Текст книги "Проклятие Ирода Великого"

– Нет, конечно. Но Ривка может отказаться встретиться с незнакомцем.

– Скажи ей, что я привез письмо от Малиха.

– Покажи это письмо.

– Не могу. Малих перед смертью велел передать свое письмо в руки лично Ревекке.

Нищий долго испытующе смотрел на Ирода, прежде чем произнес:

– Попробую устроить тебе встречу с Ривкой. Как мне назвать тебя?

– Назови как угодно. Скажи, что Малих послал в Рим своего человека для встречи с Р. Так и скажи: для встречи с Р, она поймет, о ком идет речь.

– Ты в этом уверен?

– Уверен.

– Ну что ж, жди меня здесь. Я попробую передать твои слова Ривке.

Нищий отвернулся от Ирода и наклонился, снова поднес руки к лицу, что-то сделал с ним, а когда выпрямился, поверх Ирода опять смотрели невидящие глаза с красными вывернутыми веками.

– Долго мне ждать тебя? – спросил Ирод.

– Жди, – неопределенно повторил нищий. – Встретиться с Ривкой нужно тебе, а не мне. Стой здесь и никуда не уходи.

Прошла целая вечность, прежде чем до слуха Ирода донесся желанный звон монет в оловянной кружке. По-прежнему натыкаясь на прохожих, навстречу Ироду шел слепой нищий. Поравнявшись с ним, он не стал возвращать свои кроваво-красные веки на место, а лишь сказал:

– Ривка ждет тебя.

– Где? – обрадовался Ирод.

– В цирюльне.

– Там, где в витрине выставлены косы скандинавок?

– Да, – сказал нищий, не переставая потряхивать своей оловянной кружкой. – Тебя проводить?

– Не нужно, я запомнил то место. Как я узнаю ее?

– Она сама к тебе подойдет, я описал ей твою внешность.

Ирод улыбнулся.

– Как мне отблагодарить тебя?

– Никак. Пусть нашей общей благодарностью Господу Богу станет торжество дела, ради которого отдал свою жизнь Малих.

Ирод поспешил к назначенному Ревеккой месту свидания. Здесь, как и вчера, толпилось множество женщин, но ни одна из них не походила на еврейку. Ирод, чтобы не привлекать ничье внимание, стал рассматривать выставленные в витрине цветные рисунки причесок с пояснительными надписями: кудрявый тупей, тупей на лбу с косичкой, срединный пробор с волнистым париком…

– Не оборачивайся, – услышал он за своей спиной женкий голос и почувствовал легкое прикосновение руки. – Передай мне письмо, которое ты привез.

Ирод, несмотря на предупреждение, обернулся. Перед ним стояла красивая рыжеволосая женщина с большими синими глазами. «Как у Мариамны», – невольно подумал он. Снова уставившись на рисунки, сказал негромко:

– Письмо в надежном месте. Я не захватил его, чтобы не навлечь на тебя неприятности. Тебе угрожает опасность.

– От кого?

– От Ирода. Он в Риме.

– Мне это известно. Но откуда он знает обо мне?

– О тебе рассказал ему Малих. Он давал читать Ироду все твои письма.

– Этого не может быть.

– Тем не менее это так. Из этих-то писем он и узнал, что ты подписываешь свои письма инициалом «Р».

– Так ты и есть Ирод?

– Ты угадала, – сказал Ирод, на всякий случай сжимая ладонь Ревекки в своей руки, чтобы та не вздумала сбежать.

– Так это ты устроил вчера драку возле дома Антония?

– Я.

– И у тебя нет никакого письма Малиха ко мне?

– Нет.

– Отпусти мою руку, ты делаешь мне больно.

– Не отпущу. Мне необходимо встретиться с твоим хозяином.

– Чтобы он убил меня?

– Ты не умрешь. Если ты организуешь мне встречу с Антонием, ты станешь моим лучшим другом.

– И врагом Иудеи. Я не хочу становиться врагом моей родины.

– Враг Иудеи Антигон, а не ты. Именно он домогается сегодня власти в Иудее.

– Уж лучше Иудея окажется под властью Антигона, чем под твоей. Ты был и навсегда останешься чужаком в моей стране.

– Мне не нужна власть над Иудеей. Единственное, чего я хочу, это чтобы царем Иудеи стал внук Гиркана Аристовул.

– Твой шурин.

– Мой шурин, – подтвердил Ирод. – По крайней мере, он не откусывает уши у людей, как это сделал Антигон.

Ревекка молчала. Она что-то обдумывала. Наконец, спросила:

– А если я откажусь помочь тебе?

– Ты не откажешься.

– Почему?

– Потому что ты поможешь не мне, а своей родине.

– Аристовулу?

– Иудее.

Ревекка опять помолчала, прежде чем произнесла:

– Малих мне платил.

– Ты станешь получать втрое больше, чем платил тебе Малих.

– Впятеро. Рим требует больших расходов.

– Хорошо, я буду платить тебе впятеро больше.

– Не ты. Я не хочу получать от тебя деньги. Пусть мне платит Аристовул, если Антоний сделает его царем Иудеи.

– Тебе будет платить Аристовул.

– Что я должна буду делать для него?

– То же, что делала для Малиха.

Ревекка вздохнула.

– Где ты остановился? – спросила она.

– Туда, где я остановился, я больше не вернусь.

– В таком случае назови место, где люди Антония смогут найти тебя.

– Я буду ждать их у термов на пересечении Аппиевой и Латинской дорог.

– А ближе ты не можешь выбрать место?

– Я плохо знаю Рим.

– Хорошо, жди у термов. Что мне сказать хозяину?

– Скажи, что его хочет видеть Ирод.

– И только-то?

– И только.

– Полагаешь, этого будет достаточно, чтобы Антоний принял тебя?

– Вполне.

Ревекка пожала плечами.

– Будь по-твоему. А сейчас выпусти мою руку, она у меня совсем затекла. И больше не ври мне.

– Разве я в чем-нибудь соврал тебе?

– Соврал. Сказал, что письмо Малиха, адресованное мне, ты спрятал в надежном месте, чтобы не навлечь на меня неприятности.

– Извини, я больше не стану врать тебе.

– А теперь идти к термам. За тобой приедут.

5

Ревекка не подвела. Она слово в слово передала Антонию то немногое, о чем Ирод ее попросил. Не успел он достичь пересечения Аппиевой и Латинской дорог, как к термам подскакал небольшой конный отряд во главе с Валерием Мессалой. Соскочив с коня, молодой сенатор заключил Ирода в объятия.

– Я чуть было не проехал мимо тебя, – сказал он вместо приветствия. – Что сталось с твоей внешностью, откуда взялись эти седые волосы? Ты перекрасился?

– Увы, увы, – ответил Ирод. – На мою долю выпали слишком серьезные неприятности…

– Ни слова больше, – не дослушал его сенатор. – Расскажешь обо всех своих злоключениях в присутствии Антония и Октавия. Антоний не поверил, когда ему доложили, что ты в Риме, и потому послал меня. А теперь садись на коня, надеюсь, ты по-прежнему лихой наездник и не вывалишься из седла?

Ирод легко вскочил на подведенного к нему разгоряченного коня, который нетерпеливо перебирал тонкими ногами, фыркал и косил на него фиолетовым глазом.

– Вперед! – скомандовал Мессала, и кавалькада сорвалась с места.

Ирод не смог сдержать слез радости, когда увидел спешащего ему навстречу друга, следом за которым в портике появился невысокий молодой человек приятной наружности.

– Ты ли это, храбрый лев? – спрашивал Ирода Антоний, беря его за плечи и оглядывая с головы до ног. – Почему не известил меня о приезде, где твоя свита, что значит этот твой нищенский наряд? – Вопросы сыпались из Антония один за другим, а Ирод, счастливый тем, что все его мытарства остались позади, лишь улыбался ему, и слезы, которые он не пытался скрыть, катились и катились по его щекам. – Ну, будет, будет, – говорил Антоний, продолжая обнимать его за плечи и поднимаясь с ним по широкой мраморной лестнице навстречу дожидающемуся их в портике молодому человеку. – Знакомься, Ирод, это мой товарищ по триумвирату и шурин Октавий, а это, Октавий, храбрый Ирод, сын Антипатра и мой давний друг, о котором ты знаешь всё.

– Мне достаточно знать, что отец Ирода помог моему отцу выиграть Александрийскую войну, – отвечал молодой человек, обнажая в улыбке мелкие неровные зубы, – чтобы считать его не только твоим, но и моим другом. – Стиснув руку Ирода и сощурив светлые глаза, выглядывающие из-под сросшихся рыжеватых бровей, Октавий, не переставая улыбаться, добавил: – И это, Ирод, будет так, если даже ты откажешь мне в своей дружбе.

Антоний, как гостеприимный хозяин, прежде, чем пригласить Ирода к столу и выслушать его, приказал слугам отмыть гостя в бане и переодеть в новую чистую одежду, после чего пригласил в атрий, где были выставлены мраморные бюсты всех его предков начиная с Геракла, отчего, как он тут же объяснил Ироду, род Антониев издревле именуется Гераклидами[137]137
  Гераклиды – легендарные потомки Геракла (лат. Геркулес), которые по окончании Троянской войны возвратились в Пелопоннес, где основали первые греческие государства. Согласно этой легенде, свое родовое имя Антонии получили от имени сына Геракла Антеона. На самом деле предки Марка Антония были плебеями, и лишь прадед его, тоже Марк, благодаря своим дарованиям, первым выбился из простонародной среды и добился сенаторского звания, а дед даже стал консулом – одним из двух высших должностных лиц в Римской республике (в римском летосчислении годы определялись не от основания Рима, а обозначались именами консулов).


[Закрыть]. «Как видишь, – заметил Антоний, – мы, римляне, не меньше вас, иудеев, почитаем своих предков и помним всех их по именам и деяниям».

Лишь после всего этого Ирода пригласили к столу, где собрался узкий круг друзей[138]138
  Друзья – в описываемую нами эпоху это слово несло не то содержание, какое мы обыкновенно вкладываем в него сегодня. Латинское понятие amicitia («дружба») включало в себя, прежде всего, внутриполитические фракционные образования, а также внешнеполитические союзы. Из числа друзей формировался своеобразный замкнутый коллегиальный орган, который внутри себя обсуждал и принимал решения по самым актуальным вопросам внутренней и внешней политики и затем выносил их на утверждение сената. Роль друзей была столь велика, что биограф римских императоров Марий Максим имел все основания сказать о них: «Для государства безопасней и лучше, если будет дурной император, нежели друзья императора; один дурной может быть обуздан многими хорошими; против многих дурных один хороший не может сделать ничего». В Средние века место друзей заняли фавориты, в новейшее время – люди, демонстрирующие сильным мира сего свою личную преданность и извлекающие из этой демонстрации максимум выгод для себя.


[Закрыть] Антония и Октавия. Ирод порадовался тому, что здесь присутствует Валерий Мессала, который однажды уже поддержал его и теперь, как он надеялся, поддержит его предложение утвердить на царском троне Иудеи Аристовула, немногим уступающим ему по возрасту. Октавий познакомил Ирода с Сальвидиеном Руфом и Корнелием Галлом, еще недавно никому не ведомым солдатам, поддержавшим его в войне с оптиматами и проявившим себя как опытные ораторы и дальновидные политики. Здесь же находился причисленный Антонием в свои друзья сирийский поэт Николай Дамасский, успевший завоевать сердце Октавия своей драмой, написанной на греческом языке, о целомудренной Сусанне, а больше как философ, развивающий идеи Аристотеля, и историк. В стороне от всех сидел вольноотпущенник Октавия Юлий Марат, который записывал все, о чем говорилось за столом.

Ирод, не упустив ни малейшей детали, поведал собравшимся о том, что произошло в Иудее и Сирии за последний год. Слушали его внимательно. Когда он закончил свой горестный рассказ, за столом установилась долгая тишина. Антоний, как если бы в испытаниях, выпавших на долю Ирода и его семьи, содержалась доля его вины, смежил веки и возлежал на мраморном ложе, покачиваясь из стороны в сторону. Октавий, напротив, возлежал не шелохнувшись и внимательно смотрел на Ирода, словно ожидая, что тот добавит к своему рассказу нечто важное, о чем не упомянул, но из-за чего, собственно, претерпев множество опасностей, прибыл в Рим. Мессала тоже не сводил глаз с Ирода, и во взгляде его читался вопрос: «Чем я могу помочь тебе?» Руф и Галл, лишь недавно введенные в круг друзей Антония и Октавия, не знали, как им следует вести себя в ситуациях, далеких от тех вопросов, в которых они разбирались и где их мнение могло хоть в какой-то степени оказаться полезным.

Первым заговорил Николай Дамасский.

– Конечная цель любого государства, и Иудея в этом отношении не составляет исключения, – начал он, – состоит в создании счастливой и прекрасной жизни. Так говорит Учитель, и точно так же, полагаю, считают присутствующие здесь триумвиры. – Николай отвесил легкий поклон Антонию, затем точно такой же поклон Октавию. – Зло состоит не в корысти людской и не в жажде обладания бóльшим, чем необходимо человеку для счастливой жизни, как полагал Платон, почему и предлагал отменить собственность и отказаться от семьи. Очевидно, что государство такой же естественный продукт природы, как и человек: в обществе, как и в природе, есть сильные и слабые, красивые и безобразные, богатые, как моря, кишащие рыбой, и бедные, как растительность в пустыне. Отказ от собственности, равно как от семьи, есть не что иное, как насилие над природой человека. Не государство учредило семью, но из семьи выросло государство. Чем более богатым делается государство, тем богаче становятся все его члены. В государстве, которое не содрогается от военных порясений, захватов как извне, так и изнутри, не должно быть места радикальным переустройствам. Все должно быть предоставлено естественному ходу событий, а поляризация общества на бедных и богатых снимается преобладанием зажиточных средних слоев. Вот почему, говорю я, нет и не может быть задачи более благородной, чем создание условий, при которых чувство ответственности за судьбу своего государства и нравственная добродетель становятся главным делом не только правителей, но и каждого гражданина. Отсюда становится понятным, почему сегодня Иудее более, чем какому другому государству из числа союзников Рима, необходим не просто лучший, но мудрый правитель. Из того, что мы услышали из уст нашего уважаемого гостя, – Николай наклонил голову в сторону Ирода, – можно заключить, что беда обрушилась на него и его семью не потому, что на Иудею напал Пакор, – Пакор лишь следствие сложившихся в Иудее обстоятельств, – а единственно потому, что власть в этой стране вознамерился захватить Антигон. Кто этот человек, если таковым можно назвать того, кто ради устранения соперника на пути к власти откусывает ему уши? Он опасный не только для Иудеи, но и для Рима мятежник. Вопрос в другом: а есть ли сегодня в Иудее человек, которому Рим может вверить всю полноту власти над страной, имея в виду, что страна эта должна стать для своих граждан и примером для других образцом счастливой и прекрасной жизни?

И снова за столом установилось тягостное молчание. Все ждали, что скажет Ирод. И Ирод, поняв, что именно теперь решается судьба как всей Иудеи, так и его семьи, сказал негромко, но твердо:

– Есть. Этого человека зовут Аристовул и в его жилах течет благородная кровь Хасмонеев, вернувших свободу своей родине и заключивших союз с Римом.

Неожиданно для всех слово взял недавний солдат Руф.

– Это не аргумент, – сказал он. – Добродетели не передаются по наследству. Это видно на примере того же Антигона, который довел до убийства твоего брата и откусил уши Гиркану. Если я правильно понял тебя, Ирод, то и в жилах Антигона течет та же кровь Хасмонеев? Какими другими качествами обладает Аристовул, которые побуждают тебя рекомендовать его правителем Иудеи?

– Он храбр.

– Храбрость приличествует воину, но не правителю. Мудр ли он?

– Аристовул еще очень молод. Мудрость придет к нему с годами.

– А что станется с Иудеей, пока Аристовул будет набираться мудрости? В Риме действует закон, согласно которому страной управляют консулы, избираемые народом сроком на один год. Им недосуг набираться мудрости, они должны быть мудрыми, – сказал молчавший до той поры Галл, акцентируя слово «должны».

И снова наступило молчание. Тогда Антоний разлепил, наконец, веки и перестал раскачиваться.

– И самые могущественные люди зависят от превратностей судьбы в такой же мере, в какой зависят от нее угнетенные, – задумчиво произнес он. Помолчав, сказал уже уверенно: – У меня есть предложение: царем Иудеи должен стать Ирод. Какого мнения ты, Октавий?

Октавий, по-прежнему не сводя взгляда с Ирода, ответил:

– Ирод с сегодняшнего дня мой друг. Этим сказано всё.

6

На следующий день Антоний и Октавий созвали сенат. Первым взял слово Валерий Мессала. Прирожденный оратор, он начал издалека. Напомнил сенаторам, что Иудея стала первой страной, которая заключила союзническое соглашение с Римом. Затем кратко обрисовал политическую обстановку в стране, сложившуюся с приходом к власти Хасмонеев, и роли, которую сыграл в прекращении междоусобной борьбы, разгоревшейся среди наследников Иоанна Гиркана, отец Ирода Антипатр.

– Именно Антипатр покончил со смутой в стране, за что не кто иной, как божественный Цезарь назначил его наместником Иудеи! – с пафосом произнес он.

Далее Мессала обрисовал причины возникновения и хода Александрийской войны в таких ярких и сочных красках, как если бы сам был ее участником.

– Не окажись на стороне Цезаря Антипатр с его храбрым воинством, последствия этой войны могли бы оказаться самые непредсказуемые, – подытожил он.

Лишь после этой затянувшейся преамбулы Мессала перешел к рассказу о самом Ироде, проявившим себя не только как друг Рима, но и как храбрый воин, способствоваший подавлению бунта в Апамее.

– Вон он, этот человек! – повысил голос Мессала. – Вы видите перед собой героя, которого злой рок заставил покинуть Иудею и, преодолев множество опасностей, прибыть в Рим, чтобы просить нас о помощи. Я верю, что сенат, принимая во внимание все обстоятельства, о которых я имел честь поведать вам, коллеги, окажет нашему союзнику и другу эту помощь.

Затем выступил Антоний. Как триумвир, ответственный за мир и порядок в восточных провинциях Рима, он в кратких энергичных выражениях обрисовал обстановку, сложившуюся с захватом власти в Сирии парфянским царем Пакором.

– Этот варвар никогда не посмел бы обнажить свой меч, – сказал он, – если бы не нашел поддержки в лице мятежников из числа врагов Рима, вроде Антигона. Именно такие негодяи, как Антигон, готовы пойти на любые преступление, вплоть до предательства интересов своего народа и измены союзническим обязательствам, ради удовлетворения собственных алчности и честолюбия. Стоит ли удивляться, что, проигнорировав мнение римского сената, он возомнил себя царем Иудеи, приняв из рук Пакора одеяние первосвященника? – Сделав паузу и оглядев сенаторов, которые все еще не понимали, по какой причине их сегодня спешно созвали, Антоний негромко, как о само собой разумеющимся, заметил: – Я, разумеется, в силу полномочий, возложенных на меня, направил в Сирию во главе легиона известного вам полководца Вентидия, усилив его вспомогательным войском во главе с Силоном. Но как бы ни были храбры и опытны эти военачальника, мятеж на Востоке может быть подавлен не только победами нашего оружия на полях сражений, но прежде всего унитожением корней, питающих этом мятеж. Корни произростают на местах. В том числе в Иудее. Вырвать эти корни – задача не Рима, но наших друзей, которые лучше знают положение дел в своих странах. Я вынужден констатировать: ситуация на Востоке меняется, и меняется вопреки нашей воле. Иудее сегодня нужен не просто наместник, но царь с самыми широкими полномочиями. Только такой царь сможет покончить со ставленником парфян Антигоном, несущим гибель и страдания своему народу, но и помочь нам в восстановлении мира на всем Востоке, вернув ему покой и благоденствие.

До сенаторов, наконец, дошло, ради чего их собрали, и они, стуча грифелями о доски, на которых делали записи, стали наперебой требовать:

– Имя! Назови имя человека, который способен спасти Иудею и вернуть покой и благоденствие Востоку!

Антоний, дождавшись тишины, широким жестом указал на Ирода.

– Этот человек перед вами! И я очень и очень настоятельно рекомендую вам запомнить его имя, поскольку вы не раз еще услышите его: наш верный союзник и защитник народа Иудеи Ирод, сын Антипатра!

Сенат единогласным решением назначил Ирода царем Иудеи, о чем тут же была сделана соответствующая запись, выгравленная затем на медной доске.

Сопровождаемый аплодисментами, Ирод вышел на площадь, приветствуемый народом. По правую руку от него шел Антоний, по левую Октавий; за ними попарно шли консулы и другие должностные лица. В таком порядке они взошли на Капитолий, где в торжественной обстановке поместили в архив решение сената о назначении Ирода царем Иудеи, а оттуда в том же порядке перешли в храм Юпитера, где принесли установленную жертву богам.

7

Вечером того же дня в доме Антония состоялся пир в честь новоизбранного царя – первого после почти шестисотлетнего перерыва[139]139
  Последним царем Иудеи был Метафания, сын Иосии от Хамутали, дочери пророка Иеремии. Вавилонский царь Навуходоносор, завоевав Иерусалим в 599 г. до н. э., назначил его царем Иудеи под именем Седекия. Об этом Седекии читаем в Библии: «О худых смоквах, которых и есть нельзя по негодности их, так говорит Господь: таким Я сделаю Седекию, царя Иудейского, и князей его и прочих Иерусалимлян, остающихся в земле сей и живущих в земле Египетской; и отдам их на озлобление и на злострадание во всех царствах земных, в поругание, в притчу, в посмеяние и проклятие во всех местах, куда Я изгоню их. И пошлю на них меч, голод и моровую язву, доколе не истреблю их с земли, которую Я дал им и отцам их» (Иер. 24:8-10). При повторном завоевание Иерусалима в 588 г. до н. э. Навуходоносор приказал убить детей Седекии на его глазах, затем ослепил его и, заковав в цепи, отправил в Вавилон, где тот вскоре скончался.


[Закрыть]. Ирод знал толк в пирах, сам не раз устраивал их, умел завязать непринужденную беседу, в которую втягивались все присутствующие, а когда ему это было нужно, играючи решить между двумя здравицами сложнейшие вопросы, на которые в обычной обстановке уходили месяцы. Но то, что увидел он в доме Антония, стало для него во многом внове. Начать с того, что зал, в котором были накрыты столы, поражал своими размерами и роскошью убранства. Колонны, сделанные из цветного мрамора, уходили в неизмеримую высь, подпирая золоченный потолок. Пиршественные столы и ложа перед ними были с ножками из слоновой кости и покрыты пурпуровыми покрывалами с золотой бахромой; посуда с яствами и кубки для вина также были из чистого золота. Женщины за столами не сидели, как это было принято в Иудее и на всем Востоке, а возлежали рядом с мужчинами, подложив под локти парчовые подушки.

Ироду предложили ложе между Антонием и Октавием. Напротив них возлежали Николай Дамасский и Октавия с Скрибонией – жены Антония и Октавия. Октавия, будучи на пять лет старше своего брата, выглядела такой же юной и внешне очень походила на него – такая же невысокая и светлоглазая, с рыжеватыми волосами с завитком на лбу по моде времен республики, небольшими ушами и прямым, с едва намеченной горбинкой и заостренным книзу носом, и такими же мелкими, как у брата зубами. Во все время пира она не сводили с Антония блестящих влюбленных глаза и, казалось, говорила всем: «Полюбуйтесь, как прекрасен мой муж!» В отличие от Октавии, Скрибония выглядела много старше своего мужа. Черты лица ее выглядели скорее капризными, чем приятными, а фигура излишне полной, как у женщины, которая, став дважды матерью до того, как стать женой Октавия, перестала следить за своей внешностью, полагая, что она и без того неотразимо хороша. Антоний, как это с ним обыкновенно случалось на пирах, много пил и ел, требовал от музыкантов «поддать жару», поскольку они играют не на обычном пиру, а на венчании на царство его лучшего друга, а от танцовщиц не стесняться обнажать свои плоские животы и крутые бедра. Октавий, казалось, стыдился шумливости и развязности своего старшего товарища по триумвирату, превратившегося с недавних пор в дуумвират, ел мало и еще меньше пил, предпочитая всем другим напиткам ретийское вино. По-настоящему Октавий оживился, когда Николай Дамасский предложил участникам пира вопросы, которые обыкновенно задаются гостям на пирах: кто были родители Гекубы, какими были слова песен сирен, сводивших с ума моряков, как звали собаку Одиссея – единственное существо, признавшее в возвратившемся после двадцатилетнего отсутствия герое Троянской войны своего хозяина? Чем мудреннее делались вопросы Николая, тем большее число гостей выбывало из игры. Продолжали отвечать на вопросы сирийского поэта и философа одни лишь Ирод и Октавий. В конце концов победа в этой игре досталась Октавию, знания которого оказались более свежими[140]140
  Октавий, будущий император Август, получил, как и Ирод, классическое греческое образование; он все еще учился в Аполлонии (совр. Поджан на терр. Албании), когда был убит Цезарь и он, вопреки просьбам матери, прервав учебу, возвратился в Рим. Раскопки, проведенные на месте бывш. Аполлонии итальянскими и советско-албанскими археологами в 50-х гг. ХХ в., обнаружили здесь термы, храм и театр античных времен.


[Закрыть]. Октавий радовался, как ребенок, и в эти минуты показался Ироду гораздо младше своих двадцати двух лет. Ирод искренне поздравил соперника с победой, а Октавий, все еще возбужденный от игры, посоветовал ему взять с собой в Иудею Николая Дамасского и продолжить свое образование, дабы при следующей их встрече не сдасться так легко.

– Я так и поступлю, – сказал Ирод, – если только сам Николай согласится сменить Рим на Иерусалим.

– Соглашусь, – снисходительно сказал сириец, – тем более, что я давно собирался посетить Иудею, да все не представлялось случая.

По окончании пира Антоний, проводив гостей, уединился с Иродом. Странным образом он был абсолютно трезв, а не бесшабашен и шумлив, каким выглядел за столом.

– Скажи, – спросил он с тоской в голосе, – как там Клеопатра, все так же хороша собой?

Ироду Клеопатра никогда не казалась красивой, скорее наоборот, и потому он, желая отвлечь Антония от мыслей о Клеопатре, сказал:

– Твоя Октавия чудо как прекрасна. Она весь вечер не сводила с тебя влюбленного взгляда.

Антония разозлили слова Ирода.

– Точно таким же телячьим взглядом она смотрела на своего покойного мужа Марцелла, от которого, между прочим, родила сына.

Ирод удивился.

– Сколько же ей было лет, когда она овдовела?

– Пятнадцать. Я ненавижу эту рыжую курицу, которая вообразила себя венецианской блондинкой. – Злость, звучавшая в голосе Ирода, снова сменилась тоской. – Но ты не ответил на мой вопрос о Клеопатре. Она скучает без меня?

– Мне показалось, что да, – соврал Ирод, вспомнив, как царица приняла его в ванне, наполненной молоком.

Антоний просветлел лицом.

– Если тебе доведется снова встретиться с нею, скажи, что я по-прежнему люблю ее, только ее одну. – Положив руку на плечо Ирода, добавил: – И вот что еще я хочу посоветовать тебе: постарайся сделать так, чтобы Клеопатра стала твоей союзницей. Втроем мы превратим Восток в цветущий край, и тогда неизвестно, будет ли Восток оставаться провинцией Рима или Рим превратится в провинцию Востока.

Это было что-то новое. Ирод не вполне понимал, говорит ли Антоний серьезно или испытывает его на верность давним союзническим обязательствам Иудеи и Рима.

– Я передам Клеопатре твои слова о том, что ты все еще любишь ее, – сказал он.

– Ее одну, – уточнил Антоний и подтолкнул Ирода в спину. – А теперь иди отдыхай, царь Иудеи. У тебя был сегодня непростой день.

Постель Ироду приготовила Ревекка. Помогая ему раздеться, она тихо спросила по-еврейски:

– Какие будут поручения, мой мелех?[141]141
  Мелех – в пер. с евр. означает «царь». Представляется не лишенной любопытства литературоведческая гипотеза, согласно которой Михаил Шолохов не случайно дал герою «Тихого Дона» фамилию Мелехов, желая подчеркнуть тем самым его значимость в борьбе, развернувшейся на Юге России в годы революции и гражданской войны, и особую роль казачества с его укладом жизни и верностью традициям, которую ему предстоит сыграть в будущем.


[Закрыть]

– Постарайся стать служанкой не столько жены Антония Октавии, сколько его самого. Я хочу знать все, о чем он думает и какие строит планы на будущее.