Текст книги "Избранное (сборник)"

Больная лежала на носилках неспокойно, она пыталась вылезти из мешка. Он захотел помочь.

– Я сама, – сказала старуха, – не смотрите.

Он отвернулся и стал ждать. У старухи ничего не выходило.

Тогда он молча и решительно вытащил ее из мешка и проводил по коридору.

Потом, приведя на место, он, осторожно впихнув старуху обратно в мешок и сбегав в буфет за съестным, плюхнулся на скамью. Старуха неожиданно сказала:

– Соснул бы, сынок. Уморился ты.

– Я бы покурил, – сказал он, – да трубку любимую потерял. С тех пор и курить бросил.

– А ты сосни. Лицо у тебя намерзлось. Во сне боль отойдет.

Николай прилег, но сон не шел. Чувствовал себя словно в длительном полете, когда уже летишь в полусне и напрягаешь последние силы, чтобы следить за приборами. И, точно в настоящем полете, вздрагивал и шевелил руками и через силу улыбался, радуясь, что ему удалось по свойски разделаться со всеми серьезными препятствиями. Оставалось уже немного…

Но самая тяжелая часть путешествия началась только в поезде. И не потому, что оставалось проехать сто шестьдесят километров, а оттого, что Николая окружил такой туман рассуждений и догадок о судьбах его и старухи, что он растерялся. Люди приходили даже из соседних вагонов. Хорошо еще, что все были настроены дружелюбно. Но вот раздался и бранчливый голос:

– Умники! Везут в общем вагоне. Инфекция ведь не дремлет, она свое дело знает.

Тут даже самый кроткий возмутился бы:

– Не празднуйте труса! Больная у меня не заразная.

Но голос не унялся:

– А вам, как летчику, стыдно! Сам-то крепкий, а тут люди разного здоровья едут.

– А что, разве уж на ладан дышите? – только и оставалось, что разозлиться.

– Плюнь ты на него! – буркнул сосед. – Расскажи лучше – правда, в воздухе ямы такие?..

– Простите, что перебью, – вмешался еще один. – Они вам мамашей будут?

– Нет.

Но колесо уже завертелось:

– Тогда теща, как видно?

– Нет.

– Но родственница, надо думать?

– Да нет, чужая она мне!

– Так что же вы себя затрудняете? Вы же летчик?

– Я санитарный летчик.

– Он летчик – вроде как матрос с разбитого корабля. Сто верст пехом и все брехом! – воскрес голос в соседнем купе.

– Кого это за язык тянут? – Он поднялся и заглянул туда.

Но там все, привалившись друг к другу, спали или делали вид, что спят.

…В областной центр Николай Воронцин прибыл измотанным. Только и хватило сил, чтобы позвонить в больницу и помочь санитарам отвезти туда больную. Потом он свалился в богатырском сне, а затем вскочил и пожелал немедленно отправиться на вокзал, отказавшись лечить лицо.

– Само заживет. Пустяки! Главное – это сердце, доктор. Мне время терять нельзя… С самолетом возни еще не оберешься, – сказал он врачу, которому накануне сдал старуху и все ее документы.

– Удивляюсь я вам, голубчик, прямо удивляюсь! – похлопал его врач по плечу. – Упорный вы человек. Ведь с вас никто не спросил бы, если бы вы ее сдали в любом месте. А нам ее кто-нибудь и другой бы мог доставить. Упрямый вы, голубчик!

– Из первых рук вернее получать, чем из десятых, товарищ доктор. Могли бы ее замучить. Болезнь у нее ведь сложная. Забыл я только, как она называется.

– Сложная, это верно, голубчик. Сложная и опасная, – сказал врач и назвал мудреное латинское слово. – Вот как, голубчик.

– Так, так. Вот оно что! Вот поэтому я и спешил, – сказал Николай, попрощался и пошел на вокзал.

Почти через год в том городе, где проживал со своей сестрой Николай, шла по улице старая женщина, очень старая. Она шла и поглядывала на номера домов. В руках у нее была бумажонка с каким-то адресом.

Старуха остановилась перед невзрачным домиком. Ее бледные губы шевелились, читая его номер и проверяя по бумажке. Вошла, постучала в одну из квартир. Слышно было, как кто-то торопливо подбежал к двери. Щелкнул замок. На пороге перед старухой стояла молодая женщина с озабоченным лицом.

– Ах, я думала – почта! – сказала она.

– Здесь живет летчик? Товарищ Воронцин Николай? – спросила старуха.

– Да… пожалуйста, – нерешительно сказала женщина. Это была Маруся, сестра Воронцина. – Но только его нет сейчас дома.

– Как же это?.. А я к нему так спешила, – сказала старуха, входя в комнату. – Боялась, что улетит. Вот и улетел… Далеко ли, дочка?

– Далеко, мамаша. Вот уже десятый день пошел, как уехал. И писем еще нет… В армию его вдруг взяли… И что бы это? Уж не война ли? Тревожно как-то…

– Вот оно как! – сказала старуха, присаживаясь на стул. – Вот как… Тогда ему это вот как раз нужно будет. В самый-самый раз. Будь добра, дочка, перешли при первой возможности…

И, заторопившись, старуха вынула из кармана и передала Марусе трубку и кисет из цветных лоскутков.

На высоте 14

Тимофей улыбается. Оба мотора его истребителя работают исправно. Серебристая птица летит последняя в боевом строю. Справа и впереди перед глазами покачивают короткими крыльями самолеты эскадрильи. Ему они все видны очень хорошо. Временами, чтобы развлечься, он считает самолеты.

– Один, два, три. Шесть… Девять… Двадцать один… Двадцать два.

Он улыбается. К нему вернулось обычное в воздухе приподнятое настроение. Отчего бывает так радостно на высоте? Может быть, от быстрого полета? Но скорость мало ощутима на такой вышине. Тимофей смотрит на прибор: четыре тысячи метров. Потом переводит глаза на самолеты. Ну, конечно! Разве они летят? Они спокойно висят, подвешенные на невидимых для глаза тросах. Вот если бы сдвинуть слева кабины прозрачную броню и высунуть руку, то сразу почувствуешь скорость. Усилится рев моторов, и воздушный поток откинет руку назад. Прижмет ее к борту так, что хрустнут кости.

Внизу под самолетами лежит тайга. Тимофей взглядывает на нее. Она волнует его, как море. Он сухопутный летчик. А когда летишь над водой, всегда напряженно бьется сердце. И тайга заставляет быстрее работать сердце, она волнует, как море. В ее глубинах скрыты тайны. Может быть, на него оттуда смотрят люди? Жерла пушек, замаскированные в листве, упорно целятся в небо. Хорошо еще, что там, в тайге, свои люди. У них, наверное, обед. Они едят вкусные горячие щи с консервами. Жирную с кусками сала, кашу.

Мысли о еде! К Тимофею возвращается дурное настроение. С таким настроением вылетал с аэродрома. Хотелось спать. Хотелось есть.

Тимофей убирает левую руку с клавиатуры управления и сует ее в кармашек, сделанный в обшивке кабины. Вынимает плитку шоколада. Рвет зубами бумажную и серебристую обертки. Сосет сладковатую твердую массу. Шоколад от тепла тает. От неловкого движения руки капли падают на маршрутную карту. Тимофея охватывает злоба.

Скорее бы долететь. Проклятье! Он им покажет. Враг ясно представлялся ему. Видел не раз на границе. Встречался в Испании. Фашисты! Сволочь! Из-за них немеют руки от усталости. Слипаются веки от переутомления. Тошнит от голода.

Пять часов назад у самой границы он сбивал бомбардировщиков врага. Две большие машины. Они падали вниз, дробясь и рассыпаясь в воздухе, как печенье. Потом летел с товарищами обратно. Потом выруливал свой самолет к ангарам. Потом ложился спать: грохнулся на койку, не поев и не выпив рюмки рома. Через час уже подымался по тревоге. Шеренга его товарищей, зашнурованных в кожу, стояла перед полковником.

Тимофею хотелось тогда выйти из строя:

– Товарищ полковник, разрешите съесть тарелку супа?

Но полковник поднял руку, и Тимофей, как и все, побежал к самолетам. Он забыл о голоде. Надо было спешить. К границе по воздушной тропе опять крались бомбардировщики врага. Надо было лететь, спешить. Он забывает о голоде. Летит!

Тимофей глядит вперед. Его кабина далеко отнесена от винтомоторной группы. Она расположена на узком и длинном теле фюзеляжа ближе к хвосту, чем к крыльям. Впереди же возвышается, как у танка, боевая башня обтекаемой формы. В ней сидит его Ванюша-наблюдатель – пулеметчик, артиллерист, радист, электротехник и друг. Тимофей ясно видит затылок приятеля в маленьком окошке бронированной башни. Тимофей включает телефон и кричит:

– Старик, как живешь? Что ты скажешь насчет тарелки супа?

– Алло, – говорит Ванюша, – я не прочь, разрешите пойти в столовую?

Оба смеются. Потом Тимофей говорит:

– Командир что-то медлит. Совсем нет высоты.

– Да, плетемся, как в колымаге, – замечает Ванюша.

– А через десять минут…

– Да.

Оба умолкают. Им понятно, что будет через десять минут.

На сигнальной доске перед глазами Тимофея вспыхивает красная лампочка. Внимание! Тимофей включает радио:

– Надеть маски. Высота десять.

Тимофей фиксирует время подъема. Он расправляет висящую на груди кислородную маску. Надевает ее. Мех у краев маски щекочет шею. Тимофей проверяет бронированную трубку, идущую от баллонов с кислородом. Поворачивает кран. В лицо ударяет освежающая струя. Тимофей прекращает доступ кислорода. Все в порядке.

Вспыхивает синий свет. Тимофей прибавляет газ. Стрелка на приборе скорости ползет к жирной цифре – «600». Загорается зеленая лампочка. Тимофей выжимает правой рукой штурвал на себя. Моторы ревут, нос самолета идет вверх. Левая рука добавляет газ. Свеча! Тимофей протирает стекла очков и смотрит на приборы. Ему немного неудобно в кресле. Тело придавило парашют. Больно бок. Что-то в него упирается. Очень больно. Но он не хочет поправлять ремни. Нужно экономить движение. Наступает кислородное голодание.

Тимофей слышит громкое дыхание Ванюши. Теперь, когда надеты маски, они неразрывно связаны телефоном. Приятно слышать дыхание друга.

– Старик, ползем?

– Да.

Высота – 5 тысяч. Тимофей открывает кислород. Вспыхивает сигнал. Первая площадка. Тимофей отжимает штурвал от себя. Самолет выравнивается и летит по прямой. Снова видны спокойные серебристые крылья самолетов эскадрильи. Внизу появляется облачность. Машины качаются над белесыми клубами облаков. С земли самолеты не видны.

Опять загораются сигналы. Скорость! Подъем!

– Старик?

Ванюша вместо ответа задерживает дыхание. Нужно экономить силы.

Тимофей старается ни о чем не думать.

Вновь полет по прямой. Опять подъем. Больно бок. Сильно стучит в висках. Холодно. Загорается красный сигнал. Внимание! Где-то далеко и глухо раздается:

– Скорость – семьсот. Высота – четырнадцать.

Мысли ворочаются лениво. Ого, боевая высота! Правая рука автоматически тянет штурвал ближе к телу. Свеча! Сильно давит в бок. Проклятье! Надо быть осмотрительным. Теперь вот терпи. Тимофей смотрит на альтиметр. Стрелка миновала цифру двенадцать и ползет дальше. Холодно…

Враг появляется неожиданно. Тимофей глядит вправо и видит под крылом чужие самолеты. Они спокойно ползут влево под фюзеляж его машины. Часть их закрыта крылом. В кабине раздается короткий гудок. Тревога! Два раза загорается желтая лампочка. Правый разворот! Тимофей энергично уводит штурвал вправо и нажимает правой ногой на педаль. Машина кренится. Относит вправо самолеты врага. Прибор отмечает угловую скорость поворота. Тимофей выправляет самолет. Теперь эскадрилья движется прямо в лоб противника. Перед глазами Тимофея растет башня Ванюши. Она заметно выдвигается над крыльями. Из бойниц торчат хобот орудия и клювы пулеметов.

Сигнал: «Раздвинуть фронт!» Тимофей убирает немного скорость.

Просвет между самолетами эскадрильи увеличивается. Потом Тимофей определяет по оптическому прибору высоту противника. Он говорит в телефон:

– Высота гадов – двенадцать.

– Спасибо, – отвечает Ванюша.

– Прощай, старик.

– Прощай, Тима.

Они прощаются так перед каждым боем. Тимофей глядит в круглое зеркало сбоку кабины. Обычно в нем хорошо видно хвостовое оперение. Сейчас же из зеркала на него сквозь очки смотрят внимательно с расширенными зрачками глаза. Он узнает. Это его собственные глаза.

Самолет сильно дергает. В зеркало скользит страшная кислородная маска. Противник стреляет, начинается бой. Истребители эскадрильи сбрасывают на самолеты врага дистанционные бомбы. Они – новинка в этой войне. Бомбы разрываются на заданной высоте и разбивают фронт противника. Так и в этот раз.

Тимофей видит, как в стайке самолетов под его машиной распускаются белые цветы. Точно лопаются созревшие коробочки хлопка. Геометрический порядок строя внизу нарушен. Черные крестики самолетов летят без системы. Их уже меньше. Белые хлопья дыма медленно расползаются.

Самолет Тимофея опять подкидывает. В кабину проникает звук разрыва. Бомбардировщики отстреливаются из орудий. Но в ста метрах ниже самолета Тимофея мчится истребитель. За ним тянется черный хвост дымовой завесы, как шлейф траурного платья. Тимофею ясно: сейчас из этой черной тучи они упадут молнией на врага. Сигнал атаки! Последний сигнал. После него бывает или отбой, или… Тима вспоминает Москву, залитую солнцем, такую, какой он видел ее в последний раз. Жену и сына. От них он улетел так внезапно. Получил приказ: вылететь к границе! И вылетел, думая, что простой перелет. Он уводит правой рукой штурвал вправо к борту. Правая нога до отказа нажимает на педаль. Машина ложится набок. Боевой разворот! 180 градусов. Горизонт выравнивается, и Тимофей переводит дыхание. Потом отнимает штурвал от себя. Дальше, дальше. Левой рукой увеличивает подачу кислорода. Ему не хватает воздуха. Самолет пикирует.

Машина падает. Тимофей держит штурвал двумя руками. Лохмотья черного тумана крутятся у окон кабины. Потом самолет сразу вылетает на свет. Тимофей жмурится. Он уменьшает угол пикирования и прицеливается в широкую спину приближающегося бомбардировщика. Тимофей не слышит выстрелов Ванюши. Но видит, как дымятся клювы пулеметов и вздрагивает орудие. Тогда он нажимает пальцами боевую кнопку на штурвале. Там впереди заработали два крупнокалиберных пулемета. Они бьют через винты моторов. Это его личное оружие. Бомбардировщик неожиданно складывает крылья и ломается, как ломоть хлеба. Один! Тимофей осторожно выводит машину на пике. Боевой разворот! Вправо. Он любит развороты в эту сторону. Свеча! Новый разворот, и опять самолет переходит в пике. Прицел. Кнопка пулеметов нажата. В расчерченном стекле прицельной трубки видно: у гиганта отваливается хвост. Два! Вывод из пике и новый разворот.

Тимофей не вспоминает о жизни и не думает о смерти. Нет времени. Он работает, как лучший прибор из всей сложной аппаратуры самолета. Разворот. Свеча. Разворот. Пике. Прицел. Огонь.

Истребитель взлетел в четвертый раз. Глубокий вираж. Горизонт колеблется перед глазами Тимофея. Далеко впереди видны черточки двух самолетов. Они улетают от места боя. Исчезают в направлении границы. Догнать! Через час или меньше они будут лететь над его страной. Разрушить, жечь. Тимофей работает левой рукой. Истребитель рванулся. Стрелка прибора дрожит на цифре «850». Черточки не увеличиваются. Быстрее! Левая рука выжимает до конца скорость. Девятьсот! Это предел. Большего моторы не дают. Машина дрожит. Не догнать! Тимофею хочется кричать. Не держат нервы. Он выключает телефон! Друг не должен слышать. Потом кричит:

– А-а-а!

Он распахивает окошко наружу. В ушах звенит. Ему кажется, что в реве моторов есть перебои. Он пугается и захлопывает окошко. Потом ударяет левой рукой в круглое зеркало. Осколки со звоном скользят по перчатке и падают к ногам. Это отрезвляет. Тимофей становится спокойнее. У него дергается лишь уголок рта. Черточки увеличиваются. Становятся больше. Только теперь они плывут ниже, самолеты ушли с высоты. Тимофей отжимает от себя штурвал и глядит на альтиметр. Истребитель теряет высоту. Тринадцать. Двенадцать… Восемь. Семь. Шесть… Тимофей прицеливается. Бомбардировщики разлетаются вправо и влево. Тимофей прицеливается по левому самолету. 5 тысяч метров! Тимофей нажимает на боевую кнопку. До бомбардировщика пятьсот метров. Триста. Двести. Дальше нельзя. Тимофей жмет двумя руками штурвал влево и немного на себя. Левая рука на педаль! Колоссальная центробежная сила вдавливает Тимофея в сиденье. От головы отливает кровь. Тимофей слепнет и почти теряет сознание. Но это один миг. Самолет разворачивается. Оглядываясь, Тимофей замечает, как у одного из моторов самолета противника выбивается пламя. Огромная машина скользит на крыло. Внизу чернеет тайга.

Истребитель идет вверх. Тимофей смотрит по направлению полета. Видит, как Ванюшина башня поворачивается. Ему кажется, что черная дырка орудия направлена прямо на него. Нет, она скользит влево. Вначале орудие прицеливается поверх хвоста. Потом под хвост. Затем вновь сверху хвоста, потом резко уходит вправо и опять глядит под хвост. Оно ловит врага. Затем орудие вздрагивает и дымит. Еще и еще.

Когда Тимофей разворачивает самолет и взглядывает вниз, второй бомбардировщик, вращая хвостом, падает. Кончено! Высота – 5 100. Тимофей включает телефон. Хочет поговорить с Ванюшей! Самолет кидает. Это так сильно, что Тимофей ударяется лицом о приборы. Звенит битое стекло. Когда он подымает голову, боевой башни нет. Торчат изломанные, исковерканные ребра металла. В них вмят Ванюша. Вместо лица у него темная кровавая дыра. Самолет кренится и описывает полукруг. Это помимо воли Тимофея. Рули не действуют. К югу, прочь от границы, зловеще распластав крылья, величественно улетает самолет. Это третий бомбардировщик. Его не заметил Тимофей. Враг спокойно исчезает.

Истребитель разрушается. Сперва отламывается часть левого крыла. Машина заваливается и падает. Тимофей не ждет дальнейшего и срывает кислородную маску. Моторов не выключает, так как падает к врагу. Потом двумя движениями отстегивает верхнюю часть кабины. Ее срывает и уносит. Теперь прыжок. Тимофей отстегивает ремни. Машина вращается. Он хватается руками за края машины. Рывок. Его отбрасывает обратно. Кидает вновь. Та же картина. Вращение прекращается. Самолет с ревом делает прыжок в сторону. Тимофея вновь ударяет о доску с приборами. Ему рассекает подбородок.

Тимофей собирает все силы и опять старается выброситься наружу. Удается высунуться только наполовину. Он лежит на ребре кабины. Но это недолго. Перебрасывает и ноги. Тимофей скользит по фюзеляжу и повисает. Одна из лямок парашюта зацепилась за крючок у края кабины. Лишенная управления машина делает в воздухе замысловатые фигуры. Она кружится, взмывает вверх, падает, вращается. Тимофей бьется всем телом о фюзеляж. Лицо деревенеет, и он уже не чувствует ударов. Кровавая маска. Видит только одним глазом. Тимофей тщетно царапает ногтями гладкую, зализанную поверхность машины. Хочет добраться до крючка и отцепиться. Руки срываются. Обессиленный, он пытается обхватить фюзеляж и прижаться к нему, чтобы отдохнуть. Его отбрасывает в сторону. Горизонт беснуется. Там где была спокойная линия, теперь вращается голубое небо, вращается черная таежная земля. Тимофей видит то небо, то землю. Когда небо, то кажется, что он летит все выше и выше. В стратосферу. И вот небо уже фиолетовое. Когда землю – то летит в темную бездну. Но чаще всего он видит серебряную, совершенно гладкую поверхность самолета. По ней Тимофей ползет вверх, ползет до тошноты и головокружения.

Его бьет. Погиб? Нет! А может, да? Об этом нельзя думать. Сейчас важнее – высота! В один из вольтов машины его подбрасывает вверх. Он взлетает над кабиной и видит цифру, на которой дрожит стрелка альтиметра – 1100. Это прибавляет силы. Еще высоко. Он подтягивает под живот колени и упирается в фюзеляж ногами. Потом выпрямляется, как пружина. Вверху что-то щелкает, и Тимофей чувствует себя свободным. Падает один. Вниз со свистом и ревом удаляется его серебряная машина. Ему она кажется чернее сажи.

Тимофей рвет кольцо парашюта. Его дергает, и все смолкает. Он точно переходит из очень шумной комнаты в тихую, обитую пробкой и закрывает за собой плотно дверь. Тимофей хочет улыбнуться своему сравнению, но его тошнит.

Когда Тимофею становится легче, он осматривается. Штиль. Его не качает. Желтеет небо. Закат выглядит очень красивым. К горизонту небо немного розовое. Напрягая глаз, Тимофей глядит туда, где происходит бой. Видит черное облачко. Оно выделяется на желто-розовом небе. Облачко никнет к горизонту. И больше ничего не видно! Где самолеты? Где враги? Где друзья? Улетели ли? Погибли ли? Наверное, погибли. Все! И Ванюша! Тимофей всхлипывает. Его давит одиночество, раздражает внезапная тишина. Он начинает суетиться и вскрикивает от боли. Все тело разбито. Смотрит вниз, видит тайгу, речушку. Налево – сопки. Вспоминает и узнает. Он здесь летел. Направо от сопок – граница.

«Черт, до сопок не дотянуть!» Тимофей волнуется. Приземлится раньше! Он холодеет. Может быть, на территории врага? Почему так тихо? Хотя бы ветерок!

Тимофей собирает силы и начинает раскачиваться. Вдруг удастся попасть в воздушное течение? До земли триста метров. Двести. Сто. Его подносит все ближе к границе. Прекрасно. Упадет вот на этой опушке. Очень хорошо! Он подбирает ноги, они задевают за верхушку дерева. Земля. Она приподнимается ему навстречу. Падает Тимофей на сваленное бурей дерево. Проклятье! Ноги застревают в ветвях. Он валится на бок. Купол парашюта опадает. Белый шелк прикрывает изломанное бурей дерево.

Тимофей приподнимается. В двух шагах от него стоит маленький, черно-белый столбик. Там проходила когда-то воображаемая линия.

Граница! Тимофей хочет встать, но не может. Ноги простреливает боль. При посадке он сломал их.

Ах, как тянет к себе этот пограничный столбик! Манит! Тимофей начинает отстегивать парашют. Проходит много времени. И вот он отваливается от дерева. Ложится на живот и ползет, упираясь локтями в землю. Лицо его близко от сырой земли. Болото. Тимофей чувствует запах травы. Кричит птица. Он перебирает локтями. Два шага – это не так много. Вот уже совсем рядом. Родина! Он замедляет движение. Это слово! Слышал его тысячи раз. Сам повторял сотни раз. Сейчас же оно наполнилось особым смыслом. Стало материальным. Получило запах, цвет, звук.

Тимофей минует полосатый столбик. Внимательно следит за тем, чтобы искалеченные ноги не остались за границей. Ему это кажется таким важным. И останавливается. Кричит птица. А Тимофей еле поднимает голову. Видит близко от себя травку, желтый цветок, старую, почерневшую щепку, листик – и все. Это кусочек его Родины. Тимофей раскидывает руки. Он обнимает сырую болотистую землю. Родина! Дом! За нее бился. К ней стремился с головокружительной высоты. Там, наверху, он выполнил свой долг. Мог бы теперь умереть? Нет! Жить, жить! Сейчас поднимется, встанет во весь рост и побежит. Умереть можно было и раньше. Но голова у Тимофея опускается. В ушах появляется шум. Тимофей чувствует себя, как в самолете. Он шевелит правой рукой. Потом шум пропадает, и раздаются какие-то удары. И вот опять появляется шум, а удары пропадают. А вот уже они вместе – и шум и удары. Затихают все тише и тише. Тимофею кажется, что он умер. Но нет, он жив.