Текст книги "Проклятие Ирода Великого"

Глава четвертая
ПЕРВАЯ ПОБЕДА

1

Профессиональной армии со времени исхода из Египта у Израиля не было. Просто существовало правило: каждый мужчина, начиная с двенадцатилетнего возраста, был обязан носить оружие и уметь обращаться с ним. Уже после сорокалетнего хождения по пустыне евреи вступили в Ханаан как воинственное племя, с оружием в руках завоевывающее каждую пядь земли, на которой веками жили иные народы и племена, считавшие эту землю своей. Четырехстолетнее правление Судей было временем непрерывных войн с коренными народами Ханаана, объявленных врагами евреев не потому, что они были против расселения среди них пришельцев, а потому, что поклонялись иным богам и поэтому подлежали истреблению[49]49
  В Библии читаем повеление Бога народу Своему: «В городах сих народов, которых Господь, Бог твой, дает тебе во владение, не оставляй в живых ни одной души; но предай их заклятию: Хеттеев, и Аморреев, и Хананеев, и Ферезеев, и Евеев, и Иевусеев, как повелел тебе Господь, Бог твой, дабы они не научили вас делать такие же мерзости, какие они делали для богов своих, и дабы вы не грешили пред Господом, Богом вашим», Вт. 20:16–18. Повеление это вызвало крайнюю жестокость в отношении к поверженному противнику. Даже такой любимец Бога, как псалмопевец и победитель Голиафа Давид, не чурался жестокости: «И собрал Давид весь народ, и пошел к Равве (главный город аммонитян, ныне столица Иордании Амман. – В. М.), и воевал против нее, и взял ее. И взял Давид венец царя их с головы его, – а в нем было золота талант и драгоценный камень, – и возложил его Давид на свою голову, и добычи из города вынес очень много. А народ, бывший в нем, он вывел, и положил их под пилы, под железные молотилки, под железные топоры, и бросил их в обжигательные печи. Так он поступил со всеми городами Аммонитскими. И возвратился после того Давид и весь народ в Иерусалим», 2 Цар. 12:29–31. Подобная жестокость ужаснула Самого Господа Бога, почему Он и запретил Давиду возведение храма в Иерусалиме, несмотря на огромную подготовительную работу, проделанную им, передоверив это дело сыну Давида от Вирсавии Соломону: «И приказал Давид собрать пришельцев, находившихся в земле Израильской, и поставил каменотесов, чтобы обтесывать камни для построения дома Божия. И множество железа для гвоздей к дверям ворот и для связей заготовил Давид, и множество меди без весу, и кедровых дерев без счету, потому что Сидоняне и Тиряне доставили Давиду множество кедровых дерев. И сказал Давид: Соломон, сын мой, молод и малосилен, а дом, который следует выстроить для Господа, должен быть весьма величествен, на славу и украшение пред всеми землями: итак буду я заготовлять для него. И заготовил Давид до смерти своей много. И призвал Соломона, сына своего, и завещал ему построить дом Господу, Богу Израилеву. И сказал Давид Соломону: сын мой! у меня было на сердце построить дом во имя Господа, Бога моего; но было ко мне слово Господне, и сказано: ”ты пролил много крови и вел большие войны; ты не должен строить дóма имени Моему, потому что пролил много крови на землю пред лицем Моим. Вот, у тебя родится сын: он будет человек мирный; Я дам ему покой от всех врагов его кругом: посему имя ему будет Соломон (мирный, богатый миром. – В. М.). И мир и покой дам Израилю во дни его. Он построит дом имени Моему, и он будет Мне сыном, а Я ему отцем, и утвержу престол царства его на век”. И ныне, сын мой! да будет Господь с тобою, чтобы ты был благоуспешен и построил дом Господу, Богу твоему, как Он говорил о тебе». 1 Пар. 22:2-11.


[Закрыть].

В то далекое время освоения Земли обетованной армия евреев представляла собой народное ополчение, создаваемое не во всей стране, а там и тогда, где и когда в таком ополчении возникала необходимость.

Потребность в профессиональных воинах появилась с окончанием времени судей и появления царей. Уже первый израильский царь Саул обзавелся войском численностью 3 тысячи человек, которое по мере надобности увеличивалось до нескольких сот тысяч за счет народного ополчения. Войско Давида насчитывало 288 тысяч человек и делилось на 12 частей, каждая из которых поочередно несла службу в течения месяца (казармой им служил «дом храбрых», устроенный в Иерусалиме). Но и Давид, когда в этом возникала необходимость, мог довести численность своей армии до полутора миллионов человек – опять же за счет призыва населения в народное ополчение.

Такое положение сохранялось на протяжение многих веков. Первую собственно профессиональную армию в Иудее учредил племянник Иуды Маккавея, сын Симона и внук Маттафии Иоханан-Гиркан (поддержанный отцом Ирода Антипатром первосвященник Гиркан доводился Иоханану-Гиркану внуком). Но об этом мы расскажем подробней в следующей главе.

2

За четыре года до описываемых событий Антипатр, вернувшись из Египта, взялся за организацию новой армии, отвечающей требованиям эпохи. Эту армию он разместил во всех крупных городах и крепостях Иудеи, назначил начальниками гарнизонов наиболее опытных воинов, а общее командование армией возложил на Малиха, отличившегося в Александрийской войне. Параллельно с организацией регулярной армии Антипатр учредил вспомогательные войска, на которые возложил охранные функции. Начальником вспомогательных войск, расположившихся главным образом в Иерусалиме и его окрестностях, он назначил своего старшего сына Фасаила.

Каждый из вновь назначенных командиров обладал своими достоинствами. Малиха отличали хладнокровие, умение быстро сориентироваться в боевой обстановке и, обнаружив в стане врага слабое место, устремиться туда, увлекая за собой солдат. Вместе с тем он был разумно осторожен, берег людей и не лез без крайней необходимости на рожон. Антипатр в таких случаях сердился на него, упрекал его в трусости, а Гиркан хвалил, повторяя полюбившийся ему стих из Екклесиаста: «Мудрость лучше силы». Фасаил, в отличие от Ирода, был немногословен, но расчетлив и хитер. Он никогда ничего не делал сгоряча, не взвесив предварительно все за и против. Не обладая силой и сноровкой брата, он тем не менее часто одолевал его, вызывая у Ирода злость. Эту особенность в своих сыновьях Антипатр обнаружил, когда те были еще детьми. Ирод ни в чем не хотел уступать старшему брату и стремился сам верховодить во всем, что бы ни затевал Фасаил, собирая вокруг себя соседских мальчишек. Фасаил переманивал их на свою сторону, и тогда между детьми возникали потасовки. Ирод, как более сильный, схватив брата за грудки, тянул его на себя, стремясь повалить его на землю. Фасаил, сколько мог, сопротивлялся, а потом внезапно поддавался, и Ирод, потеряв равновесия, оказывался лежащим спиной в уличной пыли. Фасаил же, как победитель, садился на него верхом, вызывая восторг у сверстников. Ирод, сплевывая набившуюся в рот пыль, кричал, что так бороться нечестно, что он все равно сильнее Фасаила, а Фасаил, удовлетворенный одержанной победой, отходил к гогочущим мальчишкам и, усмехаясь, говорил: «Сильнее, сильнее. Только почему ты лежишь на лопатках, а я стою на ногах?»

Первосвященник Гиркан никак не отнесся к новшествам Антипатра: ему было достаточно того, что в его непосредственном ведении находилась Храмовая стража, а что касается обеспечения безопасности Иудеи от внешней угрозы и охраны ее городов от внутренних беспорядков, то тут Антипатр был для него непререкаемым авторитетом. И на этот раз не обошлось без вмешательства в дела отца Ирода со стороны священников. Они нашептывали Гиркану: «Неужели ты не видишь, что этот идумеянин затеял с тобой опасную для твоей жизни игру? Преже чем съесть мышь, кошка играет с ней. Точно также Антипатр играет с тобой. Ни для кого не секрет, что все больше и больше евреев, не желая мириться со своеволием Антипатра и его сыновей, покидают страну, чтобы сохранить веру наших отцов. Или ты хочешь, чтобы вокруг тебя не осталось ни одного иудея и дарованная нам Предвечным земля оказалась заселенной одними лишь идумеянами, которые только делают вид, что разделяют с нами нашу веру?» На все эти нашептывания Гиркан отвечал короткой фразой: «Уповайте на Господа: Он – наша помощь и щит». И добавлял: «Все, что ни делает Антипатр, он делает для нашей с вами безопасности и в видах укрепления нашего союза с Римом. А кроме того, во главе войска стоит не идумеянин, а такой же, как мы с вами, правоверный иудей Малих. Да будет вам ведомо, что если для Антипатра Малих прежде всего храбрый воин, то для меня он защитник веры отцов наших и мой личный друг, которого я знаю с отроческих лет».

Тем не менее Гиркан, уступая давлению священников, забросал Цезаря и сенат Рима письмами, в которых просил все новых и новых подтверждений лояльного отношения римлян к иудеям, где бы те ни поселились, напирая на их право на особое к ним отношение, обусловленное исключительностью их верой, отличной от веры всех других народов. К удовлетворению Гиркана, римляне дали ему множество таких подтверждений, которые он не без гордости за свои дипломатические способности показывал Антипатру. Тот, знакомясь с ними, делал копии этих документов. «Зачем тебе столько копий?» – удивлялся Гиркан. «Ты даже не представляешь, какое великое дело ты сотворил! – отвечал Антипатр. – Благодаря тебе отныне каждый иудей, где бы он ни жил – в Сирии ли, в Египте, Риме, да хоть на краю света, – может свободно вздохнуть, не опасаясь за свою жизнь и имущество, за чистоту своей веры или за то, что его насильно возьмут в солдаты и заставят умирать за чуждые нам интересы. Этими документами должны быть снабжены все иудейские общины от края и до края земли!» От таких слов обычно скупого на похвалы Антипатра Гиркан краснел, как девушка на выданье. «Не умаляй и своих заслуг в моем скромном деле защиты интересов иудеев, – говорил он. – Если бы не ты и твоя верность Цезарю, эти документы вряд ли вообще могли появиться. Можешь сделать с них любое число копий, – я все их подпишу и скреплю своей печатью».

Антипатр, хваля Гиркана, не лукавил. Но в документах, полученных из Рима, он увидел нечто большее, чем увидели Гиркан и его священники. Учредив новые войсковые соединения, он озаботился теперь тем, чтобы снабдить эти соединения глазами и ушами. А такими глазами и ушами могли стать разведчики, или, как он называл их вслед за Моисеем, пославшего двенадцать мужей от каждого колена израилева в Ханаанскую землю, чтобы те досконально изучили все на месте, – соглядатаями. Во избежание провала соглядатаи Антипатра должны были быть снабжены надежными охранными грамотами. Такие охранные грамоты он увидел в документах, присланных из Рима, и сделал с них копии. Гиркан, не задавая лишних вопросов, каждую из них подписал и скрепил своей печатью.

3

Теперь Антипатр был уверен в успехе задуманной им разведывательной службы и безопасности соглядатаев, которых он подобрал из числа верных ему иудеев. Прежде чем выступить против Басса, он вызвал их в Сепфорис и подробно проинструктировал, что и как они должны выведать в Сирии. Нетерпеливому Ироду, оправившемуся, наконец, от раны, новая выдумка отца показалась намеренным затягиванием с началом войны. Антипатр, однако, умерил пыл сына, сказав, что не намерен рисковать своими детьми и разрешать им очертя голову прыгать в реку, не удосужившись заранее проверить, достаточно ли она глубока.

– Хватит с меня того, что ты чуть было не погиб, опрометчиво ринувшись в Сирию мстить за смерть Секста.

– Своим соглядатаям ты доверяешь больше, чем моему мечу, – упрекнул отца Ирод.

– Ты веришь в силу своего меча, – ответил ему на это Антипатр, – а я хочу, чтобы ты при этом был еще огражден и щитом.

Ирод усмехнулся.

– Хотел бы я посмотреть на этот щит, – сказал он.

– Изволь. У меня нет тайн от моих сыновей, – сказал Антипатр и вручил Ироду и Фасаилу по экземпляру охранных грамот.

Ирод, бегло ознакомившись с ними, молча вернул их отцу: на него эти грамоты не произвели впечатления. Фасаил же, внимательно прочитав их, одобрил замысел отца. Он оценил то, что Антипатр, отправляя соглядатаев в Сирию, где римляне схлестнулись с римлянами, столь тщательно озаботился их безопасностью. Эти грамоты были двоякого рода: рассчитанные как на сторонников Цезаря, так и на его противников. Грамоты, рассчитанные на сторонников Цезаря, представляли собой копии его указов, в которых перечислялись льготы, предоставляемые иудеям диктатором. Грамоты, предназначенные для его противников, также представляли собой копии официальных документов, но подписаны были уже не Цезарем, а другими высшими римскими чиновниками, или представляли собой выписки из народных постановлений городов, подчиненных Риму.

Ирод, пока Фасаил изучал документы, демонстративно зевал, всем своим видом показывая отцу и брату, что не верит в успех задуманного ими мероприятия. Фасаил же, прежде чем грамоты были розданы соглядатаям и те отправились в Сирию, попросил у Ирода письменные принадлежности, чтобы сделать для себя выписки. Тот предложил ему свой дневник, и Фасаил своим каллиграфическим почерком вписал в него:

«Гай Цезарь сим постановляет: пусть ни один чиновник, ни один претор, ни один легат не набирает себе войска из числа иудеев, равно как не допускает солдат вымогать от иудеев деньги ни для зимовок, ни под каким-либо другим предлогом; пусть иудеи будут свободны от всех решительно повинностей; все, что принадлежит иудеям в силу приобретения или покупки, должно принадлежать им невозбранно»;

«Я, Юлий Гай, претор и консул римский, сим сообщаю: поскольку в постановлении сената о запрещении всяких сходок в Риме и провинциях изъяты из общего правила иудеи, то и я равным образом, запретив все прочие сходки, разрешаю одним только иудеям собираться сообразно их установлениям и отправлять требования их закона. Поэтому и все чиновники на местах, принявшие иные постановления относительно иудеев, должны отменить их вследствие доблестного и прекрасного отношения к нам иудеев – наших друзей и союзников»;

«Я, консул Люций Лентул, сим освобождаю римских граждан иудейского вероисповедания, живущих и отправляющих свое богослужение в провинциях, ввиду их религиозных убеждений, от военной службы»;

«Народное собрание Делоса[50]50
  Делос – остров и одноименный город в Эгейском море, совр. Дилос.


[Закрыть] сообщает: квартирующий в нашем городе и заведующий воинским набором легат Марк Пизон, созвав нас и правоспособных граждан, распорядился не набирать в военную службу никого из римскоподданных иудеев, ввиду того, что они по ритуальным соображениям освобождены от военной службы. Ввиду этого мы должны повиноваться решению легата».

«Жители Галикарнаса[51]51
  Галикарнас – город на юго-западном побережье Малой Азии, совр. Бодрум. Известен одним из «семи чудес света» – Мавзолеем, сооруженным в IV в. до н. э. Мавзолей служил усыпальницей царя Мавсола (отсюда название этого сооружения) и его супруги Артемизии (рельефный фриз Мавзолея, представляющий огромную художественную ценность, хранится ныне в Британском музее). Галикарнас известен также тем, что здесь родился Геродот, прозванный «отцом истории».


[Закрыть] сообщают всем, кого это касается: так как мы всегда относились и относимся с благоговением к выражению всякого религиозного чувства, то, следуя великодушному в отношении всех людей народу римскому, известившему нашу общину относительно своей дружбы и союза с иудеями и пожелавшему, чтобы последним были разрешены их богослужение, установленные празднества и собрания, мы также решили, чтобы всем желающим иудеям, будь то мужчины или женщины, было позволено справлять их субботы, приносить жертвы по иудейскому ритуалу и совершать богослужение у моря, сообразно их установлениям. Буде же кто-либо, частное лицо или официальное, воспрепятствует им в том, да будет обложен в пользу города денежным штрафом»…

4

Пока соглядатаи Антипатра, снабженные охранными грамотами, отправились в различные города Сирии, выдавая себя в зависимости от обстановки то за купцов, а то за мирных граждан, направляющихся на богослужение, Ирод занялся со своими солдатами усиленными тренировками по фехтованию и конной выездке, Фасаил засел за чтение сочинений греческих авторов из своей походной библиотеки, а Антипатр вернулся в Иерусалим, чтобы договориться с Малихом о войске, которое тот может отрядить в Сирию, не оставляя при этом незащищенными иудейские города.

Вечерами, когда на землю опускались сумерки, Ирод возвращался домой усталый и голодный, наспех ел то, что ему подавали, и час-другой посвящал сыну, которому исполнился год и который уже стал ходить, смешно шлепаясь на пол через каждый шаг. Дорис он избегал. Еще более располневшая за этот год и вконец обленившаяся, так что ей стало лень поесть за столом, и завтраки, обеды и ужины подавались ей в постель, она не вызывала у Ирода никаких чувств, кроме отвращения. «Как я мог вообще влюбиться в эту оплывшую жиром жабу?» – думал он, и тогда ему вспоминались его свадьба, неунывающий шошбеним Секст Цезарь, с пьяных глаз собиравшийся поехать с двумя-тремя когортами в Иерусалим бить морду первосвященнику Гиркану, а теперь так подло убитый своими же римлянами, и на душе у него становилось муторно и тоскливо. Чтобы унять тоску, он шел к брату, заставал его за чтением очередного свитка, и спрашивал:

– Не надоест читать одно и то же?

– Как может надоесть приобщение к мудрости? – вопросом на вопрос отвечал Фасаил и незаметно для брата втягивал его в игру на знание вещей, известных чуть ли не каждому образованному человеку: – Вот скажи мне, что трудней всего на свете?

– Видеть изо дня в день твою опостылевшую рожу, – отвечал Ирод.

– Это для тебя, – подхватывал Фасаил. – А вот Фалес[52]52
  Фалес Милетский – родоначальник античной философии и астрономии. Жил на рубеже VII–VI вв. до н. э. Все многообразие явлений и вещей сводил к одной первосущности – воде, а мир считал одушевленным и полным божеств. Первым рассчитал расстояние солнечного и лунного кругового пути и разделил год на 365 дней. Предсказал солнечное затмение 28 мая 585 г. до н. э.


[Закрыть] считал, что трудней всего познать себя.

– Ну и что еще умного сказал твой Фалес? – спрашивал Ирод.

– Много чего, – отвечал Фасаил и цитировал на память: – Древнее всего сущего – Бог, ибо он не рожден. Прекраснее всего – мир, ибо он творение Бога. Больше всего – пространство, ибо оно объемлет все. Быстрее всего – ум, ибо он обегает все. Сильнее всего – неизбежность, ибо она властвует всем. Мудрее всего – время, ибо оно раскрывает все. Продолжать или достаточно?

– А не говорил ли твой Фалес, что легче всего?

– Говорил, – улыбался Фасаил, глядя на брата так, как смотрит мудрый учитель на несмышленого ученика: – Легче всего давать советы другим.

– Ко мне это не относится, – мрачнел Ирод.

– Конечно, нет, – соглашался Фасаил. – К тебе не относится ровным счетом ничего, о чем говорил Фалес.

– Например?

– Например, Фалес спрашивал: что приятнее всего? И отвечал: удача. Или вот еще: когда легче всего сносить несчастье? Когда видишь, что врагам твоим еще хуже. Какая жизнь самая лучшая? Когда мы не делаем того, что осуждаем в других. Кто счастлив? Тот, кто здоров телом, восприимчив душой и податлив на воспитание. Все это, ты прав, не имеет к тебе ни малейшего отношения.

– Я сейчас поколочу тебя, – грозился Ирод.

– Попробуй только, – принимал вызов Фалес.

Братья затевали возню, в которой, впрочем, Ирод не давал Фалесу перехитрить себя. Время летело незаметно.

5

По истечении десяти дней из Иерусалима возвратился отец. Он был растерян, что случалось с ним нечасто. На лице его, напоминающем лист пергамента, появились новые морщины. Теперь перед сыновьями был не храбрый воин, политик и дипломат, а усталый старик, потрепанный жизнью.

Ирод и Фасаил, видя состояние отца, не смели расспрашивать его о результатах поездки в столицу, и ждали, когда он сам обо всем расскажет. Антипатр, наконец, произнес:

– Войска у нас нет, дети мои.

Ирод и Фасаил переглянулись. Новость огорошила их. У наместника Иудеи, назначенного самим Цезарем, нет войска? Да мыслимо ли такое? Уж не хочет ли отец сказать, что и между евреями в Иерусалиме возникла распря, подобная той, какая возникла между римлянами в Сирии? Ирод лихорадочно соображал, всматриваясь в изможденное лицо отца. Что могло произойти в Иерусалиме за время, когда город покинули Антипатр и Фасаил? Новая борьба за власть? Но ведь младший брат Гиркана Аристовул, претендовавший на царскую власть, по приказу Помпея обезглавлен и по его же приказу царская должность в Иудее вообще упразднена! Пусть священники, окружающие Гиркана, называют его царем, это решительно ничего не меняет в его статусе, – Цезарь назначил Гиркана первосвященником Иудеи, но никак не царем: высшим гражданским лицом в стране остается Антипатр, и именно Антипатр несет всю полноту ответственности за дела, происходящие в Иудее. Наконец, в Иерусалиме остался Малих, командующий учрежденной Антипатром армии. Он-то почему не предоставил их отцу войска для похода в Сирию?

Из того, что Антипатр наконец поведал, братья с изумлением узнали, что Малих-то и стал главной причиной неудачной поездки их отца в Иерусалим. Сблизившись с Гирканом, впавшим в панику из-за междоусобной борьбы римлян в Сирии и больше всего на свете опасавшимся, что итогом этой борьбы может стать его смещение с поста первосвященника, Малих занял позицию невмешательства в дела римлян. В конце концов, заявил он, не евреям решать, кто победит в войне римлян против римлян – сторонники Цезаря или покойного Помпея. «Когда грызутся львы, овцам не пристало быть их судьями», – сказал Малих Антипатру в присутствии Гиркана, и Гиркан поддержал военачальника. «Ты хочешь сказать, что не дашь мне, наместнику Иудеи, солдат?» – спросил Антипатр. «Не раньше, чем ты убьешь меня», – ответил Малих. Антипатру незачем было убивать Малиха, – достаточно было сместить его с должности командующего войсками и назначить на его место другого. Но это был худший из вариантов, какой можно было придумать: учитывая поддержку Малиха со стороны первосвященника, смещение командующего могло вызвать бунт среди священников, пользующихся авторитетом в народе, а священники и без того были враждебно настроены к Антипатру и его сыновьям. В создавшейся ситуации Антипатр решил ничего не предпринимать, чтобы не обострять и без того непростую обстановку в Иерусалиме, и вернулся в Сепфорис ни с чем.

– Итак, дети мои, что мы имеем для войны против Басса? – спросил Антипатр, закончив рассказ о своей неудачной поездке в Иерусалим. И сам же ответил: – Практически ничего.

– В Иерусалиме осталось мое войско, – сказал Фасаил.

– Его нельзя трогать, – возразил Антипатр. – Я приказал твоим людям присматривать за Малихом и Гирканом.

– Но у меня, кроме войска, есть еще и стражники. Их-то можно задействовать?

– Здесь, в Сепфорисе, и других городах Галилеи, – вступил в разговор Ирод, – у меня расквартированы вооруженные отряды. Прибавь к ним моих телохранителей-германцев, которые однажды нагнали уже страха на Гиркана и его судей. Да и сирийская конница у меня сидит без дела.

– Этих людей тоже нельзя срывать с места, – сказал Антипатр. – А поступим-ка мы, дети мои, вот как: обратимся за помощью к моим друзьям-арабам, которые не раз выручали меня.

Тем временем в Сепфорис вернулись первые соглядатаи, отправленные Антипатром в Сирию. Из того, что им удалось выведать, Антипатр и его сыновья узнали, что среди римских войск, командование над которыми взял на себя Басс, началось брожение: одни – и таких было большинство – подчинились новому наместнику, другие отказались признать его полномочия. Из Рима для борьбы с Бассом и другими сторонниками оптиматов прибыли вспомогательные войска, возглавляемые Марком Антонием[53]53
  Марк Антоний – римский полководец и политический деятель. Происходя из плебейского рода, разделял взгляды популяров и встал на сторону Цезаря в его борьбе с Помпеем и сенатской аристократией. В описываемое нами время был избран консулом.


[Закрыть]. Соединившись с противниками Басса Цецилия, Антоний направился к Апамее[54]54
  Апамея – город, основанный в III в. до н. э. полководцем Александра Македонского Селевком I Никатором (Победителем), и названный в честь его жены, персидской принцессы Апамеи. В настоящее время представляет собой мало изученные руины, расположенные между городами Хама и Алеппо в Сирии неподалеку от границы с Ливаном. По тому, что удалось выявить археологам (раскопки Апамеи продолжаются), город представлял собой крупный научный, культурный и военный центр с населением не менее 400 тыс. жителей. Здесь найден мозаичный портрет древнегреческого философа Сократа, обнаружены остатки древнеримского Храма Судьбы, следы казарм. По немногочисленным источникам, дошедшим до нас, известно, что в Апамее во времена Селевка была размещена армия, на вооружении которой, помимо многочисленной конницы, состояло до 500 боевых слонов. В наши дни археологи расчистили одну из 16-и улиц Апамеи длиной 1800 м и шириной 37 м; мостовая этой прямой, как стрела, улицы, отделенная от пешеходной зоны колоннадой, составляет 20 м и до сих пор хранит следы колесниц.


[Закрыть], где сосредоточились основные силы римских войск, изменивших Цезарю. Эти данные подтвердили и другие соглядатаи, вернувшиеся в Сепфорис.

Расстановка сил стала ясна. Антипатр отправил за Иордан гонцов с деньгами и письмом к своему союзнику и тестю Арете, в котором просил предоставить ему на три месяца войско численностью десять тысяч пехоты и две тысячи конницы. В ожидании арабского войска Антипатр приступил с сыновьями к разработке деталей плана похода в Сирию. План этот, в общих чертах, состоял в следующем. Наемное войско арабов делится на два отряда. Один отряд принимает под свое начало Фасаил, другой Ирод. Вступив в Сирию, они с разных сторон идут на соединение с войсками Антония и, усилив его фланги, вместе направляются к Апамее. На подступах к городу они перестраиваются и атакуют противника с противоположных концов, не давая ему возможности вырваться в открытое поле, где римляне не имеют себе равных по силе и умению сражаться в боевых порядках. Резерв составят телохранители Ирода, усиленные телохранителями Антипатра, которые благодаря своей немногочисленности сохранят высокую мобильность.

– Согласны с моим планом? – спросил Антипатр.

– Согласны, – сказал Ирод. А Фасаил спросил:

– Что станешь делать ты, отец?

– Вернусь в Иерусалим, – ответил Антипатр. – Боюсь, что теперь главная угроза нам будет исходить от Малиха, сумевшего подчинить своему влиянию Гиркана…

6

Все произошло так, как и запланировал Антипатр. Вступив в Сирию, Ирод и Фасаил соединились с войсками Антония и, обезопасив фланги его армии, двинулись к Апамее. Басс уже ждал прибытия Антония и выдвинул свои войска из города, чтобы сразиться с ним на открытой местности. Антоний развернул свою армию фронтом и, не вступая в сражение с войсками Басса, стал теснить их к городу. Ирод и Фасаил перестроились и короткими атаками с флангов стали загонять воинов Басса на улицы Апамеи. Здесь-то и произошло главное сражение, ради которого была затеяна война сторонников Цезаря со сторонниками Помпея. Удар по войскам Басса был нанесен одновременно с трех сторон: с противоположных концов длинных широких улиц наступали отряды Ирода и Фасаила, не давая возможности противнику вырваться из города; по фронту наступал с основными силами Антоний, за которым следовали телохранители Антипатра, рассекая лишившихся централизованного управления воинов Басса на мелкие неорганизованные группы, и уничтожали их. В пылу сражения Ирод увлекся и врезался на своем коне в самую гущу противника. За ним поспешили его телохранители. Воздух заполнился звоном мечей и криками сражающихся. Кровь лилась рекой. Ирод оказался один на один с всадником в золоченых доспехах. Он поднял коня на дыбы и уже занес было меч над римлянином, чтобы поразить его, когда конь под ним, пронзенный копьем, пал, увлекая за собой седока. Ирод, зацепившись ногой в стремени, завертелся ужом, чтобы высвободить ногу из-под тяжести коня. Всадник в золоченных доспехах спешился, выбил из руки Ирода меч, которым он продолжал размахивать, и помог ему встать на ноги.

– Дьявол! – восхищенно сказал римлянин. – Ты сражался, как лев! Как тебя зовут?

– Ирод, сын Антипатра, – ответил Ирод, с трудом переводя дыхание и еще не веря, что сражение закончилось. – А как твое имя?

– Марк Антоний, – ответил римлянин, дружески похлопывая Ирода по спине. – Не сын ли ты того Антипатра, который выступил на стороне Цезаря в Александрийской войне?

– Сын.

– Достойный сын достойного отца! – похвалил Антоний Ирода. – Твой отец помог Цезарю добыть победу, а ты помог разбить помпеянцев мне. Надо бы выпить за нашу общую победу?

– С радостью, – сказал Ирод, – у меня пересохло в горле.

Так состоялось знакомство нашего героя с Марком Антонием, сыгравшем в дальнейшей судьбе Ирода важную роль.

На пиру, устроенном Антонием в честь разгрома противников Цезаря, Ирод познакомился еще с одним знатным римлянином – Мурком, которого Цезарь прислал в качестве нового наместника Сирии. Сразу же по окончании пира Антоний вернулся в Рим, где оптиматы продолжали плести интриги против Цезаря и популяров. Прощаясь, он пригласил Ирода в гости, обещая показать ему не только Рим, но и всю Италию. Ирод, в свою очередь, пригласил Антония в Галилею и обещал показать ему всю Иудею, включая Иерусалим. Расстались они друзьями.