Текст книги "Князь Игорь. Витязи червлёных щитов"

4

Встреча Турундая с Кобяком оказалась малоприятной для старого хана. Кобяк не посчитался с тем, что тот его тесть, и при войске, на виду у всех, схватил его за грудки, с силой начал трясти:

– Старый осёл! Скольких воинов потерял! Сам сраму набрался и мне его доставил! – Кобяк по природе своей был неистов в ярости, а теперь, донельзя раздражённый несчастливым началом похода, от гнева совсем остервенел. – Хотя бы одного полонённого захватил, чтобы узнать, кто из урусских князей пришёл на нашу землю и с какими силами! Так ведь ни одного! Хотя бы немощного какого или раненого… О, горе мне!

Турундай порывался что-то сказать в оправдание, но с его сухих запёкшихся губ срывалось лишь невнятное бормотание.

Наконец Кобяк отпустил его, и Турундай прохрипел:

– Это князь Владимир Переяславский… Я сам видел его хоругви.

– Какие же силы при нём?

– Тысячи четыре, не больше… Я думал его раздавить, как муху… А вышло…

– Думал, думал, – передразнил его Кобяк. – В военном деле умение нужно иметь! Да разума хоть малость! А ты полез на рожон, как глупый ишак!

В разговор вмешался хан Содвак:

– Напрасно так ругаешь тестя, хан. Мы все были уверены, что одним ударом погромим урусов. Но военное счастье склонилось на сторону Владимира. Но если поспешить всей нашей силой, то можно догнать урусов. Перегруженные добычей, они далеко не ушли. Я уверен, урусы не ускользнут из наших рук.

Кобяк задумался. Ещё продолжали раздуваться от гнева его широкие ноздри, ещё искажён был злобой хищный рот, но высказанная Содваком мысль уже захватила его. Конечно, Владимир опрометчиво поступил, если пришёл с таким небольшим войском, и его нетрудно будет взять в полон. Он, пожалуй, не знал и не рассчитывал, что Кобяк собрался в поход и стянул в один кулак всех джигитов Нижнего Приднепровья. Тем для него хуже! Гм, четыре тысячи урусских витязей во главе с самим князем – это лакомая пожива! Только бы удалось проглотить! А почему бы не попытаться? Силы для этого есть!

– Ты думаешь, мы его догоним?

– В этом уверен! – ответил Содвак.

– Тогда не будем терять времени! Выступаем сразу же! Поменяйте усталых коней на свежих – и в путь!

5

Наступило жаркое утро 30 июля 1184 года. Владимир Глебович с передовым полком и добычей стал табором на ровном берегу в излучине Орели. Дал утомлённому войску и полону дневной отдых. Далеко в поле, за холмами дежурила конная сторожа.

После купания в тёплой речной воде князь в белой льняной рубахе сидел на пригорке, хлебал из деревянной миски горячий кулеш и смотрел, как поднимается над горизонтом солнце.

День обещал быть знойным, душным.

В воздухе уже нависла желтоватая мгла. Степная трава на глазах увядала, клонясь к земле, предвещая приход недалёкой осени.

Но на сердце у Владимира легко и радостно. Добыта им долгожданная победа, и слава о ней, безусловно, разнесётся по всей земле Русской. Да и поживу немалую взял – одних полонённых сколько! За них выменяет столько же, а то и больше переяславцев!..

Его мысли прервал тревожный крик:

– Сторожа мчится! Знать, половцы недалеко!

Все вскочили на ноги. Князь тоже поднялся.

Вздымая пыль, из-за далёких холмов скакала сторожа.

– Княже, половцы! Сила-силющая! Скоро здесь будут!

К Владимиру подбежали князья и воеводы:

– Что делать, княже? Может, за речку отступим?

Владимир окинул взглядом табор. С трёх сторон его охватывало русло Орели. Глубокие ямы и широкие плёсы надёжно защищали оба крыла русского войска. В тылу – брод, это давало возможность, если понадобится, перейти на противоположный берег. Лучшего места для боя не найти. Тут можно держаться и день, и два, пока не подойдут на помощь основные силы.

– Ставьте полки для обороны! Будем сдерживать половцев! Полон – на ту сторону! Две дружины – Мстислава Владимировича и Глеба Святославича – тоже на тот берег, стать в изгибе реки. Будете обстреливать ворога, чтобы не смог пробиться к нам в тыл вдоль берега! А ты, Ждан, мчись к князьям Рюрику и Святославу – пускай не медлят и поспешают на помощь! – распорядился Владимир.

Половцы вынырнули из-за холмов, что обрамляли горизонт, внезапно. Широким полумесяцем, обращённым вогнутой стороной вперёд, они быстро приближались к русскому стану.

Тем временем князья Мстислав и Глеб перешли вброд Орель, заняли указанные им места на противоположном берегу. Полон также быстро перевели на русскую сторону. Остались только три тысячи дружинников, они перегородили перешеек от берега до берега. Владимир поставил их в боевые лавы, выдвинув вперёд переяславцев, в стойкости которых не сомневался.

Бой начали половцы. Не подозревая о двойной засаде русских воинов на другом берегу Орели в зарослях камыша и кустарника, они лавами ринулись на Владимира. На этот раз без стрельбы из луков перед боем – сразу помчались в атаку.

Первый их удар был ужасен. Половецкие конники со всего разгона врезались в ряды русских воинов, и, казалось, никакая сила не могла их остановить. Но переяславцы выстояли. Сначала встретили нападающих несметным количеством стрел, что внесло во вражьи ряды немалое замешательство, потом пустили в ход копья, короткие пики-сулицы и мечи.

Одновременно начали стрелять с другого берега дружины Глеба и Мстислава, выхватывая из нестройного конного скопища половцев немалые жертвы.

Половцы, дрогнув, остановились, завертелись на месте, как в водовороте. Неожиданно сильный отпор урусов быстро охладил их боевой пыл. Оба крыла половцев, не зная, где найти защиту от стрел, несущихся со всех сторон, кинулись наутёк.

Ни ругань и угрозы Кобяка, ни нагайки ханов, хлеставшие беглецов, ничего не могли поделать, ничего изменить. Каждый старался поскорее вырваться из этой кровавой свалки, что вихрилась на нешироком просторе приорельской степи.

– Назад, трусливые и глупые бараны! Назад! – вопил Кобяк. – От кого бежите? Вас в пять раз больше! Одними копытами своих коней вы превратите в пыль всех батыров Владимира! Вперёд – на врага!

Но его никто не слушал. Орда отхлынула от Орели к дальним холмам так же быстро, как и нахлынула, оставив убитых и раненых.

6

Владимир прекрасно понимал, что Кобяк непременно снова нападёт, и не терял времени понапрасну. Когда половцы отступили и теперь виднелись в мглистой дали, на холмах, когда улеглась первая радость от довольно-таки неожиданной победы над значительно преобладающими силами ворога, он глубоко задумался. Это лишь начало. А что же дальше? Как задержать Кобяка до подхода Святослава? Как спасти войско от разгрома? Что тут можно придумать, когда стоишь в чистом поле?

Он медленно ехал на высоком гнедом скакуне вдоль только что отшумевшего побоища, где воины убирали трупы убитых, выносили раненых, а туши коней свежевали, мясо рубили на куски и бросали в котлы. Князь напряжённо думал: какую бы военную уловку применить неожиданно, чтобы остановить конников Кобяка, внести в их ряды замешательство? На этот раз ордынцы наверняка ринутся на русскую дружину не широкой, слегка вогнутой лавой, оба крыла которой утром попали под губительный обстрел засадных полков, а пойдут клином. Значит, засадные полки теперь не смогут сыграть ту роль, которую так успешно выполнили. Поэтому их нужно возвратить назад, усилить ими головной полк. Но этого, конечно, мало, чтобы остановить половецких конников. Нужно что-то необычное…

Тут его Гнедко споткнулся, и Владимир от неожиданности даже подскочил в седле. Оказалось, что задняя нога коня попала в нору суслика…

Владимира осенило. Вот то, что нужно! Вот что остановит вражий клин или значительно уменьшит силу его удара!..

– Князей и воевод ко мне! – крикнул тысяцкому, едущему позади с десятком княжеских младших дружинников охраны.

Шварн поднял на копье шлем, и мигом со всех концов помчались к князю старейшины. Остановились полукругом.

Владимир обратился к ним:

– Созвал я вас не для того, чтобы ещё раз порадоваться успеху добытой нами победы, что прославила знамёна русичей. Собрал я вас на совет, чтобы вместе подумать, как отбить наступление Кобяка, которое, надо полагать, вскоре начнётся. Кто что надумал или надумает, братья, говорите!

Все долго молчали. Никто не хотел говорить первым. Конечно, каждого тревожила мысль о том, что предстоит, что могло стать для русского войска фатальным. Но как предотвратить это фатальное будущее – никто не знал.

Наконец Шварн, как ближайший сподвижник князя, нарушил затянувшееся молчание:

– Я думаю, княже, второй раз нам тут не удержаться. Если Кобяк не дурак, то пошлёт сильные орды на ту сторону, чтобы снять наши засадные полки и зайти нам в тыл. Тогда всему нашему войску конец.

– Что предлагаешь? – спросил князь.

– Немедленно отступить через брод в степь и быстро идти навстречу Святославу.

– То есть бежать?

– Почему бежать? Отходить после победы к своим – это не бегство…

– Половцы сразу кинутся за нами, догонят, а в чистом поле нам не спастись.

Снова наступила тишина. Все сидели на конях мрачные, озабоченные. Задал князь загадку, как её отгадать?

– Да говори, княже, сам. Что надумал? – буркнул воевода Хрущ, грубый голос, дородность и высокий рост которого никак не соответствовали его имени[56]56
  Хрущ – майский жук.


[Закрыть]. – Видим по тебе, князь, что приготовил Кобяку тенето…

– Приготовил.

– Так говори, не тяни…

– Други мои и братья! – Владимир окинул всех внимательным взглядом. – Давайте ещё раз сообща прикинем: что сможет помочь нам избежать разгрома и полона, а то и смерти? Можем, конечно, отступить за Орель и, соединясь с засадными полками, пойти навстречу главным нашим силам. Но не догонит ли нас Кобяк, не окружит ли своими ордами на голой равнине, где ни лесочка, ни речки, на которые мы смогли бы опереться? Думаю, что, скорее всего, догонит. Стоит нам сняться с этого самой природой укреплённого места, как он сразу за нами погонится. Вы спросите, что же, оставаться здесь? Да, отвечаю я. Останемся! Посмотрите: с трёх сторон половцам к нам не подступиться – речка, трясина. Они, как и утром, смогут атаковать нас только в лоб. Так давайте укрепим этот перешеек так, чтобы половецкие кони споткнулись на нём! Чтобы Кобяку не удалось одним ударом сбросить нас в воду. Тогда мы сможем продержаться до подхода князей.

– Как же укрепить перешеек? Ров копать? Не успеем.

– Зачем ров? Нароем мечами узких ямок глубиной в локоть, этакие западни для коней. Попадёт у коня нога, как в нору суслика, – полетит конь вместе с всадником кувырком. А задний споткнётся о первого тоже…

– Сколько же таких ямок нужно! – воскликнул кто-то. – Тысячи!

– Ну и что?… Каждый воин без труда выроет пять или десять – вот вам и тысячи! Одну всадник минует, а в другую попадёт. Верю я, что это окажется очень опасной преградой для половецких коней.

Воеводы переглянулись. Гм! А ведь князь дело говорит!

Все одобрительно зашумели.

– Тогда за работу! – повелел Владимир Глебович. – Перед воинами, которые копать будут, поставить заслон из щитов, чтобы вражьи сторожи не заприметили, что мы тут затеваем. Землю всем относить в тыл, а ямки – бурьяном прикрыть, чтоб незаметными были! Уразумели?

– Да, княже, понятно…

– С Богом, начинайте!

7

Солнце давно прошло полуденную черту. Жёлто-серая степь, казалось, заснула, разомлев в нестерпимой жаре.

Пообедав, русские воины выстраивались на равнине в боевые порядки. После этого Владимир разрешил людям, не сходя с места, расслабиться, отдохнуть, даже прилечь. Воины сразу же закрылись от солнца щитами, подперев их копьями, и лежали в тени, скрываясь от жарких лучей. Никто не беспокоился, что их могут застать врасплох. При начале половецкой атаки все успели бы схватиться за оружие и встать на свои места, ведь половцы стояли более чем за версту.

Пробегали минуты, уходили часы. Из-за Орели прибыли засадные полки, усилив собою головной полк. А половцы почему-то медлили, всё ещё не начинали атаку.

Владимир и удивлялся, и радовался этому: вот-вот должны подойти Рюрик и Святослав. Тогда, может, Кобяк вообще покажет спину и сбежит в степь? Во всяком случае, задержка хана Кобяка на руку русскому войску.

Воины старались не думать о предстоящей битве, которая для многих из них или даже для всех может закончиться смертью, ранением или полоном. А вдруг после утренних жестоких потерь Кобяк не решится испытывать судьбу? Многие задремали под щитами на тёплой земле, а другие просто наслаждались прохладой в тени и неожиданным отдыхом.

И именно тогда, когда их почти не ждали, половцы ринулись в атаку. Из-за холмов всплыла туча пыли, потом показалась тёмная лавина всадников. Над ними развевались бунчуки и длинные хоругви с золотыми изображениями бычьих рогов, собак, драконов, змей. Чем ближе приближались половцы, тем ярче высвечивались те рисунки на широких полотнищах.

Стан русских воинов сразу ожил. Резкие крики воевод подняли всех на ноги. Каждый торопливо натягивал на себя латы или кольчугу, привязывал поножи, надевал подшлемник и шлем, хватал оружие – лук, копьё, меч, становился в свой ряд. Не успели половцы преодолеть и половины пути, как русичи уже перегородили перешеек плотным живым валом.

Впереди в два ряда стали копейщики, сильные, ловкие гридни, каждый из них имел кроме лука и меча длинное копьё и короткие копья-сулицы для метания. За ними выстраивались мечники, а затем – в три ряда – стрельцы из луков. В тылу отроки держали за поводья осёдланных коней.

Князь Владимир в окружении наиболее опытных мужей стоял позади стрельцов. Под рукой, в своём запасе, оставил два конных стяга на случай вражьего прорыва. Бояре и воеводы заняли свои места в боевых лавах.

Все замерли в ожидании.

Меж тем половцы приближались. На большой хоругви Кобяка извивался длинный золотистый дракон с разинутой красной пастью, из которой вырывалось пламя. Над ордой развевались многочисленные бунчуки.

Половцы двигались теперь не полумесяцем, не клином, а лавой. Глухо гудела и стонала земля. Тяжёлая туча пыли поднялась высоко в небо, солнце потускнело, стало сердито-кровавым, чужим, неприветливым. С гиком, свистом, визгом мчалась огромная орда на русский стан.

Напряжённая тишина зависла над замершими дружинами. Страшная сила летела на них, как буря, как вихрь, как смерч, который всё уничтожает, сметает на своём пути. Чьё сердце не дрогнет от одного только неистового вида, от грома копыт, сотрясающих землю, от храпа и тяжкого дыхания тысяч коней, от вида диковинных чудовищ, что, как живые, извиваются над ордой на её хоругвях?…

Владимир Глебович выбрал себе новое место посреди войска – между рядами мечников и стрельцов. Стрельцы ждали его знака, чтобы в несущуюся лавину враз послать свои смертоносные стрелы.

Князь был прирождённым воином. Он с детства держал меч в руке и вместе с князем Глебом, своим отцом, не раз ходил, как и другие княжичи, в походы в степь или на князей-соперников. Владимир издавна привык к посвисту стрел и звону мечей, хорошо знал воинское мастерство, владел им и не чувствовал страха в бою, потому что не ведал страха перед смертью. Глядя, как мчатся на него и его войско объединённые орды приднепровских половцев, он думал не о возможной гибели или ранении, не о юной княгине Забаве, ожидающей его в далёком Переяславле, а о том, когда же наконец нападающие окажутся на оборонной полосе, изрытой ямками, когда они начнут падать. И начнут ли? Если нет, то и он сам, и его дружина обречены на гибель…

Тёмная лавина половцев накатывалась быстро, зловеще. Видны уже лица всадников, их оскаленные от ярости и страха рты, их островерхие войлочные колпаки, отороченные мехом, вытянутые в стремительном беге тонкие потные шеи коней. И над всем этим – синеватый блеск сабель и дикий незатихающий визг: «И-и-и, а-а-а!..»

Владимир Глебович напрягся, поднялся на стременах, левой рукой держа повод коня, а правой сжимая рукоять меча. Ещё минута-другая… Ещё мгновение…

Передний ряд степняков, не подозревая об ожидающей их опасности, со всего разгона ворвался на приготовленную для их лошадей западню. Первые десятки всадников вместе с конями внезапно повалились на землю. Потом начали падать и другие. И те, чьи кони продолжали попадать в ямки, и те, которые налетали на них…

«Началось!» – подумал с радостью Владимир и поднял высоко над головой меч.

По этому знаку лучники мгновенно выпустили разом сотни стрел, и почти каждая из них нашла свою жертву.

Крики, ругань, вопли боли и отчаяния взмыли над ордой. Передние, падая, попадали под копыта несущихся за ними коней, а те, кто скакал сзади, всё напирали и напирали. Выдумка князя Владимира обернулась для нападающих большими жертвами и потерями, а главное, половцы были задержаны в предполье, в полусотне шагов от переяславских дружин, и их стремительная атака, которая могла всё снести на своём пути, вдруг оборвалась, захлебнулась. Уже не десятки, а сотни вражьих воинов вместе с конями валялись на земле и корчились от нестерпимых мук, а по ним продолжали мчаться другие и тоже падали, увеличивая завал из живых и мёртвых – лошадиных и людских – тел.

Однако значительной части нападающих посчастливилось перемахнуть через неширокую оборонную полосу. Их встретили метатели сулиц. Журчали в воздухе острые сулицы, ощетинились длинные пики и рогачи. В ход пошли мечи.

То тут, то там завязывались рукопашные схватки.

И всё же стремительного, мощного, ошеломляющего удара, на что надеялся Кобяк, у половцев не получилось. Они были остановлены нежданной преградой, смешались, растерялись, утратили боевой порыв…

Завал, в котором барахтались покалеченные кони и люди, рос и мешал остальным с ходу ударить по русским дружинам…

8

В то время, когда Кобяк послал свои отборнейшие полки в атаку, дружины киевских князей приблизились к Орели. Славута взял левее и пошёл вдоль реки в обход Кобяка, князь Рюрик поспешил сделать это справа, а великий князь Святослав повёл свою рать прямо к броду, на выручку Владимиру.

Однако прежде, чем перейти Орель, и Славуте, и Рюрику довелось встретиться с ханами Бараком и Ексной, которые, не найдя русских засадных стягов, так как те ещё с утра присоединились к Владимиру, без толку рыскали по пойме в поисках противника.

Сторожа Славуты первой заметила орду Барака. Усталые половецкие воины, а их было около тысячи, медленно ехали вдоль Орели. Когда на ближайших холмах объявились русские воины, хан Барак, подумав, что перед ним всего один засадный полк, решительно бросился в атаку, но очень поздно понял свою ошибку. На него со всех сторон мчались полки княжеских войск.

– Назад! – завопил он, первым разворачивая коня.

Но бежать было некуда.

Позади вязкое болото, глубокий разлив. Застигнутые в этой западне половцы заметались, как загнанные звери. Одни сдавались сразу, решив, что лучше полон, откуда рано или поздно можно выкупиться, чем верная смерть. Другие вместе с конями завязли в трясине, и киевляне хватали их и вытаскивали на сухое место, где связывали по десятку, чтобы не разбегались, третьи с отчаянием обречённых оборонялись. Таких рубили беспощадно.

Хан Барак, хлипкий, костлявый, желтолицый, не захотел умирать и, когда перед ним выросла грозная фигура киевского гридня Кузьмищи, бросил саблю наземь и скрестил перед собою руки – вяжи, мол. Кузьмище стянул его с коня.

– А-а, попалась птица-синица! Неужто хан? – и сорвал с шеи полонённого золотую цепочку с серебряной пластинкой, на которой был изображён трёхголовый дракон.

– Хан Барак, – кисло ощерился тот.

– Барак так Барак, – согласился Кузьмище и, достав из-за пояса прочную верёвку, связал хану руки…

Не прошло и часа, как от орды Барака не осталось и следа. Путь за Орель был свободен. Оставив сотню молодых гридней стеречь полон, Славута перевёл полк на противоположный берег реки и быстро двинулся на запад, откуда доносился шум битвы. Он торопился не без оснований, считая, что Владимир держится из последних сил.

9

Владимиру пришлось пережить горькие минуты. Разъярённый потерями и неожиданной задержкой, Кобяк сам повёл орду на русские лавы. Он удачно пробился сквозь завалы в предполье. За ним ринулись многочисленные половецкие отряды и крепко вцепились в переяславцев.

Бой закипел, заклокотал по всему полю. Скрежет мечей и сабель, конский топот, крики, брань и боевые клики воинов, стоны и вопли раненых и умирающих, треск копий – всё гудело и ревело, будто на это небольшое поле собрались туры со всей неоглядной степи.

Заметив, как под натиском Кобяка подались назад его воины, Владимир с двумя стягами поскакал туда и с ходу ударил половцам в левое крыло.

Рубился он яростно. Его сильный конь, выхоженный лучшими конюшими князя на переяславских полях, расталкивал грудью низкорослых половецких коней, и князь без устали рассекал своим длинным мечом деревянные шлемы степняков – только щепки, обагрённые кровью, летели.

Этот удар княжеских стягов на некоторое время остановил Кобяка, а русским воинам придал силы. Они закрыли прорыв и стойко сдерживали натиск половцев.

Солнце заметно начало клониться книзу, но жара не унималась. Железные кольчуги, шлемы и латы нагрелись так, что до них нельзя было дотронуться. Пот заливал глаза, едкая степная пыль забивала ноздри и рот, дышать становилось всё труднее. От жажды и усталости изнемогали кони.

Владимир хорошо понимал, что сдержать, а тем более откинуть Кобяка, как это он сделал утром, сейчас не удастся. Силы оказались явно не равны. На место погибших или раненых половцев прибывало вдвое больше. Что же делать? Никакая хитрость здесь уже не поможет. Оставалось одно – дороже продать жизнь…

И вот настал момент, когда русские воины постепенно начали подаваться назад и медленно отступать. В половецком войске поднялся радостный крик: степняки почувствовали, что до победы недалеко.

«Ну, началось, – с горечью подумал Владимир. – Достаточно нашим побежать, и всему конец!»

Он с тоской оглянулся назад, на пологий берег, который скоро станет полем позора, а возможно, и могилой для его полка, и вдруг увидел, как через брод переходит стяг за стягом русское войско. И над ним развевались червонно-золотистые знамёна князя Святослава.

Радостно забурлила кровь в жилах.

– Подмога! – громко, на всё поле закричал князь. – Братья, дружина! Подмога пришла! Киевские князья прибыли! Держимся!

Это было счастливое мгновение. Подмога и победа! Теперь не про поражение думать, не про полон, смерть и позор, а про победу, которая сверкала на остриях киевских копий!

Громовой крик надежды пронёсся над русским войском. А в половецком стане взвыли от ужаса: половцы тоже увидели, как через Орель переходят русские полки. Этот отчаянный крик знаменовал собой перелом в битве. Половцы тут же прекратили атаку, смешались, начали кое-где разворачивать коней. Никто не слушал выкриков ни Кобяка, ни других ханов, каждый понимал, что битва проиграна и что надо думать о своём спасении. Некоторые ханы ещё пытались заставить ордынцев идти вперёд, но неуверенность и страх поселились уже и в их сердцах.

Всеобщее бегство началось, когда полки Святослава развернулись лавами и пошли в наступление.

С одной стороны, русской, шли свежие конные отряды. Развевались на ветру княжеские стяги, играли рожки, блестело на солнце оружие воинов и начищенная сбруя коней. А главное – целый лес копий и сулиц колыхался над плотными рядами воинов. С другой стороны, половецкой, – завихрённая, расслоённая, разномастная орда, страшная как своим порывом, так и своим отчаянием. Всё там сейчас кружилось, клокотало, ревело. Задние ряды, не зная ещё, что к противнику прибыло большое подкрепление, напирали на передних, а те, охваченные ужасом, развернув коней, старались вырваться из этого огромного кипящего котла.

Наконец все бросились наутёк. Но, конечно же, убежать сразу все не могли. Кто-то был сам ранен, у кого-то – ранен конь. Задним вообще некуда было тронуться, и переяславцы, а затем и киевляне хватали их голыми руками, стаскивали с коней, связывали или просто оставляли под охраной младших гридней. Многих, которые пытались сопротивляться или бежать, порубили.

Орда мчалась очертя голову к холмам, откуда начала свой стремительный удар на урусов. Кобяк летел в этом вихре, проклиная всё на свете – и урусов, и ордынцев, и свою судьбу. Жаждал лишь одного – побыстрее вырваться из этого пекла.

Но вырваться уже не смог. Когда до спасения, как казалось, оставался один шаг, когда беглецы достигли гребня холмов, он вдруг увидел перед собой сплошную стену урусских дружин.

Его свита вмиг распалась, рассыпалась. Каждый избрал свой путь. Все кинулись от хана врассыпную. Кобяк остался один и, охваченный отчаянием, страхом и ненавистью, выхватил саблю и, ища смерти, помчался прямо на врагов.

Ему казалось, что летит он на тёмную стену. Но когда столкнулся с нею, то увидел перед собой лишь молодого воина.

– Проклятый урус, я убью тебя! – заревел хан, высоко поднимая саблю.

Ему страстно хотелось напоследок ощутить радость победы хотя бы над одним врагом. Пусть мгновенной, ничтожной для великого хана, но всё же победы! Захотелось ощутить, как сабля с хрустом входит в череп противника, увидеть, как тот выпускает из руки меч и, обливаясь кровью, падает навзничь на землю…

А потом пусть и конец!

Их кони столкнулись. Молодой урус не проявил страха. Поднял меч, а глазами пронзил, как копьями, и взгляд его был решительный, твёрдый.

Но хан справлялся не раз и не с такими!

– Ге-ех! – выдохнул он, нанося удар саблей.

Навстречу блеснул меч и встретил тот удар над головой в воздухе. Сабля звякнула и переломилась у самой рукояти. Кобяк оторопел. По горячей спине прокатился ледяной холод. Потянулся было к булаве, висящей сбоку на поясе, но шершавый аркан сдавил его шею, вырвал из седла, бросил на землю.

Всё – конец!..

Над ним склонилось юное лицо победителя. Сверкнуло остриё меча.

Хан вздрогнул от ужаса.

– Не убивай! Получишь большой выкуп! Я – Кобяк! – хрипел хан с натугой, стараясь пальцами ослабить петлю на шее. – Кто ты?

Урус поднял его, поставил перед собой. Мимо них проносились всадники, звенело оружие, слышался храп коней. Русские воины преграждали половцам пути к отступлению.

– Меня зовут Жданом, – сказал юноша. – Я рад, что в мои руки попала такая важная особа, как сам хан Кобяк! Вот чего не ждал! Пошли к воеводе!

Не выпуская из рук аркана и повода ханского коня, Ждан повёл пленника к холму, где остановился со старшой дружиной боярин Славута. Боярин внимательно следил за тем, как развиваются события на поле боя.

– Вот, боярин, подарок великому князю Святославу, – сказал торжественно Ждан. – Сам хан Кобяк!

Сейчас Славута был совсем не похож на того доброго и покладистого старика, каким привык его видеть Ждан в Киеве. Теперь он суровый воин, прочно и ладно сидит на боевом коне. Он весь закован в железо. На нём серебристый шлем с кольчужной бармицей, закрывающей шею и плечи поверх просторной кольчуги с короткими рукавами до локтей. Из-под бровей, покраплённых сединой, внимательно смотрели ещё молодые васильковые глаза.

Славута оторвал взгляд от поля, где воины гонялись за половцами, забирая их в полон, и с любопытством посмотрел на пленённого:

– И вправду – Кобяк! Узнаю. Доводилось встречаться лет десять назад. Но тогда я был пленником у хана…

– Не помню, – глухо отозвался хан. – Кто ты?

– Ну где же тебе помнить! Я подскажу тебе. Это было под Лубном на Войныхе, когда ты встретился с киевскими и черниговскими дружинами. Начало битвы оказалось для нас неудачным. Твой удар на черниговцев, где я был вместе с князем Святославом, откинул нас почти до Сулы. Подо мною убило коня, и твои воины захватили меня и привели к тебе. Как вот теперь тебя ко мне. Но не успели мы перекинуться и двумя словами, как наши так поднажали, что ты кинул и пленника, и свою стражу – помчался что есть духу к Хоролу. Да так, что только пыль взвилась за тобой! Мне тогда посчастливилось: через несколько минут я вновь оказался у своих…

– Тебе действительно тогда повезло, – мрачно взглянул исподлобья Кобяк. – А то бы я не стоял сегодня перед тобой. Вай-пай!

– Но не надейся, что и тебе повезёт, как мне. Видишь, вылавливают твоих недобитков! – И Славута рукой провёл по горизонту, где затихал бой. – Некому вызволить своего хана! Закончился твой кровавый поход на Русь, не начинаясь!

Кобяк понурил голову, закусил губу. По тому, как зло поглядывал на победителей, можно было представить, какие страшные чувства бурлили в его душе и какой ненавистью наполнено его сердце.

Вскоре битва утихла совсем. Половцев преследовали в степи до самого вечера. В полон попало семь тысяч степняков и семнадцать ханов. Подобной победы над степняками русские князья не одерживали со времён Владимира Мономаха, то есть на протяжении последних шестидесяти лет.

…Заходило солнце. В его лучах над местом побоища опадала кровавого цвета пыль. На измученных лицах воинов цвели радостные, счастливые улыбки.

Святослав проезжал вдоль войска, останавливался перед каждым стягом и благодарил за ратный труд, за победу:

– Благодарю вас, сыны мои, благодарю вас, соколы! Велика сила половецкая, но вы её подсекли объединёнными усилиями многих княжеств наших. Ещё один такой удар, и я уверен – оставят нас в покое кочевники и никогда больше не посмеют нападать на нас, разорять и опустошать нашу землю, наши окраины! Честь вам, храбрые воины, а князьям – слава! Вечная память тем, кто полёг ныне в поле чужом за родную землю!

Перед полком переяславцев Святослав остановился, сошёл с коня, обнял князя Владимира и трижды поцеловал:

– Благодарю, княже, витязь храбрый! В сегодняшней победе твоих трудов ратных больше всех! Честь тебе великая и слава вечная, Владимир Глебович!

Владимир вспыхнул от радости. В глазах заблестели счастливые слёзы. Похвала на людях всегда окрыляет, придаёт сил, и особенно если воодушевляющие слова произнесены великим князем, за плечами которого не только шесть десятков лет, но и много битв и побед, если похвала произнесена не просто так, для красного словца где-то на пиру, а на бранном поле, когда ещё не остыли трупы поверженных на землю врагов…

Владимир склонил голову, молчал и только улыбался. А за его плечами гремели тысячи голосов, величая его:

– Слава князю Владимиру! Сла-а-а-ва-а!