Текст книги "Тайный посол. Том 1"

Фелюга в море

Целые сутки плыли без отдыха. Только на второй день, когда одолел голод, причалили к берегу возле какого-то небольшого селения, и Якуб купил несколько десятков сухих ячневых коржей и круг овечьего сыра.

На третий день похоронили в водах Кызыл-Ирмака Исмета. А на восьмой – добрались до заболоченного, заросшего тростником устья, напомнившего Арсену необозримые днепровские плавни. Тяжелое зеленое море болотной растительности весело хлюпало под порывами свежего ветра. Стаи разноцветных птиц носились над бескрайними просторами зарослей. На тихих плесах и в мутных заводях лениво сновали неповоротливые рыбачьи лодки.

Поздно вечером подгребли к одному из островов, намытых морским прибоем и речными наносами. Еще издалека Арсен заметил в узкой протоке белый парус фелюги и направил к ней лодку.

На берегу пылал огонь. Вкусно пахла вареная рыба. Вокруг костра сидели рыбаки и ели из казанка ароматную уху. В темноте они не заметили лодки, что тихо причалила к их фелюге.

Беглецы молча взобрались на судно и оттолкнулись от берега. Наклонившись на левый борт, фелюга скользнула в протоку, соединявшую устье реки с морем.

Только тогда послышался пронзительный крик рыбаков, но вскоре он растворился в шуме прибоя.

Арсен стоял у руля, и радость переполняла его. Перед ним открылся путь на родину! Время, проведенное в неволе, казалось тяжелым сном, который прошел безвозвратно. Теперь он хотел только одного – попутного ветра и удачи. А там…

Фелюга шла резво. Поскрипывали снасти, гудел парус. Порывистый ветер все дальше и дальше гнал судно от чужих мрачных берегов.

Два дня прошли без происшествий. Несколько кораблей, встретившихся беглецам, не обратили на них внимания и проплыли мимо. В трюме было вдоволь воды в бочках и вяленой рыбы. Ничто не предвещало беды. Еще день-другой – и вот-вот покажутся пологие берега Буджака или Добруджи[73]73
  Добруджа (тур.) – область между нижним течением Дуная и Черным морем.


[Закрыть]. А там – рукой подать и до Днепра…

Но вдруг нагрянула беда.

На третью ночь ветер стих, и парус повис, как тряпка. Фелюга остановилась. Однако море тревожно вздыхало, глухо стонало, легко покачивая небольшое суденышко на своей могучей груди. Луна спряталась за тучи, и вокруг наступила непроглядная тьма. Стало тяжело дышать.

– Собирается гроза, – сказал Якуб.

Арсен перегнулся через борт, приложил к уху ладонь. Его слух уловил чуть слышный рокот, он поднимался будто бы из самых глубин моря. Он знал: такой гул в степи – верный признак того, что идет конная орда. А на море… Неужели буря? Неужели, когда до днепровского устья осталось дня два хода, им встанет на пути неодолимая преграда?

– Опустить парус! Закрепите бочку с водой! Да не забудьте люки закрыть! Торопитесь, друзья! – крикнул он, вслушиваясь в глухой нарастающий гул.

В темноте нелегко было справиться с большим тяжелым парусом. Снасти запутались. Их пришлось обрубить саблями. Полотнище упало вниз, и его с трудом затолкали в трюм.

Тем временем грозный гул, который несся, как казалось, со всех сторон, внезапно перерос в тяжелый рев и свист. Фелюга вздрогнула, наклонилась на левый борт. Арсен налег на руль и развернул судно кормой к ветру, который подхватил ее, словно пушинку, затряс, завертел и понес в темноту ночи.

Холодные волны перекатывались через палубу. Арсен выплюнул изо рта соленую воду и закричал:

– Якуб, Яцько, идите вниз! Вам здесь нечего делать! Мы останемся наверху вдвоем с Мартыном!

Промокшие до нитки Якуб и Яцько, держась за снасти, пробрались в носовую часть фелюги. Открыли люк и втиснулись в тесную каморку. В уголке, качаясь в подвешенной на металлических цепочках лампадке, желтым огоньком коптила свеча. Златка сидела на лавке, вцепившись руками в небольшой столик, а Квочка лежал прямо на полу. Рана его загноилась, нога распухла. От острой боли раненому хотелось кричать, выть, но не было сил, и он жалобно стонал.

Якуб и Яцько перешагнули через Квочку и устроились в углу, молясь своим, таким непохожим богам об одном: чтобы спасли их от разъяренной стихии.

Буря крепчала. Вокруг все ревело, клокотало, бесновалось, как в кипящем котле. Пронизывающий ветер сгибал мачту, швырял на палубу мокрые космы туч, словно хотел во что бы то ни стало закружить, перевернуть утлое суденышко, смахнуть его с поверхности моря, как росинку с листка. В его обшивке что-то скрипело, стонало, трещало, и казалось, фелюга вот-вот рассыплется, разлетится в бурлящем мраке.

Арсен всей грудью навалился на руль, чувствуя, что судно перестает слушаться его. Спыхальский вцепился с другой стороны и что есть силы тянул на себя:

– Выдержит?

– А черт его знает! Будем надеяться на лучшее. Если буря не усилится, то, может, и обойдется как-нибудь! – прокричал в ответ Звенигора.

Новый порыв ветра поднял фелюгу на гребень огромной волны, а потом стремительно кинул ее в ужасную бездну. Затрещала мачта и с грохотом свалилась на носовую надстройку. Следующая волна смыла обломки в море.

Непрерывно сверкали молнии. Побелевшими губами Спыхальский шептал: «Езус, Мария!» Арсен почувствовал холодок под сердцем. Какая нелепость! Вырваться из неволи, преодолеть такие опасности и утонуть в море!..

Так прошла ночь. Утром Спыхальский заметил впереди что-то темное.

– Арсен, скала! – закричал он.

Оба налегли на руль. Фелюга круто повернула в сторону, подставив правый борт натиску рассвирепевшего ветра, почти легла на гребень водяного вала. И тут Арсен увидел, что это не скала.

– Корабль!.. Галера… Тонет… Держись, Мартын, мы сейчас ударимся об нее!

Они еще сильнее налегли на руль, стараясь проскользнуть мимо опрокинутого вверх дном судна. Но расстояние до него быстро сокращалось, и избежать столкновения они не смогли. Фелюга, скользя, чиркнула кормой о галеру. Раздался оглушительный треск – руль переломился и скрылся в волнах…

От удара Спыхальский перелетел через борт и оказался в воде. Хорошо еще, что они с вечера привязались веревками к железной скобе, поэтому его не затянуло в бушующую бездну, и Арсен помог выбраться на палубу.

– А, чтоб ему пусто было, давненько я не купался с таким удовольствием, как нынче! – не удержался от грустной шутки перепуганный, мокрый с головы до ног шляхтич.

Теперь, когда руля не стало и фелюга затанцевала на волнах как хотела, им уже нечего было делать на палубе, и они втиснулись в мокрую и темную каморку.

– Ну, что там? – простонал Квочка. – Буря сильней разыгралась? Мы думали, что уже тонем, так затрещало все…

– Пока еще не тонем, но… потонем, будь уверен, пан Квочка, – мрачно ответил Спыхальский, дрожа от холода. Только теперь до его сознания дошло, что он находился на волосок от смерти, и ему стало по-настоящему страшно.

– Потонем?.. – Квочка надолго замолк, а потом тихо произнес: – Из-за меня все это…

– Как это так? – спросил Звенигора.

– Есть старое казацкое поверье: когда в море выплывает грешник, то обязательно накличет на себя и своих товарищей беду. Буря потопит или разбросает по морю их челны. А я – великий грешник… Когда бежал от пана Яблоновского, обещал матери и брату вырвать их из шляхетской неволи, забрать с собой, чтобы не издевалась над ними панская сволота…

– Но, но, пан Квочка, не так круто! – повысил голос пан Спыхальский. – Можно найти и другое слово!

– Я и говорю: панская сволочь чтобы не издевалась над ними! А как ушел, так до сих пор… Проклятый! Забыл мать и брата… Нет мне прощения! За это Бог и карает меня, а вместе со мною и вас.

– Не болтай глупости! – прикрикнул на него Арсен, поняв, к чему тот клонит. – Все мы грешники, кроме Яцька и Златки…

– Не уговаривай меня, брат, – запротестовал Квочка. – Я чувствую, что настала пора предстать мне перед Богом. Так вот, в последнюю минуту я, может, помогу вашей беде. По Квочке плакать некому: жинка и дети в неволе, мать, наверное, давно померла… А брату не до слез – успевай только почесываться от панских плетей, чума бы побрала всех панов!

– Кгм, кгм… – закашлялся пан Спыхальский, но промолчал.

А Квочка продолжал:

– Слыхал я от старых людей, что если такой грешник по доброй воле кинется во время бури в море и оно примет жертву, то буря стихнет.

– Глупости! – снова воскликнул Арсен. – Мы не позволим тебе это сделать!

– Друже, даже Господь Бог не властен над смертью. А ты хочешь остановить ее. Напрасные старания!

Они умолкли. Фелюгу бросало из стороны в сторону, как сухую скорлупку. Все в ней трещало, скрипело. Каждая минута для нее могла стать последней.

После особенно сильного удара грома и порыва ветра, когда казалось, что судно поднялось торчмя и вот-вот опрокинется, Квочка, стеная, поднялся на ноги, передвинулся вдоль лавки к люку, открыл его.

– Ты куда? – вскочил Арсен.

Но Квочка остановил его, протянув перед собой руку.

– Прощайте! Я уже не жилец на белом свете! А вам еще, может, посчастливится добраться до родной земли… Поклонитесь ей от меня… Мало мне пришлось ее орать, бороновать, засевать… Пускай простит, не взыщет… И скажите еще, что любил я ее безмерно! Хотя и не нашей была, а панской… любил!..

В его словах чувствовалась какая-то необычайная сила и проникновенность. Арсен вздрогнул, поняв, что так говорить можно только перед смертью. Он не посмел задержать этого измученного, но сильного духом человека.

Квочка слегка помахал рукой, улыбнулся и, опершись здоровой ногой о порог, выпрыгнул на палубу. В тот же миг огромная волна накрыла его с головой и унесла в кипящую, бурливую муть.

– О святая Мария! – еле слышно прошептал пан Спыхальский.

Все молчали.

Следующий день не принес облегчения. От беспрерывной качки и морской болезни лица у всех позеленели. Мир опрокидывался перед их глазами: то проваливался в бездну, то становился на дыбы, взбираясь на быструю водяную стену.

Только на третий день буря начала утихать. По небу плыли мрачные серые тучи, море тяжело стонало, вздымало высокие волны и кидало фелюгу, как соломинку. Куда она плыла без руля и паруса, никто не ведал. Сквозь тучи невозможно было увидеть ни солнца, ни звезд, чтобы определить направление. Приходилось сидеть и терпеливо ждать своей участи.

Ко всем бедам прибавилась еще одна. Фелюга начала крениться на бок. Открыв трюм, увидели, что он до половины заполнен водой.

Где-то была течь. Если ничего не предпринимать, судно через несколько часов пойдет на дно.

Арсен спрыгнул вниз – вода достигала подмышек. Чем же вычерпывать? Он вспомнил о бочке с пресной водой. Нащупал ее в углу под парусом, выбил ногой дно, отвязал и подал Спыхальскому на палубу. Тот приладил к ней канат, получилось некое подобие огромного ведра. Его вытягивали втроем. Вода в трюме не убавлялась, но и не прибывала. В этом уже было спасение.

Прошел день, потом ночь. Беглецы работали без отдыха. Яцько старался не отставать от взрослых, но под утро совсем обессилел, и Арсен отослал его в каморку. Яцько не послушался, уселся на палубе под сломанной мачтой.

Вдруг он вскочил на ноги и хрипло закричал:

– Берег! Я вижу землю!

Все повернулись в ту сторону, куда показывал паренек. Сквозь серую утреннюю мглу достаточно четко вырисовывались очертания поросшего лесом гористого берега. Ветер гнал фелюгу прямо к нему.

Уставшие беглецы, оставив бочку, всматривались в неизвестную землю. Куда их прибило? Снова к Турции? К Крыму? А может, к Болгарии?

Звенигора знал наверняка – это не устье Днепра и не берега Добруджи или Буджака, низкие и безлесные. Значит…

Но думать было некогда. Фелюга быстро приближалась к бурунам. Уже слышен шум прибоя.

Встревоженные беглецы договорились, как вести себя, если они снова окажутся в Турции. Все будет зависеть от обстоятельств. Согласились, что Якуб выдаст себя за купца из Трапезунда, Златку – за свою дочку, а Звенигору, Спыхальского и Яцька – за невольников.

Возле берега виднелась узкая песчаная коса. Их несло на нее. Встреча могла оказаться фатальной не только для судна, но и для людей. Хотя буря и утихла, прибой был очень сильным.

Арсен встал рядом со Златкой, чтобы помочь ей, если понадобится. Якуб молитвенно сложил руки, будто просил Аллаха послать им спасение. Только Яцько чувствовал себя спокойно, не представляя, что встреча с берегом может обернуться чьей-то смертью или увечьем.

– Берег совсем дикий, – сказал паренек, всматриваясь в горы, уступами спускавшиеся почти к самому морю.

Но ему никто не ответил. Фелюга вдруг ударилась о подводную скалу, затрещала, накренилась, и люди с криком полетели в пенистую мутную воду…

Часть вторая

Хижина у моря1

Берег только на первый взгляд казался пустынным. Если бы Яцько мог внимательнее всмотреться, то заметил бы приютившуюся в уютной ложбине под искривленными морскими ветрами деревьями старую темную хижину из грубо отесанных сосновых бревен.

Низкие двери хижины широко раскрыты. На пороге примостился старик с рыбацкой сетью, унизанной тугими поплавками из белой коры березы. Старик перебирал ее узловатыми пальцами, находил разрывы и ловко сплетал оборванные концы кручеными пеньковыми нитками.

Лицо у деда темное, изборождено морщинами, но по-стариковски красивое. Седые волосы обрамляют высокий загорелый лоб и спадают по сторонам тяжелыми волнами. Черные, слегка потускневшие глаза внимательно смотрят из-под косматых бровей. Воротничок чистой белой сорочки стянут синей ленточкой, свидетельствуя о том, что в доме есть заботливые женские руки.

И в самом деле, из-за угла хижины выбежала небольшого росточка пухленькая девушка с деревянным ведерком в руке. Расплескивая густое козье молоко, бросилась к старику:

– Леле мале![74]74
  Ле́ле ма́ле! (Болг.) – Ой, мамочка!


[Закрыть] Глянь, дедуся, на море! Корабль топнет! Люди попадали в воду!.. Надо спасать! Бежим на берег! Да скорее же!

Старик отбросил сеть, встал и, приложив руку ко лбу, взглянул на море. Там, у прибрежной песчаной косы, чернело над водой перевернутое вверх килем судно. Прибой терзал его, тащил к берегу. Поодаль барахтались в воде люди. Сквозь шум волн доносились крики отчаяния.

– Скорее!.. – воскликнул старик и неожиданно быстро, что никак не вязалось с его степенным видом, подпрыгивая, побежал за девушкой к берегу.

В небольшом, хорошо защищенном от ветра заливе стояла рыбацкая лодка. Девушка добежала первой, схватила весла. Старик спешил за ней.

– Подожди, Марийка! Я с тобою!

Под сильными взмахами весел лодка быстро выскочила из залива и ринулась наперерез бурунам к едва державшимся на волнах людям.

Первым взобрался в лодку Яцько. Он помог неожиданным спасителям вытащить из воды Златку и Якуба, который уже совсем обессилел. Звенигора и Спыхальский плыли рядом, держась за борта.

До хижины Якуба донесли на руках и уложили на старых сетях, застелив их шерстяным одеялом. Марийка подала ему холодной ключевой воды. Но Якуб чувствовал себя все еще плохо.

– Это твой отец? – спросила девушка.

– Да, – ответила Златка.

– А где мама?

– У меня нет мамы. Я сирота.

Это была почти правда. Ведь Златка совсем не знала своих родителей. Да и неизвестно, живы ли они сейчас.

– Бедняжечка, – пожалела Марийка гостью и принесла свою сухую одежду, чтобы Златка переоделась. – Не горюй. Хорошо, что сама осталась жива. А сирот много на свете… Я тоже сирота.

– А разве это не твой отец?

– Нет, это мой дедушка. Он один у меня родной. Отца и маму я даже не помню. Их казнили, когда я была совсем маленькой…

– Казнили? Кто?

Марийка запнулась, словно заколебалась – говорить или нет? Ее загорелое смуглое лицо опечалилось, а в глазах заискрилась влага. У девушки были сильные натруженные руки, широкие, как у юноши, но по-женски округлые плечи. Невысокая, полная, крепкая, как наливное яблочко, она была сильной и по-своему красивой. Все, кто знал Марийку, даже дедушка, звали ее дундой, то есть толстушкой. Она не обижалась и приветливо отзывалась на прозвище.

– В нашем селе скрывались как-то гайдуки, повстанцы, – сказала Марийка тихо. – Янычары дознались об этом и нагрянули – спалили все хаты, а людей поубивали. Тогда и мои родители погибли… Дедушке удалось выхватить меня из пожарища и скрыться в горах. Назад он уже не вернулся. Построил здесь хижину, и стали мы с ним жить у моря. Дедушка ловит рыбу, а я пасу овечек и коз, собираю в лесу грибы, орехи, груши, алычу…

– А гайдуки, о которых ты говоришь… они и до сих пор здесь есть? – Златка понизила голос.

– А почему ты об этом спрашиваешь?

– Страшно стало… Вдруг сюда придут…

– Глупенькая… – Марийка засмеялась. – Гайдуки добрые, они хороших людей не трогают… Да и ты, хотя и турчанка, а вон как хорошо по-нашему говоришь. Будто настоящая болгарка.

– У меня няня была болгарка.

– Вот оно что…

Хотя голос у Марийки по-прежнему звучал ласково, однако в глазах появился холодок. Внимательно взглянув на Златку, она поднялась с места.

– Ой, леле! Я и забыла, что у меня чорба[75]75
  Чорба́ (тур.) – суп.


[Закрыть] варится!..

2

Беглецы сушили одежду на солнце. Арсен, наточив на камне ятаган, побрился. Пан Спыхальский потрогал рукой и свое заросшее лицо.

– Побрей и меня, милостивый пан, – сказал, умостившись на камне и подставляя рыжую щетину. – Только усов не тронь. Усы – то первейший признак шляхетности… Да еще такие, как у меня! Ей-ей! Не одна паненка сохла по мне благодаря им. А были и такие, проше пана, которые целые имения бросали к моим ногам, только бы стал их мужем!

– Ну, и где же те имения? – спросил Арсен, подмигнув Яцьку, изо всех сил выскабливая тугую щеку шляхтича.

Щетина аж трещала. Пан Спыхальский морщился, кряхтел от боли, на глазах выступали слезы, но терпел.

– Э-э, милостивый пан, Спыхальский не нищий, чтобы позариться на какие-то там имения. – Он многозначительно поднял вверх палец. – Воля – вот наилучшее имение, проше пана!

– Однако пан все-таки женился, насколько я помню из рассказов?

– То оказался черт в образе ангела! Но дайте мне только добраться домой!.. – покраснел Спыхальский.

Он не сказал, что будет, когда доберется домой, но по тому, как люто завертел потемневшими вдруг голубыми глазами и как налилось кровью лицо, нетрудно было догадаться, что жене его, Вандзе, здорово достанется на орехи.

– Но заковыка в том, пан Мартын, как добраться домой.

– Очень просто! Из Туретчины убежали, а из Болгарии – и подавно!

– Очень ты прыткий, пан Мартын. Но, как говорится, поспешай не спеша. Здесь у меня одно важное дело. – И Арсен рассказал о поручении Сирко – вызволить из неволи его брата.

Спыхальский и Яцько задумались. Это меняло их планы. Вместо того, чтобы сразу пробиваться всем вместе домой, приходилось разлучаться с Арсеном? Яцько и в мыслях такого не держал. Спыхальский тоже полюбил казака и высоко ценил его за ум, храбрость и находчивость.

– Что поделаешь, тогда и мы остаемся, – сказал он. – Выручим того невольника и вместе вернемся на родину.

Из хижины вышел хозяин. Из-за его спины выглядывала Марийка, с подозрением косясь на иноземных пришельцев.

– Будь осторожен, дедуся, – шептала она. – Мне почему-то кажется, что они опасные люди… Вот-вот должен прибыть Драган, так, может, отложить разговор до его прихода?

– Ладно. Готовь на стол. А я сам знаю, что делать.

Марийка скрылась в сенях, а старик неторопливо приблизился к гостям.

– Прошу, другари[76]76
  Друга́р (болг.) – друг.


[Закрыть], в дом старого Момчила. Марийка наварила чорбы, а к ней найдутся и хлеб и брынза. Да и бутылочка ракии не помешает…

– Спасибо, бай Момчил, мы с большой благодарностью воспользуемся вашим гостеприимством, – ответил Арсен. – По правде говоря, здорово животы подвело за эти дни.

– Откуда путь держите, другари? И кто вы такие?

Арсен ждал этого вопроса. И хотя дед Момчил казался ему честным человеком, ответил так, как условились:

– Плыли из Трапезунда в Варну. Со своим хозяином, купцом. Мы казаки… А веры христианской…

– Руснаки, выходит! – обрадовался старик. – Это хорошо! А чего же вы панькаетесь со своим хозяином? Можно подумать, что он вам дядюшка или брат… За ноги бы турка – да в море, антихриста! А сами – айда домой!

Беглецы переглянулись и облегченно вздохнули. Оказывается, они попали к друзьям. Или, может, хитрый старик испытывает их? Но не похоже.

– Про волю мы и сами думаем, бай Момчил, – отвечал Арсен. – Кто не хочет вернуться домой, на волю? Но не пришло еще время… А хозяин наш, Якуб, человек добрый, даром что турок… И Адике, его дочка, тоже хорошая девушка. Мы не можем причинить им зла. А если кто нападет, будем защищать. Не так ли, друзья?

– А как же! – воскликнул Спыхальский. – За пана Якуба жизни не пожалеем!

– Гм, похоже, что этот турок вам все-таки вроде родича, – удивился Момчил. – Ну да Бог с ним… Пошли обедать!

Арсену показалось, что старик с подозрением глянул на них, но значения этому не придал. Хотелось быстрее поесть и заснуть. Тяжелые бессонные ночи на море давали о себе знать.

Обед был вкусный. Ароматная чорба с бараниной всем понравилась. Пан Спыхальский, выпив кружку ракии, забыл шляхетский этикет и громко хлебал наваристый суп, как самый простой мужик. Арсену виноградная ракия показалась не такой крепкой, как запорожская горилка, но, не желая обидеть гостеприимного хозяина, он вовсю расхваливал и ракию, и чорбу, и солоноватую брынзу.

После обеда всех стало клонить ко сну. Златку Марийка повела в свою комнату, а мужчинам постелила на чердаке. Там лежало свежее сено, и изможденные беглецы мигом уснули.

Когда Арсен проснулся, стояла уже ночь. На чердаке было темно. И Яцько, и Спыхальский крепко спали.

Арсен повернулся на другой бок, подложил под голову кулак и снова закрыл глаз. Но на этот раз заснуть ему не удалось. Из сеней донесся приглушенный шепот. Говорил Момчил:

– Подожди, Драган, я закрою ляду на чердак, чтобы гости, чего доброго, не слезли. Пусть храпят себе до утра!..

Арсен затаил дыхание. В чем дело? Что там происходит внизу? Почему Момчил опасается их?

Тихо стукнула ляда. Скрипнул засов. В сенях снова послышались голоса, но теперь ничего нельзя было разобрать. Потом открылись наружные двери и наступила тишина.

«Эге, тут что-то неладно, – подумал Арсен. – Не затевает ли старик недоброе? Может, хочет выдать турецким властям? За пойманного невольника-беглеца платят хорошие деньги».

Он хотел разбудить товарищей, но передумал. Втроем в этой непроглядной темноте они поднимут такой шум, что Момчил и его сообщники сразу их услышат. Нет, лучше самому обо всем разузнать.

Еще днем он по казацкой привычке, ложась спать, осмотрел чердак и приметил, что в забитой досками торцевой части крыши есть небольшие дверцы, через которые, очевидно, Момчил забрасывал сено. Осторожно, ощупывая руками балки, добрался до стены. К счастью, дверцы были не заперты. Тихо открыл их, выглянул во двор.

Впереди, на фоне звездного темно-синего неба, чернели горы. Где-то сзади, по ту сторону хижины, шумело море. Звенигора прикрыл за собой дверцы и выглянул из-за ската крыши во двор. Там, склонившись головами друг к другу, стояло несколько темных фигур. В кругу белел чуб Момчила. В сторонке Марийка держала за поводья двух мулов.

Мужчины о чем-то говорили, однако Арсен не мог ничего расслышать: мешал шум моря. Момчил сказал:

– Пора!

Марийка дернула мулов за поводья и пошла впереди. За ней тронулись мужчины. С Момчилом их было четверо.

Арсен спустился с крыши и пошел следом.

Они повернули на тропинку, что вела к прибрежным песчаным дюнам. Дорога была незнакомая, и Арсен ускорил шаг, чтобы не потерять в темноте серые фигуры. Вдруг в стороне, между каменными глыбами, он заметил человека, который, как и он, крался за Момчилом и его товарищами.

Неизвестный не видел казака и, пригибаясь, тихо двигался следом за Момчилом и его спутниками.

У обрывистого каменистого берега Момчил остановился и что-то сказал Марийке. Девушка придержала мулов. Мужчины исчезли в черной низкой щели, вымытой в известняке дождевыми потоками. Через несколько минут они появились оттуда с тяжелыми узлами.

– Воевода будет очень доволен тобой, бай Момчил, – сказал один из спутников старика. – Эта помощь очень своевременна. Собака Сафар-бей готовит нападение на Чернаводу, и мы его встретим свинцовыми гостинцами…

– Здесь пять пудов свинца и столько же пороха, – ответил Момчил. – Через неделю, если будет хорошая погода, жду вдвое больше. Поэтому захвати, Драган, с собой четыре-пять мулов, да и денег не забудь – надо платить вперед.

– Я передам воеводе…

Они уложили на спины мулам тяжелую поклажу и двинулись назад.

Звенигора, прижавшись к скале, не пропустил ни слова. Он мало что понял из этой беседы. Однако убедился, что Момчил и его друзья ничего злого против них не затевают.

Теперь его еще больше встревожил незнакомец. Без сомнения, это враг. Другу нечего прятаться и подкрадываться.

Заметив, что болгары двинулись назад, неизвестный припал к земле, подождал, пока затих шум шагов, и поднялся на ноги. В этот миг его схватила за ворот твердая рука.

– О Аллах! – вскрикнул незнакомец.

– Ты кто? – спросил его Арсен. – Что здесь делаешь?

В ответ незнакомец выхватил кинжал. Но Арсен опередил и ударил ятаганом между лопаток. Тот дико завопил и, падая на землю, выпустил из рук оружие.

На крик прибежали болгары. В это время вышла луна, и Арсен увидел, что один из них был молодой сухощавый юноша, а другой – полный великан в белом кожушке без рукавов.

– Это ты, руснак? – удивился Момчил, узнав казака. – Что здесь произошло? Кого ты убил? Как ты очутился здесь?

Арсен поведал о своем приключении и, заканчивая рассказ, толкнул ногой труп незнакомца.

– А кого убил, не знаю.

Момчил перевернул неизвестного, заглянул ему в лицо.

– Ба, да это Василев, кехая[77]77
  Кехая (тур.) – сельский пристав.


[Закрыть] из Каменного брода. Помак. Плохой и злой человек!.. Он, наверное, следил за нами… Драган, – обратился старик к сухощавому юноше, – вам надо немедленно уходить отсюда! Как знать, нет ли здесь поблизости отряда стражников или янычар.

– А разве вам, бай Момчил, не угрожает опасность? – спросил в ответ Драган. – Я за вас беспокоюсь.

– Ты хочешь сказать – за Марийку, хитрец, – улыбнулся в седые усы Момчил. – Не бойся! Пока вас не поймают, нам бояться нечего. Спроважу эту собаку в море, никто и не узнает, куда он делся.

– Я наведаюсь к вам через несколько дней, бай Момчил, – произнес Драган. – После горы Орлиной Ганчо сам поведет мулов дальше. Там уже безопасно. А я возвращусь сюда.

– Как хочешь, – ответил Момчил и попросил великана: – Ганчо, помоги мне отнести мертвеца к берегу. Я привяжу к его шее камень и на лодке отвезу подальше в море.

Момчил начал было поднимать тело стражника, но Ганчо опередил его. Схватив в охапку, будто куль соломы, бегом помчался к берегу. Через несколько минут вернулся. Переводя дух, сказал густым басом:

– Уже.

– Отнес?

– Закинул.

– Как закинул? Куда? – встревожился Момчил.

– В море. Взял за ноги, раскрутил и забросил. Только булькнуло!

– Эх, что ж ты наделал, Ганчо! – воскликнул Момчил. – Его же прибьет к берегу!

– Не прибьет, – мрачно ответил великан.

– Уж если Ганчо закинул, то не прибьет! – засмеялся Драган. – Он наверняка шуганул его на самую середину моря.

Взяв мулов за поводья, парни попрощались и исчезли в темноте. Марийка хотела проводить их, но Момчил остановил:

– Не ходи! Надо скорее домой. Боюсь, что Василев не один здесь шатался, – и обратился к Арсену: – А ты, парень, смельчак! Спасибо тебе!