Текст книги "Князь Игорь. Витязи червлёных щитов"

3

Две недели Самуил и Ждан жили в орде. Они ездили вдоль Самары и Орели от одного стойбища до другого, распродавая разную мелочь, захваченную вдосталь в Киеве: медные и бронзовые перстни, иголки, серёжки, прясла[53]53
  Прясло – небольшой грузик, надеваемый на веретено для увеличения его веса, что помогает равномерному вращению.


[Закрыть], фибулы[54]54
  Фибула – металлическая застёжка в виде брошки.


[Закрыть] для плащей, крючки и петли для кожухов. Торговались отчаянно, не уступая ни единой ногаты, чтобы иметь возможность подольше побыть среди кочевников, ко всему присмотреться и, в конце концов, узнать о намерениях Кобяка. Собирается ли он нападать на Русь или нет?

Тревога их усилилась, когда с юга на Самару и Орель прибыло ещё несколько ханов со своими родами. Похоже было на то, что Кобяк собирает большие силы. Но почему тогда он медлит с выступлением, чего ждёт?

Ясность внесла неожиданная встреча в степи.

А случилось это так.

Все эти дни Ждан не разлучался с матерью. Даже когда ехал на торги в самые далёкие улусы, то и тогда не оставлял её в таборе, а брал с собою. Говорили они беспрестанно и не могли наговориться – и про свои мытарства, и про отца, и про Настю, которая, как доносятся слухи, стала женой какого-то хана, и про Ивана, он неизвестно куда девался – то ли его половцы убили, то ли чудом спасся. Горестно вспоминали и про меньших братиков и сестрёнок Ждана, что погибли в Вербовке от лютых ворогов… Да разве мало о чём могли говорить мать с сыном после трёхлетней разлуки, после того, что пережили?!

Так вот, однажды, когда они возвращались в табор, Ждан отпустил вожжи, и кони сами потихоньку брели по едва заметной колее, проложенной в буйных зарослях пахучих трав. Мать не сводила с сына измученных глаз и в который раз слушала его неторопливый рассказ о бегстве, о Кончаке, о Самуиле, о князьях… Шершавой, натруженной рукой гладила его руку, а другой вытирала слёзы, туманившие глаза, когда она слушала о смерти отца или о княжеском порубе в Новгороде-Северском.

– Бедненький мой! Родименький мой! – шептали её худые посиневшие губы.

Увлечённые воспоминаниями, они не заметили, как из придорожной рощицы выехал всадник и помчался им наперерез.

– Урус, стой!

Ждан придержал коней.

Всадник подъехал вплотную к возу, натянул поводья.

Им оказался отрок-чабан. На плечах – вытертый чепкен, на ногах – постолы из сыромятины, на голове – войлочный островерхий каук, из-под которого выбивалась копна густых чёрных волос. За плечами – лук, на боку сабля и кожаный тул со стрелами.

Ждан недоумённо посмотрел на незнакомца. Что ему нужно?

Тот тоже какое-то время молча, пристально разглядывал мать и сына, а потом внимательно огляделся вокруг и тихо заговорил, словно боялся, что кто-то может подслушать в этой безлюдной степи:

– Скорей отправляйтесь домой! Неужели не видите сами, что Кобяк вот-вот двинется на Русь? Тогда вас задержат здесь, как заложников!

Ошеломлённый его словами, Ждан внимательно посмотрел на молодого чабана:

– Кто ты такой? Как тебя зовут?

– Не надо, не спрашивай.

– Откуда ты так хорошо знаешь наш язык?

– Моя мать – уруска… Научила…

– Но ты-то ведь половец?

– Это мой отец половец…

– Почему ты решил предупредить нас?

– Меня мать послала…

– А сам бы этого не сделал?

– Может, и сам тоже… Я люблю нашу с матерью речь, ваши песни, ваших людей, вашу землю, хотя я никогда не видел землю моей матери, но она про неё так много и красиво рассказывала!.. И я верю, что так оно и есть, потому что мама у меня – святая! А её земля и для меня родная!

Вы можете, должны мне верить. Верьте каждому моему слову! Уезжайте отсюда скорее!

– Спасибо тебе, друг, и твоей маме передай нашу благодарность за такую важную весть и добрый совет…

Отрок хлестнул коня и быстро исчез в зелёных зарослях ивняка.

В тот же вечер, узнав такую важную весть, Самуил поднял своих людей и они отправились в обратную дорогу, в Киев.

4

Переволока – одна из самых известных переправ через Днепр в его среднем течении недалеко от Ворсклы. Здесь каменная гряда преградила воды реки и создала широкий, удобный брод, которым с прадавних времён пользовались коренные жители Приднепровья – славяне и многие кочевые племена. Те, что в продолжение многих столетий перекатывались, как волны, по необозримым степям между Волгой и Дунаем.

Самуил расположил свой табор недалеко от брода, в удобной, защищённой лесом от постороннего глаза долине, а на берегу оставил в потайном месте сторожу, которая должна была уведомить о прибытии князя с дружинами, а также о появлении половцев или других чужаков.

Три дня никто не появлялся. А на четвёртый, в полдень, на противоположном берегу показались два всадника. Они постояли у воды, напоили коней и, когда убедились, что на переправе кроме них никого нет, начали переходить Днепр.

Дежурили как раз Ждан с Васютой, неуклюжим, спокойным отроком. Из-за густых кустов они зорко следили за тем, что делается на реке.

– Как нам быть, Ждан? Пускай себе едут или нашим сообщим?

Ждан приложил козырьком ладонь ко лбу, закрывая глаза от солнца. Всадники походили на степняков, а степняки, хотя их и двое, могут привести за собой целую орду. Нужно сообщить Самуилу – пусть решает.

– Мчись скорее, Васюта! Зови наших!

Не успели чужаки достичь середины реки, как прибыл Самуил со своей охраной, приказал перекрыть дорогу, ведущую в степь.

– Кажется, половцы. Не разведчики ли Кобяка?

– Кто знает? Схватим – узнаем, – шёпотом ответил Ждан.

Озираясь, всадники осторожно выбрались из воды на сухое прибрежье, немного постояли, тихо переговариваясь, а потом медленно двинулись к лесу на склоне горы.

Здесь их и перехватила стража Самуила. Они неожиданно выскочили из кустов, наставили копья и луки.

– Стойте, кто такие?

Всадники оторопели и сопротивления не оказали. Их стащили с коней, отобрали оружие, поставили перед Самуилом.

Старший – сурового вида дебелый человек. Он не проявлял страха, только мрачно, исподлобья поглядывал и шумно сопел широким мясистым носом. Второй, молодой, перепугался, побледнел, дрожал, будто его трясла лихорадка. По всему видно – ещё ни разу в переделках не бывал.

Самуил, пристально глядя старшему в глаза, спросил на его языке:

– Половцы?

– Ойе, ойе!

– Как звать?

– Я – Сай, а это мой сын – Чой.

– Из какой орды?

– Из Ингулецкой…

– Почему здесь оказались? Куда путь держите?

– Идём на Орель, к хану Башкорту. Туда я выдал дочку замуж. Сказали, подарила мне внука – повидать его хочу.

– А Кобяка знаешь?

– Кто же в Половецкой степи не слыхал про великого хана Кобяка? А видать – не видал.

Сай отвечал быстро, без заминки, и, похоже, говорил правду. Самуил пожал плечами, колеблясь принять решение. Взглянул на Ждана:

– Что будем делать?

Он уже не раз убеждался, что Ждан, несмотря на молодость, был наблюдателен и мыслил здраво. Поэтому Самуил не считал для себя зазорным спрашивать его мнение и прислушиваться к его советам.

– Я так думаю: отпускать их не следует, – немного помолчав, ответил Ждан. – Как знать, не брехня ли всё это? Почему мы должны ему верить на слово?… Прикажи связать покрепче – повезём в Киев. А там видно будет – отпустить или на своих людей обменять…

Думая, что половцы русскую речь не знают, Самуил и Ждан говорили всё это открыто в их присутствии. Но как же они удивились, когда внезапно Сай упал на колени, протянул руки и начал умолять их на языке урусов, немного коверкая слова:

– Очень прошу – не везите нас в Киев! Мы в долгу не останемся! Возьмите выкуп! У меня есть с собой деньги, собирал, чтобы с сыном на Орель ехать… Всё отдам!.. – И он полез за пазуху. – Отпустите нас, не делайте зла простым кочевникам… Дочку хочу проведать, внука увидать… Ничего мне больше не надо…

Он вытащил кожаную мошну, вытряс из неё на ладонь горсть золотых монет и большой серебряный перстень с ценным камнем. Но ни Самуил, ни Ждан ничего не взяли. Ещё раз переглянулись быстро, оба решили – не отпускать.

– Забейте их в колодки да привяжите покрепче к возам! – приказал кметам Самуил. – Посмотрим, что это за птицы…

…Ни Самуил, ни Ждан не знали и не могли тогда знать, что, поступив так, они сослужили добрую службу Святославу и всем русским князьям, которые в это самое время направлялись по Днепру и по суходолу в Половецкую землю. Не ведали они и не могли предполагать, что к ним случайно попали лазутчики Кончака, которые побывали в Торческе, где встретились с Аяпом, и несли от него Кончаку важную весть о выступлении русских сил в великий поход на землю Половецкую. Настороженность и внутреннее чутьё подсказали Самуилу и Ждану верное решение. Оно и способствовало Святославу вернуться из этого похода со славой.

О Святославе летописцы записали похвальные слова в летописях, а о Самуиле и о Ждане – ничего. Но это не уменьшает их заслуг, как не умаляет заслуг и тех безымянных воинов, которые, погибая, отдавая кровь свою и силы, добывают славу своим вождям, оставаясь сами безвестными на веки вечные…

…В тот же день, под вечер, к Переволоке приплыл на челнах с двумя тысячами воинов князь Святослав и стал табором на берегу Днепра, ожидая других князей, которые шли по суше. В течение следующих дней прибывали с дружинами правым берегом и переправлялись на левый сыны Святослава: Глеб, Всеволод Чермный и Олег, а также Рюрик Русский, Владимир Глебович Переяславский, Всеволод Ярославич Луцкий, Мстислав Ярославич, Мстислав Романович да Мстислав Давидович – два смоленских князя, Мстислав Городенский, Ярослав Пинский, его брат Глеб Дубровицкий, а Ярослав Галицкий, хотя сам не прибыл, прислал полки с воеводами.

Таким образом, собрались все, кто решил вместе с великими князьями Киевскими принять участие в походе.

Не прибыли: родной брат Рюрика Давид Ростиславич Смоленский, написав грамоту, что болеет и посылает вместо себя сына Изяслава с небольшой дружиной; родной брат Святослава Ярослав Черниговский, который в марте отказался от похода и ратовал только за летний поход; двоюродные братья Святослава – Игорь Новгород-Северский и Всеволод Трубчевский.

– Наши братья, значит, не пришли, – с горечью и обидой в голосе произнёс на киевском снеме Святослав. – Отписались в грамотах: далече, мол, нам идти вниз до Днепра, не можем свои земли без защиты оставить. А если я пойду через Переяславль, то они тогда со мною пойдут и присоединятся на Суле… Но не верю я в то, что пошли бы они с нами и тогда, если бы путь лежал через Переяславль на Сулу. Скажите, разве князьям Луцкому, Галицкому или Пинскому ближе, чем Смоленскому или Новгород-Северскому? Кто хотел, тот прибыл. А кто не захотел вместе с братьями своими подняться на ворога, того ждать не станем. Так вот, обоз оставим здесь под надёжной охраной, а сами завтра же налегке отправляемся в степь, на Орель, если потребуется, то и на Самару. Верные люди сказали нам сегодня, что там хан Кобяк собирает силы для нападения на Русь, договаривается с Кончаком, чтобы сообща ударить. Но мы должны не дать им соединиться. Ударим раньше и, даст бог, побьём окаянных!

На следующий день, покинув обоз на правом берегу, объединённое русское войско в двадцать тысяч воинов двинулось на восток. Вёл его великий князь Святослав, а проводником у него был Ждан. Самуил же со своим обозом и с матерью Ждана продолжил путь в Киев.

Глава седьмая

1

На привале за Ворсклой к Святославу подошёл князь Владимир Переяславский. На голове золотом сияет шлем, крепкую загорелую шею оттеняет золотое ожерелье, служащее одновременно и украшением, и княжеским отличием; левая рука лежит на рукояти меча, правая поправляет на плече княжеское шёлковое корзно, развевающееся на ветру.

Остановился, сверкнул стальным взглядом, склонил голову.

– Отче, дозволь поехать впереди. Вся Переяславская земля разорена, опустошена. Кровь тысяч переяславцев, их матерей, жён и детей на половецких саблях, слёзы моих сородичей наполнили реки и озёра Половецкой земли, и они стали горьки и солоны, как наше горе. Я жажду мести, а мои воины – славы и добычи! Не откажи, княже, не поступи так, как это сделал мой лютый недруг Игорь!

Нет, этому князю не занимать смелости! Ни в ратном деле, ни в беседе с великим князем! Конечно, он ему дозволит идти впереди. И почему бы не дозволить? Не безопасное же место ищет этот молодой витязь, а то, где посвист вражьих стрел и звон половецких сабель, где бушует кровавая сеча! Честный, откровенный, храбрый! Вот только бы сдержанности побольше да разума державного – на корысть Русской земле! Но этого, к сожалению, недостаёт не только ему…

– А если не дозволю, то ты и мою землю истопчешь так, как Игореву? – не удержался от укора Святослав.

– Нет, отче, твою не истопчу, – смиренно ответил Владимир, сдерживая свой нрав. – Но любовь и уважение к тебе утрачу!

– Благодарю тебя за правду… А идти впереди дозволяю. Ждана возьмёшь проводником. Только будь осторожен, не зарывайся! Важно не столь для себя, сколь всему войску славу добыть… Возьмёшь под свою руку молодших князей с дружинами и две тысячи конных берендеев. Найди мне Кобяка и наведи под мои стрелы! А я пойду следом за тобой в одном дне пути…

– Спасибо, отче князь! Зарываться не стану. Но спину половцам не покажу! – Молодой князь приосанился и зорко взглянул на далёкий горизонт, словно надеялся тут же увидеть там ворога.

Несколько дней рыскал с войском Владимир вдоль Орели в поисках половцев, но всё напрасно. Бурчал на Ждана:

– Куда же они подевались, твои степняки? Неужели заприметили нас? Встречаются только угасшие костры да обглоданные кости на покинутых стойбищах, а самих – как ветром сдуло!

Ждан озадаченно пожимал плечами. Действительно, куда же делись половцы? Там, где всего неделю или две назад кочевали они с вежами-юртами по степи, где выпасали отары овец, табуны коней и гурты скотины, где носились, объезжая горячих жеребцов и кобылиц, молодые джигиты, там теперь было пусто. Только орлы-стервятники при приближении воинов нехотя поднимались вверх да суслики насмешливо посвистывали.

Куда же девались половцы? Что Кобяк задумал?

Первая встреча произошла на шестой день в междуречье Орели и Самары. Рано утром, когда воины, позавтракав, готовились к походу, прискакали на взмыленных конях воины сторожи:

– Половцы!

Из-за далёких холмов показались конные половецкие разъезды. Вскоре тёмной тучей выкатилась вся орда.

Князь Владимир обрадовался. Наконец-то! Наступил момент, которого ждал он много лет. В его руках немалое войско, и он покажет всей Руси молодецкую храбрость и свой воинский талант! Сегодня ему либо головы не сносить, либо силу Кобяка сломить!

Он вскочил на коня, вызвал князей, повелел готовить полки к бою. По правую руку от себя поставил сына Святослава Глеба с дружиной и его тёзку, Глеба Юрьевича, а по левую Мстислава Романовича Смоленского и Мстислава Владимировича, сам же с прочими стал в боевой ряд посредине. Сказал коротко:

– Братья, велю держаться кучно! Из боевого ряда никому не выезжать! Вперёд не зарываться, но и не отставать! Кто покажет ворогу спину, тому позор на веки вечные! Кто снимет Кобяку голову, а наипаче – приведёт на аркане, тому великая честь и слава!

Русские полки быстро перегруппировались, собрались в один небольшой, но крепкий кулак. Над ними затрепетали цветные хоругви, флажки, поднялись вверх и застыли, ощетинившись, длинные копья с блестящими стальными наконечниками. Червлёные щиты ярко горели в лучах утреннего солнца.

Все приготовились к бою.

2

На противоположной стороне, на холмах, стал Турундай, тесть Кобяка, с ханами Содваком, Ексной, Тэтией и Бараком. Это был передовой отряд хана Кобяка, который, на всякий случай оттянув свои роды аж за Самару, двинулся с большим войском на Русь. Правда, ему не удалось объединиться с ордами хитрого Кончака, не желающего усиления и прославления своего соперника в межусобной борьбе за власть над Половецкой степью. Но Кобяк и сам имел достаточно сил, чтобы погромить порубежные поселения русичей и захватить там большую военную добычу, а главное – скот, которого так мало осталось у половцев после тяжёлой зимы.

Турундай оторвался от Кобяка на половину дневного перехода. Увидав перед собой сравнительно небольшое русское войско, он, несмотря на немолодые годы, как мальчишка загорелся желанием добыть победу и прославиться среди своих родов. Под его рукой шесть тысяч сабель – сила немалая! И он, не мешкая и не колеблясь, бросит их в атаку!

Турундай тяжело сидел на гнедом жеребце, тучный, круглолицый. Обрюзгшее лицо с редкими усами потемнело от весеннего солнца, узкие чёрные глаза пристально вглядывались в прозрачную утреннюю даль, где виднелись красноцветные щиты русичей. Пусть пока красуются. Не успеет солнце подняться на половину своего круга, как он повергнет те щиты наземь, а русских батыров, что останутся в живых, свяжет по десятку, как баранов, и погонит в стойбище Кобяка!

Стучит сердце старого хана, стучит радостно. Он дал наказ худому, костлявому хану Ексне, что сидел в седле, как жердь, начать атаку левым крылом, а запальчивому, быстроглазому Содваку – правым, чтобы охватить урусов, взять в клещи и не выпустить ни одного.

– Да князей, князей мне захватите! Живых или мёртвых! – напутствовал он ханов. – С мёртвых скальпы сдерём[55]55
  Есть стародавние сведения, что половцы иногда скальпировали убитых врагов.


[Закрыть], а за живых получим выкуп! Потому – лучше побольше живых!..

Турундай приподнялся в седле на стременах и махнул в сторону русских полков саблей. В то же мгновение тысячи копыт ударились о землю, и она загудела, как перед бурей, вздрогнула, наполнилась чеканной дробью. Половцы начали атаку.

3

Увидев огромное половецкое войско, что катилось прямо на них, тысяцкий Шварн наклонился к уху князя, прошептал:

– Не сдержать их нам, княже. Пока не поздно, поворачиваем назад?

– Ни за что! Какой позор нам будет! – воскликнул Владимир. – Пошли гонца к Святославу сказать, что ворог перед нами и нет у меня времени ждать великого князя на помощь. Принимаю бой, а он тем временем пусть поспешает!

Гонец ускакал, а Владимир тронул повод и медленно двинулся навстречу половцам. Передал по рядам:

– Коней не утомлять! Они нужны нам свежие! Не срываться прежде времени, ждать моего знака!

Так и двигались – медленно, тесно сомкнув ряды, прикрываясь щитами. Не слышно ни слова. Даже покашливания, даже дыхания не слышно. Слышны лишь бряцанье оружия и глухое гудение земли – предвестники кровавой сечи.

Ждан чувствовал левой ногой правую ногу князя. Порою посматривал на него. Как он? Владимир был спокоен, ни один мускул не дрогнул на его мужественном, красивом лице. Он внимательно всматривался в тёмную лавину, что со стороны солнца накатывалась, как грозовая туча. Но князь молчал. И все понимали – ещё не время!.. Уверенность Владимира, его выдержка передались лучшим мужам, тысяцким, воинам. И все неторопливо, но уверенно, грозно двигались навстречу той тёмной лавине, которая неотвратимо накатывалась на них.

Но вот противники сблизились на два полёта стрелы и остановились.

От половцев стремительно вырвались несколько сотен лучников – выпустили по стреле. Им ответили русские стрельцы.

Кто-то упал в траву. Заржал от боли раненый конь. Бой завязался. Половцы пошли в наступление.

У Ждана слева – князь Владимир, справа – бывший смерд из Глебова Ивашка, который полюбился князю, и тот взял его гриднем в свою дружину. Это был сильный, как медведь, на вид немного неуклюжий, но в действительности проворный и острый умом боец. Ждан вместе с ним и ещё несколькими приближёнными воинами по наказу Шварна должны были охранять князя в бою. С другой стороны это делали опытные воины во главе с самим тысяцким Шварном.

Как только лучники вернулись в свои ряды, Владимир Глебович опустил забрало своего шлема.

– Копья к бою! Вперёд!

Ждан крепче сжал копьё, тронул коня. Через его голову пронёсся рой стрел, что встретились в воздухе с половецкими. Ждан пригнулся. Две-три вражьих стрелы клюнули в щит и упали наземь. Его не задели. А кто-то вскрикнул, кто-то с грохотом упал коням под ноги, оборвалась чья-то жизнь.

Ждан краем глаза увидел, как с одной стороны Шварн, а с другой – Ивашка своими длинными копьями-ратищами целятся не в своих прямых супротивников, а в тех, кто может столкнуться с князем. И он тоже повернул своё копьё чуть влево, целясь в половца, который мчался прямо на князя.

Грохот от столкновения сотен коней, копий, щитов на миг оглушил Ждана. Однако он не терял из вида половца, метившего в князя, и направил остриё копья ему в грудь. Сильный удар едва не вышиб Ждана из седла, но он удержался. Зато противник взмахнул руками и упал навзничь, ломая древко копья, пронзившего его насквозь.

Ждан выхватил меч, рубанул по занесённой над ним сабле. Вторым ударом расколол деревянный шлем ещё одного кочевника – и тот с воплем упал на гриву коня.

Князь Владимир со своим полком всё глубже врубался в боевые ряды хана Турундая, наводя ужас на его батыров. Закованные в латы, кольчуги и железные шлемы переяславцы могучим клином раскололи орду пополам.

Ни Турундай, ни другие ханы, ни рядовые вояки-половцы не ожидали от урусов такого мощного удара и натиска. Рассчитывали сразу перебить хребет русского войска. А вышло наоборот: их головные отряды были остановлены, а оба крыла, вместо того чтобы окружить урусов, сами оказались перед угрозой уничтожения.

Не прошло и получаса, как половцы дрогнули, подались назад, начали отступать. Напрасно Турундай ругался, угрожал – никто не обращал на это внимания. Батыры разворачивали коней и, объятые ужасом, скакали в степь.

Владимир гнался за ними до полудня – рубил, колол, брал в полон. И только когда кони устали совсем, прекратил погоню и повелел отступить к Орели.

Добыча была большой – почти тысяча полонённых, оружие, одежда, кони… Но не в добыче суть, а в победе, ощутимой победе. Владимир почувствовал себя счастливым и на радостях послал к Рюрику и Святославу сразу трёх гонцов. Оповещал о разгроме Турундая и просил поспешать на помощь, ибо к утру возможен приход самого Кобяка.