Текст книги "Проклятие Ирода Великого"

Глава девятая
В РИМЕ

1

Клеопатра оказалась права: шторм, бушевавший на Средиземном море три недели кряду, понес утлое суденышко, зафрахтованное Иродом за огромную сумму, на восток, к побережью Малой Азии, и разбил его о скалы острова Родос[122]122
  Родос – в букв. пер. с греч. означает «остров роз». Помимо роскошных роз, культивируемых здесь, отличался богатой растительностью – цитрусовыми, виноградниками, оливковыми рощами. Уже в глубокой древности прославился своими поэтами, музыкантами, философами (напр., тиран Клеобул, живший в VI в. до н. э., был причислен к Семи мудрецам; до сих пор в ходу один из множества его афоризмов: «Лучше всего – это знать меру»). При входе в гавань гор. Родос высилась гигантская бронзовая статуя в честь бога солнца Гелиоса, покровителя острова, высотой 37 м, считавшаяся одним из семи чудес света (т. н. Колосс Родосский, обрушившийся при землетрясении в 227 г. до н. э.). Особой славой пользовалась родосская школа скульпторов (мраморная скульптурная группа «Лаокоон» работы Агесандра, Афинодора и Полидора, хранящаяся ныне в Ватиканском музее).


[Закрыть]. Ирод лишился всего своего немудреного багажа, но чудом сберег оставшиеся у него сто талантов, подаренные сирийским богачом Сарамаллой. Впрочем, и этих денег он тут же лишился: увидев, какие страшные разрушения произвела на острове война, развязанная Кассием, он подарил их властям острова. Узнав от Ирода о постигшем его несчастье и желании как можно скорее оказаться в Риме, благодарные родоссцы предоставили ему триеру[123]123
  Триера – корабль, на котором гребцы располагались на трех палубах. Во время спокойного плавания триера шла под прямым парусом, крепившимся на откидной мачте. В отличие от других судов древности, триеры отличалась маневренности и быстротой.


[Закрыть], которая через два дня плавания доставила его в Брундизий.

На итальянский берег Ирод сошел нищим (со своими телохранителями-германцами он расстался еще в Египте). К кому бы он ни обращался за содействием, рассказывая о себе одну только правду, его принимали в лучшем случае за самозванца, в худшем – за сумасшедшего. Тогда Ирод решил идти в Рим пешком. Наведя справки, какой путь ему лучше избрать, чтобы быстрее достичь столицы, он ступил на базальт Аппиевой дороги[124]124
  Аппиева дорога – первая римская мощенная дорога протяженностью около 500 км. Ее первая часть, начинаясь от Капенских ворот Рима и до Капуи, была проложена в 312 г. до н. э. по чертежам основателя юриспруденции Аппием Клавдием Слепым и составляла 220 км; остальные 280 км от Капуи до Брундизии были проложены в 224 г. до н. э. При строительстве Аппиевой дороги были впервые применены технологии, которые считались передовыми в течение двух последующих тысячелетий: на предварительно выровненный грунт накладывался опорный слой, затем делалась поперечная отмостка, на который ложилась крупная отсыпка, поверх нее мелкая отсыпка и все это покрывалось обработанным камнем. Вдоль Аппиевой дороги были построены почтовые станции, постоялые дворы, сторожевые заставы, поставлены столбы с обозначением пройденных миль, возведены мосты, виадуки, а там, где неровности рельефа не позволяли спрямить дорогу, пробивались туннели. Византийский историк Прокопий, живший в VI в. н. э., назвал эту дорогу «царицей всех дорог». «Она была достаточно широка для того, чтобы на ней могли разъехаться два экипажа, – писал он, – и выложена камнем, который употреблялся для мельничных жерновов и не добывался в стране. Гладко отесанные камни были так хорошо пригнаны друг к другу без всякого металла или цемента, что казалось, будто они срослись. И, несмотря на непрерывное движение по ней экипажей и животных в течение многих столетий, мостовая нигде не имела трещин или каких-либо опасных мест, даже политура нигде не потеряла блеска». Во многом благодаря именно таким дорогам, как Аппиева, которыми римляне покрыли всю Европу, Малую Азию с Ближним Востоком и Северную Африку, Рим превратился в процветающую мировую державу. Странствующий греческий оратор Аристид (II в. н. э.) писал: «Земля сняла с себя прежнюю боевую одежду и появляется теперь в праздничном наряде. Теперь эллины и варвары могут путешествовать повсюду за пределами своей страны и везти с собой свое имущество, как будто переходя из одной родины в другую; теперь не страшны ни киликийские проходы, ни узкие песчаные дороги через Аравию в Египет, ни непроходимые горные цепи, ни безбрежные потоки, ни неизвестные варварские племена: для безопасности достаточно быть римлянином или, лучше сказать, вашим подданным. Вы сделали действительностью гомеровские слова “земля обща для всех”. Вы измерили всю землю, через реки повсюду перебросили мосты, прорубили в горах проезжие дороги, пустыни заполнили народами и все облагородили порядком и повиновением. Теперь не надо более описания мира, не надо перечислять обычаи и законы отдельных народностей; вы стали проводниками для всех во всем мире, раскрыли все ворота и дали каждому свободу видеть все своими глазами. Вы дали всем общие законы, уничтожили прежние – на словах интересные, на деле невыносимые – установления и, сочетав между собой народы, сделали весь мир подобным одной семье». Закончил этот панегирик Аристид молитвой по имя того, «чтобы этот город и это государство вечно процветали и не умирали, пока железо не поплывет по морю и деревья не перестанут цвести весной». Даже такой непримиримый критик римских порядков, как поборник христианства Тертуллиан (рубеж II–III вв. н. э.), и тот признавал, что благодаря дорогам, которыми римляне умостили всю подвластную им землю, мир стал богаче и лучше приспособлен к нуждам людей: «Мир теперь лучше культивирован и богаче обставлен, чем прежде. Теперь все доступно, все знакомо, все полно движения. На месте опасных раньше пустынь появились приветливые поля, нивы вытеснили леса, стада – диких животных, пески засеяны, скалы пробиты, болота осушены; теперь столько городов, сколько не было прежде хижин. Острова не коснеют больше от неплодородия, подводные скалы не страшны, повсюду земледелие, населенность, государственный порядок, жизнь».
  Аппиева дорога, по которой Ирод отправился из Брундизия в Рим, сохранилась до наших дней почти вся. И это не единственная дорога, напоминающая нам о Древнем мире. Рим, превратившийся в мировую державу, во многом обязан своим дорогам, проложенным по Европе, Малой Азии и Египту. Недавно итальянские археологи совместили снимки Европы, сделанные со спутников, с древними картами и обнаружили: современные автомагистрали, густой сетью покрывшие континент, практически полностью совпадают с сетью дорог, сооруженных в древности по описанным выше технологиям. Поистине: все дороги ведут в Рим. По крайней мере, вели в описываемое нами время.


[Закрыть].

Настроение у Ирода, несмотря на все испытания, выпавшие на его долю в последние месяцы, и смерть брата, было приподнятое. Мысль добиться назначения царем Иудеи Аристовула согревала его. Лучшей кандидатуры, чем этот храбрый молодой человек, нельзя было и выдумать. А как обрадуется царскому сану своего брата Мариамна!.. С самого начала пешего путешествия в Рим Ирод положил себе за правило идти без отдыха весь световой день, а чтобы время проходило незаметней, стал декламировать вслух стихи Гесиода[125]125
  Гесиод – первый исторически достоверно установленный греческий поэт, живший в VIII в. до н. э. Родился в Малой Азии и с детских лет занимался пастушеством, помогая семье вести хозяйство. Обманутый братом Персом, завладевшим отцовским наследством, стал странствующим рапсодом, исполняя на празднествах, пирах и состязаниях поэтов стихи собственного сочинения. На творчестве Гесиода сказалось влияние восточных (преимущественно хеттских) мифов, адаптированных к условиям современной ему греческой культуры и религии.


[Закрыть], которые помнил еще со школьной скамьи:

 
Создали прежде всего поколенье людей золотое
Вечноживущие боги, владельцы жилищ олимпийских.
Был еще Крон-повелитель в то время владыкою неба.
Жили те люди, как боги, с спокойной и ясной душою,
Горя не зная, не зная трудов. И печальная старость
К ним приближаться не смела. Всегда одинаково сильны
Были их руки и ноги. В пирах они жизнь проводили,
А умирали как будто объятые сном. Недостаток
Был им ни в чем не известен. Большой урожай и обильный
Сами давали собой хлебодарные земли. Они же
Сколько хотелось, трудились, спокойно сбирая богатства
Стад обладатели многих, любезные сердцу блаженных…
 

«Под властью Аристовула Иудея обретет, наконец, покой, и в ней снова появится золотое поколение людей, не знающих горя, которое станет проводить все свое время в праздничных пирах», – думал Ирод.

На Ирода, читавшего Гесиода по-гречески, оглядывались встречные путники, догоняли и шли рядом попутчики. Просили не прерывать чтения, и Ирод, уступая их просьбам, с еще большим упоением продолжал читать, удивляясь тому, что память его продолжает хранить то, что, казалось, давным-давно должно было бы забыться, а еще больше удивляясь современности звучания этих стихов, хотя созданы они были без малого восемь столетий назад. Чудилось Ироду, что продолжение этих стихов рисует современное положение Иудеи, которое Аристовулу надлежит исправить:

 
Землю теперь населяют железные люди. Не будет
Им передышки ни ночью, ни днем от труда, и от горя,
И от несчастий. Заботы тяжелые боги дадут им,
Все же ко всем этим бедам примешаны будут и блага.
Зевс поколенье людей говорящих погубит, и это
После того, как на свет они станут рождаться седыми.
Дети – с отцами, с детьми – их отцы сговориться не смогут.
Чуждыми станут приятель приятелю, гостю – хозяин.
Больше не будет меж братьев любви, как бывало когда-то;
Старых родителей скоро совсем почитать перестанут,
Будут их яро и зло поносить нечестивые дети
Тяжкою бранью не зная возмездья богов; не захочет,
Больше никто доставлять пропитанье родителям старым,
И не возбудит ни в ком уваженья и клятвохранитель,
Ни справедливый, ни добрый. Скорей наглецу и злодею
Станет почет воздаваться. Где сила, там будет и право…
 

Солнце стояла уже высоко, когда благодарные слушатели уговорили Ирода сделать привал и подкрепиться. Расстелили у дороги плащи, выложили на них снедь, предложили Ироду первому, за отсутствием чаш, выпить вина прямо из бурдюка. Поев, двинулись дальше. Среди попутчиков Ирода оказался знатный копт[126]126
  Копты – др. – евр. gibtith, араб. kibt., что означает «египтянин». Коренное население Египта до завоевания его Александром Македонским и расселения здесь арабов. Своеобразные искусство, культура и религия коптов оказали заметное влияние на весь древний мир средиземноморского бассейна, включая Иудею. Известно, что копты первые приняли и стали распространять христианство, как первыми учредили монашество, нашедшее позже распространение во всем христианском мире.


[Закрыть], вконец разорившийся у себя на родине и направлявшийся теперь в Рим искать правды и защиты. Сидя верхом на муле, он качался в такт его шагам и беззвучно плакал, утирая рукавом бурнуса слезы. «Нет в мире справедливости, – буднил он, ни к кому не обращаясь, – и никогда не было». Приняв Ирода за странствующего поэта, зарабатывающего себе на жизнь чтением стихов, он спросил:

– А стихи моей родины тебе известны? Не те, которые сочиняют сегодня, а старинные, которые созданы моими далекими предками?

Ирод, получивший в детстве классическое эллинистическое образование, которое предполагало основательное знание литературы древних народов, многие из которых исчезли, растворившись среди других, более молодых народов, ответил грустному копту:

– Известны.

– Старинные? – оживился копт.

– Очень старинные. Этим стихам уже три тысячи лет, и сочинены они были тогда, когда на земле не было еще ни евреев, ни греков, ни римлян.

– Умоляю тебя, прочитай! – стал просить копт. – Я хорошо заплачу тебе.

– Мне не нужны твои деньги, – ответил Ирод, – достаточно того, что вы накормили меня. Только мне не ведом язык твоих предков, я помню эти стихи в переводе на греческий.

– Все равно это стихи моего народа, читай их по-гречески, – сказал копт, слезая с мула и идя рядом с Иродом, чтобы лучше его слышать.

– Остальным нашим попутчикам, думаешь, будет интересно?

– Конечно! – с жаром произнес копт. – Как могут быть не интересны другим стихи моего народа, если мы первые в мире стали думать о душе человеческой?

– В таком случае, слушайте все, кому это интересно. – И Ирод в такт шагам, каким он и его спутники двигались по дороге, стал читать:

 
…Кому мне открыться сегодня? Кому мне открыться сегодня?
Братья бесчестны, Друзья очерствели,
Друзья охладели. Ищи у чужих состраданья!
 
 
Кому мне открыться сегодня? Кому мне открыться сегодня?
Алчны сердца, Потуплены взоры,
На чужое зарится каждый. От братьев отвернуты лица.
 
 
Кому мне открыться сегодня? Кому мне открыться сегодня?
Раздолье насильнику, В сердцах воцарилась корысть.
Вывелись добрые люди. Что толку – искать в них опоры?
 
 
Кому мне открыться сегодня? Кому мне открыться сегодня?
Хулу мирволят повсюду, Нет справедливых,
Благу везде поруганье. Земля отдана криводушным.
 
 
Кому мне открыться сегодня? Кому мне открыться сегодня?
Над жертвой глумится наглец, Нет закадычных друзей,
А людям потеха – и только! С незнакомцами душу отводят.
 
 
Кому мне открыться сегодня? Кому мне открыться сегодня?
У ближнего рады Нету счастливых,
Последний кусок заграбастать! Нет и того, с кем дружбу водили.
 
 
Кому мне открыться сегодня? Кому мне открыться сегодня?
Злодею – доверие, Бремя беды на плечах,
Брата врагом почитают. И нет задушевного друга.
 
 
Кому мне открыться сегодня? Кому мне открыться сегодня?
Не помнит былого никто. Зло наводнило землю,
Добра за добро не дождешься. Нет ему ни конца, не края…
 

Копт, прижавшись лицом к плечу Ирода, разрыдался.

– Ты… ты, – говорил он, но рыдания мешали ему высказать свою мысль до конца. Подойдя к мулу, он порылся в мешке, свешивавшемся с седла, достал оттуда небольшую статуэтку Осириса, сделанную из золота, и протянул Ироду: – Возьми на память. Это очень древняя работа, которая не имеет цены. Когда тебе станет трудно, помолись моему богу, он обязательно тебе поможет.

2

Так, за чтением стихов, которые цепкая память Ирода хранила множество, в обществе сменяющих друг друга попутчиков наш герой достиг, наконец, цели своего затянувшегося странствия – Великого города в той его части, где Аппиева дорога сливается с Латинской дорогой и находятся термы[127]127
  Термы – греч. слово, означающее «горячие бани». В самое Греции термов было немного и строились они в основном для поддержания личной гигиены. В Риме термы получили массовое распространение и стали одними из самых посещаемых мест. В отличие от Греции, в Риме были особенно популярны общественные термы, на строительство и содержание которых отпускались громадные средства из государственной казны. Самыми респектабельными считались термы, способные поспорить по архитектуре, внутреннему убранству и количеству использованного мрамора и драгоценных металлов с дворцами. Но какими бы ни были по отделке термы, роскошные или скромные, предназначенные рабов, все они обязательно должны были иметь одинаковую по инженерному решению отопительную систему, устроенную под полом, и состоять из шести самостоятельных, соединенных общими переходами, отделений: зала для занятий спортом (palaestra), раздевалки (apodyterium), горячей бани (caldarium), теплой бани (tepidarium), холодной бани (frigidarium) и бассейна (natatio). Добавлю, что все термы, какими бы роскошными они ни были (в т. ч. термы Каракаллы, больше походившие на императорский дворец, чем на баню), содержались за государственный счет и в них допускались все желающие, включая простолюдинов.


[Закрыть], на месте которых спустя два столетия возникнут роскошные императорские термы Каракаллы, сохранившиеся поныне.

Ирод, прежде чем предстать перед Антонием, решил смыть с себя многодневную грязь, накопившуюся на нем за время его нахождения в пути, и отправился в термы. Здесь его постигло первое разочарование, которое он испытал, вступив в раздевалку. Сбросив с себя одежду, он оказался в центре гогочущей толпы, которая указывала на него пальцем и улюлукала, привлекая внимание как тех, кто еще только собирался помыться, так и тех, кто уже вышел из бассейна, с удовольствием растирая свои распаренные, покрытые каплями воды розовые тела: «Смотрите, обрезанный! Вы только полюбуйтесь на этого урода! Позор! Уж лучше быть кастрированным, чем обрезанным![128]128
  Религиозно-мистический обряд отсечения крайней плоти мужского полового члена, распространенный у семитских народов, считался у римлян и греков бессмысленной порчей тела. Со временем многие восточные народы, приобщаясь к греко-римской культуре, перестали обрезывать своих сыновей. Исключение в описываемое нами время представляли одни иудеи, хотя именно они составляли основную массу переселенцев вначале в сопредельных с Иудеей, а затем и в более отдаленных странах, образовав там свои устойчивые общины (диаспоры). Подсчитано, что к концу I в. до н. э. – началу I в. н. э., из 60 млн. чел., проживавших в Римской империи, доля евреев составляла 10 процентов. Они-то и становились предметом насмешек коренного населения, которое из-за приверженности иудеев к обрезанию относили их к числу «примитивных народов», что стало толчком к возникновению антисемитизма (сам термин антисемитизм возник в конце XIX в.). Первые документально подтвержденные факты еврейских погромов относятся к V в. до н. э., а первыми авторами, описывавшими евреев в враждебных тонах, стали египетский жрец и историк Манефон (III в. до н. э.), сирийский философ, историк, географ и астроном Посидоний из Апамеи (II–I вв. до н. э.), родосский ритор Аполлоний Молон, александрийцы Лисимах и Херемон, грамматик Апион, сочинение которого «Египетские древности» стало предметом анализа и критики со стороны Иосифа Флавия в работе «О древности иудейского народа (Против Апиона)».


[Закрыть]». Вторым разочарованием для Ирода стало то, что его не впустили в дом Антония, жестоко избив при этом палками и плетьми. Один из рабов, прикованный цепью с железным ошейником к парадной двери, сжалился над Иродом, который, истекая кровью, продолжал рваться в дом, и посоветовал ему обратиться в канцелярию просьб и жалоб с письменным изложением причин, по которым ему необходимо встретиться с триумвиром. «Тогда, – сказал сердобольный раб, – тебя, быть может, допустят к Антонию».

У канцелярии просьб и жалоб собралась несметная толпа народу, съехавшаяся чуть ли не со всех концов света. Ирод понял, что пройдет не один месяц, прежде чем он попадет к заведующему канцелярией, который то ли примет у него прошение, а то ли нет, – все будет зависеть от суммы, которую Ирод ему заплатит[129]129
  Заведование канцелярией просьб и жалоб, считавшейся в Древнем Риме одной из маловажных, поручалось, как правило, вольноотпущенникам – рабам, получавшим свободу специальным актом об освобождении. Формально свободные, вольноотпущенники по-прежнему оставались пораженными в гражданских правах, которые имели свободнорожденные. В то же время при известных обстоятельствах вольноотпущенникам поручались высокие должности в государстве, благодаря которым они посредством взяток и подношений становились богатейшими людьми. Так, напр., вольноотпущенник императора Клавдия Нарцисс, бывший у него советником по делам прошений, обладал 400 млн сестерциев – самым крупным состоянием в древности, которое вообще известно (поэт-сатирик Ювенал считал его богатство равным состояниям Креза и персидского царя Дария I вместе взятым), а другой вольноотпущенник Паллант, советник по денежным делам, – 300 млн. сестерциев. Когда Клавдий пожаловался на истощение государственной казны, в Риме говорили, что если бы оба его вольноотпущенника «приняли его в товарищество, он имел бы избыток». Философ и писатель Сенека, сам обладавший огромным состоянием, писал заведующему при Нероне канцелярией просьб и жалоб вольноотпущеннику Полибию, когда у того умерла жена: «Ничто не должно позволить тебе предаться твоему горю. На тебя обращены взоры всех. Ничто заурядное, ничто низкое не приличествует тебе: от тебя мир желает и ожидает только великого. Ты должен столько людей выслушать, столько тысяч просьб пересмотреть. Чтобы предложить уму величайшего владыки такую большую массу вещей, стекающих с целого света, ты должен ободрить твой собственный дух. Ты не имеешь права плакать, потому что ты должен выслушать столько плачущих. Чтобы осушить слезы столь многих, которые находятся в опасности и желают снискать милосердие всемилостивейшего императора, ты должен прежде всего осушить свои собственные». Письмо это показывает, каким огромным уважением и влиянием в римском обществе пользовались недавние рабы, презираемые рядовыми гражданами Рима за свое низкое происхождение. Тогда-то и возникли первые байки об отсутствии ума у богатых выскочек, которые с удовольствием распространяли и слушали простолюдины. Приведу одну из таких баек. Некий богатый вольноотпущенник устроил пир и пригласил на него весь интеллектуальный цвет Рима. Желая посрамить одного из философов незнанием простых житейских вещей, он спросил его, почему из черных и белых бобов получается одинаково желтый соус. Философ ответил на вопрос вольноотпущенника вопросом: «Почему от черных и белых ремней на теле остаются одинаково красные рубцы?»


[Закрыть]. Но самым большим разочарованием для Ирода стал сам Великий город, в котором он не обнаружил ни красивых мраморных дворцов, которые в избытке были в Тире, ни широких прямых улиц, окаймленных колоннадами, как в Апамее, ни тенистых рощ с утопающими в них виллами, которые придавали особое очарование Антиохии.

Непрекращавшаяся десятилетиями борьба оптиматов с популярами, бесконечные гражданские войны сказались на Риме самым пагубным образом. Ирод долгими часами бродил по его тесным и грязным в эти короткие декабрьские дни улочкам и спрашивал себя: неужели он в самом деле находится в столице мировой державы, пришедшей на смену некогда могущественной державы Александра Македонского?

То тут, то там ему попадались на глаза остатки Сервиевой стены[130]130
  Сервиева стена – древняя крепостная стена, возведенная вокруг Рима предпоследним римским царем Сервием Туллием в VI в. до н. э.


[Закрыть], на которые он обратил внимание, еще только вступив по Аппиевой дороге в Рим. Из числа немногих каменных сооружений взгляд Ирода задержался разве что на базилике[131]131
  Базилика – в пер. с греч. «царский дом». Представляла собой прямоугольное в плане здание, разделенное внутри рядами колонн на несколько помещений (нефов). В Древнем Риме базилики использовалась как судебные и торговые здание, в христианские времена превращены в культовые сооружения. Архитектура базилик стала основным типом сооружения христианских храмов. Упомянутая в нашем рассказе Порциева базилика, построенная в 184 г. до н. э., считается самым древним каменным сооружением на территории Рима.


[Закрыть] Марка Порция Катона, Фламиниевом цирке[132]132
  Фламиниев цирк – цирк, построенный в III в. до н. э. народным трибуном Гаем Фламинием для столь любимых римлянами боев гладиаторов (имя Фламиния носит также дорога, соединившая Рим с гор. Ариминым (совр. порт Римини на востоке Италии, соединенный с Адриатическим морем каналом).


[Закрыть] и портике Помпея у подножия Капитолия[133]133
  Капитолий – в широком значении один из семи холмов, на которых построен Рим, в более узком – одна из двух вершин Капитолия. Уже в глубокой древности стал политическим и культовым центром города. При Тарквинии Древнем было начато, а при Тарквинии Гордом закончено строительство храма трех богов – Юпитера, Юноны и Минервы; к этому храму восходили римские полководцы во время триумфальных шествий. На Капитолии находился государственный архив, в 269 г. до н. э. построен храм Юноны Советчицы, при котором устроен монетный двор. Все эти постройки, равно как дворцы знати, строительство которых в седловине между двумя вершинами холма стало интенсивно вестись уже с 30-х гг. до н. э., не раз горели. По примеру Рима Капитолиями стали называться возвышенные места в других городах Италии и Западной Европы – колониях римской империи. В честь римского Капитолия названы здание конгресса в Вашингтоне (США) и его копия в Гаване (Куба).


[Закрыть]. Ироду рассказывали, что за тридцать лет, прошедших со времени смерти Суллы и до убийства Цезаря, в городе появилось немало дворцов и храмов, но его в районы дворцов из-за вконец истрепавшейся одежды не впустили. В остальном же Рим больше походил на свайную деревню, застроенную без всякого плана многоэтажными инсулами[134]134
  Инсулы – в букв. пер. с лат. «остров». Так назывались многоквартирые доходные дома, управляемые рабами, комнаты в которых сдавались внаем беднякам (т. н. инсуляриям). Цены на аренду помещений в инсулах были чрезвычайно высоки. Тем не менее домовладельцы, стремясь извлечь из своих инсул максимум прибыли, надстраивали над верхними этажами новые этажи с комнатами-клетушками, что приводило к частым обвалам домов и пожарам. Ювенал писал: «Тонкие стены нагроможденных одна на другую квартир, не могущие в достаточной мере защитить ни от жары, ни от холода, состояли из дерева или заштукатуренной драницы; особенно охотно употребляли так называемую сетчатку, соответствующую вследствие своей красивой внешности целям спекулянтов, которые главным образом и гонялись за внешностью». И все же Рим, как магнитом, притягивал к себе авантюристов со всех концов земли, почему уже Цицерон назвал Рим «общиной, образовавшейся из слияния множества народов». По свидетельству классика римской эпиграммы Марка Марциала (I в. н. э.), Рим представлял собой самое благодатное поприще обманщикам всякого рода. «Честный человек, – писал он, – совершенно не мог там рассчитывать на обеспеченное существование; еще менее мог надеяться на удачу тот, кто не умел быть ни сводником, ни кутилой, ни обвинителем, ни доносчиком, кто не умел соблазнить жену друга или получать плату за любовь от старых женщин, кто не умел шарлатанить у императорского дворца или наниматься в качестве клакера у музыкальных виртуозов».


[Закрыть], чем на мировую столицу.

В поисках ночлега Ирод обошел множество инсул, но ему не везло: в этих жалких строениях с перекошенными окнами или вовсе без них не находилось свободного помещения, а там, где таковые были, домовладельцы заламывали такие сумасшедшие суммы, что ему пришлось бы заложить не одну, а десять статуэток Осириса, какую подарил ему слезливый любитель древней поэзии копт.

В одной из инсул ему чуть было не повезло: толстый домовладелец в грязной тоге, услышав от Ирода, что ему нужен ночлег, по приятельски хлопнул его по плечу и сказал: «У меня есть прекрасная квартира, которая тебе подойдет. Подожди немного, как раз сейчас ее освобождает семья, которая задолжала мне за прошлый месяц и не собирается платить. – И, обратившись в черный проем сорванной с петель двери, сердито закричал: – Эй вы, поторапливайтесь, солидный господин, которому я только что сдал в наем вашу квартиру, не намерен ждать ни минуты!» Подстегнутая криком домовладельца, в дверном проеме показалась выселяемая семья. Первым вышел бледный мужчина лет пятидесяти, за ним появились три женщины разных возрастов, тащившие кровать о трех и стол о двух ножках, которые не могли стоять иначе, как только прислоненные к стене. Оставив свое добро на улице, мужчина и женщины вернулись в инсулу и вскоре снова появились, бережно неся, как сокровище, старую рухлядь: мятую латунную лампу, роговой фонарь, побитую посуду, сковороду, покрытую медянкой, глиняный горшок, от которого за версту разило тухлой рыбой, высохший венок из черного блоховника, которому приписывается целебная сила и который обыкновенно вешается в изголовье кровати, заплесневелый кусок тулузского сыра, который они берегли к празднику, моток спутанной веревки. «Поживете под мостом через Тибр, пока не поднакопите деньжат, – напутствовал их домовладелец и обратился к Ироду: – Квартира свободна, господин. Договоримся о цене и можешь вселяться хоть на всю отпущенную тебе богами жизнь, я беру недорого». Ирод, однако, отказался занять освободившуюся у него на глазах квартиру и пошел искать ночлег дальше.

В конце концов его согласилась приютить молодая проститутка с нарумяненным лицом и кривыми, как у кавалериста, ногами, взяв в оплату единственную ценность, которой располагал Ирод, – статуэтку Осириса. Статуэтка до такой степени понравилась проститутке, что она сверх жилья обещалась еженощно удовлетворять его мужские потребности, от которых Ирод сразу отказался, выставив встречное условия: ему нужен ночлег, только ночлег и ничего больше. Проститутка, пряча за пазуху золотую статуэтку, рассмеялась. «Все вы, проказники, так говорите, – погрозила она Ироду пальчиком, – пока не доберетесь до моей постели». Поднявшись следом за проституткой по шаткой вонючей лестнице на шестой этаж, Ирод оказался в тесной комнатушке-конуре, в которой не было ничего, кроме узкой кровати, голого стола и шаткого табурета. Проститутка, взобравшись на кровать, стала прыгать на ней и хвастать: «Это ложе любви познало парфян и германцев, киликийцев и каппадокийцев, египтян и нубийцев, иудеев и даков, здесь вкусил неземное блаженство даже один алан, который так страстно влюбился в меня, что чуть было не зарезал. Тебе крупно повезло, красавчик, что ты встретил меня». Ирода передернуло от развязности проститутки. «Мы договорились, что в обмен на Осириса ты уступишь мне кровать, а не станешь делить ее со мной», – сказал он. «Как? – удивилась проститутка. – Ты отказываешься вкусить моего тела?» «Именно, – подтвердил Ирод. – Так что потрудись оставить меня одного, а сама поищи на время приют у какой-нибудь своей подруги».

Проститутка, надув губы, ушла, а Ирод, смертельно уставший за долгий бестолковый день, проведенный в Риме, не раздеваясь повалился на кровать и тут же забылся сном.

Выспаться, однако, ему не удалось. Ночью его разбудили скрип ломовых телег, груженных огромными каменными глыбами и бревнами, которые не могли свернуть из одной узкой улочки в другую и, натыкаясь на стены инсул, сотрясали их от первого этажа до последнего. С возницами телег, которым, как узнал об этом позже Ирод, было запрещено въезжать в город в дневные часы, ругались погонщики вьючных животных, прибывшие в столицу из самых отдаленных мест, и требовали, чтобы возницы не загораживали дорогу и немедленно пропустили их, если не хотят, чтобы их хорошенько поколотили за испортившиеся по их вине продукты, которые ждут не дождутся в домах знатных римлян. Ближе к утру улица огласилась криками булочников и молочников, предлагавших только что выпеченный хлеб и молоко утреннего надоя. Солнце еще не взошло, когда Ирод понял, что ему не уснуть, и спустился на улицу в надежде найти что-нибудь съестное.

3

Город, несмотря на ранний час, уже оживал. Не проспавшиеся прохожие чуть ли не бегом неслись куда-то по своим неотложным делам и, натыкаясь друг на друга, обменивались репликами: «Куда ты спешишь ни свет, ни заря?» – «И не спрашивай. У меня на сегодня намечена куча важный дел». «Какие могут быть дела у такого бездельника, как ты?». «Сейчас я тороплюсь к моему патрону, чтобы раньше других пожелать ему доброго утра, а от него к его брату, который заболел, и упросить в его присутствии богов ниспослать ему скорейшее выздоровление. Потом я должен поспеть на свадьбу к Аврелии, которая выходит замуж в шестой и последний раз, как она уведомила меня в присланной вчера записке. От Аврелии мне необходимо нанести визит Клавдию Мартеллу, сын которого отмечает сегодня совершеннолетие и впервые наденет взрослую тогу. Кстати, ты не забыл, что нас с тобой ожидает сегодня к полудню Юлий Цивилис, которому мы обещали свою поддержку в суде? После Цивилиса мы должны навестить старуху Гирцию, чтобы скрепить своими печатями ее новое завещание, а от нее отправиться в театр. Из театра мне нужно еще побывать на пире, который устраивает Аэций Ампелий по случаю помолвки своей падчерицы. Скажу тебе по секрету: там сегодня состоится большая игра в кости. Надеюсь, мне сегодня повезет и я оторву, наконец, куш, а то я совсем поиздержался. Веришь ли, ни одного сестерция не осталось за душой, так что хоть беги из Рима в Остию[135]135
  Остия – крупная торговая гавань в устье Тибра, основанная в конце IV в. до н. э. Раскопки, проведенные здесь, обнаружили древний город с жилыми домами, среди которых многоэтажные доходные инсулы, термы, рынки и храмы.


[Закрыть], где можно вволю наесться бесплатных устриц».

Еще не отойдя от порога своего временного жилища Ирод увидел полного господина, который руководил работами рабов, подпиравших жердями покосившуюся стену и замазывающих зияющую щель, одновременно успокаивая высыпавших на улицу испуганных жильцов: «Ничего страшного не случилось и не может случиться. Смело возвращайтесь в свои квартиры и досматривайте сладкие сны, – мой дом простоит без ремонта еще сто лет, так что не забывайте вовремя вносить квартплату».

Ирод не спеша двинулся по улице по направлению к центру. За распахнутыми дверями школы дети хором читали по слогам Вергилия:

 
Сами домой понесут молоком отягченное вымя
Козы, и грозные львы стадам уже страшны не будут.
Будет сама колыбель услаждать тебя щедро цветами.
Сгинут навеки змея и трава с предательским ядом…
 

И без того узкая улица, по которой шел Ирод, была еще больше стеснена множеством деревянных построек, за которыми нельзя была увидеть входные двери в инсулы. Здесь на цепочке висела большая бутыль с вином, там красовалась калига, под которой сапожник корпел над сандалией, в третьей постройке с прибитыми к косяку огромными бритвой и ножницами ловко делал свое дело брадобрей, к которому выстроилась уже небольшая очередь из клиентов и зевак. Ирод ненадолго задержался возле пристройки с аляповатой картиной, изображающей пылающую жаровню и над ней улыбающегося поросенка на вертеле, перед пристройкой стояли столы, за которым завтракали шумно переговаривающиеся римляне. Ирод посмотрел, что они едят и что выносят им из чадящей кухни на подносах проворные официанты. В основном римляне ели черный хлеб и запивали его кислым вином. Те, что были посостоятельней, позволяли себе бобы и репу, похлебку, сваренную из чечевицы с рыбой, закусывая ее чесноком. Ну а самые богатые из них ели предварительно прокопченные и ночью сваренные с луком бараньи и свиные головы, считавшиеся у простолюдинов роскошным обедом, облизывали выпачканные жиром пальцы или вытирали их о подолы тог. У Ирода, не державшего со вчерашнего дня ни крошки во рту, при виде этой пищи пропал всякий аппетит, и он пошел дальше, натыкаясь на снующих взад-вперед лоточников и разносчиков разного рода товаров.

На выставленном прямо посреди улицы столике звенел медью меняла, предлагая желающим обменять деньги любой страны на сестерции, за менялой пристроились продавцы протертого гороха и колбас, а выглядывающий из распахнутых настежь дверей мясник «уступал почти даром» целую четверть быка с ногой, от которой за версту исходил мерзкий дух порченого мяса. Пьяный моряк, повесив на шею кусок корабельной обшивки с корявой надписью «Fortuna», жаловался на судьбу и обещался рассказать подробности пережитого им кораблекрушения каждому, кто угостит его вином. Худенький мальчик-еврей с протянутой грязной ладошкой приставал к прохожим, говоря, что мать не впустит его домой, если он не принесет ей сестерций-другой. Старик, прибывший в город из-за Тибра, предлагал купить у него серные нитки, которые надежней всего склеивают разбитую стеклянную посуду, так что она станет лучше, чем новая.

Внимание Ирода привлек нубиец, ведший в поводу слона. За нубийцем со слоном увязалась стайка горланящих мальчишек, тыкавших в ноги слона хворостинами; впрочем, ни нубиец, ни его важно шествующий слон не обращали на мальчишек ни малейшего внимания. Вскоре взору Ирода предстала еще одна занимательная сценка: фигляр демонстрировал прохожим козу с вызолоченными рогами и седлом, на котором прыгала, потрясая игрушечным копьем, обезьянка, облаченная солдатом. На противоположных углах при пересечении двух улиц пристроились заклинатель змей с плетеной корзиной и флейтой и пожиратель огня; вместе и порознь они предлагали прохожим за умеренную плату показать «смертельные номера», которые «не увидишь нигде в мире».

Чем ближе подходил Ирод к центральным кварталам Рима, тем солидней становились лавки, в которых были выставлены на продажу самые необыкновенные товары: испанская шерсть и китайский шелк, художественное стекло и тончайшее льняное полотно из Египта, вино и устрицы с греческих островов, сыр, изготовленный на альпийских лугах, и рыба, выловленная в Черном море. Персидские ковры лежали вперемешку с кусками отполированного красного дерева с затейливыми прожилками и слоновьей костью из Африки, ювелирными украшениями тончайшей работы и благовониями Востока, переливающимися всеми цветами радуги самоцветы, добытые в рудниках Урала[136]136
  Упомянутый выше Аристид в своем похвальном слове Риму говорил: «К вам приходит из всех стран со всех морей все, что производят времена года, все поясы, реки и озера, труд греков и варваров. Так что желающий осмотреть все это должен либо объездить целый свет, либо пожить в этом городе, так как все, что производится и изготовляется у всех народов, здесь имеется в изобилии во всякое время». И продолжал: «Здесь можно видеть такое количество товаров Индии и счастливой Аравии, что можно подумать, что впредь деревья там навсегда обнажены, и те народы будут принуждены явиться сюда, чтобы потребовать то, в чем они нуждаются, из своих же собственных произведений. Вавилонские одежды и драгоценности из глубины варварской Азии доходят сюда легче и в гораздо большем количестве, чем если бы их пришлось доставлять с одного из островов архипелага в Афины. Одним словом, сюда свозится все то, что доставляют торговля и мореплавание, что добывает земледелие, что извлекает на свет горное дело, что производят все существующие искусства, все, что рождается и производится на земле».
  Во многом благодаря такому положению вещей римляне презирали всякий труд; все их помыслы были направлены на добывание денег, что хорошо видно из слов Ювенала: «В Риме ничего нельзя было иметь даром», и Марциала: «За добродетель, равно как за порок, Рим платил самую высокую цену».


[Закрыть].

Толпы народа, заполнившие улицы, напоминали воды Тибра, в течении которого нельзя было обнаружить ни клочка обнаженного дна. И, как лодки на Тибре, плыли многочисленные носилки, дорогу которым прокладывали мускулистые рабы. Пробежал, гремя доспехами, отряд галлов, нанятый знатным римляном в качестве охранников своего домов и челяди. Будто из-под земли выросла и важно прошествовала процессия египтян в льняных таларах и с наголо обритыми головами, высоко неся на носилках статую богини Исиды. За греческим ученым шел, нагруженный свитками, рослый эфиоп. Армянские князья в высоких шапках и широких пестрых одеждах, окруженные бесчисленной свитой, прошли по центральной части улицы с молчаливой серьезностью, нарочито глядя себе под ноги, чтобы не выдать изумления от пестроты и роскоши окружающей обстановки. В отличие от армянских князей, британцы, покрытые с головы до пят татуировками, пялились на все, что ни видели вокруг себя, и громко переговаривались на своем корявом, никому не понятном языке, обнажая крупные, как тыквенные семечки, зубы.

У многочисленных адвокатских контор, как и у контор пророков-халдеев и салонов цирюльников с выставленными в витринах белокурыми косами скандинавок толщиной с локоть, клубились озерца людей. Кому-то требовалось нотариально заверить копии документов, кому-то узнать, что сулят им звезды, невидимые в это ясное солнечное утро, а кому-то еще сделать новомодную прическу с пробором посередине и кудрями с локонами по вискам. Ирод невольно задержал шаг у одной из адвокатских контор, заслышав шумный разговор между молодым патрицием в зимней шерстяной тоге и вышедшим проводить его маленьким горбатым адвокатом, на лице которого блуждала все понимающая улыбка. Из того, что выкрикивал патриций, Ирод догадался: накануне у него умер богатый дядюшка-сумасброд, единственным наследником которого был он, патриций. Все, кто знал при жизни этого дядюшку, и прежде всего его племянник, с нетерпением ожидали, когда же его приберут к своим рукам всемилостивейшие боги и можно будет вскрыть завещание. Дядюшка, наконец, умер, горбатый адвокат, помогавший составить сумасбродному старику завещание, вскрыл его сегодня в присутствии свидетелей, и оказалось, что хотя молодой патриций значится в нем как единственный наследник немалого богатства, однако вступить в наследование он не может. «Вы только вообразите, – возмущался патриций, обращаясь одновременно к адвокату и публике, собравшейся у его конторы, – этот старый хрыч, которого я до последнего часа холил и лелеял, отказавшись решительно от всех удовольствий, приличествующих людям моего возраста, завещал мне, единственному наследнику, свое состояние с тем условии, что я разрежу на куски его труп и прилюдно съем. Я спрашиваю всех вас, как вам это понравится? Нет, Рим поистине стал местом, где не осталось ничего святого, а есть только горы трупов и терзающих их воронов! Отныне в нашем городе не найдешь ни честности, ни благородства. Все люди разделились на две партии: на тех, кто удит, и тех, кто позволяет другим выуживать себя. Таким несчастным, который попался на уду своего вздорного дяди, оказался я». Адвокат, продолжая улыбаться, как мог утешал молодого патриция. «Ну и что? – говорил он. – Ты зажмурь покрепче глаза и вообрази, что глотаешь не куски мертвечины, а десять миллионов сестерциев». «Из которых половина достанется тебе», – продолжал возмущаться патриций. На это адвокат, расточая направо и налево улыбку, лишь пожал плечами и развел руками: «Что поделаешь? Таковы условия договора, который мы заключили между собой. Я, как любой другой скромный служитель Фемиды, обязан выполнить все условия заключенного между нами договора. Таково требование римского закона, который признан в целом мире как единственно справедливый. Меня поддержит любой суд, в который ты вправе обратиться. Я только осмелюсь напомнить тебе, что и наш договор, как завещание твоего дяди, скреплен подписями и печатями двух свидетелей, которых, между прочим, ты, не доверяя моему опыту, сам назначил, а мне не оставалось ничего иного, кроме как согласиться с твоим выбором. Как говорится, закон суров, но это закон, и правосудие должно свершиться, хотя бы погиб мир». «Уж лучше бы этот мир провалился в тартар вместе с тобой и такими крючкотворами, как ты, которые придумали эти законы…» – отвечал ему молодой человек под одобрительный гул собравшихся зевак.

Ирод не стал слушать, чем закончится этот разговор, и пошел дальше. Весь оставшийся день он бесцельно бродил по городу, все более и более волнуясь за судьбу своих родных и близких, оставленных в осажденной врагами Масаде. Как они обходятся без него, хватит ли у его брата Иосифа и шурина Аристовула сил и мужества, чтобы защитить оставленных на их попечение женщин?

Мысль о женщинах, о горячо любимой Мариамне и их сыне Александре, о том, что его прекрасная хрупкая жена ждет второго ребенка, не давала Ироду покоя. «Если мне удастся уговорить Антония назначить моего шурина царем Иудеи, назову второго сына в честь брата Мариамны Аристовулом», – поклялся он. Но как ему прорваться к Антонию?! Чувство бессилия, охватившее его в этом огромном многонациональном городе, заставило Ирода заскрипеть зубами.

«Многонационального?» – повторил Ирод и стукнул себя кулаком по лбу. Как он сразу не догадался обратиться за содействием к местным иудеям, связавшись вместо них с шлюхой? «Ох, и дурак же я, – ругал себя Ирод, досадуя на себя не столько из-за утраченной статуэтки, сколько из-за собственной бестолковости, обнаружившейся в простейшей житейской ситуации, из которой наверняка с честью вышел бы его прадед, выторговавший себе некогда в Египте право на откуп налогов.

Была уже ночь, когда Ирод возвратился в снятую им лачугу, без конца повторяя про себя как заклинание или молитву, обращенную невесть к кому: «Завтра, завтра же я встречусь с Антонием, уговорю его назначить царем Иудеи Аристовула и навсегда покину этот неприютный город».

4

Улицы Рима в этот поздний час были пусты и темны. Многочисленные лавки и таверны, еще недавно оживленные, были теперь наглухо закрыты. Изредка Ироду попадались носилки с трупами бедняков, которых рабы из похоронной команды несли в крематорий, чтобы там их сжечь, а прах высыпать в мутные воды Тибра. Еще реже встречались стражники, обходящие свои участки с факелами в руках. Перезванивались колокольчиками рабы, охранявшие отдельно стоящие дома состоятельных римлян; чем дальше отдалялся от центра Ирод, тем реже слышались звуки этих колокольчиков, а там и вовсе прекратились. Пронзительно закричал одинокий, как и Ирод, прохожий, на которого напали ночные грабители. Из окна одной из инсул выплеснули на улицу нечистоты, а с подоконника другой инсулы сорвался и с грохотом разбился о мостовую глиняный горшок с чахлыми цветами. И снова, как минувшей ночью, улицы стали заполняться ломовыми телегами, груженными глыбами камня и бревнами, и в спор с их возницами вступили погонщики вьючных животных, спешащие доставить свой товар к заказчикам до восхода солнца.

Ироду и в эту ночь не удалось сомкнуть глаз. В редкие минуты забытья ему виделись обнаженная Мариамна и окровавленный Малих, который, скалясь, говорил: «Мариамна теперь моя. Неужели ты всерьез полагал, что такая страстная женщина, как твоя женушка, может долго оставаться без мужчины? Сгинь и не мешай нашему наслаждению». Едва дождавшись утра, Ирод направился в центр города, не отвлекаясь в этот раз ни на что из того, что привлекло его внимание накануне. Вскоре ему повстречался тот, кого он искал: слепой нищий с красными вывернутыми веками. Гремя оловянной кружкой и натыкаясь на прохожих, нищий громко просил милостыню, и по его картавости Ирод сразу признал в нем еврея. Схватив нищего за локоть, словно опасаясь, что тот может исчезнуть, Ирод отвел его в сторону и негромко спросил по-еврейски:

– Знакомо ли тебе имя Ревекка? Она была служанкой покойной жены Марка Антония Фульвии.

Нищий вздрогнул, повернул к Ироду лицо с всклокоченной бородой и посмотрел поверх него незрячими окровавленными глазами.

– Отвечай! – потребовал Ирод. – Мне срочно необходимо с ней свидеться.

Нищий, не говоря ни слова и не пытаясь освободить локоть от цепкой хватки Ирода, повел его в переулок, где было меньше народа, здесь наклонился, отвернулся, зачем-то поднес руки к своему лицу, что-то с ним сделал, а когда снова обернулся, Ирод подивился перемене, происшедшей в нем: теперь на Ирода смотрел не калека, а еще не старый человек с ясным пытливым взором, веки которого вернулись на место.

– Зачем тебе понадобилась Ривка? – спросил он по-латыни.

– Нужна, – ответил Ирод по-еврейски. – Меня прислал Малих.

– Малих убит, – сказал нищий, переходя на еврейский язык.

– Знаю, – сказал Ирод. – Потому-то я здесь.

Нищий недоверчиво смотрел на Ирода.

– Берегись, незнакомец, сейчас в Риме находится Ирод. Он может убить тебя.

– Я и это знаю. Теперь, полагаю, тебе не нужно объяснять, почему мне срочно понадобилось свидеться с Ривкой. Ты поможешь мне встретиться с нею?

– Это будет нелегко сделать. Теперь Ривка прислуживет новой жене Антония Октавии.

– Разве Октавия держит ее взаперти?