Текст книги "Королева Бланка"

Глава 13. Новый бунт

Генрих III Английский, которому не давали покоя территории на континенте, захваченные у его отца Филиппом Августом, мечтал вновь отобрать их, хотя бы часть. Период междуцарствия и кажущаяся слабость нового правительства позволяли ему надеяться на успех. В этом деле ему, несомненно, помогли бы мятежные бароны, недовольные новой властью. Их надо было задобрить, наобещать им вольности и горы до небес. Любыми клятвами и посулами он должен был перетянуть их на свою сторону, сделать их своими союзниками. Претворяя в жизнь этот план, он пошел еще дальше: запросил помощи у императора Фридриха II и написал фламандскому графу Феррану, обещая вернуть ему территории, отобранные у Фландрии Францией, и дать много денег.

На континент Генрих отослал представителя Англии графа Ричарда Корнуэльского, своего брата. Тому вменялось, действуя от имени короля, всеми силами поддерживать восстание знати. Сейчас он находился в Беллеме. Напутствуя брата, Генрих говорил ему незадолго до отъезда Тибо из Парижа:

– С королем Филиппом Французским боролся еще наш дед, за ним – наши дядья, а потом и отец. И не одолели его! Теперь он умер, и ситуация изменилась. Однако Франция сильна, и силой нам одним с ней не справиться. Значит, надо взять ее хитростью и предательством.

– О ком идет речь? Об узниках Лувра?

– Изменив однажды, они изменят и в другой раз хотя бы из желания отомстить. Друзья должны уговорить их.

– Кто они?

– Вассалы короны. Вот с кем в первую очередь, а не только с пленниками, надо искать контакт. Обещай им все, чего они ни пожелают. Важно завладеть землями, хозяином которых был наш дед! Захват английских территорий на континенте незаконный! У них нет юридического акта, подтверждающего право на владение Нормандией, Анжу и Меном. Помни это, брат!

И бароны вместе с Ричардом терпеливо стали поджидать графа Шампанского, на военную помощь которого и талант полководца возлагали большие надежды.

Но кто бы мог подумать, что на пути Генриха III и мятежной французской знати встанет… любовь!

Лузиньян первым приветствовал Тибо, когда тот вошел в зал. Он же, выслушав любовную историю гостя, и начал с ним разговор.

– Наше выступление – месть за причиненные нам обиды, за наши унижения. Долой женщину! Отправим ее домой! Она слишком высокого мнения о себе, коли пренебрегает услугами такого соседа, как Шампань. Чего доброго, ей придет в голову захватить ваши земли и объявить их собственностью короны. Вам надлежит возвести крепости на границе с королевским доменом, скажем, близ Ланьи, Провена и Труа. Так будет спокойнее.

– Именно это я и собирался сделать, но королева запретила мне, – ответил Тибо.

– Да это просто тирания! С какой стати она вмешивается? Впрочем, если подумать, ответ найдется: всегда легче двигаться вперед, не встречая препятствий. Одно непреложно: она не нуждается в ваших услугах, Тибо. Гораздо охотнее она льнет к кардиналу и графу Фландрскому.

– Думаю, королеву нетрудно понять: она боится, что мы попытаемся перетянуть бывшего узника на нашу сторону. Надо сказать, ее опасения обоснованы.

– Генрих Третий пишет письма во Фландрию. Нам нужен такой союзник.

– Граф Ферран принес клятву верности новому правительству. В случае измены у него отберут замки, подаренные ему королем.

– Он не сможет не согласиться на предложение своих друзей: это по нашей настоятельной просьбе он был освобожден из тюрьмы. Мой брат напомнил ему об этом.

– Полагаю все же, он будет благодарен скорее королю, нежели своим друзьям, – возразил Тибо. – Но время покажет. Мне хотелось бы знать еще вот что: какие гарантии мы получаем от английского короля? Ведь восстание, настолько я понимаю, готовит он. Что скажет об этом его представитель на континенте?

К ним подошел Ричард Корнуэльский.

– В случае успеха предприятия мой брат король вернет знатным людям королевства Французского их вольности и земли – то, чего лишили их оба ваших умерших короля. Сам же он желает вернуть себе графства Пуату и Анжу, родину его предков. Там аббатство Фонтевро, где лежат наши дед с бабкой и их сыновья.

– Это всё? – недоверчиво хмыкнул Тибо. – Быть может, в скором времени ему захочется протянуть руку и к остальным владениям короны? «Не давай врагу овладеть хотя бы мизинцем на твоей руке, – гласит древняя пословица, – сам не заметишь, как он заберет всю руку».

– Что вам до этого? – сдвинул брови брат короля. – Никто не собирается нападать на ваше графство.

– Анжу рядом с Блуа, а это мои земли со времен Людовика Восьмого.

– Мы не намерены обижать наших союзников, – осклабился Ричард Корнуэльский, он же граф Пуату. – С чего вы взяли, что король Английский мечтает завладеть Блуа?

– Зато он охотно, через Мен, протянет руку к Нормандии, которую завоевал король Филипп. Я не стал бы говорить об этом, если бы не был связан родственными узами с царствующим домом Капетингов. Вы должны дать мне письменное обязательство, а потом принести клятву в том, что ваш брат не претендует на земли, расположенные выше Луары. В противном случае я покину Беллем вместе со своими людьми и выступлю против тех, кто собрался в этом замке. Боюсь, исход сражения окажется печальным для вас. Я подниму пол-Франции, весь королевский домен! Вы еще не знаете моих сил и возможностей, вы, гость с далекого туманного острова.

Ричард побагровел: кровь бросилась ему в лицо. Он захотел обратиться к присутствующим с вопросом: зачем позвали сюда этого вельможу, готового провалить их дело? Осторожность помешала ему сделать это, плюс к этому быстрый и выразительный взгляд Лузиньяна.

– Мы всего лишь собираемся вернуть себе незаконно отнятые у нас владения, – примирительно сказал брат короля, делая ударение на слове «незаконно», – причем не все, а лишь часть. Разве это не справедливо, тем более что у вашего правительства нет юридически оформленных актов, подтверждающих его права на эти земли.

– Король Филипп завоевал их своим мечом и своей кровью! Этого мало? Какие еще подтверждения вам нужны?

– Вашему королю следовало в свое время закрепить свои завоевания документально. Мне, право, жаль, что он этого не сделал.

– Воистину, удивительные дела происходят на земле, – продолжал Тибо, бесцеремонно усаживаясь за стол. – Вначале герцог Нормандский Вильгельм напал на вашу страну, вся вина которой оказалась в том, что ее отделял от континента всего лишь пролив, и завоевал ее, хотя никто не давал ему такого права. Теперь английские короли, его потомки, нападают на королевство, приютившее когда-то их далекого предка, и желают его захватить. Не свинство ли это со стороны англичан?

И Тибо многозначительно посмотрел на Ричарда.

– Повторяю, граф, – сдерживая раздражение, ответил тот, – речь идет всего лишь о том, что принадлежало нашему деду Генриху Второму в результате его брака с герцогиней Аквитанской. Никто не виноват, что эта любвеобильная самка прыгнула к нему в постель.

– Сколько бед еще принесет французскому королевству бешеная плоть этой суки! – возвысил голос Тибо. – Слава Богу, она упокоилась, успев-таки натворить немало злодеяний.

– Послушать вас – вы порицаете всех, даже ваших друзей, не желающих подчиняться иностранке. Ну да, ведь вы в родстве с Капетингами. Зачем же вы тогда пришли сюда? Агитировать всех бросить оружие и изъявить покорность новому правительству?

– Я ведь говорил вам, граф Ричард, – укоризненно поглядел на него Лузиньян, – всему виной отвергнутая любовь. Однако мало того, что дама сердца графа Шампанского не захотела отвечать на страстные порывы чувств бедного влюбленного, она еще попросту насмеялась над ним.

Тибо рванул меч из ножен.

– Заткнись, мерзавец, не то я отрублю твой поганый язык! Я не забыл еще, как ты уговаривал меня покинуть короля у стен Авиньона. Если бы не твое змеиное жало, я остался бы с ним до конца.

– Но и это еще не всё, – со зловещей улыбкой продолжал Лузиньян, откровенно игнорируя явный вызов на поединок. – Кроме того что испанка смеется над вами, она еще помогает Агнессе де Боже украшать голову ее супруга ветвистыми рогами.

Тибо изменился в лице, сделал шаг, другой и, все еще держа меч в руке, подошел вплотную к Лузиньяну.

– Моя жена?.. Кто тебе сказал? Как ты посмел произнести эти лживые слова, да еще и во всеуслышание?

– Об этом уже говорят во дворце, – спокойно ответил граф де Ла Марш. – Об этом не знает только тот, кого это касается больше всех.

Тибо молчал. Потом оглядел собравшихся, надеясь по их лицам прочесть правду. Никто на него не смотрел, ни одной улыбки не заметил Тибо и не услышал ни одного возражения. Молчание висело в зале, и оно яснее ясного говорило о том, чего не осмеливались произнести губы.

Теперь тот, кто, казалось бы, меньше всех был недоволен королевской властью, становился самым активным зачинщиком бунта. Его любовь из злости обратилась в ненависть, а та зашагала нога в ногу с подлой подругой – местью. Паре предстояло образовать трио. Третий – негодяй, который не избежит кары. Осталось узнать имя, а потом найти и доказательства супружеской измены.

– Его имя? – коротко спросил Тибо. – Но берегись, Гуго, я прикажу повесить тебя на воротах твоего замка, если ты солгал мне.

– Его зовут Бильжо. Это тот, что…

– Бильжо?! – вскричал Тибо, отступая на шаг и меняясь в лице.

В памяти его тотчас всплыл образ верного телохранителя королевы, того, кто постоянно мешал ему своим присутствием и от которого пылкий влюбленный желал как можно скорее избавиться. Нет, каков наглец! Мало того что он отравлял Тибо жизнь одним своим видом, этот Цербер еще и возымел наглость стать любовником его жены! И Тибо решил, что это уже переходит всякие границы. Только смерть избавит его от проклятого соглядатая. О, он жестоко отомстит ему за все! Ныне судьба дает ему шанс, и не будет уже другого.

– Я убью его! Он до смерти мне надоел, – разжав зубы, прорычал Тибо. – А она… Потеряв совесть, она выступила в роли сводни!

– Испанка, – пожал плечами Лузиньян.

Тибо бросил на него свирепый взгляд. Опасаясь вновь рассердить графа Шампанского, де Ла Марш ловко перевел разговор в другое русло.

– Те, кого вы здесь видите, еще не все, – сказал он. – С нами Раймонд Тулузский. Известно, сколь пострадал он сам и его земли от нашествия рыцарей, которых каждый раз приводил сюда Людовик Восьмой. Наш союз вассалов ослабляет власть иностранки. Это внушает Раймонду надежду на смену правительства. Его войско наготове. Он ждет только сигнала.

– Пока он услышит этот сигнал, пройдет бог знает сколько времени, – бросил Тибо. – Если наша армия готова, нам надо тотчас выступать.

– Раймонд располагает значительными силами. Подождем, пока он подойдет.

– Сколько – неделю, месяц, два? – подал голос молчавший до сих пор Филипп Строптивый. – Тибо прав, времени у нас в обрез. Господству женщины должен наступить конец. Английский король – вот наш властелин!

– Не предательство ли это тех, кто дал вам жизнь, граф Булонский? – сурово посмотрел на него Тибо. – Вам подарили два замка – собственность покойного короля, – вы имеете оммаж графства Сен-Поль, кроме того, вам назначили пожизненную ренту в шесть тысяч ливров. Все это дало вам новое правительство. Чем же вы опять недовольны? Что заставляет вас выступать с оружием в руках против вашего племянника, облеченного законной властью?

– Выбирать опекуна малолетнего Людовика должны были знатные люди королевства: мы с вами, Лузиньян, Куси, Моклерк. А получилось так, что испанка всех нас вышвырнула за борт. Вместо нас теперь правит она. По-вашему, это справедливо?

– А-а, вы мечтаете сесть на трон вместо вашего племянника? Похвальное стремление!

– По сути, я и должен быть королем как сын Филиппа Августа. Но поскольку иностранка опередила меня, то я желаю занять ее место. Опекуном юного короля полагается быть его дяде!

– Который продает англичанам завоеванные у них его отцом и братом земли?

– Не зарывайтесь, граф Шампанский! – вскочил с места побагровевший от злости Филипп Юрпель. – Вы всё же говорите с принцем, братом короля.

– Пока я вижу перед собой лишь мятежника, мечтающего сжить со свету свою невестку.

– Прекратите вы оба! – стукнул ладонью по столу Пьер Моклерк. – Вы ведете себя ничуть не лучше двух торговок в базарный день.

– Ну а вы? – повернулся к нему Тибо. – Вам-то чего недостает? Вы владеете огромным герцогством, но, как мяч на поле, мечетесь от ямки к ямке, выбирая, в какую лучше провалиться. Английский король кажется вам сильнее, и вас потянуло к нему. Но что как власть окрепнет и окончательно изгонит Плантагенета? Протянете руку дружбы Капетингам?

Моклерк, от негодования выпучив глаза, стал защищаться:

– Я здесь потому, что мой род графов де Дрё происходит от этой династии, и нам как ближайшим родственникам короля надлежит быть его советниками, а не Бурбонам и Монфорам. Вам хорошо об этом известно. Так чего вы бросаетесь на всех, словно зверь, которого не кормили с неделю?

– Графа Шампанского нетрудно понять, – с любезной улыбкой вступился за Тибо Лузиньян. – Будь перед ним дочь Арахны или, скажем, сестра Медузы, ему бы и в голову не пришло нападать на нас. Но речь идет о его люб… о даме его сердца, в которую он безнадежно влюблен. Как рыцарь он не может не стать на защиту ее чести и ее самой даже несмотря на то, что между ними произошла весьма неприятная для них обоих размолвка. Именно это оправдывает нашего друга и обязывает быть к нему снисходительным.

– Вам, граф Шампани-Блуа, надлежит забыть о своих амурных делах и целиком посвятить себя делу, ради которого мы здесь собрались, – молвил граф Булонский. – Негоже нам перемалывать друг другу кости, в то время как войско ждет, готовое к походу.

– А мы сидим здесь и ожидаем неизвестно чего! – воскликнул Тибо. – Повторяю, надо немедленно выступать. Прошу поднять руки тех, кто разделяет мое мнение.

Все как один выразили согласие.

– А теперь командовать вам. – Тибо бросил взгляд на дядю короля. – Вы ближайший родственник монарха, и, согласно вашему статусу слушать нам надлежит только вас.

– Ваше предложение лестно для меня, – ответил граф Филипп, – и, поскольку меня считают главным, я объявляю свое решение: предводительство походом поручить графу Шампанскому Тибо Четвертому. Мы с вами одногодки, мой друг, – обратился он к Тибо, – но у вас больше опыта в военном деле. Вы командовали полками, водили в бой ваших воинов, осаждали крепости и брали города. Моего опыта в таком деле явно недостает.

– В таком случае мы выступаем на Париж. Они не успеют собрать воинов. Мы застанем их врасплох. Ну а тем, кого встретим, дадим бой.

И Тибо вместе с Лузиньяном и де Куси отправился к войску.

– Зачем вы дали ему власть? – недовольно спросил Моклерк у графа Булонского. – Его настроение никому не нравится. Похоже, он пришел сюда защищать новое правительство, а не выступать против него.

– Тот, кому оказывают столь великое доверие, мигом утрачивает строптивость и становится послушным орудием в руках того, кто дал ему власть, – назидательно промолвил Филипп Юрпель. – Почитайте «Записки о Галльской войне» Юлия Цезаря, там об этом сказано. Мы должны быть уверены в том, что Тибо не переметнется к неприятелю. Признательность за доверие не позволит ему этого сделать.

И вскоре Фронда, ведомая знатью, двинулась на Париж. Цель одна – свержение правительства. Филипп Строптивый мечтал взять под опеку юного короля. Остальные, как верные соратники, ждали от нового регента подачек – денег, замков, земель.

Глава 14. О том, как любовь спасла корону

Тибо вел большое войско; оно подошло из Блуа к самым стенам Беллема как раз перед выступлением. Его маршалы, верные друзья, ехали рядом со своим сюзереном. Тибо видел – их гнетут тяжелые мысли. Они что-то хотят сказать ему, но не решаются. Наконец один из них, сир де Божанси, заговорил:

– Не ошибусь ли я, сеньор, заметив, что вам не по душе этот вояж?

Тибо мрачно посмотрел на него.

– Вояж? Это восстание, разве вы все не видите?

– С чего это вдруг граф Шампанский вздумал принимать в нем участие? Ему заплатили? Кто? Король Англии? Он хочет иметь его своим властелином?

Тибо молчал, не зная, как ответить. Выходило, что маршал прав. Стало быть, бароны получат то, что ныне принадлежит короне. А домен? Превратится в жалкий клочок земли, каким и был при герцоге франков Гуго, ставшем королем?

– Выходит, в случае успеха нашего похода мы станем ходить под англичанином? – спросил второй маршал, Плезиан. – Вы считаете, сеньор, это лучше, чем быть вассалом короля Франции?

– А ведь вы по-прежнему влюблены в королеву, – произнес третий. Он хотел прибавить что-то еще, но Тибо не дал ему этого сделать.

– Как смеете вы все осуждать мои действия? Кто дал вам право руководить поступками своего сеньора или осуждать их? Вы всего лишь мои маршалы, советники, мои вассалы!

– Разумеется, вы вправе заткнуть нам рот, – смело продолжал сир де Клостраль, тот, что говорил третьим, – но прежде позвольте нам высказать свое мнение об этой войне, которую вы намерены объявить королю.

– Войне?

– Как иначе назвать ваш выпад против двенадцатилетнего мальчика и слабой женщины, его матери? Или вы примчались из Лангедока, чтобы воевать с женщиной, в которую влюблены? Что же, куда подевалась ваша любовь? Ах, всему виной мелкая ссора, маленькая черная тучка, которая нависла над вами. И вот, еще вчера влюбленный, а сегодня полный ненависти, граф Шампанский Тибо Четвертый мчится разогнать новое правительство, взять под опеку юного короля, а даму своего сердца бросить в темницу!

– Это Лузиньян подговорил нашего сеньора, а ему самому мысль эту подал король Генрих, – подхватил Божанси. – Но давайте спросим, кем же приходится этот самый король Лузиньяну? Кем же, как не пасынком, черт побери! Итак, тот, кто приглашает вас развязать в стране гражданскую войну, – не кто иной, как отчим английского монарха. Но его двусмысленное положение не дает ему покоя: с одной стороны, он сеньор Ангулема, то есть подданный короля Англии; но с другой – он граф де Ла Марш, а стало быть, вассал французского короля. Не слишком ли обременительно служить двум королям одновременно? Он предается размышлениям, но ему не дает на это времени его женушка, королева Английская Изабелла.

– Это ее указаниями он руководствуется! – воскликнул Плезиан. – Они заодно – мамочка и сынок, – и оба нашептывают Лузиньяну, чтобы он перетянул на свою сторону Тибо Шампанского. Вот откуда дует ветер, сеньор! Вот отчего летят к вам в Провен гонцы. Им нужен такой сильный властелин, как граф Шампани и Блуа! Им – это королю Англии и его матушке, которая из Ангулема, действуя через своего супруга, руководит графом Тибо Четвертым! Почему же она это делает? Потому что она не желает быть подданной короля Франции и его матери, которую откровенно ненавидит. Опять же, почему? Та не желает отдавать ни пяди земли, отобранной ее свекром у англичан – вот причина. И Изабелла из кожи вон лезет, стараясь угодить своему сыну, который стал сюзереном собственной матери, королевы Англии.

– Какой же напрашивается вывод? – повернулся Божанси к Тибо. – Вы, сеньор, идете на поводу у одной дамы, чтобы насолить другой. Вы подчиняетесь королеве-матери Английской, чтобы навредить королеве-матери Французской. Вы идете на Париж, чтобы собственноручно накинуть петлю на шею даме вашего сердца, женщине, в которую влюблены, потому что этого хочет та, которая ее ненавидит. Вот уж воистину неисповедимы пути Господни, ведущие рыцаря к убийству его возлюбленной…

– Убийству?! – вскричал Тибо, взбешенный уже тем, что не находил возражений своим вассалам. – Как это могло прийти тебе в голову, Божанси? Ты что же, полагаешь, мы идем убивать королеву Франции?

– Уверен, она встанет во главе войска, едва ей донесут, что на Париж движется орда мятежников. У нее много рыцарей – храбрые, сильные воины. Будет битва, прольется много крови. Убьют королеву – во всем обвинят вас и назовут убийцей, а король Людовик, когда подрастет, в лучшем случае проклянет вас, граф.

– А в худшем?

– Разорит ваш край дотла, как это проделали его отец и Симон де Монфор в Лангедоке. Ну а вас самого либо повесят, либо в знак особой милости лишат головы.

Божанси поддержал Клостраль:

– Мы, конечно, бросимся в бой по вашему приказу, сеньор, и, повинуясь желанию Изабеллы Ангулемской, будем убивать своих же собратьев-французов. Только нам хотелось бы знать: во имя чего все это? Мамочка Генриха Третьего мечтает, чтобы нашу землю топтал ее сын, мало того, – чтобы он сел на трон франкских королей. Но его не пустит к нам королева-мать, эта умная и смелая женщина, посвятившая жизнь свою процветанию великой державы франков. Так что же, граф, вы намерены помешать ей? Стать предателем короны! Вы и нам отводите роли иуд?

– Ни о каком владычестве англичан не может идти и речи! – не сдавался Тибо. – Король сменит опекуна, только и всего; им станет граф Булонский Филипп, его дядя…

– …который отдаст Генриху Третьему половину Франции и станет его верным слугой! Неплохой выйдет дуэт. Один помогает другому сесть на трон, другой в ответ дарит ему наши земли.

– Недавно я бродил меж палаток и костров, слушал, о чем говорят воины, – сказал Плезиан. – Они недовольны. Они не хотят идти войной на короля. Они с радостью поднимут свое оружие против англичан! Власть Капетингов для них священна, они уважают короля и его мать, любят их и не понимают, зачем сиятельный граф Тибо Шампанский заставляет их идти убивать своих собратьев. Они ропщут, они идут за нами, полные негодования, сжав зубы, хмуря брови. В их глазах мы выглядим предателями, клятвопреступниками! Это ли не позор для нас? Что скажем мы нашему королю, когда он призовет нас на свой суд? Ответьте нам, сеньор, ведь это вы ведете нас на войну, а вас ведут взбалмошные и недалекие умом герцог Бретани и булонский граф Филипп. Они хотят сбросить королеву, чтобы править самим. Вы хотите того же? Мечтаете быть вассалом английского короля и лизать подошвы его сапог? Ради этого отдал свою жизнь за Францию великий король Филипп?!

Тибо, мрачнее тучи, молчал. Слова резали, жгли, словно в камере пыток, кололи в самое сердце. Злые, беспощадные, они клеймили позором, вешали на шею ярлык Иуды Искариота. Тибо и сам теперь не понимал, как оказался в лагере мятежников, как легко дал себя уговорить. А ведь он был верным вассалом короны, ее другом, ее щитом! Бланка выказывала ему равнодушие и недовольство его песнями и стихами. Так что же, повод ли это к проявлению ненависти?.. Она предпочла его кардиналу? Но могла ли она поступить иначе? Святая церковь – щит Господний, духовный меч любой власти. В уме ли тот, кто дерзнет нарушить такой союз? А он сам, Тибо? Вместо того чтобы помогать женщине, которую любил, быть ее верным слугой, ее щитом и мечом, он только и делал, что сочинял канцоны и мадригалы. Может ли после этого вызвать удивление ее недвусмысленный намек на то, что она не нуждается пока в его услугах, занятая всецело делами государства? В чем он усмотрел тут для себя обиду?

И тут в памяти Тибо всплыл образ верного телохранителя Бланки. Бильжо! Вот кто всегда мешал ему, быть может, даже втайне насмехался над ним! А теперь и вовсе повел себя бесцеремонно: решил, поскольку супруги были явно не в ладах друг с другом, позволить себе сделать Агнессу своей любовницей!

И Тибо сжал кулаки. Этому надо положить конец. Он не должен стать объектом для сплетен и насмешек, и он убьет проклятого дракона сестер Гесперид, а потом устроит супруге показательную сцену наказания за супружескую измену, например, отрубит ему голову, а потом подаст супруге на блюде его жареное сердце. Она скажет, что ничего вкуснее не едала за всю жизнь, а он, злобно смеясь, ответит ей, что то было сердце ее соблазнителя. В доказательство он покажет ей его отрубленную голову[16]16
  Такой случай произошел в замке Руссильон с трубадуром Гийомом де Кабестанем, влюбленным в донну Соремонду, супругу графа Раймонда. Узнав об этом, король Арагонский велел схватить графа и посадить в тюрьму, откуда он уже не вышел.


[Закрыть]. Однако для этого надо победить и продолжать начатое им дело, забыв упреки и сетования маршалов Шампани и Блуа.

– Я иду на Париж, чтобы наказывать и мстить, – коротко и зло бросил Тибо своим советникам и дал шпоры лошади, давая этим понять, что говорить больше не о чем.

Он вел свое войско на женщину, мечтал покорить ее, заставить просить у него прощения за нанесенные ему обиды. Он желал въехать в Париж как триумфатор, как Цезарь, добившийся должности военного трибуна и вытеснивший с этого поста Гая Помпилия. А за ним ехали Алоиды[17]17
  Алоиды – великаны, сыновья Посейдона, восставшие против верховного бога и стремящиеся низвергнуть Олимп.


[Закрыть], желавшие власти, могущества, мечтавшие погубить монархию.

Так добрались они до рубежа, разделяющего два графства – Дрё и Шартр. Впереди исток реки Эр, делающей полупетлю, которая проходит через город. Войско миновало верховье Эра и направилось дальше по равнине. Прямо по курсу – левый берег реки, обогнувшей Шартр. Однако что-то не видно ее самой, какая-то темная масса копошится на берегу. Но самое интересное – эта масса ширится, растет и стремительно движется вперед, прямо на Тибо, за спиной которого взволнованно переговариваются между собой оторопевшие Алоиды.

Тибо вгляделся и сразу все понял. Войско! Королевское, какое же еще. Дьявол, она опять опередила их! Похоже, сам Бог помогает ей.

Он поднял руку. Рать остановилась разом, будто давно уже ждала именно этого сигнала. Но воины не опускали копий с крючьями у наконечников, хотя войско неприятеля подошло уже совсем близко. Они ждали. Сейчас все решает господин, их сеньор, сюзерен. И тут она застыли в недоумении всей своей массой, будто с неба низринулся на них жидкий гипс, тотчас затвердевающий у земли: королевское войско остановилось. Меньше полумили между передними рядами противников. Они уже видят друг друга. Молчание с обеих сторон, хмурые лица, тяжелые взгляды. И полная неподвижность. Что несет она, застывшая, сотням, тысячам людей, вынужденным убивать во имя неведомых им интересов сильных мира сего?..

Но вот королевская армия задвигалась. Маршалы Монфор, Бурбон и Клеман отдавали быстрые и точные приказания, выстраивая полки в боевой порядок, готовя их к атаке.

И тут вперед выехала Бланка верхом на белом коне. Она желала первой увидеть того, кто выступил против нее с оружием в руках. Кто он, мятежник, замышляющий совершить переворот? Чьи штандарты увидит она? Кто дерзнул поднять знамя бунта против короля? И, почти не сомневаясь, что различит цвета Плантагенетов, она смело отъехала от передних рядов на сотню шагов… и резко натянула поводья. Конь, заржав, поднялся на дыбы. Бланка не поверила своим глазам: знаменосцы держали в руках штандарты графства Шампань. Тибо!!! У нее остановилось дыхание. Так вот кто желает командовать ее сыном, юным королем! И он в первых рядах. Неужели он посмеет?..

Тибо, не отрываясь, смотрел на королеву и дрожал. Она была от него совсем недалеко, он хорошо видел ее, изящную, красивую, в шляпе с белым пером. И былые чувства вновь нахлынули на него, захватили его целиком, затуманив взор, помутив разум. И тотчас было забыло им все – былая злость, ненависть, клятва мести… Отмелось, словно мусор, то, что разлучило этих двух людей. Разом, точно могучим ураганом, унесло все преграды, стоящие на их пути, мешающие им видеть друг друга, говорить вдоволь… препятствующие их любви!

И понял Тибо в эту минуту, что погиб навсегда. Он уже ничего не видел вокруг, только эта белая лошадь стояла у него перед глазами, и в седле – прекрасная всадница, величественная Пентесилея, милее которой для него не существовало женщины. Ему кричали что-то за его спиной. То были голоса Моклерка и Филиппа Строптивого. Он слышал их, но не хотел ни подчиняться им, ни понимать их. Охваченный всепоглощающей страстью, он дал шпоры коню и полетел навстречу своей судьбе, своей любви, бороться с которой был не в силах.

Они спешились почти одновременно. Тибо бежал к ней, той, которую любил больше жизни, а она молча стояла и с улыбкой смотрела на своего рыцаря, чувствуя, что сердце ее тает, и уже зная, что простит ему все.

Подбежав, Тибо упал на колено и припал страстным поцелуем к руке Бланки. Потом, выпрямившись во весь рост, обнял ее за плечи и слегка привлек к себе, не отрывая взгляда от ее такого милого, такого родного ему лица…

– Моя королева… – прошептал он почти в самые ее губы, – прошу, прости меня…

Бланка заплакала. Сердце ее не могло вынести столько потрясений разом. Улыбаясь, она положила руки ему на грудь, а по ее щекам одна за другой бежали горячие слезы.

– Мой рыцарь, – так же тихо ответила она ему, глядя в его глаза, – зачем же ты покинул меня? Я так страдала…

– Страдала?! Святой Боже! Ты?.. Моя Бланка…

– Слеза… вот еще… – Она смахнула пахнущими лавандой пальчиками слезы с его лица. – Этого еще недоставало…

– Я никогда не покину тебя, любовь моя, – горячо говорил Тибо, целуя руки своей королеве, – и я клянусь, что отныне буду верен тебе до своего смертного часа! Ты веришь мне?

– Я не могу не верить, – ласково ответила Бланка, – твои слезы не позволяют мне. Мой Тибо…

– Моя любимая королева…

Мощный, всепоглощающий шум вывел их обоих из состояния эйфории. Оба, недоумевая, стали оглядываться вокруг, а поняв, в чем причина, улыбнулись и тесно прильнули друг к другу.

Шум исходил от обеих армий. Не шум даже – всепобеждающий мощный рев! Не нужно было ничего объяснять солдатам, старым и юным, сыновьям, отцам и братьям. Сцена, которую они увидели на поляне, разделяющей оба войска и едва не обагренной их кровью, яснее ясного дала понять, что сильная любовь способна остановить даже армии. Крича от радости, смеясь, подбрасывая кверху шапки, солдаты обоих войск кинулись обнимать друг друга, восхваляя королеву-мать и графа Шампанского, которые не позволили совершиться кровопролитию. Старики плакали, утирая своими шапками слезы с морщинистых щек, а молодые воины с любопытством и некоторой долей зависти смотрели на двух человек, стоящих посреди поляны, и громко приветствовали их восторженными криками.

И только те, что шли следом за Тибо, не разделяли общего восторга. Пока шумели обе армии, они, за их спинами, почти невидимые никем и проклиная Тибо, спешно уводили свои полки. Бланка и не думала преследовать их. Победа, которую она сегодня одержала, была для нее важнее. Другой ей не нужно. Рядом с ней был друг, самый близкий, самый верный и сильный, и Бланка поверила ему, зная, чувствуя своим сердцем, что на этот раз не ошиблась. И она оказалась права. Тибо никогда больше не изменял ей и пронес свою любовь до самой своей смерти, неизменно приходя на помощь даме своего сердца в трудную минуту…

Их лошади шли рядом, едва не касаясь одна другой, и теплое апрельское солнце согревало тела и души всадников. Следом ехали коннетабль, маршалы, сотники, епископы и кардинал; за их спинами пылило по дорогам и полям огромное, объединенное любовью двух человек, королевское войско.