает разбираться на детали неудобства, отличающих ее от ей подобных типовых строений. Пустынно вдалеке от оживленных трасс перемещения народов. Затишье у билетных касс до следующего отправления. Татьяна задержалась на работе. Напротив станции тенистый парк прогулочный: скамеек нет, ландшафтная ухоженность, но без удобств для созерцания. А для кого? Транзитников не кормят здесь, а местным что вдали от центра парковаться. Ну и конечно, памятник, достойно город представляющий, и обязательно воздвигнут эпосный герой, пасть разрывающий заморскому чудовищу: не суйся, мол, сюда, коль вздумаешь приехать по железке.

Обычно скульпторы подобных монументов из бетона, насмехаясь над своем героем образным подкладывают местному Гераклу скрытную «свинью», читаемую только при внимательном досмотре композиции. Спереди – все пафосно и чинно, гордости полна личина. Зайдем-ка с тылу монумента, причину вызнав инцидента. Так и есть: мифологический борец в борьбе с зубастой нечистью сандалии на боевой ноге лишился, предъявляя пятку заду… А вот опорная обута! Куда ж обувочка запропастилась? «Ах, бедный Йорик!» Сандалета в пасти кровожадного чудовища. Не за Отчизну борется герой: мстит неразумной твари за штиблету съеденную, шнурки которой меж зубов болтаются.

Чего шипишь, посмеиваясь над произведением «искусства»? Удовлетворен, подкравшись к городской святыне сзади, ахиллесову пяту нащупал? Как все, лицом к лицу, не можешь любоваться взглядом каменным победы над отрыжкою чудища? Ведь так и норовишь:

Жизнь до подноготной вывернуть изнанкой,

раскрутив идеей до корыстной силы,

преломляя искренность души огранкой,

пыли наглотавшись в книжном закулисье.

Глазомером опытности представлений

перед творчеством расшаркаться почтением,

вкус изобличив, изюминку решений

и в себе подхода узость умозрением.

К совершенству путь познанья бесконечен,

Возраста потертость оголяет мудрость…

Таня…

Спокойствие улыбочное на лице:

жизнь приветлива и в захолустье,

в природном, заповедном, девственном ларце,

красоты душевном устье…

Цветочный аромат вручен, приветственный, чуть робкий, поцелуй и встречный дерзкий взгляд… Поехали.

Пустынных улиц тишина; и одиночки бродят в поисках укрытия от солнцепека. Мы подъезжаем к величавому сараю с неухоженной фасадной мощью трехэтажности, внушающему удивление: кому, в провинциальной приземленности, взбрело воздвигнуть памятник архитектуры в стиле мрачного, барачного авангардизма?

– Мой дом, указывая, гордо просияла Таня.

– Как он тебе достался, неужели по наследству от царизма?

– Смеешься? Мы его приобрели на городском аукционе.

– Многих претендентов отсекли, желающих пустить его на слом

по окончанье капремонта?

– Мы с мужем…

– Поздравляю! Реставрация немного, правда, затянулась…

– А ты знаешь, сколько там работы? Но второй этаж почти готов.

Пойдем, я покажу, а заодно постель захватим. И на природу…

– …приговор, что пожинает безрассудность,

Как шлейф забот, что тяготами вечен…

– Ты это о чем?

– Перед творчеством расшаркался почтением.

А пред долей оптимизма – огорчением…

Первый земляной этаж для обозрения закрыт: бурелом стройматериалов. Лестница наверх украшена гирляндами цветов бумажных и раскрашена по-праздничному позолотой бронзы с поднебесною голубизной – дорожка в Рай?

– С такою помпою встречают только в загсе. Знал бы, приоделся.

– Сойдешь и так, смеется Таня.

– Там наверху сейчас хлеб-соль вручат с наперсной окольцовкою?

– Совковую лопату мусор разгребать… жених! Что, испугался?

– Отцом ребенка можешь и не быть, но расписаться ты обязан.

– Не бойся, дом ребята украшали к свадьбе дочери…

– Украсили бы капремонтом…

– Знакомься Павел – мой сынок.

Высокий и упитанный до рыхлости, чуть старше двадцати, молодцеватый парень, рядом с щупленькой миниатюрностью Татьяны он казался просто огромадным.

– Крепкого наследника вскормила.

– Ростом в папу, а упитанностью в деда, видимо.

– А трудолюбием?

– Наверно, в маму.

– Чувствуется, дом без мужика. Просторно у тебя, высь потолочная – руками не упрешься.

– Вот-вот, ремонт-то, знаешь, обошелся…

– Предполагаю, дом капитальный, что здесь было раньше?

– На первом этаже – библиотека, на втором – контора. Входи, здесь спальня.

– Подобный будуар воображением я и рисовал – здесь правит

Няма, а на кухне – Таня.

Кроватка у тебя уютная; как спишь, в длину иль в ширину?

– Пару раз и с этой скатывалась ширины, цепляться не за кого.

Хочу повесить над постелью легкий занавес.

– Балдахин мечтательный над троном сна,

расцветает под которым грез весна…

– Что-то подобное, но как сделать это – я пока не знаю, стена регипсовая, может и не выдержать.

– Фрески не рисуют на заборе,

вечность не облагораживают на трухе…

Капитал нуждается в надзоре

и приумножается не в замках на песке.

Теперь я знаю главную твою проблему. На поднятие торжественное занавеси пригласишь?

Если будешь хорошо себя вести. Не смейся, я хочу, чтоб было все красиво.

– Глядя из кровати или на кровать?

– Просыпаясь видеть красоту.

– Из позы той приветственной, что утро пробуждением встречаешь, трудно разглядеть душевной красоты призывность, если к ней с букетом не подкрасться, но очертания ее красотно превосходны.

– Не заигрывай, бери постель. Сегодня ночь у нас в мотеле на колесах. Заедем в магазин… и на природный фон, как ты хотел.

В дороге:

Опрокинулись ушатом небеса,

июльский всепотопный ливень –

шаловливая разминочка Творца

показывает грозный бивень…

Мы припарковались у обочины, настолько сильно поливало.

– Куда мы едем, расскажи?

– В заповедник. Мы часто с мужем отдыхали там.

– Смерть его характер твой переменила?

– Я к жизни стала относиться по-другому.

– Смакуешь каждое мгновение?

– Точней не скажешь.

– Расскажи о нем, хотелось бы представить человека, совладать с тобой способного.

– Со мною трудно.

– Это утверждение?

– Я не терплю…

– Обиды.

– Вы по характеру с ним схожи.

– Не думаю, иначе бы в тебе не накопился камнепад сарказма.

Он был жестче? Не говорил, чтоб прикусила ты язык?

– Взглядом.

– Он мог ударить?

– Мог, того кто неожиданно меня заденет.

– Сама же ты не лезешь на рожон.

– Зачем?

– Ты не беззащитная ромашка,

с которой, проверяя чувство, лепесточки рвут, —

опьяняющая разом бражка,

исповедальной похотливости развязный кнут…

Со мною проще, я в отношениях любовных бережлив и не смогу, приблизившись к желанию, ударить.

– По-разному, но добиваетесь-то одного.

– И как успехи? Перенял я эстафету, в которой победителя не будет: судья уж больно своеволен, может отстранить от состязания. Свою ты знаешь слабость, в этом – сила.