Текст книги "Черный призрак"

– Ну вот… – с удовлетворением проговорил Сергей Сергеевич с мягкой улыбкой. – Многое знали и умели наши предки. Подобное – подобным, и результат не заставил себя ждать. А правители нам сухой закон пытались привить, тогда как наши тела без алкоголя и сала существовать не могут. Холодно же. Процессы в теле идут другие, чем в жарких странах…

– Чукчи не пили, пока с русскими не повстречались. – Голос у меня был хриплым, слова как-то неприятно сглатывались. – А жили намного севернее, и ничего, выживали прекрасно.

– Это так, – покивал профессор. – Да только срок их жизни составлял всего сорок лет, и, думаю, как раз из-за отсутствия живительной влаги, поднимающей мертвецов из могил. В данном случае это я о вас, молодой человек. Могли спокойно умереть без моего эликсира. Уже не шевелились, говорить не могли, а теперь вот даже спорить пытаетесь.

– С тех пор как в северных краях появилась водка, чукчи живут еще меньше.

– Теперь они умирают от алкоголизма, а не от старости, что возможно, не так уж плохо. – Сергей Сергеевич добавил из фляжки в большую алюминиевую кастрюлю воды и покрошил в нее копченое мясо, выглядевшее не очень аппетитно.

Разговор нисколько ему не мешал готовить. Рядом с кастрюлей, казалось, прямо из воздуха появился чайник и гневно зафыркал паром, требуя что-то с ним сделать. Профессор бросил в него горсть черного чаю, покрошил туда же какой-то травки и поставил обратно на печку, подальше от открытого огня.

Почистил картошку, нарезал зелень, и все без остановки, словно не прошагал вместе со мной огромное расстояние по лесу – этого человека не брала усталость:

– Женщины у них стали жить дольше, а этот факт никто не замечает…

– Сие не от употребления алкоголя, – важно заметил я.

Интересно, почему с этим человеком начинаю использовать какие-то архаичные выражения? Может, действительно потому, что ощущаю в нем какую-то древность, что-то от величественно-степенных господ с кадров старой хроники, держащихся прямо? Так сейчас никто уже не умеет, и дело не только в осанке, а, похоже, в чем-то еще, идущем изнутри, возможно, в благородстве и уважении к собеседнику.

– Это могло произойти при переходе от кочевого образа жизни к оседлому. Улучшение питания и медицинского обслуживания сыграли свою роль, теперь им не нужно получать столь необходимый им витамин С, жуя сырую печень убитого белого медведя.

– Вы меня убедили, юноша, алкоголь – это чрезвычайно плохо, – согласился профессор. – Вам больше не наливать?

– Как это не наливать? – Я задумался, проверил свое тело. Желудок словно облизнулся. Тогда я понял: выпить мне хочется, потому что на меня снова навалилась усталость, а мышцы стали мелко и болезненно подрагивать. Это была совсем обычная дрожь и уже не пугала. – Я не чукча, а русский и точно знаю, что мне без вашего эликсира не выжить. Лучше умереть пьяным, чем трезвым от яда шершней!

– Это правда. Сейчас покушаем, поэтому напиток еще нужен нам для стимуляции выделения желудочного сока. – Сергей Сергеевич быстро разлил суп по алюминиевым плошкам, нарезал крупными кусками черный хлеб, по консистенции больше походивший на хорошо вымешенную глину, и налил в кружки самогону. Причем налил, не жадничая, почти до краев. – Также алкоголь необходим для того, чтобы завтра проснуться отдохнувшими, способными на новый переход, который, кстати, прошу заметить, будет чуть меньше. Вздрогнули?

– Используете просторечные народные выражения, а еще профессор, – осудил его я, потом зажмурился, зажал пальцами нос, чтобы случайно запах сивухи не попал мне в нос, и выпил в четыре крупных глотка всю четырехсотграммовую кружку. После этого начал быстро хлебать супчик, понимая, что уже через пять минут стану на это неспособен. Мне и двести граммов водки много, а тут четыреста, да еще крепостью гораздо выше. – А суп вкусный. Мне нравится, похоже чем-то на то, что однажды ел в китайском ресторанчике, уже не помню, как называлось блюдо, то ли крик тигра, то ли его стон…

Суп действительно понравился, несмотря на то что половину тарелки выхлебал только для того, чтобы забить вкус мерзкого пойла, и только со второй половины начал замечать вкус. В этой странной бурой жидкости наблюдалось множество всего – какие-то травки, дым, картошка, лук и, возможно, немного чеснока… Но, несмотря на это, мой желудок воспринимал его с восторгом и благодарностью.

И с каждой съеденной ложкой я быстро и катастрофически пьянел.

– В этих местах трудно поддерживать разговор литературным языком. – Сергей Сергеевич не спеша выпил, закусил половинкой нарезанной луковицы, обмакнув ее в крупную соль, и только после этого, откусив хлеб, погрузил ложку в жидкость. – Что поделаешь, на меня весьма отрицательно повлияла ссылка. С каким только людом не приходилось общаться! От неграмотной охраны до уголовников, которые ничуть не лучше вертухаев.

– Это интересно. – Я доел суп и лег на лавку, чувствуя, как избушка начинает вращаться перед глазами. И зачем столько выпил? Завтра мне точно будет плохо. Наверное, так же, как было. Или еще хуже? А может, и помру… ночью… во сне. – Расскажите… очень любопытно.

Я начал проваливаться в темноту, наполненную стылым ветром, пустотой и гулкой тишиной, в которой каждый звук приобретает свое истинное звучание, потому что ни с каким другим не смешивается.

– Эк вас разморило, молодой человек, – недовольно вздохнул профессор. – Вот так всегда: только найдешь интересного собеседника, как он внезапно пьянеет и становится неспособен поддерживать приятный разговор. А вроде и выпили немного, всего лишь профилактическую дозу от болезней и усталости. Видимо, действительно в этот раз крепковатый эликсир у меня получился, а может, это шершни так на вас повлияли. Действительно, страшновато, да и жало у них острое и длинное…

Перед моими глазами плескалась ночь, она выползала из окна, а там, на черной поверхности озера, плавали яркие звезды, многие тонули, исчезали в стылой глубине…

Ночь, озеро, свеча догорела… и погасла, оставив после себя в воздухе мягкий медовый запах.

Глава 4

Утром я с трудом разлепил ресницы. Ощущение было таким, словно их ночью кто-то основательно промазал клеем. Когда с огромным усилием удалось их все-таки приподнять, то все равно ничего не смог увидеть. Передо мной кружилась мутная хмарь, переливаясь яркими, немного смазанными цветами. Именно хмарь. Не знаю, что это такое, но точно именно она плавилась перед моими глазами, превращаясь в нечто совсем несуразное, названия которому нет.

– Выпейте, юноша, и вам станет легче, – толкнула меня в бок чья-то твердая рука, и кто-то знакомым, очень гулким голосом, слышавшимся откуда-то издалека, из неизвестной дали, где хмарь сливалась с горизонтом, добавил: – После этого вам удастся проснуться, а существование покажется более приятным.

О мои зубы простучал край кружки, и я, не смея противиться, глотнул холодного чая, отдающего травами, мятой и душицей. Я чувствовал каждый глоток, который скользил по воспаленному горлу, пробираясь к стонущему желудку. А потом все поплыло, лавка закачалась, и мне… действительно стало легче.

Я сел. По-прежнему окружающее виделось сквозь мутную пелену.

– Что с вами, юноша? – тревожно спросил профессор, вглядываясь в мое лицо. Я тоже его видел как нечто темное с искрящимися глазами – раньше не замечал, что они у него светятся. Наверно, это видно только в бледной хмари. – А… теперь вижу.

Мне в ладонь легла мокрая тряпка.

– Аккуратно вытирайте глаза. Не бойтесь, у вас гной сочится из век. Тряпица чистая, инфекцию не занесете, не беспокойтесь, а мокрая, потому что смочена заваркой. Чай у меня хороший, лечебный, у него тоже имеются свои антибактериальные свойства…

– Гной? – Я послушно стал тереть веки и глаза. – Откуда он у меня появился?

– Это последствие питья эликсира. Вы в детстве глазами случайно не болели? Гной шел, как сейчас?

– Было дело. – Я вспомнил. Тогда учился в третьем классе, а может, во втором, ветром надуло болезнь, название какое-то мудреное. Мазью мазали тетрациклиновой и в глаза что-то капали, противно очень. Да и удерживать глаза открытыми, зная, что через мгновение в них попадет капля чего-то больницей пахнущего, было просто невозможно. Но держал, а куда деваться, если мамины пальцы ресницы прижимают, нежно, трепетно, тревожно… – Болел. Конъюнктивит, кажется…

– Так вот, эта болячка сейчас из вас и выходит. Скажите спасибо. Вылезет и больше никогда беспокоить не будет. Лечебное у меня питье, сам им спасаюсь, врачей-то здесь нет…

– Спасибо. – Я открыл наконец глаза. Заварка помогла. Оказалось, что в маленькое окошко светит солнце, отражаясь от глади черного озера. Нет, неправильно: гладь – это когда ровная поверхность, а вода покрылась мелкой зыбью. Ветерок – свежий, приятный – витал над водой, он и в окно залетал, так как одна створка была открыта. – Нам, наверно, пора, из-за меня задержались?

Глупее вопроса я не мог задать, но что-то спросить требовалось, чтобы поддержать видимость разговора. Пока ждал ответа, собирал свое тело по кускам – оно болело, причем каждый орган по-своему. Мышцы ноги рук ломило так, как всегда бывает после тяжелой нагрузки. Но вроде живой, кажется, не умер. Интересно почему?

Сердце билось так, словно его заставили выполнять тяжелую работу. Впрочем, наверное, так и было: оно качало мою густую кровь, наполненную мертвыми бактериями, которых убили жуткий эликсир и чай с бактерицидной травкой. А может, и там плавал яд, которым меня напитали шершни, уже нейтрализованный, готовый к выведению через почки.

Но голова не болела, в ней было пусто и свежо, ни одна мысль не мешала созерцанию прекрасного вида из окна. Только минут через пять я решился посмотреть на мое израненное тело – может, действительно все не так плохо, и я буду жить дальше?!

Осторожно снял с себя камуфляж и глянул на обнаженное тело.

Ничего! Ни одного красного пятнышка, оставленного жалом! Ни одного отека, ни синевы, ни желтизны. Не верю! Так не бывает!! Объяснение только одно – а были ли шершни?

Точно, вчера у меня начались галлюцинации. Мне все показалось. На самом деле ничего не было. Имелся только тихий, спокойный лес, а все остальное только плод больного воображения под воздействием эликсира. Откуда мне знать, что профессор в него добавляет: может, у него мухоморы – главный компонент?

Вот тогда все замечательно объясняется. И разговоры о нечисти, и ядовитые насекомые, напавшие на меня, и мое умирание под воздействием их яда.

Хорошо, но лучше больше об этом не думать – неприятно, но спросить стоит.

– Это шершни на нас напали? А были ли они?

– Были, в этом можете не сомневаться, – усмехнулся Сергей Сергеевич. – Не на вас первого они нападают, были и другие случаи, но не такие безобидные.

– Какие же это?

– В Библии написано, что шершней послал Бог против царей аморрейских и этим прогнал их от Израиля.

– Это еще что за цари? Не слышал никогда.

– Давно это было, и уже не важно, но факт остался, запечатлен в Книге книг. Так что целое войско испугалось этих насекомых, и нам сам Бог велел.

– Смешно…

– Отнюдь, людская молва наделяет этих насекомых некоторыми человеческими свойствами – хитростью и мстительностью – и приписывает им чуть ли не разумное поведение. Люди зря такие аналогии не проводят, были случаи, и не раз, когда целые деревни убегали от пчел, побросав свои дома, а кто оставался, тот погибал.

– По-моему, это было очень давно, сейчас нам ничего не страшно.

– Это не так, просто мы вырубили лес повсеместно, тем самым избавившись от многих опасностей, шершни – лишь одна из них. Есть еще и другие насекомые, которые приводили в трепет человечество, – термиты, муравьи, саранча, да и других хватало.

– И это хорошо, – кивнул я. – Вчера я думал, что не выживу, а если, как вы говорите, шершни еще и будут обладать разумом, они вообще никого не оставят в живых, не у всех же найдется ваша мазь.

– У тех насекомых, что мы вчера повстречали, разум есть, он просто работает иначе, чем наш.

– Да ладно вам меня пугать!

– Я не пугаю. – Профессор грустно усмехнулся. – Эти шершни совсем не те, что встречаются в других местах, вы уже заметили, что они крупнее, а значит, гораздо опаснее. Этим насекомым уже мало пчел и ос, которыми они питались раньше, теперь они нападают на мелких птиц и даже на животных, а это уже требует определенной организации охоты. Кроме того, они иначе строят гнезда. Как-нибудь при случае я вам покажу, это скорее дома, чем бумажные домики…

– Не надо мне ничего показывать и хватит рассказывать об этой мерзости. – Я недовольно поморщился, оделся и сел на лавку. – Мне и вчера было страшно, а сегодня еще больше. Как подумаю, что мы можем их еще раз встретить, так идти никуда не хочется.

– Пора завтракать. – Сергей Сергеевич поставил передо мной сковородку со скворчащей яичницей. – Без хорошей еды дорогу не одолеть.

Я попробовал кусочек коричнево-желтой массы и понял, что пожрать мне хочется, а это верная примета, что самогон профессор ставит на правильных продуктах и очищает от вредных сивушных масел каким-нибудь забытым дедовским методом.

Яйца имели странный вкус и были мелкими, словно перепелиные. Может, так оно и было. Магазинов здесь нет, холодильников тоже, поэтому вся еда из природы, с гнезда какой-нибудь птицы.

Впрочем, надо признать, яичница оказалась вполне питательной и по-своему вкусной. Я съел половину и, надкусив хлеб, положил рядом со сковородкой, он казался несъедобным, вязким и отдавал дрожжами.

Профессор ел быстро и аккуратно и от вкуса хлеба не морщился. Буквально за пять минут на огромной чугунной сковородке ничего не осталось, и мы принялись за чай.

Он оказался холодным, вчерашним, очень крепким и приятным, потому что настоялся за ночь, после него я окончательно проснулся, мне захотелось жить, и моя физиология потребовала от меня выйти на улицу.

Но как только встал, вдруг обнаружилось, что моя кожа стала липкой и неприятной на ощупь.

– Хочу помыться. – Я направился к двери. – От меня такой запах идет, словно мое тело уже месяц не видело мыла.

– В озере мыться не стоит, – предупредил профессор, продолжая спокойно пить чай. – Оно мертвое, из него даже звери не пьют.

– А где тогда? – Я остановился, нисколько не сомневаясь, что сказанное – самая настоящая правда. – Мне и зубы почистить надо, да и вся кожа какой-то гадостью покрылась: пот – не пот, грязь – не грязь…

– Ваше тело чистится от моего эликсира, а гадости в вас, похоже, много набралось. В городе дышать нечем, воздух отравлен выхлопами машин и дымом заводов. Едите, опять же, непонятно что. Вся еда консервированная, в ней больше добавок, препятствующих гниению, чем того, что организму требуется. – Сергей Сергеевич допил чай и стал собираться. – Пойдемте, провожу вас, все равно воды во фляжку набрать надо. Забирайте все свое, от родника дальше к кордону пойдем.

– А где помоемся?

– Ключ тут есть заповедный, из него и птицы пьют, и животные, значит, и нам можно.

– Заповедный?

– Когда дойдем, поймете – объяснять долго. Лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать. Спешить надо, отстаем от графика.

Я с неохотой взял рюкзак, с какой-то тоской глядя на лавку, на которой провел ночь. Что-то мне совсем не хотелось никуда идти. Мышцы болели, каждый шаг давался с трудом. Но деваться некуда, мне за эту работу деньги платят. Вот дойду до этого кордона, возьму нужную вещь – и сразу назад.

Интересно, на обратном пути будет легче или так же тяжело?

Но когда сделал первый шаг, потом с неохотой второй, то понял, что выживу и дойду.

До родника пришлось идти по берегу озера. Несмотря на то что сияло солнце и яркие лучи отражались в озере, это не поднимало настроение – может, потому что шли по черному, покрытому многолетним пеплом берегу?

Деревья торчали из земли, словно воткнутые в горбушку хлеба погнутые и изжеванные соломинки для коктейля, некоторые совсем упали, выдрав корнями огромные пласты черной земли.

Вода казалась неприятно глянцевой и безжизненной, на ней не плавали кувшинки, а в глубине не колыхались водоросли, на берегу ни одного следа – ни человеческого, ни звериного. Это озеро на самом деле было мертвым, и только самоубийца мог испить из него воды или умыться.

Поневоле вспомнился братец Иванушка, которого сестрица Аленушка уговаривала не пить всякую гадость, а дойти до родника. Не послушался Иванушка и превратился в мутанта с рогами и копытами. Наверно и со мной произошло бы то же самое, не послушайся я профессора. А мне и без того скверно. Как подумаешь, что со мной вчера происходило, так сразу тело холодным потом покрывается. Не думал, что галлюцинации от мухоморов такие болезненные. Или все-таки это было наяву?

Мы углублялись все дальше в лес, озеро осталось за спиной. Тишина – вот что мне больше всего здесь не нравилось. Не слышалось ни крика птиц, ни воя или рева животных, только унылый, едва слышный вой ветра, запутавшегося в голых ветвях мертвых деревьев.

Профессор шел молча, ему, похоже, было не по себе, и он это не скрывал. Я помнил, как он жадно пил свой эликсир вчера, словно надеясь этим укрыться от мира, да и сегодня уже не раз приложился к своей пластиковой бутылке. Мне на этот раз не предложил, наверно понимая, что я отказался бы.

Из меня и без этого выходила всякая гадость, которой я набрал за свою достаточно небольшую жизнь…

И в самом деле, чего только в наш рот и легкие не попадает?! Конечно, организм очищается, но и у него есть свой предел, после которого многие яды остаются внутри и ждут своего часа, чтобы нас убить.

Мы прошли еще немного в глубь леса и вышли на широкую поляну, на которой деревья лежали вповалку, а на земле виднелись многочисленные следы животных, ведущие к небольшому ключу.

Походило это больше всего на лужу, из которой вытекал ручеек, но вода была чистой и прозрачной, и в ней с удовольствием купалось яркое желтое солнце.

От взгляда на нее сразу появлялось желание жить.

– В этом лесу чище воды нет. – Сергей Сергеевич зачерпнул кружкой из лужи воды и с удовольствием выпил. – Она сладкая и вкусная, я из этого ключа на бражку набираю, добавляю лечебного эффекта. Мойтесь сначала вы, юноша, потом я. Только помните: задерживаться здесь не стоит.

– Леший помешает? Или еще какая гадость вылезет? Профессор ответил спокойно, не спеша, продолжая пить воду с таким видом, словно это был божественный нектар.

– Леший в эти места не ходит, он не любит мертвые деревья. Звери могут прийти на водопой, а их осталось немного, не хотелось бы их пугать, им и без того здесь нелегко приходится.

Я сбросил рюкзак, разделся догола и залез в лужу. Вода оказалась холодной, почти ледяной, поэтому много времени на умывание не потратил. Быстро смыл пот и грязь, используя мыло и кусок поролона, который нашел в боковом кармане рюкзака, почистил зубы и, морщась от неприятных ощущений, выбрался на берег. Пить много не стал – вода как вода, только хлоркой не отдает и горечи хватает.

Комбинезон больше надевать не стал, он пропах моим потом и страхом. На нем грязи, пепла оказалось немало. Стоило постирать, да времени на это нет, пришлось убрать на самое дно рюкзака. Взамен вытащил второй комплект камуфляжа, в него и переоделся. Куртку тоже надел более легкую – ветровку, мысленно поблагодарив за предусмотрительность того, кто собирал для меня рюкзак.

После переодевания настроение заметно улучшилось, даже мышцы на ногах, кажется, стали болеть меньше.

Профессор оделся и мрачно произнес:

– Сейчас самый главный отрезок пути начинается. Сразу предупреждаю: слушаться меня во всем, в том числе и в мелочах. Иногда придется идти след в след, как по минному полю. Места здесь плохие.

– А что тут плохого? Подумаешь, мертвый лес, неживое озеро, животных и насекомых здесь нет, или имеется что-то еще?

– А вам, юноша, хоть сказали, куда вы направляетесь и зачем?

– Если честно, с заказчиком не разговаривал, задание получил через интернет, и то этим мой друг занимался. Вроде как чего-то нужно взять и отвезти обратно в Москву, а где это нечто лежит и куда за ним идти, мне неизвестно.

– Чудны твои дела, Господи, – произнес Сергей Сергеевич, глядя в ясное голубое небо, по которому неспешно ползли белые облака и желтым ярким кругом замерло в вышине солнце. – Пойди туда, не знаю куда, возьми то, не знаю что, а проводит к этому месту человек совсем тебе незнакомый, и хорошо будет, если живыми останетесь. Вам, юноша, это не кажется странным?

– Нет, – пожал я плечами неопределенно, хоть внутри что-то неприятно екнуло. Действительно, чего стоит меня сейчас убить, хотя бы ради того же рюкзака с его содержимым? А в тайге меня искать никто не станет и даже если попытается, то ничего не найдет. И никто не узнает, где могилка моя. А вслух ответил: – Что странного? Обычная работа: пришел, взял, отнес, получил, еще и премию обещали…

– А странно то, что места здесь нехорошие. Вы бы взяли да задали самому себе простой вопрос: почему Кирилл сам эту вещь в Москву не отвез? Дела немного, а деньги платят неплохие. Зачем нужно идти в тайгу, к черному озеру, куда местные жители никогда не ходят?

– Я задавал себе такой вопрос…

– И что?

– Ответа не нашел, – мрачно хмыкнул. Все вокруг стало внезапно чужим, места вокруг и без того были опасными, а тут словно озноб по коже. Ощущение возникло, что меня кто-то предал. – И действительно, почему вы сами не отвезли искомый предмет в Москву? Деньги не нужны?

– Не так все просто.

– А как?

– Не объяснишь словами. – Сергей Сергеевич закинул свой мешок за плечи и вдруг заговорил строго и официально: – Я взял на себя гарантию вашей безопасности, юноша, но только в том случае, если станете слушать меня безоговорочно, если не согласны, то договор наш расторгнут, и я отведу вас обратно к деревне. – А потом добавил уже другим тоном, немного извиняющимся: – На вашем месте, юноша, я бы вернулся. Это действительно неплохой вариант. Дальше будет еще опаснее, можете и с жизнью распрощаться.

Я на минуту задумался. Жить мне определенно хотелось. Хотя… если подумать – разве это жизнь? Ни жены, ни любовницы, ни любимой, ни друзей – никого, кто был бы дорог. Умру – никто и не вспомнит. Так почему не рискнуть?

– Дальше пойду и слушаться вас стану. Уже понял: здесь выпендриваться не стоит. Обратно не вернусь, не хочется. И все-таки почему вы сами за это не взялись?

– Кирилл даже до черного озера не может дойти, хоть не один раз уже пытался. Всегда какая-нибудь напасть произойдет – то зверь нападет, то дорогу не можем найти.

– Как нельзя найти дорогу, по которой ходил много раз?

– Да вот так! – Сергей Сергеевич вздохнул. – Я понимаю, в лешего вы, юноша, не верите, но каждый раз, когда иду не один, он дорогу путает, кругами водит, обычно редко удается дальше пройти. Вам, можно сказать, повезло, прошли до черного озера, но это только первый круг, до кордона все еще путь неблизкий.

– А почему вы сами не можете эту вещь взять и отнести тому же Кириллу, чтобы он отвез ее в Москву?

– Не дается и мне эта штука в руки, не могу к ней пройти, что-то не пускает. Именно поэтому я и попросил прислать москвича, чтобы он поискал в столице того, кто имеет магическую силу – экстрасенса, колдуна, может быть, шамана. После этого сюда приезжало немало народа, имелись среди них даже черные маги, но пока, кроме вас, юноша, никому не удалось пройти дальше черного озера…

– Я не колдун. – Настроение у меня испортилось почему-то после этих слов. – Так получается, мне можно даже не пытаться?

– Кто же его знает? – вздохнул профессор, направляясь к деревьям. Мне вдруг стало нехорошо на душе, тревожно. – Пока не доберемся до кордона, ничего не поймешь и не узнаешь. Чем-то же руководствовался человек, что с вами договор заключал? Он же был здесь, все видел сам.

– Заказчик?

– Этот москвич сюда приезжал, и не раз. Похоже, он человек служивый. У него и карта имелась, со спутника снятая, очень подробная, на ней все видно было, кроме самого кордона, который всегда закрыт туманом. Он в первый раз здесь появился как раз для того, чтобы проверить, что туман скрывает. К сожалению, ничего у него не получилось, не смог дойти даже до Черного ручья. Плохо ему стало, сердце заболело, и эликсир не помог, пришлось мне обратно его на себе тащить. А вы, юноша, молодец, идете хорошо, не жалуетесь и выпивки не просите.

– Военный? – Я насторожился, понемногу понимая, в какую авантюру влез. У армии возможности огромные, но даже они сюда не смогли попасть. А я куда лезу? – Им-то чего здесь надо? Сами же говорили, что они тут что-то строили и у них не получилось. И кстати, как вы определили, что он человек военный?

Мы шли через лес, при каждом шаге поднимались в воздух небольшие облачка пепла. Хорошо, что ветра не было, поэтому они быстро оседали, не поднимаясь выше пояса, иначе пришлось бы этим дышать. А то, что штаны и сапоги стали черными, так ничего в этом страшного не было, отмыть можно.

– Определить служивых людей легко по интеллекту и бесстрашию, мой опыт говорит о том, что одно всегда с другим связано. – Профессор усмехнулся. – Только глупец ничего не боится или… служивый. Я, кстати, не сказал, что это был военный.

– А оружие у него было?

– Имелся автомат, какой-то новый, легкий и очень точный… с оптикой. Стрелял москвич, правда, только по деревьям да по корягам. По местности определялся специальным прибором, который со спутником связывался, поэтому мог назвать свое местоположение с точностью до одного метра. К сожалению, уже возле ручья перестала его техника работать, фон не дал.

– Радиоактивность?

– Неизвестное излучение. – Сергей Сергеевич задумался. – Обвешан москвич был снаряжением разным, знал, куда идет и что ищет. Уточнение карты, думаю, было лишь прикрытием. КГБ любит такие дела, странные…

– ФСБ, – машинально поправил я. – КГБ уже нет, исчезло вместе с советской властью.

– Да, конечно, но задачи остались теми же. Тайные службы во все времена странными явлениями интересовались.

– Что же здесь странного?

– А зверь, который напал на нашу избушку, разве вас не напугал?

– Если честно, то не очень, я же его не видел.

– Значит, страшным он не показался?

– Я больше медведя испугался…

– Тогда понятно ваше бесстрашие.

– Значит, чекисты наняли меня, чтобы что-то здесь найти, так?

– Вполне возможно и такое.

– Только не понимаю, зачем им понадобился я? Неужели в их службе нет никого, кто мог бы с этим справиться?

– Насчет КГБ – только мое предположение, возможно, этот человек был из другой организации.

– Так мы теперь чекисты? – Я рассмеялся, хоть смех мой был каким-то неприятным, он словно не подходил к этому месту. Звуки глохли, опадали горсткой пепла уже в паре шагов. Вокруг стояла торжественная тишина. В ней был уместен скорее крик боли, а не смеха. – Что же они здесь ищут?

– Объяснить не могу, вещь загадочная…

– Ну, это уже совсем сказки. Уже давно доказано, что в нашем мире ничего таинственного нет.

– А наличие Бога в вашей концепции отсутствия загадочного не предусмотрено?

Сказано было так здорово, что я даже остановился от неожиданности. Шевеля губами, повторил про себя, чтобы смысл до меня все-таки дошел.

– Бог? А кто это такой?

– Некто, кто нами управляет, используя наши слабости и заложенные в нас противоречия.

Я снова рассмеялся:

– Было бы здорово, если бы нами кто-то управлял. Только для того, чтобы управлять, нужна цель, куда править, иначе смысла нет.

Все это я выпалил мигом, потому что был готов к этому: подобные дискуссии мы с Васькой вели не раз, он любил такие беседы.

– А кто вам сказал, юноша, что смысла в вашей жизни нет? Он есть, просто вам забыли его сообщить. Мы на самом деле движемся к цели, которая неизвестна нам, но, вероятнее всего, известна Богу.

– Глупо спорить о том, что проверить невозможно. Одно мнение против другого, слово против слова, только практика – критерий истины, без нее все бессмысленно.

– Да, пожалуй. – Профессор с интересом взглянул на меня. – А вы не глупы, молодой человек, может, вас и дальше пропустят.

– Куда и кто?

– До кордона, а кто – пока не знаю. Но это мы скоро выясним. Выпить не желаете? – Профессор протянул мне бутыль с мутной жидкостью. – Мне уже надо. Сейчас самое плохое место начинается…

– Не хочу, мне еще со вчерашней выпивки нехорошо.

– Тогда пошли. – Сергей Сергеевич зашагал вперед. – А плохо вам, юноша, не со вчерашней выпивки, а от сегодняшнего дня, вы просто этого не понимаете.

– Что не понимаю?

– Энергии вокруг разлито столько, что от нее плохо становится. И это не простая энергия, она несет в себе что-то нам неизвестное. Иногда, кажется, прислушаешься и что-то поймешь, но проходит время, а внутри только пустота переливается разными оттенками черноты.

_ Что?! – У меня даже челюсть отвисла от неожиданности. – Да вы поэт, профессор. Разве можно так воспевать тьму?

– Посмотрим, что вы, юноша, чуть позже скажете – возможно, и вы стихами заговорите…

– Никогда!!!

Я ошибался, но тогда еще этого не знал…

Теперь-то понимаю, что он мне пытался объяснить.

А тогда просто удивился тому, что сказал профессор. И еще почему-то сразу вспомнил о своих ранах.

Тут же прислушался к себе и ничего внутри не ощутил, кроме слабости, она во мне, оказывается, давно пряталась.

Я вздохнул, сделал шаг в сторону, пошатнулся, ухватился за горелое дерево, чтобы не упасть, и едва успел отскочить в сторону. А ствол повалился на землю, поднимая в воздух пепел.

Оказалось, в этом лесу ни к чему не стоило прикасаться, особенно к деревьям. Они давно умерли. Их уже ничто не держало на земле, корни сгнили и высохли. Стоило задеть ствол огромной черной ели, который, казалось, стоял прочно и незыблемо, как все вокруг начинало рушиться с треском и грохотом, взметая вверх пепел, по принципу домино: одно дерево валилось на другое, то на следующее и так до пустого пространства.

Какими бы мертвыми ни были эти деревья, но веса в каждом хватило бы, чтобы задавить слона, а из-за пепла, поднявшегося в воздух, мы, наверное, минут десять задерживали дыхание, стараясь дышать как можно реже.

После этого дальше я шел за профессором нога в ногу, боясь снова что-либо задеть.

Горелый лес сменился сухим, и это мне показалось еще более странным.

– А здесь что произошло? Отчего все высохло?

– Говорите тише, – недовольно покачал головой профессор. – Кричать здесь не рекомендуется.

– Почему?

– Да вот из-за них! – Он показал рукой на деревья. Странные они какие-то были, словно на ветвях развесили куски черноты ночи или плотной паутины. Я сначала и не понял, чего он испугался, только когда с деревьев сорвалась стая каких-то летающих существ, осознал, о чем меня пытался предупредить профессор.