Текст книги "Священное наследие"

Таким образом, наряду с устойчивой самоидентификацией, наши предки устойчивы и в своей вере, которая не меняла, не искажала духовного строя древнего русича-язычника, но лишь преобразила его.

Очень важным показателем сохранности этноса в своем изначальном виде является язык. Человек может владеть языком другого народа как родным и не знать никакого языка кроме этого, и все же всегда будет чуждым народной душе этноса-хозяина, чуждым его религиозным ценностям и нравственным идеалам. Лишь в той мере, в какой мы являемся потомками наших предков, для нас сохраняется не только связь времен, но и возможность максимально использовать данный нам от рождения язык, врастать в него, познавать через него мир духовных ценностей предков, жить ими. В языке живет душа народа. Если же язык народа начинает существенно меняться, то неминуемо будет изменяться и генетическое ядро народа, с небольшим опозданием, но меняться. Ни одному народу не удалось сохранить свою полную антропологическую и этнопсихологическую идентичность, утеряв свой язык. Даже народы-победители, такие, как персы и индоарьи, передав свои языки аборигенам, не сумели сохранить свой изначальный расовый тип, несмотря даже на институт варн и каст в Индии. Оставаясь по самоназванию персами, современные персы не наследуют ни духовной ни материальной культуры предков, являясь не только антропологически, но и культурно-исторически совершенно иным народом, чем создатели гимнов Авесты. Современные брахманы Индии почитают себя потомками арьев, но и культурно и расово давно принадлежат аборигенному миру Индии, расово и культурно представленному дравидами и австралоидами ведами. Ни современные персы, ни индийцы не способны без специальной подготовки понять языков своих предков, которым были написаны их священные тексты: Ригведа и Авеста.

Язык очень чутко реагирует на переселение этноса, на изменение географической среды обитания, на процессы этнического смешения, на перемену религиозной веры народом. Чудом, не имеющим примеров в истории, является удивительная преемственность в развитии русского языка, не переживавшего в своем эволюционном развитии никаких скачков и перерывов. Именно это позволяет современному, в меру образованному, русскому человеку без специальной подготовки читать тексты русских летописей тысячелетней давности. Такое невозможно даже помыслить современному немцу, французу, англичанину или итальянцу, чьи языки пережили такие сложные метаморфозы, что утеряна навсегда, для большинства населения, счастливая возможность понимать язык своих предков. Современным европейцам не под силу, без специального образования, прочитать текст манускрипта четырнадцатого века. Российский школьник, научившийся читать букварь, уже способен без словарей читать текст Задонщины в оригинале. И дело даже не в том, что на Западе долгое время в церковных и научных кругах царствовала чуждая большинству населения латынь. Дело в другом. Этнические и лингвистические процессы протекали у европейских этносов не эволюционно, но, зачастую, революционно. Немец одиннадцатого века это совсем другой человек, чем немец века девятнадцатого. Немец до сих пор не обрел единого для всего племени литературного языка в привычном для нас понимании. Немец северных территорий – это человек, насильно оторванный реформацией от древних духовных корней своего племени. Очень сильно изменились и англичане, и французы. И только русский человек, в своем обличье, в своем духовном мире остается таким же сейчас, что и тысячу лет назад. Важную роль в этом сыграл наш язык. И наш литературный язык – это не только язык Ломоносова, Карамзина, Державина и Пушкина, но и в не меньшей мере – язык «Слова о Законе и Благодати» и «Слова о полку Игореве». Наш литературный язык имеет действительно древние корни.

Язык русского народа, эволюционно развиваясь, сохранил преемственность по отношению к древнему языку славянорусских племен. Отсюда и действительно чудесная прозрачность нашего древнего языка летописей для современного русского человека. Современный русский мыслитель Юрий Мамлеев пишет про наш родной язык: «И это сокровище дано не просто так – оно вручено России и русскому народу для выполнения его высшей Миссии в мире. Это язык, который может выразить почти невыразимое, выразить провал, пропасть, язык, соединяющий несоединимое и проникающий в самые недоступные сферы метафизически Сокрытого – и поэтому индусы с основанием полагают его «санскритом будущего» (то есть священным языком). Одно звучание русской речи имеет в чем-то магическую силу, сочетание звуков и интонации русского голоса представляют уникальное явление в этом мире по своей красоте и, главное, по глубине, по глубине «подтекста», по глубине того, что стоит за этим звучанием и интонациями. В конце концов, русский голос ведет в поразительную глубину почти невыразимых переживаний и, наконец, даже в пучину молчания, которая сама – за пределом возможностей звука. Все это запечатлевается в глубинах души». Язык наш конечно не законсервировался, не стоял на месте, но эволюционировал с глубокой древности. Мы можем даже, с определенной долей условности, выделить эволюционные фазы развития нашего языка. Фазы развития языка русского этноса мы можем разделить на следующие периоды: арийский, протославянский, славянский и, наконец, русский.

Но фазы эти проходили в рамках исторической жизни одного этноса и на одной и той же территории, территория этнобиологического и языкового становления единого славянорусского этноса.

Есть и еще один важный показатель, который выделяет нас из среды европейских великих народов.

Наш богослужебный славянский язык является своеобразной «лингвистической иконой» православного богослужения и мало того, что остается неизменным и священным языком нашего национального Богообщения уже более тысячелетия, но и понятен современному русскому человеку, даже не имеющему о нем специальных лингвистических познаний. Церковно-славянский язык, став издревле языком литературы, языком «высокого штиля», конечно, отличался от языка обыденного. Общий для всех православных славян, он изначально был языком национальным – болгарским, став, благодаря заслугам Кирилла и Мефодия, а также их святых учеников из Охрида, Клемента и Наума языком наднациональным, всеславянским языком Богослужения и молитвы-Богобщения. Византийская, высочайшая для всего Средневековья, культура, была представлена у нас не греческим языком, а языком близким для всех славянских народов – языком болгарского племени. Вследствие этого православное славянство оказалось в более благоприятных условиях, чем народы, принимавшие христианство вместе с латиноязычной культурой. Славянский язык новой христианской веры, способствовал у нас тому, что культура достигала самых недр народной души, чем не могут похвастать народы Европы, принявшие из Рима христианство по латинскому обряду. Это значит, что наш светский язык никогда не отрывался от своего священного источника, языка богослужебного, черпая в нем свою силу и образность и сохраняя нерушимую и непрерывающуюся лингвистическую преемственность по отношению к нашим далеким предкам.

Любая священная традиция должна обладать своим сакральным языком, отличным от языка обычного общения. Если такового языка нет, то мы не вправе говорить о подлинной и полной, органически целостной традиции. В этом смысле славянский богослужебный язык является не только духовным сокровищем, но и ярким свидетельством полноты русской православной традиционной культуры. Говоря о сакральном аспекте богослужебного языка, нельзя не вспомнить и бытования у славян двух азбук: кириллицы и глаголицы. И хотя споры о том, какую именно азбуку создал св. Кирилл, не умолкают, мы можем рассматривать глаголическую азбуку в том же контексте, что и церковнославянский язык, как азбуку, специально созданную для богослужения. И не столь уж важно, Кирилл ли ее создал или нет. Важно, что на заре христианизации у всех славян была особая священная азбука, которая бытовала наряду с исстари известной, задолго до миссии св. Кирилла в Великой Моравии т. н. кириллицей. Глаголические тексты доживают на славянских Балканах до XIV века и затем исчезают, чтобы уступить роль священного алфавита кириллице у православных славян и латиницы у славян, принявших христианство из Рима.

Важным аспектом становления этноса является территория, или, иными словами, месторазвитие этноса. И в этом вопросе русский этнос отличается от всех европейских народов (исключение составляют литовцы и латыши) тем, что с незапамятных времен еще индоевропейского единства он живет все на той же своей неизменной исторической родине, ставшей колыбелью для великих народов древности и современности.

Восточное славянство – та часть ушедших в разные стороны Евразийского континента индоевропейцев, которая осталась на исторической прародине. Мы ниоткуда не переселялись. В наших преданиях не зафиксирован никакой исход с первоначальной территории, который четко читается даже в древних сказаниях наших братьев-соседей, чехов и поляков, например. Исключением являются строки Несторовой летописи об исходе славян с Дуная. Однако здесь святой летописец должен быть дополнен древними нашими легендами, которые объясняют приход на Русь славян как обратное переселение на древнюю родину, обратную волну славян, ушедших в древности на Юг, но возвращающихся под давлением войн и обстоятельств.

В этой связи у русского народа четко закрепилась в исторически обусловленном самосознании собственная геополитическая ориентация: мы – Север; не Запад и не Восток – а Север. Это древнейшее наше ощущение как жителей северных земель нашло свое отражение еще в языческой Голубиной книге, где говориться, что Ильмень озеро всем морям отец. И эта привязка моря-прародителя к озеру земли Новгородской не случайно. Мы – исконные жители стран полночных. Народные предания однозначно связывают прародину русского племени именно с Приильменьем. В позднем Средневековье мы находим ту же «северную ориентацию» нашей этнополитической и духовной жизни. В 1589 году во время пребывания на Руси Константинопольского патриарха Иеремии, состоялось учреждение Московского патриархата, о чем Восточным Православным патриархам была составлена особая грамота. Предстоятель Поместной Православной Русской Церкви получил титул – Патриарх Московский и всея Руси. Несколько позднее к титулу было добавлено «и всех Северных стран». Добавление далеко не случайное, так как Восток «окормлялся» патриархами Константинополя, Антиохии, Иерусалима и Александрии, а Запад – отпавшим в латинскую ересь Римским престолом пап. И государственно, и религиозно мы себя чувствовали Севером, и это определяло наш национальный характер тысячу лет. Северное «геополитическое» мышление мы находим в стихах Пушкина, Державина, Лермонтова. И вот что удивительно. Упадок и распад Великой России таинственным образом совпал с моментом, когда сначала интеллигенция, а затем уже и массы россиян вдруг начали культурно и географически отождествлять себя Востоком. В этом отождествлении уже был оттенок какой-то незавершенности, неполноценности и рабского заискивания перед Западом. Сложилась принципиально новая и искаженная картина мира у русского народа, бинарная оппозиция прогрессивного Запада и отсталого Востока. Запад был отождествлен со всей Европой и противопоставлен Востоку, в котором места Европе не было и куда произвольно и вопреки тысячелетней традиции включили Россию. И до сих пор нам навязывают ложную геополитическую ориентировку, которая разрушает вековой генетикой обусловленный психологический код русского народа, в соответствии с которым мы – часть традиционной христианской Европы и часть именно северная, отличная по своим расовым, духовным и культурным характеристикам как от Запада, так и от Востока единого Европейского традиционного пространства, определенного христианской верой.

И уж тем более, мы отличны глубинно, метафизически от азиатского Востока, с которым нас искусственно сращивали старые евразийцы и их последователи. Католическая и протестантская Европа – это части нашего мира. Китай и Индия при всей их особой духовности – миры нам принципиально чуждые. И наши политические интересы в этих регионах не должны нас отвлекать от мысли, что главным геополитическим приоритетом исторической России всегда был и должен оставаться мир христианский. Наша традиционная геополитическая ориентация была и должна быть одна – на Север, для того, чтобы восстановить порванную духовно-психологическую преемственность с ушедшими поколениями русских людей.

Немаловажным вопросом в отношении оценки различных характеристик этноса является вопрос о том, когда и при каких условиях народ, этнос ощутил себя особой исторической общностью – нацией. Нация, исторически складывающаяся общность людей, не всегда принадлежащих к одному или родственным этносам, является совокупностью общего прошлого и будущего, языка и культуры, сознания и воли, государства и отдельных областей.

Нация – понятие историческое. Народ есть общность сверхисторическая, субъект истории, долженствующий предстать на суд Божий в своей соборной совокупности поколений. Ощущение себя нацией приходит к народу только после того, как окончательно определены его внутренняя социальная структура, претерпевающая, как правило, на этапе превращения народа в нацию определенное упрощение, его политические границы и геополитические приоритеты.

Народ может жить и без глобального геополитического видения и миссионерских чаяний вселенского масштаба. Но народ всегда, сам по себе есть уникальный организм, не лишенный высшей идеи, его воодушевляющей, организм, до конца не подвластный сугубо рационалистическому описанию.

Великий русский композитор Мусоргский говорил: «Я разумею народ как великую личность, одушевленную единой идеей». Народ – Богом помысленное сообщество людей. Немецкий мыслитель Феликс Дан был убежден: «Главное богатство человека – его народ». Соотечественник Феликса Дана, расолог Фриц Ленц уточняет: «Народ как множество личностей не может быть той ценностью, ради которой умирают его лучшие сыны. Ею может быть только органичное в народе, тот поток жизни, который протекает через тысячелетия и в котором отдельные личности – лишь преходящие волны. Народ как организм – вот наша этическая цель, и в этом смысле мы можем сослаться на другие слова Гете: «Сделай из себя орган», отрицающие ценность личности как таковой и придающие ей ценность лишь в той мере, в какой она входит в сверхиндивидуальный организм».

Мы же добавим, что самое ценное в народе лежит еще глубже органического уровня. Главная ценность в народе – эта та сверхидея, которая только его одного связывает особыми, не побоюсь слова «интимными», узами с Всевышним.

Фриц Ленц писал, что «организация народа – его государство, и народ может быть счастливым, если он имеет подлинно народное (национальное. – Авт.) государство. Но и государство это еще не сам народ. Государство это организация, но не организм. Государство не может быть целью нравственности, потому что оно само нуждается в нравственной цели… Государство имеет такое оправдание только как средство достижения цели, только как организация народа…». Устойчивость народа, его историческая неизменяемость в глубинных основах его существа определяет и устойчивость государственного образования данного народа.

И здесь мы обязаны дать свою формулу, которая могла бы достаточно полно описать специфику русского этноса. В нашем случае нас интересует по возможности полная формула, которой мы можем описать тот удивительный этнический феномен, каковым является в истории Русский народ. Попытки определить с помощью точной научной формулировки, что же такое народ русский, делались неоднократно, с разной долей успеха. Некоторые авторы подобных попыток вообще отказывались от самой возможности положительно научно определить, что собой представляет наш народ, предпочитая описывать его апофатически: не это и не то и т. д. … Решимся на свою попытку, используя опыт предыдущих поколений мыслителей:

«Русский народ – это духовно-историческая целостность ушедших, живущих и грядущих поколений, несущая особую историческую миссию в пространственно-временном единстве природной, экономической, культурной, религиозной и континентально-государственной структуры, имеющая свои особые антропологические, этно-национальные, моральноэтические и лингвистические особенности, общность, которая является носителем единого, универсального, соборного сознания, имеющего тысячелетние исторические корни, определяемого особой всемирно-исторической миссией русского народа по сохранению в незыблемой целостности и чистоте православной веры в государстве российском, как последнем оплоте вселенского православия, утверждению Правды христовой на земле. Русский народ как единый духовный, антропологический, лингвистический, культурный и социально-экономический феномен является стержневым этносом исторической общности – русской нации, объединяющей широкие слои населения, связанные единой государственной территорией проживания, русским языком, социально-экономическими отношениями, православной, и, шире, общерусской культурой. Русская нация, в свою очередь, является державообразующей и стержневой для сверхновой исторической общности людей постиндустриального периода – российского суперэтноса. В такой триединой структуре населения государства российского мы видим уникальную в человеческой истории структуру имперской государственности, в которой иерархически выстроены и органически нераздельно и неслиянно объединены многие народы. Безусловно, речь идет об идеальной матрице, нашедшей свое полное выражение в императорский период русской истории, но продолжающей и сейчас в частично демонтированном виде являться основной скрепой современной государственности в РФ.

Русская нация, существующая в единстве многообразия своих этнокультурных форм исторического и государственного развития, не может быть расчленена ни духовно, ни политически, ни географически. Сегодня сохранение этого уникального единства требует создания новых гибких, универсальных национально-государственных структур с учетом конфессионального многообразия, позволяющих сохранить свою идентичность не только малым и средним народам России, но и великому русскому народу, сохранить свое историческое единство перед лицом общемировой энтропии. Нацию, как и стержневой народ ее составляющий, рождает, или скорее участвует в рождении, особое соборное, неповторимое для других человеческих коллективов, чувство пространства и ритма времени, особое отношение к священному. Отсюда и определенная глубина, о которой мы часто даже не задумываемся известной русской поговорки: «Какой русский не любит быстрой езды?!». И как не любить, если только «бешеная» скорость позволяет русскому народу каждый раз заново с каждым новым поколением осваивать огромные пространства Евразии подчиняя их своему особому ритму жизни, за которым не поспевают остальные народы, населяющие издревле ту же географическую зону, среду обитания. Иностранцев поражает наше спокойствие перед лицом огромных пространств Севера, бросающих вызов вечности своей необъятностью. «Дурная» привычка русских пытаться объять необъятное позволяет нам не только обнимать, но и крепко удерживать одну шестую часть мировой суши. И не просто удерживать, но и государственно оформлять, побеждая хаос безбрежья своими «плохими» русскими дорогами, которые, и в этом не может быть никакого сомнения, переживут все хорошие дороги уютной Европы, и которые в ситуациях чрезвычайных, по непостижимой логике вещей, оказываются всегда практичней цивилизованных автобанов.

Трудно сказать, то ли русская нация породила Великую Россию от океана до океана, то ли Великая Россия породила Великий народ, проживающий на огромной территории и сохраняющий поразительное национальное, языковое, государственное и психологическое единство.

Абсолютно иное чувство пространства, закрепленное генетически у немецкого народа. Немец мечтает о расширении своего фатерлянда и тут же пугается новых границ такого расширения, которые уже не видны с крыши его дома. Другими словами, желание народа находится в глубоком противоречии с его ограниченными природными способностями справляться со временем и пространством.

Не будет большим преувеличением сказать, что из народа нацию создает его, народа, воинское сословие. Единое стояние избранных людей своего народа, богатырей пограничных застав Отечества, против общего врага, или даже нескольких врагов, в кольце фронтов, дает почувствовать себя разрозненным племенам не просто родовичами, родственниками по крови, но создает ту основу для понимания общности исторической судьбы, которая и порождает феномен нации. Также и разрозненные восточные славяне, через ратную службу сынов многих родов на богатырских заставах святого Владимира Святославича, почувствовали себя единым русским народом, с единым отечеством – Русью, с единой христианской верой, которая утвердила незыблемые духовные основы нашей государственности. В этом ратном стоянии племенных богатырей славянства созидался единый дух народа, созидалась его национальность, его характер, к которому подстраивались и приобщались союзные в державном строительстве русскому народу племена России. Недаром же, после нашего национального краха в 1917 году, наш великий мыслитель Иван Ильин писал: «Мы должны прежде всего и больше всего – крепить, растить и углублять русский национальный духовный характер, в самих себе и в других, и в наших детях. В этом залог спасения, знамя спасения и утверждения на много десятков лет, на сотни лет вперед… В этом критерий нашего успеха. Это мерило для нашего государственного и хозяйственного строя. Здесь источник расцвета русской науки, русского искусства, русской культуры».

В действительности, национальный и культурный ренессанс нуждается в духовной свободе и национальной почвенности. Без двух этих необходимых условий он невозможен. Невозможно и возрождение наше как нации. Если же говорить о времени становления наций в Европе и у нас, то общепризнанным является убеждение, что нации есть порождение буржуазной эпохи, когда впервые низшие сословия могли почувствовать общность своей исторической судьбы с сословиями высшими. Действительно, особенности европейского феодализма не позволяли родиться чувству сопричастности с высшими слоями общества у ремесленного и крестьянского люда. Однако в России не было того феодализма, который был в Европе. И сопричастность общей исторической судьбе у русских низших слоев населения зародилось очень давно. В этом заслуга нашего особого монархического строя и Православной Церкви. Все сословия на Руси были в равной мере служивыми перед лицом Богом ставленого Государя. Не углубляясь далее в эту тему, можно утверждать, что предпосылки становления нации, в ее современном понимании на Руси зародились гораздо раньше, чем в Европе. Согласно гипотезе Тойнби, субъектами истории являются цивилизации, или «большие общества», каковых за всю историю человечества было всего около двух десятков. Из них, согласно Тойнби, продолжают существовать всего лишь пять: западноевропейская, восточноевропейская, исламская, индийская и дальневосточная. Ортега-и-Гассет вслед за Тойнби утверждает, что нации или народы являются лишь частями «больших обществ», или цивилизаций. Человеческая история – следствие проявления взаимоотношений и взаимодействия этих цивилизаций. Тойнби писал, что главной причиной упадка и последующей гибели является «раскол в душе» той или иной цивилизации.

Во-первых, сколь ни модна эта теория сейчас, она не выдерживает критики именно «справа». В ней есть неразрешимые противоречия. Из Священного писания и преданий Церкви мы знаем, что Господь на Страшном суде судить будет не цивилизации, но народы, которые, в действительности, и являются субъектами истории. Во-вторых, именно народы, а не цивилизация их исторически объединяющая, обладают тем, что Тойнби называет душой нации. Вне всякого сомнения, раскол в душе, потеря веры в священные идеалы, потеря системы ценностей ведет народ к гибели. Но это не обязательно сказывается на общем цивилизационном поле. Даже народ-лидер может сойти с исторической сцены, а цивилизация будет жить, да еще и процветать. Греки в пятнадцатом веке попали в рабство исламскому миру, а ныне находятся в рабстве у мира западноевропейского, а цивилизация, где они долгое время сохраняли лидирующие позиции, живет под главенством русского народа, который, увы, переживает сейчас фазу душевного надлома. В-третьих, если народы, в конечном счете, творение Божьего промысла, нации есть плод исторического процесса развития державных этносов, то цивилизации есть плод человеческого творчества, по причине чего они не столь долговечны, как народы и нации. В-четвертых, границы цивилизаций не остаются неизменными. Долгое время вся Европа входила в одну Христианскую цивилизацию. Западноевропейская же цивилизация была лишь плодом религиозного надлома западных христианских народов, надлома, который продолжился протестантской революцией и конечной апостасией. Современный Запад – это не Европа, это – антиевропейский союз антитрадиционных государств. Верность общей Европейской цивилизации ныне определяется верностью Христианству, и в этом смысле потаенная, православная Русь несомненно принадлежит не какой-то там восточноевропейской цивилизации, наравне с малыми европейскими этносами: поляками, болгарами и молдаванами, а древней, единой Христианской Европейской ойкумене, «Вечному Риму». С другой стороны, способность России принимать и перерабатывать инновации с Востока и Запада и делать их неотъемлемой частью собственной самобытной культуры говорит только об одном; мы действительно особая и уникальная цивилизация.

Тойнби, многие его предшественники и последователи в основу цивилизационной теории кладут фактор веры, религиозную константу этносов. Однако дело обстоит иным образом. Цивилизации складываются издревле, и являются неизменными в своем стержневом качестве, со своим неизменяемым кодом. Цивилизации являются производными от этногенетических факторов становления ее носителей, от их исторического и национального уклада. Еще в начале XIX века граф Гобино справедливо указывал, что Христианство не рождало цивилизаций, но одухотворяло их. С ним спорит К.Н. Леонтьев, который писал, что «у греческой нации было две цивилизации: древнеэллинская, классическая и христиано-византийская». Однако представляется, что корректней было бы вести речь о единой антично-римской цивилизации, оставшейся все тем же миром Вечной Империи и после принятия христианской религии в качестве официальной. Отсюда и не до конца понятая культурно-историческая ценность языческого наследия народов. Многое зависело от готовности того или иного народа принять Свет Евангельской Истины.

Например, народ Русский получил в дар веру Православную и сумел сохранить ее в первозданной апостольской чистоте. В нашем язычестве не просто уже родилась наша цивилизация, в этом смысле, единая с другими индоевропейскими народами, но и в нем наш этнос приуготовлялся, созревал до принятия высшей Истины по воле Творца. Безусловно, мы не можем игнорировать это наше языческое прошлое – основу нашей цивилизации. Мы должны тщательно и любовно его изучать, не боясь неопаганических рецидивов постсоветского социума.

Правильное понимание нашего языческого прошлого в уважении к нему, при четком понимании того, что наши предки сознательно выбрали Свет Христовой Веры, которая не отнимала «национальных богов», но дарила веру в Бога, при которой все велесы и перуны переставали страшить своим «непостоянным нравом» человека древности, делая его не только духовно более возвышенным, но и более смелым, не лишая его воинского духа, но укрепляя героическое начало в человеке, рожденного быть не послушной игрушкой в руках непознанных стихий и природных явлений, но сыном Божиим, лишенным страха перед мирозданием. В связи с этим важен вопрос, который мы уже частично разрешили выше: национальное самосознание этноса, когда оно полностью сложилось, претерпело ли перемены, не изменило ли воцерковление народа русского его национального самосознания?

Сама идея народа нашего о себе как о народе именно святорусском древнее христианизации. Самоощущение этноса складывалось издревле под влиянием его древнего национального мифа. Ощущение особой своей исторической миссии отразилось и в отношении к своему племени, в совокупности всех его поколений, как к племени, наделенному особой святостью. И это ощущение было освящено и укреплено Христовой верой.

Как мы уже писали выше, единая религия, преемственность религиозно-духовных категорий очень важны для этноса, чтобы на протяжении длительного исторического времени сохранять неизменной свою национальную идентичность. И.Е. Забелин писал: «Народ как один человек имеет ум, склад мысли… народ не есть мужик или барин, а это есть дух, особый нрав, обычай, особая сила, которая все переделывает по-своему…. В России корень – мир, община, произошедшая из рода. Государство, общество состояло из родичей. Личность же поглощалась идеями и понятиями рода». Род стоял на страже духовного мира человека. Измени дух народа, и от народа останутся одни ошметки. Внуши народу мысли о приоритете его «несравненной личности» перед всем остальным – и навсегда рвутся духовные и родовые нити духовного, этнического и государственного единства. Дух народа, по сути, определяет в народе и все остальное. Дух этноса отвечает за то, что в образующемся сообществе единого народа формируется и созревает сложное, но вполне определенное представление о мире и жизни… Стихийная душа, дух народный. Для слабых характеров дух народный заменяет характер. Для слабых умов он дает стихийный ум. Он возмещает недостаток воли и чувства, он есть то таинственное существо, которое греки зовут гением. Теперь, побывав несколько дней среди представителей народных, особенно остро чувствуешь, как гений русский как будто отлетел. Исчез наш собирательный ум, наш древний здравый смысл, который когда-то составлял русскую гордость… Поляки безмозглые потому, что раньше были обработаны чужой и в значительной степени еврейской мыслью. Пришел, очевидно, и наш черед!!!». Ситуация сейчас, по сравнению с началом века XX, не улучшилась, и все же у нас не отобрана окончательно возможность героическим усилием вернуть себе здравый смысл и наследованный через тысячелетия уникальный национальный дух.