Текст книги "Робот-2020"

Робот-2020
Владимир Латышев

Дизайнер обложки Аманжол Шаймерденович Чиканаев

© Владимир Латышев, 2021

© Аманжол Шаймерденович Чиканаев, дизайн обложки, 2021

ISBN 978-5-0055-8500-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Кино про любовь

«…высота, на которой вы стоите наряду со всем живущим, определяется высотою и величием того, что вы любите».

Джон Рёскин

Этот летний вечер сын с супругой решили посвятить походу в кино, а дочь свою, естественно, привели к нам, пообещав вернуться не слишком поздно. Родителей никто не торопил, и вскоре мы с внучкой Лидочкой уже пили чай с какими-то сладостями и не спеша беседовали о разных вещах, наполнявших её летнюю жизнь. Вспомнили и о выезде в недавно достроенный загородный дом вблизи озера. Походы в лес за грибами и долгие прогулки вдоль берега удивительно красивого водоёма нравились тринадцатилетней девочке, но спустя несколько дней она всё же начала скучать по городу. Веселая, энергичная и общительная Лида не могла долго обходиться без подруг. Жизнь же в тихой и практически безлюдной деревне без сверстников была для неё слишком размеренной и скучной.

Ещё пару лет назад внучка была очень привязана к бабушке, да и теперь они временами напоминали мне подружек…

– А фильм как называется? – Поинтересовалась моя Ирина. – Или ты не в курсе?

– Какая-то мелодрама французская, – не задумываясь, ответила Лида и, отхлебнув из чашки, нарочито небрежно добавила, – что-то там про любовь. Мы с Ириной незаметно переглянулись. Внучка быстро взрослела – не уследишь и не угонишься со своими советами. И хоть росла она, слава богу, девочкой доброй, благожелательной и в то же время самостоятельной, каждый новый день приносил новые тревоги.

Ожидая родителей, долго говорили про кино. И всякий раз, когда касались темы любви, Лида настороженно умолкала, или говорила односложно. Было ясно, что у девочки с этим словом связаны какие-то переживания, которые она старательно скрывает.

Так и не дождавшись возвращения мамы и папы, внучка незаметно заснула, свернувшись калачиком в большом кожаном кресле. А когда я переносил её в спальню и передавал озабоченной бабушке только почмокала губами и чему-то улыбнулась.

Когда за полночь мы наконец проводили полных впечатлений детей и сами укладывались спать, я не мог даже подумать о том, что ожидало меня завтра.

 
                                            * * *
 

Звонок с неопознанного номера прозвучал в пять утра пронзительно и тревожно. Незнакомый глухой голос обратился ко мне по имени-отчеству и назвал мою старую должность, с которой я распрощался уже более пяти лет назад.

– Просим срочно прибыть в центр. Совещание в кабинете у главного через сорок минут. Ваше присутствие обязательно. Машина ждёт.

Раздались короткие гудки и, отключившись, я по многолетней привычке стал быстро приводить себя в порядок. Выйдя из ванной с полотенцем, увидел Ирину, которая уже хлопотала на кухне, молча готовя завтрак. И только когда я покончил с бутербродом и большими глотками допивал ещё горячий кофе, собираясь встать из-за стола, она тихо спросила:

– Тебя что, на работу вернули?

– Не знаю, милая. Главный срочно всех собирает. Народ там, похоже, и не спал сегодня.

Я улыбнулся жене, стараясь скрыть тревожные предчувствия, а спустя несколько минут чмокнул её и быстро спустился по лестнице. Машина стояла у подъезда, большая и черная, словно и не было пятилетнего перерыва.

– Привет, Ашот, – я с радостью пожал руку своему бывшему водителю, – умному и весёлому парню, с которым у нас за последние годы сложились весьма близкие отношения. – Что там за переполох в такую рань?

– Да нашли что-то или кого-то вчера. Привезли в лабораторию и всю ночь, говорят, что-то там делали. Что именно – никто из наших толком не знает. А Бориса, – водителя вездехода, – куда-то сразу отправили. Никто с ним и поговорить не успел. Думаю, специально.

В кабинете главного было полно народу, в основном помятого и невыспавшегося. Все места за большим столом и большая часть стульев у стен со старомодными деревянными панелями были заняты. Никто не курил, но в помещении чувствовался запах сигаретного дыма. Насколько я мог судить, здесь собрались все ведущие специалисты нашего космического Центра. С нетерпением ждали шефа и ещё кого-то, кто по слухам мог рассказать что-то новое.

– Садитесь, пожалуйста.

Голос Трофима Васильевича Орлова, высокая грузная фигура которого появилась за столом, прозвучал как всегда тихо, но достиг, похоже, каждого присутствующего. Шум сразу стих, и мы все уставились на руководителя Центра.

Директор помолчал немного, затем, не меняя тона, продолжил:

– Надеюсь, все понимают, что ситуация у нас чрезвычайная и потому прошу отнестись терпимо к возникшим трудностям. Впрочем ничего нового для вас в этом аврале наверное нет… Я посижу немного, а ты Василий давай, излагай всё по порядку. Пусть умные люди послушают и подумают.

Директор устало опустился в свое большое прочное кресло, которое было едва ли не старше своего теперешнего хозяина, сунул в рот трубку, которую не разжигал, кажется, уже много лет и, уткнувшись подбородком в распущенный галстук, устало прикрыл глаза.

Василий Принцев, молодой талантливый исследователь и руководитель самой важной, как считалось, лаборатории, заговорил негромким и каким-то погасшим голосом.

– Мне придётся быть кратким, но не из-за недостатка времени, а потому… – здесь оратор сделал паузу и нервно потер руки, – потому, что говорить по существу почти нечего. В изолированном блоке, во второй секции, лежит капсула, доставленная вчера вечером с места странной мощной вспышки, информацией о которой уже забит интернет. Капсула вероятно неземного происхождения, без видимых повреждений. Напоминает пенал обтекаемой формы, длиной около трёх метров, без выступающих частей и углублений. Изготовлена из светлого зеленоватого материала, похожего на металл и очень прочного. Лёгкая… Но всё это не важно по сравнению с тем, как она себя ведет.

Здесь Василий тяжело, как мне показалось, вздохнул и продолжил:

– Она или оно реагирует на приближение человека какими-то знаками, возникающими на поверхности. В последнее время реакция становится всё более активной. Мы зафиксировали множество изображений, но попытки хоть что-то понять пока не принесли результата.

И ещё, – Василий некоторое время колебался, но решившись в итоге, выдавил из себя, – мне кажется, что оно требует какой-то определенной реакции с нашей стороны и всё более настойчиво… Не спрашивайте, почему я так решил. Не могу объяснить своего ощущения, но оно меня не покидает даже сейчас.

– Как ещё оно реагирует и есть ли звуки или радиосигналы? – Вопрос, заданный кем-то из микробиологов, сидевших за столом, интересовал в этот момент всех.

– Физики сейчас готовят отчет о своих наблюдениях, – устало произнёс Василий.

Постепенно присутствующие от вопросов перешли к рассуждениям. Вслух высказывались различные предположения, на которые ни завлаб, ни директор не реагировали. Я подумал, что за прошедшую ночь, наверняка, большинство звучащих сейчас версий уже были обдуманы и, вероятно, отвергнуты ими.

Когда присутствующие немного успокоились, руководитель вдруг открыл глаза и вынул изо рта трубку.

– Никто больше ничего не хочет сказать? – Спросил он и, оглядев умолкнувший зал, с сожалением добавил, – Вот и мы ни хрена пока не поняли.

Встретившись в этот момент со мной глазами, Трофим Васильевич немного оживился и почти весело воскликнул:

– Ага! Тебя тоже из постели вытащили! Давай, Вадимыч, включайся. Случай как раз по твоей части.

Тем временем собравшиеся потянулись к выходу, следуя за Василием Принцевым, который предложил всем посмотреть на загадку своими глазами. Когда долговязая и немного сутулая фигура завлаба вместе с озабоченными участниками совещания скрылись за дверью, а путь к столу директора освободился, я подошёл к старому приятелю и, придвинув стул, уселся рядом. Некоторое время я слушал привычное ворчание Трофима, которым он обычно сопровождал интенсивную работу мысли. Затем, по его предложению, мы тоже отправились в изолированный блок.

– Ну и что же вы ещё нашли на месте взрыва кроме капсулы? – Спросил я Трофима, шедшего впереди, когда мы уже приблизились к шлюзу. Директор резко остановился и, обернувшись, пристально уставился на меня. Затем, сделав даже небольшой шаг навстречу, словно опасаясь, что я могу вдруг исчезнуть, он то ли прошептал, то ли прошипел:

– Откуда?!

– Что «откуда»? Ты про что? – С удивлением вопросил я, действительно несколько растерявшись от такой реакции своего друга, которого слишком хорошо знал как человека невозмутимого и рассудительного.

– Откуда ты узнал? – Трофим ещё некоторое время пристально смотрел мне в глаза из-под густых темных бровей и, видимо, не прочитав там ничего, кроме искреннего удивления, немного сник и уже почти спокойно сообщил:

– Дело в том, что на месте вспышки не найдено ничего, кроме капсулы. Никаких следов взрыва или огня. Ни-ка-ких! И этот необъяснимый факт известен лишь нескольким людям, выезжавшим вчера на место.

Если бы не знаки, возникавшие периодически на зеленой матовой поверхности капсулы, можно было бы подумать, что перед нами просто большая болванка. Периодически, правда, все знаки гасли и перерыв длился несколько минут. Я подумал даже, что реакция капсулы напоминает реакцию человека, который то начинает раздражаться, то, устав, отключается. Но мысль была явно не продуктивной и я вынужден был признаться, что серьёзной идеи у меня пока не было.

Я размышлял, продолжая наблюдать за капсулой, когда внимание моё привлекла девушка-лаборантка, приближавшаяся к артефакту. В белом защитном костюме с прозрачным шлемом, сквозь который была хорошо видна светловолосая голова с любопытством разглядывающая космическую диковину. Когда между девушкой и капсулой оставалось не более трех метров, на боку пенала засветилось неяркое изображение человеческой ладони, которое она явно не заметила. Я вытянул шею, стараясь получше разглядеть знак, но девушка, продолжавшая движение, на секунду загородила от меня светящееся изображение. В следующее мгновение, когда она прошла дальше, удаляясь от капсулы, руки уже не было.

Взволнованный увиденным, я бросился было к прозрачному барьеру, отделяющему зрителей от капсулы, но в последний момент на моё плечо легла тяжёлая рука Трофима.

– Ты куда? Ну ка, давай сначала план действий.

Поведав директору о своем наблюдении, я признался, что хотел бы сам проверить версию, которая возникла теперь и в его голове. Было очевидно, что, судя по размеру появившейся ладони, это вполне мог быть ключ!

– Стой и не шевелись! – Скомандовал директор и, торопливо тыкая дрожащим пальцем в тачпад, набрал чей-то номер.

– Быстро два костюма мне и Вадимычу! – Скомандовал директор и подхватив меня под руку решительно повлёк ко входу в шлюз. Не отвечая на вопросы расступившихся сотрудников мы проскользнули через раскрывшийся проём и через несколько минут, облаченные в стандартные защитные костюмы, уже приближались к разговорчивому артефакту.

Вместе с нами шли ещё два сотрудника в таком же облачении с какими-то устройствами, назначение которых было мне неведомо. Многое здесь изменилось за пять лет, прошедших с тех пор, как я удалился от дел по причине не столько возраста, сколько сердечного недуга, с которым, по моему нынешнему внутреннему убеждению, можно было справиться и не покидая работы.

Когда до капсулы оставалось метра три, а реакция её на нас в виде бегающих по зелёной поверхности значков стала особо активной, наши спутники настойчиво предложили остановиться. Сами они, о чем-то посовещавшись, медленно приблизились к капсуле и замерли.

– Ничего! – Прозвучал голос директора. – Я не вижу никакой руки.

Рука действительно не появилась, были лишь сменяющие друг друга в безнадежных попытках достучаться до нашего сознания надписи на каком-то неведомом языке. Мужчины снова подошли к директору, который теперь молча и выжидающе смотрел на меня.

– Может мы просто не вызываем у него доверия? – Попробовал я пошутить. – А давай позовем ту симпатичную блондинку, на которую он реагировал! Мы же все отойдем пока в сторонку.

– Настя! – Загрохотал в шлеме голос Трофима, которому явно было не до шуток. – Быстро сюда!

– Да, Трофим Васильевич, – тихо прозвучал тонкий, почти детский по интонации девичий голосок, – я здесь, сзади.

– Слушай, Волгина. Строго выполняешь команды. Без фантазий и геройства, ясно?!

Девушка склонила шлем, произнеся «да» тихим и покорным голосом.

– Смотри мне! – добавил почему-то строгий директор и, обращаясь теперь ко мне, предложил – Давай, Вадимыч, командуй.

– Попробую. – Согласился я и, обернувшись к подошедшей девушке, поинтересовался – Не страшно?

– Нет, Андрей Вадимыч! – Решительно, и как мне показалось, весело ответила та, – и зовут меня Диана. Так что делать?

Я ещё раз внимательно посмотрел сквозь прозрачную оболочку шлема на свою помощницу и решил, что существо стоящее передо мной может и проказливое, но вполне вменяемое и симпатичное.

– Диана, твоя задача сейчас очень проста. По команде «вперед» ты делаешь маленький шаг в сторону капсулы и спокойно ждешь следующей команды. Желательно во время ожидания не совершать никаких движений. Хорошо?

– Я готова! – немедленно отреагировала Диана, развернувшись к капсуле. Тоже повернувшись, я обратил внимание на то, что все знаки с зелёной поверхности вдруг исчезли, а вместо них на обращенном к нам боку артефакта разгоралось ярким белым светом изображение глаза. Именно человеческого глаза, как его обычно схематично изображают. Излучаемый им световой поток быстро пробежал по нашим фигурам и уверенно остановился на Диане, которая даже невольно прикрыла свои глаза рукой. Её ладонь в этот момент оказалась обращена в сторону источника света, в ответ на что световой поток сжался, превратившись в узкий луч, который уперся в эту самую ладонь. Ещё мгновение и луч погас, а на месте исчезнувшего глаза появилось изображение ладони, которое, не дожидаясь никаких прикосновений, вдруг разгорелось чуть сильнее и… тоже погасло.

– Ну вот, спектакль окончен. – Подумал я и… оказался неправ.

Раздалось тихое шипение, заставившее всех присутствующих напрячься в ожидании чего-то фантастического. Светящийся огонёк пронёсся в разных направлениях по поверхности капсулы, обозначив линии, по которым та вдруг начала раскрываться, уверенно превращаясь в ложе, под полупрозрачной крышкой которого виднелась фигура… человека?

Оцепеневшие и лишенные дара речи, мы смотрели на едва различимый силуэт, ожидая продолжения чуда. Прошло около минуты напряженной до звона в ушах тишины прежде чем снова раздалось шипение, напоминающее теперь тяжелый вздох. Крышка ложа открылась и… в шлемофонах отчетливо прозвучало усиленное электроникой бормотание:

– Черт побери! Всё время одно и то же!

Над бортиком ложа показалась темноволосая коротко стриженная голова, затем плечи молодого человека одетого в тонкий светло-серый свитер. Боковая стенка отъехала и, спустив ноги, человек легко поднялся, оглядываясь по сторонам с нескрываемым удивлением.

Если бы не облегающая тело человека необычная одежда с легким серебристым блеском и едва различимым красноватым отливом, я бы вполне мог принять его за молодого сотрудника центра.

Обратив наконец внимание на нас, человек из капсулы растеряно улыбнулся и, разведя руками, проговорил:

– Опять я всё перепутал, чуть не погубил своего помощника, челнок свой заблокировал… я его перевел на внешнее управление, а помощник-то теперь на реабилитации… Со мной постоянно проблемы!

А почему вы в… в скафандрах? Здесь радиация или инфекция? Боже мой! А как же я вообще сюда попал?… Наверное это вы меня переместили?

– Послушайте, уважаемый, – прозвучал вдруг строгий голос директора, начавшего, похоже, приходить в себя, и возвращаться в руководящее состояние – может быть вы представитесь наконец?

– Да, да, конечно. Я по-вашему филолог, изучаю вашу литературу… Я очень люблю её и когда начинаю читать обо всём забываю. А этот раз вообще получилось плохо. Понимаете, я читал прекрасный текст философа Ивана Ильина о любви… вы конечно помните этого интересного автора. Я как раз разбирался с инстинктивным и духовным чувствами, пытаясь понять как религиозный философ их соотносит, когда сообразил, что забрался в челнок с книгой. Это, конечно, не по правилам, я знаю, и ещё я нечаянно заблокировал внутреннее управление, оставив только внешнее и уже не мог выбраться обратно. Нужно было, конечно, сразу стартовать, вернее, не мешать челноку стартовать, но я зачем-то вызвал своего помощника андроида. Понимаю, что это идиотизм, но я был настолько поглощён текстом, что запустил канал прямо из защищенной капсулы. Произошёл, конечно, энергетический конфликт… Наверное, был взрыв, да?

– Был, был, – подтвердил Трофим, – хороший был взрыв.

Тут наш филолог смущенно потёр щеку, покрытую щетиной и снова заговорил.

– Вот так всё и произошло… А вообще-то я давно работаю в ваших библиотеках и такого со мной прежде не случалось.

Гость даже помотал головой, подтверждая сказанное и, растерянно глядя на нас, добавил: – Наверное я доставил вам много беспокойства?

Тут я решил включиться в разговор, который становился всё более интересным, и повторил вопрос Трофима.

– А вы не могли бы поведать нам как вас зовут? У вас ведь есть имя? И у места, откуда вы прибыли в нашу библиотеку, тоже наверное есть какое-то название?

– Да-да! – Воскликнул обитатель капсулы. – Вот так со мной всегда, когда я волнуюсь. Примите мои извинения. Мое обычное имя Коун. Некоторые ваши остряки упорно называют меня Клоун, и хоть это и не слишком обидно, все же мне не подходит. А вот место, откуда я прибыл, определить труднее, поскольку наш Центр исследования культуры Земли… это в вашем понимании небольшой автономный город, способный перемещаться. Так вот наш Центр сейчас находится возле вашего спутника Луны, с невидимой для вас стороны.

И вы наверное хотите знать, почему капсула открылась при приближении девушки. У меня здесь есть очень хорошая старая знакомая,.. то есть она молодая, но давно уже всё про меня знает и умеет открывать челнок, потому что я настроил управление на её внешний вид. Она очень похожа на вашу сотрудницу, а индивидуальные отпечатки я так и не ввел. Так что мне в общем повезло. А скажите, если можно, почему вы не реагировали на мои обращения, которые появлялись на борту челнока?

– Знаете, Коун, мы не могли так быстро выучить язык, на котором вы писали. У вас-то с языками, похоже, вообще нет проблем, судя по прекрасному русскому, на котором вы изъясняетесь.

– А разве надписи были не на русском? – с ужасом посмотрел на меня Коун и быстро вернувшись в капсулу принялся что-то настраивать на панели под правой рукой. Когда на боку челнока вновь засветились знакомые уже нам знаки он выскочил и уставился на них, шевеля губами. Спустя две или даже три минуты филолог обернулся к нам с несчастным выражением лица и признался, что сам не знает, что это за язык.

Эта последняя ошибка, похоже, окончательно доконала нашего гостя. Он совсем скис и, нахмурившись, о чем-то молча размышлял. Затем снова забрался в капсулу, закрыл матовый свод и ещё некоторое время мы нетерпеливо ждали продолжения.

Второе явление Коуна было не менее эффектным. Из своего домика он выбрался уже в джинсах, оранжевой толстовке и сандалиях. На ремешке через плечо висела потертая кожаная сумка. Он что-то сказал, обернувшись к челноку, и тот сразу ожил, начав издавать разные звуки. Как позже объяснил Коун, челнок таким образом тестировал себя, ликвидировал мелкие неисправности, если такие были, и восстанавливал базовые настройки нарушенные безалаберным хозяином.

Заверения Коуна, что они с челноком не представляют опасности и не нуждаются ни в какой санобработке, не произвели впечатления на службу безопасности центра, и гостю пришлось пройти долгую и томительную для всех специальную процедуру. Лишь час спустя мы смогли наконец расположиться в залитом летним солнцем кабинете директора, куда принесли еду и холодные напитки, которые были тут же выпиты с особым вдохновением.

Директор Центра, сидевший рядом с Коуном, нервно глотал минеральную воду, не замечая капель, стекавших по небритому подбородку. Как правильно действовать в подобной ситуации было совершенно не понятно. А то, что именно он, директор главного в стране учреждения, связанного с космосом, должен был бы знать ответ на этот вопрос, делало ситуацию Трофима крайне неудобной.

Когда все присутствующие, включая Коуна, основательно перекусили и перешли к десерту, по кабинету поплыл густой, ни с чем не сравнимый запах кофе – напитка, беззаветно любимого практически всеми сотрудниками Центра. Состояние присутствующих из крайне возбуждённого постепенно превратилось в крайне заинтересованное.

Понимая, что все присутствующие ждут от него рассказа с ответами на бесчисленные вопросы, Коун, выпивший уже вторую чашку эспрессо, откинулся на спинку стула как заправский землянин после сытного обеда и начал свой рассказ.

– Когда четыре года назад меня отправили на смену брату, который затерялся где-то на просторах России, предполагалось, что я смогу в образе жителя Подмосковья проработать лет десять. Потом, если возникнет необходимость, меня сменит ещё кто-нибудь из наших коллег. Сразу скажу, что мы с братом очень любим и неплохо знаем вашу литературу. Мы даже считаемся исследователями высшего класса, но оба мы люди увлекающиеся и достаточно рассеянные. Впрочем, это вы и так уже поняли…

Меня спрашивали о цели визита. Но она же очевидна! Нам не безразлична судьба планеты, ваша судьба, поэтому мы изучаем главное – ваш нынешний способ жизни. И знаете, нас очень беспокоит происходящее сегодня. Я, безусловно, не всё пока понимаю, но у меня уже не вызывает сомнений то, что ваше общество оказалось на стадии саморазрушения и упорно приближается к критической черте.

Коун поднес к губам кофейную чашку, но увидев, что она пуста, невольно оглянулся. Одна из девушек, назначенных ухаживать за гостями, быстро отреагировала и, забрав пустые чашки ещё у нескольких желающих, тут же скрылась в приёмной.

– Нет, мы не думаем, конечно, что беда уже на пороге, но есть масса свидетельств опасности и не только в литературе и кинематографе. Информация, переполняющая ваш сумбурный интернет, даже не говорит, а кричит о том же.

Если Коун в этот момент и собирался обосновать наконец свои заявления, Директор Центра опередил его. Сочным, словно вдруг пробудившимся от сна баритоном, Трофим потребовал от гостя перейти от голословных деклараций к аргументам и доказательствам, если таковые имелись. Лёгкость, с которой выдавал оценки Коун, похоже серьёзно задела самолюбие руководителя крупного государственного научно-исследовательского центра.

Между тем, гость посмотрел на директора с нескрываемым любопытством и спросил.

– А вы действительно не видите проблемы, о которой я говорю? Мне казалось, что это очевидно.

Я едва не поперхнулся, глядя на возмущенного Трофима и с трудом сдерживая смех. Неосознанное нахальство нашего гостя было запредельным, но он и теперь не угомонился.

– Мне всегда казалось, что народ, давший человечеству таких писателей и мыслителей как Фёдор Достоевский, Михаил Булгаков, как отец Павел Флоренский, блестящих философов и психологов, не может не видеть того, что творится в духовной сфере сегодня. Я весь день вчера читал религиозного философа Ивана Ильина. Замечательно умный и творческий был человек и прекрасно рассуждал о любви… Я понимаю, что он был религиозным философом, а значит не слишком популярен в современном светском обществе. Но ведь не только он понимал, что похоть и любовь человеческая это не одно и то же, что без способности любить друг друга люди не могут образовать полноценное человеческое сообщество. Если человеческую любовь заменяет расчет, самое время, мне кажется, вспомнить Фёдора Михайловича Достоевского. А если эти авторы представляются не достаточно современными, то почему не обратиться к Эвальду Ильенкову, Феликсу Михайлову и многим другим вашим современникам, посвятившим своё творчество проблемам человека, личности и общества.

Вы знаете, я насчитал несколько сотен совсем разных определений культуры в вашем сегодняшнем обиходе. А это, наряду с растущей бездуховностью, тоже, я думаю, свидетельство разрушения культуры, как одной из базовых ценностей здорового общественного сознания.

Коун посмотрел на директора, который слушал его с хмурым видом, не выказывая больше своего отношения к происходящему.

– Но основное содержание переживаемого культурного кризиса, – невозмутимо продолжил гость, – это, конечно, смена способа жизни людей на этом историческом этапе, обусловленная деградацией общественного идеала и закономерным изменением способа производства. Но вы, конечно, сами это прекрасно понимаете.

Ученый народ молчал, не спеша соглашаться вслух с гостем, и даже директор, видимо, так и не собрался с мыслями, что бы дать достойный ответ инопланетному критику. Тот же чувствовал себя совсем комфортно, периодически оборачиваясь к большому окну и с любопытством поглядывая на историческую застройку центра города, видом на которую особо гордился хозяин кабинета.

– Да, хотел спросить, если можно, а чем занимается ваша главная лаборатория, в названии которой упоминается проблема разума?

Василий Принцев, сидевший рядом со мной, кажется, обрадовался возможности включиться в разговор, тем более о его лаборатории. Он охотно перечислил основные темы исследований, сделав акцент на работе, связанной с искусственным интеллектом. Вероятно Коуну уже не раз приходилось обсуждать эту тему, поскольку он тут же отреагировал.

– Да, да. Я постоянно слышу разговоры об этом, но никак не могу понять какое отношение работа компьютера имеет к человеческому разуму, не считая конечно того, что это разумный человек создал его. Автомобиль помогает быстрее двигаться, а компьютер помогает быстрее считать, комбинировать. Но причем здесь разум? Ведь мыслить с помощью компьютера человек лучше не станет. А дурак с компьютером это, мне кажется, ещё и опасно!

Или я что-то здесь упускаю?

Следующие минут сорок они с Василием были погружены в рассуждения, не слишком понятные большинству присутствующих. И вдруг, в какой-то момент Коун вновь привлек общее внимание, громко заявив что существенное определение человека разумного обязательно предполагает наличие у него развитой способности любить, что формирование этой, исключительно человеческой способности, не только не отделимо от единого процесса становления разумной личности, но является наиболее сложной и одновременно важной задачей развития.

– Мне кажется, Василий, – уже негромко добавил Коун, – что это была бы замечательная тема для вашей лаборатории. Тем более, что любовь – явление космическое.

Сказанное настолько тронуло меня, что пришлось обратиться к нашему мудрому гостю с предложением обсудить эту его мысль. Разговор у нас получился настолько интересным, что я не заметил, как пролетело время.

Сонные сотрудники постепенно расходились. Коун, вежливо, но решительно попрощавшись, тоже отправился в сопровождении Василия Принцева отдыхать в свою капсулу, а директор Центра скрылся в маленькой комнате за кабинетом, объявив секретарше, что будет писать отчет о случившемся и что до вечера его нельзя беспокоить. Мне Трофим пообещал позвонить в конце дня.

Домой я шёл пешком, размышляя о словах Коуна. В том, что он говорил о разуме и о любви не было для меня ничего неожиданного. Удивительной была его спокойная уверенность в своих словах, в том, что лаборатория проблем разума должна заниматься проблемой любви. Коун даже настаивал, что именно формирование и развитие у каждого человека способности любить других людей является важнейшей задачей культурного возрождения общества.

Пришелец говорил так, словно эти истины он почерпнул не в какой-то литературе, а впитал с молоком матери в своём мире. Я задумался о том, каким же должен быть этот мир, если его создатели так разительно похожи на нас. Думать о том, что это лишь личина, которую пришелец может сбросить в любой момент, обнаружив своё жуткое обличье и свирепую инопланетную сущность, я, естественно, не мог, поскольку терпеть не мог убогую идеологию современной голивудской фантастики. Но главное то, что я смотрел в глаза этого человека. Они излучали добро. Нет… они излучали любовь! Вот какой фильм нужно сделать! – мелькнула мысль. Ведь жестоки и бесчеловечны бывают не космические пришельцы, а скорее мы сами…

Был полдень. Улица нежилась в объятиях долгожданного жаркого лета, лишь изредка освежая прохожих лёгкими волнами ветерка. Я снял шляпу, надеясь поймать разгорячённым лбом ускользающую прохладу, и вдруг осознал, что стою на солнцепёке и держу в левой руке зелёную ручку Коуна, которой он за столом делал какие-то пометки в блокноте. Сунув ручку в карман я быстро зашагал вдоль надоедливых витрин, мечтая о прохладном полумраке своей комнаты с тяжелыми шторами.

Добравшись до дома, я рассказал жене о случившемся и постарался отключиться, устроившись в кресле с книгой. Это был «Путь духовного обновления» Ивана Ильина, о творчестве которого говорил Коун. Да и книга вероятно была та же, поскольку именно здесь философ приводит те самые рассуждения, о которых упоминал наш пришелец. Перечитав главу «О любви», об «инстинкте, примирившемся с духом», я в очередной раз восхитился живым и богатым языком философа, но так и не согласился полностью с его рассуждениями о сущности человеческой любви.

Сон сморил меня незаметно, но настолько основательно, что я даже не почувствовал, как Ирина укрыла меня пледом и укутала ноги. Тем более не услышал, как пришедшая в гости внучка взяла со столика книгу, чтобы посмотреть, что такое интересное читает её дед.

…Я стоял под полупрозрачным навесом, защищавшим от ярких солнечных лучей. Вокруг кипела жизнь, на первый взгляд обычная, но в чем-то совсем другая. Наблюдал за проходившими мимо меня людьми, за играющими детьми; слушал обычный для летнего полдня шум и не пытался разбирать слова. Доносившаяся откуда-то музыка было настолько приятной, что невозможно и… не нужно было решать, слышал ли её прежде.

– А вы послушайте, о чем говорят люди, – произнес со спокойной улыбкой Коун, – и всё поймете. Смелее!

Оказывается, мне нужно было решиться и, преодолев непонятный, только теперь осознанный страх, я открыл сознание потоку доносившейся отовсюду речи. Люди говорили, и мне даже не важно было, о чем именно. Я просто слушал родную русскую речь. И в этот момент действительно всё понял!