Текст книги "Противостояние. Два месяца Ивана Пряхина"

– Потому что – всё! Через три дня мне исполнится шестнадцать лет. Это – грань. За ней я не просто становлюсь обыкновенным человеком. Я превращаюсь в чуму для своих друзей-соратников, а других-то у меня и нет. Со мной нельзя не только поздороваться за руку. Со мной нельзя разговаривать по телефону, обмениваться СМС-ками, переписываться по электронной почте. Никаких контактов, иначе придётся распрощаться с Даром.

– Даже проститься нельзя будет?

– Ладно. Попрощаться приходи. Только на половину минутки. По часам замечу.

– Как же ты будешь дальше жить?

– Хорошо! Не веришь? Мы оканчиваем школу – и наша жизнь меняется. Мы уже никогда не сможем вернуться в наш любимый класс, снова увидеть друзей. Уйдём в армию – совсем другая жизнь. А если встретим старых друзей потом, это будут уже другие, новые друзья. Я создам новый хор, новый круг, я готовился к этому, а чтобы поступать по-человечески, совсем не обязательны какие-то особые способности. Просто надо быть человеком.

– Значит, ты меня бросаешь?

– Передаю по эстафете. С тобой свяжется Артур из Жуковского, поможет. Он ближе всех. Всё, что надо тебе знать – на розовой флешке. Вот пароль, – Валера протянул маленькую бумажку. – Запомни, и уничтожь. Информация не должна попасть в чужие руки. Иначе страшное случится. Знаешь, как много людей, которым мы мешаем, стоим поперёк дороги. Мы можем существовать, пока о нас никто не знает. Первым делом, найди напарника. Без него у тебя ничего не получится. Одному нельзя. И главное – не торопись. Будь осторожен. Прощай. Машу позови. Пусть она мне кофе принесёт. – Валера устало закрыл глаза.

Иван, постояв немного, начал пятиться к двери.

– Подожди! У меня же твой компьютер.

– Оставь себе. Он тебе нужен.

– Но ведь это подарок.

– Ничего, перебьюсь как-нибудь. У меня дома старый есть, ещё работает.

– Спасибо. Только адрес оставь. Из больницы выпишусь – с кем-нибудь передам… И ещё… Приезжай через четыре года. Я как раз из армии вернусь. К бабке приезжай, там и поболтаем…

Выйдя из дверей больницы, Иван обернулся и посмотрел на окошко, то, что на втором этаже. Ему показалось, что оттуда разносится тихая мелодия на два голоса. Иван попытался понять, изменилось ли что-то в нем? Сначала он ничего не почувствовал и испугался, но потом, в унисон с мелодией, одна за другой начали звучать тонюсенькие струны.

 
                                     * * *
 

Врал тогда, четыре года назад, Валера? Или действительно принял потерю друзей и Дара как неизбежность и заранее стал строить новую жизнь? Почему же у Ивана не получается? Почему для него начало осени – крах, грань, за которой всё скрыто тяжелым туманом? И он судорожно цепляется за оставшиеся призрачные недели…

 
                                     * * *
 

Полное молчание… Будто вымерли все.

Что могло случиться? Крепкая ячейка, одна из лучших в Подмосковье. Никто не выходит на связь. Собрались и всем миром завалились к кому-то на дачу? Далёкую такую дачу, где и мобильники не работают, и Интернета нет? Дежурного должны были оставить, иначе – разгильдяйство. Быть не может! Жуковские уж точно не разгильдяи, Артуровский дух в них глубоко вбит. Но ведь ни одного сообщения в Интернете. Это что – экстренный случай? Похоже. Значит, можно звонить по тревожному номеру, к которому подключены все члены ячейки. Ситуация крайняя. Такой связью Иван никогда не пользовался. Длинные гудки… Один… два… три… четыре… Снова набирает номер – и снова гудки…

 
                                     * * *
 

С розовой флешкой все оказалось совсем не просто. Нельзя было спросить и получить ответ.

Компьютера у Ивана не было, и он пошёл в библиотеку. Её открыли накануне, как раз к началу учебного года. В компьютерном зале сидело всего два человека. Иван устроился за самым дальним столом, чтобы никто не мешал. Код он постарался запомнить, но бумажку, где тот был записан, пока не уничтожил. На всякий случай. И сейчас, не полагаясь на память, каждый вводимый знак проверял по шпаргалке. Флешка оказалась большая, на шестьдесят четыре гига, и информации на ней было море. Первый день он потратил на то, чтобы разобраться, какие файлы просматривать в первую очередь.

В конце концов, библиотекарша выгнала его из читального зала:

– Ты чего здесь, в духоте сидишь? Посмотри, погода какая! Последние деньки перед школой. Марш гулять! Лучше на речку сбегай.

Иван даже пожалел, что оставил ноутбук Валере. Вопросов была масса, а ответов – ни одного.

 
                                     * * *
 

Задребезжал телефон. Из трубки сочилась тишина. Потом раздался какой-то шорох.

– Алло! Алло!.. – Иван не бросал трубку, вдруг звонок связан со случившимся в Жуковском. В том, что там что-то случилось, он уже не сомневался.

– Ваня, это ты? – ожила вдруг трубка. – Мама Кристины говорит. У неё ангина, она только шептать может, и то очень тихо. Вот и сейчас что-то шепчет… У неё к тебе какое-то дело. Если нетрудно – забеги.

Иван медленно опустил трубку. Если товарищ просит, сделай обязательно. Все дела брось, но сделай – так учил он своих ребят. А как же опасность заражения чумой? Так назвал когда-то Валера страшное воздействие на друзей того, кому исполнилось шестнадцать. Ивану понравилось это слово. В нём звучала неотвратимость болезни и невозможность выздоровления. И никто из непосвящённых не поймёт. Разве что посмеётся – чума ведь давно изничтожена.

А может, он зря порет панику? Дар, обычно, исчезает не сразу, а постепенно. И пока остаётся хоть кроха, воздействия на друзей обратимы. Как простуда – через некоторое время проходит. Правда, это все рассказы ребят из других ячеек, среди его близких друзей шестнадцать ещё никому не исполнялось. Он первый.

Бежал к дому Кристины, а мысли крутились и крутились. Не совершает ли он ошибку? Иван, когда был один, всегда бегал. Ходить у него не получалось, ноги сами начинали отрываться от земли. Иногда усилием воли он заставлял себя перемещаться чинным шагом, но чуть задумывался – и снова пятки сверкали.

Кристина лежала в постели, что уж совсем было на неё непохоже.

– Близко не подходи, ангина очень заразная, – предупредила Кристинкина мама.

– Не слушай её, – прошептала Кристина, – ангина через предметы передается. Ты же не будешь пить из моей чашки и есть моей ложкой.

– Горло полоскать надо. Мне папа, знаешь, какое полоскание делает? На стакан воды ложка соды, ложка соли и несколько капель йода. Гадость ужасная, но хорошо помогает.

– Как ты говоришь? – в дверь заглянула мама. – Соль, сода и йод? Я соли и соды поменьше положу, пол-ложки хватит…

Наверное, у Кристинкиной мамы был отменный слух. Это надо будет учесть при разговоре.

– О чём говорили в блиндаже?

– Я не ездил. На переговоры надо было идти.

– Это из-за коляски? Думаешь, Дар теряешь?

Иван аж выругался про себя. Казалось, Кристинка наперёд его мысли знает.

– Это не ты, это я виновата, – девочка закашлялась, и он подал её стакан воды.

– А теперь иди, помой руки. Я же этот стакан трогала, – строго произнесла она, ставя стакан на тумбочку.

На обратном пути из ванной, его поймала Татьяна Сергеевна:

– Вот, возьми, – и вложила в руки тарелочку со вкусно пахнувшими оладьями. —

Наговоритесь, я тебя борщом накормлю.

Кристинкина мама родилась в деревне, долгие годы прожила в общежитии, и ей казалось, что забегающие к ним дочкины друзья вечно голодны.

– Это не ты, это я виновата, – повторила Кристина.

– В чём?

– Там, с коляской. У меня горло болело, голова… Сама не собралась, и тебе помешала. С твоей силой ничего не случилось, я её чувствовала. И сейчас чувствую.

– Что же ты на улицу пошла, больная?

– Так… Захотелось. Лучше рассказывай, случилось-то что?

– Ты-то откуда знаешь.

– А я все знаю, что с тобой происходит.

– Не верю. Что я сегодня утром делал?

– Сначала у плотины был, на стрелке. А потом с Алёной купаться ходили.

– Кто тебе рассказал?

– Никто. Просто знаю. Так что случилось?

– Не знаю. Жуковские на связь не выходят.

– Может, разъехались все. На каникулы.

– И никого не оставили? Это Жуковские-то?

– Значит, случилось… Узнаешь что – приходи. Вместе подумаем.

Потом Иван ел борщ. Такой вкусный, что не заметил, как уплёл две тарелки.

 
                                     * * *
 

На флешке был дневник, длинный и подробный. Похоже, Валера начал писать его ещё в самом начале своей деятельности. Наверняка, там была масса полезной информации, но Иван решил оставить его на потом. Было много длинных видюшек – Валерины друзья рассказывали о различных случаях. Но заинтересовала Ивана запись разговора с новым членом ячейки. Камера была направлена на Валеру, наверное, из соображений конспирации…

Библиотекарша часа через полтора принесла Ивану чай с печеньем (он был единственным посетителем), а ещё через час снова выгнала, заявив, что и о глазах нужно подумать.

– Они тебе ещё ой как пригодятся, – пошутила она.

– Экран-то жидкокристаллический, безвредный, – слабо возражал Иван.

– Вредный, безвредный – глаза всё равно устают. Их беречь надо, особенно в детстве. Так что брысь отсюда!

Иван спустился от центральной улицы, прошел мимо церкви, сооружённой по плану Растрелли, и очутился в старой одноэтажной части города. Георгины и золотые шары выглядывали из-за серых заборчиков. Иван шагал по узкой потрескавшейся асфальтовой дорожке, протянувшейся рядом с булыжной мостовой. Ему было о чём подумать.

…Нельзя использовать Дар для личных целей… Эту заповедь Иван до конца не понимал. Что означает «для себя» и «для других»? Порой эти понятия так переплетаются, что не распутаешь. Теперь понятно, почему Валера столь настойчиво советовал поскорее найти напарника. Ведь если Ивана начнут бить, сам он не сможет защитить себя. Только кулаками, а их всего два.

…У врачей есть принцип «Не навреди!» Прежде, чем сделать что-то, хорошенько подумай, стоит ли это делать? А то может получиться гораздо хуже… Что тут скажешь? Это трудно, очень трудно. Ведь настоящее петляет по таким узеньким тропам, что не всегда сообразишь, как что повернётся.

…Вначале кажется, что способен перевернуть весь мир, но получается сделать до обидного мало. Но даже малое достойно великого, так говорил мой учитель… Посмотрим, а вдруг мне удастся. Может, Валере просто не повезло.

…Обязательно постарайся узнать границы своей силы. Только действуй очень осторожно, чтобы не случилось беды. И обязательно с напарником. Вы должны чётко представлять, чего вы не можете. Это очень важно… Ну об этом Валера мне говорил.

Значит, четыре года… Иван только сейчас осознал, что остаётся совсем один со всем, что получил от Валеры…

Неправда, у него есть флешка, и завтра он снова пойдёт в библиотеку.

 
                                     * * *
 

Снова тревожный номер, снова длинные гудки, и вдруг…

– Это кто? – какой испуганный голос.

– Иван из Красногорска. Что у вас стряслось? Где Фёдор?

– Не знаю, ничего не знаю. Я всего месяц… Все куда-то пропали. Телефоны отключили. Я не знаю, что делать.

– Успокойся. Тебя как зовут?

– Олежка.

– Значит так, Олежка. Сиди и не рыпайся. Я тебе сейчас скажу номер. Запомни его. Никуда не записывай. Завтра утром позвони. Не волнуйся. Наверняка у ребят серьёзное дело, и они решили тебя не брать. Успокойся, они тебе потом всё расскажут.

Иван дважды продиктовал Олежке номер своего телефона и попросил повторить. Выключив мобильник, Иван задумался. Он давно взял за правило – в сложной ситуации не суетиться, а сесть и всё спокойно обдумать. И сейчас надо сообразить, что могло случиться с десятком опытных, отлично организованных ребят. Почему они все разом замолчали?

Мистика!

Почему же никто из них не выходит на связь?

Вариант первый – их всех похитили. Невероятно! Об этом бы точно было известно. Полицию бы на ноги подняли. Хотя, Олежка мог и не знать. Надо Сёму спросить, не было ли в Жуковском переполоха…

Вариант второй – все бойцы во главе с Фёдором потеряли память. Эпидемия такая… Ещё более невероятно. Тут уж не память потеряли, а с ума посходили. Всех разом в дурдом и забрали. Тоже версия.

А вот сам ты… Что должно случиться, чтобы ты полностью обрезал всё общение? Так ты же и собираешься это сделать. Шестнадцать исполнится – и для всех исчезнешь. Ни звонков, ни писем…

Ни звонков, ни писем. Не могло же всем им сразу шестнадцать стукнуть. Фёдору недавно пятнадцать отпраздновали. Фёдор – кремень. Сидит он дома у компа и никому не пишет. Только если… если он «заразный». После шестнадцати мы все заразные будем, очень заразные. А до шестнадцати?.. Если ты недоумок и с бывшим дружком-переростком мяч во дворе гоняешь или купаться побежишь, несколько дней такими глупостями заниматься будешь… или письмами неделю перебрасываетесь, тогда, конечно, «смертельный» диагноз. Опять же, необходимо коллективно с ума стронуться. Вернулись к варианту «Б».

Больше никаких идей у Ивана не вызрело. Да и версия, точнее полуверсия, оставалась одна. Вся фёдоровская дружина разом потеряла «Дар». Дальше всё сходится. Дисциплина. Стал «заразным» – обруби все связи. Сиди и не рыпайся. Потому ни в контакте их нет, ни на звонки не отвечают. Дисциплина.

Конечно, логично всё, но главное-то всё равно непонятным остаётся. Как они могли разом «Дар» потерять? Инфекция какая-то? Не слышал Иван о таких болезнях. Страшный вирус вывелся… или вывел кто-то?

Думать можно сколько угодно. Без новых фактов всё равно ничего не надумаешь. Надо бы с Сёмой поговорить, только он сейчас со всеми в Блиндаже. Может и мне туда махнуть? Ещё успею – мы там всегда допоздна засиживались. А если и вправду вирус? Если все свои объяснения Кристинка просто придумала, чтобы его поддержать? Вряд ли через Интернет передаётся. Хотя «зараза» -то и через Интернет, и через мобильник прёт.

Пока ограничим непосредственное общение. Введём карантин. Как при ветрянке. Подождём до вечера, тогда и с Сёмой свяжемся. А пока сами в Интернете покопаемся…

Накопать ничего не получилось. Лето, разъехались все, активность на нуле. Развесил, где можно, значки: «Срочно». Тревогу объявлять не стал.

Что делать? До вечера ещё полдня. Искупаться сходить? Одному скучно. А почему, собственно одному?

Набрал номер Алёны:

– Привет!

– Привет!

– Что делаешь?

– Жду, когда позвонишь.

Вот так, одной фразой, выставляет тебя дураком.

– Мы же ни о чём не договаривались.

– Ты, значит, не хочешь меня видеть?

– Я же звоню. Пошли купаться.

– К плотине? Пошли. Я буду тебя возле дома ждать. Давай быстрее!

Иван и возразить не успел, как она выключила аппарат. Почему возле её дома? Это же совсем в другую сторону.

Алёна стояла, размахивая сумкой, будто пропеллером.

– Что с тобой? – спросил Иван.

– Ничего. Просто день хороший.

– Почему хороший?

– Будем на лодке кататься?

– Я деньги не взял.

– Брат продал мой портрет. Ещё и на мороженое хватит.

Брат Алёны рисовал картины и продавал их на рынке возле станции, а иногда ездил в Москву на вернисаж у Крымского моста.

Купаться возле плотины Иван не любил. Вода там мутная и дно илистое. Но сегодня ему было всё равно, тем более, что он любил грести. Так же, как управлять автомобилем. Отец иногда, на пустых дорогах, позволял ему садиться за руль. Осенью он надеялся получить юношеские права, правда, удастся ли сделать это в Бурске?

– Надолго в Бурск уезжаете? – будто прочитав его мысли, спросила Алена, когда лодка вышла на середину водохранилища.

– На два года. У отца контракт.

– Снова врёшь. Когда-нибудь научишься правду говорить?

– Что это я вру? – возмутился Иван.

– Через год окончишь одиннадцатый класс. Что дальше?

– В армию пойду.

– В армию? Ты же в институт собирался!

– Передумал. Кто меня туда возьмёт. Баллов не наберу.

– Подготовишься. В Бурске не будет этого вашего клуба. Ты же на него все силы тратишь. Странно, что ещё на меня время остаётся. Скажи правду, только гляди мне в глаза. Со мной встречаешься, потому что я твоя подопечная? Вы же всем юродивым помогаете. Чтобы я ещё какой глупости не наделала?

Иван опустил вёсла. Этой штукой меня не проймёшь. Не боюсь глядеть в глаза. Даже в эти, серые с выгоревшими ресницами. Незачем ему врать.

– Нет.

– Нет? А почему?

– Просто мне нравится разговаривать с тобой.

Похоже, Алёна растерялась. Она первая отвела взгляд. Опустила руку и ударила по воде. Брызги полетели до соседней лодки. Сидевшая там девчонка рассмеялась.

– Поплыли к пляжу.

Иван развернул лодку.

Алёна смотрела на круги, расходившиеся по воде.

– Ты не хочешь возвращаться сюда. Не знаю, почему, но не хочешь. Потому и в армию решил идти. Но ведь юридический есть и в Бурске. Зачем же год терять?

– В Бурске – юридический? Ты откуда знаешь?

– Знаю. И за год ты прекрасно подготовишься, если будешь вкалывать как осёл.

– Почему, как осёл?

– Потому что ты осёл и есть, – рассмеялась Алёнка.

Лодка мягко ткнулась в песок.

 
                                     * * *
 

Иван открыл глаза и ощутил лёгкое движение занавески, прикрывающей раскрытое окно. Что-то надо вспомнить… Что-то очень хорошее… Ощущение счастья помнит – и больше ничего. Сон упорхнул, растворился, прихватив ночную, такую замечательную историю, ничего не оставив хозяину. Полно, был ли он хозяином, скорее товарищем, счастливым участником. Нечестно со стороны сна – вот так взять и бросить. А вдруг он ещё спит? Сейчас встанет, выйдет в большую комнату – и случится…

– Папка! – за столом, за чашкой чая сидел отец и негромко разговаривал с бабушкой.

– Тише, тише! Ты меня либо задушишь, либо на пол уронишь! – от неожиданности отец и вправду, чуть не свалился со скамейки.

– Откуда ты взялся? Я тебя только завтра ждал.

– Обстоятельства на работе изменились. Пришлось раньше выехать.

– Здорово! Как Мама?

– Операцию сделали. Всё нормально. Поправляется. Ждёт тебя дома. Всё торопилась выписываться, боялась, что без неё школа развалится. А у вас тут что? Как отдохнул? Почему не писал?

– Тут такое было! – Иван пытался отвлечь отца от темы писем. Боялся, ругать будет за то, что отдал ноутбук Валерке. – Самолёт разбился! Прямо рядом со мной над обрывом сосны как затрещат! Это он по ним будто топором…

– Вот, вот, – видно, бабушке надоело молчать, – носится днями невесть где, и поесть некогда. Глянь, худющий какой!

– Не где-то, а в больнице, у Валеры. Он из самолёта на кресле выпал и жив остался. Вокруг у всех народ толпится, а он один. Нет у него никого, детдомовский, у больной тётки живет. Та еле ходит…

– А кто сказал, что быть худым плохо? Пузико ещё успеешь нагулять. Только и будешь думать, как от него избавиться, – отец, смеясь, похлопал Ивана по плечу. – Парнишка-то как, поправляется?

– Да, только пока ещё в гипсе. Рука и нога сломаны. Врачи шутят, что он в скафандре родился.

Отец приехал на три дня. Починил крыльцо, подлатал крышу. Съездили на Сейм. Отец цокал языком, глядя на обрубленные самолётом стволы сосёнок.

– Да, повезло, так повезло…

Иван, наконец, решился:

– Папа, я Валере одолжил свой ноутбук. Его – в самолёте разбился. Он обещал передать, когда из больницы выйдет. Ты меня не ругаешь?

– За что же ругать. Ты поступил, как человек, а не как жлоб. Если бы все так поступали, мы бы жили в другой стране… – вздохнул отец.

Днём перед отъездом они вместе зашли в больницу.

– Привет, это мой папа. Мы сегодня уезжаем.

Иван предпочёл бы наедине попрощаться с Валерой, спросить о чём-то, но отец очень уж хотел посмотреть на человека, выжившего после такой переделки.

– Здравствуйте! – Валера тоже надеялся на другое прощание, но… Как получилось, так получилось. Главное он Ивану передал. А остальное… Есть же, в конце концов, розовая флешка.

Отец спросил о самочувствии, о друзьях, о здоровье тёти, о планах. Валера обстоятельно отвечал, но Иван не слышал, кровь стучала в голове и вместе с ней билась испуганная мысль: не исчезай, у меня одного ничего не получится, помоги…

Настало время прощаться.

– Ну, герой, выздоравливай! – отец потряс кулаком, дескать, наших не возьмешь!

– Выздоравливай, – промямлил Иван.

– Бывай! Не дрейфь! Все будет в лучшем виде. Помни, что я тебе говорил. И флешку береги, там есть всё, что надо…

Когда они уже выходили из палаты, Валера остановил их.

– Компьютер! Я передам сразу, как только выпишусь.

– Не волнуйся, – обернулся отец, – я в октябре сюда в командировку приеду, к тебе зайду. Только адресок запиши…

 
                                     * * *
 

– Хороший парнишка, – вздохнул отец, когда они вышли из больницы.

– Ты откуда знаешь?

– Иногда и взгляда достаточно, чтобы понять. Есть в нём стержень, цель. Тебе бы с ним подружиться. Писать-то хоть будешь?

– Буду… – протянул Иван.

– Ничего ты не будешь. Не до того вам. Настоящая удача идет в руки, а вы…

Иван хотел было сказать, что Валера настрого запретил писать ему письма. Но как это объяснишь?..

 
                                     * * *
 

Матовая поверхность экрана была похожа на окошко в другую реальность. Иван сидел перед компьютером и не включал его. Почему-то вспоминались встречи с Валерой. Как много он сумел тогда рассказать Ивану. И как много Иван не понял. Однажды Валера сказал: «Придет время, года через четыре, и тебе покажется, что жизнь завершается, и ничего не ждёт впереди, только тоска. Не верь. Всё от тебя зависит. Чтобы быть человеком, не обязательно быть магом…»

Четыре года тогда казались вечностью…

 
                                     * * *
 

Накануне начала учебного года все стремились в Москву, и хороших билетов не досталось, только две боковые полки – верхняя и нижняя. Напротив ехала женщина с сынишкой лет десяти. Ещё одна женщина сразу забралась на верхнюю полку и уснула. А вот мужчина забираться на свою полку не торопился. Он разложил на столе разнообразную еду, заказал два стакана чая и стал настойчиво угощать соседку.

– Как вас зовут? Давайте, угадаю. Маша?.. Вера?.. А первая буква какая?.. Эл?.. Лена?.. Люся? А меня – Василий, для вас просто Вася. Вы кушайте, кушайте…

– Мама, я спать хочу, – канючил мальчишка, ему явно не по душе были настойчивые приставания соседа.

– А ты, шкетик, не мешай маме с дядей разговаривать. Видишь, ей интересно…

Но мальчишке дядька явно не нравился. Был он какой-то ненастоящий, прилизанный, будто его специально подсолнечным маслом измазали.

– Ма-а-м! Ну, ма-а-ам! Спать давай! – изнывал несчастный.

– Игорь, что ты ведёшь себя как маленький? Нельзя мешать взрослым, когда они разговаривают. Потерпи…

– Спа-а-а-ать хочу!.. – мальчишка повис на маминой руке. Дядька ловко ухватил его за локоть.

– У тебя что, ухи заложило? Щас быстро отложит! Щас я ремнем по тебе пройдусь, если не заткнёшься. Или в окошко выброшу. Знаешь, как там холодно?

Марш на верхнюю полку! И чтобы тихо, как мышь!

Сосед забросил мальца на своё место. Тот уткнулся в подушку и тихонько всхлипывал.

– Пап, – прошептал Иван, – можешь сделать так, чтобы этот, – он кивнул в сторону соседа, – к мальчику не приставал?

– А что я сделаю? Драку затею? Так нас же первых и высадят, да ещё в полицию заберут.

– Ну, проводнице скажи, чтобы она утихомирила…

– Не будет ничего проводница делать.

– Почему?

– Пассажир не пьет, не ругается, не хулиганит, даже не кричит. За что?

– Мальчику же плохо! – Иван кивнул на верхнюю полку.

– Кому-то всегда плохо, и исправить это мы не можем. У него мать есть. Она отвечает за его воспитание. Ещё накричит на нас, если вмешаемся, и будет, между прочим, права.

Верно говорил Валера. У взрослых своя правда и нас они не понимают. Или не обращают внимания. Даже лучший из них, отец, не понимает. Что ж, попробуем сами. Надо же когда-то начинать…

Иван закрыл глаза и ничего не увидел. Даже испугался сначала – вдруг всё пропало! Но тут в черноте стали проявляться светящие точки: одна, другая, третья… Вначале едва различимые, разгорались всё ярче и ярче. Их уже много и светят по-разному: одни тусклые, а другие так раскочегарились, что смотреть больно. И от каждой тянется к нему нить, такая тонюсенькая, что не увидеть, только почувствовать можно. Дальше-то что делать? И тут пришло знание. Он мысленно ухватил часть нитей и набросил их на противного соседа, который вдруг тоже оказался тут, совсем рядом. Помедлил мгновение, а потом сообразил, что теперь, и подумал…

Голова соседа вдруг резко дёрнулась вперёд, стакан выпал из руки, остатки чая потекли по столу. Спать… – пробормотал мужик, мотая головой, – Спать… Покачиваясь, поднялся и уцепился за полку. Наверное, чтобы не упасть.

– Ты, малец, выкатывайся отсюда… Спать…

Женщина с испугом смотрела на бывшего собеседника. Её сын кубарем скатился с полки и сидел, потирая ушибленную коленку. Дядька медленно отжался на руках и слегка покачивался, будто на спортивных кольцах. Сейчас упадёт! – испуганно подумал Иван. Но у соседа хватило сил на последнее усилие, он забросил себя на полку и сразу громко захрапел.

И вот тут закричал Иван.

Кричал так, как никогда в жизни. Кричал, ухватившись ладонями за скулы. Переполошился весь вагон. Прибежала проводница.

– Что с тобой?!! Что?!!!!!

Отец тряс его за плечи и кричал, наверное, ещё громче.

– Зу-бы… – Иван с трудом двигал сведёнными болью челюстями.

– Обезболивающее… Обезболивающее… – прокатилось по вагону.

Кто-то уже передавал лекарство.

– Да это от комариных укусов, – отмахнулся отец. – Есть у кого-нибудь настоящее обезболивающее?

Рядом на пол шлепнулась сумка. Сосед, с трудом размежив веки, пробормотал:

– В кармане… Шприц-тюбик… Я с ним двадцать… двадцать километров по тайге… со сломанной ногой… Мальцу половину… Сразу подействует…

Укола Иван не почувствовал, но боль сразу скукожилась и спряталась где-то в глубине челюстей. Совсем не исчезла, но уже не мешала жить. Отец быстро застелил нижнюю полку и уложил Ивана, а сам еще долго сидел в соседнем купе и разговаривал с соседями.

Иван отвернулся к стенке и притворился спящим. Сна не было ни капельки, но ещё беспокоить отца не хотелось. Уснул – и слава Богу. А он не спал, и думал…

Вот, оказывается, как всё устроено. Бесплатный сыр поперек горла встанет. Сто раз подумаешь, прежде чем сотворить добро. И что такое добро? Может быть, мальчишка просто капризный и всегда канючит, и мать это знает. А дядька вовсе не бандит, а героический геолог. А сам он сморозил глупость и поплатился за это. Наверно и вдарил раз в десять сильнее, чем следовало. Верно Валера говорил, что учиться надо. А то, ненароком, можно и копыта откинуть.

За тем он и уснул…

 
                                     * * *
 

В Москве, не заезжая домой, поехали на такси в Филатовскую. Там вокруг него суетилось много врачей: тискали, крутили голову, стучали по коленке (Коленка-то тут причём?), просвечивали рентгеном, засовывали в магнитный аппарат, надевали шлем с проводами – и ничегошеньки не нашли.

– Такие здоровые дети не часто встречаются. Ума не приложу… – сказал самый главный из докторов. – Но если что-то не так будет, голова закружится или разболится, даже несильно, сразу к нам. Конечно, если вы настаиваете, мы и сейчас можем вашего сына госпитализировать…

– Нет, нет. Мы сами. Смотреть будем внимательно. Если что – так сразу… – к счастью, отца в больницах мутило, и он старался как можно реже туда попадать, даже посетителем.

Когда они вышли за ворота, отец оглянулся с облегчением, а потом прошептал Ивану на ухо:

– Сейчас быстро домой. Только маме не рассказывай. Ей вредно волноваться, – и заговорщицки хлопнул по плечу.

 
                                     * * *
 

В Москве столько всего навалилось, что Иван даже позабыл, что у него теперь миссия. День рождения, обещанная планшетка, встреча с Гошкой, у которого глаза на лоб полезли, когда Иван рассказал об упавшем самолёте. Первый день в школе, новые предметы, новые учителя. Всё, что произошло в Бурске, отодвинулось и стало чуть-чуть нереальным.

Как-то, возвращаясь со школы, они забрели на станцию. По правде говоря, станция была совсем в другой стороне, но они хотели купить там мороженое. Рядом с платформой крутился парнишка чуть моложе их. Чумазый, в грязной фуфайке, разодранных штанах, приставал к прохожим:

– Мамка болеет, мне и сёстрам есть нечего, подайте на кусок хлеба, – канючил он.

Врёт ведь, почему-то подумалось Ивану.

Он подошёл к заморышу и тронул того за локоть:

– Пошли, я куплю тебе булку.

– Мамка болеет, сёстрам есть нечего… – будто заведённый, твердил попрошайка.

– С ума сошёл! – зашипел Гоша. – У нас и так на мороженое еле хватает.

– Булку куплю тебе и сёстрам, – Иван легонько встряхнул цыганёнка.

Парень обалдело глядел на ребят, не зная, что делать. По-видимому, булки ему не очень-то и хотелось.

– Вы что к малóму пристаёте, бесстыжие образины! Брысь отсюда, не то милиционера позову.

Невесть откуда появилась здоровенная тётка, в ширину, наверное, даже большая, чем в вышину. Иван не испугался. Хотя Гошка сильно потянул его за руку:

– Бежим!

Но Иван не сдвинулся с места.

– Зовите! А мы расскажем, как вы сына в школу не пускаете и заставляете попрошайничать.

Тётка надвинулась на ребят:

– Я вам покажу милиционера, покажу – попрошайничать. Так покажу, что мамка родная не узнает.

Гошка отпрыгнул в сторону, а Иван вытянулся стрункой и уставился на женщину, будто кобра.

– Детей бить нельзя! – медленно и очень чётко произнёс он.

Женщина замерла с поднятой для удара рукой.

– Уходите отсюда и сына заберите! – также чётко выговаривая слова, добавил Иван.

Женщина схватила мальчишку за руку и медленно пятилась, не отрывая от него взгляда.

– В школу! В школу его отправьте! – уже тише добавил Иван.

Женщина кивнула головой, повернулась, схватила сына за руку и, спотыкаясь, бросилась наутёк так, что встречные прохожие оглядывались и качали головами.

– Это она чего? – Гошка с изумлением смотрел на улепётывающую цыганку. – Чего ты ей сказанул? Ты чё?..

Иван чувствовал себя погано. Он боялся, что снова разболятся зубы, но вышло всё совсем по-другому. Голова раскалывалась, будто её изнутри долбил дятел, в ушах шумел ненастроенный приёмник, мир закружил вокруг хоровод, а ноги казались вылепленными из студня. Иван, зажав себя в кулак, опустился на тротуар.

– Ванька! Ва-а-а-ань! – суетился вокруг него Гошка. – Что она тебе сделала? Цыганка толстая сделала что-то с ним, а потом убежала. Ваня-я-а-а!

Голова раскрутилась так, что Ваньку затошнило.

– Что с ним? Цыганка сглазила? Мальчику плохо! Надо «скорую» вызвать!

Вот «Скорая» нам ни к чему – на очередном витке, в башку Ивана протиснулась мыслишка. Тогда его точно в больницу надолго упрячут.

– Не надо «Скорую», – как можно твёрже произнёс он. – Я просто коленкой сильно стукнулся, сейчас пройдёт.

– Наверное, ему цыганка ногу сломала, – суетился народ. – Родителям надо позвонить. Знаешь телефон его родителей? – это уже Гошке.

– Я домашний знаю, – промямлил тот.