Текст книги "Полное собрание сочинений. Том 20. Ноябрь 1910 ~ ноябрь 1911"

Не правда ли, хороши извинения! И вот, когда вопрос о тогдашних разногласиях Гайндмана с Марксом выясняется с полной определенностью, когда вся даже теперешняя книжка Гайндмана доказывает, что в его взглядах много филистерского и буржуазного (например, какими доводами защищает Гайндман смертную казнь для уголовных!), что преподносят в объяснение разрыва с Марксом – «интриги» Энгельса, сорок лет ведшего одну с Марксом принципиальную линию. Да если бы вся остальная книга Гайндмана была даже сплошной бочкой меда, этой одной ложки дегтя было бы достаточно…

Прехарактерно вскрываются тогдашние разногласия Маркса с Гайндманом из того, что последний передает об оценке Марксом Генри Джорджа. Оценка эта известна из письма Маркса к Зорге от 20 июня 1881 года. Гайндман защищал Г. Джорджа перед Марксом такими доводами, что-де «Джордж научит большему своим вдалбливанием ошибки, чем другие люди научат полным изложением истины».

«Маркс, – пишет Гайндман, – и слышать не хочет о допустимости подобных доводов. Распространение ошибки никогда не могло быть полезно народу, таково было его мнение. «Оставлять ошибку неопровергнутой значит поощрять интеллектуальную нечестность. На десятерых, которые пойдут дальше Джорджа, придется, может быть, сотня таких, которые останутся со взглядами Джорджа, а эта опасность слишком велика, чтобы рисковать ею»». Так говорил Маркс!!

А Гайндман сообщает нам, что, с одной стороны, он и посейчас отстаивает свое прежнее мнение о Джордже, а, с другой стороны, Джордж-де был мальчуганом с копеечной свечой, который дурачился рядом с человеком, имевшим электрический прожектор.

Сравнение прекрасное, только… только рискованно было со стороны Гайндмана приводить это прекрасное сравнение рядом с своей мизерной сплетней насчет Энгельса.

«Звезда» № 31, 26 ноября 1911 г. Подпись: Вл. Ильин

Печатается по тексту газеты «Звезда»

Манифест либеральной рабочей партии{145}145
  На тему «Манифест либеральной рабочей партии» Ленин прочитал в Париже 14 (27) ноября 1911 года публичный реферат. План этого реферата см. в настоящем томе, стр. 414.


[Закрыть]

Именно такого названия заслуживает статья Η. Ρ—кова в № 9–10 журнала «Наша Заря».

Как ни тяжело марксистам терять в лице Η. Ρ—кова человека, послужившего рабочей партии в годы подъема с преданностью и энергией, интересы дела должны стоять выше каких бы то ни было личных или фракционных отношений, каких бы то ни было «хороших» воспоминаний. Интересы дела заставляют признать, что манифест нового ликвидатора приносит большую пользу прямотой, ясностью, законченностью его взглядов. Η. Ρ—ков позволяет и заставляет поставить важнейший и коренной вопрос о «двух партиях» вне какого бы то ни было «конфликтного» материала, на чисто идейную почву, в значительной степени даже вне деления на большевиков и меньшевиков. После Ρ—кова нельзя говорить о ликвидаторстве только по-прежнему, ибо вопрос окончательно поднят им на более высокую почву. И после Ρ—кова нельзя только говорить о ликвидаторстве, ибо перед нами самый цельный, какой только можно себе представить, проект непосредственных практических действий.

Η. Ρ—ков начинает с изложения «основной объективной задачи в России», переходит затем к оценке революции, далее разбирает текущий момент, говоря ясно и точно о каждом классе, и заканчивает вполне отчетливым описанием всей физиономии нового «открытого политического рабочего общества», которое необходимо-де немедленно основать и «фактически осуществить». Одним словом, Ρ—ков начинает с самого начала и доходит последовательно до самого конца, как и полагается поступать человеку, сколько-нибудь сознающему серьезную политическую ответственность за свои речи и за свои действия. И надо отдать справедливость Ρ—кову: он последовательнейшим образом, от начала и до конца, подменяет марксизм либерализмом.

Объявление о реферате В. И. Ленина «Манифест либеральной рабочей партии», прочитанном 14 (27) ноября 1911 г. в Париже (Уменьшено)

Возьмите исходную точку его рассуждений. Он считает «совершенно несомненным и бесспорным», что «основная объективная задача России в настоящий момент есть окончательное завершение смены грубо-хищнического, полукрепостнического хозяйствования культурным капитализмом». Спорно же, по его мнению, то, достигла ли Россия положения, при котором, «хотя и не исключена возможность общественных бурь, но в недалеком будущем эти бури не являются необходимыми, неизбежными».

Мы считаем совершенно несомненным и бесспорным, что это – чисто либеральная постановка вопроса. Либералы ограничиваются тем, быть ли «культурному капитализму» или нет, быть ли «бурям» или нет. Марксист не позволяет ограничиваться этим, требуя разбора того, какие классы, или слои классов, в освобождающемся буржуазном обществе ведут ту или иную, конкретно определенную, линию этого освобождения, создания, например, тех или иных политических форм так называемого «культурного капитализма». Марксисты и во время «бурь» и во время заведомого отсутствия бури ведут принципиально отличную от либерализма линию создания истинно демократических, а не вообще «культурных» форм жизни. Мы все стремимся к «культурному капитализму», говорят, корча из себя надклассовую партию, либералы. Мы не то должны понимать под «культурой», о чем толкуют либералы, – говорят рабочим и всей демократии марксисты.

Еще более рельефное типично-«профессорское» извращение марксизма преподносит нам Ρ—ков, критикуя «поверхностных наблюдателей», которым «кажется, что наша революция не удалась». «Слабонервная интеллигенция, – пишет Ρ—ков, – всегда и везде предавалась хныканью и нытью, затем моральной прострации, ренегатству, мистицизму». «Вдумчивый же наблюдатель» знает, что «в неистовствах реакции часто выражаются глубочайшие социальные перемены», что «в эпоху реакции слагаются и зреют новые социальные группы и силы».

Так рассуждает Ρ—ков. Он сумел поставить вопрос о «ренегатстве» до такой степени филистерски (хотя и с учеными словами), что связь контрреволюционных настроений в России с положением и интересами определенных классов исчезла совершенно. Ни один веховец, т. е. самый ярый контрреволюционный либерал, не станет спорить против того, что во время реакции зреют новые силы, ни один сотрудник ликвидаторского пятитомника, от которого отвернулись лучшие из меньшевиков, не откажется подписаться под этим. Конкретное обличье и классовый характер нашей контрреволюции улетучились у нашего историка, остались избитые и пустейшие фразы о слабо-нервности одних интеллигентов и о вдумчивой наблюдательности других. Важнейший для марксиста вопрос, как наша революция показала различные методы действия и различные стремления разных классов и почему это вызвало «ренегатское» отношение к борьбе за «культуру» других буржуазных классов, остался незамеченным Ρ—ковым.

Перейдем к главному: к оценке момента у Ρ—кова, опирающейся на оценку положения всех классов. Начиная с «представителей нашего крупного землевладения», автор говорит: «Недавно они в массе своей были (были!) настоящими крепостниками, типическими дворянами-помещиками. Теперь немного осталось этих, последних, могикан. Они маленькой кучкой группируются еще вокруг гг. Пуришкевича и Маркова 2-го и бессильно (!) брызжут слюной, отравленной ядом отчаяния… Большинство наших крупных землевладельцев – дворян и недворян, – представленное в Думе националистами и правыми октябристами, постепенно и неуклонно перерождается в сельскохозяйственную буржуазию».

Такова «оценка момента» у Ρ—кова. Нечего и говорить, что эта оценка есть насмешка над действительностью. На деле «кучка, группирующаяся вокруг гг. Пуришкевича и Маркова 2-го», не бессильна, а всесильна. Именно ее власть и ее доходы обеспечиваются современными общественными и политическими учреждениями России, именно ее воля решает в последнем счете, именно она составляет элемент, определяющий все направление деятельности и весь характер так называемой бюрократии снизу доверху. Все это до такой степени общеизвестно, факты господства в России именно этой кучки так ярки и повседневны, что нужно поистине бесконечное либеральное самоуслаждение, чтобы забыть их. Ошибка Ρ—кова состоит в том, что он до смешного преувеличил «перерождение» крепостнического хозяйства в буржуазное, это во-первых, а во-вторых, позабыл «мелочь», – как раз такую «мелочь», которая отличает марксиста от либерала, – именно: сложность и скачкообразность процесса приспособления политической надстройки к перерождению хозяйства. Чтобы пояснить обе эти ошибки Ρ—кова, достаточно указать на пример Пруссии, где до сих пор, несмотря на гораздо более высокую ступень развития капитализма вообще и перерождения старопомещичьего хозяйства в буржуазное в частности, Ольденбурги и Гейдебранды остаются всесильными, держат в руках государственную власть – наполняют своим, так сказать, социальным содержанием всю прусскую монархию, всю прусскую бюрократию! В Пруссии до сих пор, 63 года спустя после 1848 года, несмотря на беспримерно быстрое развитие капитализма, избирательное право в ландтаг остается таким, что обеспечивается всесилие прусских Пуришкевичей. А Р – ков для России шесть лет спустя после 1905 г. рисует аркадскую идиллию «бессилия» Пуришкевичей!

Но дело именно в том, что рисование аркадской идиллии – относительно «неуклонности» пуришкевического перерождения и «торжества весьма умеренного буржуазного прогрессизма» – есть основной мотив всех рассуждений Ρ—кова. Возьмите его рассуждение о современной аграрной политике. «Нет более яркой и широкой иллюстрации» перерождения (крепостнического хозяйства в буржуазное), чем эта политика, заявляет Ρ—ков. Устраняется чересполосица, а «устранение малоземелья в 20-ти черноземных земледельческих губерниях не представляет больших трудностей и составляет одну из ближайших очередных задач времени, которая и будет разрешена, по всей видимости, путем компромисса между разными группами буржуазии».

«Этот рисующийся впереди неизбежный компромисс по аграрному вопросу имеет уже теперь ряд прецедентов…»

Вот вам полный образчик метода политических рассуждений Ρ—кова. Он начинает с того, что отсекает крайности – без всяких данных, просто на основании своего либерального благодушия! Он продолжает тем, что компромисс между разными группами буржуазии не труден и вероятен. Он кончает тем, что подобный компромисс «неизбежен». Подобным методом можно было бы доказать невероятность и не необходимость «бурь» и во Франции 1788 и в Китае 1910 года. Конечно, компромисс между разными группами буржуазии нетруден, если принять, что Марков 2-ой отсечен не в одной только благодушной фантазии Ρ—кова. Но принимать это и значит переходить на точку зрения либерала, который боится обойтись без Марковых 2-ых и думает, что все всегда будут бояться.

Конечно, компромисс «неизбежен», если (первое «если») нет Марковых; если (второе «если») непробудным политическим сном спят рабочие и разоряемые крестьяне. Но опять-таки сделать такое предположение, принять второе «если», не значит ли это принять желаемое (для либерала) за действительное?

Не имея склонности принимать либеральных пожеланий или либеральных предположений за действительность, мы сделали иной вывод: несомненно, что современная аграрная политика носит буржуазный характер. Но именно потому, что направляют эту буржуазную политику Пуришкевичи, оставаясь господами положения, именно поэтому получается такое громадное обострение противоречий, что вероятность компромисса на ближайшее, по крайней мере, время надо признать прямо исключенной.

Другой важный социальный процесс – продолжает свой анализ Ρ—ков – есть процесс консолидации крупной промышленной и торговой буржуазии. Правильно указывая на «взаимные уступки» к.-д. и октябристов, автор делает вывод: «Не надо делать себе иллюзий: готовится торжество весьма умеренного буржуазного «прогрессизма»».

Торжество где? над кем? На выборах в IV Думу, о которых только что говорил Ρ– ков? Если да, то это будет «торжество» в тех узких рамках, которыми является избирательный закон 3-го июня 1907 г. А отсюда неизбежно вытекает одно из двух: либо это «торжество», не создав никакой волны, ровнехонько ничего не изменит в фактическом господстве Пуришкевичей, либо это «торжество» косвенно выразит демократический подъем, который не может не прийти в резкое столкновение с указанными «узкими рамками» и с господством Пуришкевичей.

В обоих случаях от торжества умеренности на поставленных в умеренные рамки выборах не получается ни малейшего торжества умеренности в жизни. Но в том-то и дело, что Ρ—ков уже впал в такой «парламентский кретинизм», который позволяет ему смешивать третьеиюньские выборы и жизнь! Чтобы доказать читателю этот невероятный факт, приходится цитировать Ρ—кова полностью:

«И это торжество тем вероятнее, что масса городской мелкой буржуазии, по-обывательски унывающая в созерцании призрака «разбитого корыта», беспомощно потянется за умеренным прогрессизмом. Крестьянство же слишком слабо на выборах, в силу особенностей нашей избирательной системы, дающей возможность преобладающим в коллегии губернских выборщиков землевладельцам выбирать в депутаты от крестьян – «правых». Такова картина социальных перемен, совершающихся в настоящее время в России, если оставить пока в стороне рабочий класс. Она далека от застоя, или попятного движения. Новая буржуазная Россия, несомненно, крепнет и идет вперед. Политической санкцией грядущего господства умеренно-прогрессивной промышленной и торговой буржуазии рядом с консервативной сельскохозяйственной буржуазией (Англия, да и только!) служит Государственная дума, основанная на избирательных нормах, установленных 3 июня 1907 г. (Опускаем сравнение с Францией и Пруссией, о чем ниже.) Резюмируя, таким образом, все сейчас сказанное, приходится признать, что имеются налицо все предпосылки медленного, крайне болезненного для масс, но все же несомненного движения вперед буржуазного общественного и государственного строя в России. Возможность бурь и потрясений, разумеется, не исключена, но она не переходит в необходимость, неизбежность, как то было до революции».

Философия премудрая, нечего сказать. Если крестьянство оставить в стороне, потому что оно «слабо на выборах», а рабочий класс просто «пока оставить в стороне», то, разумеется, возможность бурь совсем исключена! Но это сводится к тому, что если по-либеральному смотреть на Россию, то кроме либерального «прогрессизма» ничего и увидеть нельзя. Снимите либеральные очки, и картина будет иная. Так как крестьянство в жизни играет совсем не ту роль, что в системе выборов 3-го июня, то «слабость на выборах» обостряет противоречие между всем крестьянством и всей системой, а вовсе не открывает ворота «умеренному прогрессизму». Так как рабочий класс нельзя «оставить в стороне» ни в капиталистической стране вообще, ни в России, пережившей первые 10 лет XX века, в особенности, то рассуждение Ρ—кова никуда не годится. Так как у нас господствует (и в III Думе и над нею) пуришкевичевщина, умеряемая воркотней Гучковых и Милюковых, то фразы о «грядущем господстве» умеренно-прогрессивной буржуазии есть просто либеральное баюшки-баю. Так как Гучковы и Милюковы в силу их классового положения не в состоянии противопоставить господству Пуришкевичей ничего, кроме воркотни, то конфликт новой буржуазной России с Пуришкевичами неизбежен, а его движущими силами являются те, кого Ρ—ков, вслед за либералами, «оставил в стороне». Именно потому, что Милюковы и Гучковы «делают взаимные уступки» в деле угодничества перед Пуришкевичами, на рабочих все резче падает задача отграничения демократии от либерализма. Η. Ρ—ков не понял ни условий возникновения бурь в России, ни сейчас указанной задачи, обязательной и при заведомом отсутствии бури.

Вульгарный демократ способен все дело сводить к тому, буря или нет. Для марксиста в первую голову ставится вопрос о той линии политической размежевки классов, которая одинакова и при буре и без бури. Если Ρ—ков заявляет, что «рабочие должны взять на себя задачу политической гегемонии в борьбе за демократический строй», то это прямой курьез после всего написанного им в его манифесте. Это значит: Ρ—ков берет от буржуазии расписку о признании за рабочими гегемонии, а сам дает буржуазии расписку, что рабочие отказываются от задач, составляющих содержание гегемонии! Ρ—ков выпотрошил дочиста это содержание, а потом наивно повторяет пустое слово. Ρ—ков сначала дает оценку момента, из которой видно, что для него гегемония либералов – факт совершившийся, бесповоротный и непреоборимый, а потом уверяет нас в своем признании гегемонии рабочего класса!

«Реально» значение Думы, – рассуждает Ρ—ков, – «не меньше, чем значение французского Законодательного корпуса в последние годы второй империи, или значение того среднего пропорционального между германским рейхстагом и прусским ландтагом, которое характерно для Пруссии 80-х годов прошлого века».

Подобное сравнение есть образчик игры в исторические параллели, настолько оно несерьезно. Во Франции 60-х годов была давно уже закончена вполне эпоха буржуазных революций, в дверь стучалась уже прямая схватка пролетариата с буржуазией, бонапартизм выражал собой лавирование власти между этими двумя классами. Смешно сравнивать это с современной Россией. III Дума больше похожа на Chambre introuvable{146}146
  Chambre introuvable (бесподобная, несравненная палата) – так назвал Людовик XVIII контрреволюционную французскую палату депутатов, выбранную после реставрации Бурбонов в августе 1815 года. Состав палаты был настолько реакционен, что Людовик, опасаясь нового революционного взрыва, вынужден был распустить ее.


[Закрыть] 1815 года! В Пруссии 80-х годов мы видим тоже эпоху полного завершения буржуазной революции, закончившей свое дело к 1870 году: буржуазия вся, вплоть до мелкой городской и крестьянской, удовлетворена и реакционна.

Может быть, Ρ—кову мерещилось сравнение роли депутатов от демократии и от пролетариата в Законодательном корпусе и в рейхстаге с ролью соответствующих депутатов в III Думе? Такое сравнение возможно, но оно как раз говорит против Ρ—кова, ибо поведение Гегечкори, а отчасти также Петрова 3-го[46]46
  В сборнике «Марксизм и ликвидаторство» слова «Гегечкори, а отчасти также Петрова 3-го» заменены словами «с.-д. депутатов, а отчасти также и трудовиков». Ред.


[Закрыть], свидетельствует о такой силе, уверенности в себе и готовности к борьбе тех классов, которые они представляют, что «компромисс» с Пуришкевичами рисуется не только невероятным, но прямо исключенным.

На оценке роли классов у Ρ—кова надо было остановиться особенно подробно, ибо именно здесь идейные корни нашего безусловного расхождения. Практические выводы, которые Ρ—ков делает – надо отдать ему справедливость – с редкой безбоязненностью и прямотой, интересны более всего как доведение до абсурда «теории» автора. Ρ—ков тысячу раз прав, конечно, когда он ставит в связь вопрос о возможности открытой политической организации рабочих с оценкой момента, с оценкой коренных изменений политического строя. Но в том-то и беда, что вместо таковых изменений в жизни он нам может преподнести лишь прекраснодушные профессорские силлогизмы: переход к «культурному капитализму» «предполагает» необходимость открытой политической организации рабочих. На бумаге написать подобную вещь легко, но в жизни русский политический строй ни на йоту не станет от этого «культурным».

«Прогрессизм, хотя бы и самый умеренный, несомненно, должен будет расширить существующие слишком узкие рамки». Прогрессизм кадетов в IV Думе – ответим мы на это – ничего не должен будет и не сможет «расширить», пока не пошевелятся далеко не по-думски далеко не кадетские элементы«

«Без такой организации, – говорит Ρ—ков об открытой и широкой политической организации рабочих, – борьба неизбежно приняла бы анархический характер, вредный не только для рабочего класса, но и для культурной буржуазии».

На последней части фразы мы не будем останавливаться, чтобы не ослаблять «перла» комментариями. Первая же часть исторически неверна: в Германии 1878–1890 годов не было анархизма, хотя не было «открытой и широкой» политической организации.

Ρ—ков тысячу раз прав, далее, когда выдвигает конкретный план открытой рабочей политической «организации» и предлагает начать с основания «политического общества защиты интересов рабочего класса», – прав в том смысле, что болтать месяцы и годы о возможности «открытой» партии, не делая простого и естественного шага к ее открытию, могут лишь пустые говоруны. Ρ—ков начинает с начала и доходит до конца как человек дела, а не фразы.

Но «дело»-то его есть либеральное дело, «знамя», которое он «развертывает» (стр. 35 цитируемой статьи), есть знамя либеральной рабочей политики. Нужды нет, что в программе основываемого Ρ—ковым общества значится «установление нового общества на основе общественной собственности на средства производства» и т. д. На деле признание этого великого принципа не мешало части немецких с.-д. в 60-х годах вести «королевско-прусскую рабочую политику», не мешает Рамсею Макдональду (вождю английской «независимой» от социализма рабочей партии) вести либеральную рабочую политику. А Р – ков, говоря о политических задачах ближайшей, нашей, данной эпохи, дал как раз систематическое изложение либеральных принципов. «Знамя», которое Ρ—ков «развертывает», уже давно развернуто гг. Прокоповичами, Потресовыми, Лариными и т. д., и чем больше это знамя «развертывается», тем яснее становится всем и каждому, что перед нами истасканная, грязная либеральная тряпочка.

«Тут нет ни грана утопии», – уговаривает Ρ—ков. Приходится ответить автору перефразировкой известного изречения: большой ты утопист, да утопия у тебя маленькая. В самом деле, отвечать иначе, как шуткой, на явно несерьезную вещь было бы, пожалуй, несерьезно. В эпоху, когда закрывают абсолютно мирные, чинные, не политические профессиональные союзы, считать не утопичным основание открытого политического рабочего общества! Писать от «а» до «зет» либеральную оценку роли классов – и уверять, что тут нет вползания в режим обновленной толмачевщины! «Здесь не проповедуется никакое насилие, – усердствует добрый Ρ—ков, – нет ни слова, ни мысли о необходимости насильственного переворота, так как и в действительности этой необходимости может и не быть. Если бы кто-либо, в ослеплении реакционным безумием, вздумал обвинить членов такого «общества» в стремлении к насильственному перевороту, вся тяжесть подобного бессмысленного, неосновательного, юридически ничтожного обвинения пала бы на голову обвинителя»!

Красноречиво пишет Η. Ρ—ков! Совсем как г. П. Б. Струве в 1901 году обрушивал столь же страшные громы «на голову» гонителей земства{147}147
  Ленин имеет в виду предисловие П. Б. Струве (за подписью Р. Н. С.) к записке С. Ю. Витте «Самодержавие и земство». Предисловие было подвергнуто критике в статье В. И. Ленина «Гонители земства и Аннибалы либерализма» (см. Сочинения, 5 изд., том 5, стр. 21–72).


[Закрыть]. Картина: Η. Ρ—ков доказывает обвиняющим его Думбадзе, что так как у него нет теперь никаких «мыслей», то тяжесть юридически ничтожных обвинений падет на голову самих Думбадзе. Да, да, парламента у нас еще нет, а парламентского кретинизма сколько угодно. Очевидно, что из нового общества таких членов, как марксист Гегечкори[47]47
  В сборнике «Марксизм и ликвидаторство» слова «марксист Гегечкори» заменены словами «марксисты Покровский и Гегечкори». Ред.


[Закрыть] или даже не марксист, но честный демократ Петров 3-й, исключили бы немедленно на первом же общем собрании… если бы собравшихся не разослали по ошибке в разные прохладные места раньше, чем они открыли собрание.

«Ликвидаторы» «Нашей Зари» обрадовались, что Ρ—ков пришел к ним. Восторгающиеся ликвидаторы недооценили горячности тех объятий, с которыми адресуется к ним ставший ликвидатором Η. Ρ—ков. А объятия эти так горячи и так могучи, что можно ручаться: ликвидаторство будет задушено горячими объятиями Ρ—кова, как рабочий съезд был задушен горячими объятиями Ю. Ларина. Ю. Ларин произвел это бескровное убийство посредством задушения просто тем, что после его брошюры люди стали – собственно из боязни конфуза – остерегаться защищать идею рабочего съезда. После нового «манифеста» ликвидаторства, опубликованного в «Нашей Заре» Ρ—ковым, люди станут остерегаться – собственно из боязни конфуза – защищать идею открытой ликвидаторской партии.

А в идее этой – надо же под конец хоть в чем-нибудь согласиться с Ρ—ковым! – есть «гран» неутопии. Снимите-ка с себя профессорские очки, любезный, и вы увидите, что «общество», которое вы собираетесь «фактически осуществить» (после того, как тяжесть ваших увещаний «падет на голову» Мымрецовых{148}148
  Мымрецов – персонаж из рассказа Г. И. Успенского «Будка», тип грубого и невежественного городового, олицетворявшего самодержавно-полицейский режим царской России.


[Закрыть]), уже два года как осуществлено. И вы в нем уже находитесь! Это «общество защиты интересов рабочего класса» и есть журнал (как идейный коллектив, а не как типографское сборное понятие) «Наша Заря». Утопична открытая и широкая организация рабочих, но отнюдь не утопичны, отнюдь, отнюдь не утопичны «открытые» и откровенные журналы оппортунистических интеллигентов. Что они по-своему защищают интересы рабочего класса, это неоспоримо, но всякий, кто не перестал быть марксистом, видит воочию, что их «общество» есть общество либеральной защиты по-либеральному понимаемых интересов рабочего класса.

«Звезда» № 32, 3 декабря 1911 г. Подпись: Вл. Ильин

Печатается по тексту газеты «Звезда», сверенному с текстом сборника «Марксизм и ликвидаторство», 1914 г.