Текст книги "Снятие последней печати"

Я проснулся каким-то больным, с тяжелой головой и при этом изрядно злой. Не сразу вспомнил, что у меня встреча с господином Геннадием Григорьевичем Аверьяновым, главным управляющим текстильным комбинатом.

Командный офис этого упыря находился на Валовой, совсем недалеко от столичного центра. Я шёл от своей гостиницы пешком, ни метро, ни такси не брал – хотел развеяться и прогнать впечатления от тяжелого сна. Но вместо этого к моменту приближения в этому зданию, где размещалось, как оказалось, несколько административных управлений других ведомств, я не только не развеялся, но нагулял в себе совершенно звероподобные настроения. Я вспомнил усталые глаза Шумилиной и все то мурло обоего пола, с которым мне пришлось повстречаться. Опять в голову вспрыгнули те рыночные рубщики. И лица у них были вполне благопристойные, и улыбались они приятно. Люська, шлюха поганая, тоже улыбалась не хуже именитой кинозвезды – что с того.

У входа в это здание по обеим сторонам улицы рядами застыли машины. Как только я подошел к подъезду, угловое зрение мне услужливо подбросило картинку: почти одновременно из нескольких авто вышли хорошо одетые ребятишки. Некоторые при галстуках. Значит, эта служба не спускает с меня глаз, не исключено, что и мой спецмобильник у них в базе и они уже в курсе моей встречи. Что ж, это неплохо, неизвестно, что за боров этот Аверьянов. Его офис был на четвертом этаже. Я не поехал на лифте, шел по лестнице, искоса поглядывая, следует ли кто-нибудь за мной. Никого, но наверняка они где-то рядом – вышколены наславу.

Молоденькая девица – секретарь спросила мою фамилию.

– Аголтелов я, Владимир Владимирович. Моя встреча назначена на одиннадцать, сейчас без одной минуты.

– Геннадий Григорьевич занят, – резко заявила девица. – Когда освободится, он примет вас.

Эта замазюканная разными красителями и изрядно потрепанная особа, больше не глядя на меня, взялась за свою мобилу. Я подождал минуту и без дальнейших раздумий открыл дверь кабинета господина управляющего. Секретарша мгновенно сорвалась с места, издала какой-то вопль вроде того «Вы куда!», но слов я не разобрал – эту юную кикиморку видимо остановили. Нетрудно было сообразить, кто это сделал. Мне тогда пришел на ум вопрос: вел бы я себя столь бесцеремонно и даже нагло, если б не был уверен в поддержке. То, что я нанес бы визит Аверьянову, это скорее всего я бы сделал. Но вот в его канцелярии вряд ли вел себя таким образом.

Я вошел в кабинет. Там находилось трое. За начальническим столом восседал сухощавый мужик, видимо, это и был Аверьянов. Ничего от борова в нём не было, но вот один из его посетителей внешне удивительно точно смахивал на одного из тех рубщиков с самарского рынка.

Бутылка фирменного коньяка, три стакана, донельзя удивленные физиономии. Сидящий на начальническом месте резко дважды нажал кнопку на столе, затем зычно выкрикнул:

– Зинуля, какого хрена ты впустила этого носатого мудаёба!

Спустя некоторое время, вспоминая эту сцену, я удивлялся, откуда у меня взялось столько нахальства, невероятного авантюризма, приправленного явным бандитизмом. Каким бы ни был этот Аверьянов, не мне с ним разбираться и играть роль некоего праведника. К тому же я не хотел быть никаким праведником. Он гниль, об этом имелось много свидетельств. Судить его было невозможно – он на корню скупил всю правовую систему. Он убийца и это было подтверждено не только рассказом Шумиловой. Убийца, подлец, стяжатель и отъявленный бандюган, как и верховный пахан России. До того добраться было невозможно – этого же надо было удавить без лишних церемоний.

– Геннадий Григорьевич Аверьянов, это вы, не так ли? Носатый мудаёб, как вы изволили выразиться, пришел узнать, какое количество наших соотечественников вы подраздели, засудили и угробили. Газета, интересы которой я представляю, очень интересуется вашей биографией. Если вы чистосердечно, без матерщины, изложите свой послужной список, вам может выйти снисхождение.

Я готов был продолжать свою сермяжно-никчемную болтовню, но приостановился – вся эта тройка мужиков повела себя явно несоответственно с происходящим. Вроде бы всё их внимание должно было обратиться на говорившего, то есть на меня, они же постреливали глазами-то на входную дверь, то друг на друга, и заметно меньше на мою персону. Причем в их глазах наметился некий разброд, а вернее просто испуг. Я сообразил и довольно скоро: следом за мной в кабинет вошли ещё какие-то люди, наверняка те самые, которые прикомандированы к особе серого кардинала. Сделав над собой небольшое усилие, я решил не оглядываться. Аверьянов быстрым движением выдвинул ящик стола. Вперив в меня свои чуть хмельные глаза, громко вякнул:

– Ты кто, паскуда?

Один из тех, кто находился сзади, – а там, скорее всего, было несколько человек – в каком-то двойном прыжке махнул через стол, ухватил Аверьянова за правую руку, вывернул её: на пол с грохотом упал пистолет.

– Ну кто ж так ведет себя, господин Аверьянов, – заявил я, по-прежнему не оглядываясь и не имея представления, что происходит за моей спиной, – Сначала вы отматюгали меня, ни с того, ни с сего оскорбили, теперь решили вообще пристрелить.

Вас интересует, кто я? Скажу: я Кощей Бессмертный великого русского народа, действительно паскуда и похоже вечная. Вас, Геннадий Григорьевич, вызывает на погост Владыка. Вызывает он туда не только вас, но те заняты важными государственными делами и явятся позже.

Я обернулся. Их было пятеро – застыли истуканами, двое в галстуках. Все за исключением одного смотрели мимо меня. Черт знает куда смотрели. Тот, кто смотрел на меня, ждал. Я спокойно сказал:

– Аверьянова вне очереди, других можно позже. Первого на любую московскую помойку.

Я вышел из здания вполне спокойно. Было прекрасное солнечное утро и душу решительно ничего не тревожило.

Вспоминал ли я, что случилось в Москве, думал ли о том, что впрямую отдал приказ об убийстве трех человек? Откровенно говоря нет. Спрашивал себя, смог бы лично пристрелить Аверьянова, расправиться с Люськой или Волиной? Думаю смог бы. Есть люди, которые приходят в этот мир, чтобы гадить и их много. Если каждый из нас готов лишь возмущаться, негодовать, что в мире столько зла и столько гадючих гнезд, сам же по разным причинам не желает или не может их придушить, он немногим лучше всех этих смердючих созданий. Все, что мы имеем зловонного и подлючего во многом связано с нами самими. Я это понял задолго до своего тридцатилетия. Себя я никогда не считал стоящей личностью, не считал от того, что, как и мой дед, готов был ко всякого рода препакостным делишкам. Многое я, славу богу, не делал, но сделать какую-нибудь пакость мне иногда хотелось. Очень отрадно валить свое пристрастие к низкопробию на дурную наследственность или на кого-то ещё. Я иногда подумывал, может справедливо, что Еремей тогда грохнулся на своем мотоцикле и сделал меня пожизненно хромым. Мне эта хромата вполне по натуре, потому как постоянно подсуживает кому-то насолить. И вовсе не потому, что тот, кому ты хочешь подложить под зад дохлую мышь, плохой человек. В этом конгломерате наверняка было полно таких Аверьяновых и совсем неплохо было бы хотя бы часть из них выловить и отправить уже по проторенной дорожке. С другой стороны, на кой ляд это делать?

Вскоре после возвращения из Москвы я с интересом, допускаю, что не совсем здоровым, стал изучать становление некой компании «Марфенька». Я уже встречал это умильно – слащевое наименование на сайте «Сертория». Входила эта «Марфенька» в жировой комбинат под названием «Зори России». На рекламных щитах» Марфеньки» были представлены расфасовки мыла с указанием веса, названия, составляющих ингредиентов и комплиментарных отзывов потребителей. Во главе этой мыловаренной организации стоял господин Прохор Тимофеевич Бережков. Его жизнерадостный фас был инсталлирован и смотрелся этот крупнотелый господин, румяный, улыбающийся, как милый персонаж старых русских сказок. В общем, ничего особенного и если б не эта история с «Шумиловскими пряниками», залихватски-нахально проглоченными текстильным монстром подонка Аверьянова я вряд ли обратил бы внимание на эту туалетно-хозяйственную моську. Однако здесь случилась любопытная динамика и состояла она в том, что эта самая «Марфенька» слилась с» Зорями России» и главой этого объединения сделался никто иной, как господин Бережков П. Т. Я сказал себе, что тут ничего из ряда не происходит. При нормально функционирующем бизнесе такие перераспределения капитала, должностей обычное дело. Впрочем, такое я говорил себе и в этом деле с «Шумиловскими пряниками». Но у нас в империи от океана до океана ненормально развивающийся бизнес и кругом творится лихой бардак при полнейшем беспределе. Если быть до конца честным перед самим собой, я заподозрил здесь какие-то грязные махинации не от того, что эта паршивая «Марфенька» где-то могла нагадить и крепко откусить от большого пирога, а потом и весь пирог хапнуть, а исключительно по причинам отторжения от самодовольно-сытой физиономии этого Прошки Бережкова. Это был явный выхлест в духе моего Дмитрия Дмитрича Шебеко. В конце концов, теневому шефу «Серториуса» глубоко наплевать, сколько у него в конгломерате всяких жизнерадостных смердюков, ворюг и прочих молодцов криминального кроя. Я не подряжался на руководство этим гигантским образованием и совсем не стремился сделать его благопристойным. Даже если этот краснощекий мыловар кого-то там прибил, обанкротил не велика беда. К тому же я вполне могу крепко ошибаться. Вспомнить хотя бы, как я крупно залетел с этой фээсбэшной густоресничной блядью – такое не скоро забудется и нечего считать себя провидцем, неким идивидумом, наделенным обостренным чутьем на людей.

Я выбросил на некоторое время из головы и «Марфеньку», и жиркомбинат «Зори России», спокойненько изъял из франфуртского банка пятнадцать тысяч долларов, перевел их на наши занятные скромные рублики, хотя никакой надобности в этом не было – я просто хотел лишний раз удостовериться, что эти счета надежно работают. В течение месяца я почти не заглядывал в компьютер, читал книги, в основном романы, и литературу из жизни знаменитостей, как-то незаметно собрал неплохую библиотеку и пришел к выводу, что вся эта болтовня вокруг электронной книги хороша лишь для тех, кто вообще не любит читать. Взять хотя бы большие монографии о художественных музеях мира – да ни одна компьютерная картинка не передаст того колорита и общего динамизма, которое создает обычная традиционная бумажная продукция, тем более теперь, когда современные печатники не только в Европе, но и в других частях света достигли такого уровня полиграфии.

Не знаю почему и что конкретно меня заставило вспомнить эту «Марфеньку» и её прежнего руководителя Прохора Бережкова. Возможно, новости об обильных распилах в сфере большого и малого бизнеса – эти новости постоянно были на слуху.

Я связался с СУ, само собой, назвался и потребовал, чтобы в кратчайший срок мне были представлены подробные сведения по личности Прохора Бережкова, нынешнего руководителя жиркомбината «Зори России». После недолгого раздумья добавил несколько капель зловония:

– Если у этого господина будет обнаружен какой-то криминал любого калибра вплоть до личных походов налево, соберите соответствующий материал, но только основательно аргументированный.

Я находился на работе, когда запел мобильник.

Надо сказать, что несмотря на то положение, которое я занимал, мне никто не звонил. Само по себе это попахивало каким-то анекдотом. Живет никому не нужный вахлак, у него несчетная куча валютных денег, его приказам подчиняются невидимые, но наверняка мобильные и оборотистые службисты, где-то рядом находятся телохранители с вполне приличным фасом, как я успел заметить в кабинете приказавшего долго жить Аверьянова, и при всем при этом ему, этому говяному серому кардиналу, никто не звонит. И тут звонок. Звонила Ольга. Надо сказать, что к этой женщине, приятельнице Люси, я относился с полным уважением и симпатией – она была хорошей матерью, заботилась о ребенке и наверняка была верной женой, да и врачом, я думаю, тоже приличным. Я, конечно, не забыл, как она ночью примчалась ко мне и предупредила о том, какие фокусы затевает против меня её подружка. Боялась, Олечка, но все-таки приехала.

– Что-то стряслось, Оль? С машиной?

– Если б только с машиной! Понимаешь, Лёня, мне постоянно названивают, я не знаю кто, спрашивают, где Людмила – она ж пропала уже несколько месяцев назад – угрожают и мне, и мужу, и ребенку, если не скажу, где она. Я же ничего не знаю, что случилось с Людмилой, мне не верят. Я вся на нервах, машину недавно вымазали краской и какой-то пакостью, прокололи все четыре колеса. В отчаянии я, Лёня, мы оба с мужем не знаем, что делать. Милиция что есть, что нет её.

– Олечка, плюнь и разотри. Разберемся со звонками, с машиной вообще не волнуйся – будет, как новенькая.

В Ольгином деле было ясно одно – эти звонки не были связаны с особистами – если даже они это дело с Андреевой и своим подполковником не спустили на тормоза, то в таком сермяжном стиле наверняка работать не станут. Тут попахивает блядскими делами Люськи с какими-то бандюгами. Это надо выяснить. И тут я впервые поблагодарил судьбу, одарившую меня «Серториусом» и силовиками, к услугам которых впрямую я ещё не прибегал. После работы позвонил в PS, уверенно объявил, что на связи Хромой, рассказал о проблемах Ольги, дал номер её телефона.

– Установите, кто именно названивает этой женщине и откуда. Постарайтесь этих падальщиков словить, выпотрошить до конца и сколько бы их там не было переселить в другие миры.

Машину Ольги мы привели в норму в течение дня, поставили новые колеса, обновили часть механики, поставили новый замок зажигания. Я сам оплатил все её расходы, само собой выдержал нелегкое сражение со стороны Ольги, но ухитрился выграть битву. А через неделю, вернее через пять дней мне пришла эсемеска от Кимуры. Как я понял, именно ему силовой персонал конгломерата должен был докладывать о произведенных операциях – Хромой и его реквизиты были полностью отключены от обратных контактов. Кимура сообщил, что Ольга стала объектом преследования со стороны группы мошенников, с которыми некоторое время была связана Людмила Андреева. В настоящее время эта группа в составе семи человек устранена. Мне понравился этот глагол «устранена» – в нем была мягкость, даже какая-то элегантность, главное же поставлена точка в олином постоянном страхе.

Буквально в эти же дни вновь прорезался Кимура и сообщил любопытную новость – воскресли из небытия «Шумиловские пряники». Улыбчивый голос Кимуры поведал:

– Теперь во главе объединения стоит Виктория Карелина, дочь Лидии Шумиловой. Мать отказалась возобновлять прежний бизнес, но дочь настояла. По инициативе друзей Шумиловой были предприняты шаги по восстановлению справедливости. Управляющий текстильным комбинатом Г. Г. Аверьянов исчез, ходят слухи, что он сбежал за границу. Суд пересмотрел свое прежнее решение, признал его ошибочным. Есть дополнительные подробности по этому делу. Если вас они интересуют, Леонтий Дмитриевич.

– Нет, господин Кимура, они меня не интересуют, – поспешно прервал я его. – Благодарю вас за информацию.

Едва ли не впервые в жизни я испытал незнакомые мне чувства от сделанных благих дел. Нужно признать, что это были очень приятные чувства и теперь можно было понять тех людей, которые немалую часть средств тратили на благотворительность. Я вполне понимал, кому Шумилова была обязана пересмотром дела и никакие её друзья тут были не при чем. Маховик конгломерата мощно вращался и серому кардиналу надо было лишь задавать начальный оборот.

Моя жизнь была достаточно однообразна, работу я не собирался бросать, приятелям по ремонту не рассказывал о своем новом положение. Иногда думал о том, что такому малоинициативному типу как я абсолютно ни к чему иметь столько денег и обладать обширными властными возможностями. В самом деле, на кой черт мне миллионы, когда у меня и так все было, зачем иметь убойную команду, если вокруг не было решительно никого, кому захотелось бы свернуть шею. Я попрежнему много читал и в голову то ли от прочитанного, то ли от солидного взросления стали лезть всякие мыслишки по нашей кудлатой житухе. Почему, например, у нас нет настоящих противников властным беспредельщикам. Ведь ясно, как день, что президент и его бандюганы все законы шьют под себя, а те, что им не подходят, в момент ушивают. А нет от того, что все вроде меня – никому ничего не нужно. Какое никакое жилье есть, жратва имеется, выпивка тоже, а все остальное гори синем пламенем. Вот оно и горит испокон веком с вонючем чадом, а эти там наверху вволю изголяются в своем вранье и в говяном непотребстве. Ведь если стоящий человек имеет столько денег, ему подведомственны многие десятки бизнесов – неужели нельзя сотворить что-нибудь достойное? Не нужно приобретать особняки, яхты, покупать роскошных блядей, жить в экзотических местах с пальмами и белыми лимузинами – создай что-то пристойное и нужное, помоги, в конце концов, тем, кто мучается, тяжело болеет. А что ты делаешь? Вкалываешь в автомастерской по восемь часов, пьешь горькую с коллегами. Ну разве не кретин? Положим у меня башки не хватает или ленность забивает, ну так хотя бы попытайся что-то сделать – ведь знаешь, что воспитательницы в нескольких детских садиках пороги обивают у городской администрации, чтобы увеличили средства на детское питание. Ольга недавно звонила, много говорила о нелегком положение в больнице, нехватке препаратов и современного медицинского оборудования. Кстати, об Ольге. После того, как та мошкара была отогнана от её семейства, она стала совершенно по другому относится ко мне. Похоже было на то, что она начала видеть во мне какого-то влиятельного мужика, возможно, даже мафиозного авторитета. Ничего такого Оля не говорила, но по её взглядам было заметно новое отношение к господину Шебеко. Раз в неделю она позвонила, всякий раз спрашивала, не нужно ли чего. Мне это было приятно. Теперь у меня было два постоянных абонента – Люба и Ольга.

У меня из головы полностью выпало то задание, которое я поручил спецуправлению конгломерата. С момента моего распоряжения прошло что-то около двух с лишним недель и тут внезапный звонок. Серега Нелидов. Откровенно говоря, мне этот парень с момента нашего знакомства был не по нутру. Решительно ничего дурного в нем не просматривалось. Правда, злопыхательство изредка выползало и что-то недоброе в нем таилось. И что из этого? Во мне же самом такое имелось и, возможно, даже больше, чем в Нелидове. Эта интересная особенность в людях – они терпеть не могут в других именно то, что в избытке есть в них самих. По всему я должен быть благодарен Сереге – он подарил мне комп, без всякой корысти давал мне уроки на лэптопе, хотя, конечно, я понимал, что Нелидов выполняет чьи-то указания. Но ведь и Кимура выполнял чьи-то приказы, но отношение у меня к нему было совершенно противоположное.

Нелидов жизнерадостно заявил:

– Примите моё восхищение, Леонтий Дмитревич. Ваш провидческий дар потрясает. Была произведена глубокая проверка всей деятельности господина Бережкова Прохора Тимофеевича, нынешнего директора жиркомбината «Зори России». Это уголовник высшего порядка, он сидел два года за растрату, срок ему значительно скостили. Прошка, как документально доказано, организовал ограбление оптового склада запчастей для сельхозтехники. Украденное было перевезено в вятскую область, где возникло несколько ремонтных мастерских, при них приличный магазин по продаже малогабаритных грузовичков заграничного производства, а также автомобилей со вторых рук. В Котельничах в настоящее время возводится здание для будущего мясокомбината. Вся эта собственность принадлежит господину Бережкову, но по документам мастерские, упомянутый магазин и возводимый домино записан на подставное лицо, на господина Никонова, кстати, замуправляющего мыловарней «Марфенька». Вы, Леонтий Дмитриевич, разворотили такой ублюдочный гадюшник, что там потянет на несколько крупномасштабных уголовок. И это ещё не все, а что до бабьих дел Прошки, то сам Казанова может передохнуть. Тут.

– Заткнись! – сказал я вполне спокойно. – Серёга, благодарю тебя за твои благие дела, за ноутбук, за уроки. А теперь отвали – скажи Кимуре или кому-то ещё из ответственных тружеников «Серториуса», что общение между нами исчерпало свой цикл. Не жди никаких объяснений или, тем более, последствий. Ты мой позавчерашний день.

Нелидов был для меня даже больше, чем позавчерашний день – от него тянуло теми дворовыми пацанами школьных лет, от которых исходила убогость и неизбежное перерастание в то самое многомиллионное быдло, которое и есть картинка как древнейшего, так и нынешнего паханата. Что до этого смердюка Прошки, то его деяния меня не волновали – теперь я уже не сомневался, что в составе «Серториуса» таких уголовных проходимцев не перечесть и в этом отношении русская бизнесактивность немногим будет отличаться от забугорной. Западные авторы от Золя и Драйзера и тех, кто сочиняет сегодня, впрямую подраздели всю европейскую цивилизацию. От увеличения числа праведников и борцов с несправедливостью мир лучше не станет.

Не знаю, что именно испортило мне настроение: новости о проходимце Бережкове, общение с самим Нелидовым, который вдохновенно докладывал об искуснике Прошке, или вообще в последнее время мне было как-то не по себе. Имелось здесь и ещё одно обстоятельство – я обнаружил, что часть и немалая часть компаний конгломерата была недоступна. Я несколько раз пытался выйти на эти компании, использовал имеющиеся реквизиты, номера телефонов – блокировка была полной. Я видел по названиям, что это были иностранные компании и прекрасно помнил, что в первую нашу встречу Кимура связывался с кем-то из этих корпораций и что-то говорил на английском. Тогда я этому не придал значения. Сейчас же это меня почему-то стало раздражать и я собирался в ближайшее время обратиться к Кимуре за разъяснением, но так и не обратился. Решил наплевать, а спустя некоторое время спокойно рассудил, что мне нечего соваться к иностранным воротилам с моим русским и моим полным незнанием всей бизнескомбинаторики. Вероятно, примерно так и рассуждали те, кто подбросил мне все эти игрища.

И ещё я подумал, что вся эта затея в любой день может рассыпаться и этого недоделанного придурка Хромого запихнут в какой-нибудь острог, станут пытать, заставят отдать миллионные бабки с забугорных счетов и выбросят на какую-нибудь свалку со всякими ржавыми железяками и дохлыми кошками.

Я стал попивать и не только со своими дружками – работягами из мастерской, но и после работы. Не могу сказать, что хмельное состояние, даже основательное, приносило какую-то радость, поднимало настроение – давало оно лишь размагниченность, равнодушие ко всему происходящему и заметное отупение.

Эта была последняя июльская пятница. Я поднимался по некрасовскому спуску, только что выкупался, дохловато выкупался; вода в Волге в тот вечер мне показалась особенно грязной и я через десять минут уже вылез. Зашел в какую-то новую забегаловку, выпил сто грамм белой, без закуски. Никаким выпивохой я не был, но почему-то пьянел плохо. Двинулся было в сторону библиотеки, но передумал, решил зайти домой, сесть в машину и отправиться куда-нибудь в сельскую местность.

Я проходил маленький сквер, его называли «Три вяза». Там были эти вязы, кривые и неказистые, рядом стояли скамейки, на одной из них сидела девушка лет пятнадцати, она рылась в своей сумочке; её темные волосы свешивались на плечо и доходили до самой талии. На шее девицы был увязанный свободным узлом сиренево-серебристый платок, длиннющий, явно декоративный. Она была в темной джинсовой паре и светлых кроссовках. Никогда раньше я не заговаривал с женским полом на улице. Теперь же после всех моих дел с женщинами я и помыслить не мог, что с какой-то юбкой вступлю в контакт. И однако ж черт меня надоумил, проходя мимо этой скамейки, ляпнуть, вспомнив давнишнюю историю с соседской девчонкой:

– Вас что, ограбили? Или ключ от квартиры потеряли?

Она ничего не ответила, даже голову не подняла, как-то подалась в сторону.

Я пересек трамвайную линию, взглянул на часы – был восьмой час вечера. Тут мне пришло в голову: ни в какую деревню не еду, еду к Диме Агееву, с которым мы сдружились на нашей работе. Он нередко приглашал меня в гости, в Георгиевку. Его отец работал на каком-то строительном предприятие, имел очень приличные деньги. У Агеевых была пятикомнатная квартира в городе и двухэтажный дом в Георгиевке, добираться до которой было не близко. Все лето родители Димы жили в своем загородном особняке, сам же Диман выезжал туда в пятницу на два дня.

Я лениво, как-то полуотключенно приближался к своему дому, уже стал заворачивать за угол, как услышал:

– Извините, что я вам не ответила, испугалась, что потеряла билеты на концерт, но они на месте.

Ничего себе – это девчонка, сидевшая на лавочке у трех вязов, шла за мной целый квартал от Фрунзе до Чапаевской. Чтобы это значило, да ещё извиняется неизвестно с чего и за что. Между прочим, симпатичная, ясные светло-серые глаза, нос прямой, очень правильной формы, правда, губы могли быть полнее – женщины тонкогубые мне казались злючками. Смотрит прямо, без всякого смущения. Могла бы и постесняться – я все-таки старше её лет так на пятнадцать.

Она подошла ближе и ещё раз извинилась. Темная шатенка, волосы прямо до ремня ее джинсов.

– А за что вы извиняетесь? – спросил я и не очень по доброму. – Не ответили и правильно – к вам наверняка клеются тучи всяких козлов. С этой публикой вообще и разговаривать не надо – потом же не отлепятся.

Она чуть улыбнулась и промолчала. Затем неожиданно спросила:

– Вы музыку любите?

Судя по всему ее облику, эта особа никак не подходила под разряд любительниц уличных и прочих знакомств с вполне предсказуемыми целями. Но зачем она за мной пошла – ни в фас, ни в профиль я никого из разновозрастных дам притягивать не мог, да и в денежном плане не мог произвести впечатления. А эта вообще несовершеннолетняя, хотя по общей конфигурации вполне созревшая. Люблю ли я музыку? Не сказал бы, правда, кое-что слушаю, но это вряд ли то, что имеет ввиду эта девица.

– Музыка же разная. Если мне что-то и нравится, то это наверняка не то, что нравится вам. Откровенно говоря, я примитив, некий тип без определенных интересов и мало что знающий… Как вас зовут?

– Валерия.

– Красивое имя, похоже староримское. Скажите откровенно, почему вы пошли за мной? Девочки из культурных семей так не знакомятся.

– Вы знаете, как знакомятся девочки из культурных семей?

Она улыбалась, смотрела на меня с явным интересом, но я хорошо запомнил, как смотрела на меня Люся и теперь мало верил таким взглядам.

– Вы себя назвали примитивом, мало что знающим и тут же определили происхождение моего имени. А как вас зовут?

– Леонтий. Можно по отчеству Дмитриевич – я же старше вас лет на пятнадцать. К тому же хромой, с длинным носом. Какой вам резон знакомится с таким дяденькой?

– Ну знаете! – Она рассмеялась и тут же дьявольски похорошела.

Я решил себя копнуть ещё больше.

– Ваши подруги, увидев вас со мной, в один голос скажут:»Тычто, Валерочка, очумела?»

– У вас. простите, можно Леонид? Я хочу сказать, что у вас прямо-таки разрушительный юмор. Мне шестнадцать с половиной, вам же наверняка нет и тридцати. Никакого громадного возрастного разрыва нет, да хоть и был бы. Я спросила о музыке потому, что у меня на руках два билета в филармонию. Подруга, она живет в Сызрани, приехать не сможет. Играет известный пианист. Если хотите, пойдемте.

Все звучало более чем убедительно. Но завязывать отношение с этой серьезной прелестницей мне и впрямь не хотелось. Говорить, что классическое музицирование не по мне не стоило – я уже расписался в своем невежестве. Она мне не поверила. Тогда я решил докопаться до истины.

– И все-таки, Валерия, отчего вы решили завязать со мной знакомство? Здесь же есть какая-то причина. Я не любитель легких отношений, тем более с девочками вашего возраста.

Она опустила голову, с полминуты молчала. Потом заявила:

– Я вас однажды видела. Вы были с женщиной, красивой, яркой брюнеткой. Она старше меня и она…

Понятно, о ком идет речь. Но это было уже давно. Почему эта красуля не договаривает? Внезапно пронеслась неприятная мыслишка: уж не подослана ли эта ясноглазая юная сирена, чтобы выяснить, куда исчезла Люська Андреева. Эти говнюки из федеральной псарни обладают большой изощренностью и упертостью. Тот заезжий мужиченка спрашивал меня об Андреевой, но они, скорее всего, так ничего не узнали.

– Так что эта брюнетка, Валерия? Договаривайте же.

– Она хищница, использует мужчин в своих интересах. Она вас увлекла и наверняка с какими-то дурными намерениями.

– Какими же?

– Не знаю. У вас, Леонид, были такие глаза – глубокие, доверчивые.

– Вы тоже хотите увлечь меня, пользуясь моими доверчивыми глазами?

– Ну как вам не стыдно! Не хотите идти на концерт, как хотите. Извините за навязчивость.

Она ушла, у меня же не было никакого желания останавливать её.

Я рано закончил работу и уже выезжал, когда Дима окликнул меня и в который раз предложил съездить к нему в Георгиевку, я сказал, что вряд ли сегодня получится. Сослался на занятость, хотя никаких особых дел у меня не было. Получалось немножко не по-товарищески – в тот раз я так и не поехал к нему, Уже сидел в машине, но не поехал. Это было ровно месяц назад, когда ко мне подошла Валерия. Иногда я вспоминал её, но вспоминал с какой-то ленцой. Со мной было явно что-то не так – люди меня не интересовали, после Люси ни с кем из женщин я не знакомился. Из квартиры я почти не вылезал, читал, дела в «Сертории» вообще перестал считать своими. Поддерживал отношения с Ольгой, но и с ней только по телефону – в гости к ней так ни разу и не пришел, несмотря на её неоднократные приглашения. Подумывал, уж не переехать ли в какой-нибудь другой город – Самара мне порядком наскучила. Но мой внутренний заунывный голос паскудно-тоскливо твердил, что в любом другом месте я тоже быстро заскучаю. Я спрашивал себя, как жить дальше. Те, кого я знал, жили сплошной рутиной, думали, где можно было больше заработать, ездили на рыбалку, постоянно крепко напивались – словом, делали все то, что мне было либо совершенно ни к чему, или вызывало крутое отторжение. Я был богат, можно сказать несметно богат, у меня была команда неизвестных мне мордоворотов, но что со всем этим делать мне было неведомо.