Текст книги "Тени Королевской впадины"

Миллер с облегчением вздохнул. Похоже, этот Четопиндо свой человек. С ним можно иметь дело.

– Трудовое перевоспитание мне знакомо, – сказал Миллер.

– Вы были заключенным? – посмотрел Четопиндо на своего собеседника. – Странно. Кто бы мог подумать!..

«Шутник! – с внезапной неприязнью подумал Миллер. – Попал бы ты ко мне в лагерь…» В памяти всплыл небольшой плац, выбитый десятками тысяч ног, ободранное мертвое дерево, на котором за руки подвешивали проштрафившихся заключенных – кого на пятнадцать минут, кого на тридцать, а кого и на все четыре часа. Наказание выдерживалось с немецкой пунктуальностью, по хронометру старшего офицера охраны. Близ плаца с полной нагрузкой работал крематорий, днем и ночью выбрасывая в небо черные клубы жирного дыма. Да, это было суровое время и суровая работа для блага нации.

– Нет, я не был заключенным. Наоборот, я занимался их перевоспитанием.

Генерал засмеялся:

– Вас трудно вывести из себя, друг мой. Между прочим, я знаю о вас гораздо больше, чем вы думаете.

Миллер посмотрел на худое, с хищным носом, лицо Четопиндо и непроизвольно сжал кулаки. Врезать бы в этот подбородок, да со всего размаха, чтобы шейные позвонки затрещали!

– Отчего вы завели руки за спину? – поинтересовался Четопиндо.

Миллер вздрогнул:

– Старая привычка.

Дорога внезапно втянулась в заросли кактусов. Колючие растения то подступали к самому полотну, грозя шагнуть на проезжую часть, то отступали немного.

– Я не совсем уловил вашу мысль, генерал, – нарушил паузу Миллер.

– Относительно мескалина?

– Да.

– Мысль проста: наркотик, конечно, яд, но лучше разрешить народу наркотик, чем левые взгляды, – отчеканил Четопиндо. – По крайней мере, такова моя точка зрения. К сожалению, не все в правительстве ее разделяют. Что поделаешь! У нас в верхах засилье гнилых либеральных элементов. Но это до поры до времени, друг мой, – добавил генерал, по-отечески хлопнув Миллера по плечу.

Миллер навострил уши. Но генерал снова ушел от главного разговора. Возможно, он не хотел вести его при шофере. Шикарная машина, в которой они мчалось, обладала одним существенным недостатком: в ней нельзя было отделить стеклом кабину шофера, если бы пассажиры пожелали этого.

– От удачного завершения дела, которое мы с вами задумали, Миллер, зависит многое, – неожиданно заметил Четопиндо.

«Мы с вами задумали»! Что бы это значило? Едва Миллер ступил на оливийскую землю, таможенники – или, черт их знает, кто были эти широкомордые парни в штатском, – втащили его в приземистое кирпичное здание и впихнули в маленькую комнатку с единственным зарешеченным окном. Через несколько минут отворилась дверь, и в комнату вошел этот человек, назвавшийся генералом Четопиндо. Он показался Миллеру огромным пестрым попугаем. Однако этот попугай все дни держит его в напряжении… И вот они мчатся в Четопиндо по этой превосходной автостраде, у Миллера время от времени нет-нет да и сожмется сердце, как только вспомнит о неведомо куда уплывших ценностях.

Генерал вытер лоб белоснежным платочком.

– Жаль вашего погибшего шефа, – сказал он, аккуратно складывая платок. – Сильный был человек. Такие люди нужны моей стране, которую рвут на части эти подлые людишки, которые называют себя демократическими элементами. У него были железные руки, а главное, железное сердце. – Четопиндо покосился на затылок шофера и, не докончив фразу, сунул платок в карман.

В машине стало душно. Миллер расстегнул воротник, но это не принесло никакого облегчения.

– О вашей поклаже не беспокойтесь, – неожиданно сказал Четопиндо, как бы угадав мысли Миллера. – Могу вас заверить, что она в надежных руках и послужит нужному делу.

Миллер вздохнул.

Четопиндо просверлил его долгим взглядом:

– А пока что и вы должны исчезнуть. – И, испытующе выдержав паузу, добавил: – Кто его знает, как повернется дело после войны. У левых длинные руки. Если они начнут вылавливать беглецов третьего рейха… Короче говоря, нужно хорошенько позаботиться о том, чтобы им не помогли ни фотокарточки, ни оттиски пальцев, взятые из досье некоего Карла Миллера. Не так ли?

Миллер встревоженно показал глазами на шофера.

Четопиндо стал говорить потише, но по тому, как покраснели уши шофера, Миллер догадался, что тот слышал последние слова генерала, а значит, и весь их предыдущий разговор.

– Напрасно беспокоитесь, Миллер, – сказал Четопиндо, угадав мысли немца. – Я уверен, что Гарсиа будет молчать!

Миллеру очень не нравилась откровенная болтовня Четопиндо в присутствии третьего лица, но он никак не высказал своего недовольства.

– Вот очки вам ни к чему, – сказал внезапно Четопиндо, посмотрев на Миллера. – Придется от них избавиться. Слишком приметная улика.

– Я не могу без них, – сказал Миллер.

– Что у вас со зрением?

– Близорукость.

– Лишь бы не политическая, – сострил Четопиндо. Миллера уже не шокировали эти нелепые потуги на остроумие. – Сколько у вас диоптрий?

– Минус две.

– Пустяки. Выбросим очки и поставим вам контактные линзы, – безапелляционно решил генерал.

Теперь палящие лучи солнца падали отвесно, и духота в машине становилась нестерпимой.

Миллер дышал открытым ртом, разевая его словно рыба, которую вытащили из воды. Он не успевал вытирать обильный пот.

– Мне Педро успел рассказать в порту вашу «одиссею», Миллер, – сказал Четопиндо, вытаскивая новую сигару. – Прямо-таки мир приключений!

Машина промчалась по мосту, переброшенному через могучую реку. Вода в ней была мутная, желтоватого цвета.

– Весенний наводок? – спросил Миллер.

– Осенний, – неожиданно поправил Гарсиа, полуобернувшись к Миллеру.

– Наш уважаемый шофер прав, – сказал Четопиндо. – В Оливии все наоборот: в Европе весна – у нас осень, в Европе лето – у нас зима, в Германии – нацист, у нас – деятель демократического фронта. Недурно, а? – Он подмигнул Миллеру и захохотал, довольный собственным остроумием.

Миллеру, однако, было совсем не до смеха. Он подумал, что генерал Четопиндо ведет себя как провокатор, столь откровенно разговаривая при шофере.

Солнце между тем продолжало усердно согревать мчащуюся машину. «Черт бы побрал эту духотищу!» – выругался он про себя. Все вокруг вдруг показалось ему бесконечно чужим.

Что ни говори, а вне привычной концлагерной обстановки, где, особенно в последние месяцы, он пользовался почти неограниченной властью над военнопленными и упивался собственной значимостью, Миллер чувствовал себя потерянным, все вызывало у него глухое раздражение. А тут еще эта несносная жар»…

– Скоро приедем? – спросил Миллер.

– Минут через сорок пять, – ответил Четопиндо, посмотрев на часы.

После того как миновали широкую реку, окрестный ландшафт резко изменился.

С каждым километром заросли по обе стороны дороги становились все гуще, и Миллер подумал, каких невероятных усилий стоило пробить сквозь них автостраду.

– Вам, Карло, нельзя выходить на солнце с непокрытой головой, – сказал Четопиндо, покосившись на Миллера. – Оно прихлопнет вас в два счета. Когда приедем на место, раздобудем для вас у старины Шторна сомбреро. Такое, как у Гарсиа, – добавил он, кивнув на шофера.

– Я читал, что в жарких странах, таких, как ваша, – сказал Карло, – лучше всего защищает голову от солнца тропический пробковый шлем.

Четопиндо улыбнулся насмешливо, и Миллер понял, что в чем-то попал впросак.

– Бьюсь об заклад, что во всей Оливии вы не найдете ни одного тропического шлема, если не считать краеведческих музеев, – проговорил Четопиндо.

– Почему?

– Потому что пробковый шлем стал в нашей стране символом колониального угнетения, – пояснил генерал. – В пробковых шлемах ходили белые колонизаторы, а Оливия изгнала колонизаторов еще в прошлом веке. Так что не советую заводить у нас речь о тропическом шлеме: вас могут неправильно понять со всеми вытекающими отсюда последствиями… Верно я говорю, Гарсиа? – возвысил голос Четопиндо, перекрывая урчание мощного мотора.

Шофер улыбнулся:

– Верно.

– Когда твоя свадьба, Гарсиа?

– Через двенадцать дней, – сразу же отозвался шофер.

– Поздравляю!

– Спасибо, генерал, – ответил Гарсиа, на мгновение обернувшись.

– Его невеста – дочь Орландо Либеро, – сказал Четопиндо, обращаясь к Миллеру.

– А кто это?

– Сразу видно, что вы новичок в этой стране.

Миллер привалился к открытому окну машины, тщетно стараясь освежиться.

– Эге, да вас совсем развезло, голубчик, – присвистнув, протянул Четопиндо.

– Может, остановимся на минутку? – попросил Миллер. – Мне нехорошо.

– Сейчас вам станет хорошо, – пообещал Четопиндо, вытаскивая из кармана портсигар.

Закурив, генерал посмотрел в осоловелые глаза немца и, улыбаясь, покрутил ручку и полностью закрыл окно.

– Ты, Гарсиа, привычен, с тобой от малой дозы ничего не случится… – донеслось как бы издалека до Миллера.

Машина быстро наполнилась ароматным, сладковатым дымом сигары. «Зачем он окно закрыл? И так дышать нечем», – подумал Миллер, но высказать эту мысль у него уже не хватило сил: голова безвольно откинулась на спинку сиденья, странное онемение разлилось по телу. То ли от жары, то ли от быстрой езды, то ли от обилия новых впечатлений его вдруг одолела непреодолимая сонливость. Засыпая, он подумал о странной вещи: хотя капитан Педро курил дешевые сигареты, а генерал Четопиндо – дорогие гаванские сигары с золотым обрезом и стилизованной короной, дым от тех и от других припахивал одинаково.

Миллер погрузился в забытье, глубокое как пропасть. Ему приснился необычный сон, причудливый, хаотичный, рваный.

…Безлюдный порт, безлюдный город. Старинная ратуша, острокрышие, словно игрушечные домики. По рельсам мчится грузовой трамвай, только вместо колес у него ноги заключенных. Десятки, сотни ног, в сбитой обуви, кровоточащие. Они мелькают, перебирая изо всех сил, башмаки стучат о булыжник – отсюда грохот… Миллер врывается в будку водителя и обнаруживает там заключенного француза. В тот же момент трамвай останавливается. Ноги заключенных разом подкашиваются, и вагон опускается на дорожное полотно: буммм!..

Они выскакивают из вагона – Педро, его команда и Миллер – и углубляются в узкую извилистую улочку, по пояс погруженную в молочный туман. Позади слышен топот. Погоня!

Миллер, бегущий сзади, оборачивается: их догоняют ноги заключенных, вырвавшиеся из-под трамвая. Только ноги, лишенные туловищ. А может, туловища скрыты туманом?..

С каждой секундой ноги все ближе. Миллер хочет крикнуть, но ему не хватает воздуха. Ноги почти настигают беглеца, они сейчас затопчут его!..

Единственное спасение – стать невидимым, исчезнуть, но это невозможно. В детстве – это было еще в Дрездене – отец читал ему старую книжку, где рассказывалось о злоключениях одного коммивояжера, который превратился в насекомое. Если можно было бы последовать его примеру! Но увы!..

Преследующие его ноги вдруг в нерешительности замедлили бег. Педро на ходу оборачивается и протягивает ему руку, и в то же мгновение преследователи, почти настигшие его, исчезают, словно растворившись в тумане, а вместо них появляется капитан затонувшего «Кондора». Он отыскивает нужный дом, стучит в дверь.

– Педро, бродяга! Какими судьбами? – восклицает хозяин, который долго боялся отворить.

– Есть дело, старик, – отвечает Педро.

Они рассаживаются вокруг старинного дубового стола, занимающего добрую половину комнаты.

Хозяин суетится, поглядывая на неожиданных гостей, на столе появляются несколько жестяных банок с пивом, нехитрая закуска – килька да кусок булки.

– Все, что удалось раздобыть по карточкам, – бормочет хозяин, словно оправдываясь.

– Богато живешь, – замечает Педро, вертя в руках банку с пестрой наклейкой. – И пиво по карточкам получаешь?

– Что ты! – несмело, вроде бы виновато, улыбается хозяин. – Я поступил на пивной завод. Теперь это, наверно, единственное в городе предприятие, которое работает.

Он сыплет и сыплет словами, частит, и Миллер замечает, что руки хозяина дрожат.

– Хорошо, что ты пришел с ребятами, Педро, – продолжает хозяин.

– А что? – переспрашивает капитан.

– На днях в порт должно прийти судно за грузом пива. Французское. Рабочих рук не хватает, грузить ящики некому. Вот я и подумал, что…

– Я сам подумаю, чем нам заняться, – резко перебивает его Педро. – Скажи-ка лучше, в городе тихо?

Хозяин пожимает плечами.

– Ты же сам видишь – город словно вымер. А что будет через час – один господь знает.

Педро кивает, что-то обдумывая. Слава богу, на Миллера не смотрят. Он с наслаждением грызет маринованную кильку, потягивает пиво, погружая в него жесткие усы.

– Ты с «Кондором», Педро? – спрашивает старик.

Педро делает неопределенный жест.

– Оставлять судно в порту опасно, – бормочет хозяин. – Немцы вот-вот могут вернуться, они начнут искать вас, и след приведет сюда…

– Не волнуйся, божья коровка, – хлопает его по плечу Педро, – «Кондор» уже не отыщет ни один человек в мире.

– Вы спрятали его?

– Само собой.

– В бухте?

– Дальше, дружище, значительно дальше. «Кондор» на дне морском. Отплавался, бедняга… – Педро в нескольких словах рассказывает хозяину о своих злоключениях, не забыв упомянуть и Миллера.

– Почему у вас на улицах пусто? – решился спросить кто-то из матросов. Миллер впервые услышал его голос.

– Город восстал, – ответил хозяин. – Часть гарнизона мы сбросили в море, остальные боши удрали.

– С каких пор ты занимаешься политикой, старина? – усмехается Педро.

– Это не политика, а самозащита, – отвечает хозяин. – Теперь вот ждем карательную экспедицию. Такие дела, будь они неладны… Ты-то что хотел? – вдруг в упор спрашивает он Педро.

– Нужно воскресить «Кондор».

– Воскресить, говоришь?

– Вот именно.

– Я не всевышний.

– Зато ты знаешь в порту все ходы и выходы. Можешь ты раздобыть мне посудину, похожую на «Кондор»?

Хозяин почесал затылок. Все смотрят на него, ожидая ответа.

– Есть у меня на примете один ботик, – произносит он наконец. – Владельца я знаю, с ним можно столковаться. Название на борту сменить – пара пустяков… Но сам понимаешь, нынче такое время, что…

– Ты о деньгах, что ли? – перебивает Педро.

– Какие сейчас деньги…

– У нас есть золото.

– Это другое дело! – обрадованно восклицает хозяин.

– Вот он заплатит за все, – Педро указывает на Миллера.

Услышав эту двусмысленную фразу, Миллер вздрогнул и… проснулся от не слишком вежливого толчка генерала Четопиндо. Да, такого разговора не было тогда в Нильсене, но он вполне мог быть.

Сон казался Миллеру реальным до ужаса. И наоборот – мчащуюся машину, подтянутого генерала Четопиндо и юного шофера Гарсиа он воспринимал как нечто нереальное.

Четопиндо опустил стекло и выпустил дым из кабины.

– Держу пари, вы видели сон, Миллер.

– Видел…

– Дикий, красочный, гротескный.

– Откуда вы знаете?

– Так всегда бывает. Первая доза марихуаны действует как первая любовь, – пояснил генерал и похлопал по портсигару.

Машина свернула с дороги и, подпрыгивая, ехала теперь по узкой просеке. Ветки, скрежеща, царапали кабину. Они смыкались, образуя закрытый коридор. Миллер с трудом приходил в себя. Голова казалась набитой ватой. Почему-то подумалось, что сверху просека не видна.

Они ехали довольно долго, подминая и ломая молодые побеги кустарника. Колея поросла травой и была еле заметна. Видно, этой дорогой ездили редко.

Наконец по сигналу Четопиндо Гарсиа остановил машину.

Перед ними возвышалась высокая, ослепительно белая ограда. Миллер, сколько ни всматривался, не мог обнаружить в стене никаких признаков ворот.

Четопиндо вышел из машины, захлопнул за собой дверцу, сделал несколько шагов, разминая затекшие ноги. Несмотря на утомительную дорогу, жару и несколько выкуренных в пути «сигар мечты», генерал выглядел свежо. «А может, благодаря сигарам?.. Выступает словно цапля, проглотившая лягушку», – подумал Миллер. Сам он чувствовал себя совершенно разбитым, хотя тело было странно легким, почти невесомым.

Генерал подошел к стене, выбрал участок, который, на взгляд Миллера, решительно ничем не отличался от соседних, и нажал на несколько неприметных бугорков в одному ему ведомой последовательности. Белые створки медленно и бесшумно раздвинулись. Четопиндо сел рядом с Гарсиа, и машина въехала на огороженную территорию, после чего створки сдвинулись сами по себе, столь же беззвучно.

Территория, на которую они попали, была обширной и почти не возделанной.

Гарсиа осторожно вел машину, руководствуясь указаниями Четопиндо.

– Запустил Шторн свою усадьбу, запустил, – приговаривал генерал, поглядывая вокруг хозяйским глазом. – Да, впрочем, где ему справиться: у него ведь только один ассистент, а дел хватает…

Машина миновала поляну, сплошь покрытую ковром опавших листьев. Ковер, шурша, прогибался настолько, что листья достигали бампера.

– Надо помочь Шторну прибрать территорию, – сказал Четопиндо. – Надеюсь, ты не откажешься, Гарсиа?

– Когда же я успею? – посмотрел на него Гарсиа. – Мы ведь сейчас выезжаем обратно.

– Я передумал. Заночуем и выедем завтра.

– Я сказал Росите, что сегодня вечером вернусь…

– Напрасно. Может быть, ты ей еще сказал, куда собираешься ехать?

– Нет, этого я ей не говорил.

– А кому говорил?

– Никому.

– Это точно?

– Точно. Вы же предупредили, что…

– Хорошо, хоть на это ума хватило, – проворчал Четопиндо. – Да ты не унывай. Никуда не денется твоя Росита. Разлука укрепляет любовь, запомни это… Ну как, поможешь Шторну?

– Как прикажете, генерал.

Четопиндо поморщился.

– Какие приказы? Чистка дорожек и срезка сухих веток, как ты знаешь, не входит в твои служебные обязанности. – Генерал говорил тоном доброго папаши, который журит сына, невзначай совершившего шалость.

– Я сделаю все, что нужно, – сказал Гарсиа.

– Ну и ладно, – кивнул Четопиндо. – Нет, нет, теперь налево… прямо… Езжай вон к тому коттеджу.

Миллер с вожделением посмотрел на бассейн, расположенный рядом с коттеджем. Бассейн был до половины наполнен зеленоватой водой, в которой плавали желтые листья.

На крыльцо вышел худой человек с орлиным носом и огромными кустистыми бровями, которые почти закрывали глаза.

Трое приехавших вышли из машины.

– Вот твой клиент, Шторн, – сказал Четопиндо и хлопнул Миллера по плечу.

Хозяин спустился с крыльца, подошел к Миллеру и несколько минут разглядывал его.

– Ну, как? – спросил Четопиндо. – Берешься?

Шторн пожал плечами:

– А когда я отказывался от твоих поручений?

– Верно, старина. Ты солдат.

– Увы!.. – вздохнул Шторн.

– Но ты тот солдат, который станет маршалом. Обещаю тебе, – сказал Четопиндо.

Шторн взял Миллера за подбородок. Пальцы его были холодными и липкими.

– Все в порядке. Только вот очки меня смущают, – проговорил наконец Шторн.

– Закажешь для него контактные линзы, – сказал Четопиндо. – Что еще?

– Больше ничего.

– Когда можешь приступить к операции?

– Хоть сейчас.

Миллер потер руки:

– Отлично!

– Может, пошлем пока твоего шофера в город за набором контактных линз? – предложил Шторн, кивнув в сторону Гарсиа, который подошел к бассейну, разглядывая плавающие листья. – А я потом подберу нужные…

– У Гарсиа другие задачи, – сказал Четопиндо.

– Значит, за линзами мой помощник съездит… Ладно, пойду готовиться, – озабоченно произнес Шторн. – В двенадцать часов жду вас в операционной, – кивнул он Миллеру.

Миллер переспросил:

– Дня?

Шторн улыбнулся:

– Ночи! В такую жару не то что оперировать – даже дышать трудно.

– Я хотел бы пока выкупаться в бассейне, – сказал Миллер.

– У нас есть дела, – ответил генерал. – Выкупаетесь попозже, вечерком. В жару купаться вредно.

Гарсиа между тем успел раздеться и прыгнуть в бассейн. Он прыгал, хлопал руками по воде, вздымая тучи брызг, затем надолго нырнул.

– Молодость, – вздохнул Четопиндо, бросив отеческий взгляд на своего шофера.

Когда Гарсиа вынырнул, Четопиндо, Миллера и Шторна уже не было: они вошли в дом, спасаясь от палящей жары, обычной для оливийской осени.

x x x

Гарсиа плавал от борта к борту, чувствуя, как медленно отступает усталость после напряженной дороги. От одуряющих сигар Четопиндо он все еще ощущал легкое головокружение. «Когда-нибудь от этих проклятых сигар, которые курит шеф, я наеду на столб или свалю машину в кювет», – подумал Гарсиа.

Он был очень расстроен. Дело даже не в том, что Четопиндо изменил свое решение сразу вернуться в порт и Роситу он сегодня вечером не увидит. В конце концов, такое случалось не впервой: Гарсиа по службе приходилось отлучаться из дому и на неделю, и на две, а одна его внезапная поездка с шефом длилась ни много ни мало – целых два с половиной месяца. Генерал Четопиндо без устали колесил по всей стране, в самых дальних ее уголках у него были какие-то свои дела, для Гарсиа непонятные. Да он и не старался вникать в них – шоферу это не положено.

Сегодня утром в порту Гарсиа нос к носу столкнулся со своим приятелем Рамиро. Рамиро пробирался к выходу, что-то бормоча, – наверно, новые рифмы.

Гарсиа окликнул его:

– Рамиро! Ты что же это, друзей не узнаешь?

Рамиро остановился, протянул руку.

– Извини, домой спешу.

– Ты чем-то расстроен?

– Да, был у меня сейчас довольно неприятный разговор с одним субъектом…

– А у меня сейчас поездка, – сказал Гарсиа. – Шеф вызвал.

– Далеко?

– Не знаю.

– В такую жару вести машину не сахар, – посочувствовал Рамиро. – Твой шеф колесит по Оливии не меньше, чем я. Разница только в том, что он делает это с гораздо большим комфортом.

– Между вами есть еще одна разница: мой шеф не сочиняет песни и не поет их.

– Зато превосходно дирижирует. Сам знаешь, какими силами.

– Меня это не касается. Политикой не интересуюсь.

– Напрасно.

– Есть вещи, Рамиро, поинтересней твоей политики. Мало ты за решеткой насиделся? Смотри, за твои песенки тебе когда-нибудь открутят голову.

– Кстати, о песенках. Ты сегодня после поездки свободен? – спросил Рамиро.

– Вечером я у Роситы.

– Приходите вдвоем. Послушаете новую песню…

Ну, вот… А он не увидит сегодня вечером ни Роситу, ни Рамиро. Что делать, такова работа…

Даже в короткой разлуке Гарсиа тосковал по Росите. Нет, конечно, так никто еще на свете не любил, как Гарсиа и Росита. Это мог понять только Рамиро, недаром же он сочинил песню об их любви. «Росита…» Прошептав это имя, Гарсиа почувствовал, как заколотилось сердце.

Они встречаются уже год. У Роситы прохладная кожа и ласковые губы, черные как ночь глаза и стремительная походка… Но, кажется, это уже слова из песни Рамиро. У них будет сын – в этом Гарсиа уверен. Это будет толстощекий бутуз, забияка и непоседа. Они назовут его Орландо – в честь деда.

Гарсиа вылез из бассейна и, не вытираясь, оделся. Долго же он плескался! Солнце приметно склонилось к горизонту, но жара не спадала. Гарсиа снова и снова возвращался мыслью к разговору в машине, оставившему неприятный осадок: что-то в тоне Четопиндо заставило его насторожиться. Надо как-то отвлечься, убить время.

Гарсиа отыскал за домом грабли и принялся сгребать листья в кучи. «Вечером их можно будет поджечь, получится неплохой фейерверк», – подумал он.

x x x

После того как они легко перекусили на веранде, генерал, поманив за собой Миллера, уверенно прошел в гостиную: чувствовалось, что он бывал здесь не раз. Четопиндо опустился в кресло-качалку.

– Садись, – указал он Миллеру на стул. – Нам нужно кое-что обсудить.

Миллер присел, отметив, что Четопиндо перешел с ним окончательно на «ты», очевидно таким образом подчеркивая особую доверительность.

– Ты, наверно, удивляешься, Карло, – собеседник ласковым тоном назвал его по имени, на свой манер, – почему я, генерал Четопиндо, уделяю тебе столько времени и внимания? Зачем вожусь с тобой? Ну, удивляешься? Только по-честному.

– Удивляюсь.

Генерал подбросил в руке кольт.

– Я объясню тебе, Карло. Такой человек, как я, нуждается в надежных помощниках. После пластической операции ты приобретешь совершенно новое обличье. Тебя не узнает ни одна душа в мире, даже мать родная. Шторн в своем деле мастак, на опыте проверено. Короче говоря, Карло Миллер сегодня ночью исчезнет, и родится… Кстати, ты не придумал себе новое имя?

– Нет еще…

– Давай-ка придумаем вместе, – предложил Четопиндо, играя кольтом. – Ну?

– Может быть… Харон? – брякнул Миллер, тут же пожалев о сказанном.

– А может быть, Зевс? Или, того лучше, Афина Паллада? – не без сарказма заметил Четопиндо. – Не мудри, чем проще будет твое новое имя, тем лучше.

Они помолчали. Миллер исподлобья озирал комнату, в которую его забросила судьба.

– Идея! – воскликнул вдруг Четопиндо, хлопнув себя по лбу. – Послушай, фамилия Миллер распространена у немцев?

– Очень, – ответил Миллер, не понимая еще, куда клонит Четопиндо.

– Имя Карло, я думаю, тоже не меньше распространено, – продолжал генерал.

– Конечно.

– Поэтому мы оставим тебе прежние имя и фамилию! – воскликнул Четопиндо. – По обличью-то ты станешь совершенно другим, новым человеком. Состряпаем тебе приличную легенду, и твоя прежняя фамилия будет тебе надежным щитом. Ну как, принимаешь мою идею?..

– Видите ли, ваше превосходительство…

– К черту церемонии! – перебил генерал. – Можешь говорить мне Артуро и обращаться на «ты» – разумеется, только с глазу на глаз.

– Надо подумать, Артуро.

– А чего думать! Ты же не Борман, а просто Миллер. Кто он такой, Карл Миллер? – спросил Четопиндо и сам же ответил: – Небогатый негоциант немецкого происхождения, приехавший в Оливию, скажем, из Бразилии. Зачем приехал? Ну, в Рио-де-Жанейро у него случилась семейная драма или что-то в этом роде. Застал жену с другим, ушел от нее… Короче, решил поставить на прошлом крест и начать новую жизнь. Вот именно, новую жизнь. Относительно твоей новой жизни, Карло, мы и должны теперь потолковать.

Генерал качнул кресло.

– Оливия катится в пропасть, – продолжал он. – Ее раздирают раздоры между различными группировками. Даже в верхах нет единства и согласия. Рабочие непрерывно бастуют, чем ослабляют национальную экономику, которая и без того дышит на ладан. Вот и теперь ко мне просочились сведения, что докеры Королевской впадины собираются забастовать, а я – представляешь! – должен сидеть сложа руки, вместо того чтобы принять надлежащие меры. – Произнеся слова «надлежащие меры». Четопиндо непроизвольно погладил кольт.

– Докеры Королевской впадины? – переспросил Миллер.

– Так часто именуют наш главный порт, – пояснил Четопиндо. – Даже Оливию называют иногда Королевской впадиной. Эта самая впадина вот-вот превратится в пропасть. А ведь наша страна – одна из богатейших в мире. В наших горах колоссальные запасы меди и селитры, золота и каменного угля, урана и серебра. Да, да, я разговаривал с нашим министром геологии – у нас имеется этот самый уран, который, по словам физиков, обладает неслыханными перспективами. Но что толку? Рудники простаивают из-за бесконечных забастовок. Они, видите ли, осуществляют конституционное право на забастовки. Моя бы власть, я показал бы им права, – скрипнул зубами генерал. – Короче говоря, я должен взять власть, чтобы спасти страну. Вот в этом деле мне и нужен помощник. Такой, который, не рассуждая, пойдет за меня в огонь и в воду… Я знаю, о чем ты сейчас думаешь, – произнес внезапно Четопиндо, и Миллер вздрогнул. – Ты думаешь: а что мне проку лезть в эти дела? Отвечу: ты не прогадаешь. Все верные мне люди получат хорошие места при новом режиме. Ты войдешь в правящую верхушку Оливии, Карло!

Четопиндо умолк и закурил. К счастью для Миллера, окна в комнате были распахнуты настежь. И все-таки, почувствовав сладковатый ненавистный запах, он встал и подошел к окну. Из окна был виден бассейн.

– Гарсиа еще купается, – сказал Миллер, присев на подоконник.

– Этот парень часами может сидеть в воде, – откликнулся Четопиндо. Он жадно сделал три-четыре затяжки и продолжал: – Но речь сейчас не о Гарсиа, а о тебе. Видишь ли, твое перевоплощение может иметь успех только при одном условии: если о нем не будет знать ни одна живая душа.

– А хирург?

– Это свой человек, – макнул рукой Четопиндо. – Я ручаюсь за него и его ассистента, как за самого себя.

– Остается еще Гарсиа, – тихо сказал Миллер. – Он слышал все наши разговоры в машине.

Четопиндо скривился, словно от зубной боли, хотя все решил заранее.

– Да, черт возьми, я был о тебе лучшего мнения, Карло. Неужели ты считаешь, что я не подумал об этом?

– Что же делать?

– Вот об этом я хочу услышать от тебя, – усмехнулся генерал. – Небольшой тест на сообразительность.

Миллер подошел к Четопиндо.

– Существует только один надежный способ заставить человека замолчать…

– Пожалуй… Это разумная идея, – сказал Четопиндо, заглядывая в дуло револьвера, словно в подзорную трубу. – Как ты представляешь себе ее оформление?

Миллер кивнул на кольт:

– С такой игрушкой в руках не спрашивают, а действуют.

– Не годится, – покачал головой Четопиндо. – Любой выстрел в этой стране имеет эхо. Неплохой афоризм, а?

– Я могу убрать его ударом кулака.

Четопиндо поморщился:

– Не эстетично.

– Можно утопить, – предложил Миллер.

– Возвратиться к реке? Или ты готов утопить его в ложке воды?

– Здесь имеется бассейн.

– Вот именно, – заключил Четопиндо.

Задуманный Гарсиа фейерверк не получился. Листья, собранные им в кучи, лишь чадили, упорно не желая разгораться. На днях здесь, видимо, прошел ливень, и листья были влажными. Наконец Гарсиа исхитрился – отлил из канистры, лежащей в багажнике машины, немного бензина и плеснул его в тлеющее месиво. Высокий огонь выстрелил в небо, озарив кряжистые деревья, дом Шторна и черную воду бассейна.

Довольный Гарсиа стоял опершись на грабли и не мигая смотрел в огонь. Он с детства любил раскованную стихию пламени.

На крыльцо, зевая, вышел Миллер.

– Вы так и не отдыхали? – обратился он к Гарсиа.

Шофер пожал плечами.

– Я в вашем возрасте тоже не любил отдыхать, – заметил Миллер, так и не дождавшись ответа.

В небе успели высыпать звезды – яркие до неправдоподобия. Миллер напряг память – когда-то в гимназии он был первым по астрономии – и долго всматривался в ночное небо.

Гарсиа спросил:

– Знакомые звезды ищете?

– Знакомые! – охотно откликнулся Миллер.

– Нашли?

– Представьте, нашел. – Миллер поднял руку и, указав на пять ярких звездочек, произнес: – Созвездие Южного Креста. – Южный Крест он назвал неспроста: ведь это созвездие можно наблюдать только в данном полушарии, его не увидишь в небе Германии…

– Теперь, вечером, хоть дышать можно, – сказал Гарсиа.

Миллер подошел к костру и стал рядом с Гарсиа.

– Вы издалека к нам приехали? – спросил шофер.

– Из Бразилии. – ответил Миллер. «Обкатывая» новорожденную версию, он довольно подробно рассказывал Гарсиа о своих мнимых злоключениях, которые в конечном счете привели беспокойного коммерсанта на оливийскую землю.

Гарсиа слушал, изредка переводя взгляд с языков пламени на рассказчика.

– Смотри, дружище, не повторяй в своей семейной жизни моих ошибок, не оставляй надолго жену, – назидательно заключил Миллер свой рассказ.