Электронная библиотека » Владимир Кулаков » » онлайн чтение - страница 5

Текст книги "Сердце в опилках"


  • Текст добавлен: 22 апреля 2016, 00:20


Автор книги: Владимир Кулаков


Жанр: Кинематограф и театр, Искусство


Возрастные ограничения: +16

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 5 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Шрифт:
- 100% +

Глава четырнадцатая

…Сегодня Пашка успел все дела завершить как можно быстрее. Внутри него всё нетерпеливо зудело. Впереди ждала жонглёрская репетиция! Он дорожил этими недолгими минутами, что ему выделяли Комиссаровы. Он впитывал каждое сказанное слово, совет, замечание, чтобы потом, на конюшне, довести это до совершенства. Как истинный жонглёр, Пашка «ловил всё на лету». Он освоил жонглирование пятью мячами за какой-то месяц. Комиссаровы и все остальные цирковые смотрели на него как на феномена.

– Месяц? Да ладно, не гоните! – не верили и удивлялись те, кто в этом хоть что-то понимал.

У Пашки была природная постановка рук и корпуса. Володе Комиссарову не пришлось долго возиться и объяснять: «где», «что» и «как» должно быть у настоящего жонглёра. Ученик мгновенно соображал, как и когда кисть «открыть» или наоборот «закрыть». Реакция и координация у Пашки были вообще потрясающие, которые не часто встретишь и у профессионалов, не говоря уже о простых людях. Короче, он удивил всех и себя в том числе.

Каждый день, как только находилась свободная минутка, он репетировал подаренными мячиками и сделанными Захарычем булавами. Совсем недавно у Пашки появились и настоящие жонглёрские кольца…

…На манеже сегодня Комиссаровы репетировали одни. Рыжовы «сачковали», Родыгин тягал штангу в спортзале. Было тихо и спокойно. Люба увидела Пашку.

– Привет! Минут через десять Вовка тобой займётся, мы скоро закончим.

Они пробовали новый трюк. Володя пытался выбрасывать вверх три булавы, успеть сделать сальто, поймать их и, не останавливаясь, перейти на парное жонглирование. Люба никак не могла сообразить, когда ей вступать. Она то опаздывала, то начинала бросать слишком рано. Булавы сталкивались и беспомощно падали на манеж.

– Любань! Чуть пораньше! Видишь, я начинаю приземляться – бросай!

Володя сделал сальто. Не успев ещё толком встать на ноги и поймать свои булавы, получил от жены «подарок» – её булавы полетели точно в него. Первую, которая неслась ему в лицо, он успел отбить левой рукой, другую – правой ногой. Третья булава на полном крутке «передала привет» от Любы точно в пах! Владимир охнул, согнулся и сел на колени…

– Люба, мать твою… «ЧБ», у нас же с тобой ещё нет детей… – сдавленным голосом напомнил тот своей жене, катаясь по манежу.

– Да ладно, Комиссаров, проблема! Если что – вон, Пашка поможет! – Люба кивнула в сторону их «ученика» и подмигнула. Тот встревоженно наблюдал за происходящим на манеже, ожидая «грозу».

Володя, поприседав и стерев невольно выступивший пот со лба, начал потихоньку приходить в себя.

– А ещё говорят, что жонглирование неопасный жанр! Пашка, подумай, может, лучше в джигиты? – Комиссаров с лёгкой укоризной поглядывал на жену. Та продолжала бессердечно улыбаться, как будто ничего не произошло.

– Пашка, не слушай его! Там шею свернуть – на раз! А тут… – Люба ослепительно улыбнулась и… накапала очередную порцию женского яда мужу. – Варежку не разевай и тогда не будет проблемы с детьми!

– Всё, закончили на сегодня! Сейчас дух переведу и займёмся тобой, – «травмированный» кивнул Пашке. – Ты пока кисти разомни, да мячики побросай. А я ещё поработаю.

Люба-«ЧБ» сделала всем воздушный поцелуй, собрала реквизит и пошла переодеваться в гардеробную. Володя сел на барьер и стал качать пресс…

Глава пятнадцатая

Пашка любил смотреть работу клоуна Смыкова. Почти ежедневно, улучив минутку, бежал в зрительный зал и за две-три репризы успевал нахохотаться от души.

После первого же выхода клоуна зал нетерпеливо ждал его следующего появления. Это был полный человек, всячески обыгрывающий свою фигуру. Нос – картошкой, глаза узкие, прищуренные. Редкие длинные волосы, похожие на паклю, свисали сзади почти до плеч, спереди они отсутствовали совсем. Его полные щёки топорщились от постоянной лукавой улыбки. Говорил он мало глуховатым тенорком и в жизни, и на манеже.

Гримировался не более пары минут: чуть подводил глаза для выразительности, трогал помадой губы и пудрил лицо. Всё остальное ему подарила природа. В ассистентах у него был высокий, интеллигентного вида молодой человек. Его звали Евгений, он учился на предпоследнем курсе ГИТИСа на отделении режиссуры цирка. Студент-ассистент, видимо считая себя уже состоявшимся режиссёром, частенько вступал в творческие дискуссии с «мэтром», высокомерно держа голову и допуская покровительственный тон. На манеже такой образ как нельзя лучше оттенял «простофильство» Смыкова, и последний всячески поощрял это. Но за кулисами, в быту, выступления «пока ещё не режиссёра» обычно заканчивались лаконичным Смыковским: «Жень! Не п…ди!»

В некоторых репризах Смыкову помогала жена. Они были одного роста и одной «весовой категории». Уморительно было наблюдать за ними в сценке «Бокс». Смыков в длинной ночной рубашке мелкой трусцой семенил за женой вокруг манежа. Их животы синхронно и комично тряслись в такт бегу. Два «тяжа», как окрестил их Пашка, медленно пробегали мимо зрителей первого ряда, которые сидели, согнувшись от хохота.

Пашка «уливался», когда Смыков в репризе «Одиннадцать пальцев» не мог отыскать тот самый одиннадцатый. Ассистент Евгений утверждал, что у того их именно столько. В доказательство начинал считать, загибая пальцы на руке клоуна:

– Десять, девять, восемь, семь, шесть. Шесть! – подводил итог он на правой руке. Смыков кивал и оставался со сжатым кулаком. Евгений поднимал его левую руку и снова начинал считать:

– Раз, два, три, четыре, пять. Пять! – констатировал ассистент. – Пять и шесть сколько? Одиннадцать! Я выиграл! – Величавой походкой павлина, распушившего хвост, Евгений самодовольно отходил в сторону. Клоун сравнивал кисти рук, симметрично складывая их – вроде одинаковые! Считал, пересчитывал…

– Странно, с утра было десять… – недоумевал клоун.

Каждый его пересчёт не повторял предыдущий. Он доходил до девяти, в нём закипала радость близкого успеха, и… снова удивлялся, в который раз насчитав одиннадцать. Зрители в прямом смысле сползали со своих мест от смеха.

В конце репризы Смыков, конечно, «наказывал» своего хитреца-партнёра. Тот, в свою очередь, не мог отыскать десятый палец, вдруг «исчезнувший» в перчатках клоуна – так высокомерие и хитрость побеждались умом…

У Смыкова было много реприз. Все без исключения невероятно смешные, остроумные, благодаря актёрскому таланту и фактуре.

Обычно в первом выходе он выезжал на манеж на тройке свиней и работал целый номер с животными, которые здорово напоминали самого клоуна. Народ сразу обращал на это внимание – чего Смыков и добивался. Но в этой программе свиней не было. Они находились на съёмках художественного фильма на местной киностудии, куда ежедневно ездил клоун. Поэтому он работал «облегчённый» вариант, но зрителю от этого было «не легче…»

Дядя Толя, как звал Смыкова Пашка за кулисами, частенько наведывался на конюшню к своей новой подопечной, которая при встрече громко хрюкала, повизгивая от радости. Кличка «Краля» тому сразу понравилась. Он поблагодарил Захарыча и его помощника за «чувство юмора», пообещав «магарыч». Через день он принёс шмат домашнего сала, пошутив, что это один из партнёров, который вчера плохо отработал. При этом подмигнул Пашке, который сначала было принял всё за чистую монету.

– Я партнёров «не жру!» – успокоил он молодого служащего, одновременно высказав свою «позицию в искусстве». О порядочности этого артиста ходили легенды.

Пашка заметил, что Котова переставала материться и кламбурить, как только в её обществе появлялся Смыков. Они каждый раз радостно жали друг другу руки и тепло разговаривали. Было ощущение, что встречались родственные души, два близких человека.

– Смыков однажды помог Люде – отстоял её перед начальством, при этом сам крепко пострадал, хоть они и были мало знакомы. Всё рассказать не могу, да и не хочу – история давняя, мерзкая. – Захарыч чуть приоткрыл завесу тайны зародившихся когда-то человеческих отношений и тут же её задёрнул. – У нас любят «собак» и ярлыки вешать на хороших людей…

В этом городе у Смыкова с самого начала не сложились отношения с местной администрацией. Директор цирка периодически «сигнализировал» в Главк, мол, в связи с облегчённым вариантом работы клоуна, снижается «творческий уровень» представления! Примите меры – запретите сниматься!

На самом деле, главная причина крылась в том, что некогда высокого уровня аппаратного работника, а теперь – всего лишь директора цирка, публично послал какой-то «толстый клоун, шут»!

Дело было так. Через неделю после начала гастролей решили провести расширенный художественный совет, на котором председательствовал директор. Руководить местным цирком его назначили совсем недавно, и для него это была первая гастрольная программа в жизни.

На собрании традиционно решили поближе познакомиться, обсудить представление, его достоинства, недостатки и перспективы.

Директор взял слово. Первые же его фразы ввели артистов в ступор, которые сначала было решили, что тот шутит:

– Я тут ознакомился! – он помахал исписанным листом бумаги, как обвинительным приговором. Тон был приблизительно таким же. – У вас в коллективе три заслуженных артиста и один народный! – имена он не счёл нужным называть. – Но, что же это получается, товарищи дорогие! Я уже три раза посмотрел ваше представление – вы каждый раз показываете одно и то же! Это как понимать? Вам самим-то не надоело?

Не успела труппа отойти от первого шока, когда люди не знали то ли им смеяться, то ли плакать, как грянул второй. Директор вдруг обратил внимание на «неспортивный вид» клоуна и его жены, поставив в пример стройность их ассистента. Артисты стали недоумённо переглядываться, пожимать плечами. Смыков беззаботно улыбался. Он уже стал привыкать, что цирками последнее время частенько руководили люди весьма далёкие от искусства. А уж тем более – от искусства циркового.

– Вы же артист, как вам не стыдно в таком безобразном виде появляться на зрителях! Вы же абсолютно вышли из спортивной формы!

Всё было бы ничего, но директор, при весьма среднем росте, сам имел двойной подбородок и внушительных размеров живот. Из его уст разговор о «спортивности» был, по меньшей мере, странным.

– Я же клоун, ползаю по манежу, в воздухе не летаю! – отшучивался Смыков.

Директор, видимо, воспринял это как попытку неуклюжих оправданий, и продолжал гнуть свою линию, настоятельно рекомендуя клоуну срочно похудеть.

– Где цирковая эстетика? Что это за «Два толстяка» на нашем манеже? – намекнул он на жену Смыкова. – У вас на двоих, как минимум, килограмм сорок-пятьдесят лишних! – подвёл директор итог, забыв об элементарных приличиях и тактичности.

Котова было открыла рот, чтобы поставить директора на место, но сидевший рядом «толстый клоун» сжал ей руку.

– На себя сначала посмотрите! – негромко сказал Смыков. – Если худеть, так вместе. У вас, как минимум, килограмм тридцать лишних – на одного…

Все с удовольствием хохотнули, тем более, что Смыков это сказал как-то озорно, без обиды в голосе.

Директор взорвался, перейдя на «ты».

– Ты кто такой, что делаешь мне замечания! У меня, может быть, диабет!

– А у него – такой обед… – не выдержала всё-таки Котова. Собрание вновь отреагировало дружным смехом.

Директор почувствовал солидарность артистов и взорвался окончательно, выпучив глаза и побагровев.

– Да я тебя в порошок сотру, комик недоделанный! – директор сорвался на фальцет. – Ты у меня не то что на манеж, в цирк не войдёшь, киноактёришка хренов! Ты на кого рот открываешь!

Ошарашенные артисты притихли, не ожидая таких слов и такую грозу «из ничего» от руководителя цирка! Художественный совет вдруг перерос в какую-то базарную перебранку, забыв о всякой «этике». Гастроли начинались «интересно»…

Смыков спокойно встал, подошёл к столу директора, посмотрел тому в глаза и ровным голосом сказал:

– Да пошёл ты!.. – и неторопливо вышел из кабинета.

Директор содрал с себя галстук, рванул телефонную трубку к уху и стал судорожно набирать номер Главка. Через короткое время он, как обиженный мальчик, со слезливыми нотками в голосе, стал рассказывать кому-то из московского руководства об инциденте, о его «благих пожеланиях» Смыкову и его ответе.

Директор, сам того не подозревая, очень смешно поведал высшему начальству о произошедшем. Там шутку оценили, в трубке раздался смех, который услышали молчащие артисты. На просьбу прислать другого клоуна, директор видимо получил предложение отработать самому, благо они похожи. В Главке иногда тоже блистали «чувством юмора»…

Враз сникший директор торопливо закончил худсовет, зашелестел деловыми бумагами, всячески показывая свою занятость и значимость.

Злобу директор, конечно, затаил, но Смыкова, на всякий случай, больше не трогал, решив, что у того в Москве – «рука»…

Глава шестнадцатая

…За кулисами выстроились по двое три пары всадников.

Казбек, в белой бурке и такой же папахе, строго оглядел своих партнёров. Они сидели на конях, рост в рост, как влитые. Его отряд был в чёрных папахах и бурках. На груди поблескивали отделкой газыри…

Цирковой оркестр закончил вступительную увертюру.

– Тишина, приготовились! – Казбек сверкнул глазами.

На манеже инспектор подчёркнуто торжественно объявил:

– Конно-акробатический ансамбль «Казбек»! Руководитель – народный артист Осетии…

Пашка услышал, как в зале при упоминании имени и фамилии его руководителя раздались нетерпеливые аплодисменты.

Зазвучала грустная кавказская мелодия стройного хора мужских голосов. Пространство заполнила музыка многоголосия – тихая, широкая, загадочная. В ней сразу ожили картины сотен исторических событий минувших дней. Занавес распахнулся. Манеж встретил малиново-лиловым мраком.

– Пошли!..

…В красном тумане театрального света, словно в розовой пелене кавказского утра, когда предрассветное солнце, соскучившись за ночь, целует горные вершины, медленным аллюром ехали горцы. Они как фиолетовые тени скользили по кругу манежа, словно где-то в распадке горного ущелья крались абреки.

Александр Анатольевич своим густым баритоном читал:

 
Осетии далёкой горы снежные,
Там мальчики – джигитами рождаются.
И хочется сказать слова им нежные
За то, что кровь отцов в них – повторяется…
 

Вспыхнул полный свет, словно солнце вырвалось из ночного плена, взлетев над горами. Всадники с гиканьем перешли в галоп, и закружилась каруселью кавказская история…

Джигиты выскакивали на манеж, исполняли головокружительные трюки и исчезали за кулисами, перепрыгивая на лошадях через барьер замкнутого круга. Сложность номера всё возрастала, и уже не хватало фантазии, – что же ещё можно этакое виртуозное выдумать, галопируя на лошадях? А джигиты под овации всё удивляли и удивляли…

Пашка с Захарычем за кулисами принимали вылетающих с манежа ахалтекинцев, иногда по инерции пробегая с ними несколько шагов, разворачивали и подавали для следующих заездов. Наступала самая горячая пора в жизни старого берейтора и молодого служащего по уходу за животными.

Свободные от заездов джигиты помогали им.

Всё работало безукоризненно, как дорогой часовой механизм. Всадники даже успевали по ходу шутить и «заводить» друг друга:

– Аллах акбар! – ударил пятками в бок своему коню Шамиль и пулей вылетел на манеж.

– Воистину акбар! – с оскалом куража на горбоносом лице выкрикнул Сашка Галдин и рванул вслед за Шамилем. У них был парный заезд. Они и в жизни, и на манеже были «не разлей вода».

Друзья носились по кругу, синхронно делая вокруг конских шей сложнейшие «таджикские вертушки». Шамиль в раже кричал, дико взвизгивая: «И-и-ха!» Галдин ему вторил не менее звучное: «Хэй-я!» Всё это сопровождалось словно пистолетными выстрелами, оглушающим щёлканьем хлыста Казбека. Тот, в свою очередь, восседая в центре манежа на Алмазе, то и дело поднимая его «в свечу», подгонял лошадей и джигитов басовитым коротким: «Хэть!..»

– …Получи, фашист, гранату! – скаламбурил ещё толком не отдышавшийся Шамиль, на ходу за кулисами соскакивая с Граната.

– Э-э! За фашиста отвэтишь! – хватая за уздечку разгорячённого коня, притворно возмущённо взмахнул кистью вверх Эльбрус. Он одним махом влетел в седло, успокоил скакуна, похлопав того по мокрой шее и развернулся к манежу. Элику через заезд нужно было идти на «длинный обрыв». Джигит весь напрягся, подался вперёд, ожидая когда распахнётся форганг. Глаза его прищурились и взяли в прицел круглую мишень арены.

Занавес открылся, с манежа, перепрыгнув через барьер, на Топазе за кулисы вернулся Шукур, который вместе с Аланом только что исполнял двойной пролаз «под живот». Алан, оставшись на манеже, сделал заднее сальто и приветствовал выезд Эльбруса, ударив себя в грудь.

– Хо-у-у! – словно ракета на взлёте зазвучало за кулисами, и в мгновение ока переместилось на манеж. Конь с наездником понёсся по кругу, почти ложась боком на манеж. Копыта ахалтекинца забарабанили по деревянному каркасу барьера. Эльбрус, бросив поводья, откинулся головой к молотящим задним ногам скакуна и вытянулся в струну, держась за стремя только одной ногой. Его рука в перчатке касалась каучуковой плоти арены. Через полкруга от перчатки пошёл дым… Так виртуозно «длинный обрыв» из джигитов не делал никто. Зал в очередной раз взорвался аплодисментами.

Музыка в оркестре сменилась на финальный заезд. На манеже появилась четвёрка галопирующих лошадей. Джигиты встали ногами на сёдла и подняли руки в синхронном комплименте. Проскакав пару кругов, они один за другим соскочили с лошадей и выстроились в ряд. В центре, как «Белая гора», стоял в белоснежной бурке Казбек.

Животные, перепрыгивая барьер, исчезли за кулисами. На манеж молнией вылетел Эльбрус. И тут началось!

Ритмы «лезгинки», мелькание рук и ног, замысловатые па с гортанными выкриками довели зрительный зал до свиста и рукоплесканий. Вот тут Эльбрус до конца раскрыл свой талант артиста, темперамент танцовщика и человека гор. Наверное, если бы к нему сейчас подключили провода, то его энергии хватило бы на освещение целого микрорайона…

Пашка водил разгорячённых после работы лошадей и за кулисами слышал, как бушевал разошедшийся, бисирующий зрительный зал. Крики «браво!» неслись со всех сторон. Мурашки восторга от чужого успеха пробирали молодого пацана с головы до пят. Он гордился тем, что в этом успехе была часть и его работы. «А.А.» объявил антракт…


…Уставший за день цирк сонно прикрыл свои глаза, потушив разноцветные огни прожекторов и софитов. После медного мажора оркестра, аплодисментов зрителей, закулисных волнений и суеты, стояла звонкая прозрачная тишина, как тонкое стекло богемского хрусталя, нарушаемая лишь всхрапыванием лошадей, ворчанием сонного хищника, да шагами сторожа, обходящего закулисье. В воздухе стоял плотный устоявшийся запах циркового зверья и душистого сена, который живёт в цирках с его рождения.

Пашка Жарких любил ночное дежурство, когда всё погружалось в царство Морфея и ночь приобретала иной смысл.

За воротами слоновника вздыхала дремлющая Буня. Она, видимо, вспоминала свою жизнь на манеже и жалела, что всё кончилось. Басовито хрюкнув, смачно причмокивала во сне развалившаяся Краля, у которой всё ещё было впереди.

Кулисы тонули во мраке теней, таинственно шевелящихся от движений Пашки, идущего в сторону манежа. Надо было пройти этот тёмный туннель, чтобы выбраться к едва освещённому дежурными фонарями густо-красному кругу, в замкнутости которого проходит вся жизнь цирковых…

В полутёмном зрительном зале матово поблёскивали хромом и никелем оттянутые в боковые проходы ловиторки, штейн-трапе, подвесные мосты воздушных гимнастов и канатоходцев. Верёвочные лестницы уходили в тёмный купол, как единственный путь к создателю. Здесь по ночам парили настоящие, невидимые простым смертным, ангелы.

Паутина стальных тросов и канатов опутывала этот спящий сказочный мир, словно зыбкий сладостный сон, который можно спугнуть неосторожным скрипом старой половицы партера…

Пашка обычно забирался на последние ряды амфитеатра и уносился в свои мечты. Вот он мчится по кругу на красивой лошади с развевающейся золотой гривой. Звучит музыка, аплодисменты, море огней. Перед глазами мелькают восторженные лица, улыбки, довольный Захарыч и… сияющие глаза Вали…

А вот он – жонглёр. И какой! Кольца летают, выписывают узоры, которых не видел никто и никогда! Булавы вращающимися пропеллерами летят в воздух и точно приходят в руки, как у Комиссаровых. Неожиданно этот жанр захватил его столовой. Изо дня вдень он показывал результаты, которые удивляли бывалых жонглёров – так поздно начать и так быстро учиться!..

Пашка сидел на галёрке и всем своим существом слушал беззвучную музыку ночного цирка.

Он смотрел на распростёртую тёмно-алую ладонь манежа и ему казалось, что там, внизу, лежит чьё-то большое, разрезанное вдоль сердце. Его манило туда, неудержимо звало. Этот зов вошёл в него однажды и остался, бередя душу, волнуя воображение и заставляя молодую грудь высоко вздыматься. «Это будет, будет! Пройдёт немного времени и я стану наездником или жонглёром. Не беда, что на коротких репетициях пока не всё получается. Надо только очень, очень захотеть и обязательно всё получится!» – думал Пашка и радовался своим мыслям. Он работал здесь всего третий месяц, но уже не представлял жизнь без цирка.

Помечтав, дежурный по конюшне спускался «с небес» и шёл к лошадям. В свете ночной неоновой лампы они, кто стоя, кто лёжа, тихо дремали, ожидая очередного замечательного утра.

Захарыч, похрапывая, мирно спал в своей шорной – «лучшем из отелей», как он любил говорить.

Проверив, всё ли в порядке, Пашка заваливался на сено, открывал свою заветную тетрадь и брал ручку. Стихи, строчка за строчкой, как робкие ручейки заветных желаний, текли в чистые заводи белых бумажных листов…

Внимание! Это не конец книги.

Если начало книги вам понравилось, то полную версию можно приобрести у нашего партнёра - распространителя легального контента. Поддержите автора!

Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации