Текст книги "Тайный посол. Том 1"

3

До утра уже никто не заснул. Все собрались в просторной комнате хижины и при свете восковой свечи на все лады обсуждали, что им делать дальше. Спыхальский встревожился и предлагал немедленно скрыться в горах. У Звенигоры созревал другой план. От Момчила он узнал, что до Бургаса можно добраться по морю в лодке. А оттуда до Рудника, где должен был находиться брат Сирко, рукой подать.

Однако об этом он пока помалкивал.

Через открытые двери доносились стоны Якуба. Златка поминутно бегала к нему, давала пить или поправляла подушку. Ее гибкая фигурка то появлялась в полуосвещенной комнате, то исчезала в густой темноте кухни. Арсен поймал себя на мысли, что завидует Якубу. Хотелось, чтобы Златкины руки поднимали его голову, чтобы она ему подносила глиняную кружку с холодной ключевой водой. Арсен уже понимал, что в сердце входит сладкое, пьянящее чувство, и это больше всего волновало его. Перед глазами все время стояла Златка. Даже во сне. Потому и мучился сейчас казак, не зная, на что решиться: остаться здесь, чтобы защитить девушку, или ехать в Бургас вызволять Нестора Сирко.

Начало светать. Порозовел край неба над морем. Марийка готовила завтрак, застелив стол новой вышитой скатертью. Момчил вытащил из погребка бочонок ракии. Ночной подвиг Звенигоры растрогал старика и рассеял его сомнения относительно беглецов. Поднимая чашу, Момчил торжественно произнес:

– Пью за здоровье храброго юнака[78]78
  Юна́к (болг.) – герой.


[Закрыть] Арсена… За ваше возвращение на родину, другари! Чтоб ни один турок не перешел вашей дороги!

Из кухни снова донесся стон Якуба.

– Кроме нашего друга, – вставил при этом Арсен. – Ибо не каждый вашенец[79]79
  Ва́шенец (болг.) – земляк.


[Закрыть] – приятель, бай Момчил, и не каждый турок – враг… Бывает свой – хуже ворога: продаст и денежки пересчитает…

Он опрокинул чашу. Ракия была ароматная, настоянная на каких-то горных кореньях.

Момчил тоже выпил и крепкими белыми зубами откусил кусок жареной баранины. Когда Златка снова вышла к Якубу, он сказал:

– Это так, хлапе[80]80
  Xлап (болг.) – парень.


[Закрыть]. Но я никак в толк не возьму, почему вам так дороги этот турок и турчанка.

Арсен вытер ладонью рот.

– Теперь нам нечего скрывать, бай Момчил. Якуб – наш друг. Он вместе с нами участвовал в восстании против спахии, который держал его в темнице. И никакой он не купец… Мы вместе бежали через море к нам домой. А буря прибила фелюгу к Болгарии. Вот почему мы оказались здесь. Теперь наша судьба в ваших руках, бай Момчил. Захотите с Марийкой помочь нам – великая благодарность, не захотите – мы сразу же уйдем в горы. И Якуба понесем с собой. Мы не можем его бросить.

– Что ты, другарь! – воскликнул Момчил. – Болгары от дедов, прадедов честные люди! Бедные, но честные и добрые. За добро они никогда не платят злом. Пусть Якуб с дивчиной остаются у нас в хижине. А вы скройтесь в горах, пока он поправится…

– Виват! Нех жие! – рявкнул Спыхальский, наливая четвертую кружку ракии. – Пан Момчил есть бардзо добрый человек! Как только вернусь домой – вышлю пану с оказией бочонок мальвазии[81]81
  Мальвазия – сорт сладкого винограда, а также вина.


[Закрыть], а панночке Марийке бархату на платье и золотой перстенек! Я, чтобы вы знали, не какой-то там нищий! Я уродзоный шляхтич естем!

– Помолчи, пан Мартын, – нахмурился Арсен. – А то Момчил подумает, что все мы хвастуны несусветные!

– Пан!.. – вспыхнул Спыхальский.

– Не сердись, пан Мартын, – примирительно начал Арсен. – Недоставало нам здесь перессориться. Я вот что хочу сказать. Прятаться в горах я не буду. Мне надо добраться в Бургас, а оттуда до Рудника.

– До Рудника? – переспросил Момчил. – Мы бывали там с Марийкой. Но что вынуждает тебя, Арсен, ехать туда?

– Я должен там разыскать одного невольника и выкупить его. Если сможешь, бай Момчил, дать мне лодку, чтобы доплыть до Бургаса, буду тебе очень благодарен.

– Но один ты не справишься в дороге.

– Мне поможет пан Мартын…

– А как же, – буркнул Спыхальский, встопорщив усы.

– Я не о том, – возразил Момчил. – Вы чужеземцы, и вас сразу схватит стража. Если уж очень надо, то лучше мне пойти с вами. Я знаю дорогу, порядки…

– Нет, дедуся, – вмешалась Марийка, внимательно слушавшая беседу, – если на то пошло, поплыву я. Как знать, сколько дней уйдет на это, а тебе нужно быть дома. Неужели забыл, что на днях приплывает стамбульский гость? Да и Драган вскоре вернется…

– И то правда, – задумался Момчил. – Не смогу я отправиться с вами. Придется тебе, Марийка, проводить наших гостей.

Арсен недоуменно глянул на девушку. Момчил перехватил его взгляд:

– Ты сомневаешься в ней? Казаче, ты не знаешь наших горянок! Не каждый парень сумеет потягаться с Марийкой.

– Дедусь! – зарделась девушка.

– Не буду, не буду, внученька! Иди готовь все в дорогу. Возьми запасов на неделю. И не мешкай. Через час вам надо отправляться.

4

Лодка шла ходко, слегка покачиваясь на волнах. Спыхальский сложил сухие рыбацкие сети, прилег на них, и вскоре послышался его могучий храп. Арсен сидел у руля, а Марийка задумчиво смотрела на далекий синий берег, проплывавший с правой стороны…

На второй день к вечеру вдали показался Бургас. Лодку решили оставить под присмотром Спыхальского между камышами в тихом устье какой-то речки. Поужинав, легли спать.

Ночь прошла спокойно. С первыми лучами солнца, поднимавшегося из-за моря, Арсен и Марийка двинулись в путь. Шли быстро, так как хотели до вечера вернуться назад.

Дорога все время поднималась в гору и вилась среди зеленых виноградников. Навстречу катились тяжелые неуклюжие арбы, запряженные серыми круторогими волами. На арбах сидели осанистые болгары в белых штанах, черных суконных жилетках и высоких овечьих шапках. Их худые, обгоревшие на солнце лица были суровы, будто вытесаны из камня.

Всевозможное добро: шкуры, зерно, сушеный виноград, поташ – плыло на этих арбах в портовый город Бургас, а оттуда по морю в Стамбул или в другие заморские страны.

Никто не обращал внимания на озабоченных путников – молодого стройного мужчину и девушку, торопливо вздымавших ногами дорожную пыль. В полдень они остановились на высоком перевале, откуда открывался вид на широкую долину, где раскинулось село с красными черепичными и серыми камышовыми кровлями.

– Это и есть Рудник, – сказала Марийка. – А вон и усадьба спахии!

Каменный дом, окруженный хозяйственными постройками и высокой каменной стеной, издалека походил на крепость. В действительности же это была обычная усадьба турецкого спахии, построенная руками райя – крепостных крестьян. Однако толстые стены домов, конюшен и других построек надежно защищали хозяина от внезапного нападения и, в случае необходимости, могли выдержать осаду отряда гайдуков.

Дубовые ворота оказались на замке, и Арсен стал стучать в них кулаком. Сначала со двора послышался собачий лай, а потом в калитке открылось небольшое окошко, и в нем показались взлохмаченный чуб и сонное лицо сторожа.

– Что за люди? Кого вам? – моргнул он круглым совиным глазом.

– Мы хотим видеть хозяина, – сказал Арсен и сунул в окошко серебряную монету. – Впусти, пожалуйста, добрый человек.

Ворота открылись, и Арсен с Марийкой вошли в просторный двор.

– Прошу сюда, на скамейку, – поклонился турок. – Подождите, пока я узнаю, захочет ли хозяин допустить вас пред светлые очи.

Вскоре он вернулся и повел Арсена в маленькую комнатку. Посредине стоял низенький столик, вокруг него желтели пухлые шелковые подушки.

– Пусть ага подождет здесь, – произнес старик. – Хозяин сейчас выйдет.

Он отклонил тяжелый ковер, заменявший двери, и скрылся за ним. Через несколько минут в комнату вошел пожилой, с желтым обрюзгшим лицом спахия и сонно взглянул маленькими глазками на чужестранца.

– Да будет небо милостивым к тебе, высокочтимый Сараджоглу-ага, – поклонился Арсен. – Извини, что тревожу в такое время, когда правоверным положено отдыхать.

Спахия равнодушно кивнул головой и протянул гостю мягкую холодную руку. Гость пожал ее с отвращением, как скользкую жабу.

– Мне сказали, что у тебя ко мне дело, – глухо произнес турок, отступая на шаг.

– Да, высокочтимый ага. Я слышал, что ты продаешь невольников…

– Глупости! Кто-то набрехал тебе. Я сам купил бы десятка два невольников. Молодых, конечно. Старых у меня достаточно.

– А я купил бы старого. Мне как раз старый и нужен.

Спахия почмокал толстыми губами, что-то соображая. Потом сказал:

– Если тебе не дают покоя лишние деньги, то я могу выручить от такой беды. Есть у меня несколько старых кляч.

– Нельзя ли посмотреть на них?

– Отчего ж? Пошли.

Они вышли во двор.

Спахия хлопнул в ладоши. Подбежал сторож; стоявший в сторонке у дверей дома.

– Выпусти этих бездельников, – приказал ему хозяин.

Сторож брякнул ключами у каменного подвала.

– Выходите! Вы! – крикнул он, сняв замок.

Арсен вздрогнул. Давно ли и он ночевал в такой же вонючей холодной яме? Давно ли и на него так же кричали, как на скотину?

Из подвала раздался звон кандалов, стоны. По крутым ступеням поднимались грязные, седые, худые, желтые, как мертвецы, люди и, щурясь от яркого солнечного света, становились в ряд перед хозяином.

– За этих дорого не возьму, – проскрипел спахия. – Покупай!

Арсен напряженно всматривался в незнакомые лица. Кто же из них Нестор Сирко? Люди угрюмо смотрели на спахию и чудаковатого купца, пожелавшего почему-то купить их – живых мертвецов.

– Будьте здоровы, земляки! – поздоровался взволнованный Арсен.

– Здоров будь и ты, земляк! – вразнобой ответили те.

– Нет ли, случаем, среди вас Нестора Сирка?

– Нестора Сирка? – удивились невольники. – Кто ж ты такой, добрый человек? Откуда Нестора знаешь?

Арсен понимал взволнованность и радость невольников, которые, может, впервые за многие годы услышали родную речь из уст свободного человека. Тем не менее никто не ответил на прямой вопрос, и это встревожило его.

– Да отвечайте же, когда вас спрашивают! – закричал он рассерженно.

– Нет его среди нас, – тихо ответил один.

– Нет? А где же он?

– Хозяин продал его… На галеры, говорят…

– Продал? Когда?

– Несколько недель назад. Ходят слухи, что султан войну готовит и ему нужны на галеры гребцы. Всех молодых, да и немолодых, но еще сильных невольников забрали посланцы султана. И Нестор угодил туда. Хотя ему и за пятьдесят, но он еще крепкий.

Арсен помрачнел. Все его надежды о счастливом завершении опасных приключений, которые он лелеял в последнее время, сразу развеялись как дым. Придется возвращаться домой, не выполнив до конца наказа кошевого.

– Может, знаете, куда его погнали? – спросил тихо.

– Где там! – ответил седобородый дед с черными, как угли, глазами. – Погнали – да и конец… Сам спахия не знает куда… – Дед пристально вглядывался в Звенигору. Потом тихо спросил: – А ты, часом, не выкупать ли Сирка приехал?

– Да, – безнадежно махнул рукою Арсен.

Невольники сразу зашумели:

– Так выкупи нас!

– Сынок, век будем Бога молить за тебя!

– Все хозяйство отдам тебе, как прибудем домой!..

Как сговорившись, несчастные упали перед ним на колени. Арсен оторопел. Растерянно взглянул на спахию.

– Что это они? – спросил тот.

– Просят, чтобы выкупил их.

– Ну, и что же ты решил? – усмехнулся спахия. – Видишь, какой товар? Не хочешь покупать? Для меня они – лишние рты. Не в коня корм… Работы от них – как от козла молока! В пору вешать или топить, проклятых!.. Но не надейся, что продам дешево. Вижу, они тебе для чего-то нужны…

Невольники, вероятно, улавливали, о чем идет речь, – при последних словах хозяина взмолились:

– Выкупи нас, добрый человек! Выкупи!..

– Нестора все одно не найдешь, а мы тоже христиане, земляки…

– Сынок, сжалься над нами! Имей доброе сердце! Мы отдадим тебе твои деньги, когда возвратимся домой!..

Арсен с ужасом смотрел на умоляющие глаза, на сухие, натруженные руки, на длинные седые бороды. Что делать?.. Нелегко ему было решиться. Появилось такое чувство, будто в груди у него сразу два сердца – одно щемит от жалости к этим несчастным мученикам, а в другом – не дает покоя, давит чувство долга. Невольников всюду много – всех не выкупишь. А что скажет Сирко, когда узнает, что деньги истрачены не по назначению, а на каких-то чужих немощных людей?

Однако чувство жалости пересилило. «Не везти же деньги домой. Лучше купить свободу этим беднягам».

– Сколько хочешь за них, ага?

В глазах турка блеснули жадные огоньки.

– За всех – пятьсот курушей.

– Это дорого. Двести. И ни куруша больше!

Арсен прикинул: даже заплатив пятьсот, у него еще останется столько, что хватит при случае выкупить и Нестора.

Однако поторговаться следует, а то турок заломил сверх меры. Потому повторил твердо:

– И ни куруша больше!

– Дела не будет! – уперся спахия. – Ты хочешь обмануть меня, гяур!

– Как я могу тебя обмануть? Разве на базаре за эти скелеты дадут больше?

– Если ты покупаешь, то, наверное, рассчитываешь на барыш?

– А как же, конечно, рассчитываю. Потому и не дам больше.

– Ну, четыреста должен дать.

– Двести пятьдесят. Это мое последнее слово.

– Ты меня грабишь, собака неверная! – воскликнул спахия, но без особой злости. Сквозь припухшие веки остро, как буравчики, сверлили молодого покупателя хитрые карие глазки. – Ладно, давай!

– Пиши купчую и бумагу об освобождении. И поспеши – у меня совсем нет времени!

Через час спахия вручил бумаги, а Арсен отсчитал ему деньги. Сторож открыл замки кандалов, и невольники со слезами радости бросились к своему избавителю. Каждый старался обнять его, поцеловать руку. Черноглазый дед прижал Арсена к своей груди.

– Сынок, – шептал он, всхлипывая, – теперь для Ивана Крука ты самый родной человек… Будешь в Чигирине – не обойди мою хату…

– А я из Корсуня…

– Я из Брацлава…

Каждый наперебой приглашал к себе. И Арсен с горечью подумал, что дорога домой и для них, и для него еще ой как далека! Немало встретится на ней и явных и неведомых опасностей. И кто знает, когда они достигнут своей родной пристани, своего родного уголка земли…

Выведя стариков из села, казак отдал им бумаги и сказал:

– Бывайте здоровы, земляки! Пусть вам путь счастливый стелется! Идите прямо через Планину на Валахию. А там – на Запорожье. Передайте кошевому, что турки войну готовят против нас. Пусть наши начеку будут!.. Донесете эту весть на родину – считайте, что вы со мной квиты! Поняли?

Старики вновь упали на колени. Крук заверил:

– Поняли. Донесем! Передадим!.. Пусть счастье не обходит тебя, сынок! Береги себя!

Арсен еле вырвался из горячих объятий расчувствовавшихся земляков, схватил Марийку за руку и зашагал прочь. А деды, опьяневшие от счастья, еще долго стояли на вершине горы и смотрели им вслед покрасневшими от слез глазами.

Поздно вечером Арсен и Марийка увидели море. До него было еще далеко, но под лунным светом оно мерцало тысячами загадочных огоньков и, словно живое, быстро приближалось им навстречу. Они ускорили шаг, спустились с холма к устью реки, где в камышах ожидал их Спыхальский с лодкой, свернули на едва заметную тропинку. Долго петляли по ней, дальше и дальше углубляясь в темную чащу зарослей.

Под ногами хлюпает вода, а вверху, над головами, тихо шелестит твердая, грубая листва – ш-ш-ш!..

Казалось, что идут они слишком долго. Уже и берет должен бы давно появиться.

– Пан Мартын! Где ты? – приглушенно окликнул Арсен, не уверенный, что не заблудился.

Прислушался… Нет ответа.

Двинулись дальше. Шуршит высокий камыш, чавкает жидкая болотная грязь, где-то неподалеку снялась, захлопав крыльями, испуганная утка.

А в сердце закрадывается неясная тревога:

– Пан Мартын! Эгей! Отзовись!

Но ни звука в ответ.

Неужели сбились с дороги? В плавнях, где перед тобой все время стоит глухая зеленая стена, это немудрено… Так нет, это та самая тропка, по которой они выходили, направляясь в Рудник!.. Вот знакомый куст ивняка… Чуть дальше – темнеет высокая и тоненькая, как свечка, ольха… А вот, наконец, и долгожданный берег!.. Река… Блестит, серебрится бесконечная лунная дорожка…

Тишина. Ни души.

Где же Спыхальский?

Арсен внимательно осматривается вокруг. Густой камыш, стеной стоявший здесь, когда они уходили утром, теперь лежит прибитый к земле, истоптанный, будто по нему пронеслось стадо диких кабанов. У самого берега выглядывает из воды полузатопленная лодка, а рядом с нею торчит воткнутое рукоятью в ил длинное прочное весло…

Какое же злоключение разыгралось здесь? Кто скажет?

– Пан Мартын!.. – в отчаянии закричал Арсен, поняв, что с поляком произошло какое-то несчастье.

– А-ан… ы-ы-ын… – раскатисто ответило эхо и замерло в тревожной, гнетущей тишине.

5

Море пустынно. Ни корабля, ни паруса. Голубые волны с глухим шумом разбиваются о прибрежные камни, надоедливой однообразностью навевая гнетущую тоску на Момчила.

– Яцько, – обратился старик к пареньку, вытянув к морю морщинистую шею, – у тебя молодые глаза, погляди: не лодка ли показалась из-за каменного мыса? Иль, может, чайка пронеслась над водой?

Яцько долго всматривается в белесую даль, но ничего не видит.

– Нет никого, просто показалось.

Момчил сокрушенно покачал головой и сказал глухо, утешая не столько собеседника, сколько себя:

– Ну, не волнуйся, будут. Куда бы им деться? Приплывут…

– Конечно, приплывут, – уверенно подтвердил Яцько. – Звенигора и не в таких переделках бывал, а живым всегда возвращался. А это – так себе, прогулка. К тому же, бай Момчил, не нужно забывать, что Арсен – казак!..

Момчил улыбнулся в седую бороду и обнял Яцька за плечи:

– Знаю, хлопец. Потому и не очень тревожусь… Но не пора ли нам вечерять? Вон солнце заходит. – И он направился к хижине.

Ужинали вчетвером. Якуб уже почувствовал себя лучше и примостился в красном углу, Златка постелила ему большой Момчилов кожух.

Хижину освещала сальная свеча. Желтоватый огонек помаргивал в углу перед образами, и по комнате колыхались, дрожали боязливые тени.

Златка сидела напротив окна. Личико заострилось, исхудало, но от этого она казалась еще нежнее и красивее. Печальные темно-синие глаза внимательно вглядывались в маленькие черные стекла оконца, а мыслями девушка была далеко в море, где, возможно, в это самое время Арсен рассекал веслами воду, торопясь к ней.

Удивительные вещи случаются на свете. Арсен и она очень редко разговаривали наедине. И почти не говорили о своих чувствах. Но оба знали, как крепко любят друг друга. Молчаливое объяснение взглядами сказало им больше, чем тысячи слов.

Девушка машинально отправляла в рот кусочки солоноватой брынзы и мысленно представляла закованного в цепи невольника, стоящего над побежденным барсом. Обросший, грязный, окровавленный… Но не это запало ей в сердце. Ее удивил сам подвиг. Она поняла, что барс не случайно оказался во дворе, что его загодя готовили к поединку с этим человеком. А еще больше ее поразил взгляд незнакомца: в нем было и удивление, и восхищение, и смущение, граничащее со стыдом. Еще никто так не смотрел на нее. Она выросла в мрачном замке, среди нянек и жен Гамида, почти не видела юношей, а тем более таких храбрецов, о которых так интересно рассказывалось в песнях и сказках. И вдруг появляется мужественный юнак – даром что невольник! – и спасает ее от страшных когтей дикого зверя! Она была безмерно благодарна казаку и старалась хоть чем-нибудь помочь в его безрадостной жизни. Думала о нем долгими вечерами. Из этих чувств и мыслей, очевидно, и выросла ее первая любовь…

Где же он теперь? Прошло уже четверо суток. А дед Момчил ждал их еще вечером третьего дня.

Неожиданно до ее слуха донесся глухой топот конских копыт. Она растерянно взглянула на Момчила и Яцька. Встала.

– Вы слышите?

Момчил вскочил с лавки. Он тоже услышал, как к хижине приближался конный отряд. Это мог быть только разъезд янычар. Что им здесь надо?

– Яцько, айда из хижины! Спрячься так, чтоб тебя не заметили, – подтолкнул он паренька в плечо, а Якубу и Златке махнул рукой, чтобы оставались на месте. – Вы турки, вас не тронут!

Яцько быстро шмыгнул во двор. Момчил вышел следом за ним.

К хижине приближались всадники. В темноте Момчил не мог разглядеть, сколько их было – пять, десять или больше.

Увидев хозяина хижины, передний подъехал к нему и ткнул старика в грудь нагайкой:

– Кто такой?

– Здравей, ага! – поклонился Момчил. – Я Момчил Крайчев. А ты кто?

Вместо ответа спахия удивленно свистнул и повернул голову назад:

– Эй, дайте огня!

Один из всадников спешился, высек огонь и зажег факел. Кровавый свет заплясал на суровых лицах воинов и на потных конях.

– Ближе! – приказал передний.

Момчил вперил взгляд в лицо чорбаджии[82]82
  Чорбаджи́я (тур.) – старшина, офицер; в Болгарии еще – богатый хозяин.


[Закрыть]. «Неужели это он, Сафар-бей, палач болгарских райя – крепостных крестьян, гроза горцев-гайдуков! Совсем еще молодой! Ему не больше двадцати двух лет. Увидев впервые, никогда не подумал бы, что его, как огня, боятся болгары: ничего страшного нет в его внешности. Среднего роста; тонкое красивое лицо, на котором чернеют опушенные длинными ресницами красивые глаза. Рука, лежащая на эфесе сабли, белая и тонкая, как девичья… Неужели эта рука хлещет нагайкой не только мужчин, но и женщин и девчат… И, как говорят, выжигает раскаленным прутом глаза невольникам-беглецам и посылает на виселицы повстанцев-гайдуков?

Пока в голове старого Момчила проносились эти мысли, Сафар-бей надменно улыбался, щелкая в воздухе нагайкой. А потом воскликнул:

– Гайдуцкий пес! Старый шакал! Грязное болгарское отродье!.. Мы давно подозревали, что ты служишь воеводе Младену – гнев Аллаха на его мерзкую голову! – а сегодня убедились в этом… Признавайся, это ты убил стражника Василева? Наши люди нашли его тело, обглоданное рыбами, возле берега.

– Я никого не убивал, – спокойно ответил Момчил.

– Другого ответа я и не ждал от тебя, разбойник! – воскликнул Сафар-бей. – Все вы, болгары, брехливы, как собаки!.. Но, может, ты все же скажешь, где спрятал посланца воеводы Младена? Ну?!

Старый болгарин молчал. Каждое слово чорбаджии огнем жгло ему сердце. Он понимал, что речь идет о Драгане, который должен был сегодня или завтра прибыть сюда. Янычары, очевидно, выследили парня и шли к хижине по его следам.

– Что же ты молчишь? – Сафар-бей толкнул старика нагайкой в плечо. – Или хочешь, чтоб мы силой развязали твой лживый язык?

– Мне нечего тебе сказать, почтенный Сафар-бей, пусть Аллах продлит твои дни. Злые языки оболгали меня, а ты поверил им, ага… Про воеводу Младена я слышал. Кто же не слышал о нем в нашем крае? Но я его не знаю. И никакого посланца от него у меня нет… Не верите – ищите!

– Посмотрим. Эй, аскеры, осмотреть все вокруг! Если найдется что-либо подозрительное, немедленно ко мне!

Воины спешились и кинулись врассыпную.

– Показывай свое логово, старик! – Сафар-бей бросил поводья джуре и направился к дверям.

Они вошли в хижину.

Перепуганная Златка, закрыв голову и плечи тонким черным платком, стояла посреди комнаты. Якуб сидел за столом.

Сафар-бей подозрительно взглянул на них:

– Гайдуки?

– Нет, я купец, ага. А это моя дочка Адике, – спокойно сказал Якуб.

Сафар-бей обернулся к Момчилу:

– Почему не сказал о них? Скрываешь подозрительных?

– Разве не видишь, ага, – это ваши люди. Из Трапезунда. Их корабль разбился… Я спас их, – ответил старик.

– Ну, мы в этом разберемся потом, когда прибудем в Сливен, – отмахнулся Сафар-бей и схватил Златку за руку. – А ну-ка открой лицо, пташка! Может, ты с усами и с бородой?

Златка отшатнулась. Но Сафар-бей успел сорвать с нее платок. Девушка вскрикнула, но не отвернулась и не закрыла лица руками, как сделала бы на ее месте любая молодая турчанка, лишь гневно посмотрела на молодого чорбаджия.

Сафар-бей отпустил ее руку. Он был поражен необычайной красотой девушки. Воины, набившиеся в хижину, тоже с любопытством разглядывали ее.

– О Аллах, какая неземная красота! – воскликнул Сафар-бей. – Я беру свои слова назад, джаным! Ибо вряд ли среди гайдучек найдется хотя бы одна такая красавица. Все они грубы, эти неотесанные горянки, с потрескавшимися от работы руками, с грязными растрепанными косами…

Златка покраснела. На глазах у нее выступили слезы. Кулачки ее сжимались, казалось, она вот-вот бросится с ними на своего обидчика. Но в это время ее заслонил Якуб.

– Опомнись, ага! Перед тобой не рабыня-гяурка, а дочь всеми уважаемого в Трапезунде купца. Как же ты посмел сорвать с нее яшмак[83]83
  Яшмак (тур.) – «платок молчания»; им прикрывали лицо турецкие женщины, закусывая концы зубами, из-за чего не могли говорить.


[Закрыть]? Я протестую! Я буду жаловаться бейлер-бею или самому визирю в Стамбуле!

Сафар-бей приложил руку к груди:

– Успокойся, эфенди. Я не хотел оскорбить ни тебя, ни твою красавицу дочь… Мне очень приятно, что судьба познакомила меня с вами. Буду рад, если вы поедете со мною в Сливен и воспользуетесь моим гостеприимством…

– Мы останемся здесь, ага, – перебил его Якуб.

– Вы не останетесь здесь! – резко оборвал Сафар-бей. – Этого старика я подозреваю в связях с гайдуками и брошу его в темницу. Потом мы решим, что с ним делать. А вы поедете со мною и будете моими гостями.

– Но…

– Никаких «но»!.. Выходите из хижины! Через минуту мы подожжем ее!

Сказано это было так резко, что Якуб решил не перечить. Ехать в Сливен никак не входило в его намерения, но, видно, этот надменный ага не отступится от своего. Якуб взял Златку за руку и пошел к дверям. Воины расступились перед ними.

Во дворе они увидели связанного Момчила. Вокруг него стояло несколько аскеров. Другие шастали по берегу, освещая все факелами.

– Ну что? – спросил Сафай-бей аскера, который подбежал к нему.

– Не нашли никого, ага.

– Тогда поджигайте!

Факелы полетели в хижину, в сарай, на крышу. Запылал сухой камыш, затрещало смолистое дерево. Через несколько минут малиновый столб пламени взмыл в темное тревожное небо.

Момчил мрачно смотрел, как огонь пожирал хижину, и по его темному, изборожденному морщинами лицу катились слезы.

Якуб приблизился к Сафар-бею, поклонился:

– Ага, я обязан этому старику жизнью дочери и своей… Он спас нас из бурного моря. Если бы не этот болгарин, я не имел бы счастья разговаривать сейчас с тобой, видеть радость сердца моего – любимую доченьку Адике.

– Адике… Какое красивое имя, – вставил Сафар-бей, многозначительно взглянув на девушку.

– Отпусти его, ага! – взмолился Якуб. – Это безобидный человек.

– Напрасно ты вступаешься за него, эфенди! Это гайдук! – отрезал Сафар-бей и приказал трогаться.

Аскеры подвели коней для Якуба и Златки, помогли сесть в седла. Вскоре отряд, освещаемый отблесками пожара, исчез в ночной темноте.

Когда затих вдали топот копыт, со стороны моря к пылающей хижине приблизился человек. С его одежды стекала вода. Он шел медленно, настороженно вглядываясь в мрак, который черной стеной обступал Момчилов двор. Убедившись, что турки уехали, незнакомец быстро снял с себя одежду, выжал ее и повесил на куст дрока, а сам было присел неподалеку от огня на перевернутую лодку, чтобы погреться. Под его тяжестью лодка качнулась, и из-под нее раздался крик.

Незнакомец подскочил как ужаленный. Но сразу же успокоился. Он понял, что аскеру нет нужды прятаться, и перевернул лодку. Под ней лежал паренек. Увидев, что его обнаружили, паренек попытался бежать, но сильные руки не пустили его.

– Подожди! Ты кто такой? – спросил незнакомец.

– Яцько… – заикаясь от страха, ответил паренек. – А… ты кто?

– Яцько… Руснак! Знаю. А меня зовут Драганом. Говори скорее, ради всего святого, где Марийка? Где дед Момчил? Их убили воины Сафар-бея? О горе мне! Это же я навел их сюда! Это я во всем виноват!..

– Ты виноват? Почему?

– За мной увязался какой-то подозрительный горец… Мне бы вернуться назад или из засады убить подлеца. А я пренебрег советом рассудка и продолжал идти вперед… Сюда… И, значит, вел за собою соглядатая. А он направил по моему следу отряд злобного пса Сафар-бея, пусть будет проклято имя его! Когда я заметил за собой погоню, бежать в горы было уже поздно: я попал бы им прямо в руки. Тогда я помчался к морю. Это была моя вторая ошибка. Хотя я сам спрятался так, что меня ни одна собака не видела, – я отплыл в море и сидел, притаившись, в воде за скалою, – но, разыскивая меня, аскеры нашли труп одного предателя, которого за несколько дней до этого убил твой земляк. Мы бросили труп в море, но его прибило волной к берегу. Я слышал, как ругался Сафар-бей.«Это работа старого шайтана Момчила! – кричал он. – Я давно подозревал, что его хижина – гайдуцкое гнездо! Смерть Василева – его рук дело! Эй, аскеры, за мной! Смерть гайдукам-гяурам!» У меня словно оборвалось что-то внутри. Я знал, как расправляется Сафар-бей с болгарами: вырезает целые семьи, сжигает живьем, сажает на кол или продает в рабство. И теперь он помчался со своим отрядом к самым родным для меня людям – к Марийке и деду Момчилу! Что я мог сделать? Чем я мог помочь им?.. – Драган замолчал и уронил голову на грудь. В его черных глазах заблестели, отражая огонь, слезы. Пересилив минутную слабость, он продолжил свой рассказ: – Я поплыл к берегу, хотя не представлял, как удержусь, чтобы не броситься на врагов, когда они будут издеваться над Марийкой и дедом Момчилом. Но не успел я приблизиться к хижине, как она запылала… Боже! Что я пережил в эту минуту! Только желание отомстить Сафар-бею сдержало меня от безрассудного поступка – убить хотя бы одного из них, а самому броситься в огонь…

– Не отчаивайся, Драган, – сказал Яцько. – Марийки как раз не было дома, она со Звенигорой и Спыхальским поплыла в Бургас… А деда Момчила турки схватили и вместе с Якубом и Златкой повели с собой.

– Что? Так Марийка жива? – воскликнул Драган, схватив паренька в объятия.

– Да говорю тебе – жива! Арсен вот-вот должен прибыть. Мы с дедом Момчилом ждали его еще вчера… А с ним приедет и Марийка…

Паренек еле вырвался из рук обезумевшего от счастья Драгана и с удивлением наблюдал, как тот, забыв даже одеться, вдруг начал отплясывать в малиновом отсвете пожара какой-то неимоверно быстрый дикий танец.