Текст книги "Сломанный ген"

Глава третья

Доктор Манкевич слушал пациентку невнимательно. Он считал себя корифеем в области психиатрии, в своем профессионализме не сомневался и, вообще, был довольно высокого мнения о собственной особе. Кроме того, Артур Эдуардович обладал весьма импозантной внешностью (высокий рост, правильные черты лица с крупным, красивой формы носом, эффектная шевелюра с благородными залысинами из черных с легкой сединой волос, идеальный костюм под расстегнутым халатом и очки в дорогой оправе), которая производила на пациентов и особенно – на пациенток, довольно сильное впечатление. Поэтому-то Манкевич и злился на себя от того, что никак не может сфокусировать свое внимание на больной, хотя случай-то оказался интересным. Усилием воли доктор в третий или в четвертый раз попытался сосредоточиться на пациентке, но мысли, помимо его желания, убегали в сторону, совершенно игнорируя его хваленый профессионализм. Причиной внезапной и досадной рассеянности Артура Эдуардовича оказалось произнесенное явившейся на прием женщиной слово, точнее название препарата: «Клептерин».

Пациентка с несколько вычурным именем Виолетта – средних лет женщина с явными признаками неврастении – пришла на прием к Манкевичу под конец рабочего дня со стандартным набором жалоб: жизнь кончилась, в семье не понимают, на работе не ценят, руки опускаются… Все бы ничего, но когда больная сообщила о том, что беременна, доктор несколько приуныл. Уже сложившийся в его голове план лечения посыпался; большинство подходящих для ее случая препаратов принимать при беременности нельзя. Пришлось Манкевичу лезть в темные дебри души Виолетты Петровны, чтобы выяснить причины ее состояния.

Как и следовало ожидать, никаких дефектов сознания и поведения пациентка за собой не замечала, а вот претензии к ней со стороны окружающих сформулировала весьма своеобразным образом. По словам больной выходило, что у нее абсолютно отсутствует какой бы то ни было интерес к материальным ценностям. Поначалу Артур Эдуардович даже не понял, что она имеет в виду, а когда разобрался, почувствовал профессиональный азарт, хотя и не исключал, что пациентка могла выдавать воображаемое за действительное.

Симптомы оказались просто поразительными: больная проявляла паталогическую «антижадность». Так Манкевич назвал про себя ее состояние, ибо даже подходящего к ее поведению термина он подобрать не смог. Такое доктор слышал в первый раз… «Хотя нет, не в первый! – осенило вдруг Артура Эдуардовича. – Сегодня утром уголовный паренек рассказывал что-то подобное, – вспомнил он. – Только тот тип, скорее всего, симулировал, а этой дамочке врать вроде бы незачем».

– Скажите, а до этого вы когда-нибудь обращались за психиатрической помощью? – спросил Манкевич.

Болезненно переживавшая сам факт присутствия на приеме у психиатра Виолетта Петровна совсем смешалась и через силу еле слышно ответила:

– Нет, доктор.

– Вы не волнуйтесь, подумайте, – попытался успокоить больную Артур Эдуардович. – Уверяю вас, о том, что вы скажете в этом кабинете, никто не узнает, – привычно повторил он то, что обещал поголовно всем своим пациентам.

Виолетта обвела невидящим взглядом просторный и светлый кабинет, задержалась на громадном шкафу с книгами, скользнула по развешенным за спиной Манкевича дипломам в тонких рамках и доверчиво заглянула в докторские глаза.

– Да, я действительно лечилась у психиатра, – призналась она. – У меня был тяжелый период… Нервы сдали… Я стала срываться на своих родных, и все покатилось под откос: дочка замкнулась, муж не выдержал и ушел – стал жить отдельно.

Воспоминания давались с трудом. Сквозь слезы начала рассказывать Виолетта о тяжелых временах, но по мере того, как прошлые события прокручивались в ее памяти, она потихоньку успокоилась и довольно внятно изложила историю своей болезни.

После развода, хотя и неофициального, но фактического, Виолетта стала постоянно испытывать чувство страха. Она боялась всего, что ее окружало. Тревожное состояние нарастало, становясь невыносимым. Виолетта всеми силами старалась ничем не выдать наличие постоянно терзающих ее тревог и, упаси господи, не сделать ничего такого, чтобы окружающие узнали о ее состоянии, особенно на работе.

Поначалу ей это удавалось, но в один прекрасный момент Виолетта, уходя с работы, заметила на соседнем столе оставленную коллегой пудреницу и, повинуясь внезапному и необъяснимому импульсу, сунула вещицу себе в сумку. Впервые в жизни взяв чужое, Виолетта сперва почувствовала дикий страх, почти сразу сменившийся сладким ощущением удовольствия. Тревоги тут же улетучились, наступило долгожданное расслабление. Но длилось это недолго: эйфория быстро прошла, уступив место жгучему чувству стыда за совершенный поступок, ее снова охватило чувство тревоги, стало только хуже.

Пудреницу Виолетта потом вернула, соврав, что случайно нашла ее на полу, но подобные вещи стали с ней происходить с пугающей регулярностью. Пришлось Виолетте лечь в клинику, где ей здорово помогли, на что она сама даже и не надеялась.

Через месяц, проведенный в больничной палате, Виолетта возвратилась домой другим человеком – такой, какой она и была до своей болезни: уравновешенной и спокойной. Ее тревоги ушли; жгучего желания украсть она больше не испытывала. Супружеские отношения наладились и стали даже лучше, чем были до болезни Виолетты. Можно даже сказать, что они с вернувшимся мужем пережили второй медовый месяц, закончившийся, как когда-то первый, беременностью.

Семейная идиллия, однако, долго не продолжилась. У Виолетты начались проблемы иного рода.

– А какие препараты назначали вам мои коллеги? – спросил Артур Эдуардович.

– Лечащий доктор прописал мне какое-то новое, только что разработанное лекарство, – ответила Виолетта. – «Клептерин» называется. Врач тогда сказал, что оно проходит клинические испытания.

Виолетта еще какое-то время рассказывала, как ее лечили в клинике, вспомнила названия других лекарств, которые она там принимала, но Манкевич ее уже не слушал.

Несмотря на большой стаж работы и обширную практику, со случаями клептомании Артур Эдуардович встречался всего два раза в жизни, и надо же было такому случиться, что оба этих случая произошли сегодня – в один и тот же день! Но на этом совпадения не закончились; оказывается, и вечерняя пациентка Виолетта, и молодой воришка, которого доктор осматривал утром, лечились в одной и той же клинике и, возможно, получали один и тот же препарат. Смущало только то, что Виолетта Петровна действительно страдала клептоманией и, по ее словам, полностью излечилась, а вот пойманный на очередной краже паренек симптомы болезни явно симулировал, рассчитывая, видимо, избежать наказания. Воришка рассказывал правильные симптомы, видимо, прочитав что-то о клептомании, только его поведение с этим заболеванием несколько не вязалось. В отличие от клептоманов, он не хватал импульсивно первые попавшиеся и зачастую ненужные предметы, а заранее присматривал ценные вещи, которые он мог бы потом продать. Однако после одной из предыдущих краж этому парнишке, как ни странно, поверили, и он прошел курс лечения от клептомании. Вполне возможно, что он, как и Виолетта, получал в рамках клинического исследования новое лекарство, и похоже, что парень теперь тоже стал пренебрежительно относиться к материальным ценностям. Для мелкого воришки это было совсем уж удивительно, но в папке с уголовным делом, помимо его допроса, имелись и другие материалы, подтверждающие наличие странных симптомов.

«Неужели именно этот препарат под названием «Клептерин» и вызывает те самые симптомы антижадности? – вот о чем думал Манкевич, рассеянно слушая Виолетту Петровну. – Да уж, воистину: дайте мне, доктор, таблеток от жадности, да побольше, – вспомнил Артур Эдуардович бородатый анекдот. – Надо будет еще раз поговорить с тем молодым уголовником».

Весь следующий день доктор Манкевич посвятил тому, чтобы добиться еще одного осмотра Фролова Юрия Викторовича – так звали обвиняемого в краже парня. В клинику Фролова возили из следственного изолятора для того, чтобы получить медицинское заключение по поводу якобы имеющихся у него психических расстройств. Эта «нагрузка» свалилась на голову Артура Эдуардовича, и он, еще не зная о том, что случай окажется таким интересным, постарался побыстрее развязаться с парнишкой. Он бегло посмотрел пациента, выслушал небылицы, которые тот пытался ему рассказать, и уже собирался написать заключение о злостной симуляции заболевания. Больше для порядка доктор пробежал глазами показания Фролова, где тот подробно рассказал о том, как он проник в здание магазина в пригородном поселке, и перечислил те вещи, которые он попытался стащить.

Теперь, в свете новой информации, Артур Эдуардович сам заявился к следователю и немало удивил его просьбой еще раз ознакомиться с материалами дела Фролова, объяснив это тем, что без их изучения к заключению экспертизы могут потом придраться на суде. Следователь нехотя согласился, о чем вскоре пожалел, поскольку доктор, просмотрев документы, настойчиво попросил организовать еще один осмотр обвиняемого.

Информация, вычитанная Манкевичем в материалах дела, не укладывалась ни в какие логические рамки. Не то чтобы опытный психиатр сильно удивился такой несуразности – в уголовных делах еще и не такую ахинею можно встретить, но здесь налицо имелась странная патология в поведении обвиняемого. С одной стороны, Фролов проявил достаточную долю ловкости и изобретательности для того, чтобы проникнуть в помещение магазина, откуда он безуспешно пытался совершить кражу. С другой стороны, список украденного им ограничивался десятком банок дешевых консервов, парой буханок черного хлеба и бутылкой водки. Имелся, правда, акт инвентаризации, согласно которому из магазина пропала куча товарно-материальных ценностей, но украсть такое количество товаров Фролов даже теоретически не мог, ибо вывозить их ему пришлось бы на грузовике.

Если не брать в расчет неуклюжую попытку администрации магазина списать на эту кражу серьезную недостачу товара, то картина преступления выглядела так же просто, как и нелепо. Под вечер, в аккурат перед закрытием магазина Фролов незаметно залез в подсобку и там надел на себя четыре картонные коробки из-под какого-то товара, поставив их одну на другую, предварительно подогнув листы картона на днище и в верхней части коробок. Он так и простоял в углу подсобного помещения, изображая стопку коробок с товаром, до самого закрытия магазина. Ночью находчивый воришка взял с полок то, что посчитал нужным, и со своей добычей вылез через окно второго этажа на козырек пандуса, откуда благополучно спустился на землю. Фролов, похоже, не заметил, что в торговом зале имеются датчики движения, и, спустившись с козырька, он тут же попал в объятья приехавшего на срабатывание сигнализации наряда.

Получалось, что Фролов, будучи в магазине, имел доступ и в подсобные помещения, и в торговый зал, а значит вполне мог прихватить с собой массу более дорогостоящих товаров и даже деньги из стоящих в зале кассовых аппаратов. Однако взял он только то, что собирался съесть и выпить. Интересно, что ни следователь, ни кто-либо другой никак не отреагировали на странности в поведении обвиняемого.

Доктор Манкевич, конечно, знал по фильмам и по детективной литературе, что преступники иногда сознательно идут на заведомо неудачные мелкие кражи, чтобы сесть в тюрьму и уйти от ответственности за более серьезные преступления. Иногда рецидивисты делают это специально для того, чтобы снова попасть за решетку, поскольку жить на воле они уже не в состоянии. Так что поведение Фролова, возможно, было вполне себе рациональным, но все же есть здесь какая-то загадка. Сесть в тюрьму незадачливый воришка явно не хотел; в прошлый раз он даже пытался симулировать психическое расстройство. В общем истинные мотивы своего поведения мог пояснить только сам Фролов, и Артур Эдуардович насел на следователя и не слезал с него, пока не получил разрешения еще раз поговорить с обвиняемым.

Через несколько дней доктор Манкевич, получив, наконец, разрешение, отправился в следственный изолятор. Зачем это все ему понадобилось? Он и сам себе удивлялся. Как почти все самодовольные люди, Артур Эдуардович весьма высоко ценил собственное время. Он и на пациентов-то старался не тратить больше двадцати минут, если, конечно, они не были богатыми или влиятельными людьми – тут Манкевич ни времени, ни сил не жалел. Видимо, случай со странным препаратом, вызывающим необъяснимым образом удивительный побочный эффект, не на шутку возбудил профессиональный интерес доктора.

Когда в тесную камеру со столом и стульями, привинченными к полу, привели обвиняемого Фролова Юрия Викторовича, доктор Манкевич сразу подметил в нем некоторую особенность, которой он не заметил во время их предыдущей встречи. В ходе беседы Артур Эдуардович понял в чем дело. Несмотря на показное простодушие, за которым парень пытался скрыть сидевшую в нем на уровне подсознания почти что животную настороженность, он демонстрировал удивительное равнодушие ко всему окружающему. Создавалось впечатление, что Фролову стало как будто все равно, что с ним будет завтра. Казалось, он постоянно говорит самому себе: «Пока все терпимо – и ладно, а там – будь что будет».

Тем не менее, увидев доктора, Фролов явно удивился, хотя вида не подал. Он, в ответ на приветствие Манкевича, сдержанно поздоровался и, силясь скрыть внутреннее напряжение, осторожно уселся на краешек стула, ожидая подвоха.

Артур Эдуардович приветливо улыбнулся, всячески показывая свое расположение к обвиняемому.

– Я здесь, Фролов, вот по какому поводу, – сказал он. – Все никак не могу дать заключение по вам.

– Угу… – неопределенно промычал в ответ Фролов.

– Не пойму я: то ли вы действительно больны клептоманией, то ли симулируете.

– Вы чего, доктор? – с наигранным удивлением возразил воришка. – Меня же уже один раз за психа признали! Да и лечили меня от этой самой клептомании.

– Ну да, ну да, – как будто только что вспомнив обстоятельства дела, закивал Манкевич, – вы там, я припоминаю, даже в клинике лежали.

– Точно, – подтвердил Фролов, – лежал в психушке – было дело.

– А кто у вас был лечащим врачом?

– Власов его звали. Лев Юрьевич.

– Власов? Знаю, знаю, – сказал Артур Эдуардович, хотя слышал эту фамилию впервые, – опытный доктор. И что же, он вам поставил диагноз «клептомания»?

– А то, – подтвердил Фролов.

– И доктор вам, наверное, лекарство какое-нибудь от клептомании назначал?

– Я в больнице целый месяц просидел. Все честь по чести. Он мне какие-то модные таблетки прописал. «Клептерин» называются.

– Лечили вас, лечили, а вы снова, значит, совершили кражу из магазина.

– Да чего я там взял-то? Пару банок тушенки да бутыль беленькой!

– А я там в деле целый список украденного видел. Листа на три – не меньше.

– Э нет! – моментально отреагировал Фролов. – Этот номер не пройдет! Лишний хабар на меня навесить хотят. Там товару в этом списке – на особо крупный потянет! Я им что, баран, что ли?!

– Я вот только одного не могу понять, – задумчиво и как бы про себя проговорил Артур Эдуардович, – почему в магазине, где вас поймали, вы взяли только водку и консервы какие-то. Неужели ничего получше не было?

– Так пожрать-то мне чего-нибудь надо, – пожал плечами воришка. – Ну и выпить – всегда ведь охота.

– Ну хорошо, а одежда не нужна, что ли?

– Так одежда у меня есть.

– Но ведь и другая одежда тоже может пригодиться. Зима скоро. Можно и продать какой-нибудь товар.

Фролов замолчал, соображая. Последняя фраза, видимо, поставила его в тупик, и видно было, что парень искренне не понимает, что имеет в виду доктор.

«Похоже, в его сознании действительно потерялась логическая связка между приобретением материальных ценностей и удовлетворением с помощью них потребностей, – подумал Манкевич. – Причем даже самых базовых, не говоря уж о потребностях более высокого порядка».

– Ладно, Фролов, не буду вас больше мучить, – сказал Артур Эдуардович, – скажите мне только вот что, – доктор немного помолчал, соображая, как бы похитрее сформулировать вопрос. – Вы ведь в клинике не один получали «модный», как вы выразились, препарат? Были ведь и другие пациенты?

– Был там еще один студент – бугаестый такой парень, – с готовностью ответил Фролов. – На таких же таблетках сидел. Он тоже в больничку с клептоманией попал, как и я. В одной палате мы с ним были. Павлухой его зовут. Потом еще тетка какая-то из женской палаты тоже вроде эти колеса глотала.

– Как тетку зовут, не знаете? Не Виолетта часом?

– Черт ее знает… Может, и Виолетта.

– Тогда, может быть, фамилию студента вспомните?

– А зачем мне его фамилия? Не на допросе же…

– Последний вопрос: у этих двоих лечащим доктором кто был?

– Так Власов этот самый и был.

Глава четвертая

На Артура Эдуардовича, идущего с невозмутимым видом по коридорам клиники, поглядывали с любопытством. Доктор Манкевич хоть и снял в гардеробе верхнюю одежду, под которой был надет белый халат, своим холеным видом, дорогим портфелем и вальяжными манерами не особо походил на работающих в клинике докторов.

В больницу Артур Эдуардович пришел, чтобы удовлетворить свое профессиональное любопытство, не более того. Так, во всяком случае, говорил известный врач сам себе. На самом деле то, что он узнал о новейшем препарате для лечения редкой болезни, было весьма полезно для поддержания его собственного реноме. Доктору Манкевичу весьма заманчивой казалась перспектива блеснуть при случае перед своими коллегами или пациентами недюжинной осведомленностью. Однако часы, проведенные им перед компьютером, практически ничего не дали; информации о «Клептерине» он нашел всего ничего. Фармацевтическая фирма, разрабатывающая препарат, анонсировала его появление где-то через год, но в настоящее время на официальном сайте компании висело лаконичное сообщение о том, что разработка препарата прекращена. Ни о механизме действия «Клептерина», ни о действующем веществе, ни о результатах испытаний на животных или на людях не было ровным счетом ничего. Клинические испытания проводила известная фирма, специализирующаяся на таких вещах, но подобные компании информации о ходе исследований в открытый доступ никогда не дают.

Получалось так, что единственным местом, где можно получить хоть какие-то сведения о «Клептерине», была клиника, в которой проводились исследования. Манкевич точно знал о трех пациентах, получавших этот препарат, но стороной, через своих знакомых и коллег, он выяснил, что в исследованиях участвовало около сорока больных. Интересно было узнать, помог ли им препарат и проявлялись ли у них столь специфические побочные явления, которые Артур Эдуардович наблюдал у тех пациентов, с которыми он общался.

Задача казалась довольно простой: клиника, где лечились больные, известна; имя врача, руководившего исследованиями, он узнал. На поверку все оказалось намного сложнее. Доктор Власов общаться о новом препарате наотрез отказался, да и остальные врачи клиники как будто воды в рот набрали. Пришлось Манкевичу поднимать свои связи и договариваться с главным врачом, и тут уж Лев Юрьевич отвертеться не смог и согласился на встречу.

Пока главврач, не дай бог, не передумал, Артур Эдуардович поспешил в клинику, а там его ждало разочарование; дверь кабинета доктора Власова оказалась открытой, но кабинет был удручающе пуст. Дальше Манкевич, пытаясь разыскать руководителя исследованиями, как будто попал на страницы известного романа и ощутил себя Остапом Бендером в здании «Геркулеса». Лев Юрьевич находился где-то в клинике, но пребывал в перманентном состоянии «только что вышел» и попросту бегал от Манкевича. Причем, учитывая небольшую площадь, занимаемую отделением, где работал Власов, делал он это весьма мастерски.

Прошагав по коридорам с полчаса, заглядывая в палаты и кабинеты, Артур Эдуардович решил сменить тактику. В очередной раз сунувшись в ординаторскую, он, получив ожидаемый ответ о том, что Власов ушел буквально минуту назад, попросил передать неуловимому доктору, что придет завтра. После проделанного им хитроумного трюка Манкевич зашел в пустующий кабинет Льва Юрьевича, где и засел в засаде.

Не успел Артур Эдуардович поудобнее расположиться в кресле и открыть браузер смартфона, как в дверь докторского кабинета робко постучались. Приоткрыв дверь, на пороге появилась полноватая дама лет пятидесяти со скорбным, хотя и тщательно ухоженным лицом. Манкевич наметанным взглядом моментально оценил неброские, но дорогие (наверняка дизайнерские) вещи женщины, изящные туфли, сумочку известного бренда.

– Прошу прощения, а Лев Юрьевич на месте? – печальным голосом спросила посетительница.

– Увы, нет его, как видите, – ответил Манкевич, галантно приподнявшись с кресла. – Сам вот его жду.

– Извините, – обронила женщина и уже шагнула было за порог, но в нерешительности остановилась и посмотрела на одетого в белый халат Артура Эдуардовича, похоже, собираясь о чем-то его спросить.

– Вы что-то хотели у меня спросить? – с готовностью подбодрил ее Манкевич, почуяв весьма перспективную пациентку. – Слушаю вас внимательно.

– А вы… Вы тоже врач? – осторожно поинтересовалась дама.

– Манкевич Артур Эдуардович, – представился доктор. – Врач-психиатр, кандидат медицинских наук. Прошу вас, проходите, садитесь.

Нимало не смущаясь того, что находится в чужом кабинете, Манкевич расположился за большим столом с массивными тумбами, усадив женщину напротив.

– Итак, – вкрадчиво сказал доктор. – Я вас внимательно слушаю. Что вас беспокоит?

– Я бы хотела посоветоваться с вами, доктор…

– Конечно, конечно… Как вас зовут, простите?

– Собственно, речь не обо мне. Я пришла сюда по поводу моего сына.

– Все равно стоит познакомиться, я полагаю.

– Меня зовут Елена Платоновна, – сообщила посетительница. – А моего сына – Павел.

– Очень приятно, – сказал Манкевич. – А где вы работаете?

– У меня своя дизайн-студия.

– Отлично! Так что же вас ко мне привело? – спросил доктор, не моргнув глазом присвоив себе пациента, лечившегося у его коллеги.

– Видите ли, моему сыну Павлику – он студент четвертого курса – то есть был студентом, – глаза Елены Платоновны наполнились слезами, – его отчислили из института. Так вот, ему поставили диагноз «клептомания».

«Вот оно что! – подумал Манкевич, возликовав в душе. – Везет мне сегодня; похоже, сын этой дамочки и есть тот самый Павлуха – еще один пациент, получавший «Клептерин» в рамках клинических испытаний».

– Он лежал здесь, в клинике, – продолжала женщина. – Доктор Власов предложил ему пройти курс лечения новым лекарством, которое проходило клинические исследования.

– «Клептерин» называется, – вставил доктор.

– Да-да, именно «Клептерин», – подтвердила Елена Платоновна. – До этого ему прописали антидепрессанты, сначала одни, потом другие, но ничего не помогало. Он даже здесь, в больнице, умудрился что-то украсть. Вы не подумайте, – спохватилась женщина, – Павлик очень хороший мальчик, и у него все есть! Он просто болен. Наверное, я тоже виновата – слишком мало внимания уделяла ему, особенно в последние годы. Но что поделать? С мужем мы в разводе; на мне семья и бизнес. В какой-то момент Павел замкнулся, перестал мне рассказывать о своих делах, да и вообще перестал со мной разговаривать. Я злилась, срывалась, кричала на него… – Елена Платоновна беззвучно заплакала, но быстро взяла себя в руки, проглотив слезы. – Он стал играть в азартные игры. Играл часами напролет, не в силах остановиться, проигрывал все, что у него было. После того как из дома стали пропадать деньги и ценные вещи, я не удержалась и закатила грандиозный скандал. Павел ушел из дома, перебрался в общежитие, и тут начались эти кражи… В студенческой среде такие вещи не прощаются; Павел перестал ходить на занятия, и его выгнали из института.

– Вы говорили, что ваш сын получал «Клептерин», – прервал убитую горем мать Манкевич. – Каковы результаты? Была ли положительная динамика?

– Поначалу как будто да, – ответила Елена Платоновна. – Во всяком случае Павел говорил, что желания украсть или тяги к азартным играм он больше не испытывает. Его выписали из клиники, и месяца два Павлик держался, но потом все повторилось опять. Мы с ним опять пришли сюда, чтобы попросить Льва Юрьевича назначить еще один курс «Клептерина», но доктор сказал, что проект закрыли и препарата больше не будет.

– Значит, сегодня вы пришли просить Власова снова положить вашего Павла в клинику?

– Не совсем так… – замялась Елена. – Видите ли…

– Можете говорить совершенно свободно, – подбодрил ее Артур Эдуардович своей дежурной фразой. – Все, что вы скажете мне в этом кабинете, – останется между нами.

– Понимаете, доктор, «Клептерин» – это наша с сыном последняя надежда. Но ведь в аптеках-то он не продается. Я буквально умоляла Власова продать нам «Клептерин», и он согласился.

– Вот оно что…

– Только умоляю вас! Не говорите никому…

– Хорошо, хорошо, – закивал Манкевич. – Вернемся к вашему сыну. Скажите, а не замечали ли вы за ним некоторых странностей после приема «Клептерина»? Скажем, некоторого пренебрежения к материальным ценностям, что ли?

– Что вы имеете в виду, доктор? – не поняла Елена Платоновна.

– Не перестал ли он интересоваться вещами или, например, какими-то развлечениями – тем, что раньше представляло для него интерес?

– Нет, такого я не заметила. Скорее наоборот. В последнее время Павел стал все чаще просить у меня денег, причем требовал он приличные суммы. Одевается он всегда стильно, в дорогих магазинах, а на очередной день рождения попросил подарить ему новую модель смартфона.

Артур Эдуардович, ожидавший иного ответа, задумался. «Странно, что препарат в этом случае не дал побочки, – размышлял он. – Интересно, почему?»

– Вот что мы сделаем, Елена Платоновна, – сказал Манкевич после паузы. – Приходите вместе с вашим сыном ко мне на прием, – он протянул женщине визитную карточку, – и я постараюсь ему помочь.

– А как же Лев Юрьевич? Мы договорились с ним на сегодняшний день…

– Доктор Власов вряд ли поможет вашему сыну, да и «Клептерин» в его случае не подходит, уж поверьте моему опыту.

Пусть ваш Павел обратится ко мне, и я подберу ему подходящую терапию.

Елена Платоновна ушла, горестно вздохнув на прощание, а доктор Манкевич снова глубоко задумался, переваривая услышанную информацию. Как человек сугубо логического образа мышления, Артур Эдуардович сразу же мысленно разложил по полочкам возможные причины, по которым «Клептерин» не подействовал на бывшего студента Павла, а также не дал того самого побочного эффекта. Таких причин Манкевичу виделось три. Во-первых, в клинических испытаниях часть больных могли получать плацебо, то есть пустышку, для того чтобы иметь возможность сравнивать результаты с группой испытуемых, получавших препарат. Во-вторых, сам Павел мог саботировать лечение и втихаря выплевывать таблетки, которые ему давали; с таким поведением пациентов Манкевич сталкивался, и не раз. Ну и, наконец, в-третьих, возможно, что препарат избирательно не действует на отдельных больных.

Последняя версия представлялась Артуру Эдуардовичу наиболее вероятной и, с профессиональной точки зрения, наиболее интересной, но и две другие отметать было пока рано.

Недолгие размышления Манкевича были прерваны появлением хозяина кабинета. Лев Юрьевич Власов оказался невысокого роста лысоватым мужчиной трудно определимого возраста – где-то в промежутке между тридцатью и сорока. Артур Эдуардович без особого интереса оглядел невзрачную фигуру донельзя замотанного рутиной работы и повседневной жизни доктора. Ничего необычного – такой вид приобретала добрая половина выпускников медицинских вузов после пяти-десяти лет работы в цепких руках государственного здравоохранения. «Ну вот, – подумал Манкевич. – На ловца и зверь бежит».

– Здравствуйте, Лев Юрьевич! – сказал он.

– Это вы! – воскликнул Власов, встав от неожиданности как вкопанный на пороге собственного кабинета. – Ну я же вам уже говорил по телефону, что не могу ничего сказать по «Клептерину», – заканючил он, перейдя на плаксивый тон. – Эту информацию разглашать запрещено; я подписывал соответствующие бумаги. Вы же врач – сами все понимаете.

– Кстати о бумагах, – веско сказал Манкевич. – Вы ведь отчитались о сорока с чем-то пациентах, якобы участвовавших в клинических исследованиях? – доктор Власов после этих слов съежился, втянув голову в плечи, как будто ожидая, что его начнут бить. – Не отпирайтесь, – присовокупил Артур Эдуардович, хотя Власов не сказал ни слова, – ваши коллеги мне все рассказали.

– Что вы от меня хотите? – чуть не плача, взмолился Лев Юрьевич.

– Сколько было пациентов на самом деле?

– Я не могу…

– Вот что, Лев Юрьевич, – сказал Манкевич, грозно сдвинув брови. – Сдается мне, что вы хотите нарваться на проверку со стороны комитета по здравоохранению?

– Четыре человека.

– Я знаю Фролова, Быстрову и Павла Сонина. Кто четвертый?

– Не помню фамилию; надо записи поднять.

– Куда вы дели излишки лекарства?

– Я все выбросил.

– Лев Юрьевич! – досадливо поморщился Манкевич. – Вы же обещали матери Сонина продать ей «Клептерин» еще на один курс.

– Ну да, да, хорошо… – признался Власов. – Тот самый четвертый пациент… Это мой родственник. Он не страдает клептоманией, и я давал ему аспирин вместо этого препарата. Поэтому у меня остались две лишних упаковки «Клептерина».

Лев Юрьевич подошел к столу, выдвинул верхний ящик и выложил на стол два блистера с таблетками.

– И это все? – с сомнением спросил Манкевич.

– Клянусь, больше нет!

– Смотрите, коллега, – предостерег Артур Эдуардович, – «Клептерин» этот дает весьма неприятное побочное действие. Потому и исследования прикрыли. Так что продавать его направо-налево я вам категорически не советую.

– Да, конечно, я все уничтожу! – поспешно заверил Власов, потянувшись рукой к блистерам на столе.

– Нет уж! Знаю я вас, – остановил его Манкевич. – Сам уничтожу от греха подальше.

С этими словами Артур Эдуардович взял пачки с таблетками и отправил их в свой портфель. Манкевич уже собрался уходить, когда вспомнил о своих размышлениях, прерванных появлением Власова.

– Да, вот еще что, – сказал он. – Хотел спросить: получали ли больные плацебо в ходе клинических исследований «Клептерина»?

– Нет, – не раздумывая ответил Власов. – Все участники получали препарат.

– А вот Павел Сонин, он действительно принимал «Клептерин»? Не мог этот парень лекарства в унитаз потихоньку спускать? Как думаете?

– Вряд ли. Павел сам меня упрашивал назначить ему еще один курс «Клептерина».